355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леди Феникс » Искупление (СИ) » Текст книги (страница 16)
Искупление (СИ)
  • Текст добавлен: 29 декабря 2020, 16:00

Текст книги "Искупление (СИ)"


Автор книги: Леди Феникс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Видимо, – с усмешкой кивнула Ирина. – Так, значит, решили? Думаю, повесить на всех этих деятелей что-нибудь да найдется. Ну а не найдется – надо будет найти… – и, резко осекшись, замолчала – лицо сосредоточенно застыло, напряженный взгляд как-то неуловимо и непонятно изменился. Паша, настороженно наблюдая такое преображение, уже приготовился испуганно подорваться, но Ирина Сергеевна, прижав палец к губам, осторожно положила ладонь на живот. И лицо как-то разом вспыхнуло – от осторожной мягкой улыбки до теплотой сияющих глаз.

– Паш, она… – голос, только что командный, деловито-сухой, разлился тихой растерянной нежностью. – Она толкается, Паш…

========== IV. 12. Незваный гость ==========

– Ну и видок у тебя, Ир, что, молодой муж скучать не дает? – Измайлова, одарив хитрым взглядом, снова с неохотой уткнулась в монитор компьютера, продолжив печатать.

– Очень смешно, – фыркнула Ира, тяжело откинувшись на спинку дивана. – А мне вот не до шуток, знаешь…

– Что случилось? – моментально посерьезнела Лена, отвлекаясь от работы и разворачиваясь на стуле.

– Да участковый с раннего утра приходил, и следователь с ним. В поселке третье ограбление уже. Сначала деда какого-то ограбили и убили, потом через день еще один дом обнесли… Хорошо, хозяйка в гостях была, там ночевать осталась, а то бы и ее тоже… А сегодня ночью еще одно происшествие. И дочку хозяев убили, девчонка совсем, лет двадцать ей было… Мы с Ткачевым теперь даже спать без оружия под рукой не ложимся, мало ли.

– Ну ты экстремалка, Ир. Съехала бы оттуда и дело с концом.

– Куда? Дома стены голые и бардак после ремонта такой, что… И квартиру снимать не хочу, а там все-таки свой дом. Да и воздух лучше, чем в городе… Поскорее бы поймали уже этого урода, блин, а то скоро спать нормально перестану…

– Да ладно, Ир, тебе-то уж точно бояться нечего, ты вон как бандюганов укладываешь, – хмыкнула Лена и, не удержавшись, добавила с лукавой улыбкой: – Тем более с таким-то телохранителем…

Ира, привычно фыркнув, торопливо отвернулась, и мелькнувшую на лице подруги растерянную и мягкую улыбку заметить Измайлова не успела.

***

– Ну давай колись уже, как оно. Семейная жизнь в смысле. А то из тебя ведь слова не вытянешь, – Савицкий, грохнув на стол две объемные кружки с пивом, взгромоздился на шаткий стул, выжидательно уставившись на друга. – Давай-давай, рассказывай.

– Ром, ну че рассказывать, а? – поморщился Паша, теребя в руках салфетку.

– Все рассказывай. Ну, вижу летаешь, рожа довольная, значит сладилось, правильно понимаю?

– Может и сладилось, – сухо ответил Паша, придвигая к себе кружку.

– Да и Зяма вроде как ожила, похорошела, улыбается, – не унимался Рома, пытаясь расшевелить друга и добиться хоть чего-то более-менее внятного. Так и не дождавшись ответа, все-таки решился сам озвучить вопрос. – Слушай, Ткачик, ты меня сейчас, конечно, можешь послать, сказать, что не мое дело… Но ты не боишься, что она к тебе… ну, как-то привяжется, что ли?

– В смысле?

– В прямом, Ткач, в прямом. Вот ты с ней возишься сейчас, помогаешь во всем, поддерживаешь… А такие бабы, как Зяма… Они ж, если кого к себе близко подпустили – считай на всю жизнь. Но это ты сейчас такой великодушный, а потом что? Ты вообще уверен, что… ну, сможешь с ней реальную семью построить? Сделать вид, что ничего не было и у вас на самом деле все так сладко да гладко? Это ладно когда ребенок маленький… а вот представь, подрастет и вдруг спросит: папа, а почему ты маму не любишь?

– Слушай, Ром, чего ты хочешь, не пойму? – моментально помрачнел Паша, нахмурившись.

– Я к тому, Паш, что, может, не надо тебе было во все это ввязываться? Я понимаю, ребенок, то-се, тебе тогда это тем более было нужно, чтоб с катушек не слететь… Но нафига было все это мутить с браком, с проживанием совместным? Ну хотел помогать – помогал бы, остальное-то нафига?

– Да? – усмехнулся Паша, что-то припоминая. – А кто мне мозг выносил на тему, какая Зимина офигенная баба, и про то, что я свое счастье проморгаю?

– Да офигенная, кто ж спорит? И ты дурнем бы последним оказался, если б ее упустил… Я на самом деле про другое, Паш. Ну вот привыкнет она к тебе, может даже полюбит, если не уже… А если вдруг что, ты подумал, как она это переживет? Ее ведь жизнь и так помотала… А если ты вдруг поймешь, что быть с ней не можешь, тогда что? Или, не дай бог, еще кого встретишь… Ты подумал, что с ней будет? С ней, не с ребенком вашим?

Ткачев долго молчал, сосредоточенно глядя перед собой и машинально раздирая на клочки измятую салфетку. Медленно выпрямился, отодвигая от себя опустевшую кружку из-под пива.

– Слушай, Ром, – заговорил наконец, – я реально не знаю, что будет завтра, не говоря уж о том, что дальше… Но после всего, что было… Что она пережила, нет, что мы пережили, я ее оставить не смогу ни за что. Не только в смысле ответственности там, еще чего-то… Просто не смогу, понимаешь? Не знаю, как объяснить… Мы за все это время как-то… ну, сроднились, что ли. Знаешь, сколько у меня баб, девчонок разных было… Но мне ни с кем так хорошо не было, никогда. И знаешь, она… она столько всякой херни пережила… и теперь, когда я это все видел, я как-то так чувствую… чувствую, что могу и хочу для нее что-то делать. Что-то, чтоб ей хорошо было, и со мной, и вообще… Потому что… потому что какая бы она ни была… счастье она все равно заслужила.

Он не мог и представить, что для нее достаточно одного: того, что он просто рядом.

***

Домой Паша вернулся поздно: уже под самый конец дежурства пришлось выехать на происшествие, где в итоге он и застрял на несколько часов. Ирина его не дождалась – на плите остывал заботливо приготовленный ужин, в мойке скучала пустая чашка, а на журнальном столике возле дивана громоздилась внушительная стопка каких-то журналов. Ткачев, тихо приоткрыв дверь спальни, в слабо желтеющем свете долго смотрел на широкую постель: больше всего сейчас хотелось опуститься рядом с Ириной, прижать к себе – теплую, сонную, замечательно пахнущую после душа, но не решился разбудить, потревожить – бессонные ночи у них еще впереди.

На кухне за чаем по привычке долго листал глянцевые страницы: навороченные коляски, кроватки, забавная яркая одежда, какие-то игрушки и погремушки… И сердце наполнялось какой-то взволнованной радостью от мысли, что скоро и в их доме немалое место будет завалено всевозможными детскими вещами – совсем как в самой обычной, ничем не примечательной семье… Хотя так ли уж важно – обычная, странная… самое главное – счастливая. А уж он все сделает для того, чтобы их семья была самой счастливой.

Звук вплелся в ночную тишину навязчиво и нудно – какой-то посторонний, недобрый даже. Паша сонно потер лицо руками, выпрямляясь на диване и прислушиваясь, но нет, не показалось – сквозь мерное тиканье часовых стрелок и звонкую капель воды из неплотно прикрытого крана отчетливо различался какой-то царапающий металлический скрежет – очень похожий на звук вскрываемого замка. Ткачев бесшумно поднялся, потянулся к сброшенной кобуре. Тихо выскользнул из кухни, продвигаясь по просторному коридору, и в этот момент входная дверь медленно, осторожно, как-то воровато начала приоткрываться, а затем в слабо освещенном проеме мелькнула смутная тень. Пробился и нагло заскользил по стенам яркий луч фонаря; послышались тяжелые приглушенные шаги – в сторону, к лестнице, рядом с которой была спальня. Спальня Ирины Сергеевны.

Страх ледяной глыбой навалился на сердце – стало трудно дышать. Там, в комнате, ни о чем не подозревая, спала его начальница, совершенно беззащитная, в собственном доме не ожидавшая никакой опасности. А кто-то чужой и враждебный разгуливал здесь совершенно спокойно – зная, что хозяева здесь, зная, что придется убить, и был готов это сделать.

Нахлынула, застилая глаза, холодная ярость – сжал зубы, затаил дыхание, опасаясь выдать себя. И медленно, стараясь не попасть в пятна света, двинулся следом – с какой-то внезапной осторожностью, хищной бесшумностью.

Тело рухнуло с глухим стуком – в ночной тишине звук показался оглушительным. Паша медленно убрал пистолет обратно, мимоходом порадовавшись, что всегда носит с собой левый ствол – сейчас оказалось как нельзя кстати. И только потом, с трудом выдохнув, перевел взгляд на неподвижное тело, постепенно осознавая произошедшее.

– Твою же мать…

========== IV. 13. Оберегая покой ==========

– Твою же мать…

Паша на мгновение прикрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание и отогнать накатывающий ужас от произошедшего. Нет, это было не страшное осознание только что совершенного – жалеть забравшегося в дом урода, готового убить за побрякушки и несколько купюр, ему бы и в голову не пришло: тот получил по заслугам. Пугало другое: появление Ирины Сергеевны, если она, потревоженная шумом, вдруг проснется и решит разобраться, что происходит. И увидит…

Нет, этого никак нельзя допустить!

Он не мог допустить очередного потрясения для нее – для нее, пережившей столько волнений, столько раз бывшей под угрозой: когда едва не попала в аварию и оказалась в больнице; когда была обколота какой-то дрянью по приказу урода-генерала; когда чудом выбралась живой из истории с похищением и потом провалялась в бессознанке с температурой, снова каким-то удивительным образом обойдясь без последствий. Сколько всего она успела перенести за такой небольшой период? Еще одного волнения она может просто не выдержать.

Защитить семью.

Страшно-спокойное решение – совсем как тогда, в больнице, когда, чтобы оградить Ирину Сергеевну, ему пришлось убрать угрозу в лице генерала Смольского. И сейчас снова – самому, не дожидаясь чужого решения или приказа, просто сделать то, что считал нужным, то, за что ответственность будет целиком и полностью лишь на нем.

Защитить.

Ведь только это будет единственно правильным.

***

– Паш, ты чего такой, не выспался что ли?

Ткачев, вздрогнув, перевел взгляд на Ирину и через силу улыбнулся.

– Да не, все в порядке, с чего вы взяли?

– Да вид у тебя уж больно… странный. Такое ощущение, что ты ночью не спал, а непонятно чем занимался, – насмешливо фыркнула Зимина, убирая посуду со стола.

Знали бы вы, Ирина Сергеевна…

Паша невольно поежился, вспоминая прошедшую ночь. Как, опасаясь любого неосторожного звука, вытаскивал из дома тело; как пробрался во двор полуглухого соседа-пенсионера и легко вскрыл его старенькую дышащую на ладан машину; как старательно объезжал все камеры, выбираясь из поселка в сторону леса; как столкнул машину в ближайшее болото; как, вернувшись домой, тщательно уничтожал все следы нахождения убитого у них дома… И как больше всего боялся попасться – не кому-нибудь, а ей. Потому что позволить, чтобы она обо всем узнала, он просто не мог.

– Ирина Сергеевна…

– Паш, ты чего?

Тарелки с грохотом упали в мойку. Ира, развернувшись, недоуменным взглядом впилась в его лицо, пытаясь распознать эмоции, понять внезапный порыв. Он, ставший таким удивительно сдержанным, чаще всего старательно державший дистанцию, не позволял себе каких-либо вольностей – только каким-то непостижимым образом понимая ее состояние, никогда не отталкивал ее, молчаливо выражая поддержку. Но сейчас – что это могло значить сейчас?

– Ирина Сергеевна, я хочу, чтоб вы знали… Что если вдруг что-то… я всегда буду на вашей стороне, всегда буду вас защищать… Вы помните об этом, хорошо?

– Я помню, Паш, – чуть улыбнувшись, кивнула Ира. – С чего ты вдруг…

– Просто… просто иногда очень важно помнить об этом, – тихо ответил Паша, слегка касаясь губами ее растрепанных волос. Вдыхая едва ощутимый запах фруктового шампуня и как-то болезненно-сладко ощущая ее тепло.

И понимая.

Сейчас, прижимая ее к себе, улыбающуюся, свежую, все еще немного сонную, он так отчетливо понял все. Ее понял – ту собранную и неестественно-спокойную Ирину Сергеевну, которую увидел в день убийства Кати на ее кухне. Ту, что, не дрогнув лицом, утешала его, расклеившегося и неверящего, ту, которая так мастерски притворялась и лгала им всем. Он ее понял: есть вещи, о которых никому не нужно знать. Лучше не знать.

И сейчас, чувствуя, как ее теплое дыхание мягко обдает его шею, он поклялся себе, что об этой ночи она никогда не узнает.

***

Паша никогда не умел сдерживать эмоции, скрывать что-то важное – вспыльчивая, живая натура чаще всего выплескивала все чувства стремительно и неудержимо. И вынужденная мера контролировать себя, сдерживаться, держать себя в руках требовала огромных моральных сил – он не имел права сорваться: ни тогда, узнав о положении своей начальницы и не испытывая к ней никаких добрых чувств, ни тем более теперь, не имея права ее чем-то расстроить или заставить нервничать. Но вечером в парке, когда Савицкий, вдоволь насмотревшись на мрачную рожу друга, в очередной раз задал тот же вопрос, Паша все же решился: уж слишком тяжело и страшно оказалось хранить одному столь тяжелую тайну.

– Охренеть, – только и смог сказать Рома, выслушав до конца. – То есть ты ей вообще ни слова…

– Ромыч, ты че, прикалываешься что ли? Ну как я ей мог такое сказать? “Ирина Сергеевна, вы не волнуйтесь только, но у нас дома труп и хер знает что с этим делать”? Ей и так досталось… А если сейчас рассказать, это ж че начнется… Мало ей нервотрепки на работе… Не, Ромыч, она знать ничего не должна, я так решил, все.

– А ты не боишься, что этого типа будут искать и в итоге найдут?

– Да кто его будет искать, я тебя умоляю! Чувак этот, судя по всему, нарик был конченый с капитально съехавшей крышей, раз не только грабил, но и хозяев мочил… А местные менты вообще не особо парились, чтобы его найти. Так что не, вряд ли.

– Ну хорошо, если так, – выдохнул Рома, покачав головой. Метко забросил в урну пустую бутылку из-под пива. – Да, Ткач, удивил ты меня… Но знаешь, как бы там ни было, я уверен, что ты все сделал правильно. И если бы мне, чтобы защитить своих, пришлось бы сделать что-то такое, я бы сделал. Потому что семья, Ткач, это вообще единственное, что реально имеет значение…

***

Это оказалось намного проще, чем он думал – жить как будто ничего не случилось. Ходить за покупками, готовить завтраки, привычно отпускать шуточки, узнавать у Ирины Сергеевны очередные подробности ее положения, просматривать всевозможные каталоги и обсуждать будущий интерьер обновленной квартиры… Ходить в парк на прогулки и посещать кафе; общаться с Саней по скайпу и выполнять деликатные поручения начальницы; просто спокойно жить и работать. И Зимина, кажется, и впрямь ничего не заметила – возникшая было настороженность рассеялась моментально. Оказывается, общение с ней не прошло даром, холодно поиронизировал Паша, сам удивляясь силе своей неожиданной выдержки.

А еще – тому почти чудовищному спокойствию, с каким, спустя время, начал воспринимать произошедшее. Не то чтобы он стремился найти оправдание своему поступку, нет, просто сурово и страшно был уверен в полной своей правоте: убить убийцу, чтобы защитить близкого человека, чтобы не допустить самого жуткого – что неправильного может быть в этом? Он поступил именно так, как должен был поступить.

И вдруг раскрылось, расцвело что-то новое, неизведанное прежде – какая-то жалостливая нежность, уважительная восхищенность ее невозможной силой, несгибаемой стойкостью – откуда в ней, хрупкой женщине, это было? Столько вынести, столько пережить и совершить самой – и не сломаться, стать лишь сильнее и тверже.

И, глядя на нее, он так хотел стать опорой. Впервые – быть сильнее кого-то, нести ответственность за другого, успокаивать, ограждать и защищать – внезапно острое понимание того, насколько это бывает важно.

И понимание главного: чего бы ему это ни стоило, он будет ее беречь.

========== IV. 14. Майские ==========

– Сашка!

В горле возник ком, дышать отчего-то вдруг стало трудно. Только сейчас, вживую, а не на экране компьютера, заметила, как он изменился: еще сильнее вытянулся, стал шире в плечах, как-то повзрослел. За какие-то несколько месяцев…

– Мам, ты чего?

Александр, отстранившись, удивленно взглянул на мать: на миг показалось даже, что она вот-вот расплачется. Да нет, ерунда – мама, сильная, строгая, жесткая, просто не могла расклеиться, разныться, разреветься, тем более без причины. И даже сейчас в ней, плавной, смягчившейся, какой-то будто посветлевшей, явно и четко просматривалась эта незыблемая жесткость – он впервые увидел это все так отчетливо и ясно, будто со стороны, может быть оттого, что в последний раз видел ее на экране планшета и уже забыл, какая она есть на самом деле.

– Ничего, Саш, это я так… Как же я соскучилась…

– В этом доме кто-нибудь обедать собирается? – с улыбкой прервал трогательную сцену Ткачев, появившись из кухни. – Там из духовки такие ароматы, что я могу и не удержаться.

– Ой, Саш, ты, наверное, голодный, и устал с дороги, – опомнилась Ирина, приходя в себя.

– Да не, нормально все, я в самолете поспал, а потом в кафе перекусил, – привычно отчитался Александр, но мама не обратила внимания на слабые возражения, подтолкнув в спину и по обыкновению переходя на командные родительские нотки:

– Так, все, давай мыть руки и за стол! А то остынет все скоро…

За обедом Сашка взахлеб делился информацией: как устроился на новом месте, делает успехи в английском, завел кучу новых друзей, занимается спортом, в полном восторге от обучения… Сыпал какими-то непонятными терминами, показывал фотографии друзей, университета, достопримечательностей и всяких крутых мест, проговорился, что встречается со своей одноклассницей Милой. Ира, слушая разошедшегося сына, с удивлением замечала разительные перемены: а ведь еще совсем недавно этот шалопай ничем не интересовался всерьез, то и дело доставлял матери проблемы и периодически трепал нервы. Неужели начал взрослеть? Как же быстро и незаметно, оказывается, растут дети, не нуждаясь больше в родителях…

– Ирин Сергевна, вы чего? – тихо спросил Паша, осторожно тронув за плечо выпавшую из реальности начальницу. Зимина, встрепенувшись, со вздохом поднялась и начала убирать со стола посуду.

– Да так, Паш, не обращай внимания, мысли разные. Вот ведь оно как, вроде еще совсем недавно ребенок, а потом оглянуться не успеешь, а он уже свою жизнь строит и на родителей времени нет.

– Ну, нам это в ближайшие лет восемнадцать точно не грозит, – засмеялся Ткачев, привычно бросив взгляд на округлившийся живот начальницы. – Да ладно вам, куда он денется, отучится в этой своей Америке и вернется, чего вы…

– Вот ты умный такой, – фыркнула сердито Ирина. – Посмотрела б я на тебя, если б твой ребенок решил от тебя сбежать.

– Ну, у вас такая возможность будет еще, – поддел Паша, не сдержав улыбки. – Повзрослел парень, хочет жизни самостоятельной, это нормально.

– Ну да, нормально, – торопливо кивнула Ира, судорожно сглотнув. С ужасом отгоняя эту въедливую безжалостную мысль: а если бы она снова осталась одна? Сашка в любом случае, раньше или позже, поспешил бы упорхнуть в новую жизнь, а она? Она снова осталась бы одна – как тогда, много лет назад, когда ревела ночами в подушку, искренне не понимая, почему все повернулось так жестоко. Да, сейчас она, закаленная, жесткая, практически бесчувственная, не испугалась бы никаких новых трудностей, но разве от этого легче? Что может быть страшнее, чем оказаться в полной эмоциональной изоляции – без поддержки, понимания и заботы?

– Паш, ты… Спасибо тебе за все… за то, что…

– Ирин Сергевна, да вы чего? – вскинулся Ткачев, уловив в ее голосе сдавленные больные нотки.

– Паш, я… я просто не знаю, как бы я снова одна… это так страшно, на самом деле…

– Ну вы же не одна, – теплая рука осторожно опустилась на ее плечи в мягком успокаивающем жесте. – И больше никогда не будете, я обещаю…

***

Ближе к вечеру компания уже начала собираться. Приехавший в числе первых Савицкий под предлогом приготовления шашлыка сразу же ускользнул подальше от мрачно молчащей, чем-то жутко недовольной жены. Паша, глядя на не менее хмурого друга, подумал с облегчением о том, насколько ему самому, оказывается, проще. Да, характер Ирины Сергеевны уж точно нельзя назвать легким, но ее, порой весьма несдержанную и вспыльчивую, понимать оказалось намного проще: не нужно было ломать голову, чем она недовольна, не нужно было искать причины внезапного охлаждения, не приходилось выверять каждое слово, чтобы не обидеть и не задеть ненароком. Как-то так само собой получалось, что они непринужденно, совершенно естественно улавливали друг друга, будто были настроены на одну волну. Может быть потому что принимали друг друга такими, какие есть? Паша не мог припомнить ни одного случая, чтобы Ирина Сергеевна требовала от него чего-то – выполнения каких-то тягостных обязанностей, перемен в себе, отказа от каких-то привычек и нормальных мужских желаний. Никогда не дулась, если он хотел провести вечер вне дома, не ворчала из-за каких-то бытовых мелочей, не просила дурацких ежедневных признаний и прочей малопонятной хрени. Ему, несмотря ни на что, с ней было легко – легко с ее непростым характером, строгостью, жесткостью. Наверное, так и должно быть у счастливых людей?

Вечер тек своим чередом: Агапов с Фоминым, по старой доброй традиции, сначала приняли лишнего, а потом, отправившись в ближайший магазин “за добавкой”, и вовсе пропали, найдя в лицах жителей из соседнего села более интересную компанию со схожими интересами. Сашка и сын Савицкого, окончательно заскучав, вскоре свинтили на какую-то дискотеку – у взрослых даже не нашлось желания возражать и наставлять. И, глядя на изрядно поредевшую группу друзей, Паша с недоумением поймал себя на мысли, что ему очень хочется вместе с Ириной уйти куда-нибудь в спокойное тихое место – от любопытных взглядов, взрывов смеха, каких-то дурацких разговоров. Пожалуй впервые в жизни ему, всегда веселому и компанейскому, оказалось так неуютно среди друзей, и он совершенно не понимал причины.

Ира долго стояла у перил веранды ближе к заросшему сиренью саду, и ей меньше всего хотелось возвращаться обратно. Приятная легкость вечера оказалась смазана каким-то неловким, смутным разговором, когда к ней за летним столом подсел изрядно подвыпивший Вадим и, как школьник отводя глаза, начал расспрашивать, не нужна ли ей какая-то помощь. И, однажды явившись, неприятная мысль засела с настойчивой едкостью: неужели теперь она всегда будет производить впечатление одинокой и жалкой бабы, который нужны чужое сочувствие, сострадание, помощь? Неужели она действительно выглядит так?

– Вот вы где, Ирин Сергевна, – выдохнул Паша, взбежав по ступенькам. – А я вас везде ищу…

– Ткачев, а ты у нас что, не только художник? – подколола Ира, заметив в руках гитару.

– Да не… Это Костян у нас играет. А я так… – смешался Паша, неловко перехватывая инструмент..

– Надо же, сколько, оказывается, талантов у моих подчиненных, – опускаясь в кресло, с улыбкой заметила Ирина. – Ну сыграй что-нибудь.

– Чего сыграть? – вконец растерялся Паша, устраиваясь напротив.

– Да что угодно, – повела плечом Ирина Сергеевна. Паша, неуверенно коснувшись пальцами струн, поднял на нее взгляд, и что-то трепыхнулось в области сердца, заставляя вздрогнуть. Она сидела перед ним, такая чужая и одновременно такая близкая, с забранными в высокую прическу пылающими завитками, в этом трогательном светлом платье, деликатно скрадывающем ее положение, с прямым и внимательным пробирающим взглядом, – и ему стало трудно дышать.

– … Движенья твои очень скоро станут плавными,

Походка и жесты осторожны и легки.

Никто и никогда не вспомнит самого главного

У безмятежной и медленной реки…

Он не смотрел на нее, сосредоточенно перебирая пальцами струны, и только голос – негромкий, отчего-то чуть хриплый, выдавал мягкой взволнованностью. И в отголоске угасающих аккордов наконец-то пришло долгожданное, простое и чистое понимание.

Впервые за долгое время она ощутила себя неоспоримо и абсолютно счастливой.

========== IV. 15. Угроза ==========

– Блин, Ром, я фигею! – Ткачев с грохотом выдвинул стул, но, кипя возмущением, садиться не стал, а принялся мерить шагами кабинет. – Не, ну ты прикинь, кого я сегодня видел?

– Анджелину Джоли в бикини? – хмыкнул Савицкий, не поворачиваясь и продолжая усердно стучать по клавиатуре, составляя очередной рапорт.

– Севу Червонца, прикинь! – Паша совершенно не обратил внимания на подкол. – Да мы когда его с тобой брали, нам эскашный следак на радостях бутылку подогнал и клялся, что этот тип лет на двадцать в лучшем случае загремит! А тут иду по улице – Червонец как ни в чем не бывало рожей светит!

– Да ладно? – медленно переспросил Рома и наконец повернулся, недоверчиво уставившись на друга. – Реально? Ткач, ты ниче не путаешь?

– Нет, Ром, не путаю! Я эту морду, знаешь…

– Да знаю, знаю, – вздохнул Савицкий и завис, о чем-то глубоко задумавшись.

Рецидивиста Севу по кличке Червонец Паша с Ромой и впрямь запомнили надолго: года три назад во время очередной облавы этот тип, будучи в полном неадеквате, открыл пальбу по ментам, и в перестрелке не только ранил Пашу, но и застрелил молоденького опера, только-только пришедшего работать в отдел. Так что впечатления от знакомства с Севой у оперов и впрямь получились незабываемые…

– Слушай, – очнулся наконец Рома, – ну если он так борзо по улицам шляется… Я не знаю, либо у него совсем кукуха поехала, либо…

– Либо что?

– Либо вышел он сам, вот и не боится ничего.

Ткачев несколько мгновений внимательно смотрел на друга, затем покрутил пальцем у виска.

– Ромыч, ты это щас прикалываешься, что ли? Какое “сам вышел”? Ты сам хоть помнишь, че ему шили?

– Да помню я, не кипи. Только другого объяснения не нахожу. Видимо, вписался за него серьезный кто-то, раз так. Походу, намечается у нас нас на районе хрень какая-то, раз его вытащили…

***

Весь день Ира была не в духе – генерал Бекетов, вызвав с утра к себе, не упустил случая ткнуть в очередное ЧП, в котором оказались замешаны ее сотрудники: на этот раз отличился один из новеньких следаков, возомнив себя слишком умным и решив беспалево отсыпать из вещдоков немного белого порошка “на реализацию”. Отдел после долго полоскали в газетах и даже на новостных порталах интернета, так что без шума обойтись не получилось. Бекетов, не отказав себе в удовольствии пройтись по теме “не надо набирать в отдел кого попало”, под конец тонко намекнул, что бессменной начальнице давно уже пора в длительный отпуск, а отделом пусть руководит кто помоложе, порезвей и главное не “в положении”. Так что вернувшись в отдел, Ирина не преминула устроить профилактическую выволочку всем, кто попался под горячую руку: и дежурному, устроившему столовую прямо рабочем месте; и Климову, чьи пэпээсники, совсем обнаглев, решили крышевать недавно открывшуюся точку с ночными бабочками; и Земцову, чьи опера во время рейда по ночным клубам так отметелили нескольких мажоров, что их высокопоставленные отцы сразу притащили в отдел своих адвокатов; и всегда педантичному и старательному Щукину, в этот раз допустившему ошибку в каком-то важном документе; и даже Ткачеву, которого начальница застала за раскладыванием пасьянса вместо оформления бумаг… Сотрудники, от взбучки взбодрившись лучше чем от кофе, моментально притихли и углубились в работу, и Зимина с чувством выполненного долга царственно удалилась к себе – заниматься привычной бумажной волокитой.

***

Он смотрел на закрывшуюся за начальницей дверь и снова чувствовал глухую усталую ненависть.

Сколько прошло времени после всего, что случилось? Отгорела неприветливая морозная зима, растаяла ветреная сырая весна, и вот уже подступало душное пыльное лето, а боль все не утихала. Сколько было неудачных попыток, безупречных, казалось бы, планов, которые невесть почему проваливались с треском… Что он делал не так, в чем просчитывался снова и снова? Казалось, сама судьба берегла эту тварь, каждый раз уводя от удара, а ему не оставляя шанса совершить задуманное. Ну и где она, гребаная справедливость?

Он выпрямился в кресле, с минуту бессмысленно глядя прямо перед собой, потом потянулся к телефонной трубке.

– … Да, я. Слушай, ну я твою просьбу выполнил, договорился, выпустили этого придурка на время по моей просьбе… Да не, я не спрашиваю, зачем он вам понадобился, это ваши фээсбешные дела. Ты вот что, наводку мне на него дай, присмотрю, чтобы чего не вышло, а то сам знаешь, если что случится, мне отвечать… Так, понял. Ну все, спасибо.

Положив трубку, некоторое время сидел без движения, затем решительно поднялся, с грохотом задвинув кресло. Судьба послала ему очередной шанс, и глупо было им не воспользоваться.

***

Длительное наблюдение все-таки дало свой результат: Червонца Паша, как и в прошлый раз, заприметил у продуктового. Внутрь заходить не стал, оставшись на улице под прикрытием буйной зелени, и только когда Сева появился снова, направился следом.

Доведя уголовника до места назначения – стоявших рядком развалюх на самой окраине, – Паша ненадолго притормозил: звонить своим сейчас, чтобы Севу взяли без лишнего шума, или последить еще, чтобы окончательно прояснить, что происходит и как уголовник, которому еще лет двадцать коротать на нарах, оказался на воле. Покосившись на облупившиеся ворота, за которыми скрылся рецидивист, Паша потянулся за мобильным и не заметил, как от забора метнулась тень.

А в следующее мгновение что-то тяжелое обрушилось на затылок и перед глазами взорвалась темнота.

========== IV. 16. На взводе ==========

– Ир, не переживай ты так, мы его обязательно найдем, – Измайлова протянула Ирине стакан с водой и опустилась на соседний стул. – Рома с операми уже шерстит местных отморозков, пробивает насчет этого сбежавшего типа. Щукин его связи проверяет, может, удастся что нащупать, Климов всех пэпсов на уши поднял, они весь район перевернут, найдут обязательно…

– “Шерстят, проверяют”, – протянула Ира, глядя прямо перед собой. – Все что-то делают, одна я тут сижу как дура…

– Ну тебе еще не хватало самой везде бегать. Ребята сами справятся, как только что-то узнают, сразу сообщат.

– Да не могу я тут просто так сидеть! – взвилась Ира и, тяжело поднявшись, принялась нервно мерить шагами кабинет. – Не могу, понимаешь! Надо же что-то делать…

– Все, что можно, уже без тебя делают, хватит себя накручивать, – начала было Лена, и в этот момент распахнулась дверь кабинета.

– Ирина Сергеевна, – с порога начал запыхавшийся Щукин, – кажется, есть зацепка. У этого Червонца была подружка еще до зоны, потом, когда его посадили, письма ему писала, на свидания ездила… Я адрес Климову скинул, сейчас поедем поговорим с ней, может, она что-то знает…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю