Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Свободен, Ткачев. – Выверенно-ровным приказным тоном – как после какого-нибудь совещания, желая нетерпеливо отделаться. Как будто не целовала его только что так… так, блин, будоражаще-жарко, умело, с вызовом даже.

– Ирина Сергеевна…

– Свободен!

Предельно прямая спина, рыжие пряди в аккуратной прическе, руки в карманах кителя. Но что отражалось сейчас на лице, он не мог и предположить.

Поэтому так просто – бережно за плечи, разворачивая и вглядываясь. Успев уловить лишь неясную тень, мелькнувшую на миг. И то, как сурово сжались губы – эти-блин-губы.

Сколько у него не было женщины? Погрузившийся в планы мести, после – в тяжелые разборки, а затем в новый, такой странный статус, он и забыл совсем о привычном, нужном, необходимом.

О том, чего с ней не могло быть.

Не должно было быть.

Но было – растерянно-судорожные выдохи в нетерпеливо-неловкие поцелуи, сжатые пальцы на его плечах, плавный изгиб шеи в распахнутом вороте рубашки. Поспешно сброшенный китель, неподдающиеся пуговицы, будто застрявшие в петлях, и ее рука, торопливо потянувшаяся к выключателю.

– Не надо… Хочу… видеть… – горячий выдох куда-то в шею; и мягко перехватившие пальцы, поглаживающие запястье. И невесть откуда взявшаяся неуверенность, стыдливость даже: у него ведь были… много было – более красивых, молодых, сексуальных…

И стирающий все ненужные мысли взгляд – пристальный, откровенно восхищенный, расплавленно-нежный.

Вспомнить снова – ту ночь, кажется, прочно исчезнувшую из памяти. Почувствовать снова – совсем как тогда и совершенно иначе.

Так чисто. Так полно. Так всеобъемлюще. Он не помнил сейчас – ни одну из тех, что были “до”. Потому что сейчас была она – бесстыдно-страстная, порывистая, отдающая себя без остатка и его забирающая без остатка тоже. Разметавшиеся по плечам встрепанные рыжие завитки, шелковистая разгоряченная кожа под губами, трогательно проступающие позвонки. Приглушенно-сдавленные стоны, тяжелые выдохи в унисон и накрывшая затуманенность, поглотившая целиком.

Еще ни одна женщина не была настолько абсолютно-самозабвенна с ним.

Еще ни с одной женщиной он не был настолько опустошающе-открыт – до тяжелой ноющей боли где-то в груди, в сердце, а может – в душе.

Никогда прежде – и, наверное, уже никогда.

Медленно раскрыл глаза, вздрагивая: не успел опомниться, удержать. И вот уже сухо вжикнула молния юбки, оказалась застегнутой безжалостно смятая форменная рубашка, китель и галстук опустились на спинку кресла.

– Ирина Сергеевна… – Замер уже у двери, и только тогда Зимина, оторвавшись от бумаг, как ни в чем не бывало подняла глаза.

– Ты что-то хотел, Паш? – Так доброжелательно-буднично, будто совсем ничего не случилось.

– Ничего. Простите, – пробормотал скомканно, вываливаясь в коридор. И уже в курилке, жадно давясь сигаретным дымом, пытаясь отойти от волнующе-летнего запаха ее духов, от жарких поцелуев с привкусом кофе, от эхом отдающихся в голове мягких стонов, обреченно осознал: он просто пиздец как влип.

========== IV. 1. Одни ==========

Он всегда умел терпеть и ждать. Вот как сейчас: вежливо здороваться в коридорах, отчитываться о делах, хорошо и старательно работать. Жить как ни в чем не бывало, развлекаться и отдыхать, но все равно – помнить. Помнить о произошедшем, помнить о страшной боли, помнить о том, кто и почему это все совершил. И ждать – подходящего момента, когда можно ударить как можно сильнее, безжалостнее, по самому больному – без надежды выдохнуть, оправиться, ожить.

Так, как ударила она.

***

Новость Ира восприняла с явственным облегчением: после случившегося она совершенно не представляла, как себя вести с Ткачевым, как с ним говорить и смотреть в глаза. Умалчивать было глупо, но надеяться, что это что-то изменит, было бы еще глупее. Впрочем, ни сожалений, ни угрызений совести тоже не наблюдалось – в конце концов, они взрослые люди… И потребности у обоих тоже взрослые – так почему бы и нет? В конце концов, в чем-то Измайлова права – отказывать Паше в том, чего и сама желала столь страстно, было как минимум неблагодарностью. Но вот как вести себя дальше…

Однако в этот раз все ее актерские данные не понадобились: ночь Ткачев провел на дежурстве в отделе, а уже на утро объявили об очередном бредовом приказе: отправить оперативников в Питер на какие-то “курсы повышения квалификации”. В другой раз Ира бы непременно начала возмущаться нелепым идеям начальства и тому, что отдел фактически остается без важной части сотрудников, но теперь только выдохнула облегченно: и придумывать ничего не пришлось.

Оставалась самая малость: забыть обо всем самой.

***

– Думаешь, я не понял, кто все это устроил? За своего братца-придурка решил отомстить? – мужчина неприятно прищурился, пренебрежительным взглядом окидывая собеседника. – Не догадался еще, что не стоило со мной связываться?

– Не понимаю, о чем вы…

– Идиота не включай! Все ты понял прекрасно. А теперь подумай, что я с тобой сделаю после такого? Или надеешься, что закрою на весь беспредел глаза?

– Я правда ничего…

– Хлебальник закрой! И слушай. Если не хочешь, чтобы с тобой и твоими людьми случилось то же, что и с твоим родственником, косяк свой отработаешь. Если все получится, может, передумаю тебя убивать.

– Да я ведь не…

– Ты меня уже утомил, правда. Значит так, слушай сюда. У нас в районе есть человек, которому очень сильно неймется. Особенно насчет всяких шлюх, которых в нашем с тобой общем бизнесе было немало. Я думаю, этому человеку очень не понравится, когда он узнает о твоем участии в этом деле. И не простит уж точно. Понимаешь? Вижу что понимаешь. Проблема должна быть решена как можно быстрее. Вот фотка и адрес, думаю, среди твоих найдется любитель подобного типажа, – по губам мужчины скользнула неприятная ухмылка. – И если что, я не очень огорчусь тому, что смерть будет мучительной.

– Но это же… – мужчина, взглянув на фотографию, заметно побледнел.

– Ты святого-то из себя не строй. И подумай еще о том, что с тобой сделают, если узнают, чем ты здесь промышлял. Даже если я вдруг решу тебя простить, другие этого точно не сделают. Все понял? А если понял, то жду результатов. И чем быстрее, тем лучше.

– Понял, – мрачно буркнул собеседник, повертев в руках снимок. И впервые подумал, что зря, наверное, в свое время связался с этим человеком, желая получить деньги и покровительство – он прекрасно осознавал, чем может обернуться убийство полковника полиции.

***

Дни были утомительно похожи один на другой: с утра – какие-то лекции, потом тир, после обеда снова лекции, небольшой перерыв и в заключение длительная тяжелая тренировка в спортзале. По номерам вяло ворчащие опера расползались совершенно без сил, звонили домой, выбирались на ужин и наконец валились спать. Особого смысла Паша во всем этом не видел – лично ему казалось, что гораздо больше толку было бы, останься он у себя в районе ловить всякую шпану, нежели выслушивать какую-то абстрактную муть про какие-то поправки к законам, виды преступлений или новые технологии в расследованиях, но вышестоящее начальство, видимо, считало иначе.

Но даже сквозь накатывающую усталость неизменно пробивались тревожные мысли – отлично зная способность Ирины Сергеевны на ровном месте ввязаться в историю, Ткачев не мог не волноваться. Именно волнением и объяснял себе этот довольно дурацкий ритуал – звонить ей каждый вечер, интересоваться, как прошел день, не случилось ли что-то и как себя чувствует.

– Все в норме, Паш, – полусонно отозвалась Ира, плотнее запахивая халат и расслабленно откидываясь в кресле. И с усмешкой подумала, что теперь вполне может себе позволить торчать в ванной по часу без нетерпеливого стука в дверь и настороженных “у вас все в порядке?”; может разгуливать по квартире в одном халате, не заботясь о возможных неловкостях и двусмысленностях; может преспокойно болтать с Леной о всякой женской ерунде – все-таки в полном одиночестве тоже есть свои плюсы. И даже эти звонки с неизменными расспросами на тему что ела, тепло ли оделась, нормально ли спит ее не раздражали – разошелся будущий папашка, что тут поделать…

– Точно?.. А что в отделе?.. А как там…

Ира, что-то лениво отвечая, потянулась завязать пояс халата, придерживая мобильный плечом. Встревоженно-внимательный, чуть хриплый от усталости голос Паши ударил над самым ухом – от накатившего воспоминания по позвоночнику прокатилась жаркая дрожь, разрывая утомленную расслабленность после тяжелого нервного дня, теплой ванны с душистой пеной, надвигающейся сонливости.

– Ирин Сергевна, вы меня слышите?

– Д-да, Паш, ты что-то сказал? – не сразу, сбивчиво-скомканно отозвалась Зимина. Странно-напряженным, хрипловатым показался тихий голос, льющийся из трубки – Паше вспомнился почему-то снова тот безумный вечер в кабинете и особенно остро – приглушенные бархатистые выдохи, опалявшие кожу. Блин, да че за фигня!

– Я спрашиваю, вы…

В яростном сердечном грохоте потонул, рассеялся заданный вопрос. Какая-то бредовая иллюзия, накрывающая сладким горячим маревом, стоило только закрыть глаза. И слушать, слушать его голос, чувствуя, как разливается, уплотняется, тяжелеет этот жар, затуманивая не только тело, но и сознание. Сознание, в котором глухо и мерно билась эта единственная непозволительная мысль: как же ей сейчас нужно…

– Д-да-а… – выдохнула едва слышно, не вдумываясь даже, о чем он ее спросил. – Да, Паш…

Яростно-ярко разорвался в мозгу этот выдох – совсем как тогда, в кабинете, когда, вздрагивая, прижалась обнаженной спиной, тяжело-раскаленно дыша. И вслед за этим, так отчетливо-оглушительно – она, откинувшаяся в кресле, разгоряченная после ванны, в наспех накинутом халате, а может быть и…

– Паша?

– Да-да, я тут, – предательски-хрипло. Рванул ворот футболки, чувствуя, как становится совершенно нечем дышать – от этой возможно-невозможной картины, от ее отчего-то чуть хрипловато-размягченного голоса, от недопустимых мыслей и от этого невыносимого пульсирующего жара, готового разорваться в голове беспросветным, лишающим мыслей туманом. Твою мать… Что она делает с ним…

– Я хотела сказать…

Голос. Всего лишь ее голос, негромкий, решительный, с этой волнующе-низкой хрипотцой – и вспыхнула, рассыпаясь, душная реальность тесного номера – на несколько секунд остановилось дыхание, разрываясь сладкой томительной болью и восхитительно-полной, уничтожающей все бессмысленностью. Как же, блин… как она это делает с ним…

В размеренных телефонных гудках растворились несказанные прощания и одни на двоих – нервно-сбитые выдохи.

========== IV. 2. Женский день ==========

Ира проснулась поздно, впервые за долгое время совершенно выспавшаяся, спокойная и расслабленная. Лениво потянулась, взглянула на часы, но, вопреки обыкновению, не сорвалась с постели, судорожно соображая, успеет ли накраситься и позавтракать, или чем-то придется пожертвовать. Нет, все-таки как иногда хорошо остаться дома одной… И тут же вскинулась, рывком отбрасывая одеяло и привычно нашаривая в тумбочке пистолет.

– Тьфу ты! Ткачев, напугал!

– Доброе утро, – как ни в чем не бывало отозвался Паша, отвлекаясь от сервировки стола и с улыбкой взглянув на растрепанную начальницу, чей домашний образ весьма интересно дополнял снятый с предохранителя пистолет.

– А что, предупредить нельзя было? – не сбавила оборотов Зимина, прошлепав на свое место у стола. – Так, знаешь, и довести можно!.. А если б я тебя пристрелила?

– Да я звонил, у вас телефон был отключен. Ну а потом решил не беспокоить, думал, спите вы еще…

– Заботливый какой! – фыркнула Ирина Сергеевна. И, наконец переведя дух, удивленно уставилась в центр стола. – Паш, это что?

– Ну… это… – как-то смешно замялся Ткачев, потерев рукой подбородок, – торт типа…

Ира, недоверчиво оглядевшись, не обнаружила на кухне следов магазинной упаковки и снова пристально уставилась на Пашу – он под ее взглядом даже немного заерзал.

– Что-то не так, Ирин Сергевна?

Ира, внимательно разглядывая десерт – завитушки из воздушного крема, орехи, кокосовая стружка и тертый шоколад – наконец решилась задать животрепещущий вопрос, все еще не совсем уверенная в своей догадке:

– Паш, а ты что, сам это все готовил?

– Ну… да. Рецептов в интернете полно, на кухне у вас вон всякие навороченные штуковины стоят, так что дело нехитрое… Типа в честь праздника решил вам… – и осекся, торопливо удержав за талию сорвавшуюся с места начальницу – неуклюже ткнувшись губами в его щеку, Ирина Сергеевна поспешно высвободилась, тут же отступив назад, кажется, сама смущенная своим порывом.

– Прости, Паш… Просто это так… неожиданно, приятно… Мне никогда никто…

– Да ладно, это и несложно вовсе, чего там… У меня все равно день свободный сегодня, – как-то заторможенно отозвался Ткачев.

Чуть больше десяти дней. Он не видел ее чуть больше десяти дней – казалось, ведь буквально вчера было это безумие в кабинете, буквально вчера он видел… видел все то, о чем не смел и подумать, не то что мечтать. Видел ее обнаженной. Все плавные, по-особенному женственные линии, какую-то особенную мягкость движений – еще не сопоставляя это все с самым важным. А вот сейчас наткнулся взглядом на округлившийся живот под пижамной футболкой, и снова что-то перевернулось внутри – от простого осознания, что это все точно не странный сон и не какая-то ошибка.

– Паш, ты чего? Все нормально?

– Что? А, да. Извините. Кстати, о празднике! – хлопнул себя по лбу, вспомнив о чем-то, и тут же полез в карман джинсовой куртки. – У меня ж подарок для вас…

– Какая красота! – с истинно женским восторгом выпалила Ира, рассматривая подвеску в небольшой бархатной коробочке. Она всегда питала страсть к милым побрякушкам, но это украшение – камешки разных размеров в обрамлении причудливого плетения – как-то сразу и прочно приковало взгляд: появилась уверенность, что, однажды надев, снимать его она уже не захочет.

– Нравится? – как-то неуверенно улыбнулся Ткачев, встретив сияющий взгляд. – Давайте застегнуть помогу…

– Очень красивое, Паш, спасибо, – тихо сказала Ирина, коснувшись кулона. И, повернувшись, – их глаза оказались совсем рядом – наконец решилась задать мучивший столько времени вопрос. – Ты на меня не злишься?

– Я? На вас? Да за что? – с неподдельным изумлением уставился Ткачев, кажется, искренне не понимая, о чем она вообще говорит.

– Ну, за то что я… что мы с тобой… – по щекам разлился жгучий румянец, – между нами… Ну, там, в кабинете… – Заметив, как в лице Паши что-то дрогнуло, заторопилась, боясь, что сердито и резко перебьет. – Ну ты же понимаешь, эти долбаные гормоны… Я сама не знаю, что мне от себя в следующую минуту ждать… Да и ты тогда… Я ж все вижу, все понимаю… Ты здоровый мужик, тебе нужно… И потом, ты столько для меня делаешь, а я для тебя совсем ничего не могу… – и замолчала на половине фразы, на мгновение испугавшись – таким бешеным стал его моментально потемневший взгляд; лицо будто окаменело. Но ее не оттолкнул, и сам не отстранился тоже – только дернулась щека.

– Так вы что, только из благодарности? – переспросил медленно – голос был тихим и неестественно-ровным, мертвенно-спокойным даже.

– Можно и так сказать. Но если тебе это интересно, – чуть заметно усмехнулась, становясь знакомой, привычной Зиминой, – то мне в тот момент действительно этого хотелось.

– Ну что, спасибо за честность, – у него хватило сил улыбнуться в ответ. Бросил взгляд на часы, радуясь предлогу прервать эту нелепую сцену. – Ирина Сергеевна, я побегу, у меня еще встреча насчет квартиры на сегодня назначена. Вы тут расслабляйтесь, отдыхайте, Измайлову вон в гости позовите, по магазинам походите, я мешать не буду, до вечера походу там застряну… Ну а если что, звоните, в общем…

Ира, услышав хлопок входной двери, опустилась обратно на стул, придвинула к себе тарелку с куском торта, налила чаю. И не заметила сама, как следом за первым исчез и второй кусок – очнулась только, когда потянулась за следующим.

– Так, Зимина, стоп! – одернула себя строгим начальственным тоном. – Такими темпами ты скоро ни в какую одежду не влезешь… Вот Ткачев, умеет же удивить… – И, опустив взгляд, с какой-то невероятной осторожностью таким уже давно забытым жестом опустила ладонь на живот. – Замечательный у нас папа, правда же?..

***

– Хорошо, вам, девчонки, – вздохнула Ира, подливая себе еще сока. – Есть и пить можно что угодно, спать как удобно, пара лишних килограммов прибавилась – согнать не проблема… А мне еще долго в образе бегемотика ходить, – усмехнулась как-то незнакомо-мягко, украдкой снова бросив мимолетный взгляд на живот.

– Ой, Ир, тебе с твоим бараньим весом это точно не грозит, да и похудеть не проблема, – хмыкнула Лена, подбирая ложечкой остатки торта. – Слушай, вкуснотища какая… Где покупала?

– Да в кондитерской здесь у нас заказала, – не моргнув глазом ответила Ира, не желая выслушивать порцию новых подколов подруги и распространяться перед Викой обо всех тонкостях их с Ткачевым отношений. Блин, как же сложно и глупо это все – шифроваться, скрываться, врать. Вроде взрослые люди, официально женатые, а поди ж ты, прятаться приходится будто школьникам. И дело даже не в сплетнях и слухах – на это ей давно уже было плевать – Ира просто не представляла, как охарактеризовать их странные, в чем-то нелепые отношения. Не друзья, не враги, не любовники, не супруги – и в то же время всего понемногу. Хотя “супруги”, пожалуй, самое точное – столько всего их уже объединяет, что они, можно сказать, в одной упряжке…

– Ир, ты где витаешь? – Измайлова, разворачивая очередную шуршащую обертку из огромного фирменного пакета, возмущенно посмотрела на зависшую подругу.

– Извини, задумалась, – очнулась Ирина и, подхватив мобильный, направилась из спальни. – Девчонки, вы тут пока покупки разбирайте, мне позвонить надо. – И, не заметив, как Вика с Леной озадаченно переглянулись, прикрыла за собой дверь. Закусив губу, слушала мерные гудки в трубке, от нетерпения барабаня пальцами по столу. – Вот зараза, где его только носит…

Ира никогда не верила во всякую муть вроде предвидений, предчувствий, интуиции, хотя последняя спасала не раз, но сейчас внутри медленно разрасталась совершенно необъяснимая и нелогичная тревога, никак не желавшая исчезать.

Ему сейчас плохо.

Каким-то непонятным острым ощущением укололо в самое сердце – нет, не чувство близкой опасности, что-то иное, на каком-то подсознательном, вернее даже чувственном уровне.

– Да, Ирин Сергевна, слушаю, – голос в трубке был совершенно размякшим, даже немного невнятным – в грудь тут же ударила тугая волна раздражения.

– Ты что, пьяный? – моментально “включила” начальницу, даже тон потяжелел.

– Да не, я в норме… Так, выпил чутка с покупателем, типа сделку обмыли… Да вы не переживайте, я это, у себя пока останусь, тем более вещи там надо собрать, то-се… Давайте я вам завтра с утра позвоню, расскажу все в деталях… А вы это, отдыхайте…

После разговора Ира еще с минуту стояла неподвижно, тупо смотря на экран замолчавшего смартфона. Тревога вроде бы утихла, улеглась, но навязчивое чувство “что-то не так” все равно не рассеивалось, не исчезало. Добавилось только смутное понимание – это как-то относится к ней, к ее словам: она сказала что-то не то, ошибочное, неверное, несправедливое, оттолкнув, задев неожиданно сильно и больно. Только вот чем…

========== IV. 3. Под лед ==========

Паше действительно было хреново. И физически, и – намного больше – душевно. Особенно противное осознание, что явных, видимых причин вроде бы нет, только подливало масла в неослабевающий огонь глухого раздражения.

Он прекрасно отдавал себе отчет: иного, большего, настоящего между ними нет и не может быть. Да и не признался бы себе ни за что, что желает этого – именно и только с ней. Желает долгих неторопливо-нежных ночей в ласковом полумраке спальни – их общей спальни; желает просыпаться чуть раньше в одной постели, когда она сонным котенком прижимается к его плечу; желает тихих семейных праздников за красиво накрытым столом – так, как бывает у нормальных людей; желает абсолютно-спокойное право – прощаясь, прижаться губами к щеке, вечером на диване, листая какой-нибудь журнал или смотря очередной дурацкий фильм, придвинуться ближе, коснуться плеча или даже обнять…

Имелось только единственное “но” – ни одно из этих желаний в сложившейся ситуации нельзя было считать нормальным, а уж тем более – реально осуществимым.

И за это он начинал себя ненавидеть.

***

– Тьфу, черт!

На тщательно выбритой щеке медленно проступала кровоточащая царапина, а настойчивый звонок в дверь все не умолкал. Ткачев, отложив бритву, натыкаясь в полумраке коридора на как попало поставленные коробки, побрел открывать. В голове, несмотря на чашку крепкого кофе, таблетку обезболивающего и контрастный душ, все еще плескалось утреннее похмелье – вчера, выпроводив будущего владельца квартиры, он, терзаемый мутными, несвязными мыслями, как-то незаметно добавил к выпитому почти целую бутылку коньяка, за что и расплачивался теперь ноющей в висках нудной болью.

– Ирин Сергевна, а вы чего тут… как вы тут…

– Гостеприимство так и хлещет, – фыркнула начальница, привычно-насмешливо приподнимая бровь. Ступив наконец в прихожую, выразительно оглядела нагромождение собранных вещей, неопределенно чему-то хмыкнула и только потом принялась снимать пальто.

– Я тут подумала, – заявила как о чем-то само собой разумеющемся, – чего одной весь день дома торчать, помогу тебе лучше чем-нибудь, у тебя тут вон какой бардак.

– Ирина Сергевна… да вы чего… я и сам прекрасно…

– Ну да, ну да, – иронично покивала товарищ полковник, оглядев выставленную в мойке и на столе вперемешку чистую и грязную посуду. – Оно и видно. У тебя хоть газеты ненужные есть?

– Да были где-то. А зачем?..

– Гениальный вопрос, – усмехнулась Ира, включая воду. – Посуду завернуть, вот зачем. Такое чувство, что ты ни разу в жизни не переезжал.

– А, ну да, я понял, – пробормотал Паша, потерев подбородок рукой. О том, какими приключениями, в том числе и нетрезвыми, сопровождался его единственный в жизни переезд, Ткачев тактично решил умолчать.

***

– И долго ты собираешься тянуть? – Мужчина, раздраженно хлопнув дверцей автомобиля, одарил водителя неприязненным взглядом. – Я, кажется, просил, чтобы все было как можно скорее. Или ты что, решил вообще мою просьбу продинамить?

– Да нет… Я… то есть мои люди, они работают… Только никто не знал, что мужик этот раньше вернется… Мешает он очень, постоянно рядом торчит…

– А это уже не мои проблемы! Я тебе задачу поставил – будь любезен выполнять! Если, конечно, не хочешь вслед за своим братцем отправиться!

– Да мы правда делаем все возможное, – вяло возразил собеседник, сжав в кармане рукоятку дорогого складного ножа. На мгновение мелькнула дерзкая мысль, но исчезла, не закрепившись, – не будет этого, появится кто-то другой.

– Короче, так! У тебя ровно три дня! Иначе вся твоя теплая компания окажется на нарах, а тебя я лично во время задержания за сопротивление положу, понял? Все, не кашляй!

Водитель, проводив взглядом удаляющуюся по аллее фигуру, потянулся к мобильному.

– Это я. Тут человек нервничает очень, решить бы его просьбу поскорее, а…

***

– Слушай, Паш, а ты ведь мне так ничего и не сказал про новую квартиру. Выбрал уже что-нибудь?

– Да нет пока, я это, в процессе, – уклончиво ответил Паша, обойдясь полуправдой. Вообще-то процесс переговоров с будущим продавцом уже был запущен, но Ткачев догадывался, что его идея жить в прямом смысле по соседству с начальницей восторга у нее не вызовет. А уж если учесть его грандиозные планы по перепланировке двух квартир в одну, шансов избавиться от его общества у товарища полковника практически не оставалось. А подобное с ее любовью к независимости… – Ну чего, еще чаю? – Паша поторопился уйти от скользкой темы, подлив по кружкам еще кипятка.

– Да не, мне хватит уже, а то утром себя в зеркале не узнаю… Ох ты ж блин, время-то уже сколько, – спохватилась, взглянув на часы. – Слушай, я пойду переоденусь, а ты мне такси пока вызови…

– Ну какое такси, Ирин Сергеевна, поздно уже, оставайтесь. Постелю вам на диване, сам на полу перекантуюсь как-нибудь… Да и устали вы, куда поедете на ночь глядя?

– Паш, ну я не знаю, неудобно как-то. Да и вообще… – невольно поежилась, глядя на обстановку – после вывоза практически всей мебели уютом квартира совсем не блистала.

– Ну чего “вообще”, у меня тут призраки не разгуливают, если вы об этом.

– Шутник, – фыркнула сердито Зимина, поднимаясь из-за стола.

Как, блин, это у нее получалось? Даже сейчас – утомленная, растрепанная, в его свободной клетчатой рубашке с небрежно закатанными рукавами и расстегнутыми верхними пуговицами, с росчерком пыли на румяной щеке – она оставалась такой… такой, блин, очаровательной, притягательной, непозволительно-сладко волнующей…

– Ирин Сергевна, у вас тут…

Коснулся – и пальцы будто свело. Такой невинный, не значащий ничего жест – просто протянуть руку, стирая темный след с нежной кожи.

И столько захлестнувших горячей волной ощущений.

Даженесмей.

– Паша…

Бархатисто-мягкий чуть слышный выдох в самые губы. Такой испуганный и одновременно умоляющий.

В темно-карих безбашенные черти взрывали фейерверки, жгучими искрами прожигая грудную клетку до самого основания.

– Паша… я сейчас… вовсе не…

Он так остро все не понял – скорее почувствовал. Совсем как в тот раз, в кабинете, когда, так странно смущенная, потянулась к выключателю, будто чего-то стеснялась.

Оглушающе-растроганная нежность штопором пробила легкие, останавливая дыхание.

Так просто и так невозможно сейчас было сказать все, что видел и чувствовал – что женщины восхитительней и желанней в его воображении попросту не существовало.

Обрывки не произнесенных слов к губам прилипали бессвязной скомканностью.

Хотя… Разве нужно было что-то говорить сейчас? Гораздо важнее оказалось совсем другое.

Очередная доза взаимной безудержной нежности.

Просто-почувствуй-пожалуйста.

Теплые руки отчаянно-жадно сомкнулись на его спине – и все остальное перестало иметь значение.

Ведь он видел ее глаза.

Беспокойные черти в бессмысленных темно-карих стремительно уходили под расплавленный лед.

========== IV. 4. Исчезновение ==========

Проснувшись рано утром, Паша еще долго лежал в постели – совершенно размякший, расслабленный и непривычно спокойный. За окном лениво разгорался новый день, но вчерашнее, ночное, все не выветривалось – и от этого хотелось улыбаться беспричинно и совсем по-дурацки.

Это оказалось так удивительно – засыпать вместе. Даже несмотря на повисшую плотной завесой неловкость; даже несмотря на хмельную одурманенность от всего произошедшего; даже несмотря на то, как Ирина Сергеевна, тихонько чертыхаясь, ворочалась рядом, пытаясь устроиться поудобнее. А он, застывший на пионерском расстоянии со сбитым дыханием и безумно колотящимся сердцем, не мог заставить себя повернуться, расправить скомканное одеяло, притянуть ее теснее к себе. И только когда Зимина наконец затихла, все-таки осмелился придвинуться ближе, осторожно коснуться ладонью выступающего животика, уткнуться лицом в мягкие рыжие пряди. От нее замечательно пахло каким-то ягодным шампунем – не то малина, не то земляника, а еще, недозволенно-жарко– недавней близостью, и от одного воспоминания становилось непередаваемо страшно и сладко.

Он, считавший себя вполне искушенным в подобных вопросах, и представить не мог, что его начальница – беременная начальница – может быть такой: безумное смешение безбашенности, бесстыдной откровенности, страстности с какой-то поразительной истинно женской податливостью, тихой нежностью и самозабвением.

И все ушло. Не было в эти тягуче-раскаленные, бережно-неторопливые мгновения ничего – ни едких, изматывающих воспоминаний, ни въевшейся в самую подкорку запретности, ни виновато-раздражающего так-не-должно-быть. Были ее ласково скользившие ладони, приглушенно-сбитые выдохи, долгие терзающе-неторопливые поцелуи, будоражащая соблазнительность мягких линий, сменивших привычную изящную угловатость, и полная потеря реальности: пронзительно-острые, остались лишь ощущения.

И непозволительно-окрыляющее смутное осознание: еще никогда прежде он не был настолько спокойно и всеобъемлюще счастлив.

***

В мойке скучала пустая чашка из-под кофе; на столе в тарелке высилась горка аппетитных бутербродов. И от этого незамысловатого, вроде бы совершенно обыденного проявления заботы вдруг накатило такой теплотой, что на миг стало не по себе – он и не помнил, что когда-нибудь чувствовал что-то подобное. Да и чувствовал ли?

– Да, Ром, что у тебя? – продолжая улыбаться, осведомился в трубку. Подозрительное напряжение в голосе друга поначалу даже не уловил. – У меня ж отгул сегодня, или чего-то срочное?

– Да вот не знаю пока, – Савицкий явно замялся. – Зимина случайно сейчас не с тобой?

– Нет, – бросил коротко, моментально напрягшись. – Да в чем дело, в конце концов?!

– Слушай, да я сам пока не очень понимаю. Она нас сегодня всех перед работой собрала, обсудить что-то… А сама не пришла, на звонки не отвечает, в отделе не появилась… Я уже и домой к ней смотался, тоже тишина…

– Понятно, – с усилием выговорил Паша. Пугающее предчувствие неотвратимо надвигающейся беды накрыло моментально и жутко. – Я, кажется, знаю, где она еще может быть. Давай я проверю и наберу? И ты это, если что, сразу звони, лады? – Не дожидаясь ответа, отключил связь, закинул мобильник в карман и рванул в прихожую.

Вжимая до упора педаль газа на сырой дороге в дачный поселок, Паша еще слабо надеялся, что ничего ужасного не произошло, и только тупая мерная боль в области сердца ныла все нараставшей тревогой.

***

– Может, сообщить куда следует? – Измайлова, ослабив узел галстука, опустилась на стул. – Все-таки пропажа полковника полиции…

– Я думаю, не стоит так торопиться, – Климов, сцепив пальцы в замок, обвел собравшихся хмурым взглядом. – Мы же не знаем точно, с чем имеем дело. Как бы не навредить… Для начала нужно попробовать обойтись своими силами.

– Согласен, – кивнул Щукин, отворачиваясь от окна. – Идеи какие-то конкретные есть?

– Да какие тут могут быть идеи? – вскинулся Паша. – До поселка Зимина не доехала, тачка на обочине брошена… Прочесать там все надо, вверх дном перевернуть! – Подрагивающими руками открыл ноутбук с картой местности. – Вот тут, – ткнул карандашом в отрезок дороги, – последняя камера, где мерс зафиксировали. – Здесь, – указал чуть дальше, – пустую машину нашли. Так что все случилось где-то на этом отрезке. Надо следы искать, зацепки какие-то, место… До города прилично, так что ее вряд ли в эту сторону повезли, в поселок слишком рисково, там все друг друга знают, все на виду. Так что если ее где-то держат, это должно быть рядом…