Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Там неподалеку есть какие-то высотки и несколько развалюх, что-то вроде выселков, место не слишком благополучное, так что спрятать человека вполне можно, никто и внимания не обратит, – взяв на себя роль главного, вступил Климов. – Согласен с Пашей, надо разделиться и все там прошерстить как следует. Давайте, времени в обрез. На месте определимся кто куда, осмотрим все, и связь держать. Лен, Вика, – повернулся к притихшим женщинам, – вы на телефон, прозвоните насчет происшествий в том районе, еще больницы, ну и…

– Морги, – побелевшими губами едва слышно договорила Измайлова, отметив, как дернулся Паша.

– Будем надеяться, что обойдется без этого, – порывисто бросил Вадим, стремительно поднимаясь. Ткачев, какой-то пришибленный и мертвенно-бледный, уже на ходу натягивал куртку.

***

Задание Марату не понравилось сразу. Несмотря на то, что он довольно давно работал при одном из местных воротил бордельного бизнеса, немало знал об участи работавших у него шлюх, выполнял весьма грязные поручения и преспокойно при необходимости мог убить человека, задание похитить какую-то бабу энтузиазма у него не вызвало совершенно. Одно дело – продажные девки, изначально в силу своей профессии готовые ко всему, и совсем другое – какая-то левая тетка, не имевшая отношения к их делам.

А дальше сюрпризов только прибавилось: во-первых, баба, судя по всему, оказалась беременной; во-вторых, в напарники ему дали не кого-нибудь, а Петьку с говорящей кличкой Дыба – отморозка, которого побаивался даже их главный. Дыба, кажется застрявший где-то в 90-х, обладал не только тягой к садизму, но и совершенно больной фантазией – о его подвигах ходили жутковатые легенды. Так что оставалось только недоумевать, чем их хозяину не угодила новая жертва – даже в самом благоприятном случае ее смерть сложно будет назвать легкой и безболезненной.

– А может можно как-то без него обойтись? – тоскливо переспросил Марат, выслушав дальнейшие указания главного. Работать в связке с больным на голову уродом ему ну совсем не улыбалось, да и кто знает, не проколются ли они где-нибудь при таком раскладе…

– Нельзя! – раздраженно отрезал собеседник в трубке. – Не я это придумал, просили меня, понимаешь, да? Так что делай, как сказали, проблемы нам не нужны!

Марат, отложив телефон, недовольно подумал, что работать с психом – уже само по себе очень большая проблема.

– Че сказал? Валить бабу или че?

– Дыба разберется, – буркнул Марат, без приязни глядя на успевшего хлебнуть водки помощника с дурацким прозвищем Ряха. Нет, подумал с отвращением, не умеют эти люди спокойно зарабатывать бабки – один с маньячными склонностями, другой конченый придурок, способный во время задания набухаться или ширнуться и не упускавший случая поразвлечься с более-менее симпатичной жертвой женского пола… Гадость.

– А-а, ну это конечно, – расплылся в противной ухмылке Ряха. – Все знают, как он разбирается… Ты куда? – возмутился, глядя, как напарник шарит по карманам в поисках ключей. – А эту, – кивнул в сторону соседней комнаты, – кто караулить будет?

– Сам проследишь, не рассыплешься, – отрезал Марат, не удостоив взглядом. – Дальше как-нибудь без меня.

***

Голова трещала немилосердно, перед глазами плыл какой-то вязкий туман, ко всему прочему, начало неслабо мутить. Кое-как приподнявшись, Ира оглядела совершенно пустую полутемную комнату с ободранными обоями и единственным окном, и попыталась встать. Сил хватило только уцепиться пальцами за подоконник, выглядывая наружу, – взгляд выхватил клочок темно-серого неба и крыши каких-то зданий внизу. А потом снова нахлынула дикая слабость, заставляя опуститься на голый ледяной пол, прислонившись затылком к стене.

– А ты живучая баба, как я погляжу, – прорезал дурноту чей-то голос. – Здоровые мужики после укола этой херни полдня валяются в бессознанке, а ты вон как подскочила…

– Вы кто? Что вам надо? – вскинулась моментально. Сама не понимая как, держась за стену, медленно выпрямилась, жмурясь от разрывающихся перед глазами разноцветных кругов. Даже думать, анализировать происходящее и сложившуюся ситуацию было нестерпимо больно – одно мыслительное усилие взрывало виски новой вспышкой боли.

– Какая любопытная, – в круговерти окружающей действительности мелькнула чья-то ухмылка.

И пистолет.

Небрежно торчавший за ремнем джинсов, едва прикрытый свободной курткой пистолет – шанс на спасение.

Наверное, если бы она могла думать, она бы ни за что не рискнула – так безбашенно и безнадежно. Но в голове все мешалось и плыло, а перед глазами, кажется совсем рядом, было оружие.

– Сука!

Яростный окрик полоснул хлесткой болью, но она, каким-то чудом держась на ногах, уже отступала назад.

– От двери отойди! – голос, ватный и глухой, показался чужим.

– Да пошла ты! Я тебя щас!..

За спиной было только приоткрытое окно, а напротив – искаженная злобой бандитская рожа. И рука сработала на автопилоте – хлопок выстрела отразился от гулких стен, на мгновение оглушив.

– Ах ты тварь! – бандит, скривившись, даже не зажимая инстинктивно рану, рванулся вперед. Руку прострелило адской болью, и пистолет из разжавшихся пальцев выскользнул на пол. А потом грохнула рама, раскрываясь еще шире, и пронизывающий мартовский ветер обжег лицо.

Это конец, поняла Ира. Этаж минимум третий, а внизу – голый асфальт, вычищенный от снега. И даже если каким-то чудом она обойдется лишь парой переломов…

Она-то обойдется, а вот…

Отрезвляющий ужас опалил грудную клетку до онемения. Еще в какой-то слабой надежде дернулась, пытаясь вывернуться, ударить, попасть куда-нибудь каблуком, а потом вдруг как-то моментально исчезла железная хватка и оглушительный звон осыпавшегося стекла вспыхнул последним ясным воспоминанием.

========== IV. 5. Поиски ==========

Суета не утихала вторые сутки. Взрывались от звонков мобильные и рабочие, ломались карандаши, нетерпеливо втыкаемые в карту местности, отъезжали и подъезжали одна за другой машины, слышалась усталая ругань. Менялись по мере возможности – кто отлучался на дежурство, прикрывая остальных, кто просто поспать пару часов.

Ткачев не спал – ненадолго выпадал из реальности прямо в салоне припаркованной в очередном переулке машины. Очнувшись, разминался пробежкой до ближайшего ларька за кофе и бутербродом, звонил остальным, чтобы что-нибудь уточнить, и снова бросался на поиски.

Снова безрезультатно.

Они, подключив местных патрульных и остальных оперов, прошерстили все подвалы и чердаки; пробежались по самым мутным адресам, потрясли местную шпану и, не зная, что еще сделать, начали поквартирный обход нескольких обшарпанных многоэтажек – не видел ли кто что-то, не слышал ли… Добрались и до ближайшей захолустной больнички, но никого, даже отдаленно похожего на Ирину Сергеевну Зимину, к ним не поступало; среди трупов, в том числе неопознанных, не нашлось слава богу тоже.

– У меня ничего, Паш, – в голосе Савицкого, кроме усталости, не осталось ничего. – Пять этажей обошел, всех жильцов перебаламутил, но никто ничего, как водится… Щас в соседний подъезд пойду, но там тоже вряд ли что-то новое узнаю. А у тебя что?

– Да такая же хрень, – мрачно отозвался Паша и, захлопнув за собой дверцу автомобиля, прислонился к подголовнику кресла. Башка гудела и отказывалась нормально соображать, спину ломило, а ноги от беготни по лестницам начали ныть. Но времени обращать внимание на мелкие неудобства не было совсем – дергало, нервировало, куда-то гнало беспокойство. Знать бы еще, куда именно двигаться…

Ткачев отложил мобильный и обессиленно опустил голову на сжимавшиеся на руле руки. “Помоги мне, – пробормотал беззвучно, зажмурившись до мутных кругов перед глазами, сам не зная, кого и о чем просит, – ну помоги же мне, пожалуйста…”

***

Она сама не понимала, откуда вдруг взялись силы, да и времени размышлять, анализировать не хватало – даже в нынешнем состоянии автопилота Ирина на уровне подсознательного догадывалась: тот урод, едва не убивший ее, наверняка был здесь не один, а значит, рано или поздно вернется второй. Вернется, уже зная о смерти своего подельника, готовый к любым неожиданностям, – а значит, нужного эффекта не получится. Но другого выбора не было – телефона в квартире не нашлось, просьбы о помощи остались без ответа, а попытки взломать запертый замок подручными средствами результата не принесли. Оставался один простой и безжалостный выход, страшный и рискованный, но единственно возможный шанс на выживание – и не только для нее самой…

“Спокойно, Ира, спокойно, – прислонившись к стене, мысленно уговаривала себя, сжимая в затекшей руке оружие, – у тебя будет только один шанс, один выстрел… Держи себя в руках, главное, не промахнись…”

И она не промахнулась. Измученная, придавленная недавним шоком, ослабевшая от борьбы и какой-то лекарственной гадости, доведенная до предела изматывающим напряжением женщина исчезла – проснулась загнанная, но не сдающаяся хищница, готовая биться безжалостно до победного конца. Собранная, сосредоточенная, готовая к броску.

Внезапно обострившимся слухом уловила чьи-то приближающиеся шаги – кто-то поднимался по лестнице. Не слышала бешеного стука собственного вылетающего сердца – все потонуло в грохоте шагов. Что-то звякнуло за дверью, заскрипел ключ, поворачиваясь в замочной скважине. И за секунду до того как вошедший, привыкая к полумраку прихожей, заметил силуэт у стены, она рванулась вперед, нажимая на спусковой крючок.

И все слилось: глухой звук упавшего тела, собственные трясущиеся руки, растекающееся кровавое пятно на полу, нашаренный в кармане дешевый мобильник, подступающая к горлу дурнота и ступеньки, ступеньки, ступеньки…

А потом в лицо ударил ослепительный свет, и боль в висках взорвалась беспамятством.

***

– Все, Вик, я больше не могу, – Костя, заглушив мотор, потер лицо ладонями, стряхивая сонливость. – После дежурства вторые сутки на ногах, голова не варит уже.

– Но, Кость…

– Два часа, Викуль, – пробормотал устало, пытаясь размять затекшую шею. – И так весь день тут колесим. Думаешь, много от нас пользы в таком состоянии? Ты вон сама вся серая уже… Все, давай назад, сиденья разложи, а я тут подремлю. Не хватало еще, чтобы ты у нас свалилась…

Отрубился Костя моментально, несмотря на суматошный день, нервное напряжение, бурлящие в голове мысли и неудобное положение. Но даже сквозь дрему пробивались какие-то расплывчатые обрывки прошедшего дня: исписанные обшарпанные стены подъездов, неприветливые лица жильцов, обломанные ветки кустов под самыми окнами, чье-то ворчливое “да алкаш тут какой-то вывалился, только недавно увезли”…

– Кость, ты чего? – Вика, сонно моргая, неловко приподнялась, пригладила растрепавшиеся волосы. Щукин, судорожно глотнув из термоса кофе, вцепился в руль.

– Есть одна догадка, пока не знаю, правильная, нет, – бросил, торопливо разворачивая машину. – Но проверить все равно надо.

Зацепка была странная, откровенно дохлая: случайно услышанная фраза во дворе одного из домов, где они с Викой расспрашивали жильцов. Резануло каким-то несоответствием: в таких местах все знают друг друга в лицо, а уж всяких асоциальных элементов тем более. И вдруг какой-то незнакомый алкаш, непонятно как очутившийся в чужом доме…

Костя вообще не был уверен, что делает то, что нужно, но обычная педантичность не позволила забить на догадку и бросить начатое, не проверив все как полагается. И не зря: найденные у ближайшего магазинчика выпивохи, помявшись, после пары купюр разговорились: выяснилось, что ни с кем из их “коллег” ни сегодня, ни даже вчера ничего не случилось, а названный адрес никому ни о чем не говорил – знакомых там ни у кого не нашлось. Глазастая продавщица в том же магазине вспомнила двоих незнакомых парней, закупавшихся пару дней назад – брали продукты и бутылку водки. Одного запомнила очень хорошо, охарактеризовав коротко “бандитская рожа”, и клятвенно заверила, что среди местной публики раньше его не встречала.

– Кость, и что нам это дает, не понимаю?

– Да я сам пока не понимаю, странное просто совпадение какое-то… Ну, считай это предчувствием, что ли. Кажется, это тот двор, – прервался Костя, и, оглядевшись, проехал чуть дальше, почти вплотную к подъезду. – Вот только как бы нам еще квартиру вычислить… – и осекся.

В свете фар наперерез машине метнулась чья-то фигура в светлом пальто.

***

– Костян, блин, че за тайны Мадридского двора, ты мне прямо можешь сказать, че случилось? – голос Ткачева в телефонной трубке ударил нетерпеливым раздражением. Но ответа он уже не дождался – совсем рядом взвизгнули шины притормозившего авто, а затем со стороны водителя распахнулась дверца. Паша, вылетев из машины, бросился навстречу и, опережая Щукина, рванул заднюю дверцу, встречаясь глазами с опустошенно-бессмысленным взглядом заледеневше-карих.

– Что с ней?! – голос надорвался лопнувшей струной.

– Да в шоке, похоже, внешне вроде ничего, а в остальном… Ее в больницу надо срочно, и желательно не в местную, хрен ведь знает, что произошло…

Паша, уже не слушая ровно-правильную речь, потянул начальницу из машины. Даже в слабом свете салона в глаза бросилась жуткая бледность и дрожащие руки – в груди сжалась ледяная пружина, мешая вдохнуть. И только на улице в ярком мерцании фонаря Паша заметил то, на что никто из них в суматохе не обратил внимания сразу.

На рукаве светлого пальто красновато темнела засохшая цепочка кровавых клякс.

========== IV. 6. В горячке ==========

Смутная картинка произошедшего постепенно сложилась окончательно. В подъезде того дома, где нашли Ирину Сергеевну, на пороге одной из квартир обнаружили труп без документов – совсем немного понадобилось времени, чтобы выяснить: убитый – некто неоднократно судимый Дыбенко с очень говорящей кличкой Дыба, помогавший всяким сомнительным бизнесменам в решении очень грязных дел соответствующими методами. Позже выяснилось, что именно из окон этой квартиры выпал и его подельник Ряхин – оставалось возблагодарить разгильдяйство местной полиции, сотрудники которой, прибыв на место происшествия, не потрудились даже провести минимум мероприятий, отложив все на потом. А когда пресловутое “потом” наступило и сотруднички удосужились побеседовать с жильцами и даже установить нужную квартиру, от пребывания там Зиминой не осталось и следа: пожар, чуть ли не дотла спаливший все внутри, легкомысленно списали на несчастный случай, и дело благополучно закрыли. Смерть Ряхина отправили в ту же категорию, а убийство Дыбенко превратилось в прочный висяк: шерстить все криминальные связи погибшего в надежде выяснить, что и с кем он не поделил, никому не улыбалось.

Вся эта суета, равно как и придуманный Климовым, Викой, Костей и Ромычем план прошли мимо Паши: его заботило совсем другое. Всю ночь пришлось проторчать в больнице, ожидая хоть какой-то ясности насчет произошедшего, а самое главное – состояния Ирины Сергеевны. Там, в больнице, в ярко освещенном коридоре на узкой скамейке Паша и заснул, вернее, провалился в дремоту. Стучали каблуки, шуршали халаты, где-то вдалеке гремели каталки и гудел лифт – вся окружающая действительность поглотилась навалившейся разом усталостью. Но даже сквозь сонливость где-то на периферии сознания болезненно-мерно острым молоточком била тревога – назойливая, выматывающая, неотступная.

Он так устал за нее бояться.

Он давно уже перестал разбираться, что испытывает к своей начальнице-жене, тем более – имеет ли на это право. Просто жил – радуясь, наслаждаясь, чувствуя. Отошло, отступило на задний план все, разделявшее до недавнего времени, вытесненное самым дорогим, самым важным. Ему нравилось все: смотреть на нее, растрепанную после сна, в забавной свободной пижаме; что-то вместе готовить на ужин, гремя посудой и обмениваясь шутливыми фразами; разговаривать с ее сыном по видеосвязи, показательно обнимая за плечи и точно зная, что она не отстранится…

Привыкание.

Именно так – не утомляющая привычка, сводящая скулы от скуки и вызывавшая раздражение, а самая настоящая необходимость, дарующая удивительную гармонию и спокойствие внутри себя. Он не позволял себе больше зацикливаться на прошлом – было и было, ничего уже нельзя изменить. Но он мог сделать другое – выстроить спокойное и счастливое будущее: для себя, найдя единственно верную цель и не отклоняясь от нее ни при каких обстоятельствах; для своего ребенка, подарив ему любящую и заботливую семью; и даже для этой женщины, для которой в благодарность готов был отдать всю свою внезапно пробудившуюся надежность и верность, приняв ее целиком – от непростого характера до тяжелых и жестоких поступков.

И больному прошлому в их непростом настоящем и туманном будущем места не оставалось совсем.

***

– Ничего полезного в мобильнике Дыбенко не нашлось, – отчитался Щукин, когда в том же составе – Савицкий, Вика, Вадим – собрались в кабинете Климова. – Мобила дешевая, сразу понятно, одноразовая, специально была для этого дела куплена. Симка, естественно, левая, на какого-то дедульку оформлена, среди контактов такие же мутные номера и никаких имен, кличек… В общем, с этой стороны глухо.

– С квартирой, где Зяму держали, тоже туман, – вступил Рома. – Владелицу нашли, какая-то полуглухая слепая бабка, съемщика не разглядела вообще, ничего о нем не запомнила, документов никаких не спрашивала, платят и ладно.

– Очень грамотно все продумано, – заметила Вика. – Так, чтобы никаких зацепок, никаких следов… Я только одного не понимаю: зачем? Требований никаких не выдвигали, выкуп не просили, да и не у кого, у Ирины Сергеевны только сын и мама, и те за границей… Что-то по работе, враги какие-то? Тогда странный способ убийства, все же можно быстрее и проще сделать. Нет, непонятно.

– Вот именно – если по работе, – хмуро бросил Климов. – Тогда да, действительно могли все проще обставить. А вот если что-то личное… Этот Дыбенко же вообще отморозок был, ему людей пытать в удовольствие. Так что тут одно остается: Зимина кому-то очень сильно перешла дорогу и ей решили очень жестоко мстить. Только не понимаю, неужели кто-то из местных такой борзый оказался? Да и что такого она могла сделать? Конечно, с ее… подопечными бизнесменами не все всегда гладко было, и шпану всякую по ее указаниям прессовали, и уродов разных закрывали, но ничего из ряда вон.

– Ну, думаю было что-то, чего мы не знаем, – деликатно высказался Костя. – Она же перед нами детально не отчитывалась. Так что теперь остается только ждать, когда в себя придет, может, прольет хоть какой-то свет на эту историю. Да и Ткачева надо бы предупредить, чтобы осторожней был, черт его знает, что этот неведомый враг выкинет, когда узнает, что Зимина жива…

В повисшей тишине особенно отчетливо прозвучал сухой треск – в руках Климова с хрустом переломился карандаш.

***

Он начинал слишком сильно сочувствовать ей. Ей, жесткой, несгибаемой, сильной, никогда не нуждавшейся ни в чьем понимании и тем более жалости; ей, чьим испытаниям не виделось конца. И это разрывало – собственное бессилие, невозможность чем-то помочь, сделать для нее что-то. Разве это так много, на самом-то деле – размеренность, радость и покой, в которых теперь нуждалась гораздо больше обычного? Но он понимал прекрасно: даже сейчас она не позволит себе ни малейшего послабления, не сможет отойти в сторону, отступить, погрузиться в простые бабские хлопоты, сделав вид, что ни за что не отвечает и ни к чему не имеет отношения. И упрекнуть ее в этом Паше бы и в голову не пришло – по-другому она попросту не умеет, прочно и навсегда сроднившись со своей работой, с районом, с отделом, с людьми, со звездами на погонах, которые оставались неотъемлемой частью ее жизни всегда – и теперь в том числе. Очень хорошо помнилась ему давняя сцена в кабинете тогда еще подполковника Зиминой и ее отчаянное признание: это ее жизнь. Так разве можно упрекать человека в том, что составляет весь смысл его жизни?

Только сейчас, с колотящимся сердцем остановившись на пороге спальни, Паша смотрел на затихшую прямо поверх покрывала начальницу и – задыхался. От щемящего сострадания, от боли, от простого осознания: он, здоровый крепкий мужик, не может сделать для нее ровным счетом ни-че-го. Просто ничего, и от этого становилось невозможно дышать.

– Ирина Сергеевна, вы себя нормально чувствуете? Может, нужно что-то? Поужинать не хотите? – негромко, останавливаясь в паре шагов от постели и тут же настороженно замирая.

Бледность. Жуткая бледность, залившая лицо, и только пятна лихорадочно-яркого румянца на щеках нездоровой жгучестью. Теплый плед сполз на пол перекрученной тряпкой, а в распахнутое окно рвался порывистый мартовский ветер, внося ощутимую прохладу и запах бензиновой гари. Мелочи с захламленной обычно тумбочки частично оказались на полу, а оставленная на всякий случай бутылка с водой почти опустела.

– Ирин Сергевна, вы меня слышите? – коснулся плеча и моментально отдернул руку – тонкая кожа показалась раскаленной. – Твою мать, а! – выругался сдавленно, трясущимися руками хватая телефон и проклиная все на свете – недавно пережитый начальницей шок, уродов, заваривших всю эту кашу, себя, ничего не заметившего и позволившего ей вернуться домой, врачей, упустивших ее состояние…

Отшвырнув телефон, снова склонился над начальницей, ловя учащенное тяжелое дыхание и жар, выступивший на лбу и висках капельками испарины. Не сразу, со второй попытки, подрагивающими руками открыл бутылку с водой; наспех смочил салфетку, осторожно пройдясь влажной тканью по взмокшим вискам и разгоряченному лбу.

– Потерпи немного, – пробормотал, сам не понимая, что говорит, – потерпи, моя хорошая, потерпи…

========== IV. 7. Кошмары ==========

Крови было слишком много.

Горячая, противно-липкая, она приставала к пальцам, растекалась по ладоням, сползая потеками до самых запястий. Темными пятнами оседала на манжетах форменной рубашки, въедаясь в ткань. Но больше всего – мелкими брызгами вспыхивала на каменных стенах, глянцевитыми лужами застывала на полу.

Так много. Слишком много красного. Слишком много отвратительного запаха, пробирающегося в самые легкие и вызывавшего дурноту.

Воздух. Ей нужен был свежий воздух; ей нужен был слепящий солнечный свет – зачерпывать легкими, впитывать глазами, вбирать всем существом. А главное – быть дальше. Дальше жуткой духоты, омерзительного запаха смерти, густого сумрака бесконечных каменных коридоров с чьими-то окровавленными мертвыми лицами.

Рваться. Бежать. Хоть куда-нибудь в поисках выхода, которого нет и не будет. И, в очередной раз натыкаясь на стену, с ужасом наблюдать, как проступает откуда-то кровь, заливая мятую форму, прилипая к лицу и рукам.

А беспросветная темнота все надвигалась и надвигалась.

***

– Твою налево, – устало выдохнул Паша, откладывая влажное полотенце и вытирая лоб тыльной стороной ладони. Он и сам взмок не меньше, в очередной раз пытаясь сбить температуру начальнице, пока та металась в жару, не реагируя на внешние раздражители.

Эти несколько дней Ткачев почти не спал – ненадолго проваливался в сон на сдвинутых креслах возле постели начальницы, но даже сквозь дрему вздрагивал то и дело, тут же испуганно подрываясь проверить, все ли в порядке. Оставить Зимину больше, чем на пять минут, казалось чем-то нереальным, так что даже отлучиться за лекарствами в ближайшую аптеку пришлось Измайловой. Однако от остальной помощи Ткачев благородно отказался, и вид у него был при этом весьма красноречивым – как у настоящего цербера. К больной допускались разве что вызванные в очередной раз врачи – всем остальным вход был заказан категорически. Лена, став однажды свидетелем одной из таких сцен, только покачала головой, чему-то выразительно хмыкнув: впечатление, что и говорить, товарищ майор получила неизгладимое – и от вида задерганного, хронически не выспавшегося Ткачева, и от его вдруг проснувшейся ответственности и серьезности, которой от этого раздолбая ожидать можно было меньше всего. Да-а, вот уж воистину, любовь творит чудеса…

***

– Значит, дело вы запороли, – очень спокойно констатировал мужчина, побарабанив пальцами по рулю. – Прекрасно. Мало того, что эта безумная баба грохнула обоих твоих исполнителей, так еще ее свора подчистила все, что можно было использовать ей во вред. Прекрасно, прекрасно…

– Да не должно такого было случиться, понимаешь, да! – моментально возмутился его собеседник, с опаской покосившись в непроницаемое лицо. – Мы и лекарство проверенное использовали, да… Не должна она очнуться была, ну не должна, кто ж знал, что она такая бешеная окажется, а…

– Пошел вон, – как-то устало приказал мужчина, даже не повернувшись. – Понадобишься – вызову. Но если и в следующий раз твои недоделанные помощники все провалят… Своей башкой ответишь, понял меня? А теперь проваливай.

Когда дверца машины захлопнулась, человек устало откинулся в водительском кресле, хмуро разглядывая унылый отсыревший пейзаж прямо перед собой. Облегчения не было, только мерно зудящее раздражение: вот же чертова баба! Любая другая на ее месте давно бы сломалась, сдалась, отступила – еще тогда, едва ввязавшись в эту историю и встретив нешуточное противодействие. И в нынешней ситуации он видел лишь непрофессионализм и раздолбайство тех, кому дело было поручено: не справиться с какой-то беременной теткой… И не закрадывалось даже мысли, что делает нечто страшное, в разы превосходящее по жестокости и цинизму то, что совершал раньше – в конце концов, если уж собралась бороться, то будь готова к ответу, и жалеть ее, распуская сопли по поводу состояния, никто не обязан. И он – в первую очередь.

А значит – игра еще не окончена.

***

Страх навалился безжалостно и сразу. Ира, судорожно облизнув пересохшие губы, перевела взгляд на свою безвольную руку, неподвижно лежавшую на постели, чувствуя прилив унизительного бессилия. Сил не было даже просто пошевелить пальцами, не говоря уж о том, чтобы подняться, нашарить на тумбочке бутылку с водой, открутить крышку. А жажда все наступала – во рту пересохло, а внутри, казалось, все занимается сухим нестерпимым огнем.

– Ирин Сергеевна, очнулись?

Господи, какой бледный, промелькнуло в затуманивающемся сознании. Явно невыспавшийся, помятый, с кругами под глазами. Неужели… неужели он все это время…

– Выпейте вот, – на тумбочку грохнул стакан, доверху наполненный чем-то явно прохладным и пахнущим ягодами. И сейчас, не в состоянии пошевелиться, Ира остро ощущала то, чего не испытывала уже давно – самое настоящее отчаяние. – Блин, какой же я дурак-то, – ударило виноватой растерянностью, а в следующее мгновение сильные руки легко приподняли ее на подушках. Одна рука обхватила сзади, поддерживая под спину, а вторая поднесла к самым губам стакан с долгожданной жидкостью – Ира едва не поперхнулась, делая жадный глоток и с наслаждением ощущая приятный прохладный вкус чего освежающе кисло-сладкого – малины и клюквы кажется.

– Вот так, осторожно, – мягкий голос над самым ухом обжег электрическим разрядом. Только сейчас, осознав, попыталась дернуться, отстраниться, но сил не хватило и на это – осталось только зажмуриться, чувствуя, как под ресницами закипает что-то болезненно-жгучее. Слабая, больная, беспомощная. Совершенно обнаженная, едва прикрытая тонкой простыней, сползающей с плеч; взмокшая, пропитанная запахами каких-то въедливых растираний, лекарственной химии, спертого воздуха и болезни. Господи, унизительно как…

– Паша… ну что ты со мной… как с маленькой… – голос дал сбой, выдав сдавленной измученной хрипотцой.

– Вы болеете, а это тоже, знаете ли, серьезно, – тоже отчего-то негромко, неловко поправляя на плече приспущенную ткань.

Наверное это ее добило – тихий ласковый тон, бережное прикосновение без малейшего отвращения, внимательно-обеспокоенный взгляд. Отодвинуться, даже просто отвернуться так и не смогла – только как можно ниже опустить голову, жмурясь от прорывающихся наружу слез, едкими горячими змейками расползавшихся по щекам.

– Паш, я… я такая жалкая сейчас…

– Ну что вы глупости говорите, – тихонько разворачивая к себе лицом. Кончики пальцев бережно по щекам, стирая жгучую влагу, и ни в тоне, ни в едином прикосновении – ни малейшей раздраженной усталости, только всепонимающая мягкость. Господи, да разве бывает так… – Ничего стыдного нет в том, чтоб заболеть, со всеми случается… Вам силы нужны сейчас, а вы плакать… Все ж хорошо, вон, очнулись уже, и с ним, – ладонь осторожно скользнула к выступающему животу, отчетливо прорисовывающемуся под тонкой тканью, – с ним все хорошо. Остальное фигня все полная, ну чего вы…

– Конечно… прости… это я что-то… расклеилась совсем… прости…

И нахлынувший нестерпимый стыд: что доставила столько проблем, что вынужден видеть ее такой – разобранной и нелепой, что терпеливо возился с ней, не зная покоя и явно не высыпаясь. И за что ему только это все…

– Ну вот, извиняетесь еще, – усмехнулся. – Забыли совсем, как сами со мной возились, когда раненый тут валялся? А я что, по-вашему, совсем уж никакой, о жене своей позаботиться не могу? Обидные ваши мысли, Ирин Сергевна…

О своей жене.

Три простых незамысловатых слова, вспыхнувших сладостно-ярко в сознании.

Три простых незамысловатых слова, в которых непозволительно-ясно и искренне прозвучало то, что он не осознавал и сам.

========== IV. 8. Откровенное ==========

– Ирин Сергевна, стесняюсь спросить, вы далеко собрались?

Ткачев, сочувственно-иронично наблюдая, как бледная начальница тихонечко по стеночке продвигается к выходу, остановился в дверях, гадая, доберется товарищ полковник до места назначения, или все-таки слабость возьмет верх.

– Мне в душ нужно, – привычным командным тоном заявила Ирина Сергеевна, упрямо шагая вперед.

– Отличная идея вообще, – одобрительно кивнул Паша. – А ничего так, что вы на ногах и то еле держитесь? Грохнуться еще в придачу хотите, сотряс себе заработать или еще чего?

– И что теперь, до скончания века тут торчать, не умыться даже? – возмущенно фыркнула Зимина, опираясь на многострадальную стену и переводя дух.

– Вот до чего ж вы упрямая, а! – не без восхищения протянул Паша, покачав головой. – Ладно, сейчас придумаем чего-нибудь…

Оперская смекалка сработала просто на отлично: под туманным “придумать чего-нибудь” Паша имел в виду не что иное, как романтичную донельзя процедуру совместного принятия душа. “Еще зажженных свечей и лепестков роз не хватает”, – сердито проворчала про себя Ира, от души порадовавшись, что наклонностями слащавого романтика ее “благоверный” не страдает. Впрочем, на что-то большее полковничьего запала не хватило – все силы ушли на то, чтобы, одной рукой вцепившись в гладкую стену ванной, а другой – в могучее оперское плечо, сохранить равновесие и вправду не рухнуть. С учетом того, что одна рука все еще ныла от бандитской хватки, задачка оказалась еще той.