Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Паш, ты чего это? – Ирина даже прищурилась подозрительно – уж слишком бережно Ткачев орудовал полотенцем, не обходя вниманием (и руками соответственно) самые… кхм, интересные части тела начальницы. Но под грозным взглядом сразу как-то сник, смутился и даже начал краснеть, хотя последнее, скорее всего, от духоты – в ванной стало ну очень жарко.

– Да я это… простите, – пробормотал невнятно, однако руку с соблазнительно округлившегося плеча начальницы не убрал. – Вам же сейчас вовсе не… Это я чего-то…

Ира, с трудом переведя смущенное бормотание на более-менее человеческий язык, догадалась, что в виду он имеет ее неважнецкое состояние, и только мысленно хмыкнула. Будь ее незадачливый муженек чуть порешительней и повнимательней, понял бы, что другая сторона ни разу не против, а очень даже наоборот, пусть и не с таким напором, как раньше, но… Об этом противном и въедливом “но” Ира и осмелилась напомнить в который раз, очень надеясь, что уж на беременную и к тому же больную женщину злиться у Паши окаянства не хватит. И, как оказалось, зря.

– Вы чего, блин, вообще несете? – Ткачев, уставившись на начальницу ни больше ни меньше как на завсегдатая психиатрической клиники, только что пальцем у виска не покрутил. – Ну это уже, знаете ли, вообще!..

– Ой, ну разбушевался, – хмыкнула Ира с неприкрытой иронией. – Тоже мне, нашел повод правильность строить… А то я ничего в вас, мужиках, не понимаю, и в потребностях ваших тоже! Ну нашел бы уже кого-нибудь себе… чтоб на кофе сходить, успокоился бы уже… Тебе ж нужно, я ж все вижу, не слепая…

Выслушивать дальше подобный великодушный бред, щедро сдобренный эвфемизмами, Паша больше не смог, прервав товарища полковника очень простым и действенным способом, то бишь поцелуем. Ну вот послал же бог женушку, елки-палки, то приключений себе на шикарные бедра отыщет, то ляпнет что-нибудь – только и успевай затыкать. И ведь не променяет он этот дурдом ни на какую самую разумную и распрекрасную, вот что ты будешь делать…

– Еще раз придумаете на эту тему загоняться – не знаю, что с вами сделаю, – как-то не очень впечатляюще пригрозил Паша, с удовольствием рассматривая порозовевшую, оживившуюся и донельзя довольную начальницу. И хоть в силу нынешнего состояния проявить всю страстность натуры ей в этот раз не удалось, испытать незабываемые ощущения это не помешало. Вот же Ткачев, натура оперская, сумел-таки с толку сбить…

– А то что, накажешь? – смешливо фыркнула Ира, лукаво сверкнув глазами. Уловив в ответ выразительный страдальческий взгляд, сразу же посерьезнела и как-то подобралась. Морщась, с трудом приподнялась, уселась поближе, мягко коснулась ладонью плеча. – Паш, а если серьезно? Я же ведь понимаю, как тебе тяжело. Есть вещи, которые, как ни старайся, забыть невозможно. И простить невозможно тоже.

– Вот вы опять?

– Не перебивай! – с обычной властной хрипотцой. – Я не хочу, не имею права тебя мучить, понимаешь? Я вижу, вижу, что ты искренне мне хочешь помочь, поддержать, сделать что-то правильно… Но ты слишком уж увлекся, Паш. Ну не обманывай ты себя! Ты ведь никогда… никогда не сможешь быть с такой, как я, по-настоящему быть. Потому что нужно тебе совсем другое, нормальное, человеческое… А со мной такого не будет никогда. И потому что забыть ты все равно не сможешь, как ни старайся. А зачем тогда это все?

Ей было больно. Было больно признавать очевидное; было больно об этом говорить. Но она прекрасно осознавала: он отдал ей все, что только мог – поддержку, заботу, надежность, внимание. И требовать от него еще и прощения, верности, а уж тем более любви – непозволительная эгоистическая наглость.

Паша долго и очень внимательно, с каким-то странным, совсем несвойственным ему спокойствием смотрел ей в лицо – строгое, со сжатыми губами, с тихой горечью в самой глубине усталого взгляда. Мягко взял в свою руку ее бледные пальцы и бережно поднес к губам.

– Зачем? – повторил тихо. – Может, потому что только так правильно? Ирин Сергевна, я… я не знаю, как по-другому, правда. Может, пару лет назад если бы случилась подобная ситуация, даже не с вами, с кем-то другим… Я бы ведь почти наверняка струсил. Нет, помогать бы там не отказался и все такое… Но в остальном – да, струсил бы. А вот сейчас, когда все так непросто… Это помогает понять то, что самое важное, понимаете? Не какая-то там свобода, независимость, еще какая-то хрень… А то, что реально важно. Вы ведь теперь для меня правда как семья. И вы, и мама ваша, и Санька, а теперь вот и еще один будет… И вот это и есть настоящее, а не какие-то там левые девки, свобода типа, все такое. Наверное, наверное я просто нужным хочу быть. Вам, семье вашей, ребенку нашему. В такие моменты понимаешь, что все не зря. Вы ж знаете, я красивых слов говорить не умею, но я правда искренне хочу с вами быть. Во всех смыслах. Я ж понимаю… я не пара вам, опер простой, не самый честный, насчет карьеры не парюсь, звезд с неба на погоны не хватаю… Но я хочу, реально хочу, чтобы у нас все по-настоящему было. И если вам для этого время понадобится, очень много времени, то я подожду. Потому что другого мне не надо ничего…

***

Бабенка оказалась еще той истеричкой. Ира, старательно сохраняя на лице вежливую улыбку и пытаясь не морщиться от вновь проснувшейся боли в травмированной руке, терпеливо выслушивала, как потерпевшая, чуть ли не переходя на визг, поносила всех и вся: хамло-дежурного, наглых следователей, не желающих работать, начальство, которому на все наплевать, и систему в целом. “Господи, – мученически подумала полковник, – ну вот что за люди? Неужели нельзя нормально прийти, подать заявление, по-человечески попросить, объяснить ситуацию? Нет же…”

– Земцов! – рявкнула властно, заметив возникшего у дежурки начальника оперов. – Займись потерпевшей! Возьми фоторобот, напряги оперов своих, пусть район прочешут, не хватало нам еще одной серии грабежей!.. Давайте сюда ваш фоторобот, – и, сжав пальцы на тонкой помятой бумажке, застыла. Яркими всполохами – пустое шоссе, удар по машине сзади, стылая улица и рвущиеся с губ возмущения в адрес водителя, которого разглядеть успела лишь мимоходом… И накрывшая бессознательная темнота.

Оглушенная воспоминаниями, Ира не могла заметить, как изменилось лицо майора Земцова.

========== IV. 9. Маски сорваны ==========

– Он с самого начала развел нас как детей, – мрачно процедила Ира и, не сдержавшись, ударила рукой по столу. – Сука! Развел меня просто как… как последнюю дуру! – Рванула из кармана плаща ключи, на ходу схватила сумку. – Поехали, быстрее! Пора нанести визит нашему недоделанному бизнесмену…

Марат раскололся сразу, едва понял, с кем имеет дело: перспектива загреметь далеко и надолго за нападение на сотрудника полиции восторга у него не вызвала, так что хозяина он сдал сразу и капитально. Назвал и адреса “точек”, о которых знал, и имена постоянных клиентов, чьи рожи успели примелькаться, и то, кто и как находил девчонок, которых, если что, точно никто не будет искать. Но самое главное – имя того, кто этим всем заправлял.

– Какая же я дура! – кипела по дороге Ирина, судорожно стискивая пальцы. – Он же вот, все это время был буквально у нас перед носом! И ведь даже своих не пожалел, когда приперло, замочил всех, лишь бы мы ни о чем не догадались…

– Ну а как вы могли догадаться? – впервые за все время отозвался Паша, не отвлекаясь от дороги. – С нами всегда честно сотрудничал, платил вовремя, в темных историях не светился, даже несмотря на такой сомнительный бизнес… Кто ж знал, как оно все обстоит на самом деле.

– А должны были знать! Я должна была знать! Иначе какой из меня, нахер, начальник отдела, если понятия не имею, какая хрень на моей земле творится и кто ее творит!

– Ирина Сергевна, ну теперь-то уж чего? Это вообще счастливая случайность, что мы обо всем узнали. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. – Паша остановил машину и, повернувшись к начальнице, осторожно сжал ее ледяные пальцы. – Успокойтесь, не надо вам сейчас нервничать. А может, – все же решился озвучить предложение, уже заранее угадывая возмущенный протест, – может, лучше наших вызвать, ну, чтобы все было как полагается?

– А какой смысл, Паш? – устало ответила Ира. – Предъявить ему нам все равно нечего. Ну указал на него один из помощников, что с того? Те две точки, которые он назвал, давно уничтожены, причем одна по моей же просьбе. Покушение на меня тоже не доказать, раз двое остальных шестерок мертвы. Ничего у нас на него нет, Паш…

– У вас на меня ничего нет, Ирина Сергеевна, – с наглой непринужденностью пожал плечами Ильдар, облокотившись о сверкающий бок машины. – Работаю я честно, все по закону делаю, и с вами тоже делюсь. Сауна моя оформлена как надо, да. Какие еще другие точки? Ничего о них не знаю. А если что, так людей тех мои люди по вашей же просьбе убили, Ирина Сергеевна, помните, да? Так что если что, я скажу, что вы меня шантажировали, моего родственника посадить ни за что грозились… Было, да? Вы же его потом отпустили, когда я все сделал.

– Ну и сука же ты! – выпалила Ирина, не сдержавшись. – Да я тебя!.. Я тебя сгною, понял! Найду, что повесить, уж не сомневайся, и на тебя, и на шестерок твоих! Ты не то что на пожизненное загремишь, ты на такую зону попадешь, где и дня не проживешь, урод!

– Зря вы так, Ирина Сергеевна, мы же с вами вроде хорошо уживались, а? Зачем угрожать? А то ведь, если что, мои адвокаты так все устроят, что вам хуже будет… И вам, – прищурившись, добавил с неприкрытой издевкой, – вам бы лучше не нервничать сейчас, да, а то мало ли что…

Ира явственно ощутила, как кровь отлила не только от лица, но и отхлынула от сердца – так пусто и холодно стало в груди. Только сейчас с опозданием поняла, какую совершила ошибку, в спешке натянув свой любимый приталенный плащ – чересчур цепкому взгляду все становилось понятно сразу. Твою же мать!

– Так что не надо нам ссориться, Ирина Сергеевна, нехорошо может получиться, – договорил с неприкрытой ухмылкой Ильдар и, окинув ее еще раз оценивающим взглядом, сказал какую-то длинную фразу на своем языке – Ира не поняла ни слова, только заметила, как расползлись в усмешках лица стоявших позади него людей и даже уловила сдержанные смешки.

Зато Ткачев, все это время неподвижно стоявший рядом, кажется, понял все: его лицо вмиг страшно побелело, губы сжались. А уже в следующее мгновение Ильдар очутился лежащим лицом на капоте с заломленной рукой и пистолетом у виска. Ира сжалась – в его сторону сразу же обратились несколько стволов охраны. Однако стрелять никто не спешил, видимо, ждали команды.

– Слушай, ты, я не знаю, в каких горах тебя учили обращаться с женщинами, но если ты сейчас же не извинишься перед моей начальницей, я сначала сломаю тебе руку, а потом пристрелю, и никакие твои гребаные шестерки тебе не помогут! – прошипел Ткачев, выкручивая запястье, – еще недавно самоуверенный Ильдар едва не взвыл. – Ну!

– Простите, Ирина Сергеевна, – с ненавистью глядя перед собой, выдавил бизнесмен. – Сказал, не подумал. Простите.

– Паш, оставь его, поехали отсюда, – бросила Ира, чуть заметно поморщившись. Уже почти развернувшись, замерла, взглянув на противника в упор застывшим пустым взглядом. – Но если ты думаешь, что все так легко обошлось, ты глубоко ошибаешься. Я еще найду способ, как тебя достать, уж можешь мне поверить…

***

– Я так понимаю, лучше не спрашивать, что он сказал?

– Правильно понимаете, – нервно дернув щекой, бросил Паша, но в ее сторону не взглянул. Притормозив у входа в парк, опустил стекло. – Пойдемте что ли прогуляемся, погода сегодня хорошая. В кафешке посидим, вкусного чего-нибудь себе закажете…

– Ткачев, ну ты прям как на первое свидание меня зовешь, – рассмеялась Ира, чувствуя, как отпускает сжавшаяся внутри ледяная пружина и утихает кипящая в груди бессильная злость. – Ну пойдем, – уже взялась за ручку двери, но Паша сам распахнул перед ней дверцу и помог выйти из машины. И так остановился – осторожно удерживая в своей ладони ее пальцы и как-то сосредоточенно вглядываясь в лицо – как будто размышлял над каким-то сложным и тяжелым решением.

– Паш, да что с тобой?

– Да не, это я так, простите. Задумался чего-то… Вы такая красивая у меня, – выдал вдруг с улыбкой, протягивая руку и отводя упавшую на щеку золотящуюся рыжим прядь.

– Ой, Ткачев, ну ты меня точно до смерти засмущать решил, – фыркнула Ирина Сергеевна, но взгляд заметно потеплел. – Пойдем уже, что-то и правда есть хочется…

За обедом Паша все больше молчал, выглядел задумчивым и непривычно серьезным, только изредка бросал странно мягкие и внимательные взгляды, улыбался на ироничные замечания и сам на автомате бросал что-то шутливое. Спросить, о чем он думает, Ирина все-таки не решилась, не совсем уверенная, что это касается какого-то их общего дела, решив подождать более подходящего случая когда клиент, так сказать, дозреет. Например, сегодня же поздно вечером в приятной семейной обстановке…

***

– Слышь, Фомин, на благо общества поработать не хочешь? – Паша тормознул участкового у отдела, когда тот совершенно беспалевно бочком пробирался за территорию, опасаясь наткнуться на непосредственного начальника или, того хуже, на саму Зимину.

– Тьфу ты, Ткач, напугал, так и инфаркт заработать можно! – возмутился Фомин, поспешно поднимая и заботливо отряхивая выроненную от неожиданности бутылку водки.

– Ну если это, – Паша кивнул на драгоценную ношу, – у тебя вместо сердца, то запросто. Ладно, слушай, дело есть одно…

***

Трель звонка Ткачев уловил сразу, моментально принимая вызов, чтобы не разбудить Ирину Сергеевну.

– Паша, на выезд срочно, – раздался в трубке взбудораженный голос дежурного. – На Штурвальной пальба, кажется, есть пострадавшие, так что Климов велел не только пэпсов, но и весь оперсостав в ружье поднимать… Пиши адрес.

Паша, сбросив вызов, убрал за пояс пистолет и, покосившись в сторону спальни начальницы, бесшумно выскользнул в коридор. Примитивный, казалось бы, план сработал на отлично.

========== IV. 10. Самое главное ==========

– Ну и что здесь произошло?

Паша в задумчивости не услышал стук каблуков за спиной и повернулся только на раздраженным нетерпением ударивший вопрос. Зимина, как будто и не спросонья, собранная, прямая, обыденно-властная и неприлично свежо выглядевшая для столь позднего часа, цепким взглядом окинула место происшествия и вновь повернулась к нему.

– Да ничего особенного, разборка очередная, – равнодушно бросил Ткачев, медленно выдыхая – от запаха крови, пороха и бензиновых паров в горле сжался тяжелый ком.

– Да я уж вижу, что не бразильский карнавал! – недовольно отозвалась полковник, вскидывая бровь. – Давай рассказывай.

– Да нечего рассказывать, Ирин Сергеевна. Сообщили о стрельбе, велели всем операм быть, я раньше всех приехал, а тут это… Один пытался бежать, пришлось оружие применить…

– Ткачев, всю эту пургу будешь следаку втирать, а мне рассказывай как есть! – оборвала на половине фразы Зимина. Коснулась ладонью плеча. – Так, а ну-ка пойдем.

В машине по-хозяйски нашарила в бардачке фляжку с коньяком, впихнула чуть ли не силой. Сама отвернулась к окну, за которым стелилась промозглая ночная темнота, разбавленная светом фар и мигалок.

– А теперь колись, что придумал, – приказала, размеренно барабаня пальцами по ткани форменной юбки.

– Ирина Сергеевна, я…

– Ткачев, не испытывай мое терпение! Говори. И врать не вздумай!

– Да ничего я не придумал, – устало отозвался Паша, крутя в руках фляжку. – Просто… Ирина Сергевна, помните, еще в прошлом году к вам приходил один деятель… типа коллега Ильдара по бизнесу. Утверждал, что тот его кинул, помощи просил. Вы ему тогда не поверили, послали, он сначала суетился, а потом как-то унялся…

– Ну помню, и что? – хмурясь, нетерпеливо перебила Ирина.

– В общем, Фомин через своих гастеров пробил этого чела и узнал, что тот давно уже ищет способ отомстить Ильдару. Людей даже каких-то собрал… Ну а дальше дело техники – один анонимный звонок, и встреча состоялась. Ильдар нормально вопросы решать не привык, хоть и строил из себя порядочного бизнесмена, так что в принципе все было предсказуемо. Главное было вовремя успеть и застать его на месте, чтобы ни у кого сомнений не возникло по поводу сопротивления при задержании.

– Господи, Паш… – Ирина Сергеевна повернулась – потрясенная, ошарашенная, даже какая-то пришибленная. – Паш, зачем? Я бы и сама нашла способ… Зачем ты…

– А он бы тем временем придумал бы очередную пакость? Или, того хуже, повторил попытку вас убрать?

– А у меня сначала спросить, посоветоваться было нельзя?! Зачем эта самодеятельность?!

Паша только слабо усмехнулся, накрывая ладонью ее заледеневшую руку.

– Ирина Сергеевна, я, конечно, помню, что вы мой начальник… И уважаю вас, и право ваше принимать решения никак не оспариваю, и не сомневаюсь в них… Но есть вещи, которые должен решать мужчина и только мужчина. Да знаю я все, – уловил не успевшую сорваться фразу, – знаю, что вы дофига умная, крутая, знаете, чего и как делать… Но я не мог вас подставить под удар, просто не мог. Этот урод и так вас едва не убил, что, надо было ждать еще одной попытки? Ирин, – рука мягко легла на плечи в бережном притягивающем жесте, – я знаю, много всего было, всякого, страшного, противного, непростого… но я защищать вас буду всегда, всегда, как бы там ни было. Я не знаю, почему так, правда не знаю, но по-другому уже не будет никогда. Не получится у меня по-другому.

– Господи, Паш, – выдохнула едва слышно, утыкаясь лбом в напряженное крепкое плечо, – ты…

– Не надо, – прервал ласково-тихо, осторожно целуя ее волосы, пахнущие стылой весенней улицей, терпкими духами и каким-то сладковато-летним шампунем. – Не надо, не говорите ничего.

В приглушенной сумрачной тишине растворились совершенно неважные слова – неважные, потому что он и так знал про нее самое главное: человека роднее и ближе в его непростом мире не будет уже никогда.

***

Она стала удивительно спокойная, смягченная, будто неземная. Нет, днем на работе или во время очередного собрания Паша видел все ту же Ирину Сергеевну – жесткого, умного, хладнокровного полковника, способного на самые продуманные и суровые решения и ничуть не сомневающегося в них. Зимина все так же привычно гремела, ругалась, подкалывала, стебала; все так же стремилась все контролировать, за все отвечать и быть в курсе всего – и от этого казалось, что совсем ничего не изменилось.

Но только Паша видел все совсем по-другому. Видел – и не мог насмотреться. Раньше он и не подумал бы ни за что, какой по-особенному притягательной, соблазнительной, милой может быть женщина в положении. И когда провожал ее взглядом в коридорах отдела, сердце болезненно-сладко сжималось от невозможной, нереальной казалось бы мысли: эта элегантная, ухоженная, красивая женщина – его жена, его законная жена.

И она, кажется, с неподдельным удовольствием напоминала ему об этом едва ли не постоянно – ненавязчиво, мимоходом, так, будто это получалось само собой. Если была возможность, пораньше уходила со службы, и вечером его, замотанного, усталого, ожидал восхитительный ужин. Да и с собой на работу теперь всегда можно было прихватить что-нибудь вкусное – Савицкий только завистливо вздыхал, не способный похвастаться такой заботой и кулинарными талантами своей супруги. По вечерам, поближе устроившись на диване, увлеченно листали какие-то каталоги – выбирали, спорили, обсуждали все: от цвета обоев до формы кресел в гостиную, от обивки диванов и до навороченности детской кроватки. Паше стоило огромного труда убедить Ирину Сергеевну снова вернуться на дачу – вся эта ремонтная суета по объединению двух квартир в одну сейчас должна была волновать ее меньше всего. Разбираться с рабочими и их начальником, урезать расходы, дотошно проверять счета и беспокоиться насчет кучи всяких мелочей Ткачев ей не позволял, полностью возложив всю ответственность на себя. Ирине оставалось только листать журнальчики, выбирать один-единственный вариант из множества и капризно тыкать идеально наманикюренным ноготочком в понравившуюся деталь будущего интерьера – и уже через пару дней все оказывалось не только куплено, но и доставлено куда нужно.

Впрочем, какие-то страшные заскоки жены Пашу обошли стороной – Ирина Сергеевна оказалась какой-то ужасно неправильной беременной. Всегда тщательно накрашенная и со вкусом одетая, деловитая, привычно-насмешливая – Паша ни разу не уловил нытья или жалобы на самочувствие, не стал жертвой каких-нибудь диких претензий или непонятных капризов, не наблюдал необъяснимо-резких и пугающих перепадов настроения. Впрочем, застать Зимину вечером перед теликом, уничтожающей что-нибудь вкусное, было практически нереально: она самозабвенно носилась в компании Измайловой по магазинам, покупая себе дорогие красивые шмотки и присматривая всякую детскую всячину; ходила на какие-то курсы и посещала бассейн; много гуляла; что-то вычитывала на медицинских сайтах и в каких-то специальных журналах; увлеченно училась готовить всевозможные сладости и щедро угощала всех, кто оказывался в гостях – даже Климов, очень живо памятуя о давних кулинарных экспериментах начальницы, с восторгом сметал все, что ему предлагалось: неожиданно проснувшийся талант товарища полковника был оценен в полной мере.

И странное чувство окрыленности буквально подхватывало Пашу стремительным вихрем – он и не помнил, когда с такой радостью торопился домой, когда так самозабвенно решал какие-то нудные бытовые проблемы, когда с таким неподдельным удовольствием проводил время в компании одной женщины. Она нравилась ему – любая, даже с небрежно растрепанными волосами, в свободной клетчатой рубашке и без макияжа. Любая – когда осторожно и нерешительно прислонялась к нему, безмолвно прося поддержки; когда с готовностью откликалась на его смелость, даря безудержно-нежные самозабвенные ночи; когда во сне тихонько жалась к его плечу, словно только он один мог ее защитить.

И такими ночами, бережно прижимая ее к себе, Паша чисто и горячо благодарил неизвестно кого за эту нереальную простоту: за то, что она есть у него.

========== IV. 11. Чистым светом ==========

– Ирин Сергевна, а вы чего-то сегодня рано, – Паша, такой забавно-домашний, с кухонным полотенцем в руках, вышел в прихожую. – А у нас праздничный ужин… типа. Ремонт сегодня закончился наконец, осталось только… Ирина Сергевна, вы меня слышите? – сбившись, спросил настороженно.

Зимина, босая, в расстегнутом, но так и не снятом плаще, застыла у двери, и вид у нее был какой-то странный – такой зависше-растерянной Ткачев за все годы знакомства не видел ее никогда. И только услышав встревоженное обращение, вздрогнула, будто очнувшись. Так и не снимая верхней одежды, прошла до дверей кухни, в проеме которой напряженно застыл Ткачев, и впервые – впервые за все это время – сама прижалась к нему, утыкаясь лбом и мягко касаясь ладонями плеч.

– Ирина Сергевна, да чего случилось, вы меня пугаете прям… – и осекся, когда она медленно подняла взгляд, кончиками пальцев касаясь его щеки.

Такого взгляда Паша тоже не знал у нее никогда прежде – не просто расслабленный или теплый, а какой-то будто сияющий. Ее глаза – пустые и жесткие, равнодушно-усталые или насмешливо-строгие – никогда не сияли таким радостным чистым светом.

– Так, давайте-ка ужинать, заодно и расскажете, чего вы такая загадочная, – Паша помог начальнице снять плащ и подтолкнул к столу.

– Спасибо, не хочу, по дороге перекусила, – с какой-то размягченно-тихой хрипотцой ответила Ирина Сергеевна, осторожно устраиваясь на стуле. – Да сядь ты уже, не маячь.

– Ну давайте хоть чаю выпьете, – кажется не услышал Ткачев, доставая фрукты, внушительную вазочку со всякими сладостями, расставляя чашки. – Вы рассказывайте, рассказывайте.

– Я была у врача, – каким-то неуверенно-сбивчивым голосом начала Зимина, нервно сжимая пальцы. – Сначала… раньше времени… не хотела узнавать, мало ли, может какая ошибка… Но теперь уже точно… Паш, – выпалила, будто кидаясь в омут, – мы… у нас будет девочка.

На светлой скатерти кляксой расползлось замысловатое чайное пятно.

– Девочка? – глупо переспросил Паша, неловко отставляя чайник. Повторил, будто не совсем понимая смысл слова: – Девочка… В смысле… дочка?

– Паш, ну не сын же! – вздернув бровь, насмешливо фыркнула Зимина, вновь становясь изученной и привычной.

Ткачев как-то неуклюже поднялся, растерянно глядя на нее. А затем вдруг, легко подхватив со стула, сжал в объятиях, закружив по кухне.

– Паш, Паш, а ну поставь, я сейчас упаду! – со смехом потребовала Ирина, зажмурившись – от мельтешения стен перед глазами начала кружиться голова. Ткачев замер, но рук не разжал, по-прежнему прижимая ее к себе – сияющий, неловкий, трогательно смешной в этой растерянности.

– Ты что, правда рад? – против воли сорвался невероятно дурацкий вопрос.

– Ирин Сергевна, че за вопросы? – недоуменно застыл Паша, вглядываясь в ее лицо.

– Ну… просто… обычно все мужчины хотят сына… Вроде как это круто…

– Ну чего еще за глупости? – улыбнулся Паша, прижимаясь губами к ее виску. – Дочка… это же… это же здорово… А сын у вас есть уже, и мне почти что родной… А теперь вот… Да и вообще, какая разница, кто у нас будет? Главное… главное – будет.

***

Робкие и неуверенные поначалу шепотки становились все громче; взгляды – пристальней и красноречивей. Мнения сотрудников разделились – недоверчивые “да вы че, это ж Зимина!” перекрывались замечаниями “бывалых”, видевших и подмечавших все – каждое лыко, что называется, ложилось в строку. Были и третьи, в основном молоденькие смазливые сотрудницы, едко бросавшие что-то о том, что всегда державшая себя в форме начальница как-то сдала, наверное, стареет. Хотя, судя по оживленным взглядам коллег мужского пола, с этим мнением они были не очень-то согласны… Но все смутные слухи, сплетни и догадки проходили мимо Ирины – она, с головой погруженная в рабочие проблемы, бытовую суету, решения и задания для “своих” и бурную личную жизнь, попросту ничего не замечала.

– Счастливая ты, Ир, – Измайлова, долив себе чаю, со вздохом покосилась на яркий журнал в руках начальницы – какой-то очередной каталог детских товаров. – Муж чуть ли на руках не носит, в семье тишь да гладь, пополнение намечается…

– Ты забыла добавить: начальство задолбало, на работе сплошные проблемы, на районе творится не пойми что, – хмыкнула Ира, метко забрасывая журнал в ящик стола. – Не бывает так, чтобы все идеально, Леночка.

– Ир, ну не понимаю я тебя. Давно бы плюнула на эту работу, ушла бы в отпуск… Нафига тебе эта нервотрепка, тем более теперь?

– И что, целыми днями дома перед теликом торчать со спицами и клубком ниток? Или по магазинам шататься? А вечером Ткачеву мозг от скуки выносить? Не, Лен, я так не могу. Это все-таки мой отдел, моя работа, я всю жизнь при погонах, а теперь что – свалить, место какому-нибудь молодому карьеристу или мажору освободить? Нет уж, спасибо, я не для этого столько сил приложила, чтобы свое кресло сохранить. А придет какой-нибудь жадный придурок, чтобы тупо бабло стричь, начнет всех коммерсов под себя подминать… А работа что? Да район же просто захлебнется! Или другая крайность, придет какой-нибудь второй Карпов, прости господи, будет всех прессовать… Сотрудники сразу разбегутся кто куда, от отдела одни руины останутся… Нет, Лен, такого быть не должно.

– Знаешь, Ир, – очень тихо сказала Измайлова, звякнув чашкой о блюдце, – я вообще удивляюсь, как ты с такой философией решилась ребенка оставить.

– Лен, ну не передергивай! Скажешь тоже. Конечно… конечно, я рада, что все так повернулось. Знаешь, – заметила с усмешкой, – так странно… Я бы скорее поверила, что с Сашкиными выкрутасами скоро бабушкой стану, чем что сама снова…

– А че, прикольно бы получилось, и мама, и бабушка одним махом, – подколола Лена. – Звалась бы баба Ира…

– Очень смешно! – фыркнула возмущенно Ирина. – Пусть подрастет для начала, Казанова…

– Знаешь, а я вот все думаю… Может, нам с Ромкой тоже… Хотя он вряд ли согласится. Да и потом, в детдомах сама знаешь какие дети, сплошь из семей всяких алкашей, а то и что похуже. Решишь усыновить, семью ребенку подарить, счастливое детство… только скорее наплачешься.

– Да ладно нагнетать-то, Лен, нормальные дети там тоже бывают. Да и потом, ты не забывай тоже, где работаешь, всегда пробить можно, че за семья была, какие родители.

– Может ты и права… Ладно, обед заканчивается, побегу я, работы непочатый край, – Измайлова, порывисто вскочив, бросила лукавый взгляд в сторону возникшего на пороге Ткачева и, не удержавшись, съязвила: – Вот бы всем такие отношения с начальством, чтоб без стука в кабинет врываться…

***

– Ирин Сергевна, ну и что теперь со всеми этими типами будет? Часть-то, конечно, у нас незаконно находилась, с ними быстренько миграционная служба разберется, а остальные? Тем более среди их подручных и наши были тоже…

– Паш, ну ты че, маленький? – снисходительно приподняла бровь Зимина. – Они же все не святые, обязательно где-нибудь да прокололись. Вот на этом “прокололись” и будем их брать. Ну а те, кто осторожные, к хозяевам поближе, тех, сам понимаешь…

– Закрыть на ровном месте, ясненько, – понимающе кивнул Ткачев. – До чего ж коварная вы, Ирин Сергевна…

– Они за все эти дела сесть вполне заслужили, как считаешь? Да и потом, ну не стало их главных, а где гарантия, что на этом все и закончится? Обязательно вылезет кто-нибудь, крутым себя возомнит. Свято место пусто не бывает, сам знаешь. Грызня начнется, реки крови польются… Оно нам надо? А потом появится какой-нибудь второй Ильдар, замутит бизнес по примеру предшественника… Нет, Паш, мой район должен быть чистым. Наш район, Паша! И дело тут не только в контроле. А в том, что мы здесь живем, здесь живут наши родные и близкие! И я не хочу, чтобы завтра мне позвонила какая-нибудь моя подруга и сказала, что ее дочь стала жертвой каких-нибудь извращенцев! Или что ее сына какие-нибудь отморозки втянули в какой-то криминал. Или я не права?

– Ирин Сергеевна, а вы вообще когда-нибудь бываете неправа? – усмехнулся Паша.

– Чаще, чем мне бы хотелось, – хмыкнула Ира. – Ты меня осуждаешь? – посерьезнев, спросила вдруг, вспоминая разговор с Леной.

– Я? Вас? С какой стати? – недоуменно приподнял брови Ткачев. – Что-то я не совсем…

– Я о том… в том смысле, что… я наверное, не должна сейчас влезать во все это, командовать, разбираться… Но я не могу по-другому, не понимаю, как по-другому…

– Я тоже, – с улыбкой заметил Паша. – Да ладно вам, Ирин Сергевна, я ж все понимаю… Не можете вы без своей работы, и ничего тут не попишешь. У вас в крови командовать, да и без погон вам жизнь не жизнь… Я ж тоже не представляю, как бы я по-другому… Видимо, мент это диагноз.