сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
– Узнаешь, когда удлинятся тени.
========== Глава 42 ==========
Свадебный пир постепенно набирал обороты, рассеялся по всему двору и стал веселее, когда Луиза выкатила бочку вина.
– Не пойму, о чём думала Алма: их младшая девочка в таком тёмном платье.
Услышав шепотки, Бруно сделал знак Ребекке, которая только принялась рассказывать о том, как образуется метеоритное стекло. Та охотно замолкла.
– Думаешь, это нарочно?
– А ты не видела, как Мадригали гнали эту тварь по улицам? Ту, что якобы жила у них в доме?
– Какой ужас, я решила не смотреть. Она же курицу Хуаниты убила, да?
– А ты слышала, что это якобы дар?
– Дар? Да это скорее проклятие! А чей дар-то?
– У них только один ребёнок без дара.
– Так вот оно что! Не может быть!
– Сеньор Бруно, – Ребекка твёрдо положила руку на запястье собравшегося устроить разборки предсказателя, – Собака лает – ветер носит.
– Они не знают, чём говорят! – негодующе процедил сквозь зубы младший из тройни Мадригаль.
– А Вы знаете? – в её словах не было издёвки, только любопытство.
– В общих чертах, – он поёрзал на стуле, успокаиваясь, – Мирабель рассказала.
– И это дар?
– Если и так, то очень своенравный. Мирабель учится с ним жить, как и я со своим когда-то. И мне бы очень не хотелось, чтобы какие-то кумушки поставили на ней клеймо только потому, что не поняли, как это работает.
– «Это»?
– Мы назвали её Вишнёвая тень. Это... Тварь или... – он покрутил рукой в воздухе подбирая слово, но в итоге сдался, – Оно не живое. Вроде. Как энергия, но при этом у неё есть тело. И морда.
– Божья тварь? – уточнила вдова.
– Если и так, я не знаю, какому именно богу она принадлежала.
– И она живёт возле… то есть я хотела сказать, вместе с Мирабель?
– Да. Вроде как это выбор на всю жизнь.
– А Вы боитесь?
– Чего?
– Вишнёвую тень.
– Я... – Бруно нахмурился. Почему он не задумывался об этом раньше? Хотя причина очевидна.
– Сеньор Бруно, – снова попробовала привлечь его внимание вдова.
– Я не боюсь демонов тех, кого искренне люблю, – произнёс он, ощущая, что краснеет.
– Ого как, – по-доброму улыбнулась Ребекка, – Тогда можно не волноваться… Выйдите из ступора, к Вам гостья.
Мирабель протиснулась сквозь группу сплетниц, и Бруно вновь ощутил острое желание вскочить, приобнять её за плечи и увести подальше от этих недалеких людей, угрожая вилкой тем, кто будет возражать.
Увести. Убежать. Сделать своей и только своей. Это чудо, которое никто не ценит. Это тёмное прекрасное сокровище.
– Дядя Бруно, ну что, настал черёд нашего подарка, – Мирабель держалась с большим достоинством, несмотря на направленные в её спину взгляды, – Идём? Я попросила Камило принести типле из твоей комнаты. Вот.
– Спасибо, – предсказатель взял инструмент в руки, вставая с места, – Ты хочешь танцевать?
– Да. Как никогда раньше.
– Я заинтригован, и сразу прошу прощения, если буду играть недостаточно…
Не тушуясь и ни с кем не считаясь, Мирабель взяла его под локоть.
– Хорошо, – едва слышно пробормотал Бруно, бросив мимолётный взгляд на бусинку у неё на шее. Близился закат, тени удлинились, но Алма пока не дала указание принести фонари.
– Поторопимся, – в глазах девушки мелькнула какая-то диковинная искра, – Я договорилась с Антонио, он тоже нам поможет. А ты, – она наклонилась ближе, и предсказателю показалось, что его кости превращается в бульон, – Будешь смотреть, как я танцую?
– Буду, – со всей серьёзностью ответил он, – На тебя нельзя не смотреть, mi linda, поскольку второй такой нет.
Она улыбнулась чуть печально, с видом человека, ощутившего давление рамок приличия:
– Тогда я рада… Долорес, Мариано!
Пара за отдельным столиком поняла на них глаза. Отпустив руку дяди, девушка вышла в центр свободного пятачка газона аккурат напротив молодожёнов:
– Мы с Бруно хотели поздравить вас со столь знаменательным событием и приготовили нечто особенное. Простите, если заставили волноваться и думать, что мы забыли. Мы не забыли. Дело во мне, – девушка раскрыла руки, вертясь так, чтобы её было видно, – Дорогие жители Энканто! Не у всех Мадригалей в крови струится золотой свет свечи. Я пошла по иному пути, но не волнуйтесь: это нормальный порядок вещей, и каждый живущий отбрасывает тень.
– Мирабель, что... – начала было Алма, но девушка остановила её, подняв руку:
– Я прошу. Это наш подарок. Долорес, Мариано, примете ли вы его?
Кузина еле заметно кивнула, и Мирабель прикрыла глаза, а затем встала в танцевальную стойку, ожидая игры на типле.
Наступившую тишину разорвали несколько аккордов. Девушка закружилась, притопывая и шевеля плечами. Поняв, что танец намеревается быть энергичным, Бруно выбрал другой перебор струн. И началась то, что жители Энканто будут передавать из уст в уста ещё много лет.
Ритм нарастал, движения Мирабель становились ломаными, будто ей не хватало собственного тела. Казалось, она билась в невидимом силке, как шаман, путешествующий по миру духов. По её рукам поползли тёмно-вишнёвые полосы, и па стали более текучими.
Она резко остановилась в волне укладывающихся юбок, смотря прямо на Бруно. Тот резко ударил по струнам.
Раздался рык, и к танцующей девушке выскочил Гато. Его пасть была раскрыта, а шерсть вздыблена. Мирабель резко согнулась, касаясь его тени, и отпрянула, скалясь как дикий ягуар. В её танце появилось нечто кошачье: пальцы скрючились, движения стали ленивыми, но при этом смертельно опасными. Девушка сделала большой круг, покачивая бёдрами, словно вышедший на охоту хищник. Её рот был приоткрыт, и казалось, что она принюхивается. Резкий поворот головы заставил толпу отпрянуть. В их глазах смешался восторг и трепет.
Гато зарычал снова, и Мирабель быстро подошла к нему, целуя кота в широкую макушку. Он попятился, и на его место прибежала носуха. Чиркнув по её тени ногой, Мирабель игриво выгнулась, улыбаясь. Изобразив рукой длинный хвост, она затанцевала снова, с коротенькими прыжками, водя туда-сюда носом. Юная Мадригаль вплетала в свой танец перенятые у животных повадки, пользуясь тем, что отображали тени. И это завораживало.
Скопировав тапира, Мирабель издала призывной свист, заставивший откликнуться остальных парнокопытных друзей Антонио. В новых па она била ногами по земле, изображая самцов, дерущихся за самку.
Бруно сдержал своё обещание. Он не сводил глаз с племянницы, пока та на его глазах перетекала из тела в тело, ничем не стеснённая. Непокорная. Дикая. Прекрасная. Она имитировала изящество птиц и грузность капибар, чуткость крыс и суетность обезьян, а потом смешивала это с человеческим танцем, до сей поры выглядевшим бледной копией живой природы. И она плясала с таким жаром, что никто из смотрящих не смел пошевелиться, очарованные тёмной силой, плещущейся по её венам.
И только двое знали истину, возникшую с первых аккордов. Этот танец был не для молодожёнов. Всю красоту исполнения могли оценить только двое: юная носительница тёмного дара и ещё один отверженный, играющий для неё на типле так, что его пальцы полыхали огнём от терзания струн и собственной души.
Это был дикий вопль, желание разрушить стены и порядки, желание быть принятой другими и одновременно принятие себя. Это было то, что впоследствии назовут танцем теней – самым неожиданным подарком за всю историю Энканто.
Когда сумерки окончательно вступили в свои права, Мирабель резко остановилась, кланяясь молодожёнам и зрителям. Тёмные полосы на её руках исчезли. Пару секунд ничего не происходило, а затем гости буквально взорвались аплодисментами.
– Твоя кузина это нечто! – Мариано даже встал, чтобы похлопать, – Никогда такого не видел! Она еле дышит – вот это сестринская любовь!.. Долли?
Долорес сидела на своём месте мрачнее тучи, изо всех сил зажимая уши ладонями.
– Ой, прости, если было громко, – перешёл на шёпот Мариано, – Но это было потрясающе! Ты ничего им не скажешь?
– А зачем?
Новоиспечённый муж оторопел:
– Она ведь так старалась.
– Это импровизация.
– Пусть так, но…
– Это не она. А Вишнёвая тень, – взгляд молодой женщины метал молнии.
– Вишнёвая тень? Погоди: та жуткая штука?
– Да, Мариано. Та самая жуткая штука, – Долорес снова взглянула на толпу, сосредоточившуюся вокруг Мирабель, которая приветливо улыбалась.
– А, так она её приручила? Вот молодец!
– Ага. Молодец, – новобрачная хмыкнула.
Все довольны, беседуют, хохочут, наслаждаются праздником. Все, кроме неё, Долорес. Она желал добра – а теперь эта бунтарка сплясала такое, ТАКОЕ, что даже при воспоминаниях мурашки бегут. Прямая дорога к греху, более страшному, чем у Долорес.
Молодая женщина убрала руки от ушей. Грехи искупляют. Как она, выйдя замуж за Мариано. За того, кто сначала её использовал, а потом не мучился угрызениями совести. Мирабель была права.
Но где была Мирабель со своей правдой в церкви?! Ни слова! Да, это стало бы катастрофой, настоящей катастрофой для чести семьи, но...
А дядя Бруно? Уговорил этого кривляку прийти и сделать предложение! А она, Долорес, ещё и спасибо сказала!
Вот она, Долорес Мадригаль, птичка в силке, только что смотревшая, как отплясывает кто-то свободный. Правильная Долорес с камнем на сердце, полюбившая идиота и получившая позор, шантаж от Алмы, а на десерт – дозу правды от младшей кузины, которая…
Да как она вообще посмела?! Она, влюбившаяся в собственного дядю?! Ещё и огрызалась, пока Долорес беспрекословно сделала так, как велено. И все думают, что она счастлива. А на деле…
Где любовь? Где признательность? Её будто сожгло изнутри, сквозь пальцы сыпался пепел. Долорес даже не замечала Мариано, который пытался втянуть её в разговор.
Вот она, взрослая жизнь. Жертвы. Честь. Отныне Мариано – её крест. И она намерена стать последним пятном на репутации семьи Мадригаль.
– …не понимаю, что происходит.
Долорес вздрогнула, впервые поняв, что всё это время её муж что-то говорил.
– Прости, что?
– Я пытаюсь понять, что с тобой происходит, – его рука легла на плечо молодой жены, – Долли, скажи мне.
На секунду, на один миг перед внутренним взором Долорес открылась новая дверь. Поговорить – и решить проблему. А Мирабель и Бруно уже не её беда. И брак уже состоялся. У неё туповатый муж, но у него прекрасный голос и чудесные стихи. Это её день. Её гости, её подарки. Зачем бы ей?..
Долорес ни разу в жизни не закрывала дверь с ноги, потому что это было достаточно громко, но сейчас она сделала это, пусть и мысленно.
Она рухнет в самые пучины ада за всё, что сделала. Но для начала предотвратит ещё большее прегрешение.
Как всегда делала абуэла. Жёстко, но справедливо. Так, чтобы было понятно.
– Долли? Я схожу за лампой, уже темно.
– Да, конечно, – она кивнула, вглядываясь в толпу. Захмелевшие гости, собиравшиеся танцевать, сутолока, ждут свечи. Рука в другой руке. Под шумок, как преступники. Сбегают туда, где их не найдут. Спрячутся, словно крысы. Не разглядеть – слишком много теней. Не узнать по звуку дыхания и поцелуев. Но Долорес справится. Услышит. И отыщет.
Едва кто-то из них в любовной горячке назовёт имя другого.
========== Глава 43 ==========
Когда приглашённые на праздник гости заметались в поисках фонарей, запоздало сообразив, что нужно освещение, Бруно ощутил прикосновение к руке. Мирабель. Приложила палец к губам и повела за собой.
Вырываться было поздно, да и не хотелось. Сумерки и риск только подстёгивали любопытство. Голова кружилась, в теле ощущалась лёгкость. Её аромат, запах натруженной танцем кожи с особой звериной ноткой… Держать себя в руках! Он взрослый разумный человек! Знакомый с последствиями!
Его вели в кладовую, за бочки с вином и стратегические припасы семьи Мадригаль. Места было маловато, только в глубине, и то стоя лицом к лицу. Нащупав спички, девушка зажгла фонарь, который она прихватила с собой. Оглянулась на дверь, прислушалась, а потом тихонько разместила источник света в нише возле мешка с картофелем. Снова прислонила палец к губам. Взгляд её стал жалобным. Указала на предсказателя, потом на себя, затем изобразила обнимающий жест.
Бруно нерешительно протянул к ней руки, и девушка кинулась к нему, стискивая так, что у предсказателя на мгновение перехватило дух. Осколки одиночества внутри принялись вставать на свои места. Как не обнять её в ответ? Её плечи. Прохладные, должно быть, замёрзла. Дрожит.
Мирабель чуть отстранилась, глядя ему в глаза. Протянула ладонь к лицу предсказателя, заводя руку ему за голову. Нащупала резинку для волос, потянула вниз. Кудри не собирались на свободу по первому же требованию, поэтому Бруно, покорный её воле, наклонил голову назад, и ровно в этот же момент Мирабель припала губами к ямке между его ключиц.
От этого прикосновения в глазах предсказателя стало темно, и он, зажав зубы, издал нечто среднее между рынком и всхлипом. Это было так странно, будто девушка целовала не его, а его искалеченную душу. Её губы переместились выше, коснулись дрожащего кадыка, поднялись ещё, но затем свернули к уху, памятуя о запрете.
Их ласки прервал внезапный шорох, и Бруно прижал племянницу к себе в намерении спрятать. Они замерли.
Мимо кладовой пробиралась какая-то пьяная парочка, судя по всему, вознамерившаяся найти приключения на свою голову. Мужчина что-то напевал, а его спутница хихикала.
– А всё-таки младшая Мадригаль плясала как дьяволица! Но до чего же хороша, зуб даю, что для кого-то! Проклятый счастливчик!
Стеснённые обстоятельствами, Бруно и Мирабель могли общаться, только мягко бодая друг друга или пожимая руки в качестве реакции на то, что говорили снаружи. Предсказатель отреагировал на оценку пляски, тронув её плечо, а девушка потёрлась лбом об его грудь, обозначая, кому предназначался танец.
– Только не говори мне, что влюбился в эту девчонку! Я тебе не прощу! – раздался голос сеньоры.
– Что ты, что ты, у меня ведь есть ты. Te amo.
Обитатели кладовой взглянули друг на друга.
– Так я тебе и поверила, – продолжала кокетничать женщина, – Видел сегодня сеньору Делано?
– Видел, а что?
– А то, что её Хосе был на ножах со всей семьёй ради неё, вот что!
– Ну, дорогая, это уже слишком. Они ведь согрешили, приходясь друг другу кузенами.
На этих словах Мирабель беззвучно вздохнула, обняв дядю покрепче.
– Так я же не про то! Я про то, что ты можешь сколько угодно трепать это пресловутое te amo, а вот когда придётся меня защищать, наверное, и не пошевелишься!
– Это неправда!
– Поклянись, что будешь меня защищать.
Мужчина замялся:
– А чем?
– Именем матери.
– Ну, знаешь… Ладно, ладно, клянусь!
Мирабель с удивлением ощутила, что Бруно снова осторожно сжал её плечо. Их глаза встретились, и предсказатель ласково улыбнулся.
– Вот и молодец. И ещё кое-что, – не сдавалась сеньора снаружи.
– Что ещё?
– Как что? Целуй, скрепим твою клятву.
Бруно опустил голову, касаясь губами плеча девушки. И тут же понял, что возведённые ими стены рухнули.
Мирабель слова дотронулась до его шеи, а затем зарылась пятернёй в распущенные волосы, гладя освободившееся кудряшки. Бруно взял её лицо в ладони, и некоторое время они изучали друг друга, будто встретились впервые и стремились запомнить любимые черты на всю оставшуюся жизнь. Девушка сосчитала его веснушки кончиком ногтя, шепча одними губами «одна, две, три…». Это был их отчёт до точки невозврата, и они прекрасно об этом знали. Приложенных усилий оказалось недостаточно, но лишь потому, что их чувства не были блажью, простым желанием обрести забвение и быть проклятыми до конца дней. Они любили свою семью и желание ей только добра, но и друг без друга жить были не в состоянии.
Чаши невидимых весов дрогнули, и всё, что было достоянием их и только их, перевесило табу, порицание и ненависть.
Здесь, в кладовой, не было никого кроме густых теней, окружавших их словно тёплое пончо. А у Бога, наверное, были дела поинтереснее, чем мчаться сюда со всех ног и убивать двух грешников прямо на месте.
Тонкие руки обвили шею уже немолодого мужчины, а он несмело приобнял девичью талию. Они соприкоснулись носами, а затем позволили пересохшим от волнения губам слиться в поцелуе.
***
Больше поведения невесты на свадьбе и причудливого танца младшей внучки Алму коробило только одно: необходимость идти на поклон.
Не сказать, чтобы Силвио Лопес был упрям и высокомерен: нет, вовсе нет. Но подобные люди настораживали абуэлу. Хотя бы потому, что сеньор Лопес был индеец, уже не сказать, что из чистокровных и некрещёных, но кое-какая дикость в нём всё же сохранилась.
Этот человек с костистым лицом и собранными в хвост длинными седыми волосами на первых порах помогал семье Мадригаль толковать предсказания пятилетнего Бруно, пока таблички не обзавелись полноценными изображениями людей и животных. И сейчас пора было снова спросить о символе, не дававшим Алме покоя.
