Текст книги "Призраки подземелья (СИ)"

Автор книги: I Have No Skills and I Must Write

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

2406-13.-*193////473–=..

Сигнал получен. Попытка установить соединение…

Ожидание ответа от субъекта…

Соединение установлено успешно.

Объявление: вся информация, что будет изложена далее, является объективной истиной. Данная информация полна, самодостаточно и не допускает иных интерпретаций. Важная заметка: сформированные предложения однозначны и не несут в себе какого-либо подтекста. Дополнительное заметка: не все естественные НАШИ слова и выражения могут быть понятны, по этой причине МЫ адаптировали НАШ язык для чужеродного разума.

Команда: описание. Запустить цикл с предусловием: достаточно ли полно и подробно описание? Ответ: нет. Выполнение. Мировой город. Город, занимающий всю сушу; уточнение: весь суперматерик. Царство металла и стекла. Стройные ряды многофранных небоскребов; самый низкий – полфрана, самый высокий десять франов (округлено, точное число в данном случае неважно). Чистое голубое небо – погода ясная. Воздух умеренно теплый. Достаточно ли полно и подробно описание? Ответ: нет. Выполнение…

Команда: прервать. Вывод: язык недостаточно адаптирован. Вариант решения проблемы: изучить труды видных умов человеческой расы. Выполнение…

…

…

…

Готово.

Главным достоянием парка при Каред-Мелнской школы была высокая сигиллярия, пришелица из прошлой эпохи, что росла в самом его центре, окруженная круглым ковром из коротко стриженной травы. Ее огромные буроватые листья свисали подобно лохмам; лучи застывшего в зените солнца просвечивали их насквозь, обнажая извилистые жилки, прямо как человеческие вены. Сигиллярия смотрелась как бы не к месту на фоне небоскребов, уже давно проскребших верхнюю грань неба и устремившихся намного выше. Когда-то, в незапамятные времена, она была примером недостижимой высоты и величественности; теперь же она была всего лишь крохой среди холодных молодых громад, которые возвели еще более крохотные существа – прямоходящие хвостатые букашки, зовущие себя людьми.

Парк был тих и пуст – дети, любившие здесь резвиться, особенно на большой перемене, сейчас жадно впитывали знания на уроках. Совсем безлюдным парк, однако, все же не был – в тени дерева сидели двое: отец и его маленькая дочь, недавно пошедшая в первый класс. Дочь с энтузиазмом рассказывала, как прошел ее день в школе, но затем в один момент прервалась и выпалила неожиданный вопрос, уставив на отца два любопытных хризолита.

– Пап, а правда, что наш мир бесконечный?

– Это вы сегодня на уроке проходили?

– Угу! – бойко кивнула она. – Поплывешь на север, ничего не найдешь. Поплывешь на запад – тоже ничего найдешь. За пределами суши только бесконечное море. Так сказал учитель! А еще… Еще наш мир, я прочитала… какое же было слово? – Она сделала ладонь прямой и провела ею горизонтальную линию в воздухе. – Понял?

– Если честно, не понял, малютка.

– Ты должен понять, ты же умный, пап! – Она снова повторила это движение. – Оно называлось… Пло…

– Плоскость?

– Точно, плоскость! Мир как плоскость.

– Какие вам продвинутые вещи преподают. Когда я учился, мы такое в классе втором только проходили, если даже не в третьем.

– Ты учился?

– Конечно учился.

– Я думала, ты всегда так много знал. Ты же ученый.

– Эх, если бы я знал с рождения столько, сколько знаю сейчас, я бы не каким-то там ученым был!.. – шутливо ответил отец. «А кем? – невольно задался он вопросом. – Кем бы я тогда был?»

– Пап, я тебе еще хотела рассказать…

– М?

– Это вчера было, я хотела рассказать вчера, но ты долго был на своей работе, и когда пришел, то я уже уснула… – (Отец терпеливо ждал, когда дочь перейдет к главному.) – В соседнем классе подрались мальчишки, аж до крови. Прямо на моих глазах! Мне было страшно, но я думала, что нужно их разнять, и не решилась…

– Правильно, что не вмешалась. Вот поставили бы тебе фингал…

– Этого я и побоялась.

– Вмешиваются пусть другие мальчишки, а вообще – где был учитель?

– Ушел куда-то… Пап, я слышала, как начиналась их ссора! Я не хотела, чтобы мальчики дрались, – тараторила она, – они оба были правы, и… я стояла рядом, а потом появились другие дети и привели с собой учителя.

– Правы, говоришь… – задумчиво произнес отец. – Из-за чего же спор перерос в драку?

– Они спорили, какой допреаловский мультик лучше. Только лучшего не было – они оба лучшие, и глупо спорить, который из них лучше! Я крикнула им, что они оба дураки, но меня не услышали… Вот правда, дурачки дутые. «Волшебный мир Мирсдама» и «Удивительные приключения Зи» лучшие из лучших. Между ними знак равно! Не «больше» и не «меньше».

Драка, конечно, началась из-за сущего пустяка, подумал отец. Тут ему в голову пришла презамечательная идея. Почва для этого была как раз благодатная, и поэтому он сказал:

– У тебя, выходит, третье мнение в споре. И ты уверена, что правда на твоей стороне.

– Конечно, пап, ты ведь тоже смотрел те мультики вместе с нами. Тебе они тоже понравились.

Отец негромко прочистил горло, подставив к губам кулак. Естественно они ему понравились. Разве мог он в тот момент сказать иначе, глядя на святящееся от счастья лицо дочери?

– Смотри, а если появится кто-то четвертый, и он скажет, что ему не нравится ни первый допреал, ни второй, и что это мультики для самых маленьких, а вот он уже смотрит серьезные мультики?

– Ну и дурак он, значит!

– Почему? Вдруг он тоже прав?

– Не может, не может он быть прав! Он вредная бука, который говорит так специально, чтобы повредничать. Он бы от тех мальчишек сразу бы получил за такие слова. И я бы ему тоже накостыляла за компанию…

– Так делать нельзя. Особенно девочкам. В жены не возьмут.

– Ну ладно, – моментально стушевалась дочь, – я же понарошку… теоретически, – добавила она умное словечко.

– Его мнение имеет такое же право на существование, как и твое. Как и мнение тех мальчишек. Возможно, он даже сможет хорошо обосновать свое мнение. А ты? Сможешь, м-м?

– Ну… мне понравилось.

– А им вот не понравилось.

– Да как им могло не понравиться? Там же есть все. И погони, и дружба, и даже взрывы!

– Им, значит, нравится что-то другое в допреалах.

– Но кто тогда из нас троих… четверых будет прав?

– Вы все правы. И все не правы. Одновременно.

– Как? – на лице дочери отразилось смятение. – Звучит… тупо.

– Представь куб.

– Зачем, пап?

– Просто. Представила?

– Ага, – легонько кивнула дочь с закрытыми глазами.

– Сколько граней ты за раз видишь?

Она задумчиво нахмурила лоб.

– Три, – бойко ответила она, но тут же, распахнув глаза, переспросила, видимо, все-таки сомневаясь: – Ведь три?

– Верно, три. И больше ни одной. Меньше можно увидеть, но больше – как ни пытайся, – не получится.

– Да ну!

– Попробуй мысленно покрутить куб.

– …А ведь точно! – ахнула дочь. Для нее это было настоящим открытием.

– Видишь? Правда – она как этот кубик. Больше трех граней нам за раз никак не увидеть. Вертись, изворачивайся, меняй ракурсы, но правило это останется нерушимым.

– А если бы у нас было больше глаз? – выпалила дочь.

– Но у нас их два, и этого тоже не изменить, – невозмутимо ответил отец.

– А если бы наши глаза были на палочках и умели вытягиваться? Тогда бы мы увидели больше!

– Какое необычное у тебя воображение. И какая жуткая картина только что представилась мне…

– Но ведь правда? Правда ведь?

– Могу похвалить тебя за нестандартный взгляд.

– А развертка?

– Что?..

– Развертка, пап. Так можно увидеть куб со всех сторон сразу. И даже не нужно лишних глаз.

Отец не на шутку удивился. Он не ожидал от дочери такого не по годам находчивого ответа. Он заулыбался.

– Соображаешь! Хорошо. Но как тогда ты увидишь обратную сторону развертки?

Тут-то дочь точно не найдет ответа. Он сам его все еще не нашел.

– …Поднесу развертку к зеркалу? – задумчиво говорила она, приложив указательный пальчик к нижней губке. – Я буду видеть одну сторону, а зеркало будет показывать другую.

– Хорошая идея. Замечательная идея! Но вспомогательные предметы использовать нельзя.

Было видно, как она напрягла ум. Она серьезно раздумывала несколько секунд, но в итоге сдалась.

– Не знаю…

С губ отца отказывалась слезать улыбка. Он ласково потрепал ее по голове.

– Ничего. Твой папа тоже этого не знает.

Прозвенел долгожданный звонок. Долгожданный и для учеников, и для двоицы в парке.

– Ладно, Маленьер, пойдем твоего брата забирать.

35№67+==....864-

Следующий фрагмент. Перемещение по линии времени на шесть лет и два месяца вперед. Выполнение…

В классе висела сосредоточенная тишина. Только и было слышно, как мягко стучат пальцы по экранам на партах. Мышцы затекли и просили движения, поэтому Маленьер хорошенько потянулась и, удовлетворенно выдохнув, вернулась к экзамену. Широкое пустое поле на экране, словно голодный раскрытый рот, ожидало, когда же ему скормят ответ. Таймер в углу показывал, что до конца экзамена осталось двадцать три минуты. Вопрос, на котором она остановилась, звучал следующим образом: «Кто был основоположником идеи дейкасизма?» Маленьер вспомнила и быстро напечатала: «Бекегмардван Хакигикариан».

Отлично, теперь дальше. «Перечислите основные принципы дейкасизма». Без проблем. «Власть разума над всем прочим и особенно над чувствами. Непрерывное самосовершенствование и совершенствование мира вокруг себя. Главной жизненной целью индивида является внесение вклада в развитие общества». Хорошо, с этим закончила. Что еще? «Просветление произошло в 1021 году от возникновения человеческой цивилизации. В каком году возникло идейное течение дейкасизма?» Вопрос с подвохом. Просветление с дейкасизмом практически неразрывны, а потому правильным ответом будет тот же год. Дальше. «Что такое Просветление?» Это ей тоже известно: момент в истории, когда страны оставили склоки между собой и объединились под общим знаменем.

Вот и весь экзамен. Маленьер заранее нажала «Завершить» стала ждать. Она была уверена, что получит хорошую оценку. Она зазубрила все до последней буквы, последней цифры. Наконец, таймер в углу мигнул нулями, и незримый, но все же присутствующий в классе учительский ИИ вежливым голосом объявил:

– Время вышло. Пожалуйста, подождите, пока обрабатываются ваши ответы. Важное напоминание: частичные ответы засчитаны не будут.

Кто-то из учеников недовольно фыркнул. В классе начались негромкие разговоры, ученики делились впечатлениями от экзамена и спрашивали друг друга, кто как ответил на вопросы. Не стала исключением и Маленьер.

Она почувствовала, как ее ткнули в спину, и обернулась. Ее брат, такой же белобрысый и с патлами, сидевший за задней партой, взирал на нее с самодовольным лицом.

– Ну как? – спросил он.

– Что как? – ответила она.

– Очевидно, что я спрашиваю, как твои успехи, – развел он руками.

– Очевидно только для тебя.

– Сестрица, я начинаю волноваться: у тебя точно коэффициент интеллекта соответствует тому, что значится в твоем профиле?

– Как я по твоему «ну как?» должна понять, что у тебя на уме? Твой вопрос может подразумевать кучу вариантов. Может, ты спрашиваешь, как мне сегодняшняя погода?

– Хорошая, к слову.

– Я не к тому, Гилмекард!

– Мы на экзамене – разве это не отметает остальные варианты? Признай, ты в очередной раз завела спор на пустом месте, чтобы выйти из него победительницей, но что-то пошло не по плану.

Маленьер промолчала. Он ее начинал раздражать.

– И вот мы возвращаемся в начало, – продолжал Гилмекард. – Так все-таки, как тебе экзамен?

– Никак, – пробурчала она, уже обдумывая, как бы поставить братца на место. Это их соперничество, если когда-нибудь и закончится, должно завершиться ее безоговорочной победой – и никак иначе. На данный же момент у них был, можно сказать, паритет с редким перевесом то в одну, то в другую сторону. – Спорим, что мой результат будет лучше твоего?

– Ты выглядишь очень уверенной. Предположу, что вопросы были для тебя легкой прогулкой, – покивал брат задумчиво и отбил дробь пальцами по парте. – На что спорим на этот раз?

– Проигравший проставляется на сегодняшнем фестивале.

Гилмекард призадумался. Маленьер решила его поддеть, дабы поскорее получить согласие.

– Что, слабо?

– Я просто подсчитывал в уме, во сколько это может тебе обойтись. Ты не боишься лишиться всех своих сбережений за раз?

– Лучше бы думал о своих.

– Ты точно-точно уверена?

– Я-то уверена. А вот ты все мнешься с ответом.

– Ну, раз ты отступать не собираешься, то конечно, я согласен, куда мне деваться. Не могу же я отказать младшей сестре.

– Ты не смотри, что я младше. Тебе напомнить, каким образом формируются старшие классы?

– Не надо, – ответил Гилмекард, но сестра его проигнорировала.

– Они формируются по коэффициенту интеллекта, а не по возрасту. Так что мы с тобой, хоть я и младше тебя на год, на одном уровне.

– О, ты очень хотела напомнить об этом. Ты не впереди меня. Не вижу особого повода для гордости.

– Тут ты ошибаешься, дорогой братец. Факт того, что мы с тобой в одном классе, показывает, что я умнею быстрее тебя. И что очень скоро ты останешься далеко позади. Радуйся, пока можешь!

Этот раунд был за ней. Маленьер самодовольно вздернула нос, убежденная, что Гилмекарду нечем будет ответить. Однако тот не думал сдаваться.

– Вот когда твой коэффициент действительно станет больше, тогда и поговорим. А пока что это все лишь твои фантазии.

Самодовольство как ветром сдуло с ее лица. Она было собиралась высказать ему, да такое, что теперь-то он непременно заткнется, однако тут к ним развернулся староста, сидевший за партой перед Маленьер:

– Вы двое, – грозно сверкнул он очками, – будьте любезны заткнуться уже. Достали.

Весь запал родственников в тот же миг иссяк. Спорить со старостой было себе дороже.

Вскоре учитель объявил:

– Экзамен окончен! Всем спасибо за старание. Результаты на доске.

Децибелы голосов выросли троекратно. Ученики столпились у доски, на которой отобразилась таблица с баллами. Гилмекард с Маленьер кое-как пробились к доске. Тогда-то они и увидели страшное.

Диенгенвакс Гилмекард – 95

Диенгенвакс Маленьер – 95

И это был даже не первый результат. Перед ними была более успешная троица со старостой во главе, в то время как они двое делили всего лишь четвертое место. Победителя в споре не было.

– Кто раскошеливается? – спросила Маленьер.

– Ты, – недолго думая ответил Гилмекард.

– С какого перепугу?

– Разве не видишь? Моя строчка выше твоей.

– Вот только не надо придуриваться. Тебе просто повезло, что наши имена отсортировало в алфавитном порядке. Результат-то у нас одинаковый.

– Мы не обговаривали критерии, – пожал Гилмекард плечами. – Ты заявила, напомню, что твой результат будет выше моего. За счет чего – дело десятое. Но как мы видим, все вышло с точностью да наоборот.

– Но это же… и так понятно, что я подразумевала! – вознегодовала Маленьер.

– Вот. Ты все доказывала, что мне следует точнее задавать вопросы, но сама же не удосужилась точнее описать критерии победы.

– Но… Но!

Гилмекард выжидающе взирал на нее. Он не оставил ей пространства для маневра. Она была вынуждена признать, что он прав.

– Не ожидала я от тебя такой подлости, – вздохнула поверженная Маленьер. – Брат еще называется.

– Ты сама все это затеяла.

Что верно, то верно. Это было очень болезненное поражение – и не только в финансовом плане, но и моральном. Когда они пойдут на фестиваль, она не получит того удовольствия, которое могла бы получить. Просто не нужно было спорить! И они бы тратились поровну, и все было бы нормально. Но теперь поздно сокрушаться… Нет, отказываться идти на фестиваль она не будет. Слово сдержит.

Гилмекард, глядя на кислое лицо сестры, смутно угадывал направление ее мыслей. Хоть успокоится на какое-то время, егоза.

– Со школой на сегодня все, – сказал он. – Погнали домой.

– А-ага, – рассеяно отозвалась Маленьер.

Они добрались до остановки, сели на скоростной поезд и спустя полчаса сошли на своей станции, за десятки франов от школы. До дома оставалось всего ничего. Они шли молча. Маленьер была по-прежнему молчаливой и хмурой, как маленькая тучка, отчего Гилмекард почему-то начинал чувствовать себя виноватым. Он напомнил себе, что ничего такого не сделал – всего лишь победил сестру в ее же игре. И все-таки он решил ее немного отвлечь от мыслей.

– Это давит, когда отец – ученый, – сказал он как бы невзначай. – Надо соответствовать.

– Да уж… – негромко отозвалась Маленьер, глядя под ноги, на беленькие школьные туфли.

– Когда что-то не получается или результат выходит ниже ожидаемого, начинаешь сомневаться, унаследовал ли ты ум от родителей.

– Угу…

В этом они понимали друг друга.

– Еще этот дурацкий дейкасизм, которым пропитано буквально все, – вдруг раздраженно сказала Маленьер. – И не то чтобы я была против, совершенствование чего бы то ни было это хорошо, но вот я, например, понятия не имею, какую пользу должна принести обществу…

– Тебе не стоит задумываться об этом так рано.

– Не стоит? Тогда зачем нас учат дейкасизму сейчас?

– Да потому что без него никак. Это, можно сказать, законы, по которым мы живем. Не заморачивайся. Само придет со временем. Лет пять пройдет, и ты все поймешь, зуб даю.

– Сомневаюсь, что я и к тому моменту определюсь… Мы же с тобой должны серьезно относиться к таким вещам! Наш вклад должен быть не какой-то пустой мелочью, а чем-то стоящим. – Маленьер вздохнула и поправила длинную белую юбку за пояс. – Ладно. А ты не думал еще о будущем?

– Совру, если скажу, что нет. Думаю временами, но, как и у тебя, пока ничего конкретного.

Когда они пришли домой, Маленьер, разувшись (вернее, разбросав туфли по прихожей), сразу же упала в объятия мягкого кроватного рая. Экзамен выжал из нее все соки, причем еще до того, как, собственно, начался. Бессонные ночи зубрежки, чтобы набрать высокий балл, давали о себе знать.

– Если не хочешь, можем никуда сегодня не идти, – сказал Гилмекард, глядя на обессилевшую сестру.

– Нет, мы пойдем! – отозвалась она, гундося лицом в подушку. – Обязательно пойдем! Только полежу немного…

Гилмекард, переодевшись и помыв руки, отправился на кухню, где принялся разогревать им обед. Отца на обед можно было не ждать, сто процентов. Тот всю неделю пропадал на работе по какому-то, наверняка, важному делу и, можно сказать, уже фактически жил там. Последние шесть дней отец ночевал не дома, и что-то – вот он даже не знал что! – подсказывало Гилмекарду, что сегодня будет точно так же.

Еда разогрелась. Маленьер не пришлось звать, она пришла на запах сама, протирая сонные глаза. Они ели некоторое время в тишине, пока в один момент сестра не спросила:

– Как думаешь, папа успеет сегодня к вечеру? Сегодня все-таки преддверие выходных.

– Даже не хочу загадывать.

Она поелозила вилкой в тарелке, а затем сказала:

– Он в последнее время вообще пропал. – Она посмотрела брату в глаза. – Я за него волнуюсь. Я понимаю, что он ученый, без которого остальным и шагу не сделать, и у него очень много важных дел, но ведь он не робот тоже.

– Все с ним нормально.

– Надеюсь, что так…

– Он же предупреждал нас, помнишь? У него начинается важное и непрерывное исследование.

– Как по мне, больше звучит как отмазка, – проворчала Маленьер. – Я тоже могу так сказать. У меня вон всю ночь было важное и непрерывное исследование, синяки теперь под глазами. Мог бы и поконкретнее сказать. Уж мы-то его бы поняли. По телекому даже не звонит. Неужели настолько занят? Я скучаю по временам, когда мы еще были маленькими. И мама тогда тоже была с нами…

– Давай-ка кушай, а не всякие неприятные мысли думай.

– Угу…

Она ела, лениво ворочая вилкой, но потом она все-таки спросила:

– Тебя это не злит?

– Что?

– Вот теперь ты понял, почему меня смутил твой вопрос на экзамене… Неважно, суть не в том. Тебя не злит, что папа куда больше времени уделяет работе, чем нам?

– Мы уже не дети все-таки. Во всяком случае, не маленькие дети.

– Самостоятельные, – подсказала Маленьер и легонько улыбнулась. – Самостоятельные маленькие дети.

– Примерно это я и хотел сказать, – Гилмекард доел свое и отодвинул тарелку.

– Я ни в коем случае не строю из себя обиженную. Я все понимаю. У папы работа, и работа важная. Но я уже натурально начинаю скучать по нему, хотя знаю, что он буквально где-то в сотне – может быть, двух – франов отсюда. Буквально в этом же районе Всегорода.

– Нас двое таких, скучающих. Будем скучать вместе.

– Пожалуй…

Они закончили с обедом. Маленьер вымыла немногочисленную посуду, после чего отправилась в свою комнату досыпать упущенные ранее часы. Гилмекарду спать вообще не хотелось, и он решил скоротать время за чтением. Это было для него одновременно и отдыхом, и возможностью узнать что-то новое. Права себя называть ребенком он уже не имел, да и стыдно как-то было – сколько ему лет уже? – потому он неустанно следовал всеобщему завету: «умней с каждой минутой» или что-то в таком духе. В противном случае он ничего не достигнет и опозорит отца. Да, того самого отца, который ученый хоть куда, но как, собственно, отец – едва ли выполняет свою функцию.

Гилмекард мотнул головой, прогнав мысли, и уселся в кресло. Книга, которую он взял из отцовского шкафа, была наполнена безумными, но интересными гипотезами о том, что их мир на самом деле не бесконечен и имеет форму квадрата. Он так углубился в чтение, что не заметил, как подкрался вечер. Прервал его взволнованный и немного рассерженный возглас сестры:

– Ты почему меня не разбудил?

Гилмекард захлопнул книгу, скомандовал дому показать время и увидел, что им нужно поторапливаться.

– Прости, упустил момент.

– Собираемся!

К счастью, они поспели как раз к началу фестиваля. Они посмотрели размашистое представление, которое в этом году как будто вышло короче и было не таким интересным. После пошли опустошать лавочки со всевозможными вкусностями и безделушками на сбережения Маленьер. Вернее, она до последнего думала, что праздник будет за ее счет, но Гилмекард над ней сжалился, и это едва не переросло в новый спор, ибо в сестре взыграла гордость. Вскоре стемнело. Они любовались пышными фейрверками, расцветавшими в бесчисленных стеклах города. Сам по себе фестиваль со всеми его незаменимыми атрибутами не был для них чем-то особенным. Вне сомнений, прийти на фестиваль в семье было негласной традицией, но особенным его делало нечто другое.

– Все-таки не пришел, – констатировала Маленьер, глядя на то место в небе, где увял последний фейерверк. – Не сказать, чтобы у меня надежда была, но… все равно. Грустно.

Гилмекард промолчал. Он не придумал хорошего ответа, а говорить просто «да», или «согласен», или «ничего не поделаешь» ему казалось неправильным. Не в такой момент.

– Он пропускает второй год, – продолжала она, – и вряд ли…

Гилмекард заметил краем зрения, как обиженно изогнулся хвост Маленьер. И тогда в его уме возникла идея. Идея глупая, озорная, детская, в конце концов, но, как ему показалось, действенная. Он незаметно протянул руку и…

– А-а! Ты что делаешь! – Сестра моментально забыла, о чем говорила, и изумленно захлопала глазами, уставившись на Гилмекарда. – Зачем за хвост дергаешь?

– Чтобы не расслаблялась, – ответил он, пытаясь сдержать улыбку.

– Дурачина! – Щеки Маленьер покраснели не то от смущения, не от негодования. – Я сейчас тоже как дерну, мало тебе не покажется! С корнем выдерну, как сорняк.

– Ты слишком много думаешь, – уже серьезно сказал Гилмекард. – Скажу прямо: отцу уже не до нас. У него сменились приоритеты. Хотел бы увидеться с нами – как-то выкроил бы время, несмотря ни на что.

Сестра сначала приоткрыла рот, будто собиралась возразить, но в итоге ничего не сказала и просто устремила взгляд вдаль, на сверкающие вдалеке небоскребы.

– Я беспокоюсь, – наконец произнесла она.

– Говорили мы с отцом, а что это изменило? Ты ничего не можешь поделать с нынешней ситуацией. И думать о ней постоянно, тоже смысла нет. От мыслей тоже ничего не поменяется.

– Что же тогда? Просто не думать?

– Ага. Поступай как я. – Тут Гилмеркард немного лукавил. Он тоже иногда думал. Никто не застрахован от внезапных мыслей. Однако он никогда не зацикливался на этом.

– У меня так не получается.

– Тяжело тебе живется, сестрица, – без сарказма сказал Гилмекард. Ему правда было жаль, что сестра не обладает такой же способностью. Это многое бы упростило. – Слушай, я тебе уже говорил, я никуда деваться не собираюсь, так что все нормально будет!

– «Деваться», – повторила Маленьер, усмехнувшись задумчиво. Почему-то ей это слово показалось смешным, хотя ничего смешного в нем, очевидно, не было. – Ну, зато мы не с пустыми руками сегодня, – слегка ободрившись, сказала она.

– Кстати о них, бот-курьер, наверно, уже донес пакеты домой. Пойдем потрошить их? Или пока задержимся?

– Не вижу больше смысла задерживаться.