Текст книги "Призраки подземелья (СИ)"

Автор книги: I Have No Skills and I Must Write

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Призраки подземелья

X

От желудка к горлу прокатывается новая, еще более сильная волна тошноты. Я чувствую, что на этот раз подавить ее не удастся, перегибаюсь через борт и выблевываю остатки завтрака в плещущееся внизу море. Ух… Ноздри раздражает мерзковатая соленая вонь. Она не очень-то помогает мне в противостоянии с морской болезнью. Хотя «противостояние» – это еще громко сказано; так, унылое, но гордое сопротивление. Весь завтрак уже плавает в море, но желудок все никак не уймется – похоже, самолично просится на выход.

У-уф… Вот опять!..

– Каждое утро тебя тут вижу, – вдруг говорит кто-то справа от меня. – Петухи кукарекают по утрам, а ты, видать, фонтанируешь.

Утерев губы ладонью, я поворачиваю голову и вижу матроса в шапке. Стоит он, значит, себе со скучающим видом и дымит сигаретой. Когда он успел рядом пристроиться? Черт его знает. Дымит он, к слову, знатно, не хуже той трубы, что торчит из нашего корабля, но воздух так сильно провонялся морской солью, что я даже не чувствую запаха табака.

Тошнота еще бурлит где-то на дне желудка, но уже гораздо слабее, не так навязчиво. Кажись, всё, успокоился… Наверно, можно и в каюту теперь вернуться. Подумал я, значит, об этом, радостный, уже выпрямился и убрал руки с холодных перил, как матрос задает мне внезапный вопрос:

– Что пацан, вроде тебя, забыл в Изнанке?

Лады,я мальца соврал. На самом деле вопрос не такой уж и внезапный. Вполне себе ожидаемый вопрос, наоборот удивительно, что я слышу его только сейчас. Матрос не смотрит на меня – он смотрит на зеленую гусеницу острова, виднеющуюся на горизонте. Пока я пытаюсь понять, хочется мне блевануть еще раз или нет, – для верности, так сказать, чтобы больше к этому не возвращаться, – звучит другой вопрос:

– Турист, да? – Я ничего даже ответить не успел, а матрос уже говорит: – Вот тебе дома не сиделось…

Догадываюсь, что этот крендель думает. Неоперившийся птенец, думает, дурак желторотый, мне бы по-хорошему студентиком за партой сидеть да веселиться с себе подобными, а я тут через полмира проплыл, чтобы попасть туда, где мне быть не следует. Вот так и он думает, зуб даю!

– Какая тебе разница? – спрашиваю я, и раздражением в голосе так и фонит, хотя, чесслово, не хотел этого показывать. – Ты видишь меня в первый и последний раз в жизни.

– Никакой разницы, пацан, – выдохнув дым, лениво отвечает матрос. – Простое любопытство. – Он молчит секунду или две, а затем добавляет негромко: – Не зоопарк там все-таки. И не оранжерея.

– Знаю, – говорю.

– Знать-то, может, и знаешь, да только плохо представляешь, что тебя там ждет.

Пфф. Принято к сведению. Я молча возвращаюсь в каюту. Там проверяю вещи, складываю все, что успел достать за время плавания, в один момент замираю, почувствовав, что желудок опять начинает возмущаться, но тревога, к счастью, оказывается ложной.

Время потихоньку подходит. В каюте невыносимо душно, и я решаю, что уж лучше вонючий, но хотя бы прохладный воздух снаружи, чем тупить в духоте, как в микроволновке, до самого прибытия.

Видимо, не я один пришел к этой мысли. Хотя меня не было не так уж долго, на палубу успело набежать куча народу. Все с чемоданами и толстенными сумками – я по сравнению с ними со своей единственной сумкой плыву будто бы без ничего. Уж не знаю, чего они с собой понабрали. В новую жизнь надо входить налегке, а не со старым багажом.

Хотя тут вот еще что следует упомянуть: я как-то особо не планировал, что буду делать, когда доберусь до конечной станции своего путешествия. Первоочередной целью было попасть в Изнанку, и я почти ее достиг, а остальное вроде бы мелочи. Вернее, мелочи казались таковыми раньше, но теперь, когда до острова было рукой подать, мелочи раздались в размерах и стали подозрительно похожи на проблемы… Ай, к черту. Потом буду ломать голову.

IX

Минут через двадцать мы, наконец, приплываем. Народ тут же, только опускается трап, валит на причал, а с причала – на вокзал неподалеку. Я – за ними. Мы топаем к подножью длинного, как стена, холма. Других построек на острове, кроме, собственно, самого причала и здания вокзала впереди, не видно. Выглядит остров от этого необжитым и даже каким-то диким.

На вокзале я терплю длиннющую очередь, прохожу досмотр, который в отличие от остальных путешественников занимает у меня не больше минуты, и наконец залезаю в дожидающийся поезд. Поглядывая на билет, отыскиваю свое место, сажусь и запихиваю сумку под кресло. Облегченно выдыхаю. Почти! Еще часок – и буду там.

Вагон заполоняют звуки располагающихся пассажиров, какие-то скрипы, кряхтение, щелчки; то и дело слышно самые разные слова на самых разных языках – что, типа, неудивительно, люди-то здесь собрались со всего света, только кажется от этого, как будто я нахожусь на базаре. Вскоре являются и мои попутчики и, расположив свои чемоданы, рассаживаются.

И вот мы ждем. Ждем чего-то, непонятно чего, и ждем. За окном на перроне уже никого не видать, а мы все ждем. Когда я был предельно близок к тому, чтобы выразить вслух свое недовольство, поезд таки трогается. Перрон уплывает назад, поезд въезжает в тоннель.

Добрую минуту нас окутывает почти полная темнота, ни фига не видать, а затем в вагон как хлынет свет, все аж глаза защурили – я так и вовсе зажмуриваюсь. В общем, промаргиваюсь хорошенько, привыкаю немного к новой яркости, гляжу в окно и вижу: снаружи огромная дыра. В смысле, буквально – прямо в острове. Причем глубокая, судя по всему; как жерло в вулкане с той лишь разницей, что это ни разу не вулкан. Железнодорожные пути (если их правильно так называть) идут прямо к дыре и спиралью спускаются по ее внутренней поверхности, как пружина.

– Пристегнись, – вдруг слышу чей-то голос рядом.

Я поворачиваю голову и понимаю, что это мужик, сидящий напротив меня. Серьезный он какой-то, хмурый. Похож на профессора или там ученого – умника, в общем, – весь худосочный такой, скукоженный и с круглыми очками на носу.

– Пристегнись, – повторяет он, – если не хочешь заработать шишку на голове.

– Не хочу я, – говорю, но, блин, не понимаю, про что он мне втирает. – С фига ли у меня шишка должна взяться?

– А ты не знаешь? – говорит он, и морда хитрая такая, аж дать по ней хочется.

– Я бы на твоем месте послушалась его совета, юноша, – влезает в наш разговор какая-то телка, что сидит слева от меня. Это именно что телка, женщиной у меня ее назвать язык не поворачивается. Не в обиду сказано, я женский пол уважаю и все такое, просто такое вот впечатление возникло об этой «особе».

Короче, я так и не догнал, про какую фигню мне говорят. Моментом позже я замечаю, что все пристегнуты, а на специальном табло снизу оконной рамки горит соответствующий значок, и тоже пристегиваюсь.

Мне надоедает пялиться в окно, и я принимаюсь рассматривать внутренности вагона. Вагон как вагон, чесслово, сказать так-то особо нечего. Попутчики тоже скучные, я имею в виду, внешность у них скучная (в принципе, то же самое можно сказать и про меня), каждый занимается своим делом: кто книжку читает, кто дремлет, телка все что-то свои крашеные ногти ковыряет; долго я попутчиков не рассматривал, потому что это, типа, невежливо и все такое прочее.

Потом мне на глаза попадается кармашек на стенке, ну, как в самолетах, в такие еще журналы всякие кладут, а в этом находится буклет. Ну я от скуки вытаскиваю его и начинаю читать. Буклет этот для туристов, то есть не для меня, однако в нем содержится кое-какая любопытная информация. К примеру, туристов водят в походы в так называемый Лес (да-да, именно с большой буквы), а еще у них в городе есть некий диковинный базар, который «непременно должен посетить каждый гость Фларба». Я на такие вещи не падок, но, тем не менее, делаю в голове мысленную пометку. Просто так, на всякий случай.

Вдруг чувствую: голова тяжелеет, пухнет, будто кровью наливается, и пульс стучит в висках. Ремни впиваются в плечи. Мне кажется, что я падаю, – но я умом понимаю, что не могу никуда падать, я сижу ровно и не шевелюсь. Это странное ощущение исчезает так же резко, как появилось, оставляя меня в легкой растерянности.

– Почувствовал? – говорит профессор, и зеньки у него опять хитрые.

– Почувствовал… – отвечаю я и понимаю, что морда у меня, наверно, выглядит глупо. Возвращаю буклет обратно в кармашек.

– Поезд только что перевернулся, – сообщает профессор.

– В смысле перевернулся?

– В прямом. Теперь мы едем как бы вверх ногам относительно остального мира, – говорит он, и причем на полном серьезе, в глазах уже ни хитринки. У меня, естественно, на это возникает естественная реакция:

– Чего-о? Ты гонишь.

Женщина, то есть телка рядом со мной, хихикает, но ничего не говорит. Профессор добавляет:

– Чистая правда, – и кивает, как бы придавая словам веса.

– Да где это видано, чтобы поезд верх ногами ехал! – я ему не верю. Он просто надо мной угорает; понял, что я новичок и не шарю ни фига, вот и прикалывается, хрыч старый.

– Здесь и видано, – спокойно отвечает он. – Мы сейчас пересекли границу.

– Подожди! Я ни черта не догоняю!

– Посмотри-ка в окно.

Я и смотрю. И с удивлением обнаруживаю, что поезд уже не спускается, а поднимается, и рельсы его, блин, тоже поднимаются! На фиг, теперь я стал догонять еще меньше…

– Что происходит? – спрашиваю я, уже начиная сердиться. – Объясните мне нормально, харош вокруг да около ходить! Зачем мы перевернулись?

– Мы пересекли границу двух миров. Теперь мы в Изнанке, а в Изнанке привычные нам законы природы работают по-другому или не работают вовсе, – говорит профессор.

– Ты, на фиг, не ответил на вопрос, дядь. Прямо скажи.

– Гравитация здесь работает иначе. Понимаешь? Она инвертированная. Поэтому я и говорю, что мы вверх ногами.

– А-а… – выдаю я междометие, когда до меня начинает медленно доходить. Мозг от поступающей информации заклинивает капитально. Когда он все-таки ее переваривает, и к нему возвращается способность мыслить, я сразу же возражаю:

– Но ведь это антинаучно!

– Антинаучно что? – приподнимает профессор бровь.

– Всё! – говорю. – Город там внизу… ты хочешь сказать, его построили на потолке?

– Это я и пытаюсь до тебя донести, – отвечает он. – Только там это не потолок, а земля.

Мне кажется, что в его интонации мелькает усталость от нашего разговора. Ну а что? Я не виноват. Не каждый день с таким сталкиваюсь все-таки. Он, может, туда-сюда постоянно гоняет и вообще работает в Изнанке, а я тута в первый раз. Будь добр потерпеть мои вопросы. Хотя, может, он и до меня таких, как я, натерпелся.

– Все равно бред какой-то, – говорю. – Почему здесь другая гравитация? Разве такое возможно? – Я пока еще не забыл, что учил в школе, и знаю, что говорю. Ну, как бы. Я, конечно, не яйцеголовый, но и дурачком, который во все легко верит, себя не считаю.

– Это хороший вопрос, и на него сейчас тебе не даст точного ответа ни один ученый, – серьезно говорит профессор. – Потому я и сказал, что Изнанка – это уникальное место со своими законами. Пока нам остается довольствоваться только гипотезами.

– То есть, типа, я должен просто принять это как есть.

– Ты можешь не верить мне, если хочешь, но реальность такова, что в Изнанке относительно остального мира ходят по потолку. И наоборот: во всем мире относительно Изнанки ходят по потолку. Смотря что принять за точку отсчета.

– Да-да, дядь, понял.

– И называть антинаучным то, что ты не можешь понять, мне кажется невежественным, – продолжает вещать профессор. Его, я смотрю, понесло. – Это я говорю не применительно к тебе, а в целом. Наша наука невежественна, раз Изнанка не вписывается в наши модели и аксиомы, вот что я хочу сказать. Мы невежественны и не способны ее понять. Но когда-нибудь поймем. Человек всегда докапывается до истины в конце концов.

Профессор едва заметно улыбается сухими губами. Не-е, я ничего говорить не буду. Все равно ничего умного по этому поводу добавить не могу. Такие темы точно не для меня.

Мы сидит молча немного, а потом у меня возникает вопрос.

– Раз уж ты такой всезнайка, дядь, – говорю, – может, расскажешь тогда, откуда взялась эта Изнанка?

Он посмотрел на меня как на придурка, чесслово.

– Ты и этого не знаешь? – спрашивает он, и его бровь всползает на широкий и умный-преумный лоб. – Что ты тогда здесь делаешь, если ничего не знаешь? Как ты вообще оказался в этом поезде?

– Ну, меня сюда, типа, тянуло, – говорю.

– И все?

– И все.

– Должна быть причина, почему тебя сюда тянуло.

– Нет никакой причины.

– Так не бывает.

– Инвертированная гравитация, значит, бывает, а того, что у меня нет какой-то особой причины, чтобы сюда приехать, – такого быть не может, ага.

– Потому что у всего происходящего в мире есть причина. Даже у каждой мелочи – вот клетки в нашем теле заняты своим делом, потому у них есть цель – поддерживать жизнеспособность. Ну а ты… раз ты бездумно приехал сюда, потратив на путешествие немало денег, то… я даже не знаю, что сказать.

– Говори как есть.

– Странный ты человек.

Это он еще мягко выразился. Понятно, что он про меня думает.

– Есть такое, не буду отрицать. Сидел как-то, в носу пальцем ковырял, а потом раз и думаю: надо бы в Изнанку съездить.

Профессор вежливо улыбается, видимо, думая, что я шучу. А я не шучу, на фиг, все примерно так и было, разве что про ковыряние в носу сказано для красного словца. Правильно он говорит, что у всего есть причина. И причину ему я уже назвал: меня тянуло. Нет, не так. ТЯНУЛО. Почему – не имею ни малейшего, блин, понятия. Но надеюсь в ближайшее время это выяснить.

– Ты, кстати, – говорю, – мне так и не ответил, дядь.

– Пожалуйста, хватит меня называть «дядей», – терпеливо отвечает профессор, прочистив горло.

– Лады, дядь, – пожимаю я плечами. Не нравится – так не нравится. – А что с этой дырой-то? Откуда она взялась?

– Этого тоже тебе никто точно не скажет. Остров был всегда, а вот «дыра», как ты говоришь, в нем появилась лет девятнадцать назад. Как и почему – теорий, опять же, великое множество. Многими принято считать, что во всем виновато землетрясение, даже несмотря на то, что сейсмологи ничего подобного в этой местности не фиксировали.

А ведь мне столько же лет, сколько и дыре! Забавное совпадение. Вслух я об этом, естественно, не говорю. Кому какое дело, правильно? Да и звучит это как-то даже странно. Пофиг.

– Мы сейчас, получается, – говорю, – не под землей даже, а под водой?

Профессор облизывает губы, призадумывается, похоже, что-то прикидывая в уме, а затем равнодушно говорит:

– Мы преодолели большую часть пути, так что, полагаю, мы находимся прямо под океаном.

Когда я это представляю, то конкретно офигеваю. То есть на какую мы глубину уже опустились? Сколько тут километров? Десять? Ну, вряд ли столько же, сколько во Всемирной впадине...

– И, типа, что тогда получается? Это какое-то подземелье? Э-э… подводье?

– Огромная пещера. Насколько огромная, еще никто ее не измерил.

А я ведь и вправду не имею ни малейшего представления, в какое место попал. Все эти люди: этот дядька, другие два попутчика, старательно изображающие, что не слушают наш разговор, тетка с ногтями, остальной вагон – все они исследователи, ученые, туристы, археологи, геологи, биологи, барыги, может быть, какие, и черт знает, кто еще. А я кто? Буквально никто. Будто бы по случайности здесь оказался – но нет. Какая-то неведомая сила в моей душе хотела, чтобы я прибыл сюда. Может, этой силой было любопытство, которое я сам до сих пор не осознал. Не знаю. Не психолог я, чтобы себе психоанализ проводить.

Профессор глядит в окне куда-то вверх, откуда источается яркий белый свет, и говорит:

– Ну вот, почти приехали. Уже и подъем к вокзалу видно. – Он поворачивает голову ко мне и смотрит внимательно: – Как тебя зовут, кстати?

– А зачем тебе мое имя?

Его, кажется, озадачивает мой вопрос.

– Мы говорим почти всю дорогу, но все еще не представились друг другу. Вот я и хочу исправить сию оплошность. Тем более, может, еще встретимся. Я в музее здешнем работаю, вдруг заглянешь. – Он протягивает мне руку. – Меня зовут Спенс.

– Приятно было поболтать, дядь Спенс, – несильно пожимаю я ему руку. Имя свое, однако, я так и не называю. Не очень мне и хотелось это делать. Не люблю я его. Банальнейшее из имен. Как только родители додумались меня так назвать, не представляю. Хотя, наверно, и не думали они особо. Просто выбрали то, что первое пришло им в голову, вот и вся история, на фиг.

Профессор, то есть теперь уже Спенс, смотрит на меня изумленно, будто я плюнул на ладонь перед тем, как пожать руку, но ничего не говорит. Телка хмыкает, будто над нами, но, зыркнув на нее, я понимаю, что дело в буклете. Что-то там, видимо, есть смешное.

Оставшуюся часть пути – а это еще где-то пять минут – мы сидим молча. Потом в окне показывает вокзал и, наконец, поезд останавливается. Я тут же отстегиваю ремни, вытаскиваю сумку из-под сидения и, пока остальные корячатся со своими чемоданами, выскакиваю наружу.

VIII

Приехал! Встречай, Изнанка. Глубокий вдох – и медленный выдох. Тутошний воздух, в общем-то, не отличается от тамошнего, с поверхности. По крайней мере, не воняет солью, что уже замечательно. Тут в моей голове всплывает вопрос: а почему вокруг так светло? Хорошая мысль, голова. Мы под землей, а значит, солнцу здесь неоткуда взяться, правильно? Правильно. Поэтому я гляжу вверх, откуда источается странный свет, и вижу: высоко-высоко, на потолке, горит что-то ярко-белое, будто кристаллы. И кристаллов этих немерено, целый ковер, тянущийся во все стороны. Как присыпка на пирожном.

Но это не единственная мысль, которая приходит в голову. Вместе с нею и приходит другая, куда менее приятная. И «приходит» в данном случае – слово очень и очень мягкое. Она натурально сваливается. Обрушивается. Я достиг конечной точки своего длиннющего путешествия. А что, блин, делать дальше? Ага, вот оно самое – время ломать голову. Подкралось, черт возьми, незаметно.

Люди спешат кто куда, а я стою на месте, задумавшись, и они обтекают меня, как вода в реке обтекает выступающий камень. Итак, прежде всего, сколько у меня остается денег? Расстегиваю сумку, нащупываю во внутреннем кармане деньги, достаю купюры и пересчитываю. Негусто. Ой негусто. В ужасе убираю обратно. Без понятия, какие во Фларбе цены, но есть у меня сомнения, что этого хотя бы на день хватит. На крайняк можно перекантоваться на вокзале, но… Проклятье. Как же я не подумал заранее? Вот реально: не хочу оправдывать этим собственную недальновидность, которая опасно граничит с тупостью, но будто какая-то неведомая сила притащила меня сюда, невзирая на все побочные «что?» и «как?».

Ладно. Самобичеванием тоже делу не поможешь. Надо что-то придумать.

Основательно напрягаю извилины; думаю минуту, значит, думаю две, однако ничего путного на ум никак не идет. Перрон полностью пустеет, пока я рожаю светлую мысль. Ну и короче, вот, родил: если ничего до вечера дельного не придумаю, тогда переночую на вокзале. А пока схожу на базар, может, там смогу что-нибудь полезное узнать.

Выхожу я, значит, с вокзала и замираю от офигевания. Челюсть непроизвольно отвисает. Виной тому – стены, которые возвышаются над крышами города. Крепкие, монотонные и непоколебимые, прямо как фаланга древних воинов, закрывшихся щитами. В них, наверно, метров тридцать высоты, если навскидку, а может, даже и больше, все-таки я далеко от них нахожусь. Кручу головой по сторонам: кажись, стены эти окружают собой весь город. И сразу же невольно всплывает вопрос: а для чего? Или даже – от чего?

Ладно, это я отвлекаюсь. Все вопросы потом. Смотрю – женщина идет мимо, ну я ее и окликаю. Пытаюсь спросить дорогу, но она оказывается иностранкой, и общего языка мы не находим. С другими прохожими мне везет больше, и благодаря их помощи вскоре я добираюсь до базара.

Не вздохнуть и не протолкнуться – вот каково на базаре. Народу немерено, все что-то кричат, как умалишенные, говорят без остановки, смеются, кашляют, рычат, шмыгают – все это смешивается в единую какофонию, от которой голова идет кругом, и, наверно, даже если ты глухой от рождения, на фиг, тебе это несильно поможет.

Хотя если абстрагироваться от вездесущего шума и постоянно норовящих тебя подпихнуть людей, были на базаре и кой-какие интересности. То есть, типа, благодаря этим интересностям я и смог абстрагироваться. На лавках тут и там торгуют всякими разными безделушками. Вернее, безделушками они показались на первый взгляд, однако на деле они были чем-то куда более необычным; за одну такую штуку при мне какой-то старикан заплатил баснословную цену и при этом остался счастлив, как ребенок, получивший долгожданную игрушку.

Потолкавшись в толпе, я захожу в случайную палатку. Тут чуть потише. На прилавках также разложены непонятные штуки, отдаленно напоминающие окаменелости. Я подхожу к ним, разглядываю. Затем краем зрения замечаю, что продавец с пузом тоже меня разглядывает.

– Что вы продаете? – подняв глаза, прямо спрашиваю я, чтобы не тратить ни его, ни свое время.

– Все, что видите, то и продаю, – лениво отвечает продавец, и по его обвисшей морде так и видно, что ему со мной общаться в падлу. Ну, это, полагаю, до первого звона монет. Это я уже понял, пока по базару гулял.

– Ты меня не понял, дядь, – говорю, – в смысле, что это за штуки у тебя лежат? Никогда подобного не видал.

– Из-за стен рейнджеры притащили. Там этого барахла навалом.

Из-за стен, значит? А что там такого за стенами этими? Так я продавца и спрашиваю, однако он нахмуривает пышнющие, как гусеницы, брови и бурчит:

– Покупать будешь?

– Да я просто смотрю. Можно же?

– Всем просто смотрящим дорога в музей, – говорит, павлин важный. – На базаре покупать надо.

Были бы у меня деньги еще, чтобы покупать. Знал бы я еще, что, собственно, покупаю!.. Ну и разглядываю я, значит, товары дальше, и глаза в какой-то момент цепляются за штуку на краю прилавка, самую крупную из всех. Она напоминает диковинный механизм с множеством сплетающихся между собой трубочек; почему-то мне кажется, что если в трубочки подуть, то они издадут мелодичный звук.

– Слушай, дядь, – говорю, – а что это у тебя лежит?

– Мне откуда знать? – невозмутимо отвечает он вопросом на вопрос.

– Ну ты же, типа, продавец. Должен знать, что продаешь.

– У нас в Изнанке все наоборот.

– О.

Это у них, надо понимать, универсальный ответ на любые случаи жизни, и услышу я его еще не раз.

– Дядь, у меня вот еще вопрос: где у вас можно по-быстрому заработать денежек?

Продавец задумчиво чешет плохо выбритый подбородок, а затем изрекает:

– Напросись к кому-нибудь в экспедицию. Люди всегда нужны.

– А сколько за это можно получить?

– Достаточно… если повезет. Найдешь какую-нибудь реликвию или артефакт, приноси мне, я заплачу.

– Ништяк! Спасибо, дядь. Я бы купил у тебя что-нить, чесслово, да только денег нема совсем.

– Я и так уже понял.

Выскакиваю из палатки, и на меня снова нахлынивает волна базарных звуков. На этот раз к общей какофонии я прибавляю свой голос; кричу: «Хочу в экспедицию! Возьмите в экспедицию!» Приходится надрывать глотку, чтобы голос не утонул среди сотни, если не тысячи, других.

Зову я, в общем, зову, да никто не откликается. Начинаю понимать, что это бесполезно, хочу уже прекратить, тем более что горло совсем офигело, как вдруг передо мной появляются два бугая: один весь из себя такой мощный, костюм на нем того гляди лопнет от мускулов, а у второго вся морда в шрамах.

Тот, что со шрамами, значит, и спрашивает меня:

– Ты в экспедицию хочешь?

– Ага! – с готовностью киваю я. – А в чем суть, собственно?

– Суть простая: идем туда, куда еще никто не ходил, хапаем столько, сколько сможем унести, и быстренько возвращаемся обратно, пока не наступила ночь.

– Звучит просто.

– Так оно и есть, – ухмыляется гора мускулов. – Ты, кстати, что умеешь, парень?

Что умею? Хороший вопрос. Заставляет меня замешкаться.

– Честно, – говорю, – так сходу и не могу сказать. Но я быстро учусь! Обещаю, я вас не подведу.

Бугаи шушукаются. О чем они шушукаются, мне не слышно, однако оба они в какой-то момент зыркают на сумку, которая висит у меня через плечо. Я решаю, что нет смысла отнекиваться.

– Верняк, – говорю, – я только что приехал сюда. Я полный профан.

– Да ведь так даже лучше, – громыхает гора мускулов басом. – Ты как чистый лист бумаги.

– Ох уж этот неумолимый дух авантюризма! – смеется бугай со шрамами. – Навевает воспоминания, сам когда-то был таким же… – Он глядит на товарища: – Берем?

– Берем! – уверенно отвечает ему тот. – Сам, тем более, напросился, никто ничего и не скажет…

– Кстати, а что там за стенами-то? – спрашиваю я. – Почему все про них талдычат?

– За стенами непаханое поле возможностей для обогащения, – отвечает бугай со шрамом. – При должной сноровке… и удаче. Но тебе не о чем беспокоиться, мы тебя всему научим.

– Отлично! Когда отправляемся?

– Завтра. Приходи к главным воротам.

Нормально, думаю. До завтра доживу как-нибудь. А там дальше, надеюсь, проблема с деньгами и жильем сама собой рассосется.

– Заметано!

Едва это слово слетает с моих губ, мир перед глазами вздрагивает. Жгучая боль охватывает затылок, и я вдруг понимаю: кто-то отвесил мне знатную оплеуху. Рассерженный, я тут же оборачиваюсь и вижу рядом непонятного хмыря в длинном черном плаще; я, значит, смотрю на него, и он смотрит на меня, как ворон – на людей: свысока и с каким-то даже отвращением в глазах.

– Ты че, совсем с ума сошел, дядь? – говорю.

– Ты с ума сошел, – отвечает хмырь. – С ходу подписываешься на авантюру, из которой еще не факт, что живым вернешься.

У меня внутри будто айсберг образовывается.

– Как это… – спрашиваю я, и голос, предатель, дрожит, – как это… живым не вернусь?

– Ты стены не видел? – хмырь указывает пальцем куда-то влево и вверх, но стен в том направлении не видать. – Думаешь, они просто так тут построены, для красоты? Чтобы туристы на их фоне фотографировались?

А ведь верно. Была у меня такая мысль где-то в подсознании или скорее даже подсознательное понимание, так и не оформившееся в полноценную мысль. Раз есть стены, значит, от чего-то или кого-то за ними прячутся.

– Пропадешь ты там, и никто о тебе не вспомнит, – продолжает вещать хмырь. – Не ты первый, не ты последний. А эти двое тебя с высокой вероятностью хотели использовать как расходный материал. Выживешь – замечательно, можно будет использовать еще раз, нет – ну и не страшно.

То есть не только денег я бы не увидел, я еще и с жизнью бы расстался. Черт побери… Я как-то и не подумал, что народ тут такой… гнилой.

– Вы что, – говорю я бугаям, потирая жгущийся затылок, – реально хотели со мной так поступить?

Ничего не говорят, скоты. Только стоят и лыбу давят, даже не думают оправдываться. Но я почему-то, на фиг, даже не чувствую злобы к ним. То есть они-то скоты, спору нет, но виноват-то я сам. Только благодаря хмырю в плаще я не попался на их наживку.

– Мужик, вовремя же в тебе проснулась совесть, – вздыхает бугай со шрамами.

Он и его товарищ разворачиваются и исчезают в толпе.

– Они, похоже, не очень-то и расстроились, что ты вмешался, дядь.

– Чего им расстраиваться. Другого придурка найдут. Мало вас тут, что ли, – фыркает хмырь. Прямо не в бровь, а в глаз. Все-таки неправильно, наверно, называть его хмырем – он меня, считай, от гибели спас, хоть и гипотетической. Пусть будет «незнакомцем».

К слову, у него черные патлы, осунувшееся бледное лицо, заметные мешки под глазами, длинный нос с бородавкой, руки какие-то костлявые – то есть такому, по идее, доверия возникает даже меньше, чем к тем бугаям. Но не зря говорится: не суди книгу по обложке.

– Спасибо, конечно, что остановил меня, дядь, – говорю, – да только я теперь опять не знаю, что делать. У меня ж ни денег, ни жилья, вот я и хотел напроситься в экспедицию. Но это, гляжу, совсем для отчаянных. Или глу… то есть тех, кого не успели вовремя остановить. Может, подскажете чего, а?

Незнакомец внимательно смотрит на меня, будто изучая. Мне даже становится как-то не по себе, он будто прямо в душу мою заглядывает, минуя окружающие ее мясо и кости.

– Я иногда думал о помощнике, – наконец прерывает он молчание. – Есть вещи, которые бывает трудно сделать в одиночку. Если готов работать за еду и кров, то я возьму тебя к себе.

Нужно соглашаться! Лучшего предложения не будет.

– Мы ведь за стены не будем выходить? – спрашиваю я осторожно. Не хотелось бы наступать на одни и те же грабли дважды.

– Будем, – отвечает незнакомец, не дернув и бровью. – Но недалеко. И только днем. Трав разных да растений нарвать разве что.

– Ну… хорошо, – говорю. Сомневаюсь, что он врет, но я все равно теперь буду гораздо осторожнее. – Если ты не против, дядь, то и я тоже не против.

– Я не «дядя», меня зовут Грегор.

– Грегор, ты не пожалеешь, что взял меня в помощники.

– Будет видно. Тебя как зовут?

Ну вот, опять этот вопрос. Почему всем обязательно нужно знать твое дурацкое имя? Ни одно, на фиг, знакомство без этого вопроса не обходится.

– Как тебя зовут, спрашиваю? – Грегор, кажется, думает, что я его не услышал. – Или у тебя, чудака, имени нет?

– Есть, но я его тебе не назову.

– Точно чудак. И как мне к тебе обращаться тогда? – он слегка морщится. Возможно, это первый знак того, что он начинает жалеть, что взял меня в помощники.

– Как хочешь, так и обращайся, – говорю.

– Тогда привыкай отзываться на «Эй ты!».