Текст книги "Гробовщик. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Горан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Самый высокий повелительно поднял руку. В руках он держал автомат Калашникова, от наушника в правом ухе ко рту тянулся поводок гарнитуры. Было в нём что-то от замашек от киношного полицая времён войны.

– Стоять, – голос высокого был с барской ленцой.

Я натянул поводья, Малой и Здоровяк замедлили лёгкий бег, остановились. Скосили глаза на незнакомцев, шумно вдыхая воздух.

– Ты кто? Что у тебя в телеге? – тем же голосом продолжил высокий.

Не дожидаясь ответа, два его спутника двинулись в обход моей упряжки.

Я тщетно сверлил незнакомцев взглядом. Ни-че-го. Знания были от меня закрыты.

Вот те раз! Оказывается, не всех в Зоне я могу читать, как открытую книгу.

– Я из лагеря учёных, – наконец сказал я. Главарь вздрогнул. Ствол его «Калаша» нацелился мне в голову. – Везу им образец.

– Дюшес, – один из «камуфляжных», тот, что слева вытянул шею, заглядывая в окошко «саркофага». – Тут ещё один. То ли «сотый», то ли «двухсотый». В каком-то гробу.

– И говорящий мутант, – добавил старший. – Это где ты так по-человечьи кукарекать намастырился?

Я не знал, что ему ответить и просто пожал плечами.

В это время один из его спутников бесцеремонно влез на мою повозку и потянул крышку «саркофага» вверх. Та с чмоканьем открылась и Толик Троячка показался ему во всей красе. «Камуфляжный» тут же отпрыгнул в сторону:

– М-м-мать! Дюшес, глянь, что у него!

Старший, не сводя с меня ствола автомата, резко спросил:

– Что там, Гога?

– У «сотого» из пуза корень какой-то торчит. Обломанный. И кровища.

– Слышь, неведома зверушка, – обратился ко мне Дюшес. – Твоя работа?

– Я не зверушка, – устало сказал я. – Я из лагеря учёных. Что под Буштыном. А это Толик Троячка из Южного лагеря. Он спорами Чёрного бамбука надышался.

– Нет, ты – зверушка, – усмехнулся высокий и повторил. – Зверушка. Только ты сам ещё не осознал это. И бомжара этот… Он человеком может и был, но до того, как у него вот эта херня появилась…

В этот момент Здоровяк взрыкнул и угрожающе дернулся на близко подошедшего «камуфляжного». Тот попятился:

– Баркас, отставить! – только окрик старшего предотвратил пальбу.

– А чего тянуть? – проворчал остановленный им Баркас и вытер пот со лба.

– Видишь, – это уже мне. – Как твои «лошадки» на людей кидаются? А ты ими правишь, и они тебя слушаются. Как думаешь, займи я твоё место, далеко они меня увезут?

Я промолчал, представив картину.

– Вот-вот, – прочитал мои мысли Дюшес. – И кто ты после этого? А то, что ты ясно свои мысли выражаешь, ещё не делает тебя человеком. С Изломом встречался? Какие он речи толкает прежде чем начинает своего собеседника потрошить – заслушаешься! Кстати, не боишься в аномалию втюхаться на своей таратайке?

– «Лошадки» их чуют и обходят, – ответил я и сам спросил. – Что теперь?

– По инструкции, я должен вас прямо здесь на ноль помножить, но мы сделаем по-другому. У нас на болотах есть что-то типа лаборатории. Подвезёшь моих напарников, а там тебя примут, обследуют…

– Вскроют, – в тон ему сказал я.

– Ну почему сразу – вскроют? – улыбнулся Дюшес. – Ты нас на своей телеге ещё в самый реактор завезёшь.

– Баркас, Гога, – сменил он тон. – Сопроводите этих до двенадцатой точки. Гога, дорогу не забыл? А я пока тут… Ну вы в курсе. Встречаемся в Стечанке сегодня вечером.

Дюшес шагнул было от повозки, но вдруг остановился.

– Ты это – пистолетик свой пока мне одолжи, – сказано это было с добродушной улыбкой, но я видел – он отнюдь не шутит. – А-то он тебе бок натирает. Да и ребятам моим поспокойнее будет. Вдруг на тебя помутнение найдёт…

– Больше ничего нет? – недоверчиво прищурился мой собеседник, когда я отдал ему «Макаров».

Я с усталым безразличием пожал плечами, мол, ищи.

– Ладно, – наконец сказал Дюшес. – Трогай тогда, зверушка. Как-нибудь прокатишь меня с ветерком.

6. Айн, цвай – полицай (окончание).

– Ненавижу любителей, – сказал Гога.

Он сидел на повозке, за моей спиной и ронял слова в окружающее пространство. Сначала я думал, что это он с Баркасом разговаривает, потом, что со мной. Но Баркас молчал, а моего ответа Гоге и не требовалось. Так что, похоже, говорил он просто так, чтобы не молчать. По-моему он ещё и ногой покачивал, как маленький мальчик. Ствол его автомата почти упирался мне в спину.

Здоровяк и Малой тащили телегу куда-то, судя по солнцу, на северо-запад. Толик по-прежнему был без сознания. Может это и к лучшему…

– Насмотрелись боевиков и думают, что если пуля попала в кого, так он тут же теряет сознание и кулём валится на пол, – не умолкал Гога. – А противник и не думает падать. Сам видел, как Лёха, кореш мой, с тремя пулями в груди прожил ещё полчаса, пока я его до больницы вёз. Причём в Приёмный покой он сам зашёл. А оттуда уже вперёд ногами, – голос рассказчика на миг погрустнел, но только на миг. – Или другой случай. Один отморозок со сквозной дыркой в голове, мы думали – остывает уже, нож вытащил, Репе под колено – раз! – и связки порезал.

– Здесь налево, – скомандовал Гога. Я потянул повод, поворачивая в указанную сторону, и он продолжил. – Так что даже в голову – ещё не факт. А эти слюнтяи, как увидят, что жизнь не кино – сразу полные штаны. И ну палить. Не умением, так числом взять. Глаза на выкате и уже не различают: где свой, где чужой… И невдомёк этим паразитам, что вид своей крови делает врага ещё опаснее. Опять же – рикошеты, если в помещении. Короче, там, где нужно было улучить момент и двумя тремя выстрелами решить вопрос, они устраивают бойню.

– Ну всё, – вдруг сказал Гога. – Приехали.

Я потянул вожжи на себя, останавливая упряжку.

Дорога, вильнув на повороте, упиралась в огромное, сколько видит глаз, болото, утыканное редкими почерневшими деревьями. Но не заканчивалась, а продолжалась, круто уходя под воду. Наверное, здесь не так давно просел участок суши. А может, ездят по ней в самый омут некие местные обитатели по своим странным делам.

Зона. Чего здесь только случается.

– Слезайте, – скомандовал Гога.

Я спрыгнул с облучка и оглянулся.

Гога уже без опаски открыл крышку «гроба» и ткнул Троячку прикладом в бок. Раз, другой. Тот замычал.

– Живой? – хмыкнул наш конвоир. – Слезай. Приехали.

Толик застонал, завозился. Попытался сесть.

– Где я? Куда приехали? – переспросил он, слепо вертя головой. – Уже лагерь? Где мы?

Одну руку он прижимал к животу, другой тёр лицо.

– Приехали-приехали, – весело подтвердил Гога. И уже мне: – Помоги ему.

Пока я возился с Троячкой, «камуфляжный» достал из кармана яблоко и сочно им захрустел.

– Хочешь? – протянул он ещё одно Баркасу, тот отрицательно мотнул головой.

– Давайте вперёд, – скомандовал Гога невнятно, когда я помог Толику, тот почти висел на мне, стать на землю.

– Куда? – не понял я. – К воде?

– К воде, – легко подтвердил Гога. – Сейчас паром прибудет.

Я взял бродягу под руку, и мы подошли к самой кромке болота. Было до звона в ушах тихо, ни плеска, ни шелеста, ни кваканья.

– Что происходит? – не унимался Толик. Он всё время пытался обернуться на ходу. – Где я? Кто вы такие?

Огрызок яблока просвистел у моего уха и плюхнулся в воду.

Осознание того, что вот-вот произойдёт, пришло ко мне одновременно с двумя, почти слитными, щелчками предохранителей за спиной.

Я машинально подтолкнул Троячку вперёд, тот по инерции пробежал несколько шагов, споткнулся, рухнул в мутную трясину. Не успел я последовать за ним, как сзади застучали автоматные очереди. Три пули ударили мне в спину. Четвёртая, я уже падал в болото, насквозь пробила голову.

Я взмолился, что бы тут оказалось достаточно глубоко, и мои молитвы были услышаны: снизу пахнула холодом чёрная бездна омута.

Мутная вода сомкнулась за спиной, скрыла от солнечного света, но не от пуль. Еще две настигли меня: одна разорвала ухо, другая перебила левую руку. Рядом дергался тоже раненый Толик Троячка. Погружение было для него неожиданностью, он не успел глубоко вдохнуть и теперь пытался всплыть. Я схватил его за широкий армейский ремень, придержал, получив локтем в лицо. Вода стала рыжей от нашей крови.

А на берегу и не думали успокаиваться. Снова глухо застучали автоматы.

Вот и всё, – подумал я, ожидая, когда же начнёт угасать сознание. Было больно, отчаянно хотелось дышать. Рядом корчился тонущий бродяга. Я почувствовал, что он вот-вот сдастся и наберёт полные лёгкие болотной жижи. Попытался, была – не была, вытолкнуть его на поверхность, но Троячка намертво вцепился в мою руку. Пришлось и самому грести навстречу солнцу, теряя остатки сил.

В этот момент над нами промелькнула чья-то большая тень, вода вокруг вскипела, раздался яростный рёв. В ответ автоматы, будто взбесились, выдав по длиннющей очереди.

Когда я таки вынырнул, вокруг меня вились в воздухе и лупили о поверхность вспенившейся воды, похожие на водоросли, толстые и тонкие щупальца. Казалось, их было тысячи. Несколько штук тут же прилипли к моим рукам и спине.

И, не успел я осмотреться и надышаться таким вкусным воздухом, меня вдруг рвануло и снова понесло куда-то болотную бездну. Хорошо я как раз вдох успел сделать.

Скорость движения была такая, что у меня голову подбородком прижимало к груди. Плюс вращение. Через пару секунд я уже не понимал, где верх, где низ. Поэтому когда меня выбросило на поверхность, я не сразу понял, что лечу над водой. И лишь грянув на берег и пропахав по траве метров пять, до меня дошло – суша. Рядом грузно рухнуло тело несчастного Толика. Он тут же скрючился, держась за торчавший из живота обломок колючки, и громко заскулил.

Это что же выходит: Липучка, он же «Дерьмомёт», нас спасал что ли?

Чудны твои дела, Господи…

Болела простреленная голова, изувеченное ухо, рука, спина. Я попытался сесть, но в руках и ногах была такая слабость, что не получилось даже пошевелиться. Поэтому я только мог наблюдать, как ко мне приблизились детские ноги, обутые в поношенные сандалики.

– Опять вляпался? – услышал я знакомый голос.

Генка, он же Колька, он же Санька присел рядом, заглядывая мне в глаза.

– Не терпится тебе на Тот Свет, – сказал он со вздохом.

Мальчик порылся в карманах своих шорт, достал из одного крохотный пузырёк с содержимым насыщенного тёмно-синего цвета. Колпачок на пузырьке заканчивался эдакой пипеткой. Генка, пускай он будет всё же Генкой, приоткрыл мне рот и капнул в него несколько капель своего снадобья.

Рот, затем гортань и желудок обожгло так, будто в них влили кипящий свинец. Перехватило дыхание. В глазах потемнело. Окружающее пространство поплыло, теряя очертания, и вдруг навелось на такую резкость, что у меня заслезились глаза. Рывком вернулось ясность мышления, мышцы, все до одной, снова были мне послушны. Ранен? Кто? Я? Да привяжите кольца к Небу и Земле и дайте их мне…

Я без малейшего усилия сел и осмотрелся. Из отверстия в правом виске потекла и тут же свернулась, запечатывая отверстие, струйка крови.

Слева, сколько хватало взгляда, тянулось знакомое болото с редкими почерневшими деревьями. Справа возвышался берег, поросший кустами ивняка, а далее – стояли высокие сосны.

– Это транк, – пояснил мальчик. – Его действия хватит ровно на час. Потом действие начнёт ослабевать и ещё через полчаса, ты снова и пальцем пошевелить не сможешь. Так что хватай своего учёного и тащи в ту сторону.

Генка махнул вдоль берега.

– Там за кустами дебаркадер. Доктор. Он поможет, – продолжил он.

– Что ж и ему не капнешь своего транка? – спросил я.

– Ему нельзя, – сказал мальчик и достал из кармана новый пузырёк. На этот раз с мутно-жёлтым содержимым. – Скажешь Кораблёву, что бы дал ему вот это. Три капли. Как перестанет тошнить кровью, ещё две. Понял?

Я кивнул головой.

– Тогда ступайте, – сказал Генка. – Время дорого.

Я перехватил руку Толика через плечо, обхватил его за талию и поволок в указанную сторону.

– Стой, – вдруг окликнул меня мальчик. Он догнал меня, немного поколебался, но всё-таки спросил. – Почему они в вас стреляли?

Я криво усмехнулся. Какой же ты, по сути, пацан, как бы ни пыжился.

– Потому что им за это ничего не будет, – ответил я, потащил Троячку дальше.

И проснулся…

7. Явь.

Ничего себе сон!

Дождь закончился. В каюте пусто. Я встал с кровати и потянулся. Однако – выспался. Интересно, сколько я здесь пролежал? Выглянул в коридор. Кораблёва нигде не было видно. Наверху с артефактом возится? Вот нечего ему делать.

Я вышел наружу и глубоко вдохнул влажный воздух. На носу, свесив ноги за борт, сидел Генка. Одет он был в прозрачный целлофановый дождевик с капюшоном, в руках держал пластиковую телескопическую удочку. Рядом стоял его верный фонарь. Стекло в фонаре было склеено скотчем.

– Клюёт? – спросил я, присаживаясь рядом.

– Да какая тут рыбалка, – махнул рукой мальчик. – Одни лягушки.

Я глянул на воду. Тоненький красный поплавок стоял неподвижно.

Голову вдруг пронзила резкая боль. Я схватился за висок. Шрам. Вроде не было никакого шрама…

Вдруг вспомнился сон. Гога, молчаливый Бекас. Расстрел.

Снова потрогал шрам на виске.

– Так это на самом деле было?

Мальчик косо на меня глянул:

– Нет.

Я с облегчением выдохнул, но Генка продолжил:

– Это с тобой ещё будет. Возможно. Тебе решать.

Я помолчал, пытаясь понять, а мальчик продолжил, меняя тему:

– Ты Кораблёва не увози отсюда. На «Янтаре» ему теперь жизни не дадут. Пусть он пока здесь побудет.

– А здесь он что делать будет? – спросил я. – Где жить? В гнилье этом? А питаться чем? Лягушками?

– Этот дебаркадер раньше принадлежал Чернобыльской санэпидемстанции. Он, по сути, плавучая лаборатория для анализа подконтрольной акватории. На втором этаже полно всяких спиртовок, реторт и прочих научных штуковин. Я как показал их Кораблёву, так он про всё забыл. Возится теперь, колбы до дыр протирает, да план опытов составляет. А с едой ты ему пока поможешь.

Генка вынул из кармана шорт и протянул мне предмет, похожий на искусственный глаз.

– Это «Проектор», – сказал он. – При активации показывает семнадцать минут произвольно выбранного прошлого точки активации. С привязкой, естественно – нафига вам в пустоту пялиться. Радиус перспективы 240 градусов, глубина, при отсутствии препятствий, полтора километра. Разброс от одной до полуторы тысяч лет от текущего времени.

– А как его активировать? – спросил я. – Я к тому, что если на «Янтаре» спросят…

– А вот не скажу, – ухмыльнулся Генка. – Пусть ваши умники сами репы почешут. Да ты не переживай. Они и так за эту штуку тебе не то, что продукты, душу продадут. А на дальнейшую перспективу, возьмёшь у Кораблёва записку, чтобы выдали тебе в пользование «гроб». Будешь в нём покойников сюда и на «Янтарь» возить. Всё лучше, чем на коротком поводке у Ломтя сидеть.

Я подумал и согласно кивнул.

– И ещё, – сказал Генка снова порылся в кармане шорт, бездонный он у него что ли, и протянул мне булавку с кроваво-красной бусинкой на конце. – Возьми. Если ещё раз нарвёшься на тех, кто захочет тебя расстрелять, воткни её в землю. Да каблуком поглубже. А сам беги оттуда. Минуты две у тебя будет.

– Так мне и дадут убежать, – хмыкнул я.

– Ты не понял. Это у тебя будет две минуты. А у твоих расстрельщиков – секунд пять. Может – семь. А потом им не до тебя станет.

– В смысле? – не понял я.

– А вот воткнёшь – увидишь. Ладно, – Генка резко подсёк удочку, на конце которой был не крючок, а что-то похожее на надраенный медный пятак. – пошли к Кораблёву. А-то он сейчас огонь трением своих пробирок добудет. Дебаркадер спалит.

И мы пошли к Кораблёву.

8. Легенда о Гробовщике.

– И чего мы тут торчим? Утром бы вышли, давно бы в лагере были.

– А с Ленчиком как? Здесь бросим?

– Нет, блин, давай рядом ляжем и сдохнем за компанию.

– Ты, Муха, не жужжи. Киров сказал ждать, значит будем ждать.

– Так ведь время идёт, не дай Бог Выброс грянет.

– Не мельтеши. К обеду двинем. Сдаётся мне – Гробовщик по его душу пожалует.

– Какой Гробовщик? Это же сказочка. Типа, ездит по Зоне эдакий мутант, как по Бродвею. И гроб с собой возит. Железный.

– Ну ты дятел! Никакой он не мутант. Точнее, мутант, конечно. Но не совсем. Это был такой бродяга в Западном лагере по кличке Молчун. Он Зоне душу продал в обмен на три везения.

Первое везение использовал, когда он в поиске на засаду южных нарвался. Семь человек и все с волынами. А у западных на двоих один ржавый «макарыч», который, неизвестно, стрельнет в следующий раз или клина поймает. И что ты думаешь: напарника в решето, а у Молчуна ни царапины. И семеро южных вповалку лежат. До этого оружия отродясь в руках не держал, а семь выстрелов – семь покойников. У кого в сердце, у кого в башке дырка.

– И что, даже следствия не было?

– А зачем, если и так всё ясно. Двое с семерыми разве стали бы бодаться? Киров порычал, да и успокоился. Это ещё при покойном Дятлове, кураторе западных, было. А тот, пока в автомобильную аварию не попал, своих в обиду не давал.

Ну вот, второе везение Молчун спалил, когда в «Склеп» попал. Это такая редкая аномалия. Поганая – слов нет. Вляпаешься в неё и тут же натурально в могиле окажешься. И не в гробу с крышкой, венки, цветы, все дела, а просто забросит тебя метра на три под землю, и поминай, как звали. Вот и прикинь: шла тройка – три живых души, и вдруг, – хлоп! – будто в воду, и только три могильных холмика.

– Жуть какая, дядь Коля! А дальше чего?

– Вот тут у Молчуна второе везение и распечаталось. Выбрался он из-под земли, кинулся своих напарников раскапывать, да куда там – опоздал. Задохнулись. Тогда Молчун мобилу из кармана достал и приятелей своих напоследок сфотографировал. Назло Зоне. Знал: после этого не достанутся ей души умерших.

Ну, Зона, ясное дело не простила. Она за меньшее карает так, что смерть радостью покажется. А тут такое.

И вот, когда Молчун уже в лагерь возвращался, накрыла она его внезапным Выбросом. Причем как загрохотало, был он в чистом поле. Ни тебе домика, ни поганой канавки. Присмотрелся – что за диво! – на пригорке гроб стоит. Да не простой – железный. Он бегом туда. Открыл – пустой. А небо уже фиолетовое, вот-вот начнётся катавасия. Что делать? Пришлось ему в находку свою улечься, хоть какая защита, да последнее везение использовать. Так что выжил, хоть и перекрутило его Выбросом чуть ли не навыворот. Ходить ему нынче трудно, так Зона ему повозку, в которую две псевдоплоти запряжены, выделила. Теперь он ей навроде золотаря служит. Ездит, да аномалии от нашего брата прочищает. Тела на телегу свою накладывает и кого куда отвозит. Кого к учёным на Янтарь, а кого к Слепому доктору на болота. Кстати, гроб тот железный Молчун не бросил. С собой возит. Вдруг снова Выброс. Ну и если кто живой ему попадётся, к примеру не до конца какого бродягу аномалия уделает, Гробовщик его в свой гроб помещает, чтобы, значит, живым довезти до места назначения. Потому, как конструкция у того гроба особая. Помереть не даёт.

– А я вот слыхал, что грешников, тех, кто напарника в беде бросил или молодого в анамалию подтолкнул для забавы, сам знаешь, какие сволочи на свете встречаются… Так вот, таких Гробовщик к самому Саркофагу отвозит. Потому и зовут его ещё Саркофагер…

– Брешешь ты всё, Колян. Все знают, что Саркофагер – это волк из колючей проволоки, да сетки-рабицы сплетённый, стекловатой поганой набитый. Он, это да, мертвых, а когда и живых из тех, кто ослаб, своими колючками цепляет и к Саркофагу оттаскивает. А за это Монолит ему жить позволяет.

– Это ещё кто из нас, Муха, брешет. Твоего волка кто видел? А я Гробовщика, как тебя сейчас. В прошлом поиске у поворота на Романовичи. Едет себе по дорожке, две псевдоплоти у него в упряжке и аномалии не указ. Жека Трепач ещё по его следу идти предложил, мол, мимо всех бед проскочим. Слава Богу, отговорили дурака.

– Дядь Коля, а зачем он бродяг к Саркофагу возит?

– Никто точно не знает, Тоха. Некоторые говорят, Монолит их душами питается. Причём живых он с особым удовольствием употребляет. А как нажрётся, из-под земли вылезет, да крышку Саркофага, как шапку, себе на голову нацепит. И настанет тут для всех час Скорби и Доблести…

9. Чёрный бамбук.

Толика Троячку я нашёл в дальнем углу заброшенного цеха на окраине Бураковки. Он лежал, скрючившись, у штабеля почерневших от времени досок. Споры Чёрного бамбука дали побеги, проткнув изнутри его живот, ближе к левому боку, но он всё ещё дышал. Я осмотрел тело бродяги, шип пока был только один. Дикий Митяй, стоявший рядом, виновато выдохнул и сказал:

– Говорили же ему – надень противогаз. А он, дурачёк, маску-то напялил, а фильтр скрутил до половины. Чтобы лучше дышалось.

– Комбикорм, – подтвердил стоявший за спиной Рябой. Он был старшим тройки и, похоже, сильно переживал из-за Толика. – Зелень майская. Сказок начитался, пух жёлтый, цыплячий. Крутым сталкером себя вообразил.

Я достал из рюкзака ветошь, накинул на матово-чёрную колючку и, резким движением сломал шип у самого основания. Толик резко открыл глаза и вскрикнул. Закашлялся. Из его рта по щеке побежала дорожка крови.

Полученный свёрток я спрятал в рюкзак. Костик проводил его алчным взглядом.

– Ты куда его? – заискивающе спросил Рябой. – К учёным или к Слепому доктору на болота?

– К доктору, – коротко ответил я и взвалил неожиданно лёгкое тело бродяги себе на плечо. Троячка то-ли громко выдохнул, то-ли застонал. Новомодный приборчик ПДА на его руке пискнул.

– Вот и хорошо, – закивал Рябой. – Скажу в Лагере, чтобы его пока с довольствия не списывали.

Я захромал к выходу из цеха. Руки Толика безвольно били по моей спине. Обогнавший меня Рябой предупредительно отворил и придержал скрипучую перекошенную дверь. Снаружи было солнечно. У распадающегося на куски бетонного забора потрескивала малая «Электра». Ржавый остов трактора все так же бодал бампером землю. На покосившемся столбе ЛЭП качалась ветром ржавая табличка «Не влезай…».

Костёр, который развели Костик и Рябой, уже больше дымил, чем горел. На большом плоском камне чернела копотью большая наполовину выкипевшая кружка воды.

Рябой вдруг догнал меня и решительно тронул за свободное плечо.

Я обернулся на ходу.

– Продай «Колючку», – попросил он, сам перепуганный своей наглостью. В глаза мне он старался не смотреть.

– Я перевел взгляд на Костика. Тот смотрел на меня с надеждой.

– Что дашь? – спросил я, даже не сбавляя шага.

– Есть палка вяленной колбасы, хлеб, чай, шоколад, – стал перечислять Рябой, семеня рядом.

– Водка, десять патронов к ПМ, – понизив голос, добавил Костик.

– Выручай, Гробовщ…, – продолжил было он и тут же получил локтём поддых от старшего.

Я остановился и смерил бродяг взглядом.

– Не сердись на него, – сказал Рябой, бледнея. – Мы пустые. Почти. А Киров, падла, требует, чтобы «порожняк» держали в штрафных изоляторах на трети пайка. Уже избу выбрали и колючей проволокой обмотали. Окна заколотили.

– И охрана из актива. С-суки, – добавил Костик, севшим голосом.

– Так как – обмен? – спросил Рябой.

– Нет, – отрезал я.

Ломоть за шип Черного Бамбука даст больше. А эти… Не пережить им этой ходки. Я присмотрелся: ну да – спящая «Карусель», будь она неладна. И хоронить нечего будет.

Аккуратно положив Толика, в саркофаг, я закрыл крышку. Потом порылся в своём рюкзаке, достал из него кулёк из вощеной бумаги с «Алым жемчугом». Взвесил на руке – грамм на триста потянет – и протянул его Рябому:

– Колбаса, хлеб, чай, шоколад, – назвал цену я. То, что они к вечеру помрут, ещё не повод их грабить.

Рябой кивнул Костику и тот метнулся к рюкзаку у костра. Мелькнуло и пропало видение: два мёртвых тела, одно из них – Костик, кровавый отпечаток ладони на верхнем клапане моего рюкзака…

– Даже и не думай, – сказал я Рябому. – И сам сдохнешь, и напарника сольёшь.

– Все мы немощны ибо человецы суть, – пробормотал тот, бледнея, и дрожащей рукой принял кулёк.

– Вот-вот, борись с искушениями, Рябой, – ухмыльнулся я. Взял принесённый Костиком пакет с продуктами, положил его на возок рядом с гробом. Позвоночник вдруг пронзила такая сильная боль, что я чуть не застонал. Медленно дохромал до костра и присел на кучу щебня. Сейчас отпустит…

Рябой рядом переминался с ноги на ногу.

– Есть шансы, что Толян выживет? – спросил наконец.

Был он, что называется, оболочкой. Выпить, морду набить, поиметь такую же, как и он пропитую шалашовку. Пока жил с семьёй, всё косился на подраставшую дочь, но решимости не хватило. Когда жена ушла, в течение года потерял работу и пропил квартиру. Когда его привезли сюда, он уже не человек был. Так – набор рефлексов. И вот надо же, сдружился с Толиком. Заботился о нём. Даже жизнью рисковал ради нового друга.

– Не знаю, – ответил я и пожал плечами.

Не рассказывать же ему историю Рубика Багдасаряна из Северного лагеря. Он во время поиска в районе Черевачей тоже получил дозу спор Чёрного Бамбука. И пустили те споры корни прямо у него в башке. Другой бы тут же помер, а Рубику только на пользу пошло. Ни с того, ни с сего, вдруг проявились у него такие математические способности, что стал он Выбросы предсказывать не хуже учёных умников. А те завалили Кирова требованиями отдать им этого бродягу для потрошения. Тем бы и кончилось, но Багдасарян на досуге написал две аналитические записки, в которых предсказал банковский, а следом и политический кризис в течение ближайшего месяца. Всё сбылось до последней запятой. В результате мозг Рубика учёным не достался. В виде исключения, ему было дозволено покинуть Зону и стать ведущим аналитиком в одном из закрытых институтов.

Закончилось эта история трагично. Полгода спустя, Рубик пришёл на работу с поясом шахида. Взрывом снесло два этажа. Погибла уйма народа. И какого!

После этого выход кого бы то ни было, побывавшего в Зоне, за пределы кольца оцепления был настрого запрещён.

10. Таблетка бессмертия.

Телега, которую тащили Мелкий и Здоровяк, не спеша, катила по грунтовке. За моей спиной трясся на ухабах саркофаг, он же контейнер, он же, в просторечье, гроб хрустальный или просто – гроб. Сквозь текстолитовое окошко гроба виднелось перекошенное лицо Толика Троячки.

Минули Ивацевичи. Прямо по курсу распластался перекрёсток. Я притормозил, вспоминая. Огляделся. Вон он, тот ельник, в полукилометре ветками шевелит.

Пробормотал:

– Налево поедешь – убитому быть.

И повернул направо.

Объезд занял лишний час тряски по пыльной грунтовке. Но вскоре грунтовку сменила сырая лесная дорожка, потом еще полчаса по сочащемуся водяными лужицами топкому бережку, и моему взору во всей красе предстал дебаркадер – жилище Слепого доктора.

А вот и сам Кораблёв. Сидит, ноги за борт свесил, курит да в воду поплёвывает. Правда, уже не слепой. Я присмотрелся: он что, глаза кровососа себе пересадил? Вот даёт!

Заметил меня, бычок о палубу железную пригасил, да в коробок пустой поместил. Очень он до экологии бережливый.

– Что привёз?

Это мне вместо «здравствуй».

– Не что, а кого, – поправил я его. – Бродяга споры Чёрного бамбука подхватил.

– Сегодня кто, а завтра глядишь, а он уже что, – буркнул Кораблёв и крикнул. – Афанасий, прими!

С дебаркадера спрыгнул и поскакал на четырёх конечностях снорк. Как только этот умник его приручить смог! Хоть Афанасий ни разу не делал в мою сторону никаких поползновений, всякий раз меня при встрече с ним в дрожь бросает.

Подскочив к телеге, Здоровяк и Малой шарахнулись в сторону, снорк деловито взвалил «гроб» себе на плечо и, уже на двух ногах, засеменил на дебаркадер по самодельным деревянным сходням.

– Готовь операционную, – крикнул Кораблёв ему во след.

Я подошёл к доктору, присел рядом. Тот, молча, протянул мне пачку «Кэмела». Я достал одну, прикурил и спросил:

– Чего без настроения?

– Да приходила тут делегация на днях, – буркнул Кораблёв. – Все из себя, в камуфляже, «Калашами» обвешанные, приблуды в ушах торчат, типа рации. Приглашали на «большую землю». Мол, премию мне выписали в придачу к медали за заслуги во всю грудь.

– Вежливо приглашали? – спросил я.

– Пока – вежливо. Только знаю я их награды. В комнату с мягкими стенами пока не расскажу, что знаю. А потом выпотрошат и опилками набьют. Гляди народ: «Мутант Чернобыльский, не опознанный». Ещё и деньгу зашибать моей тушкой будут.

– А если снова придут и уже невежливо попросят?

– А хрен им, – усмехнулся Болотный доктор. – Тут неподалёку выводок «Липучек» обитает. Я вожаку занозу из глаза вытащил. Договорился, чтоб никого чужого не пускали.

– Я же проехал, – сказал я.

– Тебя я им показывал, – махнул рукой Кораблёв. – Так что не бойся. Тут тебя никто не тронет. Наоборот – прикроет, если что.

Он погрозил берегу кулаком:

– А остальным – шиш с маслом! Слышь, Гробовщик, знали бы эти уроды, что вокруг крутятся, подслушивают, да подсматривают, что у меня есть, они бы не в Киеве – в Стокгольме мне премию бы вручали! На карачках бы сюда приползли. Смотри!

Он достал из нагрудного кармана фиолетовую жемчужину и на ладони показал мне.

– Это таблетка бессмертия. Подправляет генетический код. Каждые одиннадцать лет организм, каждая клетка, каждого органа, полностью омолаживается. Принял – и будешь жить вечно. Если, конечно, не убьют. Или от болезни не загнёшься.

– Круто, – сказал я равнодушно. – И чего?

– И ничего, – сник Кораблёв. – Теперь осталось найти человека, которому можно было бы эту таблетку вручить. У тебя никого на примете нет?

Я отрицательно помотал головой.

– Вот и у меня тоже ни-ко-го, – по слогам сказал учёный.

Он стряхнул таблетку с руки и она, булькнув, скрылась в бурой болотной воде.

– А ну, если лягушка какая-нибудь сожрёт? – спросил я.

– Околеет, – ответил Болотный доктор. – Ну а если выживет… Бессмертная лягушка – не самый плохой вариант. Как считаешь?