Текст книги "Гробовщик. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Горан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

– Не стоит, – сказал ей Лёшка. – Там со временем всякие финты происходят. Скачет то вперёд, то назад. Охота тебе из комы в кому прыгать? А не дай Бог там вырубишься. Давай лучше я…

Он не договорил, прижал ладонь к груди, согнулся в кашле.

Девушка обернулась, бросилась к нему, обняла за плечи.

– Нормально, – ответил Лёшка на незаданный вопрос. Когда он выпрямился, на губах его была кровь.

– Что ж так быстро то? – она провела рукой по его футболке.

– Всё у меня нормально, – сказал Лёшка, отталкивая её руку. Достал из заднего кармана знакомый уже пузырёк, капнул из него себе в рот три капли. Подождал секунду, а потом, хрипя и сжимая руками горло, рухнул на колени.

Зина, вдруг бросилась к Лёшке, ухватила его подмышки, попыталась поднять.

«Дяденька, тебе плохо? Вставай, дяденька!»

Лёшка удивлённо посмотрел на девочку.

– Она …?

– Похоже, что так, – кивнула ему Алеся. – Мы мало что про неё знаем. Сам посмотри – сколько Контролёрша поставила ей ментальных блоков…

«Тётя Рита!» – поправила мысленно Зина.

– Да‑да, – тут же исправилась Алеся, и погладила девочку по голове. – Тётя Рита. Я понимаю, она психику девочки берегла, но заодно, она и многое нужное там похоронила. Девочка не то, чтобы родителей – даже имя своё не помнит.

– Так ты пообещала этой «тёте», что обменяешь себя на девочку? – догадался Бек. – Вот почему она нас тогда выпустила!

– Ну, да, – кивнула девушка. – Она здорово прикипела к девочке. Но и мужа, то ли любила, то ли боялась. А супруг, рано или поздно девочку сожрал бы. Вот она и согласилась, когда я ей предложила обмен.

– Согласилась – это ещё мягко сказано, – хмыкнул Бек. – Да она от радости на колени бухнулась! Что я не помню что ли? Ещё бы, так для неё и волки сыты, и овцы целы.

Лёшка перестал хрипеть, вытер выступившие на глазах слёзы. Потом легко вскочил на ноги, подхватил Зину на руки, закружил. Девочка испуганно поджала ноги.

– Ну, ты это – поосторожнее, – с нотками ревности сказал Баркас.

– Зря ты это, – сказала Алеся, указывая на пузырёк, который, оброненный, валялся на полу. – Лучше бы ушёл. И девочку увёл.

Лёшка поставил Зину на ноги и подмигнул ей.

– Вот дождусь Монолита, послушаю, зачем он вас здесь собрал, потом уйду. Вместе уйдём…

В этот момент края «Кармана» заволновались и из щели появились Пыж и здоровенный горбатый мужик, одетый в гимнастёрку, солдатское галифе и стоптанные кирзовые сапоги.

– Ну вот… – начал, было, Пыж.

– Папка! – взвизгнула Алеся и бросилась к мужику. Она обняла его, стала целовать, в исполосованные ожогами и шрамами щёки.

– Дядя Немой! – бросился за ней к этому человеку Лёшка, обнял со спины, уткнулся куда‑то в затылок.

– Лёшка, Алеська, – растерянно бормотал человек. – Какие же вы взрослые стали…

А «взрослые» рыдали у него на плечах, будто малые дети.

– Время! – неожиданно объявил Баркас громким голосом.

Все уставились на него, а затем на одну из стен, которая вдруг утратила свой невзрачный вид, налилась светом и зеркальностью, и они увидали свои отражения.

Эпилог. Всё ещё только начинается

Они стояли на перекрёстке четырёх дорог.

Нет, они по‑прежнему находились в том же помещении на минус втором этаже системы охлаждения четвёртого энергоблока Чернобыльской АЭС.

И всё же это был перекрёсток!

Из комнаты выходило четыре, по числу стен, тоннеля. И четверо стояли на перепутье: Пыж, Баркас, Бек и Немой, он же – Гробовщик.

– Вот только не вздумай, покончить с собой, – сказал Пыжу Бек.

– С чего ты взял? – буркнул тот. Глянул с вызовом. – Хотя я в своём праве.

– Ага, – сплюнул на пол Бек. – Ты, значит, чистенький «спрыгнешь», а нам втроём ещё и за тебя отдуваться.

– А если я не желаю, – сказал Пыж.

– Зато каменюка, что к Земле летит, желает! Ох, как желает! Пустишь её на свое место?

А Баркас молчал. Он всё ещё был под впечатлением.

«Дяденьки, до свидания! Дяденьки, я буду вас ждать!» И взмах маленькой ладошкой на прощание.

– …Я дарую вам умение видеть, я оставляю вам умения сострадать и сожалеть, – перечислял Монолит устами зависшего на зеркальной стене Лёшки.

От удара затылком у него пошла кровь, и когда парень поворачивал голову, а он это делал постоянно, как локатор: слева направо и обратно – на блестящей поверхности становилось видным кровавое пятно.

Это было уже после того, как Бек подхватил на руки безвольное тело Алеси. После того, как уложил её в висящее в воздухе ложе и накрыл её прозрачной крышкой.

– Прощай, – сказал Гробовщик, провожая её взглядом. – Спи спокойно и жди своего принца…

– …Я, к тому же дарую вам жизнь долгую, без старости и болезней, – сказал Монолит.

– Отсыпал пряников полные карманы, – сказал Гробовщик в полголоса. – Интересно, какой будет кнут?

И кнут не заставил себя ждать.

Когда Лёшка‑Монолит закончил перечислять условия, Бек как‑то удивлённо покрутил головой и разочарованно спросил:

– Это ещё что за детский сад?

– Цирк какой‑то, – согласился с ним Баркас.

– Боюсь, что он это серьёзно, – сказал Гробовщик.

– Почему детский сад? – подал голос Пыж…

– …Избранные, – хмыкнул Бек. Он посмотрел на порванные вдрызг берцы Пыжа, перевёл взгляд на давно не стиранную гимнастёрку Гробовщика, на испачканные кровью штаны Баркаса. – Один другого краше.

Никто не ответил и он продолжил:

– Представляете, подходит как‑то утром президент Эр‑Эфии к зеркалу, а в нём я отражаюсь.

– Ну, это уж врядли, – невесело засмеялся Пыж. – С твоей рожей выше Туркменистана никуда не пустят.

– На свою посмотри.

– Уверен, что именно президент? – спросил Баркас задумчиво. – Сказано же было: те, кто решают. А когда и что решали президенты?

Он помолчал, потом спросил у Пыжа:

– Страшно?

– А тебе будто бы – нет! – сказал Пыж.

– Не переживай! – хлопнул Баркас его по плечу. – Это не больно. Ты будешь, как будто нарисованная фигурка: вырежут из одной картинки и приклеят – в другую.

– А тебе откуда знать, больно это или нет. Кто у картинок об этом спрашивал?

– Вот и у тебя никто ничего спрашивать не станет: щёлк ножницами – и ты уже во главе Пиндосии.

– Щелк! – передразнил Бек. – Если бы так. Нам же ещё и биографию перереклеят! Хорошо, хоть память оставят.

Он зябко повёл плечами. Достал последнюю сигарету из пачки, прикурил…

– …Так что получается: нас сотрут из одного места, а потом нарисуют в другом?

Монолит перевёл зеркальные зрачки на Пыжа задавшего вопрос.

– Копирование личности – аморально! Будет осуществлёна только темпорально – событийная подгонка под нужный результат. При этом ваша личность останется неизменной, включая все навыки и память последних событий. Прибавится только опыт и знания за перепрожитые, так сказать, годы.

– То есть мы проживём жизнь заново и подругому?

– Уже прожили, – Баркасу показалось, или по лицу Лёшки‑Монолита проскользнула усмешка. – Вы уже четверо самых могущественных правителя планеты. Вам осталось только слиться с ними личностями.

– Настоящее изменило прошлое? – спросил Баркас.

– И что такого? Причинно‑следственные связи работают в обе стороны. Как в математике: есть деление, и есть умножение.

– И зачем было такой огород городить? Нельзя было, что ли как‑то это всё проще оформить? – спросил Бек. – Вообще, почему мы? Никого не нашлось достойнее?

– Потому что вы избранные.

– И кто же нас избрал? – спросил Пыж.

– Не тупи, – ткнул его локтём Бек.

И тут впервые подал голос Гробовщик:

– Алеся обо всём знала?

Ни один мускул не дрогнул на «лице» Монолита, но все почувствовали неприязнь, с которой он ответил Гробовщику:

– О конечной цели – да. О методах воплощения – нет.

Гробовщик помолчал, обдумывая услышанное, потом спросил:

– И какова же конечная цель?

– Люди будут жить долго и счастливо, – ответил Монолит. – Те, что останутся…

Бек погладил лысую голову, сказал:

– Жаль, что водки нет. Выпили бы «на посошок».

Пыж посмотрел в потолок, будто силясь рассмотреть в невообразимом далеке огромную каменную глыбу, которая через тридцать лет прихлопнет всё человечество. Или не прихлопнет.

– Вот будет прикол, когда окажется, что ничего там не летит, – сказал он. – Или наоборот – летит, но вмажется в Землю в любом случае.

– Тому, кто может время отматывать назад, я думаю, ничего не стоит изменить траекторию какого‑то там булыжника, пусть он и величиной с полуостров Таймыр, – сказал Бек. – Хотя это – натуральнейший шантаж: или вы уничтожите две третьих человечества, или я уничтожу всех! И как я на всё это подписался?

– Монолит он такой, – подал голос Гробовщик. Он сидел на чьём‑то рюкзаке и, задрав рваную штанину, снимал с ноги бинт, пропитанный черной коростой.

– Никогда не думал, – продолжил он. – Что Высший разум окажется такой скотиной.

Он покачал головой, сказал сокрушённо:

– Леська, Леська, какая же ты дурочка!

– Она не виновата! – горячо вступился за девушку Пыж. – Она же хотела, как лучше. Вот и загадала желание. Кто ж знал, что исполнять его будет эта… Этот…

– Исполнять его будем как раз мы, – усмехнулся Баркас. – И суждено нам стать величайшими злодеями в истории человечества. Шесть миллиардов трупов – такое никто ещё не устраивал.

– Ну, так давайте сейчас договоримся, кого станем мочить, а кого прибережём. Я предлагаю… – начал, было, Пыж, но его перебил Баркас.

– Договариваться потом будем, – сказал он, нервно потирая ладони. – И не один раз, будь уверен. Ещё тошнить от всех этих переговоров будет. А пока мы ещё не стали сволочами, каких не видывал белый свет – давайте просто посидим. Молча.

Но и посидеть в тишине им долго не дали.

Мелко, потом сильнее и сильнее, затрясло. Все подскочили на ноги, испуганно озираясь, глядя, как отскакивают остатки плитки от пола, как сам пол идёт трещинами, и как сквозь эти трещины, будто живые, лезут наружу, словно прорастают, четыре железнодорожные узкоколейки, уходящие каждая в свой тоннель.

Не успела опасть пыль, от которой у всех заслезились глаза, а Бек стал безудержно кашлять, загудело, застучало, и в комнату с четырёх сторон вкатились по инерции четыре небольшие конструкции, похожие на мотодрезины. Вкатились и остановились, уткнувшись в тормозные барьеры, которыми заканчивалась каждая узкоколейка.

– Я так понимаю: кареты поданы? – спросил Баркас. – Ну, и кому какая?

Все конструкции были одного типа. Вроде открытой вагонетки на колёсах. Различались они только цветами. Борта одной были покрыты краской какого‑то ржавого цвета, у другой – сквозь грязные разводы и пыль виднелась белая покраска, третья была иссине‑черной. Последняя вообще имела борта из толстого мутного стекла.

Гробовщик чуть не засмеялся в голос.

– Конь бледный, конь вороной, – пробормотал он себе под нос. – У него ещё и чувство юмора есть!

– Без разницы кому в какую садится? – спросил Пыж.

Он потянул за ручку дверцу черной мотодрезины, раздался противный скрип. Дверь распахнулась. Внутри кроме коричневого дерматинового сидения ничего не было. Пыж поколебался, заходить или нет, оглянулся на остальных и остался, пока, стоять рядом.

Баркас, молча, потянул на себя ближайшую, ржавого цвета, дверь, та с лёгкостью открылась.

– Стеклянную или белую? – спросил Пыж у Гробовщика.

Тот безразлично пожал плечами и подошёл к двери из толстого стекла. Открыл: всё то же потёртое сидение из коричневого дерматина.

– Ну что – по коням? – спросил Бек. – Встретимся в другой жизни в Куршавеле?

Пыж вдруг, не стесняясь, заплакал. Слёзы скатывались по запылённым щекам, оставляли на одежде тёмные влажные пятна…

…Баркас тоже тогда заплакал. Это было так неожиданно, что все оторопели. А он обнимал Зину и скрежетал зубами, чтобы сдержать рыдания. Рядом топтался смущённый Лёшка. Когда Монолит его отпустил, парень рухнул на пол с двухметровой высоты. Свернулся калачиком в страшном приступе кашля. Долго приходил в себя, пытаясь встать на ноги. А когда, наконец, поднялся, сказал одно только слово Баркасу:

– Пора.

И сплюнул кровавой слюной на пол.

Вот тогда этот убийца, которому были не страшны ни Бог, ни чёрт, заплакал.

– Не плачь, – вслух попросила его Зина.

Баркас сгрёб её в охапку, обнял, шморгая носом. Потом, будто опомнившись, поставил девочку на ноги, подвёл к Лёшке.

– Ты уж смотри, – сказал он парню. – Теперь ты за неё в ответе.

Парень серьёзно кивнул.

– Пойдём? – он протянул Зине руку. Девочка посмотрела на него снизу вверх, обернулась на Баркаса.

«А ты, дяденька?».

– Иди, – сказал ей тот, вытирая слёзы рукавом. – Я приду. Только попозже. Доделаю дела и приду.

– Так вот, как это выглядит со стороны, – пробормотал Гробовщик.

Лёшка с девочкой двинулись к зеркальной стене, но у самого Монолита парень замер, медленно, будто к чему‑то прислушиваясь, обернулся.

– Монолит просил передать, что, если вы сделаете всё, как надо, он откроет для вас дверь на Ту Сторону. Только выполните всё, что он просил, и дождитесь сменщика.

– ТЭто будет типа политического убежища? – невесело пошутил Пыж.

– Скажи ему, что мы постараемся, – ответил за всех Баркас.

– И кто же будет нашим сменщиком? – спросил Гробовщик.

Лёшка смерил его взглядом, но так и не ответил. Отвернулся и в два шага прошёл вместе с Зиной сквозь зеркальную грань Монолита…

…Мотодрезина медленно набирала ход. Она то и дело вздрагивала на стыках рельс или когда под колёса попадался кусок цементной стяжки. Постепенно узкоколейка превратилась в настоящую магистраль, какие бывают на перегонах в метро: с бетонными шпалами и с проводами и редкими фонарями на стенах. Дрезина пошла быстрее и ровнее, без тряски. Кресло оказалось на удивление мягким. Гробовщик сидел, откинувшись на спинку, и наслаждался тем, что у него не болят ноги.

Рядом, на левом борту, примостился Комар. Он свесил ноги внутрь и постукивал каблуками сапог по стеклу, в такт стуку колёс.

– Ну что? – спросил Комар. – Снова втравился в грязную историю? Мало тебе, всемирной славы захотелось? Чтоб матери твоим именем детей пугали?

«Ну и пусть», – думал Гробовщик: «Но ведь и правда, что Монолит ничего не делает просто так. Может и в самом деле после того, как мы выполним то, что уготовлено человечеству, люди станут жить долго и счастливо».

– Те, что останутся, – хохотнув, продолжил его мысль Комар. Он согнулся, прикрываясь от встречного ветра, прикурил сигарету, выпустил Гробовщику дым в лицо.

– Ты только представь – шесть миллиардов покойников!

«Да, шесть миллиардов – как же это много! Но может это именно то, что нам нужно. После такой бойни мы не посмеем жить, как прежде. А если посмеем – значит – туда нам и дорога»…

Окурок обжёг его пальцы. Машинально, притушив его о борт, Гробовщик пошарил по карманам. Достал новую мятую сигарету, зажигалку. Прикурил, щурясь от яркого огонька. Оказывается, за всеми своими рассуждениями, он даже не обратил внимания, что исчезли фонари на стенах тоннеля, и что он едет в абсолютной темноте.

«Однако есть же Леська. Есть Лёшка. Есть эти трое: Баркас, Пыж и…, как его? Бай что ли?», – продолжил думать Гробовщик: «Они ведь реально изменились стали такими, какими и стоит быть. Добрыми, честными. Благородными. Значит можем. Значит – небезнадёжны!».

– Ага, – хмыкнул невидимый в темноте Комар. – Только всё это вилами по воде писано. Зато кровищи вам, добрым, честным и благородным, придётся пролить – океаны. Не просто измажетесь – пропитаетесь ею насквозь. А вот когда вы посходите с ума от такого количества покойников, придёт она…

«Да, придёт Алеська», – кивнул своим мыслям Гробовщик и невольно улыбнулся: «Покинет свой хрустальный гроб, и двинется по обожжённому Миру»…

– Интересно, как Монолит собирается это пробуждение оформить? – встрял Комар. – Просто разбудит или разыграет сценку из «Спящей красавицы», с принцем, поцелуем и злой мачехой?

«Вот тогда, заглянув в самое дно бездны, мы свернём с этого пути и найдём иной. Возможно»…

– Прямо вижу, как тебе это представляется: в лёгком платьице, босиком да по спёкшемуся песку. Тук‑тук! – в дверь бункера, где ты засел. «Открывай, дядя Немой! Смена пришла!» Только в гроб свой она легла в стандартной снаряге и на ногах у неё – берцы. Да и спёкшегося песка под снегом не будет видно… – стал перечислять Комар, но Гробовщик его уже не слушал.

Его стеклянная кабинка тряслась всё сильнее, дрезина набирала и набирала ход, а вокруг была только липкая темнота.

Он до боли в глазах всматривался вперёд, навстречу рассекаемому воздуху. В какой‑то момент где‑то далеко‑далеко, на том краю Тьмы, он увидел свет в конце тоннеля. Но, возможно, ему это только показалось.

КОНЕЦ.