Текст книги "Hell to the Heavens (СИ)"
Автор книги: ghjha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Дайнслейфу она позволяет слишком многое. Позволяет называть себя звёздочкой, позволяет класть руки на плечи, мягко уводя за собой в неизменно деланно невинное свободное время. Их отношения на братские похожи куда больше, чем с Рагнвиндром. То ли дело в Джинн, укравшей всё время и внимание сводного брата, то ли чужое уважение к чужим границам, хоть то и совсем не свойственно той. Он прикроет глаза, мягко улыбаясь. В светловолосом видеть противника слишком тяжело. Несмотря на все нежности, на все колкости и прочее, что якобы могло бы кричать о том, что они пара. Всё вдребезги разбивалось отсутствием чего-либо помимо этого.
Аякс осторожно подкрадывается к ней, плавно проводя подушечками пальцев по плечу. Заставляет ту мягко улыбнуться, отвлекая от привычного круга общения.
Дайнслейф усмехается, уводя Альбедо куда-то в сторону. Он слышит негромкое: «Ты проиграл». И сам невольно усмехается с абсурдности, пару мгновений не замечая вопросительного взгляда и непонимания того, почему те отошли, пообещав закончить немногим позднее.
Её пальцы окажутся сжатыми в чужой ладони, голубые глаза уставятся в идентичные. Он определённо идиот, раз растерял весь свой пыл, едва наткнувшись на интерес в чужих глазах. Глубоко вздыхает, позволяя себе прикрыть глаза на одно-единственное мгновение, а после осторожно касается губами чужой щеки.
Он уже говорил ей о том, что она безумно нравится ему, скажет это снова и снова, пока не окажется ещё ближе, до возможности укладывать голову на плечо или на колени, пока ему не позволят заключить её в самые крепкие объятия, пока не впустят куда-то под кожу, позволяя прощупать всё, до чего только дотянутся руки… Пока нестабильное, хрупкое нравится, не станет приемлемым люблю. Он выдыхает, замечая краем глаза её собеседников. Замечает как отличник пониже тихо смеётся, а потом всё же следует за Дайном, явно не желая этого делать. Он больше не позволит ей проводить так много времени в их компании, он намерен вытащить для себя как можно больше времени, если вообще не всё, что она проводит вне сна и школы.
– Аякс? – тихо спросит она, прикасаясь пальцами к месту поцелуя, прикроет глаза, не замечая приподнятых уголков губ. – Зачем ты так внезапно?
Хочется рассмеяться, но он сдерживается, протягивая ей руку. Пару раз ему удавалось проводить её до дома, сейчас же он намерен получить самую малость побольше. Просто потому что он и так слишком сильно бьётся о стены, существование которых наверняка – загадка даже для самой Кэйи.
Она примет её, смотря уже спокойнее. Сама внезапность, а к спонтанным приливам ласки никак не привыкнет, мило смущаясь и стыдливо взгляд отводя. Совсем не та, которую видят эти двое. Хотя… Это снисходительное подмигивание со стороны её друзей, не давали и ему покоя. Они наверняка знают об этом. Слишком много она общается с ними и эта троица наверняка знает друг про друга всё, ну или почти всё, имеющие право называться всем без пресловутого почти.
Он осторожно тянет её на себя, встречаясь с недоумением в чужом взгляде. Но шаг навстречу ему всё равно делают, поднимая уголки губ, в желании сказать какую-то колкость. Не выходит, мальчишка прижимается к её лбу своим, отпускает руки, мягко положив те на её щёки. Мысленно считает до трёх и отпускает, довольно прищурившись.
– Пойдём, я хочу поговорить с глазу на глаз, если ты не будешь против… – он сдаётся, понимая, что они должны объясниться, что должны всё чётко и ясно расставить по своим местам и разобраться с тем, что они должны делать дальше.
– Я скажу брату… – кивает она, заставляя мальчишку просиять, от осознания того, что она тоже думала над его словами, сказанными почти необдуманно и спонтанно, так похожими на его приливы нежности, которые он совершенно не умеет выражать, которые мог подсмотреть где угодно, он видел их в разнообразных формах, но исполнение партнёра Розалины ему всё равно понравилось более остальных.
Оно кажется таким нежным и чистым, как настоящая влюблённость, не осквернённая физиологическими желаниями, то и дело возникающих у него. Особенно когда она настолько близко, особенно когда нужно лишь закрыться, притянув ту поближе и покрепче обняв, чтобы не исчезла в процессе воздвижения стен.
– Я уже сказал ему… – довольно улыбается он, отходя на шаг, но всё-таки смотрит за тем как она отправляет тому сообщение, почти мгновенно перестроив его из просьбы в вопрос. – Он ужасно влюблён в Джинн, удивительно, как у него вообще остаётся внимание на что-то ещё.
– Ты прав… – усмехнётся, она, пробежавшись взглядом по ответу и убирая мобильник в сумку, подойдёт, позволяя тому себя увести.
Свои чувства Тарталье понятны. Свои чувства он осознал, обговорил, обсудил с близкими, страшась их в зародышевом состоянии, выспрашивал, искренне не понимая почему матушка так счастливо смеётся в телефонную трубку. А потом успокоился, смотря на объект своей любви проще. Правда за счастливым смехом последовала лекция о контрацепции, последствиях, наказаниях со стороны закона… Но ведь он… К чёрту оправдания! Этого ему тоже безумно хочется! Тоже хочется прикоснуться кожа к коже, прижаться к чужой спине…
Прочувствовать чужое нутро, распробовать губы, сорвать шумный вздох, заглушив тот своими… Хочется, а оттого он руку чужую стискивает, вновь и вновь напоминая себе о том, что ему стоит подождать ещё немного. Подобраться немного поближе, чтобы солнечная улыбка на чужом лице не померкла, не сала механической и лживой…
Случайный порыв не стоит этого солнечного света, который, как ему кажется, он смог потрогать, он обязательно прикоснётся к ней, обязательно стиснет в объятиях, мягко-мягко шепча о своей безумной любви, приластится к ней под руку, доверчиво прикрывает глаза, позволяя вытворять с собой всё что ей задумается…
Тот разговор закончился слишком хорошо и невинно. Она оставила после себя поцелуй в лоб, а внезапно пришедшему Дилюку солнечно улыбнулась, деланно восторгаясь его заботой. Надо же, оторвался от милой Джинн, чтобы убедится в том, что она в порядке. Все понимают, что её слова ни разу не наигранные. И Аякс, словив на себе спокойный, но уверенный взгляд, заранее пресекающий любые глупости, кивает, обещая себе и ему любить Кэйю искренне.
Особенно когда она сама подходит к нему на следующий день, в ответ мстя таким же внезапным и мягким поцелуем в висок, прежде чем снова скрыться в толпе и оказаться подле тех, кого он хочет видеть рядом с нею меньше всего.
***
Ему понадобится всего неделя на то, чтобы осознать как сильно он недооценил свою выдержку и как он слаб, когда чужие пальцы мягко касаются его плеч. Он оказался не готов к тому, что её внезапно станет слишком многим больше, чем он привык видеть рядом с собой. Что она мягко позволит уводить себя из компании отличников, на радость сахарозе и девушки, имени которой никому не известно, она совершенно точно ждёт того, что он закончит школу, чтобы забрать с собою.
И всё равно, едва стискивает зубы, когда его рука ложится на плечо Альберих. Где-то рядом смеётся Розалина, говоря, что она чувствовала абсолютно тоже самое, особенно когда едва согласилась пропустить этого мальчишку поближе под рёбра. Летала над ним почти коршуном, удивляясь тому, как легко он не подпускает кого-то за границы дозволенного, туда, куда можно лишь ей одной.
Аякс вскипает, когда она тихо смеётся, и они расходятся, но тут же остывает, когда подушечка её пальца мягко ложится ему на кончик носа.
– Ты покраснел…– тихо говорит она, напрашиваясь на объятия, склоняет голову набок, но получая те, успокаивается, заставляя того выдохнуть.
– Я ревную… – шепчет он, осторожно окольцевав чужую талию и устраивает голову на её плече, перед тем кончиком языка касаясь её губ.
Она почему-то засмеётся, а потом приоткроет рот, позволяя ему немного разыграться, прикоснуться к губам, провести языком по дёснам, коснуться нёба, переплести свой язык с её, а потом, едва заслышав угрожающий стук каблуков по полу, тут же оторваться друг от друга, поспешив в сторону выхода.
В тот момент, показалось, что идеальнее момента быть попросту не может. Они стыдливо убегают от тех, кто может их наказать за неподобающее поведение. Прячут неловкие улыбки, кажется ступая совсем по незнакомой дороге, на деле же, интенсивно исхоженному пути. Он мягко смеётся, стоит выйти за территорию школы, позволяет себе на мгновение отпустить её руку, почему-то думая, что в страхе он мог сделать ей больно. Она лучезарно улыбается, светится от счастья подобно солнцу и тихо смеётся, едва переведя дух после непродолжительного бега.
Это определённо именно то солнце, которое следовало вытянуть из компании отличников с сомнительной репутацией. И он кажется, совершенно не жалеет, когда переплетает её пальцы со своими, мягко касается губами щеки, прикрывает глаза, едва сдавливая желание расцепить руки, провести чуть выше, на сантиметр -другой забраться под манжеты, чтобы чувствовать дозволение, на капельку больше чем получают окружающие. Отстраняется, заглядывая в любопытную синеву, словно ждущую от него каких-то действий. Кажется, адреналин бьёт в голову, заставляя на мгновение покрепче сжать её руку, а потом успокоиться, мягко позвав ту домой.
Всё уже оговорено, всё прояснилось. Дальше разговаривать нет необходимости. Похоже на приглашение на свидание. Осторожное, словно не способное на самостоятельную жизнь. Пока что не способное, но Тарталья делает всё чтобы оно перестало быть таковым, а Кэйа идёт ему навстречу, позволяя тому медленно, но верно немногим больше, пройти шаг за шагом, в установке чего-то очень похожего на любовь, но пока не имеющего права называться ею полноценно.
– Я хочу… – он недоговаривает, чувствуя как горят алым пламенем кончики ушей, замечает смущённую улыбку девушки, что мягко его по щекам гладит, и все сомнения уходят куда-то прочь, эта ласка кажется согласием, кажется, что беспощадно стискивает его рёбра, не позволяя передумать. – Хочу любить тебя…
Она кивнёт вновь, позволяя тому опуститься щекой на плечо, замрёт на несколько мгновений, а потом шепчет что-то про дождь, говоря о том, что он может их накрыть, если они продолжат нежности. И он вздрогнет, уведёт ту в сторону дома, стыдливо оглядываясь по сторонам. Это так странно, кажется чем-то неправильным, словно он действительно переступает тонкую грань между любовью, описанной в учебниках по литературе и той, которую бесстыдно демонстрируют фильмы и книги сомнительного содержания. Он выдыхает, слыша как бьются капли об асфальт, понимая, что они очень вовремя пришли. Закроет глаза, раскрывая перед Кэйей входную дверь и выдыхает, полностью запираясь в мире ограниченном комнатами.
Становится легче, в отсутствии чужих глаз. Можно устроить голову на чужой груди, прищурится на манер довольного кота и окольцевать её талию, на мгновение почувствовав себя драконом или хранителем самого главного сокровища.
Иногда, в такие моменты он сравнивает себя с Венти, думая о том, как это всё-таки выглядит вне школы. И тихо смеётся, пряча лицо в груди Альберих, чуть утыкается носом в кость лифчика и поднимает лицо, стоит ей вздрогнуть.
Эти посиделки стали почти привычными, и сам Рагнвиндр приехал за ней только в тот самый первый раз, хитро щурясь. Наутро, они просто об этом поговорили и разошлись с миром, но сейчас ему кажется, что он нарушает что-то интимное, что-то светлое в этих встречах, и она перестанет гладить его, тихим вопросом обратив на себя внимание.
– Ты действительно хочешь… меня? – скажет она, поднимаясь на локтях и спокойно заглядывая в синеву чужих глаз, часто задышит, в ожидании ответа.
Ей, вообще-то, тоже очень неловко. Она тоже немного волнуется, нервно покусывая губы в ожидании чужого ответа. Если тот согласится, она продолжит волноваться, ведь первый раз обычно считается чем-то волнительным. Она ждёт, осторожно стискивая чужую макушку. Ей бы успокоиться, до подождать чужого ответа, да только она сильнее трястись начинает от нетерпения.
От тихо согласия внутри всё взрывается. Она широко распахивает глаза, позволяя Аяксу выбраться из своих объятий и поравняться с ней, позволяет тому уложить руки ей на бёдра и мягко, почти невинно улыбнуться, прошептав почти в губы:
– Если ты мне позволишь… Я не остановлюсь… – и сам с собственных слов вздрагивает, восторженно выдыхая, когда ему позволяют, когда разрешают сдвинуть край футболки мягко огладив живот.
Они настолько привыкли проводить время вместе, что на одной из полок у него обосновалась пара вещей Кэйи, чтобы не ходить по дому в школьной форме. Он сглатывает, оглядывая ту вновь. Если она действительно ходит так дома, то он действительно завидует её братцу, что может лицезреть её в таком виде почти каждый день. Он проводит по бедру, скрытому шортами, что кончаются чуть выше колена, а после чуть сжимает в районе колена, прежде чем развернуть её на спину.
Игра окончена, он выиграл. Выиграл первую близость с первой обоюдной влюблённостью. И что это, если не удача?
Кэйа прикрывает глаза, словно пугаясь чего-то, но тут же успокаивается, когда её мягко гладят по животу, задирая домашнюю футболку. Это всё так странно, так похоже на сцены в подростковых сериалах, что обоим хочется засмеяться и сгореть со стыда. Тарталье тоже страшно, он тоже прикасается к кому-либо в таком ключе впервые. И лишь поэтому медлит, вслушиваясь в шумные вздохи девушки.
Так странно и страшно стягивать с неё одежду, оставляя лишь бельё и носки, до которых ему совершенно нет дела, которые он не заметит и вовсе забудет. Она смутится, заставляя в предвкушении облизать губы. И Аякс возьмёт себя в руки, мягко бюстгальтер с той стаскивая. Так спокойно и радостно, словно ему доверили что-то ценное.
Тарталья урчит, скидывая этот элемент гардероба. Шумно вздыхает, осторожно наклоняясь к её груди, оставляет осторожный поцелуй в солнечное сплетение. проводит по нему языком, после чего проводит носом, тут же отстраняясь от неё. Она мелко дрожит, заставляя Аякса провести пальцами по затвердевшим соскам. Он видел что-то подобное в фильмах для взрослых, но видеть и делать – совершенно разные вещи. Он прикусывает язык, приспуская с неё трусы. Позволит той вцепиться в свои плечи, и на пробу стиснет чужие ягодицы, понимая лишь одну вещь.
Ему безумно это нравится. Нравится прижиматься к ней, касаться кожа к коже, мелкими мазками вылизывая чужое тело. Нравится понимать то, что именно ему это позволили. Разве не чудо?
Трясущимися от нетерпения и страха руками, он открывает флакон со смазкой, так любезно оставленный матушкой несколькими днями спустя после откровенного разговора. Тогда он и думать не смел, что будет использовать его по назначению, но… Кажется удача иногда бывает на его стороне.
Он осторожно разводит ноги одноклассницы, внимательно заглядывая той в лицо. Он боится сделать ей больно, боится сделать что-то не так, а потому нашёптывает всякие глупости, мягко губами касаясь чужой скулы. Осторожно внешние губы нащупывает, плавно палец в чужое нутро вводя, стараясь сделать всё правильно. Но его всё равно стискивают, не позволяя двинуться дальше, она тихо шипит, ластясь под поглаживания свободной руки. Он ждёт, шершавым языком проводя по соску, чтобы отвлечь её от ощущения чего-то инородного внутри.
И всё-таки, он в восторге, ждёт, пока стенки перестанут так сильно стискивать, когда можно будет протолкнуть чуть глубже, размазывая по ним смазку, понимая зачем он вообще трогает чужое нутро.
Сказать, что ему это безумно нравится – ничего не сказать. Он довольно улыбается, осторожно протискивая ещё один, жадно утаскивает шумные вздохи с её губ, на пробу стискивает сосок, но видя лишь зажмуренные глаза, бросает эту идею, продолжая размазывать вязкую, пахнущую вишней жидкость. Кэйа тихо шипит, в спине выгибается, пытаясь отстраниться. Он не позволяет её этого сделать, пальцами выводя что-то на низу живота, радуясь мимолётным успехам в успокоении Альберих.
Когда ему это кажется достаточным, он убирает руки, улавливая краем уха облегчённый вздох. Он улыбается, цепляясь глазами за контрацептивы. И правда, никто не погладит его по голове за совершённую глупость. Он пока не готов совершать таких серьёзных ошибок, особенно едва дорвавшись до желанного результата.
Он не знает как это ощущается кожа к коже, но даже так, это чувствуется просто замечательно. Он облизывает губы, тут же прикасаясь ими к чужим. Вылизывает её десна, откровенно получая удовольствие от давления чужих стенок, зажмуривает глаза, до звёзд перед ними, плавно обводя чужие бока. Она шумно дышит, заставляя его выдохнуть, думая, что всё делается абсолютно правильно.
Кэйа цепляется за его плечи, тихо вздыхает, притягивая к себе. Царапается, стоит ему податься немного назад, словно подумав о том, что он хочет отступить. Тарталья тихо смеётся, стискивая чужие бёдра. Страшно, но безумно хочется сорваться, вонзить зубы где-нибудь над грудью, чтобы окончательно распробовать чужое тело, понять что именно попало к нему в руки, а потом окончательно пропасть, забывая обо всём на свете.
Осторожные движения, Кэйа тихо скулит, заставляя его успокоиться. Кажется, что-то лопается, и он со страхом, как и девушка, сморит куда-то вниз, замечая лишь вязкую белую белую каплю. Кажется, об этом ему тоже рассказывали.
Он невольно поднимает уголки губ, снова на пробу поддаваясь вперёд, зацеловывает чужое лицо, слишком приглушённо чувствуя выпущенные в его спину ногти, не чувствуя, как кожу полосуют, оставляя покрасневшие борозды, которые обязательно заживут, ради того, чтобы она тоже тогда оставлять свои следы снова и снова.
Кэйа вскрикивает, когда Тарталья решается резко дёрнуться, она зажмуривается, хватая его предплечья, тихо усмехается, чуть в пояснице выгибаясь, словно желая навстречу двинуться. Кажется, ей уже лучше. Он улыбается, осторожно сжимая чужие груди, словно пытаясь окончательно понять, чего именно ему хочется.
Её тихий стон – слишком сильно подначивает продолжить. И он не сдерживается, в отместку за расцарапанные плечи, полосуя её бёдра, словно помечая её, давая понять, что это сердце занято и никому не стоит искать к нему отмычек или выламывать двери.
Что-то буйное, заставляющее перейти с ленивого темпа на чуть более быстрый, подначивает всё-таки укусить её под ключицей, пред этим старательно вылизать место укуса, игнорируя короткое подёргивание волос. Кажется, она пыталась отстранить его от себя. Он не слушается, погружая зубы в желанную плоть. Довольно урчит, осознавая что никому более до него этого не позволяли, а после отстраняется, работой своей любуясь и заглядывая в единственное мгновение неудовольствия в чужом лице, тут же слетающее от очередного движения бёдер.
С Кэйей слишком хорошо. Тарталья вздрагивает, осознавая, что его сжали в тисках. И этого почти достаточно, чтобы стыдливо спустить в резинку, покидая желанное тело как только появляется возможность.
Кэйа всё ещё тяжело дышит, требовательно стискивая простынь. Зажмуривается, хватая ртом воздух и кажется, краска видна даже на её смуглой коже. Аякс облизывается довольным лисом, лицо на чужой груди вновь устраивает, прикрывая глаза и талию чужую окольцовывает.
Кажется, он безумно счастлив.
Комментарий к Morgana
готовы к драке между дилюком и хранителем?
Спойлеры можно найти в плейлисте: https://vk.com/audios550377975?section=all&z=audio_playlist550377975_3
========== Unheil ==========
Комментарий к Unheil
Осквернил любовь кэйи и дайнслейфа… Зачем?
Предупреждений к главе не будет, подумайте сами, что тут есть
Демка к полноценной работе, рекомендуется ознакомиться прежде чем вы её откроете
Люмин никогда не нравилось наблюдать за тем как темнеет взгляд хранителя ветви, при любом мимолётном взгляде на капитана кавалерии. Не нравились гневно выдвигающиеся клыки, что клацают воздух, а ногти впиваются в ладони, едва удерживая того от опрометчивых решений. Люмин в такие моменты рядом с ним неуютно, даже если взять во внимание то, что она бета. Она вздрагивает, едва синеволосая макушка появится хоть в какой-то зоне видимости и молится всем ветрам о том, чтобы рядом с нею никого не оказалось, иначе быть беде.
Люмин недовольно щурит глаза, едва замечая знакомую фигуру подле капитана. Хранитель рассказывал ей многое, но от вопросов про Альберих, уходил очень умело, проводя языком по вылезшим клыкам. В тот момент с них капнула капелька яда, та самая, которую вводят омегам при укусе. Она невольно ёжится, мечась взглядом между спутником, и капитаном, что с остервенением разрывает тушки созданий из бездны. Что тихо смеётся над ними, осторожно кружа тех на руках, едва их щиты лопнут, прежде чем её лёд войдёт под кожу гадких созданий. А когда от жизни в маленьком тельце не останется и тени, когда то светящимся пеплом унесётся по ветру, она успокоится, ляжет в траву на пару мгновений глаза прикрывая, прежде чем кристальные бабочки обоснуются в турнбулевой сини чужих волос. Прежде чем она улыбнётся, вдыхая запах крови, чтобы заглушить свой, отдающий туманными цветами, так настойчиво проникающий в чужие рецепторы.
Даже она сама чувствует эту сладость, с примесью металла, что уж говорить о спутнике, что кажется, из последних сил держится? Восхитительная выдержка. Она сглатывает, понимая о чём именно ей хотели сказать. Дайнслейф голоден до ласки, она поняла это по простым касаниям, по тому, как тот невольно ластится, принимая помощь и всё резко встаёт на свои места.
Кэйа кажется слишком тёплой и любвеобильной. А потом, едва подступившись, натыкаешься на толстые ледяные стены, ранишь руки, кажется, протыкаешь насквозь, а она тихо смеётся, исчезая в жестоком танце снежинок. Она сглатывает, слыша что с ней прощаются. Кивает, уходя в нужную сторону и сгорает от любопытства. Прячется, на поляну выглядывая, видит как поднимается капитан, отголоски её смеха доносятся и до самой Люмин и путешественница замирает, замечая как светловолосая макушка ложится ей на колени, как плавно она зарывается в пшеничное поле, ворошит его, прежде чем затихнуть на пару мгновений. Прежде чем тот поднимается, прикоснётся лбом к её руке, не сдерживая чёрно-синих всполохов вокруг них.
У Дайнслейфа были причины для того, чтобы так себя вести. Были причины злиться, заметив рядом кого-то ещё. Ведь… Он нарушил данную самому себе клятву. Клятву, которую давали королям, клятву, запрещающую любую связь с подопечным.
В неё ему ни в коем случае нельзя было влюбляться, не стоило и смотреть на неё, тогда, пять сотен лет назад, когда скрытый глаз не был прокажен проклятием, а ей было дозволено улыбаться чуть ярче и недовольно фыркать при случае.
Метка династии – даже до катаклизма – величайшее проклятие, что считали благосклонностью, метка династии превращает ребёнка в затворника, подпитку для дерева, ярчайшую звезду, что кажется, за время заточения забудет о мире за решёткой на окне и о том, что иногда, во время буйства метели, снег может остаться где-то за стенами, а не падать на пол, заставляя отодвинуться подальше и дуть на руки, прося звёзды о пощаде.
Когда оно проявилось, хранитель вздрагивает, слыша о том, что он займётся другим наследником. Когда её заперли, что-то внутри, комком неспокойных чувств дернулось, не давая покоя рыцарю.
А потом небеса обрушились.
Стёрли в пыль стены темницы, оставляя её в полном непонимании и одиночестве. Заставляя прикрыть рот руками, потому что кричать всё ещё не положено. Потому что даже превратившись в корм, она не имела права на слёзы.
Тогда небеса одарили её бессмертием, заставив смотреть как полыхает её дом, но ни за что не приближаясь к ней. Они нашёптывали ей о гордыне, говорили о том, что ей придётся искупить все их грехи и лишь тогда, они позволят познать ей покой.
И такой знакомый, ненавистный ветер треплет её волосы вновь, заставляя Дайнслейфа поёжиться. Тогда он погрузил её в сон и унёс, посмеявшись над всеми ними. Внушил её что-то на редкость неадекватное, заставил поверить в то, что иллюзия, в которую он обратился, действительно её погибший отец…
Он слишком долго искал её, чтобы теперь позволить той выбирать. У неё никогда не было выбора и сейчас он ей его не предоставит.
Дайнслейф пристально следил за нею, готовый забрать принцессу в царство пепла и пыли, крепко прижать к себе, нашептать на ухо о том, что она должна вонзить в грудину самозванца, возглавившего орден, самый острый клинок из тех, что всё-таки осталось. Он выдыхает.
Кэйа полюбила мир под настоящими звёздами, за отсутствие стен, холодного голоса и дыхания смерти, слишком непонятно чувствуемого в детстве. Дети имеют свойство не понимать, что совсем скоро их жизнь прервётся, особенно маленькие, едва раскрывшие глаза и научившиеся полноценно ходить.
Обстоятельства и чужая категоричность, холодные к страху в глазах дочери и тихому шепоту со стороны, умоляющему об отсрочке, не позволили ей полюбить Каэнрию, отпечатавшись в памяти серыми обшарпанными стенами камеры и холодом, что кажется, удавкой вокруг шеи вьётся. Он сглатывает, но прикрывает глаза, когда её рука ляжет ему на макушку.
Он может простить ей это. Потому что не может назвать жизнью то, на что её обрекли сами родители, но есть иная проблема. Та, что никак не связана с падшим королевством и совершенно не могла быть определена в детском возрасте девушки.
Сладкий запах, вызывающий к тому, чтобы вспомнить о том, что он всё ещё живой. Из этого вытекала следующая проблема, и имя у этой проблемы: Дилюк Рагнвиндр. Человек, что так спокойно забрался к ней под рёбра, и она выпускать оттуда его не намерена. Он стискивает зубы, в очередной раз едва удерживая себя от того, чтобы оттянуть синие пряди, заставить её откинуть голову, и ввести свой яд под чужую кожу.
Этот человек не готов принять в свои объятия принцессу, этот человек её не достоин, но тогда, почему? Почему она всё ещё тянется к нему, нервно покусывает губы, но всё равно не сдаётся. Дайнслейфу это не нравится, не нравится раз за разом напоминать ей о том что она не сбежит. Точнее, она понимает, но надеется оторвать себе как можно больше ярких моментов пока не пришло время возвращаться в собственный кошмар, пока ничей яд не стоится по венам, заставляя медленно ломаться, превращаясь в то, чем она должна быть. Она молчит. Молчит, едва касаясь его макушки.
В их первую встречу, она смотрела с опаской, не позволяя толком объясниться. Она держала клинок остриём к его сердцу, заставляя его чувствовать отголоски чужого запаха, гарь, видимо он был зол на неё.
Пепел всегда всё портит. Тогда он скривился, шутливо называя её вкус странным. Тогда он просил её выслушать. И она это позволила, мягко кивая, всё ещё с недоверием заглядывая в знакомые глаза-звёздочки. Кажется она не слышала… Но в конце речи лишь кивнула. Орден бездны их общий враг, единственное, что раз за разом позволяет ему подходить к ней, подою позволяя устроить голову на плече. И пусть сон давно перестал быть для него необходимостью, он прикрывает глаза, стараясь унести с собой частичку её аромата, стараясь подступиться ещё ближе.
Делать больно Кэйе не хочется. Не хочется будить в её памяти воспоминания о кандалах, наказание за плохое поведение, когда к миске с едой, остывших остатков трапезы семьи приходится наклоняться, зубами цепляясь за остывшую пищу. Он знал, поводом для этого могло быть всё что угодно. Например плач по ночам или тихий зов на помощь. Пища для дерева должна быть смирной, и эту волю в обречённых с радостью ломали.
Пока тот, кто избран, не превратиться в куклу с безжизненными глазами, пока не начнёт молить о смерти, пока не забудет обо всех своих мечтах, пока не высохнут глаза от слёз… Он понимает, что это неправильно, что ребёнку не место в темнице, и закрывает глаза на то, что боги и селестия для неё – спасители, прервавшие липкий кошмар.
Но боги не спасут её от него. Не спасут от яда, что позволит той понять своё естество целиком. Естество, что разрушит её глаз бога, превратив в полноценное оружие против бездны.
Бездна давно могла бы прибрать её к рукам, забраться ей в голову, заставить встать по правую руку от близнеца, но вместо этого тратит время на бесполезные ритуалы. Дайнслейф вздыхает, поднимаясь с её колен и позволяя себе крепко обнять принцессу. Он хочет больше, но пока, едва сомкнув руки на чужой спине, тут же отстранится.
– Когда мы встретимся в следующий раз, я не выпущу тебя…– спокойно говорит он, уходя в ночь с очередными крупицами чужого запаха.
– Почему ты так в этом уверен? – спросит Альберих, склонив голову в бок, а после стискивая зубы, в отчаянном желании заткнуть себе нос и в тысячный раз жалея о том, что слишком беспечно относится к своей омежьей натуре, так громко просящей о чужом присутствии, тем более, когда это смутно знакомый человек, связанный с чем-то далёким и тёплым, ничего ведь не произойдёт, если она на пару мгновений попросит его остаться?
Она себе в этом отказывает, всё ещё веря в то, что ей светят хоть какие-то отголоски солнечных лучей, беспощадно превращающие тело в тлеющие угли. Она сглатывает, одёргивая руки от чужого плаща. Она не позволит никому вернуть себя домой, в руины, сравниваемые с самыми затхлыми темницами под зданием рыцарского ордена. Она прикусывает губу и зажмуривает глаза, слыша шорох тяжёлых полов плаща. Рядом словно опустятся на колено, и она распахнёт глаза, почувствовав касание чужих пальцев к своей щеке. На мгновение серьёзный взгляд станет безумно тёплым, а губы сломаются в мимолётной улыбке.
– Это произойдёт совсем скоро, не сомневайтесь в этом, миледи… – скажет он, плавно проводя от челюсти, до запястья, осторожно притягивает то к лицу, и мягко костяшек губами касается, кончиком языка мазнёт по ним и отстраняется, хитро улыбаясь. – Когда мы встретимся вновь, вы не сможете более скрыться от меня… Потому что я заберу вас из объятий лживого ветра. И даже если вы чудом добьётесь взаимности от бушующего гневным пламенем Рагнвиндра, если он начнёт чувствовать к вам что-то помимо презрения и ненависти, он не сможет мне противостоять, слишком долго он отнекивался от вас, и если вам действительно хочется сохранить ему жизнь…
– Я не отступлю…– шепчет она, вырывая руку из чужой хватки и прищуривает единственный глаз, чуть мотнув головой, желая прочувствовать хоть что-то помимо удушающего запаха собеседника, что кажется, если был бы в силах, заставил бы ту подняться на коленях и щекой к бёдрам чужим прильнув, подобно кошечке ластиться умоляя лишь об одном…
– У вас нет выбора, Кэйа… – усмехается он, поднимаясь на ноги вновь, и глубоко вдыхая, разворачивается, оставляя ту наедине со своими мыслями, пока она вообще способна думать хоть о чём-то, кроме…
