Текст книги "Hell to the Heavens (СИ)"
Автор книги: ghjha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Смуглая ладонь плавно проводит по торсу, к поясу брюк опускаясь. Она подденет его и приспустит, мстительно по бедру мальчишку царапнув. Усмехнётся, холодными пальцами проводя по чужой плоти, а потом выпрямится, заставляя его сесть на колени. Сама же она поудобнее устроится на его бёдрах. Чуть поёрзает, с удовольствием схватывая нетерпеливый взгляд янтарных глаз и усмехнётся, руку на чужом плече устраивая. Это необходимо здесь и сейчас, а потому… Она позволит себе усмехнуться и чуть приподняться, свободной рукой чужое лицо к своей груди прижимая.
– Не потеряй терпение раньше времени, котёнок, – ласково скажет она, осторожно подводя чужой возбуждённый орган и осторожно вводит в себя, останавливаясь для того, чтобы привыкнуть, прикусит губу, в прищуром смотря в макушку принца. – Как по мне, это прозвище тебе подходит…
И правда, вредный настырный котёнок, что сначала наделает гадостей, а потом будет ластиться и извиняться. Что ж… Пожалуй, можно закрыть глаза даже на то, что бездна, в какой-то мере, повинуется его воли. Наверное, со стороны это звучит нелепо. Однако… Пока она не придумает способа выбраться отсюда, забрав хранителя целым и невредимым, придётся подыграть, изобразить смирение и принятие… О, она обязательно с этим справится, а пока, совершенно искренне выдохнет, медленно-медленно опускаясь на член Итэра. Позволит тому впиться ногтями в её бёдра. Ах, его выдержке совсем далеко до идеала, поэтому она простит ему эту несдержанность, лишь посмеётся, потрепав по макушке, и за шею обнимет, медленно-медленно двигаясь вверх-вниз, пока тот тихо скулит, вылизывая солнечное сплетение.
И она откинет голову, крепко стискивая волосы на затылке мальчишки, чуть поёрзает, принимая того полностью и вскрикнет, от своих же несдержанных действий. Неужели теряет хватку? Или же просто соскучилась по близости с кем-либо? Не суть важно, главное что чужие руки перехватывают её, приподнимая и резко опуская вновь. И она примет чужие правила, снова опираясь о плечи и чуть отстраняясь от него. Словно желая видеть его лицо, на деле же, чуть ли не задыхаясь от жара. И когда только этот котёнок успел нагреться? Её это не волнует, она садится, позволяя тому продолжить так, как именно тому вздумается. Хотя… Это будет несколько… Нечестно по отношению к нему и девушка откажется от подобного решения. Позволит тому мазнуть языком по соску и проведёт по затылку, мягкой улыбкой поощряя подобные действия.
Она доведёт себя и мальчишку без помощи рук, она всё сделает сама. А потому, двигаться будет медленно, чтобы тот мог почувствовать её полностью, чтобы дрожал и умолял о продолжении, в котором она не откажет. И она облизнётся, начав двигаться чуть быстрее, почти в такт языку на своей груди. Вслушается в рваные выдохи и почти засмеётся, сдерживая себя в последний момент.
Это всё так странно… Странно подпускать так близко того, от кого она должна бежать как от огня, от кого должна скрываться, надеясь на защиту любимых рук… Беда лишь в том, что от Итэра спасения никогда не существовало. Лишь в том, что рано или поздно её бы нашли, лишь в том, что она изначально была обречена на то, что происходит сейчас… И ей страшно от того, что однажды она воспримет его как любимого и единственно верного. Ей ведь не позволят этого, правда?
Зубы сомкнутся на бусинке соска, заставляя её задушено застонать. Чужие руки схватят покрепче, а язык вновь и вновь пройдётся по чувствительному ореолу, выбивая заветные звуки.
О, Итэр готов поклясться, что ничто более не распаляло его так сильно, как искренние, не схваченные никаким льдом, не скрытые никакими масками эмоции. Когда щиты и заслоны рушились от незамысловатой ласки и налицо обнажалась та самая заветная нежность, в которой нуждается если не бездна, то он уж точно. И он радостно сверкает глазами, резко дёргая вниз её тело. Красивая, мягкая, искренняя здесь и сейчас, в его руках, в его постели. Она навсегда останется его королевой и никто не посмеет этого оспорить, никто не посмеет отобрать то, что принадлежало ему изначально.
И язык внезапно переходит с груди на ключицы, осторожный укус оставляя, и мысленно жалея о том, что спрятал её капитанскую одежду. Хотя… Нет, так она будет выглядеть слишком спокойной, будет вгонять его в краску парой невинных вопросов, это она умеет лучше чем кто-либо ещё. А потому он тут же зализывает свой же укус, руками проводя по её спине, почувствует как она выгнется от очередного толчка и на мгновение задумается.
Кэйа никогда не согласится быть для бездны матерью, но что насчёт его? Что насчёт того, чтобы сделать цепи на её руках вечными? А после мотнёт головой, укус на груди её оставляя. Альберих найдёт способ избавиться от мерзкой зарождающейся жизни внутри себя, и ради призрачной надежды на чужое смирение, он не готов потерпеть ещё один побег своенравной девушки.
И она вскрикнет, утыкаясь носом в его макушку, вонзит ногти в плечи, на мгновение замерев. В низу живота почувствуется приятное напряжение. Всё-таки внешний мир обучил её этому, и ему хочется извести всех, кому доводилось держать это тело, всех, кто мог к нему прикасаться подобным образом, лишь бы той некуда было уйти…
И усмехнётся, понимая, что ещё слишком рано для того, чтобы играть в тёмную. Ещё слишком рано для того, чтобы использовать настолько подлые методы. Тем более… Едва ли дитя станет для неё чем-то важным. Она запросто сможет оставить и его, он понимает это и винит только себя в том, что позволит обезумевшему старику бросить её на пороге Рагнвиндров. Отец бросил её там, что помешает ей бросит его, тем более на попечение Итэра и снова оставить его? Он хочет думать лишь о том, что она не восприняла этот выход как адекватный.
И он позволит ей слезть, всё-таки пачкая её бёдра в белёсой жидкости. Девушка закроет глаза, не отстраняясь от чужих объятий и ему хочется думать о том, что она воспроизводит в памяти его образ, а не чей-либо ещё.
Внезапно хочется приластится вновь и сомкнуть глаза, нос в чужой груди устроив. Слишком велик соблазн прикоснуться к чужим губам, пока глаза прикрыты и она в относительно хорошем настроении…
И ему не препятствуют, мягко обнимают за шею, позволяя провести языком по нёбу, он прикрывает глаза, снова проводя по животу девушки.
И лишь сейчас он понимает, почему именно бездна смеялась с его планов покинуть этот мир вместе с сестрой. Он не верил в смерть Люмин, а та смеясь, шепча о том, что дело совсем не в этом. Смеялась, говоря что у него могут появиться причины остаться здесь…
И эта причина прямо сейчас находится в его руках, мягко обнимает его за шею и снисходительно смотрит после поцелуя.
Итэр не покинет тейват, пока его королева находится подле. Не покинет его никогда, из-за подаренного другим человеком бессмертия.
Кажется, принц впервые благодарен этому предателю, за возможность обладать ею до самой гибели этого мира.
Вот только причина смерти будет уже не в нём.
========== Ewig ==========
Комментарий к Ewig
Современность, ревнующий Дилюк и кибербуллинг всяких рыжих.
– Ты замечательная… – шепчет Дилюк, мягко целуя чужую спину, слизывая капли воды с чужой спины, осторожно проводя по предплечьям, скалит зубы, вспоминая что именно происходило сегодня днём, от этого он зажмурится и едва удержит себя от того, чтобы вонзить зубы в чужую плоть. – Поэтому я не выпущу тебя…
Тело в его руках вздрагивает, заставляя Рагнвиндра ослабить хватку. Она всё ещё не понимает что никуда не уйдёт? Он усмехнётся, крепко обнимая её за талию, устроит щеку между лопаток и довольно улыбнётся. Умирая, отец дал ему право поступать с сестрой так, как ему захочется. И он решил, что оставит её подле себя на коротком поводке. Решил, что не позволит ей и шагу ступить так, чтобы он об этом не знал.
Вот только его сводная сестра учится немного в другой группе и на ином факультете. В учебное время он не в состоянии её контролировать, ведь знает что рядом есть Дайнслейф, прекрасный одногруппник, с которым она не упускает возможности подержаться за руки и кажется безумную светлую влюблённость к нему испытывает, с удовольствием невесомые поцелуи с его стороны принимая и к плечу льнёт, называя каким-нибудь ласковым прозвищем.
Дилюк вскипает, сжимая её руки, к которым она позволяла касаться их отличнику и сыну профессора на их факультете. Он помнит, как тот ластился к ней, как довольно улыбался, когда она гладила его по щекам и мягко целуя в лоб, смеялась, называя дурашкой. И тот зажмуривается, стараясь прогнать образ светловолосого из головы. Он тоже касался к ней, гладил и наверняка представлял её в постели или же просто представлял её рядом с собой или что-то в этом духе…
Или же вспомнить о наглом рыжем иностранце, что постоянно рядом с ними тремя тусуется и так и норовит руку на талии чужой расположить, устроить голову на плече и прижаться, до нервных смешков со стороны Альбедо и снисходительной улыбки Альберих. Он мысленно усмехается, оставить девушке её фамилию – было отличной идеей, никто из его окружения не знал о том, что она бастард их семьи.
Это упрощало задачу тем, что в его соперниках было минимум влиятельных людей. А таким как Дайн отказать не страшно. Не будет последствий которые могут серьёзно отразиться на его репутации или кампании, которую он унаследовал.
Главное не упустить её в ворохе внезапно упавших на него обязанностей, не позволять той отдалиться через чур далеко, чтобы потом не тратить уйму сил на её возвращение. Добровольное или очень – не имеет значения. Кэйа, пока что зависима от него и от этого отказываться он не собирается. Лишь усмехается тихо, вспоминая как его сестрица позволяла Дайнслейфу коротко целовать свои щеки и ласково улыбалась, когда тот отстранялся, мило жмурилась от чужих волос, что лезли в лицо.
И снова стискивает зубы, утыкаясь носом между лопаток. Её пальцы мягко проведут по ладоням, заставив чуть остыть. Он всего в нескольких шагах от того, чтобы совершить непоправимое. Сглатывает, наслаждаясь ощущением чужого напряжения. Кэйа боится, думает что её прогонят прочь, совершенно не догадываясь о том, что её привяжут ещё крепче, не оставляя ни единого шанса на побег. Он ждёт необходимого повода, где-то на периферии разума, понимая, что так не должно быть…
Ему бы сплавить сестру ради выгодного контракта и больше никогда не мучить себя чем-то подобным. Посмотреть в сторону какой-нибудь замечательной девушки и завоёвывать разрешение её родителей, её сердце, её внимание… Но лишь крепче стискивает смуглое тело, в то же самое мгновение задумываясь о том, чтобы оставить её рядом как единственную верную партию… Но снова улыбается. Едва ли кто-либо из окружения помнит о наличии у него сводной сестры, едва ли кто-то вообще посмеет думать, что они хоть в какой-то степени родственники… Никто не осудит его за это, никто не посмеет противиться такому решению… Кроме тех, кто желал поставить своих дочерей на её место.
Кэйа что-то ему говорит, заставляя хватку ослабить и глаза прикрыть. Она замечательная, особенно в его руках, особенно подле него, когда отдаёт всё своё внимание лишь ему, когда осторожно касается, словно боится спугнуть и в то же самое время обжечься. Других она касается совсем иначе.
Например, касания к Альбедо снисходительно-ласковые, когда она мягко поглаживает его по голове и улыбается, позволяя голову на плечо или уложить. Обычно она смотрит куда-то в сторону, что-то отвечая своему собеседнику. Иногда оборачивается к нему, что-то переспрашивая или осторожно треплет чужие волосы, если её что-то рассмешило. В её взгляде заинтересованные искры, и излишне детское любопытство.
Обычно эту болтовню прерывает мать Альбедо, говоря им что-то безумно смущающее мальчишку, но прорывающее на смех его сестру. Она обещает что-то сделать обязательно и с вопросом заглядывает в лицо одногруппника в ожидании кивка. И отпустит только завидев тот.
Дайнслефа она касается с излишней нежностью, стискивает ткань на чужом плече и смотрит влюблённо, словно больше поблизости никого не существует. Он недовольно фыркает, смотря за тем как светловолосый мягко обнимает её за талию, притягивает к себе, заглядывает в синеву глаза и мягко накрывает чужие губы. Дилюк стискивает кулаки, едва сдерживая в себе желание вмешаться.
– Тебе тоже нравится Альберих? – спросит зазевавшийся одногруппник у Рагнвиндра, кинув мимолётный взгляд на парочку и рвано вздыхает, отвернувшись от них. – Сложно найти того, у кого она не вызовет желания или не понравится…
Он озлобленно посмотрит ему вслед. Кусок мяса, как он вообще смеет подобное говорить в адрес его сестры? Как он мог додуматься до того, чтобы говорить такие вещи? Однако… Ему всё-таки стоит признать один отвратительный факт.
Его сестра прекрасна, и это, к огромному сожалению, понимает не только он. Рагнвиндру бы признать это, да использовать себе во благо, да только жажда удержать сильнее оказывается, заставляя ослепнуть от зависти или чего-то более тёмного и вязкого.
Касания к Тарталье похожи на нечто очень крепкое и дружеское. Она не позволяет ему обнимать себя, мило щёлкает по носу, говоря, что они ещё не настолько близки, чтобы он распускал свои ручонки. Но она хлопает его по плечу, жмёт ему руку, ласково улыбается, позволяя по спине кончиками пальцев провести, прежде чем оставить его. Тарталья засмеётся, предлагая той свидание, а чужая улыбка оставит его с отказом. Его сестрица, видимо, вполне довольна тем, что у неё есть сейчас.
Но его это злит. Он прикрывает глаза, понимая что бесполезно злиться на этого лиса ведь, его сестрица держит дистанцию, хоть и позволяет подойти чуть ближе, чем большинству. Разве можно злиться на неё за то, что она сама отогнала от себя потенциального конкурента?
Кончик языка проходится по чужой лопатке, заставляя сестрицу задрожать. Она так спокойна, не обращает внимания на то, что её не слушают и лишь перестаёт его гладить и замолкает, через плечо заглядывая и от внезапного желания с его стороны вздрагивая. Она забавная и прекрасная. Он поднимает глаза, встречая в чужом лице лишь ожидание ответа. О чём она говорила? Он не знает, но почему-то…
– Ты пустишь меня? – тихо спрашивает она, выдыхая, прекрасно помня, что братец не любит когда она делает что-то без его ведома, в чужих глазах ожидание, такое томительное, она ждёт, ждёт чтобы её куда-то пустили, заставляет взбеситься и хитро прищурить глаза.
– Нет.
– И как мне тогда сдавать практику? – спросит она, расцепляя окольцевавшие её тело руки, хмурится, отползая от него и совершенно теряясь в догадках о том, в какой момент она потеряла стыд и позволила названному братцу стаскивать с себя полотенце.
– Если честно, я прослушал то, что ты говорила… – мягко улыбается он, наблюдая за тем, как она переодевается в пижаму, ловит глазами чужое мимолётное смущение от его присутствия и едва та оденется, снова устраивается рядом, в глаза сестрице заглядывая, так хочется спросить о надоевшем, так хочется вызнать о том, что его так беспокоит и не даёт нормально смотреть в её сторону.
– Поэтому, ты заранее отказал? – спокойно спросит она, распуская волосы, не замечая чужого желания прикоснуться к синеве шелка. – Я, конечно, польщена твоей заботой, но…
Он опускает голову и прячет лицо в плече сестры. Она не понимает, потому что безумно влюблена в проклятого одногруппника. Он видит это в её глазах, в случайных фразах, брошенных в телефонную трубку, в обрывках сообщений, которые она отправляла Джинн. Дилюк знает, что-то упущено, что-то заставляет её тянуться к этому человеку, улыбаться ему и жаждать каждого дня, как повода для встречи. Безумное желание чужой – не его любви. И он выдыхает, когда её руки лягут ему на макушку, когда она мягко потреплет его, шепча о том, что влюбляться совершенно нормально и у него всё обязательно получится. Она просто не знает о ком речь, а потому так искренне желает ему удачи и терпения… Чтобы он мог запросто оставить её при себе…
– Я думал, что ты порываешься на очередную встречу с ним вне стен университета… – признается он, подняв лицо и вздрогнет, заметив как помрачнеет сестрица, как уберёт свои руки, позволяя себе прикрыть лицо ими, о, они оба помнят о том, что произошло в прошлый раз, когда она просила пустить её к нему, помнит как зло смотрели на неё, помнит как стискивали запястья, как тихо шипели, не позволяя даже и слова сказать…
Тогда она искренне просила у Дайна прощения, на деле же тихо умоляя о понимании и помощи. Она догадывается, что её свобода стоит братцу костью поперёк горла, но верить в это совершенно не желает, лишь стискивает руки в кулаки и закрывает глаза, желая думать о том, что это всего лишь беспокойство, а не пренебрежение.
Он всё видел. Видел как она извинялась, зацеловывая чужие уголки губ, как обещала вытащить одну-единственную встречу, как искренне сожалела о своей невозможности, и тихо вздыхала от осторожных поглаживаний по спине. Дайнслейф, безусловно, любит её, мягко улыбаясь той и принимая чужие извинения, на поцелуи поспешные и короткие отвечая.
Наличие у сестры обоюдной любви ставило Дилюка в некоторые, весьма условные, рамки и он снова злился, руки на щёки сестры укладывая, замечая как быстро порою она прячет от него свой мобильный, как быстро набирает иногда сообщения, а потом показывает почти девственно чистый список переписок, где кроме диалога с Джинн, наверняка подчищенного и старательно завуалированного, и группового чата, наполненного лишь напоминаниями о сдаче и домашних задания нет ровным счётом ничего.
Зато в записной книжке номер этого человека записан с сердечком на конце контакта, маленькая оплошность, выдающая её с потрохами. Она жаждет встречи, максимально неформальной и свободной, лишь бы остаться наедине, сказать что-то откровенное, теплящееся в чужой груди, заставляющее сердце в чужой грудине биться быстро-быстро, так, чтобы его биение эхом в ушах отдавалось.
Дилюк знает, она хочет, хочет чужой любви, на уровне чуть выше, чем мягкие, почти невинные прикосновения и почти бесконечные слова, знает что она хочет остаться с ним наедине, хотя бы в по ошибке запертом кабинете, чтобы урвать несколько минут на откровенный разговор или на самую малость побольше, лишь бы лицом к лицу, без лишних свидетелей, глаз и ушей. Лишь бы прикоснуться чуть более смело, в некотором счастливом осознании своей возможности побыть чуть поближе чем положено в общественном месте. Он видит это отчаянное желание, а потому почти всегда встречает её у дверей аудитории, практически выхватывая девушку из чужих рук, замечая тоску в голосе, когда она с ним прощается, видя отвратную фальшь в улыбке, на деле служащую лишь сигналом о помощи.
Кэйа всегда затухает, когда ей напоминают о её любви, кусает губы, даже не заикаясь о чём-то подобном, где-то в груди лелея надежду на то, что ей удастся обмануть его, удастся сокрыть хотя бы телефонный разговор или короткую, подстроенную случайную встречу, чтобы украдкой стащить желанное касание к губам и мягкое движение языка по нёбу. Прошептать какую-нибудь пошлость на ухо и кинув тоскливый взгляд в случайные окна, разойтись, то и дело оглядываясь, в отчаянном желании запомнить чужой силуэт таким, не скованным правилами поведения в институте и обществом, рядом постоянно находящемся.
Она не прячет своих желаний, не удивляется тому, когда Дилюк говорит о том, что это неправильно… Лишь совсем забрасывает ведение дневника, с некоторым подозрением в глаза алые заглядывая и понимая, что всё равно ничего не скрыть, отбрасывает его, изредка на страницах ведя черновые записи к домашним заданиям, да редкими пометками типа смены блоков в тетради и покупки расходников. Иногда встречаются вырванные страницы, на оставшихся иногда можно найти влажные пятна, видимо…
Она плакала, стараясь спрятать от него что-то очень личное, заставляющее заплакать… Наверняка сожаление о том, что она не может быть рядом чуть дольше, не может быть ближе, не может посмотреть со всеми своими чувствами и жаждой…
Тогда она скрыла от него содержимое страницы, и наверняка опять сожаление, жажда быть рядом порою сильнее любых запретов, которые он отчаянно пытается ставить своей сестре, что из всех сил хватается за руку этого человека, умоляя не бросать её в пламя братских рук, умоляя подождать ещё немного, лишь бы не расставаться с ласковым взглядом в светло-голубых глазах, лишь бы не отпускать, лишь бы не оставаться наедине с обжигающими чувствами Дилюка, лишь бы не гореть заживо в зареве чужой ревности без единого шанса на спасение. Она сглатывает, к груди прижимая обрывок, до последнего прося взглядом не отбирать спрятанный в ладонях смятый лист, делая осторожный шаг назад, словно это спасёт её наивную надежду вырваться, хоть на мгновение, чтобы остыть от жрущего огня, чтобы спрятаться, на считанные мгновения.. Но едкая усмешка на губах брата заставляет вздрогнуть, а на тяжёлые шаги навстречу, подрагивает, крепче листок к груди прижимая, смотря умоляюще, прося не разрушать на ладан дышащие надежды на окончание всего этого безумия.
Так отчаянно и безнадёжно, что впору сравнивать с жёлтыми тюльпанами… Он тихо хмыкнет, понимая что чужие вспотевшие ладони и изломы сгибов едва ли сделают содержание записки понятнее. В этот раз он позволит ей отойти на полшага, чтобы украдкой посмотреть как она выбрасывает скомканную бумагу, всё-таки бросая мимолётный взгляд на газовую горелку, чтобы сжечь несчастную записку, чувства, одно-единственное желание. Он выдохнет, всё ещё косо смотря на сестрицу. Она замечательная, когда осознаёт что её не пустят, что не позволят ни единой лишней минуты в обществе объекта своего обожания…
Дилюк усмехается, проводя по щеке Кэйи, что, кажется, тоже вспомнила обо всём, что касалось её чувств. Девушка вздрогнет, позволяя брату снова устроить голову на её плече и растеряться, когда тот глаза прикроет, крепко обняв её. Шумно выдохнет, на мелодию телефонного вызова отвлекаясь. Внимательно всмотрится в название контакта, то и дело стреляя в спрятанное в её плече лицо. Прижимает мальчишку, не позволяя тому от себя отстраниться, а после снимает трубку и быстро аппарат к уху прикладывает, с мягкой улыбкой здороваясь с собеседником на другом конце провода. Дилюк хмурится, вслушиваясь в искренний смех сестры. Такая реакция у неё возникает лишь на двоих человек. Дайнслейфа и Альбедо. Обоих он в равной степени ненавидит, ведь…
У них слишком много привилегий касательно самой Альберих. Бессменные друзья, с самого начала учёбы, и почему только отец поощрял её нахождение в обществе этих людей? Если подобное отношение к Альбедо он мог обосновать тем, что он сын уважаемой Рэйндоттир, он имел возможность увидеться с ней до поступление, то в отношении укравшего чувства его сестрицы молодого человека он объяснить был не в силах. Какая-то договорённость? Покойник знал всю подноготную и не имел ничего против этих отношений? Он ничего не знает о Дайнслейфе кроме того, что у него есть близнецы – младшие брат и сестра. Он не понимал почему тот сквозь пальцы смотрел на зарождающуюся симпатию и не душил её в зародыше.
Но Крепус мёртв, он оставил ему свободу выбора и в отношении сестры тоже. А потому, ни разу не задумываясь, позволяет пламени, подожжённым их взаимной любовью разгореться бесконечным пожаром, чтобы сжечь все нити, которыми они обвязали друг другу сердца, чтобы буйным языком пламени прижечь рану и оставить пепел от тонкой и крепкой нити. А ещё легонько мазнуть им по чужому телу, чтобы выгнать из чужих мыслей всех, кроме него…
Дилюк ревновал при жизни родителя тихо, злобными взглядами в спину сестры, сжатыми зубами и отводом горящих яркостью глаз от светящейся от счастья Альберих и её избранника, проклятиями в адрес самой искренней улыбки в ответ, мысленными обещаниями расправы над обнаглевшим человеком, что касается его сестры. В какой-то момент, он был близок к тому чтобы принять это, но…
Сейчас он сидит подле неё, вслушиваясь в очаровательный разговор, из которого он понимает лишь то, что её зовут куда-то. Опять. И Дилюк поднимает взгляд, слыша её обещания подумать над этим. А в глубокой синеве глаз грусть. Сестрица уже знает что её никуда не пустят и то ли из вежливости, то ли лелея какую-то призрачную надежду, отвечает обтекаемо, передавая своё приветствие его матушке. А после звонок прекращается. Она пусто смотрит в погасший экран, словно замирает, позволяет себе тяжело выдохнуть и посмотреть тяжёлым взглядом на него, заправить ярко-алые пряди за ухо.
– Они знают, что ты вновь скажешь нет.. – с какой-то грустью откликнется на немой вопрос она, отстраняя от себя брата, подцепит края пледа и закутается в него, тихо всхлипнув, кажется, это никогда не закончится, что в какой-то момент им надоест ждать, надоест её зависимость от брата, и они уйдут, напоследок сочувствующе заглянув в её глаза, а после всхлипнет, отвернувшись от него. – Даже если я предложу тебе пойти вместе со мной… Даже уже его матушке, Рэйндоттир смешно…
Он нахмурится, вглядываясь в силуэт девушки и тяжело выдохнет. Да, порою она пыталась вытащить возможно побыть рядом с тем человеком говоря, что он тоже может пойти с ней, если так волнуется. Вот только этого ему не позволяли обязанности со стороны бизнеса. Она понимала, но всё равно таила почти детскую обиду, перестав даже заикаться о чём-то подобном в рабочие дни, но всё ещё пытаясь уговорить его в праздники, хоть на самую малость, чтобы побыть вне дома, в компании состоящей не только из его одного, изредка хмурясь, едва осознавая что ей навстречу не пойдут, едва слыша едкую усмешку о том, что она просто хочет встретиться с человеком, который безумно не нравится её брату. Она молчит. Боится, потому что пока что полностью зависима финансово. Прекрати тот оплачивать её обучение и выстави прочь из своего дома, она никогда не соберёт нужную сумму, не угробив организм недосыпом и недоеданием. Единственная вещь, удерживающая её от того чтобы сорваться на крик, пытаясь донести что-то о своих чувствах, сказать о том, что ей неприятна подобная преувеличенная опека, что ей не пять лет, чтобы следить за каждым её шагом, что она как-нибудь справится сама, но… Едва ли он услышит её. Альберих выдохнет, опустив голову, посидит так минуту-другую, а потом повернётся к нему лицом, заглядывая в обжигающую злобу, осторожно проведёт пальцами по его щеке и тут же одёрнет руку, опустив взгляд. Почему её братец не может просто принять тот факт, что держать её на коротком поводке – не лучшая идея? Она прикроет глаза и опустится в постель, прижимая руки к груди. Альберих поднимет уголки губ.
– Ты такой принципиальный и категоричный… – фыркнет она, забираясь под одеяло и перевернётся на спину, глаз не открывая, продолжит. – Вот сейчас засну и буду смотреть на него, не чувствуя твоего недовольства.
Дилюк угрожающе зашипит, сдёргивая одеяло с сестры. Заметит как она приоткроет глаза, с опаской смотря на него, отодвинется ближе к краю, собираясь подняться на ноги. Устало выдохнет, когда чужие руки снова сожмут запястья, поднимет голову, уже серьёзно заглядывая в лицо брата.
– Прекрати, – спокойно говорит она, пытаясь удержать себя от метаний и паники. – Это уже совсем не смешно…
Только хватка не слабеет, а шумное дыхание над нею никуда не пропадает. Дилюк снова прячет лицо в плече, носом в основание шеи утыкаясь, дышит, и она мелко дрожит, не веря в происходящее. Это же её сводный брат, он же не может поступить настолько низко, тем более в отношении её, вот только…
Тёплый и влажный язык касается ключиц, проводит по ним, заставляя её напрячься и попытаться согнуть ноги, желая оттолкнуть от себя, в ответ Дилюк только зарычит недовольно, отрывая лицо от её плеч. Она так желает прикоснуться к нему иначе, что ж… Ему стоит показать как именно выглядит её желание? И он поднимет уголки губ, на мгновение ослабив хватку на руках Альберих. Ещё раз внимательно заглянет в испуганные глаза и отстранится, думая о том, что ему стоило сделать то, чего его девушка так отчаянно ждёт от Дайнслейфа. Что ж, он обязательно покажет ей это, покажет и окончательно перейдёт грань между хранителем и тюремщиком. Присвоит себе, сожмёт в руках и сделает всё, чтобы никто не смел тянуть к ней своих рук.
А она хмуро посмотрит на него, едва тот снова сядет рядом, а потом поднимется с кровати и подойдёт к окну, через плечо уставшим взглядом одарив. Прикусит губу, скрестив руки на груди. И что это было? Что он пытался этим сказать? Что разделит с ней постель, если она продолжит желать чужой любви?
– Я не приду завтра домой, – ответит Кэйа, замечая гнев в чужом взгляде, склонит голову набок и мягко улыбнётся. – Не волнуйся, Джинн не позволит мне совершить глупостей, хотя… мне бы безумно этого хотелось… Но кажется, удача снова на твоей стороне, братец…
И он успокоится, всё-таки нахмурившись. На Джинн, безусловно, можно положиться, можно воспользоваться её искренностью и дружбой, но… Они будут там, будут разговаривать с ней, будут касаться её, а подружка и не поймёт что что-то не так, посмотрит, позавидовав по светлому. Но… Она будет улыбаться и радоваться своей маленькой победе, может даже выбьет ночёвку с этими двумя и наверняка использует её так, как она того желает, но…
– Я попрошу Джин, чтобы она присмотрела с тобой потщательнее. Вдруг ты снова захочешь использовать свою возможность побыть рядом с ним. А может… Она ни о чём не знает, а?
В ответ ему усмехнутся, она усядется на подоконнике и посмотрит ласково-ласково, поднимая уголки губ, склоняя голову на бок. Такой злой, неужели она и есть объект его влюблённости? А может… Эта речь о той самой ревности, которая так крепко держи её за шею и душит хуже любых цепей?
– А может быть… Ты хочешь оказаться на его месте? Касаться меня так, как я хочу позволить ему? Братец, ты ведь понимаешь что неправильны твои чувства, а не мои? – она урчит, смотря как тот подойдёт к ней вплотную, злобно посмотрит, чувствуя как тот тяжело дышит, как ставит руки около её колен, не позволяя бежать, услышит её смешок. – Не хочешь делить меня с ним? Хочешь, я как-нибудь предложу нам провести ночь втроём? – и снова смеётся. – Шучу, оставь свой пыл кому-либо ещё…
И девушка прикроет глаза, проведя пальцами по подбородку брата, вздрогнет, почувствовав излишне нежное прикосновение к своим губам. Выдохнет, едва тот отстранится, и опустится, голову на коленях её укладывая.
– Ты принадлежишь мне… – рычит Рагнвиндр, стискивая талию сестры, бешеный взгляд поднимает, тяжело дышит, заглядывая в лицо сестрицы, а потом поднимается, притягивая ту к себе и лицом в грудь свою утыкая, запустит руки в шелк волос и лицо поднимет, всматриваясь в него. – Я не позволю ему забрать тебя. Но если ты сама отдашь ему себя… Не рассчитывай на работы вне Рассвета и моего кабинета.
