Текст книги "Это только цветочки (СИ)"
Автор книги: Гейфилд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
– Говори, – наконец произнесла Яванна без всякой интонации. Её надрывало лёгкое дыхание Нессы в динамике, непонятливая сущность иррационально отказывалась разлюбить, она уже выбрала ту, с кем хотела слиться, и слабые разумные доводы Яванны воспринимать не желала.
– Яванна, – сказала Несса жалко, – позволь мне прийти. Зачем ты от меня прячешься?
– Мы уже поговорили. Для чего мне видеться с тобой? Я не запрещаю тебе появляться в моих лесах. Я необщительна, – добавила Кементари, в её низком голосе звучал яд, напоивший яркие тропические цветы. – Хотя, разумеется, у тебя не было повода об этом узнать.
В трубке послышался звук, похожий на всхлип, Яванна подумала, что Несса закончит разговор; но нет, после звучного шмыганья Несса взяла себя в руки и затараторила в своей обычной манере:
– Нет, Яванна, ты знаешь, я хочу с тобой поговорить, мне очень нужно, я по тебе скучаю, Яванна, я тебя люблю! Пожа…
Яванна отключила телефон.
Эротические сны Мелькору тоже снились. Грубый Тулкас сказал бы, что воплощению сексуальности и порока Мелькору видеть сны подобного содержания – всё равно что пчеле страдать диабетом, но довольно долгое время вся интимная жизнь Тёмного Валы из них и состояла.
Мелькора нахально втиснули в край стола.
– Доброе утро, Ме-ел…
– Привет, – улыбнулся Вала, собираясь выпить травяной чай, который только что налил в чашку, однако Гор недвусмысленно дал ему понять, что не всякое утро предназначено исключительно для чаепитий. Смуглая рука скользнула по его животу, сделала круг почёта и спустилась к молнии джинсов. Вала поперхнулся от неожиданности и дрогнувшей рукой поставил чай на стол. Гортхаур чрезвычайно редко бывал в настроении поразвратничать, однако если на него накатывало, остановить его не мог никакой таран.
– У тебя в этих штанах охуенная задница, так бы и трахнул… – прорычал майа в ухо, и металлический замочек покорно разъехался под его пальцами. Мелькор закинул голову Гору на плечо и со свистом втянул воздух через стиснутые зубы. Постоянно быть сильным временами надоедало и ему, что, в общем, было не так уж удивительно. Гортхаур прекрасно чувствовал, где находится предел выносливости его Валы, и безошибочно угадывал, каким способом его поддержать. Мятежному требовалась большая доза заботы и ощущение безопасности, которое могла дать только чужая сильная воля. Он почти забыл, что это такое – полагаться на другого и ни за что не отвечать. Нарочитая грубость Гора вкупе с его властными движениями расплавила напряжённого и нервного в последние дни Мелькора мгновенно.
Майа несколькими горячими поцелуями сбоку в шею вытянул из любовника жаркий стон и, хладнокровно ткнув его коленом по бёдрам, заставил немного расставить ноги.
– Ты мой. Никому тебя не отдам. Слышишь? Никакому Манвэ. – Манвэ Гортхаура бесил одним своим существованием. У Мелькора затрепетали ресницы, он был страшно ревнив и обожал, когда его ревновали. Гор довольно хмылился: это выражение появлялось на лице Мелькора редко и страшно его возбуждало. Беззащитная обнажённая страсть, желание быть любимым, жажда ласки и доверие, нетерпеливое ожидание любви, которой всегда не хватает, нежные приоткрытые губы и – да – трепещущие ресницы. Мелькор обворожителен, когда вот так прикрывает глаза, он кажется младше и слабее, и невозможно приятно быть для него старшим в такие моменты, чтобы защищать его от всего мира, дарить ему всё, чего ему хочется, зная, что он покорен не по принуждению, а потому, что полагается на тебя больше, чем на себя…
Гор усмехнулся, вспомнив, как его шеф однажды сказал: «Тебе я доверяю больше, чем себе, потому что себе я бы не доверил даже собственную задницу». Майа ухмыльнулся и обозвал его себялюбцем, над чем они потом долго глумились.
– Твой… – прошептал Мелькор, зрачки его метались под полуопущенными веками, губы подрагивали, он часто сглатывал, и Гор наконец перестал его мучить неспешными поглаживаниями через джинсы и взял в руку его напряжённый член. Вала застонал и слабо подался навстречу его руке, толкнув бёдрами стол. Чай сделал попытку сбежать из чашки, но немного не достал до края.
– Ти-ише… – протянул Гор, покусывая ухо возлюбленного и крепко прижимая его к себе за талию, лишая инициативы. – Тихо, Мел… вот так, хорошо, правда?
На бледных щеках Мелькора цвёл неровный розоватый румянец, майа прилепил за его ухом несколько аккуратных поцелуев и вернулся к шее, чрезвычайно собой довольный: довести сдержанного Валу до такого состояния удавалось нечасто.
Мелькор тёрся спиной о грудь своего майа и откровенно постанывал в такт движениям крепких пальцев, тая в пучине обладания его волей и чувствами; он кусал губы и сладострастно прихватывал зубами ласкающие их пальцы Гора. Левая рука майа щекотала его измаявшуюся плоть, и чай на трясущемся столе предпринимал всё более активные попытки покинуть своё временное вместилище. Звякала на блюдце серебряная ложечка, хриплый, чуть насмешливый голос Гора шептал в ухо, что Мелькор охренеть какой шикарный Вала, что его все хотят, но он, Гор, любому башку снесёт за посягательство и сам, лично, затрахает его до смерти прямо вот на этом столе, только чай сначала выльет, потому что чай помои и никто его так не заваривает. Оскорбившись на последнее замечание, чай с трудом вытерпел последние секунды соседства с бестактным майа, а затем чашка от яростного рывка кончающего Мелькора опрокинулась, и беглец, благоухая мятой и душицей, потёк с края стола, брюзгливо ругаясь на Гора противным капаньем. Гор его не замечал, потому что облизывал пальцы, обхватив Мелькора за шею, а второй рукой продолжал ласкать его живот и вздымающуюся грудь. Ложечка от встряски упрыгала из блюдца, само блюдце претерпело чувствительное, но, к счастью, не сокрушительное столкновение со стеной, а ладони Мелькора через секунду обрушились на стол, отчего всё, там стоявшее, дружно подскочило.
Дрожа, Вала тяжело дышал, опираясь на столешницу. Майа жёстко улыбнулся и, полюбовавшись его выпирающими лопатками, выбрал левую и чувствительно укусил.
– Давай, Мел. Очухивайся, у нас стол не накрыт.
Гортхаур попятился. Он любил столы, особенно здоровенный в кабинете, самый надёжный из всех. Этот, хоть и больше, раза через три всё равно сломается.
Да и какая мебель выдержит такой темперамент?..
– Мел, иди ко мне. – Майа уселся на стол и откинулся назад, опираясь на руки. – Жду ещё полминуты и начинаю без тебя.
Ещё раз жадно схватив ртом воздух, Мелькор порывисто развернулся. Гор являл собой воплощение соблазна настолько рокового, что сам величайший соблазн Арды не мог устоять.
– Иди ко мне, – низким грудным голосом повторил майа и слегка прогнулся в пояснице. – Полминуты почти прошло…
Он иронично улыбался, принимаясь расстёгивать свои штаны, и Мелькор, конечно же, не устоял перед искушением. Как бы сильно он ни хотел увидеть своего любимого майа за рукоблудием, сейчас…
Мелькор облизнул удлинившиеся клыки. В моменты особенно сильной страсти хищные черты в нём проявлялись ярче, и если до крыльев и наращивания мускулатуры в постели ещё не доходило, то клыки и когти, бывало, выскакивали. Гортхаура это даже заводило, а как отнесётся к новым анатомическим подробностям Хэннер, Мелькор не знал и старался пока не рисковать.
Однако сводящее с ума видение уже растаяло в утренней дымке. Вала отрешённо огляделся, заметил дрыхнущего на другом краю кровати Хэннера, с головой укрывшегося вторым одеялом, подумал, что, вероятно, исходящая от него во сне энергия беднягу отпугнула, и с наслаждением потянулся. Впервые сон про Гора не вызвал у него желания свихнуться и умереть. Зато свободной энергии осталось даже слишком много.
В приподнятом настроении Вала выбрался из кровати, влез в голубые джинсы, приятно напомнившие ему только что оборвавшееся видение, и отправился на кухню, где сделал себе большую чашку кофе и два уродливых, толсто и криво нарезанных бутерброда, которые затем с размаху раскроил на четыре. С ярым эстетом Мелькором редко такое случалось, обычно он придирчиво комбинировал подходящие по размеру кусочки, пока бутерброд не достигал совершенных пропорций, но в тихие утренние минуты, всё ещё ощущая на лице прикосновения и дыхание Гора, он с жадностью вонзал зубы в бесформенные куски, глотал почти не жуя, спеша насытиться. Вырываясь после приступа вдохновения из мастерской, Гор не глядя брал со столов и из шкафчиков первые попавшиеся куски, складывал их вместе и, откусывая столько, сколько помещалось в рот, запивал прямо из чайника. Красивая сервировка майа тоже нравилась, но, оголодав за работой, тонкие мелькоровские бутерброды он всё равно складывал перед едой как минимум по два.
Покончив с тремя из четырёх непривлекательных бутербродов, Мелькор пошёл налить себе чаю и почти не удивился, поняв, что в чайнике смесь из мяты и душицы. Душицу он терпеть не мог, и не без интереса подумал, кто же в Ангбанде таким балуется.
– Чё это за гадость? – раздался голос Хэннера у него за спиной.
Вала обернулся, сжимая в руке чашку. Приторно пахло душицей.
– Мел?.. – Юный воспитанник Врага, сильно покраснев, попытался отойти, но наткнулся на стол и почему-то остался так стоять, как механизм, упирающийся в стену. – М-м-м… почему ты на меня так смотришь?..
– Как? – прищурился Мелькор.
– Странно… – Хэннер быстро опустил глаза. – Мне неудобно.
– Извини. Мне просто… сон приснился. – Мятежник улыбнулся воспоминанию о сне, но Хэннер снова прервал его, жадно осведомившись:
– Про что?
Мелькор отвернулся и поставил чашку на стол.
– Про нас.
– Хороший? – Гортхаур спрашивал так, будто от ответа зависела его жизнь.
Вала посмотрел на столешницу и вспомнил прыгающую ложечку и отлетающее к стене блюдце.
Хэннер подошёл. Тёплые руки обвились вокруг талии Врага Мира, робко, просяще погладили по животу.
– Я не могу вспомнить, что мне снилось, – пожаловался майа тихо. – Я всё время думаю, что всё помню, но как будто что-то не даёт мне понять до конца… как слово, когда вертится на языке, а сказать не можешь… Мел?..
– Что?
– Я тебя люблю.
Мелькор истерически улыбнулся и накрыл ладонями его руки.
– Я… тебя тоже… очень-очень люблю, – проговорил он хрипло и страстно.
– Так какой это был сон?..
– Вещий, – усмехнулся Мелькор.
– Я хотел извиниться.
– Да ты что? – усмехнулся Мелькор. Ему пришлось тащиться к орущему телефону через весь замок, потому что применять силу для призывания аппарата или для перемещения Вала в своём неуравновешенном состоянии опасался, и к сухому, без нотки сожаления извинению брата отнёсся скептически. – И по столь ничтожному поводу ты сделал над собой страшное усилие и позвонил? Я не ожидал от тебя такого героизма, брат! Прости, я в тебе ошибался. Как я мог. Мне почти стыдно.
– Моргот, – оборвал его Намо, и Мелькор замолчал, услышав в голосе Мандоса скрипучие нотки первозданной смертоносной стихии, тьмы более тёмной, чем его, пустой и ледяной, звук той канвы, что вьётся по краю Арды, обрывая всякое затянувшееся существование. – Я могу кое-что для тебя сделать.
– Что? Сложить мне из кубиков трактат по совращению Манвэ во Тьму? – усмехнулся Тёмный Вала. – Не шути, я уже тебя извинил.
– Ты ведь хочешь поговорить с Гором? Только не отрицай, я знаю, что он тебе снится.
– И… что?
– Я могу это устроить.
– Но… – осёкся Мелькор, и руки у него дрогнули. – Он ведь…
– Умер? – хищно усмехнулся Намо. Сидя на столе по-индейски, он пристально смотрел на выложенное кубиками слово «СМЕРТЬ». – Нет, Мел. Ничто не умирает. Мне стало интересно.
– Что тебе интересно? – рыкнул Мятежник, принимаясь ходить по кабинету. – Препарировать Хэннера?! Я тебе не позволю, так и зна…
– Интересно, – вкрадчиво вмешался Мандос, и Мелькор почти против воли мысленно увидел его тонкое нежное лицо с чуть заострёнными скулами, перекинутые через плечо серебристые волосы, Млечным Путём вьющиеся по тёмному шёлку на груди, мягко сияющую бледным свечением кожу и зловеще-мечтательный росчерк почти бесцветных губ, скрывающих ослепительную улыбку в шестьдесят семь – один выбит – тонких острых клыков, каждый в полтора раза короче, вполовину уже и в десятки раз опаснее клыка Мелькора. – Я любознателен, Мелькор. Суть твоего майа мне непонятна. Я не причиню ему вреда. Я только узнаю, что он такое, призрак ли, обладающий волей, фантом ли твоего разума или нечто совсем иное. А ты поговоришь с ним. Ты ведь давно хочешь, не правда ли?
Мелькор помолчал.
– Это точно не опасно?
– Могут быть последствия… это не страшно.
– Намо, у меня только один майа, и Гор это или не Гор, я не намерен им рисковать!
– Но иначе ты убьёшь его своими сомнениями. Он гаснет в твоих руках, ты же сам это видишь.
– Какие последствия?
– Так ты согласен?
– Да.
– Ложись рядом с ним. – Когда Намо вошёл в Ангбанд, Хэннер уже неподвижно лежал на кровати, погружённый в транс. – Будь готов увидеть себя другим. – Мандос бледно улыбнулся. – С изнанки, так сказать. Там всё немного другое.
– Так, как видишь ты? – уточнил Мелькор, ложась на спину рядом со своим майа.
– Почти. – Брат провёл над его лицом ладонью, и Тёмный нервно сглотнул, ощутив идущий от неё бездушный холод. Спальню окутывала непроницаемая темнота. – Не беспокойся, я не буду подслушивать. Когда я выпущу его, я и без того пойму, кто он. Ты готов?
– Да.
– Иди.
Мелькору показалось, что он начал проваливаться вниз, едва он закрыл глаза. Захотелось немедленно их открыть, но он преодолел инстинктивный страх, столь же сильный, как страх смерти у людей. Айнур боялись изнанки, той, что лежала ниже породившего их разума отца. Мелькор и другие были сознанием Эру, Намо – подсознательным, глубинным, непонятным, алогичным по своей сути, но именно подсознание сейчас и требовалось заблудившемуся между памятью и жизнью Тёмному Вале.
Глаза открывать не пришлось, он лежал на мягкой белой поверхности, глядя в неживую прозрачную тьму, за которой угадывалась бесконечность. Гор лежал рядом с ним, приподнявшись на локте и кривовато улыбаясь, обнажённый, как и он, живой или мёртвый как он, сейчас они оба находились на одной стороне, не разделённые ничем.
– Мел.
– Что ты, Гор? Я… – Мелькор замолк под его внимательным взглядом, отсекающим все лишние слова.
– Ты не договорил.
– Я…
– Ты ведь не спрашивать меня пришёл.
– Да.
– Говори то, что хотел сказать, а я скажу тебе то, что ты хочешь узнать. Давай.
Вала перевернулся на живот и облокотился на скомканную белую ткань, которая была не тканью вовсе, а странной непрозрачной субстанцией. Почему-то Мелькору показалось, что в ней всё и дело.
– Я запутался, Гор. Я не знаю, где ты, а где не ты. Я не могу понять. Ты… ты – ведь это не Хэннер, нет? Он другой…
– А почём ты знаешь, какой я? Ты видел меня только снаружи. Я был совсем другой, когда пришёл к тебе. – Гор горько усмехнулся. – Настоящим мной ты не полюбил бы меня.
– Я знаю, каким ты был!
– Ты ни разу не спал с настоящим мной.
– Гор, я… – Мелькору было трудно говорить, а жёсткий голос майа усложнял задачу многократно.
– Говори.
– Я постоянно думаю о тебе. Я не вижу тебя в нём, я хочу найти тебя и не нахожу, я хочу вернуть тебя и не знаю, вернёшься ли ты, или я потерял тебя навсегда. Ты мне снишься, ты говоришь со мной, и я медленно убиваю ребёнка, который оказался рядом со мной, не зная, убиваю ли я его или тебя, я не знаю, могу ли любить его и простишь ли ты мне то, что я к нему привязался, предательство ли заботиться о нём, когда рядом нет тебя, ты ли это или нет… Гор, это ты?
– Это я.
Ответ был прост и убийственен, и Мелькор смог выдавить только:
– Как?
– Подсознание. – Гор коснулся пальцем виска. – Во всех нас живёт память, её не убить ничем. Монета со стёршимся знаком остаётся монетой. Я сам хотел измениться. Я устал. Меня проще было стереть, чем изменить к лучшему. Ты не был доволен мной – я стал другим, чтобы нам проще было любить друг друга. Ты ведь со мной натерпелся.
– Но я люблю тебя!
– Что поделать, ты всегда был воистину удивительным идиотом.
Мелькору захотелось плакать.
– Я пришёл к тебе сквозь живой мир, – сказал он жалобно, – а ты снова язвишь.
– А я тебя звал? – жёстко бросил майа. – Ты сам рвался сюда и намеренно сводил себя с ума. Хорошо, что не свёл. Скажи спасибо Намо.
Враг Мира, обнажённый и беззащитный перед своим любимым, только ниже опустил голову, скрывая лицо за волосами. Он сознавал полные масштабы своего удивительного идиотизма, и оттого ему становилось ещё хуже.
– Мел. – Рука Гора тяжело и знакомо легла ему на затылок, большой палец собрал серебристые пряди, отводя назад, горячие губы приблизились к уху. – Я всего лишь воспоминание. Отпусти меня. Я хочу стать новым. У меня нет никого, кроме тебя. Ты хотел сделать мне подарок, так подари мне свою любовь. Новому мне, с чистого листа. Люби меня снова. Тискай и балуй меня, дари мне подарки, не расставайся со мной ни на минуту, теперь ты можешь это, я не стану вырываться и корчить из себя ледяного мерзавца. Я не такой. Я добрый и наивный, вообще-то. Был. До того. До тебя. Задолго до тебя. Я хотел измениться тогда, но было поздно, а потом нас разлучили. Я уже не мог, хотя и пытался. Не мог себя сломать, такого, каким меня сделали другие. Теперь перед тобой сердцевина, она ещё не засохла и не засохнет, если ты не позволишь. Не тащи к себе мертвецов, те, кого ты любишь и любил, снова с тобой. Я, Карвир. Пусть не такими, какими ты привык нас видеть, но мы пошли за тобой, потому что любили тебя и продолжаем любить. Ты никогда не верил глазам. Я – это я, я никуда не уходил. Никогда не рассказывай мне, каким я был тогда. Брось мою колючую шкуру и иди дальше с тем, кто прятался в ней от мира. Ты ведь всё понимаешь, Мел. Я весь с тобой, весь, ничего от меня не потерялось, ни кусочка. Я твой и я тебя люблю. Люблю, слышишь? Ну что ты? Мел… поплачь… – Гор хрипло усмехнулся, обнимая своего Валу за плечи и привлекая к груди. Уткнувшись в его шею, Мелькор тихо коротко всхлипывал, весь трясясь. – Скажи мне, чего ты боишься, ну же…
– Я… больше тебя не увижу… – простонал Вала, цепляясь за него. – Я не хочу, чтобы ты исчез навсегда… я не…
Гортхаур отстранился и с покровительственной улыбкой поцеловал его в нос.
– Дурень. Так ничего и не понял. Я ведь уже с тобой.
– Правда?..
– Кем бы я был, если бы не пришёл? – Гор улыбался, тепло и чисто, совсем по-детски. – Ну какой майа откажется от Валы, который способен из-за него плакать? Всё, разобрался?
– А когда я уйду… куда денешься ты?.. – задал Мелькор самый страшный для себя вопрос.
– Никуда я не денусь. Я уже буду там. Тебя дожидаться. Больше не боишься?
– Гор…
– М?..
«Можно, я тебя поцелую?» – хотел спросить Мелькор, но майа понял и, подарив ему на этот раз озорную улыбку, ласково приник губами к его губам и лизнул, дурачась. Вала обнял его за плечи; тьма стала рассеиваться, они проваливались через белую не-ткань вверх, падали вверх и наконец вынырнули, и когда Мелькор открыл глаза, Хэннер оторвался от его губ и, смешно сморщив нос, весело поинтересовался:
– Мел, а чё это было?
Мелькор поискал взглядом Намо и не нашёл.
«Я позвоню», – прозвучало у него в мыслях сообщение Намо.
– Вот это? – хихикнул Вала и коротко поцеловал его в губы, а затем лизнул: – Или это?
– Это! – Майа кивнул на стоящую на тумбочке у кровати чашку Мелькора с травяным чаем. – Гадость какая, я только хлебнул и отрубился, как – не помню! Слушай, что ты вообще такое пьёшь, а?! Это же вредно!
– Тогда пошли выльем, – пожал плечами Мятежный и поцеловал майа в мягкие губы. И ещё раз. И ещё. И снова. Хэннер не выдержал искушения и жадно впился в его губы, покусывая их и начиная дышать труднее. – А, фиг с ним… потом выльем…
– Ага, – согласился Гортхаур торопливо, прижимаясь к его груди. – Хочу с тобой поцеловаться! – заявил он после очередного поцелуя. – Как следует! Я соскучился! Ты всё время о чём-то думаешь, а на меня не смотришь!
– Больше не буду думать. Буду смотреть только на тебя, – серьёзно пообещал Мелькор.
– Правда?
– Правда. Всё передумал. Хэннер?
– М?..
– Я тебя люблю. Тебя одного. Только тебя. Никогда в этом не сомневайся.
– Я знаю, – кивнул майа, на секунду всем тельцем прижимаясь к нему. – Я вижу. По твоим глазам. Я слышу это в тебе. Я… – и Хэннер похабно улыбнулся, хозяйственно укладываясь на Мелькора и принимаясь по нему елозить, – я это чувствую!..
– Ирмо, мне нужна твоя помощь!
Разноцветные глаза Лориэна широко распахнулись. Намо с усилием приподнялся на локте и воззрился со своей узкой кушетки на любовника, который сидел в вертящемся кресле и удивлённо внимал трескотне сестры.
– Какая? – Ирмо плохо знал Нессу и даже не представлял, что ей может от него понадобиться.
– Я хочу поговорить с Яванной во сне, можешь устроить?
Лориэн покосился на брата. Мандос, напившийся его крови и энергии, а потому сытый и ленивый, безэмоционально пожал плечом, не понимая, зачем требуется его мнение.
– Теоретически мне нужно для этого согласие Яванны, она Валиэ, и…
– Ирмо, – прошипела Несса, прикрывая трубку ладонью, потому что у неё в комнате делали уборку майар Манвэ, – мне нужно с ней поговорить, никак иначе она не согласится! Я знаю, что это противозаконно!
– Если Манвэ…
– Да при чём тут Манвэ!!!
Ирмо отдёрнул трубку от уха. Намо заинтересованно наблюдал.
– Несса, я…
– Твой брат есть Суд! – закричала рыжая Валиэ, принимаясь язычком пламени метаться по комнате и пугая несчастных майар, некоторые пороняли тряпки и щётки. – Неужели ты не можешь его спросить?!
– Сама спрашивай! – предложил Ирмо резко и передал трубку брату.
– Да-а? – лениво протянул Мандос.
– Намо, – тон Нессы сразу стал сухим и деловым, – мне нужна Яванна.
– Не лучше ли попросить у самой Яванны?
– Ну не будь как Мелькор! Тем более я у неё уже просила!
– Судя по твоему звонку – бесплодно?
– Да! Она не хочет со мной говорить!
– С чего ты взяла, что нужно ей присниться?
Ирмо пересел на кушетку и принялся приглаживать Намо по волосам.
– Я… я ей всё скажу! Что была дурой, что её мучила, а я не хочу, я хочу, чтобы она меня снова любила, она меня любит, она прячется, а я её не увижу, она не хочет, и я ей приснюсь, я расскажу, она на меня посмотрит, я открою ей сущность, там всё есть, я её люблю!!!
– Кажется, случай серьёзный, – сказал Намо, отстраняя трубку на расстояние вытянутой руки.
– Если ты, козёл бесчувственный, мне не поможешь!.. – орала Несса в трубку, поднеся её ко рту и топая ногой. Майар из её комнаты самоустранились. – Я... я на тебя так обижусь! Я её люблю, понял?! Ну и что, что я полжизни тупила, мне на самом деле нравилось, я хотела понять, правда ли, и если бы она ещё подобивалась совсем чуть-чуть, я бы насовсем к ней ушла, мы с ней созданы друг для друга, я населила птицами её леса, я тоже люблю животных, я говорю с деревьями и танцую для них, и буду танцевать для неё, для неё одной, я хочу петь для неё, жить для неё, дышать для неё, я хочу, чтобы она выпила меня до дна, я хочу гореть в ней, как спирт в крови, я её люблю, если ты любил хоть раз в жизни, ты понимаешь, что здесь не действуют никакие законы! – От крика Несса перешла к плачу, теперь она рыдала и, задыхаясь, кричала сквозь слёзы, не ожидая ответа, ей нужно было выговориться и некому было сказать, не Оромэ же, да и олени тут не помогут, а Намо тягучим взглядом смотрел в живые тёплые глаза Ирмо и уже знал, что сегодня ночью они оплетут могучую Яванну путами сна и позволят Нессе получить её единственный и последний шанс.
– Готовься, – сказал Намо и отключил телефон.
Валиэ осела на пол там же, где стояла, и бессильно опустила на колени обе руки с зажатой в них трубкой.
Вечером. Сегодня вечером…
Она уже знала, что надо сказать.
Мелькор водил членом по влажным губам своего майа.
– Ты уверен, что хочешь? – спросил он более нервно, чем возбуждённо, потому что в новой жизни им это делать ещё не приходилось, и партнёр казался слишком юным для чересчур взрослой игры.
– Мел… заткнись, – буркнул Хэннер, сосредоточенно прислушивавшийся к своим ощущениям. Он не знал, что таким способом могут совершать отвратительное насилие, и любопытничал, пытаясь понять, насколько приятно прикасаться к любимому таким способом. Мелькор такое делал, он сам – ещё нет, не удавалось как-то. Сейчас вдруг захотелось, так почему бы не попробовать? Тем более Мелькор тоже совсем не прочь…
– Пожалуй, мне нравится, – заключил майа и озорно лизнул головку перевозбуждённого органа. В отличие от своего хозяина, член совести не имел и знай себе требовал ласки, не обращая внимания на опыт её дарителя.
– Точно? – поинтересовался Вала, чувствуя настоятельную потребность сгрести Хэннера в охапку и оттрахать десятью разными способами, определившись с очерёдностью их применения уже в процессе.
– Ага… – протянул майа и с удовольствием лизнул снова. – И только попробуй мне помешать!
Стиснув зубы, Мелькор прикрыл глаза, чтобы не кончить сразу от вида того, как Хэннер старательно, словно большую конфету, исследует язычком его член, и подумал, что непреклонный характер ни одна новая жизнь истребить не в силах.
Яванна прилегла на мягкую траву под деревом. Она любовалась прекрасным розовато-золотистым закатом, перистыми облаками, раскинувшимися по обе стороны от солнечного диска, словно крылья, и нечаянно задремала. С ней часто такое случалось, Несса любила лежать на земле, ощущая в дрёме тихую и могучую песнь созданного ею и её братьями и сёстрами. И одной сестрой, самой любимой…
…в охватившей её разум темноте, спускаясь словно с изнанки мира, будто из Мандоса, в живой мир, на землю, к ней шла Несса. Яванна ощутила ледяное дыхание Чертогов и вскочила на ноги, кинулась к сестре, позабыв про укрепившуюся в самой сути обиду. Неужели с Нессой что-то случилось, и она отправилась туда, в глубину, в черноту, к собственным страхам?!
– Яванна! – Бледная и по-детски испуганная, Несса протянула к сестре руки, в глазах её стояли слёзы. Кементари обхватила её, обняла, прижала к груди, зашептала на ухо, гладя по непослушным рыжим волосам:
– Несса, милая Несса, всё будет хорошо… чего ты напугалась, Несса? Хочешь, я помогу тебе? Я могу тебе помочь?..
– Выслушай меня. – Несса смотрела ей в глаза, и Кементари вспомнила всё, и про разговоры, и про обиду, и хотела уже отстраниться, но не успела. Несса крепко держала её за запястья.
– Послушай меня, – повторила она настойчиво и приложила руки сестры к своей груди, позволяя услышать звучание своей сущности – величайшее доверие, какое только может существовать между Валар.
Яванна услышала.
«Как ты думаешь, она поверит?» – спросил Лориэн.
«Когда ты услышал меня, ты мне поверил, хотя никогда не встречал ничего страшнее», – ответил Мандос, и один Ирмо мог расслышать ласку и нежность в его сухом тоне. – «Это только её выбор».
– Несса, – сказала Яванна, прикрывая глаза. Бешеное, стремительное, страстное клокотание звука Нессы заполнило её слух, она не могла оторваться, слушала и слушала и хотела слушать ещё, и Несса с недоверием и надеждой всматривалась в её лицо, ибо не могла слышать (Яванна ещё не доверилась ей), искала знаки того, что Яванна её прощает.
– Несса, – повторила темноволосая Валиэ, и её взгляд, полный любви столь сильной, какую невозможно было в ней заподозрить, сразил Нессу и заставил её звучать счастьем столь оглушительно, что услышали все.
Яванна вскочила на земле и жадно глотнула воздуха, ища рядом с собой Нессу и не в силах поверить, что это сон; мгновения ей не хватило, чтобы разочароваться и сослаться на желанное и лживое видение и навсегда утратить надежду.
Несса метнулась к ней, преодолев разделявшее их пространство, и бросилась на колени, обнимая её за шею, приникая к ней всем своим тоненьким сильным телом, открываясь ей, звуча для неё, дыша для неё, каждым жестом, каждым движением говоря ей: «Люблю», – и Яванна наконец обхватила её обеими руками и зарылась лицом в её кудри, пахнущие лесным ветром и летними травами, и всей песней своего существа назвала её своей.
«Помнишь, мы сидели здесь в первый день?..»
«Помнишь» – не вопрос, призыв. Желание пережить ещё раз, и пережить вместе с другим. Валар отпущено благо и проклятие всегда помнить всё, и лишь усилие воли помогает им укрыть на время от своего внутреннего зрения более чем многочисленные воспоминания. Эру же помнит и знает всё, в прошлом, настоящем, и будущем, и лишь Ниенна, его воплощённая память, знает, насколько это больно, и каждый раз, желая ошибиться, предугадывает, и потому ничто не может остановить её слёз.
– Конечно, помню.
Мелькор усмехнулся. Со стороны сейчас, как часто бывало в прошлом, он выглядел сумасшедшим. Он, Вала, сидя на пороге Ангбанда, вёл осмысленный диалог с волком, который, казалось, дремал от него по левую руку на прогретой солнцем траве и вовсе его не слышал, малоосмысленным взглядом обводил тонущие в предрассветном мареве дорожки парка, а его гладкие и блестящие обычно волосы сейчас казались покрытыми пылью.
В первый день новой Арды они сидели здесь с Карвиром, названным для мира Виэрт, и смотрели на аккуратные парковые дорожки. Новая Арда знала, какой должна и хочет быть. Песня не требовалась больше, и Валар, пришедшие в свой мир, принадлежащий им кровью и плотью и вобравший их, фигурально выражаясь, кровь и плоть, могли любоваться безмолвно. На сущности Валы ещё лежал след пережитого сумасшествия, боль утраты сжигала его в сердце, и в эти минуты он был бы совсем один, но Карвир прижался к нему тёплым боком, уткнулся носом в слишком расслабленно для Мелькора сложенные на коленях руки, и им обоим стало чуть легче.
«Прости, что сделал тебя волком. У меня не получилось больше».
«Я рад быть крысой, мухой, цветком, быть твоим амулетом, лишь бы иметь право прикасаться к тебе и знать, что для тебя я делаю что-то полезное».
«Ты знал лучшие времена. Стать из майа зверем… кто позавидует такой участи…»
«Но я твой волк, Мел. Я ведь всё ещё могу называть тебя «Мел»?»
«Ну конечно».
«Что ещё нужно для счастья… Мел…»
И в первые дни Арды Мелькор, сам над собой потешаясь, гулял по обширному парку Ангбанда, по ровным дорожкам с проросшими кое-где свободолюбивыми травинками, дыша, приучая и заставляя себя дышать, пропитываться заново запахом, вкусом и цветом своего мира, и всюду его сопровождал верный волк со слишком добрыми для зверя глазами. Мелькора забавляло, что они похожи на старика-человека и старого пса.
Стены Ангбанда на время мира ушли под землю, ибо не поощрялись знаки войны на мирных землях, и место площади для построения войск, казарм и укреплений занял парк. Проходя по нему, Мелькор знал, где раньше стояли офицеры, вон вместо тех больших деревьев, а на месте крошечного озерца, в которое с приятным журчанием впадает родничок, находились орудия дальнего боя, могучие катапульты, каждый выстрел которых сметал до сотни единиц вражеской армии. А там, там, где ныне роскошные дикие цветники, заросли плюща на деревянном боку беседки, там, на полуразрушенной крепостной стене, стоял бледный, бешено выкрикивающий приказы войскам Гор, когда они сражались в последний раз. Дрались как звери… и проиграли.
