Текст книги "Игры короля Филиппа (СИ)"
Автор книги: Elair
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– Он божественен, ваше величество, – восхищенно вымолвил принц Ботри, не сводя с норовистого коня горящего взгляда.
– А что вы думаете, Винсент? – спросил монарх, и Адри, засмотревшийся на необыкновенную красоту Сафо, вздрогнул.
– Я?
– Ну, разумеется вы. Кажется, вы превосходно разбираетесь в лошадях?
Адри снова ощутил себя центром внимания и окончательно смирился с этим.
– Я неплохо разбираюсь в скаковых качествах лошадей, ваше величество, но думаю, что по части оценки красоты более изящно мог бы высказаться граф Ферье.
Казалось, что своего фаворита Филипп заметил только сейчас, чему граф вопреки ожиданиям Винсента совсем не обрадовался. Его тон был попросту скучным и ничего не выражающим:
– Я не считаю нужным комментировать что-либо, – ответил барону Сэйлин. – Лошадь хороша – это видят все, но, насколько мне известно, его величество предпочитает вороную масть. К чему же расхваливать то приобретение, в котором не будет прока?
– Ах, дорогой мой граф, – с улыбкой перебил Филипп, – вы никогда не полагали, что я могу изменить свои вкусы?
– Охотно, мой король, но только не в вопросах пристрастий душевных. Вкусы иногда можно менять, иногда нужно, иногда даже необходимо. Например, если дело касается кухни или моды, украшений – в общем, вещей незначительных и ничего не стоящих. – Сэйлин слегка поклонился.
А Адри почему-то с дурости показалось, что речь идет вовсе не о лошадях. Разговор напоминал барону мелкую, хорошо завуалированную склоку; возможно, что так же думал и принц Ботри – уж больно многозначительно он переводил взгляды с Сэйлина на Адри и обратно. До мнения знати Филиппу вообще не было никакого дела – на прогулках он часто окружал себя мужским обществом, и даже супруга его брата и их дочь вынуждены были считаться с этим и держаться в свите наравне с простыми придворными дамами. То, что король при своей любви к красивым мужчинам не отпускает далеко от себя ни Ферье, ни Адри, по сути, совсем никого не удивляло.
– Полно вам, дорогой брат, – Юстиан позволил себе вмешаться в беседу, – все мы признали, что Сафо – совершенство, а потому, думаю, многие согласятся, что владеть этим сокровищем достойны только вы, ваше величество. Полагаю, это – не дело вкуса, а скорее прерогатива вашего высокого положения.
Изумленно приподняв бровь, Филипп посмотрел на принца.
Придворные замерли, но многие, как заметил Винсент, уже были готовы аплодировать Ботри – если конечно его слова одобрит Филипп.
– А вот тут вы ошибаетесь, мой дорогой брат, боюсь, что масть действительно мне не по душе. – Король шагнул к Сафо, обошел коня кругом, разглядывая его со странным придирчивым вниманием, и никто не понимал, шутит Филипп или говорит серьезно. – Ферье, вы как всегда правы: в плане масти лошадей я вкуса не меняю. Но вы правы только в этом! – последние слова прозвучали, словно вызов – резко и громогласно. Филипп стремительно входил в роль самодура и ничуть не скрывал удовлетворения, глядя, как придворные то бледнеют, то краснеют от потрясений. – Право слово, господа, что мне делать с этим удивительным созданием изабелловой масти, которое я купил из чистого любопытства? А давайте я подарю его кому-нибудь из присутствующих! – Король перехватил поводья из рук пажей – испугавшись, Сафо дернулся, сердито захрапел, заплясал на месте, но Филипп сильной рукой удержал коня, дав тому понять раз и навсегда, что такое удила и могучая власть человека.
По толпе придворных прошел изумленный шепот. Филипп ждал, что хоть кто-то подаст голос, но все благоразумно молчали.
Адри взглянул на откровенно скучающего Ферье, и барону захотелось шагнуть в заросли кипарисов, чтобы на время затаиться в их спасительной зелени, потому что он знал: Сэйлин желал бы получить от Филиппа Сафо. А еще Винсент почти наверняка предчувствовал, что услышит:
– Адри? – позвал король и слишком быстро отыскал Винсента глазами. – Сделайте нам любезность, прогоните Сафо аллюром по аллее. Мне сказали, что этот конь иноходец – такие хороши для долгой езды, а раз так, он будет вашим.
– Что вы делаете? – попытался вмешаться Ботри, но Филипп гордо поднял голову, чем осадил своего брата без лишних слов.
– Я жду, барон.
– Я не достоин такой чести, – Винсент опустил глаза. Его сердце в груди бешено колотилось.
– Разве я не говорил вам, что решать: кто чего достоин это – сугубо мое право, Адри? – ровно спросил монарх.
Винсенту не оставалось ничего иного, как покориться воле своего короля. Да и что он мог поделать? Спорить с Филиппом на глазах его свиты? Адри еще не выжил из ума, хотя в эту минуту очень был близок к этому. Чтобы утешить его и добавить волнений знати, Филипп пообещал, что если конь иноходцем не окажется, Сафо подарят Ферье. Винсент молился всем богам, чтобы это было именно так, но, увы, ахалтекинец в аллюре действительно поочередно ступал сначала на обе левые, потом на обе правые ноги – он был иноходцем, и Филипп знал это, с самого начала знал, черт возьми!
Придворные бросились поздравлять Адри – все, кроме Ферье. Граф стоял в стороне, делая вид, что больше происходящего его интересует куст простых полевых ромашек, что каким-то чудом обосновался у края дорожки, усыпанной колотым рыжим щебнем. А Винсент вынужден был улыбаться, делать дамам комплименты, пожимать руки их мужьям. От всего этого его слегка мутило. Ему не нужны были ни Сафо, ни почет, ни довольная улыбка Филиппа, что не сходила с лица короля все время, пока тот стоял рядом с Винсентом. Все, чего желал Адри, было просто и банально – один долгий взгляд Сэйлина Ферье без тени ненависти, и одна его мягкая улыбка – пусть слабая, едва приметная, но искренняя, идущая из глубины души. Но вообще мог ли этот человек быть таким? Графу были свойственны надменность и скверное остроумие, ледяная безразличность и жестокость слов – среди таких качеств не выживают милосердие, понимание и доброта. А Винсент глупо ждал чуда.
Когда все закончилось, Филипп взял Адри под локоть, потом неторопливо отвел к клумбе с орхидеями и, видя загадочный вид короля, придворные ненавязчиво разбрелись.
– Взгляните на них, Винсент, – монарх быстро скользнул взглядом по своим подданным отнюдь не с доброй иронией, – они завидуют вам. Сегодня вы станете центральной фигурой всех сплетен Онтальи.
– Я являюсь ей уже более месяца, ваше величество, – с неловкой улыбкой подметил Винсент, стараясь не замечать, с какой странной настойчивостью сжимают его локоть пальцы короля, и что его взор с наслаждением спускается от виска к бриллиантовой сережке – вдоль линии волос.
– Вам это не по вкусу? – Филипп забавлялся. – Я полагал, что вы способны получать удовольствие от подобных вещей. Берите пример с графа Ферье, Адри. Он никогда не злоупотребляет моим великодушием и всегда остается благодарным.
Винсент ощутил себя так, словно ему предательски всадили кинжал в сердце. Король ждал от него благодарности, но какой? Их взгляды схлестнулись – и в этот миг непонимание Винсента стремительно рухнуло под напором той уверенной насмешки, что жила в серых внимательных глазах монарха. Адри оказался не готов осознать до конца, чем принято благодарить короля за такие роскошные подарки.
Филипп все понял без слов и сделал странную рокировку в обмене любезностями.
– Сегодня будет теплый вечер, барон. Мы с вами проведем его в саду. Вы любите музыку?
– Да, – просто ответил Адри.
Король отпустил его руку.
– Я жду вас ровно в семь в розарии. Оденьтесь теплее и не опаздывайте.
Дождавшись, пока Винсент склонится в почтительном поклоне, Филипп переключил свое внимание на принца Ботри. Они снова стали обсуждать Сафо. Чуть позже, король подозвал к себе Ферье и что-то нежно шепнул ему на ухо – когда Филипп делал это, Сэйлин почему-то взглянул на Адри, а потом с многозначительной улыбкой опустил глаза.
Винсент готов был провалиться сквозь землю от отчаяния и тоски, а ему пришлось провести остаток дня в бессмысленных беседах с гостями Филиппа. Внимания Адри теперь хотели многие, даже Ферье, однако ждать от графа любезностей было бесполезно – он подошел, когда вся королевская свита отправилась назад во дворец, а потом сделал так, чтобы они с Винсентом ненавязчиво отстали. Ботри в это время рассказывал новые шутки, а потому исчезновения адъютанта и фаворита монарха никто особенно не заметил. Кипарисовая аллея укрыла их в своих сетях из тени и золотых жилок склоняющегося к горизонту солнца.
– Почему у вас такой унылый вид, Адри? – с тонкой льдинкой в голосе спросил Ферье, неторопливо ступая по тропинке – шаг его был невесом, а голубые глаза спокойно провожали смеющуюся над шутками принца толпу. – Вы должны гордиться собой – не каждый день Филипп настолько безрассуден и щедр.
– Он должен был подарить Сафо вам, – честно признался Винсент и увидел, как ровные губы графа надломились ироничной раздраженной улыбкой.
– Я переживу эту потерю, не терзайтесь. Неужели вы полагаете, что я настолько мелочен?
– Когда дело касается вас, Ферье, ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Вы для меня загадка, и ваши мысли перед моим взором так же темны, как черная бездна ночных небес.
– А вы не суйте свой нос в мои мысли, барон, – с напускным дружелюбием предупредил Сэйлин, приветливо кивнув какой-то молоденькой даме, которая обернулась и ненадолго задержала на нем взгляд. – У вас без этого забот хватает. Через два часа король будет ждать вас в розарии. Маленькую полянку со стриженой травой покроют теплыми покрывалами, принесут вина и изысканных блюд, кованые узорные медные фонари, на чьих тонких прочных стеблях мертвыми силуэтами застыли бабочки – когда зажигают огонь, кажется, их крылья дрожат, словно пытаясь спастись от жаркого дыхания беспощадного пламени. И вы услышите музыку и страстные песни, которые предназначены не вашему слуху и не вам.
– Я не понимаю, – замешкался Винсент, вспомнив, как Филипп шептал на ухо Сэйлину – не об этом ли? – Вам известно о приглашении короля?
– Разумеется, – фыркнул граф, – я ведь тоже был приглашен, и много раньше, чем вы. Но меня интересует совсем другое, барон, почему король сегодня настолько милостив, что зовет вас туда, где должны быть только двое?
Адри не знал ответа на этот вопрос, собственно, как и то, почему Филипп с ним милостив вообще, а задумываться над подобным ему отчего-то не хотелось. Но Ферье сейчас заставил его сделать именно это – попытаться найти причину – причину, которой не было.
– Боюсь, что мне нечего вам ответить, потому что я не знаю, – сказал Винсент совершенно искренне.
Ферье остановился и, сжав губы, пытливо взглянул на него – изучал, стараясь уличить во лжи.
Глаза в глаза – близко и с вызовом. Сердце в груди Адри забилось чаще, но он даже не моргнул. Его совесть была чиста, и совершенно зря граф полагал, что за его спиной Винсент плетет интриги, отвоевывает внимание короля, стремится возвыситься.
– Я буду петь для Филиппа. Отвесите хоть один слезливый комментарий в мой адрес сегодня, и я клянусь, Адри, что превращу вашу жизнь на ближайшую неделю в настоящий кошмар.
Попирая свою честь дворянина, Винсент промолчал. Цена за любовь каждому назначается своя – по силам или нет – не важно. Главное другое: кто и как ее выплачивает. Терпя почти ежедневные насмешки графа, Адри думал, ради его голубых глаз возможно и не стоит спускать подобных унижений, но по-другому нельзя. Нельзя, если хочешь победить или устоять под жестоким натиском оледеневшего сердца. Неужели с Филиппом Ферье совсем другой – нежный, страстный, отзывчивый и покорный? Возможно ли это?
Вечер благоухал головокружительным ароматом распустившихся роз – нежно-персиковых, на поляне, которой их пышные заросли послужили сплошными стенами, скрывая от любопытных глаз ровный четырехугольник газона. Звездное небо в ярких россыпях бриллиантовой пыли нависло над этим маленьким раем балдахином цвета индиго и с этого прекраснейшего творения богини Виты редко срывались маленькие искорки – устремлялись к земле, царапая небосклон тонкими иглами загаданных желаний.
Лежа на огромном покрывале, закиданном черпаками из альторрийской пряжи, Ферье лениво перебирал струны лютни – делал он это так искусно, что Адри хотелось остаться на этой поляне навечно и слушать, как радуется и плачет инструмент под умелыми тонкими пальцами Сэйлина, как в простых аккордах грустью льется в мир нежность любви, как радостными нотками в музыке вдруг оживает надежда. И словно сама жизнь открывает в простом собрании ласковых звуков все свои самые яркие чувства и тайны! Это было прекрасное чувство, сгладившее то неприятное, что произошло днем. Адри до сих пор ощущал себя неловко, когда Ферье бросал в его сторону внимательные взгляды – делал он это тайком от Филиппа, который возлегал у колен своего фаворита подобно могучему гордому льву, охранявшему свою добычу. Король задумчиво жевал травинку в зубах. Винсента поражало, с какой простотой Филипп мог менять свои образы: если утром в роскошных богатых одеждах он держался по-королевски, со свойственной его власти надменностью, то сейчас – в сорочке и узких штанах, он был так же небрежно прост и беспечен, как обычный крестьянин.
– Я надеюсь, дорогой Ферье, вы не в обиде на меня за то, что я подарил Сафо барону? – вкрадчиво спросил Филипп, с трудом сдерживая самодовольную улыбку.
Граф беззлобно усмехнулся, словно речь шла совсем о какой-то мелочи, не стоящей его внимания. Сейчас Ферье был больше увлечен лютней, и Адри не мог не признать в душе – эти двое созданы друг для друга. Граф ни на миг не прервал своего занятия и даже не поднял глаз.
– Ну что вы, ваше величество, разумеется, нет, – с легкой иронией сказал он. – Я просто не вижу смысла на что-то сердиться. Я бы не смог по достоинству найти применение такому подарку и всецело одобряю ваш выбор. Видите ли, я считаю, что барон Адри и Сафо представляют собой идеальный симбиоз посыльного и неудачного приобретения. Они великолепно подходят друг другу.
– Вот что вы за змея такая, Ферье? – смеясь, Филипп слегка хлопнул ладонью по колену своего фаворита – и тот немного сбился на очередном аккорде.
Адри стиснул зубы, но никак не отреагировал на подобный выпад в свой адрес – он не собирался доставлять удовольствие Ферье, пререкаясь с ним и устраивая серьезную ссору.
– Не обижайтесь на графа, Винсент, он шутит. – Филипп улыбнулся Адри и провел рукой по покрывалу, приглашая своего адъютанта сесть по правую сторону от себя.
– Не обижайтесь, барон, я действительно просто пошутил, – повторил эхом Сэйлин. Он ненадолго, но многозначительно взглянул на Винсента, начиная наигрывать какую-то веселую деревенскую мелодию – легкую, как порхание бабочки над луговыми цветами или игривый ветерок над речной гладью, и с красивых губ фаворита короля не сходила обворожительная улыбка.
Адри со вздохом отпустился на землю, стараясь при этом смотреть на Ферье без лишней тени раздражения. Сэйлин просто насмехался над ним в очередной раз, и ничего нового в этом не было.
– Ваши шутки, граф, – невозмутимо произнес Винсент, – в принципе не способны меня обидеть, хотя бы потому, что у вас однотипное чувство юмора. На такое стыдно обижаться, согласитесь.
Филипп, наблюдавший за Винсентом до этого момента очень внимательно, довольно прищурился, лег на спину и закинул руку себе под голову, мечтательно глядя в звездное высокое небо.
– Кажется, дорогой мой Ферье, вас только что поставили на место, – сказал он. – Впредь вы не будете шутить столь зло над моим адъютантом.
Граф только загадочно улыбнулся в ответ, и это значило, что жалкий выпад Адри не только не попал в цель, а был предсказуем и неточен.
– Боюсь, что буду, – признался Сэйлин, продолжая по-прежнему виртуозно перебирать струны вслепую. Нежная музыка взмывала в небеса, тая над окутанным вечерними сумерками садом долгими загадочными отголосками. Во взгляде графа искрилась веселая насмешка. – Я просто не могу устоять. Понимаете, ваше величество, дело в том, что барон Адри отличается той редкой, можно сказать, деревенской простотой, которой обладали рыцари прошлого столетия. Он так благороден, так честен, так удивительно чист сердцем! Подобные люди в наше время почти не встречаются и, когда вдруг перед вашими глазами появляется нечто подобное – невозможно удержаться от любопытства, невозможно не поддаться ему. Простите меня, Адри, но мне действительно до жути интересно, как вы реагируете на те, или иные вещи.
– Вот как? И как же, по-вашему, я отреагирую сейчас? – с холодным достоинством вежливо поинтересовался Адри, но граф учуял в голосе Винсента странный вызов, который ему не понравился – если не сказать больше – он его почему-то напугал.
Ферье нахмурился и перестал играть.
– Вызовите меня на дуэль? – это был вопрос риторический и, задавая его, Сэйлин даже не повернул головы.
Кажется, Адри удалось взять реванш, потому что в его улыбке ясно читалось: "Вы ошиблись, граф", и фаворит короля чувствовал ее, даже не видя.
Филипп с неподдельным интересом следил за этой словесной баталией, в которой Винсент был вежлив, а Ферье весел – но лишь до определенного момента. В воздухе повисло молчание, не нарушаемое ни шелестом деревьев, ни хлопаньем крыльев ночных птиц.
Слуги принесли на поляну светильники и расставили их вдоль розовых кустов, разбавив подступающую тьму ночи золотом послушного пламени. В этом чарующем слабом свете лицо Ферье преобразилось удивительной притягательной красотой, схожей с полотнами знаменитых художников, что рисуют ангелов, сошедших в их восприимчивое воображение с неземных высот, незримых человеческому глазу и недосягаемых для грешных душ. И зачем богиня Вита так щедро одарила красотой того, в чьей груди стучало каменное холодное сердце? Когда Ферье хмурился, Адри казалось, он слышит эти глухие ровные удары – всегда размеренные, четкие – и ни реже, ни чаще.
– Кстати, господа, – голос Филиппа вдруг стал по-королевски жестким. Король отбросил сломанную несколько раз травинку в сторону. – Пока вы не перешли границ разумного, считаю своим священным долгом предупредить вас обоих, что я намерен издать указ о запрете дуэлей. А потому впредь вы, Адри, поумерьте свой пыл, а вы, Ферье, думайте, что говорите.
– Простите, ваше величество, но я не имел в виду ничего подобного, – уважительно сказал Винсент, невинно пожимая плечами. – Вита, упаси меня от дуэли с графом. Я всего лишь имел в виду маленькое состязание, в котором смог бы доказать, что Сафо кое-чего все же стоит.
– Скачки? – догадался Филипп, и его лицо смягчилось, ровно, как и настрой. Он обернулся к Ферье. – Вы можете отказаться, Сэйлин.
– Зачем же, ваше величество, – мрачно усмехнулся граф, подправляя колки на грифе. Он посмотрел на Винсента. – Моя кобыла обскачет ваше приобретение, Адри, ровно на милю. Я могу поклясться в этом на Священной книге богини Виты перед всей Онтальей.
– О, я с нетерпением буду ждать этого момента, – Адри уже было хотел рассмеяться, но пальцы короля предостерегающе коснулись его собственных. Прикосновение от глаз Сэйлина скрыла темнота, но Винсента оно заставило протрезветь и понять, что дразнить Ферье дальше просто опасно – только поэтому он замолчал.
– Спойте нам, граф, – сказал Филипп, и это был скорее приказ, чем просьба. – Вы наверняка написали что-нибудь новенькое для сегодняшнего вечера.
Сэйлин кивнул, перехватил удобнее инструмент, нежно улыбнулся королю и от внимательных глаз Адри не укрылась та могучая связь, что соединяла этих двоих много сильнее, чем обещания влюбленных, законные узы супругов или плотское влечение. Что-то опасное таилось в этом, страшное, похожее на всемогущую злобную волю Рока, словно разъедини этих двоих – и мир рухнет в ту же секунду, исчезнут без следа земли и моря, горы и небеса, погибнет сама жизнь!
Когда из-под пальцев Ферье пролилась музыка – тихая, нежная, чистая, как журчание лесного ручейка, у Адри защемило сердце. Сэйлин слегка улыбался, Филипп – тоже... и Винсент – как будто кто-то незримый только что установил среди их трио правило – всегда улыбаться, как бы мерзко и больно не было в душе.
Ферье прикрыл глаза и запел:
Когда на свет рождались розы, как чистый лик зари,
Когда вдали стихали грозы, забыв свои бои,
Когда средь птичьих переливов я лоб твой целовал -
Ты спал, подобно херувимам на облаках – ты спал.
Когда в стенах твоих покоев вдруг уместился рай,
Когда среди снегов и стужи здесь оживился май,
Когда под пологом из саржи бог легких грез витал -
Тебя, безудержно рыдая, я за руку держал...
Винсент навзничь лег на подушки – по тыльной стороне его руки почти невесомо пробежало какое-то насекомое, а он не смог отвести глаз от звездной мерцающей высоты, но в ней он видел больше, чем было дано видеть человеческому оку природой. Это был своеобразный момент истины; Адри смотрел в глаза своей безответной любви – смотрел спокойно и почти равнодушно, осознавая, единственное, что ему будет когда-либо позволено это – пререкаться с фаворитом короля по поводу и без. И неужели он проживет так всю свою жизнь, не имея ничего похожего на привязанность, тихо сгорая в тоске, как свечной огарок, и превращаясь в подобие язвительного жестокого Ферье? Адри уже делал это, он уже говорил с Сэйлином на его языке, играл по его правилам, жил по его законам! Мерзость вдруг нахлынула на него, словно могильный смрад или липкая болотная жижа, а голос Ферье – сильный, совершенный, такой удивительно многогранный – чарующими тонами пел о любви к Филиппу. Винсент закрыл глаза и ощутил, как умиротворенная улыбка кривится на его губах жесткой струной боли. Каждое певучее слово фаворита короля, полное ласки или мольбы, нежности или восторга, откровений или секретов билось в усталом сознании Винсента часовым размеренным ритмом.
...Я был когда-то безразличен, я был с самим собой,
И сердцем от иных отличен – я свой хранил покой
И не желал ни слез, ни боли, ни счастья, ни любви,
Когда я встретился с тобою – сдал рубежи свои.
Я потерялся и заплакал, за сладость губ твоих
Продал я сердце, продал душу за счастье на двоих,
И крылья, что просили ветра, расправились легко -
Когда ты брал меня со страстью жестоко глубоко.
Я целовал твой мрамор кожи, твой бледный холод губ,
Я за тобою шел на гибель, пусть даже был ты груб,
Я рук твоих в слезах касался, предав тебе себя,
Когда ты мне в лицо смеялся ни капли не любя.
– Ваши линейные рифмы никуда не годятся, Ферье.
Услышав несправедливое резюме короля, Винсент вздрогнул и открыл глаза. Вначале он подумал, что ослышался, потому что это не могло быть правдой: даже не кривя душой можно было признать, что талант Ферье совершенен во всех своих проявлениях, будь то стихи, музыка, пение или язвительные комментарии в адрес тех, кто не слишком нравился графу. Но к несчастью, этим вечером Филипп не оценил стараний своего фаворита.
– Довольно с нас на сегодня музицирования, и поработайте еще над текстом.
– Как вам угодно.
Ферье покорно перестал играть, а Адри резко сел, чтобы увидеть выражение его лица – и ничего, совсем ничего, только ледяное безразличное спокойствие. Винсенту пришла в голову совсем нелепая мысль о том, что Сэйлин привык к подобным высказываниям в свой адрес и к той экспрессивности, с которой менялось настроение монарха в вопросах музыки и поэзии.
Ферье отложил лютню в сторону, расправил плечи рваным движением, словно у него затекла спина.
И только тут Винсент заметил, что Филипп с благосклонной улыбкой смотрит не на Сэйлина – на него.
– Я подумал, барон, о скачках, – король порывисто сел, глядя Адри прямо в глаза со странным азартом. – Вы действительно полагаете, что сможете обойти графа?
Что-то в интересе короля сильно походило на провокацию, сбив поначалу Винсента с толку.
– Многое будет зависеть от Сафо, – скромно поведал Адри.
– Вы даже не представляете – сколько, – понизив голос, ответил Филипп. Его брови лукаво приподнялись, тонкие белые пальцы бегло прошлись по вороту собственной сорочки.
Сэйлин с ироничной улыбкой следил за этим разговором, с сомнением глядя на озадаченного намеками короля Адри.
– Вы уже потеряли уверенность, барон? Или заранее валите свою неудачу на лошадь? – начал насмехаться он, нужно признать – с неподдельным удовольствием. – Неужели вам не видно: этот холеный ахалтекинец хорош в путешествиях на дальние расстояния, но скачки на скорость его убьют.
– Поживем-увидим, – кивнул Винсент, обратив внимание, что в тени сада, охваченного тьмой, там, где находились слуги, происходит какое-то оживление.
Так и было; один из лакеев вскоре робко вошел в круг золотого света и, подойдя к Филиппу, сообщил, что для его милости – барона Винсента Адри пришло письмо. Король нахмурился и не слишком дружелюбно взглянул на молоденького слугу, который побледнел так, что это было видно даже в полумраке, царящем в розарии.
– Подайте больше света, – приказал Филипп, но кто-то из лакеев уже бежал к ним с большим светильником.
– Скажите, Адри, вы умеете петь? – спросил монарх, пока Винсент распечатывал конверт.
– Нет, ваше величество.
– Жаль, вы могли бы устроить состязание с Ферье и на поприще златокудрых муз.
– Боюсь, что даже если бы мне в детстве не наступил медведь на ухо, как говориться, я бы не смог составить достойную оппозицию графу. В песнопении я не силен и не имею подобных талантов.
– Ваша скромность – талант, достойный тысячи талантов петь и сочинять песни, подобные той, которую мы все только что слышали. Сегодня ваш голос мне милее всех песен на свете.
Адри осторожно перевел взгляд на Ферье, но в этот самый момент граф отвернулся.
Слуга поднес свет.
– Читайте письмо, – приказал Филипп – это заставило Винсента собраться и перестать бестолково ждать реакции от Сэйлина.
Едва Адри прочел первые три строчки письма – в груди у него все полыхнуло невыносимым жаром и неровные буквы чернильными пятнами поплыли перед глазами от подступающих слез, но он не верил – он не мог в это поверить! Его мать, баронесса Адри умерла... Точнее погибла в пожаре, который похоронил под развалинами Вороньего замка почти два десятка человек. Винсент испытал чувство схожее с оглушением – он ничего не понимал.
– Что с вами, барон? – поинтересовался король. – Вы бледны. Плохие новости?
Винсент молчал, как ему показалось, очень долго, но какой-то чужой хриплый голос, вырываясь из его горла, уже говорил:
– Умерла баронесса Адри.
Руки безвольно упали на колени, выпуская тонкий лист бумаги, Филипп осторожно подобрал его и, потирая пальцем кончик носа, беглым взглядом прочел содержимое письма.
– Я должен быть дома, ваше величество. Я прошу вас отпустить меня, – глухо проговорил Винсент, прикрыв глаза. Безумие в нем боролось с ясностью разума, а воля с давящей горло тоской. "Такого не может быть", – убеждал он себя, но тщетно, сердце уже изнывало от горя и невыносимой потери.
– Мне очень жаль, барон, но я не могу отпустить вас, и причина, по которой я сделаю это, ясна: с момента написания письма прошло три недели. Боюсь, что тело вашей матери уже давно предано земле, а от вашего замка остались лишь стены. Ехать вам решительно некуда. Я не хочу, чтобы вы замерзли ночью в горах и настаиваю на том, чтобы вы остались.
Филипп отдал письмо Адри, чтобы тот взглянул на дату и убедился лично.
В этот самый миг горечь Винсента стала стократ тяжелее – судьба жестоко ударила его не столько смертью, сколько невозможностью отдать последнюю дань уважения той женщине, что подарила ему жизнь. Какими глупыми и подлыми, какими необоснованными казались Адри теперь все те обвинения, которые он позволял себе лелеять, пока жил в Летнем дворце. Никакая правда, какой бы жестокой и ужасной она не была, не в силах устоять перед потерей. Для правды всегда есть варианты – для смерти их нет. Лишь теряя, можно познать всю мерзость отчуждения, и каковы бы не были его причины, они не стоят жизни близкого человека. Теперь Винсент был справедливо наказан – даже не за свои обиды, упреки и забывчивость, а за такую мелочь, как письма, которые он не желал писать матери весь последний месяц. Теперь ему предстояло это пережить, но как – он пока не представлял совершенно.
– Ваше величество, – Адри тяжело вздохнул, пытаясь совладать собой и не терять лица перед королем – слезы горя перед королями выказывать не принято, – мой долг – посетить могилу матери. Долг не столько дворянина, сколько долг сына и человека, и...
– Я очень соболезную вам, Адри, – перебил Филипп, участливо положив ладонь на плечо Винсента, – но, тем не менее, запрещаю вам покидать пределы Онтальи. Возьмите несколько дней для отдыха – вам совсем не повредит немного меланхоличного уединения. Я распоряжусь перевести тело вашей матери в столицу, чтобы ее похоронили с почестями, полагающимися ее титулу. К тому же следует выяснить, по чьей вине это известие задержалось на такой непозволительно долгий срок.
– Но... – Винсент попытался возразить, однако король картинно нахмурил брови и сурово взглянул в его черные блестящие глаза.
– И не вынуждайте меня на крайние меры, барон. Иначе мне придется посадить вас под домашний арест.
Винсент понял, что с Филиппом бесполезно спорить, да и сил на это у Адри сейчас не было – он поник головой.
– Да, ваше величество.
– Я полагаю, – вдруг подал голос Ферье, – что наше состязание с бароном откладывается? – Сэйлин не насмехался, но и участия в его речах не было ни крупицы – он просто уточнял.
Адри стиснул зубы и скользнул взглядом по густой черной стене кленовых крон, что росли к западу от розария – видеть лицо графа он сейчас не хотел, ровно, как и терпеть его усмешку – была она или нет на губах Ферье, Винсента не волновало.
– Я думаю, мы обсудим это через пару недель, если барон будет в состоянии, – беспристрастно ответил король, поднимаясь на ноги. – А сейчас, господа, идите спать. Торжественный ужин под звездами сегодня не состоится.
Адри и Сэйлин встали, чтобы соблюсти этикет и учтиво склонили головы. Филипп хмыкнул, а потом размашисто зашагал прочь по стриженой зеленой траве, и кто-то из слуг суетливо бежал впереди, освещая монарху дорогу.
Ферье помолчал немного, поднял с покрывал лютню, а после, серьезно посмотрев на Винсента, ушел не прощаясь.
