Текст книги "Игры короля Филиппа (СИ)"
Автор книги: Elair
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Он обернулся, спокойно взглянул на отточенный профиль Филиппа, задумавшегося над письмом к Ботри – в последнее время король усиленно вел переписку с принцем и старался никого не посвящать в ее содержание.
Словно почувствовав взгляд своего фаворита, король, не поворачивая головы, спросил:
– Вы о чем-то хотите попросить меня, барон? Вы со вчерашнего дня чересчур печальны. Вы здоровы?
– Да, ваше величество.
– Ну вот, опять, – в голосе короля послышалось раздражение. Он быстро запечатал письмо, обернулся и взглянул на Винсента так проницательно, что у того побежали мурашки по спине. – Сколько раз просить вас, барон, называть меня по имени пока мы одни?
Адри сглотнул и почти виновато опустил глаза.
– Простите, – сказал он тихо, стараясь не дрожать от того, как решительно к нему подходит Филипп.
Король развернул Винсента за плечи лицом к себе и заглянул в глаза.
– У вас отстраненный взгляд. Я вижу его уже десять дней, Адри. Перестаньте мучить мое бедное влюбленное сердце и потрудитесь объясниться. Вы остыли ко мне. Все стало даже хуже, чем в первый день.
Винсент молчал, неловко закусив губу и мечтая только о том, чтобы король убрал свои руки с его плеч. Но, увы, Адри знал, чем кончается подобная нерешительность в ответах – Филипп уже ловко и уверенно расстегивал пуговицы его бархатного серого камзола.
– Видит бог, я был терпелив, – пояснил он, стаскивая одежды с Винсента. – Вы упрямы даже больше, чем благородны, оказывается. Я недооценил вас, барон, а раз так, то сегодня я считаю, что вам просто необходимо дать хорошую разрядку, и я не слезу с вас до тех пор, пока вы не скажете мне, в чем дело.
Филипп остановился, терпеливо ожидая, когда его угроза подействует – она не могла не подействовать – Винсент не жаждал любви короля и такого не заметил бы только дурак. Вот уж кто-кто, а король дураком не был, он видел Адри насквозь.
– Я задыхаюсь здесь, во дворце, без дела, – Винсент сознался в этом и почувствовал, как напряжение последних дней медленно отпускает его – точь-в-точь, как руки Филиппа сейчас.
– И это все? – не поверил король. – Не пытайтесь меня обмануть, Винсент. Вы ведете себя так с тех пор, как я запер под замок Ферье.
Последние слова хлестнули все нервы Адри жгучей волной – и сердце зашлось в груди от страха. Он слишком поздно понял, что, забыв осторожность, отвел глаза и задышал чаще, чем следовало это делать. Это было ошибкой. Это выдало его сейчас.
– Я ревную вас к Ферье, – скверно щурясь, сказал Филипп, сказал холодно, с напористостью обиженного любовника. – И раз граф занимает ваши мысли настолько, что вы игнорируете знаки моего внимания, я думаю, ему стоит уехать. Я решил отослать Ферье из Онтальи.
Слова возражения застряли у Адри в горле. Он судорожно соображал, что делать, как убедить монарха изменить своему решению и при этом не рассердить его еще больше. Прикинуться ласковым и страстным Винсент не мог – король не поверил бы в это и эффект, скорее всего, был бы обратным. Да и врать, Адри, похоже, толком не всегда удавалось. И вдруг ответ встал перед ним, как нечто совершенно очевидное – ведь самое лучшее, что Винсент всегда умел делать это – говорить правду.
– Разве граф не забавляет вас, Филипп? – Винсент спокойно смотрел в глаза короля, не лукавя и не тушуясь, и это поначалу даже немного озадачило монарха, а минутой позже сделало его снисходительнее к упрямству своего фаворита. Голос Адри стал вкрадчивым, на губах заиграла улыбка: – Я так привык, что Ферье брызжет ядом направо и налево, что невольно ощущаю, будто без этой флегматичности мне чего-то не хватает. Вам же нравиться наше противоборство – явное или открытое, вы испытываете удовольствие...
Король с согласной улыбкой прижал Винсента к стене и, припав жадными губами к обнаженной шее, стал целовать.
– И теперь, когда я принадлежу вам, жалкие попытки Ферье сжить меня со свету особенно веселят вас, Филипп. – Тяжело дыша, Винсент шарил руками по спине короля, прижимая его ближе, жарче, улыбаясь, точно сумасшедший и радуясь, что король не видит эту мерзкую страшную улыбку, похожую на оскал. И Адри знал, что нужно говорить, и как нужно говорить, чтобы вернуть Сэйлина: – Он столько унижал меня перед вами, что изгнание стало бы для него слишком простой платой за его спесь. Только это ваша победа, Филипп, а не моя. Предоставьте нас друг другу для честной и равной борьбы, и если я выиграю я почту за честь насладиться своим заслуженным правом любить вас. К тому же, пререкаться с графом – хоть какое-то полезное занятие для ума.
Филипп отстранился.
– Как увлекательно вы это говорите, барон, – сказал он со странным подозрением и серьезным взглядом.
Адри не очень понял, что вызвало такую резкую перемену в поведении монарха, и уже было хотел спросить, но в кабинет постучали.
– Оденьтесь, – тихо приказал король, потом хмыкнул и развернулся лицом к двери. – Войдите!
Бледный, напуганный Лассон шагнул через порог. Он с поклоном поднес королю письмо на серебряном чеканном подносе для корреспонденции и едва вымолвил: "Срочное послание из Ашайре, ваше величество". В другой момент Адри бы рассмеялся над робеющим мальчишкой, впервые представшим перед королем, но сейчас полураздетый и обеспокоенный судьбой Ферье, он меньше всего был расположен к веселью. А взгляд короля задержался на молоденьком лакее несколько дольше, чем если бы перед Филиппом стоял старый тощий Освальд, всегда прямой, как жердь, и невозмутимый, как большинство лакеев.
Поддев мизинцем край конверта, Филипп привычным отточенным движением руки распечатал письмо и, развернув, бегло пробежался глазами по рваным, неказисто исписанным строчкам. Винсент видел, как король нахмурился, плотно сжал губы. Это напугало Лассона еще больше, и он бросил на Адри жалобный взгляд, словно моля о защите еще до того, как Филипп впадет в ярость. В какой-то момент Винсент и сам был уверен в этом. Он застегнул камзол, мягко улыбнулся мальчишке-лакею, и встал справа от короля.
– Ваше величество? – позвал он, здорово рискуя перетянуть весь гнев монарха на себя, чему бедняга Лассон был рад и даже позволил себе смотреть на Адри с благодарностью.
Заметив этот молчаливый диалог взглядов, король в резком тоне приказал слуге убраться, а сам сел в кресло за столом, смял пару чистых листов, выкинул в мусорную корзину два новых пера и подозвал Адри.
– Думаю, вам эта новость будет интересна, Винсент, – сказал он с легкой нервозностью. – Старый пройдоха Морел сегодня днем испустил дух. Сердечная недостаточность.
В кабинете повисла тишина – такая, что потрескивание дров в камине раздражало слух. Но разве не должен был умолкнуть мир, потерявший хорошего человека? Разве не должен был умолкнуть даже огонь в камине? Вовсе нет. Миру все равно, сколько хороших людей уходит из него и сколько приходит. А вот Филиппу было не все равно – и Винсент видел это. Вспомнилось морщинистое лицо Морела и его слова о том, как ценит король его талант и знания о ядах и противоядиях. Теперь Филипп лишился своего лучшего химика, а у него, как у любого добропорядочного монарха, были свои недоброжелатели, способные отравить бокал вечернего вина, потому новость для короля оказалась не из приятных.
Пребывая в странном омуте неверия, Адри невольно подумал о Ботри – он и сам не знал, почему именно о нем, но четко представил себе тихую торжествующую радость принца, ведь случись что с Филиппом, именно Ботри унаследует трон. Морел, пока был жив, был своеобразной гарантией власти Филиппа Эдуарда, теперь все стало шатким и, похоже, король понимал это не хуже своего экс-адъютанта. Адри не скорбел о кончине Рене, он просто не мог принять то, что услышал.
– Почему вы молчите, Винсент? – Филипп вопросительно приподнял брови. – Вы, помниться любили навещать старика Морела, не так ли?
– Он знал моего отца, – ровно ответил Адри. – К сожалению, нам с маркизом не удалось свести близкой дружбы.
– Зачем же вы туда ездили? – еще больше изумился Филипп, но в этом удивлении было столько фальши, что в него поверил бы только глупец. Король без сомнения знал о том, что Винсент увлекся химией с подачи маркиза, знал о том, что часто его эксперименты были неудачны, ибо прислуге Летнего дворца приходилось выносить из комнаты барона уйму всякого мусора, битых колб, скверно-пахнущих жидкостей и трав. Знал Филипп и о том, когда, сколько и как надолго барон выезжал в Ашайре. Только о том, что Адри – гениальный ученик Морела, знали, пожалуй, что сам Винсент и ныне покойный маркиз.
Помолчав с минуту, Адри признался:
– Ашайре мне напоминало о доме там в горах. А еще я хотел знать, почему мой отец был казнен, как заговорщик. Маркиз рассказал мне правду. Правду о том, что барон Жюльен Адри отравил короля Эдуарда, но отравил его не по собственному наущению. Он был замешан в заговоре, в котором остальные участники остались неизвестными. К сожалению, я не смог узнать их имен и...
– Довольно, – холодно прервав Адри, Филипп словно грозная тень поднялся с места, и Винсент низко поклонился, выражая крайнюю степень покорности и смирения, желая показать этим, что признает вину своего отца перед короной.
– Вот что, ступайте сегодня к себе, барон, – сказал Филипп, не повышая тона, – и постарайтесь помалкивать о смерти маркиза. Чем позже об этом пойдут по дворцу слухи, тем лучше. А что делать с вашей скукой на пару с господином графом я подумаю.
Поблагодарив короля за понимание, Винсент покинул кабинет монарха, и только когда массивная резная дверь за его спиной плотно закрылась, он обессилено прислонился плечом к косяку и, опустив голову, перевел дух. Ему удалось избежать разговора о тайном учении Морелов и вернуть Сэйлина. Но главное – ему не придется сегодня делить постель с королем.
Утром Адри завтракал в компании веселого и добродушно настроенного Филиппа, непривычно мрачного Ботри и прежнего флегматичного и высокомерного Ферье. Это могло показаться странным, но, встречая редкие язвительные взгляды Сэйлина, Адри был по-настоящему счастлив – тихо, без лишних улыбок и щенячьего детского восторга, без положенного трепета в сердце и слез в глазах. Просто за все последнее время ему было спокойно от одного присутствия Ферье, его молчаливого образа, от его не в пример прежним скромным одеждам. Тем временем Филипп обсуждал приготовления к большому балу, на который распорядился собрать, если не всю знать Онтэ, то ее большую часть – готовилось нечто грандиозное, и всем было ясно, что король затеял этот праздник неспроста. Увы, Филипп никому и ничего не сказал о своих намерениях. Однако бал вдруг перенесли с конца октября на ближайший понедельник – почти на три недели раньше, чем планировалось, и когда монарх объявил об этом за столом во всеуслышание, Адри заметил, что Ферье резко переменился в лице и мертвенно побледнел – до конца завтрака он больше не поднял глаз от своей полупустой тарелки. С этого дня он поддевал Адри только в присутствии принца или короля, а все остальное время старательно избегал встреч с бароном. Тем не менее, Винсент был счастлив ровно три раза каждый день: когда Ферье приходил на завтрак, когда Ферье приходил к обеду и когда Ферье приходил к ужину. И никто не мог запретить Адри, как прежде, тайно любоваться графом. Казалось, что жизнь всего за неделю вошла в привычное русло, и смерть Морела стала последним настоящим огорчением для Винсента.
К балам Адри всегда относился безответственно, а потому Филипп настоял на личном портном, который должен был пошить для барона такие одежды, в каких его красота засияла бы ослепительным Солнцем, была способна поразить окружающих и вызвать зависть в сердцах мужеложцев. В результате к Винсенту приставили пожилого манерного ворчуна лет восьмидесяти, который по сто раз на день восхищался изяществом королевского фаворита, но вечно был недоволен мелкими деталями его камзола. Он умудрился измотать Винсента примерками в первый же день так, что Адри один раз всерьез подумал: уж лучше было провести это время в постели короля. Впрочем, его неосторожное желание сбылось тем же вечером и не в лучшей своей ипостаси – Филипп приказал Адри к полуночи явиться в конюшни. Там король настойчиво затащил любовника в пустое стойло, где с жаркими признаниями и комплементами взял прямо на полу, на соломе, предварительно поставив барона на четвереньки. Они поиграли в своеобразные скачки, а после, утром – как пояснил Филипп Адри чуть позже – чтобы развеять скуку своего любовника окончательно, король устроил роскошную охоту, на которую пригласил Ботри с семейством, посла Мирдана с двумя его совсем юными сыновьями, с десяток придворных. В тот момент сонный уставший Винсент только и смог, что лениво размышлять о том, спит когда-нибудь Филипп или нет. Жить рядом с человеком такой неиссякаемой энергии и силы было сложно, а порою до черта утомительно, и в возрасте было последнее дело. Адри иногда казалось, что король спешит жить или боится чего-то не успеть. Филипп не позволял себе расслабляться ни на минуту, старался все и всегда держать под личным контролем и, наверное, поэтому у него было так мало министров и так много соглядатаев в разных селениях Онтэ и даже кое-где в Рафине. В собственном огромном королевстве его не интересовала жизнь только одного человека – Сэйлина Ферье. Тем не менее, по просьбе принца, граф все же был приглашен сегодня на общую забаву.
Охота получилась на славу хорошая! Утренний теплый туман почти рассеялся, когда Филипп со свитой под призывные звуки витых охотничьих рожков и лай взволнованных борзых, выехал в угодья Адри, чтобы поохотится на оленей и волков. Винсент с изумлением узнал, что у него есть не только эти земли, но еще двадцать опытных лесничих, пекущихся о том, чтобы в охотничьих поместьях новоявленного королевского фаворита всегда водилась разнообразная дичь и звери.
Чтобы немного разогреться для начала, король пожелал затравить волка. Охотники с десятком свор остановились у края опушки, куда егеря должны были пригнать зверя. В лесу приглушенно слышались окрики людей, визгливый лай собак – но еще слишком далеко и было время собраться силами перед горячей стремительной погоней. А королевская свора волновалась и нетерпеливо жалась к ногам лошадей. Пестрые борзые скулили, всматривались вдаль, водили носами по ветру и вздрагивали, если неподалеку из травы в воздух поднималась какая-нибудь до смерти перепуганная птица. Прохладный осенний ветерок смешал запахи увядающей травы, лошадей, лесной хвои и дождя, что прошел вчера, а солнце еще ласково согревало мир.
– Барон, я хочу, чтобы сегодня именно вы сострунили для меня матерого, – Филипп улыбнулся Винсенту в тот момент, когда Ферье на Эмире остановился в трех четырех ярдах позади Адри.
– Барон не справится с этим в одиночку, – подметил граф, встретившись с королем упрямым взглядом.
– А вот вы и поможете ему, Ферье, – ласково сказал король и его приказ перебил лай своры Ботри. Принц в полголоса велел ловчему отвести собак в сторонку, но Филипп даже не заметил этого. – Будете держать волка за уши, граф, пока барон сунет ему в зубы струнку. Мне будет жаль, если паршивец кому-нибудь из вас оттяпает пальцы.
– Мы с графом будем осторожны, ваше величество. – Адри слегка поклонился королю и Ферье последовал его примеру.
Филипп широко улыбнулся:
– Я надеюсь на вас, господа, – сказал он снисходительно, разворачивая своего вороного холеного жеребца и направляя его рысью к замешкавшемуся с собаками принцу. – Мой дорогой брат, – крикнул он, – если вы не будете знать, за какой сворой следовать – вы испортите нам все удовольствие, – и король принялся подтрунивать над принцем в сотый раз объясняя, что преследовать зверя он будет со стороны поля.
Адри и Ферье остались ненадолго одни и с любопытством наблюдали за этой забавной сценой. Супруга Ботри вместе с послом Рафины оживленно учувствовали в споре и отнюдь не на стороне Юстиана.
– Ботри терпеть не может охоты, – негромко сказал Сэйлин, подводя Эмиру вровень с Каро и вскользь улыбнувшись Винсенту. – Бедный принц, из года в год он вынужден постигать сложную науку охотника, и Филипп знает, что его дражайший кузен не терпит таких вещей как вставать спозаранку, травить зверя, мерзнуть на ветру и скакать верхом. При его грузном телосложении это просто пытка. Представляете, каково ему сейчас слушать нравоучения короля?
Винсент невольно засмеялся, и вдруг Ферье задержал на его лице долгий нежный взгляд. Когда Адри заметил это, Сэйлин отвернулся, чуть погодя поправился в седле и стал нарочито наблюдать, как помощники отстегивают собак с привязи.
– Вы когда-нибудь связывали волка, Адри? Если нет, то лучше откажитесь – я все сделаю сам.
– Вы так беспокоитесь о моих пальцах? – Винсент с замиранием сердца ожидал еще одного подобного взгляда от Ферье, но тот делал вид, что вообще ничего не произошло. Но не мог ли Адри обмануться столь жестоко? С одной стороны было невозможно, что бы граф внезапно воспылал любовью к нему, с другой – для такой щемящей нежности в глазах иных причин кроме любви не бывает. Вся охота разом вылетела из головы Адри, и сейчас он готов был отдать жизнь всего лишь за еще один такой миг, за один именно такой, полный ласки взгляд Сэйлина Ферье. Увы, он снова обманывал себя, а спустя минуту уже был твердо уверен: ему померещилось.
– Ваши пальцы меня интересуют меньше, чем ваша шея.
Граф усмехнулся, но эта усмешка была вызвана не презрением к Винсенту, просто Ботри от праведного гнева и стыда так смешно побагровел, что король плюнул на все тщетные попытки вбить в голову принца все прелести травли зверя, и переключил свое внимание на супругу Юстиана, осыпая ее умелыми, но сомнительными комплиментами.
– Если быть точнее, то меня интересует моя шея, – поправился Ферье. – Если волк вас укусит, Филипп скажет, что я нарочно не удержал зверя. Боюсь, что в этом случае домашний арест покажется мне безобидной детской шуткой.
– Я не позволю, чтобы с вами случилось что-то плохое, – очень серьезно заверил Винсент, с трудом подавляя в себе слабую злость, которую вызывали в нем воспоминания о синяках на лице Сэйлина.
– Вы ничего не сможете сделать, – твердо ответил граф, и в этом была истина, которую знали они оба.
Король тем временем уже возвращался к ним – продолжать эту беседу дальше не следовало.
– Мы так давно не оставались с вами наедине, – сказал Ферье так тихо, что даже Винсент едва расслышал его слова. – Я намерен сегодня загнать оленя для короля, но и вам от всего сердца желаю удачной охоты, барон.
Сэйлин развернул коня, уступая Филиппу место рядом с Адри, который утратил всякую холодность и теперь растерянно смотрел ему вслед. Слова графа бились в мозгу, точно натянутая струна и Винсент пытался сообразить, как бы остаться с Ферье наедине хотя бы несколько минут, в то время как лес кишел людьми и собаками. Намек Сэйлина он понял без труда. Им необходимо было поговорить.
– Ферье снова донимал вас? – вкрадчивый голос короля привел Винсента в чувство.
Он хотел ответить "нет", но подумал, что правильнее будет сказать:
– Да. Граф, знаете ли, ведет себя в своей обычной манере. Не упустит случая изойти ядом по любому поводу.
– Кажется, вы говорили, Адри, что это развеет вашу скуку, – Филипп проводил взглядом лошадь Сэйлина, которая переходила через овраг, и слабо улыбнулся, когда граф почувствовал это, повернул голову и вздрогнул, будто испугавшись холодности серых глаз. Король внимательно взглянул на Винсента, только уже без улыбки. – Скажите, Адри, вы находите графа красивым?
Винсент затаил дыхание и разом сообразил, к чему был задан этот вопрос. Филипп не мог ничего знать об их связи, но чутье у него было, что у охотничьей собаки, и Адри понял: король все равно узнает правду – это только дело времени. Теперь оставаться даже на пару минут наедине с Ферье было опасно. Теперь нужно было врать, не моргнув глазом, не тушуясь, не позволив даже тени сомнения мелькнуть в глубине взгляда.
– Я ценю в людях духовную красоту более телесной, ваше величество, а с этой позиции граф непримечателен ничем. Он, безусловно, красив лицом и это редкая притягательная красота способна завладеть разумом поначалу, но потом она словно отталкивает. Граф принадлежит вам, Филипп, и признаться, я никогда не задумывался о его достоинствах. Меня, знаете ли, с самого начала довольно полно занимали его недостатки. Особенно скверный характер.
Король довольно прищурился и, увидев усмешку на губах монарха, Винсент думал: "Лжец. Какой же я лжец! Как могло со мной случиться такое? Каким образом я превратился в подобие Ферье?" Все это было ужасно и угнетало Адри, делая его еще более открытым и беззащитным перед Филиппом.
– Вы ненавидите его, барон? – напористо спросил монарх.
– Нет, – ответил Адри, немного растерявшись. Он перехватил поводья в руке. Каро медленно переступил с ноги на ногу и фыркнул. – Мне жаль графа.
– Жаль? – повторил эхом Филипп, пытливо глядя прямо в глаза Винсента и даже не моргая, и в этот момент спасительный призывной стон охотничьего рожка разнесся над опушкой, что означало – зверь близко и вот-вот выскочит из перелеска.
Среди людей лошадей и собак началась суетливая возня, как у хищников в предвкушении крови.
– Расскажете мне об этом сегодня вечером, Адри, в моей постели, – король улыбнулся, и Винсенту не понравилась эта улыбка – он понял, что монарха более всего забавляет охота не на волков и оленей, совсем не на них.
Винсент кивнул, после короткого замешательства заставил себя благодарно улыбнуться. Потом они с Филиппом заняли свои места и сосредоточились на происходящем, от которого Адри почему-то морально подташнивало. Он встал вровень с Ферье – они быстро обменялись понимающими взглядами и Винсент почувствовал, как тяжесть на его сердце ослабла, будто руки заботливого лекаря коснулись больного места, исцелили, помогли. Он хотел сказать спасибо Ферье и сказал бы, но не выпало случая.
Волк выскочил из кустов в ста футах от них и тут же бросился прочь, пытаясь скрыться в полосе жухлой травы, что пересекала поле поперек горизонта. Собаки визгливо заскулили, подняли лай, и несколько хозяйских голосов, прозвучавших почти одновременно, восторженно приказали: "Ату!" – и спустили смерть с поводка.
Ферье ударил пятками в бока Эмиры – раньше всех сорвался с места. Началась общая погоня: тридцать людей, шестьдесят собак и двадцать лошадей – и все на одного до смерти напуганного измученного зверя, желание которого понятно и незатейливо – ему просто очень сильно хочется жить. Глядя, как собаки гонят по полю серого ощерившего волка, Винсент задыхался от жалости, он словно сам был тем волком – убегал, спасался, хотел свободы, но судьба была уже предрешена. Его самого уже давно и поймали и сострунили, и он не имел права на жалобы. И что такого собственно случилось? Король пожелал барона вечером, Филипп по обыкновению возьмет его сегодня, и наверняка Адри даже понравится, будет жарко и стыдно, долго и утомительно, будет не в первый и не в последний раз... Но все-таки, Винсент никак не мог привыкнуть ни к ласковым рукам Филиппа, ни к его властным губам, мягким речам и внушительному естеству, что порой ассоциировалось у него горячим длинным колом, которым его и пытали и подчиняли, и ввергали в пучину преступного наслаждения на осколках прежней душевной ненависти. Если бы король был жестче с ним и мягче с Ферье Адри, возможно, смог бы даже полюбить Филиппа – нет, не так, как Сэйлина, не так, как любят желанных и родных, но, по крайней мере, он смог бы входить в спальню короля без отвращения, неловкости, без лживой приветливой улыбки на губах.
Волк выдохся – он почти достиг спасительного перелеска, когда споткнулся от усталости, перекувыркнулся через бок и тогда собаки обступили его со всех сторон. Надежды больше не было. Он стоял в кругу из псов и лошадей, припадая к земле, утробно и хрипло рыча, он скалил зубы и отчаянно бросался на тех борзых, что пытались ухватить его за шкуру – эти смелые и отважные собаки, попробовавшие силы в бою не с одним волком. Те, что были трусливей, просто звонко лаяли, иногда ложно кидаясь на врага, отвлекая внимание на себя. Стоило только раз попасться на эту уловку и волк оказался придавлен к земле тройкой самых задиристых псов – потом началась грызня.
Люди (все, кроме Сэйлина и Адри) смеялись над тем, как матерый отбивается, несмотря на раны, мертвой хваткой вгрызается в собачьи морды и теряет кровь и силы в неравной борьбе. В карих глазах зверя больше нет страха и ненависти – они пустые и бездумные, точно у мертвеца. Винсент, бывало, изредка охотился в горах, но это был всегда равный бой – один на один, где он сам мог стать добычей, где противники уважают друг друга, соревнуются в силе и ловкости – в таких сражениях и смерть и победа достойны уважения, а удача на стороне правого. Здесь же была не охота – убийство.
Винсент с трудом заставил себя отвернуться от волка, который уже давно не пытался никого кусать, а просто лежал, удерживаемый собаками, тяжело дыша с пеной у рта, весь в сухой пыли, крови и собачьей слюне. Адри посмотрел на Ферье и по взгляду понял, что пора. Он перекинул ногу через седло и спрыгнул на землю; кто-то из егерей тут же подал ему струнку – короткую палку, с привязанной к одному концу веревкой.
Сэйлин легко спешился, подошел к волку со стороны хребта, отпустился на одно колено и, ухватив за уши, навалился на него, прижал телом к земле.
– Ваш выход, барон! – воскликнул король, уже провозглашая его победителем.
Адри сглотнул, не чувствуя ног, сделал несколько шагов к волку – тот слабо дергал головой, все еще пытаясь развернуться и укусить человека, надежно удерживающего его. Пасть волка была раскрыта, розовый язык испачкан землей и рыжей шерстью и, стараясь от нее избавится, зверь скоро сглатывал, слабо рычал, потом снова беспомощно трепыхался в руках графа.
– Чего вы возитесь, Адри? – подначивал Филипп. – Смелее! Свяжите же его и подарите своему королю!
Винсент наклонился, ловким движением сунул палку в пасть волка, и сильные челюсти судорожно сцепились на ней, словно это она была виновата во всем, она, струнка – самый ненавистный и злобный враг всех загнанных и замученных человеческой жестокостью волков. А карие глаза смотрели на Адри, точно на убийцу.
Винсент обмотал морду волка веревкой так, что тот больше не мог кусаться – мог только дальше впиваться зубами в бездушную деревяшку и исходить слюной и ненавистью.
Ферье дал собакам команду – отпустить, и они тут же разбежались, рыся вокруг добычи и довольно помахивая хвостами, точно щенки на прогулке. Сегодня они заслужили похвалы своих хозяев и лакомство из их рук – им будут трепать загривки, ласково хватать пальцами за длинные морды и бросать лучшие кусочки мяса.
Общими усилиями Винсент и Сэйлин связали лапы матерого – это было непросто; волк оказался здоровым крупным самцом, к тому же едва собаки отпустили его, он сразу начал брыкаться, точно строптивый козленок в руках мясника. Однако довольно скоро силы покинули его и Адри, без особого труда поднял связанное животное с земли, удерживая руками под живот, поднес к королю. При виде матерого, конь Филиппа боязливо поджал уши и всхрапнул, переступил с ноги на ногу, но монарх успокоил его лишь одним движением руки, натянувшей поводья.
– Ваше величество, – Адри склонил голову перед королем в знак глубочайшего почтения, но скорее не по велению сердца, а потому, что этого требовал этикет, – позвольте мне преподнести вам этого волка, как символ моей преданности.
– И это все, что вы можете мне сказать, барон? – с улыбкой спросил монарх, как спрашивают: не зайдете ли вы ко мне в гости? – небрежно и шутя.
Винсент поднял глаза на короля, и после недолгой паузы тихо добавил.
– Как знак моей любви к вам, о, мой король.
– Ваш подарок принят, Адри, – благосклонно кивнул Филипп, после чего двое егерей помогли поднять волка на седло и надежно приторочили, чтобы во время скачки зверь не упал.
Ботри с каким-то странным сожалением в глазах смотрел на Адри, Ферье один раз недовольно хмыкнул за его спиной, остальные наблюдали за королем и его фаворитом с тайным наслаждением. Винсент знал, что своей заминкой он дал повод для скверных сплетен на две недели вперед, если не на месяц – завтра дворяне будут говорить об этом во всей Онтальи: фаворит короля уважает монарха, но не любит его. Но оказалось, что самого Филиппа подобная перспектива совершенно не устраивала, но об этом Винсенту не посчастливилось узнать только лишь через час, когда на берегу реки Марсаль король пожелал устроить пикник.
Прямо на земле разложили чепраки и покрывала для знати, заставили разнообразными яствами и в мехах принесли лучшего вина. Тут же, на поляне, жарили фазанов и перепелов, подавая их свежее мясо к столу прямо с обгоревших деревянных жердей.
Филипп уложил голову барона к себе на колени, и пока тот сгорал от стыда, на глазах у всех кормил его со своих рук, время от времени легко и игриво целовал, словно разделяя с ним приятный вкус пищи, и снова кормил. Адри краснел, в десятый раз мысленно проклял эту охоту, а еще он не смог смотреть в глаза Ферье, который старался держаться поодаль, и даже сидел от монарха дальше всех. Граф был так невозмутим и спокоен, словно его вообще ничего не интересовало.
– Вы готовы к завтрашнему балу, дорогой брат? – между обсуждениями охоты, поинтересовался у принца король. – Я созвал даже мелких дворян, которых в глаза не видел.
Ботри отчего-то бросил на Винсента рассеянный взгляд и, дожевав виноград, кивнул.
– Я готов, мой король, только вот никак не могу привыкнуть к тем сюрпризам, которые вы устраиваете на этих балах. Иногда мне кажется, что все пышные большие пиры устраиваются вами только ради какой-нибудь шокирующей шутки.
– Как хорошо вы меня знаете, ваше высочество, – рассмеялся Филипп, погладил Адри по волосам, точно собаку. – Право слово, мне с годами становится скучно от вашей догадливости. Приходится чрезмерно изощряться, чтобы выглядеть хоть каплю непредсказуемым.
– О, вам даже стараться не надо, ваше величество, – парировал Ботри.
Все засмеялись, а Винсент закрыл глаза – сейчас ему проще было изображать ленивое блаженство, лишь бы не видеть своего позора, не понимать, что он – вещь, красивая кукла, которая сегодня особенно сильно интересует короля. Но что было еще хуже, что под одеждой Адри плечом чувствовал налившуюся кровью плоть Филиппа, и при этом монарх беззаботно болтал с принцем. Иногда его пальцы забирались Винсенту волосы и, легко дразня, ласкали кожу на затылке – в такие моменты в паху Адри разливалось знакомое тепло, а на душе делалось особенно скверно. Он думал о Ферье, о его нежном взгляде, о его словах, сказанных осторожно и тихо – они растревожили все чувства Винсента, не давали покоя; он все еще размышлял, каким образом им обоим сбежать от Филиппа хотя бы на четверть часа.
