Текст книги "Игры короля Филиппа (СИ)"
Автор книги: Elair
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
– Мы закончим на сегодня, господин Мирдан. Все равно уже слишком поздно. Я устал, и у меня больше нет настроения – обсуждать дела.
– Ваше желание закон для меня, ваше величество, – посол поклонился ниже, чем этого требовали приличия, и после того, как Филипп благосклонно кивнул, покинул кабинет. Напоследок он не удержался и еще раз с тайным восторгом посмотрел на Ферье.
– Оставьте нас тоже ненадолго, граф, – приказал монарх, – и подождите меня в вашей спальне. Нам с бароном нужно поговорить.
Сэйлин безразлично пожал плечами, пошел к двери, но, поравнявшись с Адри, смерил его таким брезгливым взглядом, что Винсенту захотелось уже не просто придушить мерзавца, а предварительно отходить ремнем по ягодицам. Как он мог поступить так? Бесчеловечно! Мерзко! Подло! Уж лучше бы позволил Адри сказать королю правду, потому что смерть лучше всякого презрения к самому себе.
Оставшись наедине с королем, Винсент с трудом заставил себя посмотреть монарху в глаза, а Филипп молчал так долго, что от этого становилось дурно. Король спокойно и словно любуясь правильными аристократическими чертами лица Адри, сделал шаг ближе – его дыхание обожгло скулу Винсента, заставило собраться и даже на миг забыть о ссоре с графом.
Они стояли так какое-то время, не нарушая молчания.
– Вы дрожите, барон, – прошептал Филипп немного холодно. – От вас пахнет вином.
– Я много выпил, ваше величество, – виновато заметил Адри, выпрямившись, точно струна, глядя перед собой, видя только огромного орла над камином и отблески огня на его коричневых блестящих перьях.
– То, что сказал Ферье, правда?
– Да.
– Вы уверены?
– Да.
– Хорошо. Иначе бы я ему голову оторвал.
Адри вздрогнул и взглянул в лукавые и очень внимательные глаза монарха.
– Вы можете не приходить на бал, барон. Проведите завтрашний день так, как считаете нужным.
– Спасибо, ваше величество, – Винсент совершенно не почувствовал облегчения. Рука короля мягко коснулась его руки, пальцы легко пробежали по ребру ладони.
– Но я хочу, чтобы вы поужинали со мной послезавтра. Ровно в девять в бело-голубой столовой. Вы не забудете?
– Нет, ваше величество.
– Что ж, прекрасно. Спокойной ночи, Винсент, – эти слова прозвучали подобно нежному шелесту, а потом Филипп просто ушел.
– Спокойной ночи, ваше величество. – Винсент стоял посреди кабинета один, безупречно трезвый, в небрежно заправленной рубахе; он был совершенно опустошен, и пустота эта была пронзительно звонкой, какой-то очень странной. Злость, страх, боль – все как будто разом улеглось в нем, сменившись спокойным сонным безразличием, ненавистным ему больше всего на свете. Адри сделал три шага до стола, обессилено сел на пол, положил локти на широко расставленные ноги, смотрел перед собой ничего не видящими глазами – он обхватил голову руками и, размышляя о Сэйлине, в таком положении провел больше часа.
Он не помнил, как седлал коня, как покинул Летний дворец и гнал Каро во весь опор через поля к Ашайре, рискуя заплутать в темноте. Когда Адри достиг виноградников, ночной мрак уже отступил, а сизые сумерки готовили мир к приходу рассвета – в это короткое время к людям всегда приходят прекрасные красочные сны: и к Филиппу, и к Ботри и, наверное, даже к Ферье. Потому что и после такой мерзости, что граф совершил, он, по мнению Винсента, умел спать сном невинного ребенка.
Ферье. Ферье. И снова – Ферье... Адри нужно было с кем-то поговорить, чтобы попросту не сойти с ума. Неважно с кем, пусть даже с Морелом, с Танаром, с ветром, полями, небом, с самим дьяволом! Лишь бы унять эти невыносимые муки израненного сердца и растоптанной любви! Мог ли Винсент знать, что ждет его в будущем? Когда-нибудь смерть снова склонится над ним слишком низко, только в следующий раз не отступит и ухватит за горло – не веревкой, так клинком.
Морел встречал Адри на пороге своей спальни на босу ногу, в одной мятой достающей до колен сорочке, взъерошенный, небритый и постоянно зевающий.
– Бог мой, барон, что стряслось? – Молчаливая горечь в карих потемневших глазах Винсента пугала всех, кому не посчастливилось увидеть ее за последний час. – Да вы сейчас того и гляди упадете! Входите. Входите же! Росэм! – Морел приказал слуге принести вина, чего-нибудь съестного в плетеной ивовой корзинке, а сам усадил Адри в кресло, рядом с массивной старой кроватью из серого потрескавшегося дерева.
– Что случилось? – допытывался маркиз, натягивая на плечи жилет из волчьих шкур. – Филипп за что-то разгневался на вас?
Винсент покачал головой и сжал пальцы в кулаки, словно пытаясь так отогреть замерзшие руки, на которые он смотрел уже несколько долгих мгновений.
– Мне нужен ваш совет, Морел, – и после затянувшегося молчания, Адри рассказал все, что произошло этой ночью, не упомянув лишь о том, что фаворит короля был с ним в постели далеко не ласков.
Маркиз хмурил косматые брови, морщился, шептал что-то себе под нос на рафинском и качал головой.
– Сэйлин, Сэйлин. Я знал, что это чудовище зайдет так далеко. Но вот почему он вас остановил в последний момент – загадка.
– Мне кажется, что несмотря ни на что, граф в глубине души – хороший человек, – неуверенно, совсем не уверенно сказал Адри, прислушиваясь к шагам Росэма на лестнице, к его тяжелой отдышке и оханьям – бегать наверх башни по крутым ступенькам ему уже в силу возраста давно стало невмоготу, а по-прежнему приходилось. Морел редко баловал себя новыми слугами и предпочитал в этом вопросе качеству постоянство.
– "Хороший человек – тот, кто на моей стороне". И я советую вам настоятельно запомнить это негласное правило, слышите? – подметил горбун, поучительно ткнув пальцем воздух. – А Ферье не на вашей стороне – это точно, и похоже, что ведет собственную игру за спиной Филиппа. Только знать бы еще, чего он добивается.
– Вечно вы со своими подозрениями, – покачал головой Винсент в недосказанной мольбе не начинать философских разговоров о сущностях людей, но разве маркиза теперь остановишь?
– А я графа знал еще до той ночи, когда он растерянным испуганным восемнадцатилетним мальчишкой оказался в постели короля, барон. И не говорите мне, что я сужу о том, чего не понимаю. Ферье вам не все сказал об истории с Дюраном, ох, как не все.
– О чем вы? – насторожился Винсент, хмурясь.
В комнату вошел Росэм и понес корзину и вино к маленькому медному столику с серебряной отделкой, что стоял у постели, но Морел забрал у него это все из рук и велел до утра не беспокоить их с бароном, даже если наступит конец света.
Когда слуга, охая, ушел, маркиз налил вина Адри и, поставив корзину на постель, сел рядом.
– Я расскажу вам, что произошло с Ферье на самом деле, при условии, что это никогда не покинет стен этой комнаты.
– Я даю вам слово дворянина, маркиз.
Морел улыбнулся по-доброму открыто, но уж как-то очень печально.
– Вы пейте, пейте. Вам сегодня можно напиться и даже нужно, потому что этот разговор для вас будет очень неприятен, барон.
– У меня сегодня столько неприятностей, знаете ли, что одной больше – одной меньше – уже не важно. – С мрачным сарказмом отшутился Винсент. – Что случилось с Ферье?
– Я знаю по большому счету не больше вашего и того, что говорят, будто граф просил короля повесить Виконта как преступника и предателя, и Филипп выполнил его просьбу. Но в тот день я был на виноградниках – мы снимали первый урожай, когда ко мне прискакал гонец. Какой-то молоденький лейтенант из личной гвардии Филиппа. Он сказал, что я должен немедленно ехать во дворец и взять с собой препараты, необходимые для заживления ран и приспособления, которые мне могут понадобиться для изготовления лекарств на месте. В тот вечер лил очень сильный дождь – моя карета застряла в какой-то луже, в двух милях от города и мне пришлось ехать верхом. Проезжая мимо какого-то перелеска, я увидел, как плотники сколачивают виселицу – один из них засмеялся, что, мол, на рассвете не последнего человека казнят, из знати, а причина проста – королевский мальчишка попросил любовника вздернуть другого своего любовника. Я не поверил. Я знал Ферье еще до того, как его дражайшая тетя, да упокоит Вита ее прах, приставила его ко двору – он был целеустремленным, честным и добрым человеком, но видимо, власть сильно портит людей.
Винсент примерял это высказывание на себя и с едва заметной на губах усмешкой, признал, что это правда, опустил глаза. Он пил вино и слушал Морела очень внимательно.
– Всего лишь несколько человек видели Ферье именно в тот вечер, когда все случилось, и все они будут молчать об этом. Граф был в ужасном состоянии и, несмотря на то, что ни одна его кость не была сломана, его тело было сплошь в синяках и кровоподтеках, губы разбиты в кровь, страшные следы от веревок на руках, ногах, плечах и даже шее. Он был совершенно потерян и ни с кем не разговаривал.
– Его избили? – спросил Адри, живо представив себе то, что причиняло ему страшную боль и побуждало снова думать о фаворите короля, понимать всю силу своей любви к нему.
– Не совсем. Видите ли, таки следы остаются от долгих изощренных пыток. И судя по тому, что Ферье пытали, не нанося серьезных увечий, работал мастер своего дела. Взять, например, веревочные пытки: человеку придают самую неудобную позу и связывают – через некоторое время его мышцы начинают содрогаться в бесконечных непрекращающихся судорогах. Я видел много людей, которые уже после трех часов таких невинных мучений навсегда лишались рассудка.
Адри почувствовал подкатывающую к горлу тошноту и холодок, что пробежал по его внутренностям от одной мысли об этом. Но как такое мог допустить Филипп? Ведь он так любит Сэйлина! Неужели он сам приказал?..
Винсент провел рукой по лбу, стирая испарину с горячей, слишком горячей кожи.
– А что король?
– Филипп был очень зол, – признался Морел, теребя щетину на подбородке, – но потребовал от меня, чтобы на теле графа не осталось ни шрама, ни темных пятен и, ни в коем случае не готовить ему успокоительных. Задачка была почти непосильная, но за три недели я неплохо справился.
– А Ферье?
– А что Ферье? Он стал люто ненавидеть и сживать со свету всех, кто после смотрел в его сторону. – Маркиз вздохнул и налил себе и Винсенту еще вина. – Отступитесь от него, Адри. Просите короля об отставке и уезжайте, пока не поздно. Боюсь, что вам грозит серьезная опасность и в следующий раз вам не повезет так, как сегодня.
Винсент ничего не ответил, но обстоятельно задумался над советом Морела. Уехать было необходимо – он это понимал так же ясно, как и то, что не может этого сделать. И дело сейчас было не в Ферье, просто Адри до черта надоело быть трусом и обходить препятствия. Он решил вернуться во дворец и предпринять хотя бы одну попытку по-человечески объясниться с графом.
Весь следующий день и последующую новогоднюю ночь он провел в Ашайре и открыл для себя, что покой и запущенность этого места навевают на него умиротворение, приятные воспоминания о собственном доме, в котором среди крестьянских детей и скота он был по-настоящему счастлив. Цыгане встречали грядущий год веселыми песнями, танцами, жгучей энергией душ и характеров. После того, как под общие песнопения Тиса и Амира сравнялись в небе, счастливый Танар бесцеремонно ухватил Винсента за руку и поволок в самую гущу праздника – прыгать через костры и метать ножи в соломенных смешных чучел, а так же объедаться жареным мясом, свежими ароматными лепешками и, конечно же, виноградом. От этого смышленого мальчишки, так обожающего жизнь, легко было заразиться желанием дышать свежим сентябрьским воздухом, валяться в траве, радоваться. Радоваться и принимать все, как оно есть, словно жизнь сама по себе – штука правильная. Винсент не забыл того, что сделал Ферье, но попытался понять и даже простить. А еще ему смутно верилось, что Филипп способен на такую дикую страшную жестокость. Впрочем, сегодня Винсент вспоминал об аресте отца и не мог больше ни за что ручаться.
Первого сентября, после полудня, Адри без всякого душевного восторга вернулся в Летний дворец. В гостях у Морела ему немного удалось отдохнуть, собраться духом, а заодно уточнить некоторые неясности, касающиеся приготовления противоядий. Маркиз находил Винсента талантливым учеником и в который раз поражался его способностям к химии и феноменальной памяти. "Не забрасывайте моего учения, дорогой барон, – наставлял он Адри между делом, – кто знает, может быть, оно когда-нибудь сильно вам пригодится и спасет жизнь". Так это было или нет, Винсент не задумывался – все его мысли по возвращении были заняты фаворитом короля.
К несчастью, Ферье явился в комнаты Адри намного раньше, чем тот успел придумать, в каких выражениях и в каком тоне будет объясняться с графом.
– Вы позволите мне засвидетельствовать свое почтение, барон? – с порога спросил Ферье, попутно выпроваживая взглядом из залитой солнцем комнаты Освальда, который недовольно хмурился, принимая из рук хозяина запыленный дорожной пылью камзол.
Не желая связываться с графом, слуга убрался восвояси, а Винсент так и остался стоять в одной выпростанной из-за пояса рубахе и штанах.
Мирный тон Сэйлина, как и его странная просьба вызвали на лице королевского адъютанта некоторую оторопь и на минуту лишили дара речи. Впервые в жизни Адри видел графа в черных одеждах и настолько смирным, что Винсент был не в силах поверить.
Ферье подошел к нему и, чуть заламывая собственные пальцы, осторожно взглянул в карие глаза.
Воздух спальни показался Винсенту сухим и горьким – от этого немного кружилась голова и ломило виски.
– Послушайте, Адри, – неловко вздохнув, произнес Ферье, – то, что я совершил позапрошлой ночью, я совершил во вред вам и не жалею об этом. Но каким-то чудом для вас это обернулось удивительно невероятной удачей. Мой визит сюда официален... Даже слишком. С восьми до девяти вечера я буду прислуживать вам и помогать во всем. – Сэйлин усмехнулся в сторону с ядовитой обычной иронией. – Вот так вот.
– Я совсем не понимаю, о чем вы говорите, граф, – откровенно признался Винсент. – Вы будете прислуживать? Мне? На вас это совершенно не похоже. С какой стати?
– С такой, что король серьезно увлечен вами. – Сэйлин скривился и, слегка прищурившись, заглянул в лицо своего новоявленного господина. – Он ведь увлечен вами, Адри, да?
– Я так не думаю... – стушевался Винсент, ничего не понимая. Все это было похоже на бред, фантазию, совершенно не остроумную шутку.
Тем временем фаворит короля стал расхаживать по комнате, по-прежнему нервно заламывая руки. Адри в таком состоянии он напоминал Морела.
– А вы вообще не думаете! – тихо злился Сэйлин. – Ни над чем! Похоже, что мыслительный процесс для вашего ума – вещь такая же эфемерная, как тщеславие – для вашей души. С какой из двух лун вы свалились?
– Послушайте, Ферье... – начал Винсент.
– Нет, это вы послушайте! И примите к сведению, раз уж намереваетесь залезть в королевскую постель.
– Что?
– Что – слышали. – Сэйлин остановился у книжного столика и высокомерно поинтересовался: – Вам неприятны мои слова, барон?
– Это мягко сказано, – Адри во все глаза смотрел на графа и не хотел верить ни единому его слову.
– Ничего, привыкните со временем. Вам придется привыкнуть, Адри, потому что его величество не далее, как час назад, приказал мне морально подготовить вас к вашему с ним... ужину, – Ферье поморщился, вероятно, все же пытаясь подбирать выражения помягче. – Для меня эта обязанность неприятна, а потому давайте быстренько покончим с ней. Итак. В шесть – вы примите ванну с ароматическими маслами. Лучше с лавандовым. В семь – вы оденетесь во что-нибудь этакое, – Ферье на миг задумался и слегка небрежно отмахнулся. – Наденьте сиреневый камзол – этот цвет очень идет таким жгучим брюнетам как вы. К тому же, Филипп любит сложности, а на этом камзоле много пуговиц. Далее, в девять – вы явитесь на ужин. Филипп не придет и, как бы случайно, вы заглянете в его спальню. И самое главное, Винсент, самое главное, помните: королю не говорят – нет.
– Это что... шутка такая?
С Ферье мгновенно слетело все напускное высокомерие на пару с сарказмом. Лицо его сделалось грустным, он отвернулся и, пряча взгляд от побледневшего от потрясения Винсента, медленно вздохнул.
– Если бы, – в тихом голосе Сэйлина дрогнула скорбь. Граф стоял неподвижно, лишь задумчиво поглаживая указательным пальцем корешок священной книги богини Виты, усеянный черным мелким жемчугом и рубинами. Потом он взял себя в руки – вскинул гордо голову и фальшиво улыбнулся Адри: – Примите мои поздравления, барон.
Ферье слегка поклонился в знак почтения и, развернувшись, быстро вышел вон, как обычно – не оборачиваясь и ни о чем не сожалея.
Когда Адри очнулся, то понял, что уже минут пять стоит – как стоял, бездумно глядя на захлопнувшуюся за Ферье дверь. Он определенно собирался возражать, но у него не нашлось подходящих слов, чтобы выразить все свои чувства в тот момент. Король? Его? Сегодня? Представив себя с Филиппом, Адри на миг забыл, как дышать. Рука потянулась к шее, словно на нее накинули веревку.
– Боги...
"Боги, что ж я делаю?" – Адри спрашивал себя об этом и много позже, принимая ванну, а после, надевая сиреневый камзол, на котором было двенадцать пуговиц вместо привычных пяти. Чистая сорочка, новые туфли, кружевное белоснежное жабо, скрепленное синим сапфиром величиной с голубиное яйцо, собранные в хвост на затылке волосы, бриллиантовая серьга в левом ухе – подарок его величества. Винсент смотрел на свое отражение в состоянии странной эмоциональной глухоты; человек в зеркале – стройный, спокойный, разодетый в дорогие ткани был слишком красив для Винсента Адри – и словно бы черты лица его не изменились, но изменился внутренний стержень. В нем чувствовалась страсть, жизнь, сумасшедшая харизма! Только сейчас Адри – точно прозревший слепец осознал всю силу своей привлекательности и, глядя в черную бездонную пропасть собственных глаз, он мысленно слышал голос отца: "Прячь свои прекрасные глаза от похоти зверя...". Но поздно. Теперь было слишком поздно.
Ферье пришел в будуар королевского адъютанта в восемь – минута в минуту, остановился на пороге, оценивающе скользнул глазами по стройной высокой фигуре барона. Винсенту показалось, что в какой-то момент во взгляде графа мелькнуло искреннее теплое восхищение вперемешку с горьким сожалением. Но, наверное, это только показалось, потому что в речах Сэйлин был прямолинеен и холоден, как всегда.
– Кажется, вы нервничаете? Полно, барон, улыбнитесь. Вы добились своего – ваше лицо должно светиться счастьем, а вы больше напоминаете мне вдову на похоронах богатого мужа. Ваше печальное антре совершенно не искренне – не ваша роль.
– А вы по-прежнему шутите, граф, – Адри отошел от зеркала к окну, и устало оперся плечом о стену. Доказывать что-то Ферье уже не хотелось, да и делом было совершенно напрасным. Он посмотрел на закатное солнце с таким щемящим чувством одиночества в груди, словно видел его в последний раз. Нет, ему не было страшно, отвратительно или плохо, просто все это было как-то непривычно и странно: король, который ждал его в своей спальне, Морел – вечно говорящий загадками и предостерегающий его непонятно от чего, Ферье, который был то жарким пламенем, то куском холодного безразличного камня.
Адри распахнул окно, чтобы впустить в комнату свежего воздуха – ему казалось, что здесь совершенно нечем дышать.
– Всего лишь через час вы станете фаворитом короля, барон, и, наверное, по праву лучшего займете мое место. – Сэйлин подошел ближе. – Не могу сказать, чтобы я был рад этому, однако я всегда напоминаю самому себе, что проигрывать нужно с достоинством. Сегодня я вам не скажу ни слова упрека, – он улыбнулся сам себе, – да с этой минуты я вам вообще ничего такого не скажу. Не сочтите за трусость, просто есть вещи, которые высказывать не положено, особенно человеку, превосходящему тебя по положению.
– За что вы со мной так? – Винсент всматривался в полосы раскаленного солнцем золота в желто-зеленом вечернем небе, понимая, что сейчас от слов графа ему больно, как никогда. – Я не хотел причинять вам зла, даже мелких неудобств. Я согласился быть адъютантом Филиппа только потому, что мне необходимо было видеть вас, говорить с вами, возможно, прикасаться иногда.
– Вы перешли границы во всем, барон. Это ваша плата, – спокойно ответил Сэйлин.
Адри пытливо взглянул в глаза Ферье.
– Мне еще возможно уехать, чтобы не портить вашу жизнь?
– Боюсь, что нет. Филипп не отпустит вас, и будет лучше, если сейчас вы перестанете думать о своих ошибках и поскорее освоитесь с вашей новой ролью королевского любовника. Есть вещи, Адри, которые мы заслуживаем, а есть те, что судьба выдает нам, как неизбежность. В вашем случае произошло и то, и другое. Сокрушаться и жалеть бессмысленно. Филипп не будет с вами груб, как был когда-то со мной, потому что вы в силу возраста мудрее меня и не станете противиться ему.
Винсент снова вспомнил о разговоре с Морелом, и в его воображении яркой молнией блеснула картина, где юный фаворит короля, едва отойдя от пыток, горько сожалеет о связи с Этьеном Дюраном – много горше, чем об ужасной позорной смерти виконта и о собственной очерненной жестокостью совести.
– Филипп был груб с вами? Почему?
Ферье пожал плечами.
– Не знаю. Наверное, потому, что когда он впервые пригласил меня в свою спальню – я совершенно не понимал, чего от меня хотят, а у короля кончилось терпение. Он целый вечер пожирал меня глазами, пока я, опьяненный его нечаянным вниманием и оказавшийся впервые на балу, присматривал себе среди молоденьких благородных девиц подходящую партию. Мой ум тогда занимала карьера военного, удачная женитьба и продолжение собственного рода. Шансы на успех были велики – я не был обделен женским вниманием и использовал свое очарование направо и налево. Но тот первый вечер при дворе окончился для меня полным крахом всех этих глупых детских мечтаний, и самое смешное, что весь ужас моего положения оказался не в этом. Филипп действительно дал мне возможность добиться невообразимых высот, только не на поле брани, а в своей постели. Знаете, золотая клетка с россыпью бриллиантов – вот, что меня унизило по-настоящему. Филипп слишком хорошо разбирается в людях и знает, чего они хотят, знает, как и на что нужно надавить, чтобы достичь желаемого для себя. Он очень часто груб и неаккуратен со мной – он любит подчинять меня именно так и знает, что это эффективно. Однако вам не стоит его опасаться, с вами король будет самой любезностью и так будет всегда. Завтра утром вам не придется плакать в подушку от осознания, что за одну ночь вас лишили достоинства, собственной воли, мечтаний, свободы – абсолютно всего.
– Вы так спокойно об этом говорите, словно всё происходило с чужим человеком – не с вами.
Ферье снял пылинку с плеча барона и, выбросив её, приблизил свое лицо к лицу Винсента, с раздражением заглянул в карие глаза, и хотя голос графа был спокоен, на дне его скрывалась боль – такая жуткая, что Винсент уже пожалел о своих словах и готов был извиняться.
– Мне нужно плакать и посыпать голову пеплом? Вы напрасно считаете, Адри, будто я не знаю, что вы сейчас чувствуете. Я знаю это даже лучше, чем вы сами, потому что у меня, в отличие от вас, было много времени – прочувствовать, проанализировать и испытать на себе все оттенки вашего нынешнего состояния. Вы напряжены из-за того, что вам надлежит сделать сегодня? Поверьте мне, в жизни бывают вещи намного хуже, чем совокупление с королем.
– Куда уж хуже? – Адри опустил глаза, и тут теплая ладонь Ферье осторожно легла на его щеку.
Винсент замер, уставившись на серьезное лицо графа, который как-то неприятно и внимательно присматривался к нему.
Потом Ферье сказал:
– Ну, хорошо, – отпустился перед бароном на колени, и быстро расстегнув нижние пуговицы его камзола, отвёл полы в сторону. Ловкие пальцы взялись за пояс штанов слишком решительно, и пока ошалевший Адри пытался справиться с шоком, Ферье видимо, решил наскоро объясниться: – Ваши нервы чересчур напряжены – так не пойдёт, – говорил он, то и дело, поднимая на Винсента глаза, – это только разозлит Филиппа, а вы натворите глупостей. С вашей ранимой чувственной натурой и с темпераментом его величества вкупе это не кончится ничем хорошим. Обопритесь спиной на стену и молчите, – Ферье закончил с поясом, запустил руку в штаны барона и едва заметно усмехнулся, отыскав там предательски твердую плоть. Он положил ладонь на живот Адри и слегка подтолкнул его к стене. – Кусайте губы, зажимайте рот рукой, но – ни звука, слышите? Я не хочу из-за вас на плаху, да и вам туда рановато. У нас мало времени.
И Ферье принялся за дело с такой скоростью и умением, что у Адри едва не подкосились ноги. Кажется, он цеплялся пальцами за шершавую стену, задыхался, шипел и действительно кусал губы, сдерживая рвущиеся из горла стоны – Винсент точно не помнил. Его мир сузился до маленькой уборной, в которой гордый надменный граф Ферье стоял перед ним на коленях и при этом делал, что хотел, не встретив ни возражений, ни упреков, ни сопротивления. Адри казалось, что берет не он, а берут его. И кто? Человек, которого он желал и любил до такой степени, что весь инстинкт самосохранения притуплялся окончательно. Он знал, что может рискнуть ради Ферье всем: положением в обществе, честью дворянина, совестью, порядочностью, душой и самой жизнью. Он был твердо уверен в этом даже в моменты полного отчуждения Ферье и его жестокого безразличия, в моменты, когда граф, легко играя словами, унижал и высмеивал его. Адри любил его безразличным и ледяным, но что делать вот с таким Сэйлином – безумным, страстным, сумасшедшим, барон не имел ни малейшего понятия. В такие минуты у него просто отказывали мозги, и он таял от нежности и беззащитности перед этим светловолосым голубоглазым чудовищем.
Все кончилось так же быстро, как и началось; Адри вздрогнул и ощущая, как его колотит в оргазме, излился в рот Сэйлина, а Ферье проглотил его семя до последней капли затем – как барон понял уже позже – чтобы не оставить на одежде ни единого свидетельства их близости. Не смутившись ни на минуту, граф вылизал мужское достоинство Адри начисто – когда его горячий мокрый язык быстро скользил по краю головки или уздечке, Винсенту казалось, что он медленно сходит с ума. Такое просто не могло происходить с ним. С ними. Барон так был оглушен произошедшим, что у него совершенно не осталось ни сил, ни желания думать о Филиппе.
Поднявшись с колен, Ферье привёл одежды Адри в порядок, ещё раз оглядел его с ног до головы, чтобы убедиться в том, что всё сделано аккуратно.
– А теперь идите, Винсент, – сказал он, всего лишь один раз мельком встретившись с Адри глазами, и барон поразился, как быстро может меняться настроение этого человека от пылкой страсти к абсолютной холодности. Сэйлин гнал его от себя, словно панически боялся странной нежности, застывшей в карих глазах своего любовника.
– Послушайте, Ферье, я...
– Идите, вас ждут, – с расстановкой проговорил тот, отходя к окну и раздраженно поправляя ворот сорочки, но в последний момент в вечернем полумраке, разбавленном огнем камина, Адри заметил, что щеки графа покрылись нежным персиковым румянцем. Он уже видел этот румянец однажды – в то раннее утро, когда пьяный Ферье ввалился в его спальню, а потом и в его постель. Но сейчас вокруг силуэта Ферье сгустилась атмосфера злой безнадежности, и если бы Адри вздумалось неосторожно продолжать настаивать на разговоре, он непременно натолкнулся бы на очередную насмешку. Винсент не хотел портить то, что случилось сейчас между ними, он слишком ценил эти моменты близости, которые ему позволяли время от времени трогать запретный плод райского сада любви. Сердце Ферье было каменным – вот где была истина. Каменным оно и оставалось. А потому постояв минуту в полной тишине, барон Адри просто вышел из комнаты и сделал то, что ему должно было сделать. Уже через четверть часа он – спокойный и безразличный к собственной судьбе, впервые в жизни бесшумно переступил порог королевской спальни.
Никогда раньше Адри не входил сюда – в святую святых – это было царство двоих: Ферье и короля (во всяком случае, Винсент так думал, и так было до сегодняшней ночи). Первое, что бросилось ему в глаза, это широкая дубовая кровать с массивными резными спинками и роскошной белоснежной периной – она стояла на невысоком постаменте похожем на панцирь черепахи, а вокруг по полу были брошены тигриные шкуры. Филипп чинно возлагал на самой большой, что лежала у подножия постели и, опираясь на локте, с многозначительной улыбкой внимательно следил за Адри. Перед королем стояли две серебряные чеканные вазы с фруктами, пара хрустальных бокалов и бутылка вина зеленого рафинского стекла. Оделся сегодня Филипп, как обычный горожанин Онтальи – в белоснежную рубаху с широкими рукавами и накрахмаленным воротом в узкие штаны и легкие сапоги. Похоже, что у монарха были весьма обособленные понятия о том, как нужно одеваться для свидания.
Винсент почувствовал, что выдохнул слишком коротко. От мысли, что ему предстоит сделать, у Адри на миг свело внутренности.
– Вы бледны, барон, – мягко сказал король, откровенно забавляясь. Филипп отпил вина из хрустального бокала с высокой ножкой, и слегка поигрывая им, улыбнулся тому, как искристо на гранях стекла играет свет огня.
Камин жарко полыхал, и Адри постепенно становилось душно. Он посмел подумать, что Филипп нарочно приказал натопить спальню.
– Право слово, – продолжил монарх, снова поднимая на Винсента колючий взор, – отчего вы так напряжены? Наш ужин еще не начинался, а вы уже хотите избавиться от моего общества и бросить меня поедать этот ароматный виноград в одиночку?
Филипп поставил бокал на маленький напольный столик из слоновой кости, до которого не составило труда дотянуться, и оторвал от бугристой крупной кисти винограда одну ягодку.
У Адри неожиданно запершило в горле, а сильный запах ладана, витавший в воздухе, уже начинал кружить голову. Винсент немного прокашлялся.
– Простите, ваше величество, но я не думал об этом.
– Не лгите, – ласково сказал Филипп, вертя в руках виноградину. – Вы совершенно не умеете врать. У вас даже нет таланта. Ваша искренняя открытость с нашей первой встречи импонирует мне. Ваше нелепое неумение защищаться ложью возбуждает во мне воспоминания о моей юности. Тогда еще я сам только учился постигать науку лести и вранья. Я король, а ложь в крови у всех королей. А вы... Вы поберегите ваше благородного сердце от этой весьма полезной, но весьма неприятной науки.
