Текст книги "Игры короля Филиппа (СИ)"
Автор книги: Elair
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Горбун проглотил мясо, вытер ладонью подбородок, покрытый седой щетиной, потянулся за своей глиняной чашей.
– Хочу знать, рассказал ли вам кто-нибудь правду о гибели Жюльена Адри.
– Моя мать отправила моего отца на плаху, – ледяным голосом проговорил Винсент, серьезно смотря на Морела. – Этого достаточно?
Маркиз поставил локти на стол, держа перед глазами чашу с вином. Лицо его стало таким загадочным, что Адри начинал злиться.
– Я любил вашего отца, – горько вздохнул Рене. – Он был моим самым близким другом и прекрасным благородным человеком. Если вы пошли в него хоть на десятую часть, вы можете гордиться собой.
– Почему же вы тогда свидетельствовали против него? – с кривой ухмылкой поинтересовался Винсент.
– Потому, что я не умею говорить неправду, молодой человек. – Морел снова взялся за еду, но уже неторопливо, с наслаждением. – Жюль был у меня пять или шесть раз за месяц до того трагичного дня, когда король Эдуард был отравлен синильной кислотой. Ваш отец у меня интересовался именно ей – это все, что я сказал на суде, и ваш отец знал, что я это скажу. Боюсь, что Жюльен действительно отравил короля Эдуарда, но Адри был лишь пешкой в большой игре. В таких играх главные фигуры всегда остаются невидимыми. Я говорил Жюльену, что он связался не с теми людьми и что гибель Эдуарда вряд ли изменит что-либо в этой погрязшей в разврате и коррупции стране. Увы, Жюль слишком верил в справедливость. – Морел искоса посмотрел на Винсента. – А вы верите в справедливость, молодой человек?
– Верю, – твердо ответил Адри, вяло поедая виноград – его душистые зеленые ягоды опьяняли сладостью и ароматом первого летнего урожая.
– Зря, – фыркнул маркиз, покачав головой. – Вам бы следовало поучиться у жизни таким вещам. У вас есть прекрасный пример того, что справедливости не существует. Ваш отец пострадал за дело рук своих, но с вами поступили зло, сослав жить в горах, в бедности и нищете.
– У вас тут тоже не королевские хоромы, – пошутил Винсент и Морел в ответ улыбнулся.
– Я, да будет вам известно, живу так, как хочу. Пожалуй, это все, – Рене обвел взглядом комнату, – это все я называю свободой. Старику не нужна роскошь и балы мне, сами видите, ни к чему, – Морел указал пальцем на свой горб за спиной. – Красоваться перед придворными дамами мне сами боги не велели. Все мое богатство – это наука да книги. Знания. Стремитесь к знаниям, молодой человек, они – суть силы и защита от врагов. Знаешь, что на уме у твоего соперника – считай, уже выиграл: и спор, и сражение.
– Но у меня нет врагов, – мягко заверил Адри.
Рене вздохнул.
– Враги есть у всех. Особенно у юных, смелых и красивых. Особенно у тех, кто верит в справедливость. Вы молоды, энергичны. В вашем возрасте наивность защищает вас от мощной разрушающей силы вашей энергии и уберегает от поступков, способных перевернуть мир. Если бы вся молодежь знала жизнь такой, какая она есть на самом деле – со всеми ее горестями и тайнами, со всем ее коварством и беспощадностью, на Земле наступил бы хаос. Лицо, настоящее лицо жизни уродливо и безразлично – оно открывается человеку только в миг, когда он познает всю мудрость старости, болезней и горя. Юные никогда не приглядываются к этой истине, а потому жизнь для них прекрасна и мир их – только большая площадка игр. Люди ведь не от возраста стареют, молодой человек, – Морел сожалея, покачал головой, – они стареют от потерь, от скорби, от душевных мук. Люди стареют, потому что устают жить. Вы уже видели горе, но еще не познали усталости. Берегитесь жизни – она готовит вам серьезный урок, гораздо более серьезный, чем арест вашего отца.
Адри хмуро слушал маркиза, и конечно, мог бы принять все его слова за бред старика, но Морел отличался удивительной ясностью взгляда. В мыслях и сердце Винсента зародилось плохое предчувствие, а Рене уже улыбался и разливал вторую порцию вина в их чаши.
– Не слушайте меня. Ах, не слушайте, мой дорогой Адри. Я бываю совершенно невыносим. У меня же нет ни детей, ни внуков, вот, и учу жизни кого попало. Танара. Теперь вот вас. Пообещайте мне, что навестите старика Морела недельку через другую. Мне бы хотелось пообщаться с вами в неофициальной обстановке. Покажу вам свои виноградники. Я все же был очень привязан к вашему отцу.
– Я заеду, как только смогу, – сказал Винсент, толком не представляя, когда наступит этот момент – находясь на службе у короля уже невозможно было принадлежать самому себе и вольно распоряжаться собственным временем – Адри это понимал хорошо. – Мне, наверное, уже пора, маркиз. Спасибо за гостеприимство.
Морел с грустью кивнул.
– Что ж, вы торопитесь, понимаю. Подождите четверть часа, я напишу ответ его величеству.
– Благодарю вас.
Морел поднялся из-за стола и пошаркал к двери. У порога он словно вспомнил о чем-то и обернулся.
– Чтобы вы не скучали, пока я придумываю для Филиппа достойный ответ, я пришлю Танара. Он не силен в этикете, но болтун еще тот – не даст вам скучать.
Адри вовсе не хотелось слушать цыганскую болтовню, но он зачем-то согласно улыбнулся Морелу и отвел взгляд.
– Вот и хорошо, – сказал Рене, исчезая за дверью.
Несколько минут мягкого ласкового одиночества стали для Винсента истинным подарком. Атмосфера вокруг будто разом пропиталась умиротворением и плавным течением времени. Суетливое щебетание воробьев под стрехой казалось Винсенту лучшей музыкой для слуха. Легкий теплый ветерок забирался сквозь стрельчатые окна вместе с прозрачной золотой дымкой солнечных лучей и гонял в воздухе искрящиеся пылинки; наблюдая за ними, Адри размышлял о словах Морела, о том, что более странных людей он никогда не встречал в своей жизни – разве что Ферье. Адри вспомнил, чем именно занят сейчас граф и тяжело вздохнул, сделался мрачным. Все, что минуту назад радовало его, потускнело, став незначительным. Задумчиво барабаня пальцами по столу, Винсент не заметил, как в комнату бесшумно вошел Танар.
– Ух ты-ы! – мальчишка подбежал к столу и восторженно уставился на жареного гуся. – Вот свезло-то!
Адри с легким удивлением наблюдал, с каким блаженным удовольствием цыганенок набросился на еду, при этом улыбаясь ему с полным ртом, но держась подальше – вдруг господину вздумается надавать ему по рукам за наглость.
– Тебя что, родители не кормят? – этот вопрос напросился сам собой.
– Почему, – чавкая, возмутился тот, – кормят.
Танар проглотил кусок мяса и небрежно вытер рот рукавом бледно-красной рубахи.
– Только у нас семья большая – не всегда успеешь что-нибудь урвать. А за обедом каждый сам за себя. Вот за что я Рене люблю, так это за то, что он меня в замок пускает, и к столу иногда.
– Вот как? – Адри улыбнулся, дав тем самым понять Танару, что совсем не возражает против его нахальства.
– Да ты не подумай, я ничего не краду тут, – заверил Танар, разбираясь с остатками жирной ножки. – Рене такой, что у него и красть стыдно. Нашего брата знаешь, как гонят с любого двора? А тут живи – не хочу. Вот сколько влезет. А Рене еще говорит, что это хорошо, что мы здесь, мол, всякие напыщенные снобы нос сюда совать не будут почем зря. – Танар немного наклонил голову вбок, как собака внимающая словам хозяина и спросил: – Что такое снобы?
Адри невольно замер – и вдруг засмеялся.
– Спросить уже нельзя, – недовольно надулся мальчишка, усаживаясь на место маркиза. – Чего я такого сказал-то?
– Ну, не сердись, – весело попросил Винсент, понимая, что детская непосредственность Танара ему нравится, и хотя тот наверняка познал в свои годы и голод, и холод, и боль, он остался в чем-то невежественным, наивным и очень очаровательным. Открытость таких душ часто не импонирует людям, но только не тем, кто сам открыт. Адри уж снобом точно не был. – Забавный ты просто. Смешной.
– Ага, – проворчал Танар, но улыбка уже ползла на его губы. – Ты и сам-то смешной.
– Это еще почему?
– А потому. Видел бы свое лицо, как во двор въехал. Растерянный, как дитя малое. Это другие, что раньше приезжали – важные, гордые, так нос задерут, что не видно, куда шагают.
– Снобы, – улыбнулся Винсент, и глаза Танара озорно заблестели смесью веселья и благодарности. – Расскажи мне про Морела, – попросил Адри. – Чем он занимается?
– Вино делает, – как-то недоверчиво ответил мальчишка, не отпуская глаз.
– А котелок?
– Какой котелок?
– А тот, из которого воняло, и который ты не хотел в подвал нести.
– Ах, это. – Танар пожал плечами. – Так про то каждая собака в округе знает. Рене снадобья делает. Лекарь он.
Ответ цыганенка показался вполне искренним, но Винсент не очень поверил в то, что Морел – лекарь. Лекари в Онтэ были сплошь люди публичные, а хорошие – так просто герои, которых бы следовало знать в лицо. То, что маркиз занимался ядами у Адри уже не вызывало сомнений и если предположить, что король ценит в Мореле именно его талант химика, можно объяснить и странную смелость Рене в высказываниях.
– А что у Морела в подвале? – спросил Винсент.
– А мне про то говорить не велено, – нахально заявил Танар, уже основательно хозяйничая на столе и поедая, что больше всего приглянулось.
Они с Адри улыбались друг другу и какое-то время молчали. Мальчишка торопливо набивал желудок, а Винсент с пониманием наблюдал за ним. Тощий цыганенок был – кожа да кости, угловатый, неказистый, растрепанный, как чертенок. А глаза все же были добрые.
– Как там конь мой? – после долгого молчания поинтересовался барон. Совершенно искренне поинтересовался.
– А что с ним станется? – отмахнулся Танар, довольно поглаживая грязными руками сытый живот. – Я его накормил, напоил и брату оставил приглядывать.
– Брату? – забеспокоился Винсент.
– Да не трусь ты. Мой брат знаешь какой? Он уже большой и лошадей страсть, как любит. Вот дай ему поводья подержать – так он и не выпустит. Тому только отдаст, кто ему коня вручил. Барка у нас лучше любого сторожа. Жаль только руки две. Ему весь табор лошадей стеречь дает.
– Ворованных, – усмехнулся Винсент и Танар не стал отрицать очевидной правды.
– И ворованных, – сказал он, потянувшись через стол к Адри и беря его за руку. – Хочешь, погадаю тебе? Я хорошим людям даром счастье предсказываю.
Рука у Танара была теплая, легкая, ласковая.
– И откуда знать тебе, что я хороший человек? – позволяя заглянуть в свою ладонь, спросил Адри.
– А вот знаю, хочешь – верь, хочешь – нет.
Танар деловито нахмурил брови, и Винсент едва не рассмеялся – так забавно это выглядело. Мальчишка с точностью копировал взрослых цыган, силясь принять важный серьезный вид, словно и в самом деле что-то мог разглядеть в его смутном неизвестном будущем. Адри не верил гаданиям – считал это одной из самых больших глупостей на свете, придуманных для успокоения собственной души теми людьми, у кого не хватает мужества творить свою судьбу самому. Такие считают, что все на свете предопределено, и вряд ли кто-то из них догадывается, что упрямство и железная воля часто могут изменить намерения судьбы на счет своего подопечного. Ну не глупо ли читать жизнь человека по руке, или в брошенных на тарелку бобах, или предсказывать по фигуркам плавленого воска?
– Твоя жизнь полна опасностей, – Танар растерянно посмотрел на Винсента, видимо, помня о том, что только что обещал нагадать ему счастье. У этого искреннего простого мальчишки на лице легко читались любые эмоции: и радость, и смятение, и замешательство и неловкость, а потому Адри заулыбался еще шире.
– Ну да, – сказал он с напускной гордостью человека, который ежедневно сражается с драконами, – у меня должность жутко опасная. Развозить почту в наши дни, знаешь ли, такое занятие... Бррр...
– Смейся – не смейся, а я правду говорю, – вспылил Танар, с ослиным упрямством сжимая большую ладонь Винсента в своих хрупких пальцах.
– Ну ладно, ладно, не кипятись, чертенок, – ласково сказал Адри, и кивнул на свою ладонь. – Ну, чего там у меня еще?
Мальчишка, сопя и дуясь, повернул ладонь барона в своих руках под небольшим углом, чтобы лучше разглядеть линии.
– Ты удачлив и рожден под счастливой звездой, но сейчас рядом с тобой я вижу человека – плохой человек, опасный, сильный очень.
"Влиятельный, наверное", – подумал Адри с улыбкой. Его начинал забавлять весь этот разговор – и только.
– Беречься тебе надо, – увлеченно продолжал Танар. Он указал пальцем в странный надлом на линии жизни: – Видишь вот этот разрыв? Он означает, что твоя жизнь продолжиться, но если ты не будешь осторожен, ты умрешь. И все это случится очень скоро. Тебя сердце держит рядом с человеком, который несет гибель и несчастья. Плохой человек.
– Знаю, ты уже говорил.
– Это другой, но для тебя он еще опаснее, чем тот, первый. Ты станешь великим, очень великим и сильным, но я вижу много врагов и бед в твоей жизни, много страданий – они уже пришли... А еще у тебя родителей нет.
– Да, отца.
– Нет, – Танар покачал головой, тряся черными кудрями, – обоих нет.
Адри нахмурился и сурово посмотрел в темные глаза цыганенка.
– Вот это уже не смешно и не весело, малыш, – сказал он, забирая руку у Танара.
В двери ввалился запыхавшийся Морел со свитком и совершенно не обращая внимания на кусающего губы мальчишку, как и на хмурое лицо гостя, прошел до стола.
– Танар, сбегай за лошадью барона. Живо давай, – приказал он, и цыганенок стрелой вылетел за дверь, даже не обернувшись. Морел смерил Адри хитрым взглядом, развернул письмо и стал вслух читать:
– Ваше величество, я весьма польщен тем, что впервые за последние два года удостоился такого знака внимания от вас, как те несколько строк, что вы написали мне. Вы знаете, как я не люблю письма без содержания, но сегодня вы поразили меня – то, что вы прислали мне с письмом, сказало мне больше, чем можно было прочесть между строк. Вы, наконец, получите то, о чем просите меня уже пятнадцать лет, но и я получу в награду то, что сочту нужным.
Маркиз небрежно сложил письмо пополам и протянул Винсенту, словно какую-то мелкую хулиганскую записку.
– Каково? – бравируя, поинтересовался он, нарочно не замечая изумления на лице барона.
– Что именно? – Адри медленно взял бумагу, да так и остался сидеть с протянутой рукой.
– Мой ответ, – уточнил Рене. – Он вам понравился?
Это был весьма необычный, странный вопрос, дикий в какой-то степени, ибо даже дураку было ясно, что Винсент не понял ни черта! О чем Филипп просит Морела пятнадцать лет? Какую награду собрался требовать горбун с короля?! И, главное, почему он, Винсент Адри, должен оценить содержание мореловского письма?! С какой стати все это зачитывается вслух адъютанту его величества, чье дело только доставить депешу быстро и так же быстро вернуться с ответом?
– Знаете что, уважаемый маркиз, если вы хотели произвести на меня впечатление, то сделали это уже не единожды за сегодняшний день. Давайте остановимся на этой попытке, тем более что я не очень понимаю, какой реакции вы от меня ожидаете.
Адри спрятал письмо за пазухой.
Губы Морела странно скривились, предав его лицу какого-то комичного огорченного детского выражения. Горбун заложил руки за спину и, помолчав, помотал головой.
– Никакой особенно. – Он вздохнул, развел руками. – Ну, признаюсь, ладно. Я думал, что вам должно понравиться.
– Меня пугает та небрежность, с которой вы позволяете себе называть короля извращенцем, а потом пишите ему такие вызывающие письма, – задумчиво проговорил Винсент, глядя в глаза Рене с осторожным вниманием. – Вы уверены, маркиз, что не хотите переписать ваш ответ в более достойной форме?
Морел возмущенно фыркнул, словно злой кот:
– Вот еще! – Он заходил по комнате взад-вперед, ломая руки. – Я слишком стар, чтобы пресмыкаться перед Филиппом, и я слишком нужен ему, чтобы позволять себе то, что хочу. И думать то, что хочу. И говорить то, что считаю нужным говорить.
– Почему? – спросил Винсент, вставая со скамьи и оказавшись на пути Морела к окну.
– Потому, молодой человек, что еще мой прадед, имея дела с королями Онтэ, обезопасил себя великими сведениями о ядах и противоядиях. В нашем роду отец передает сыновьям свои знания, которых не найти ни в одной книге, не отыскать нигде в мире и не разгадать – сколько ни бейся. – Маркиз дружески похлопал Адри по плечу. – Я столько раз спасал Филиппа от отравлений, что у него передо мной необъятный долг. Он хочет, чтобы я взял себе ученика, но у меня нет сыновей, которым бы я мог доверить самое сильное "оружие" в Онтэ, – Рене многозначительно приставил указательный палец к своему виску. – А Филипп. Чего он только не перепробовал, чтобы убедить меня передать знания другим, совершенно чужим мне людям; он сулил мне золотые горы, положение при дворе, земли, первых красавиц государства, а когда не добился своего – угроз не постеснялся. Да и не сделает он мне ничего. Я ему нужен. Точнее моя голова, и заметьте, абсолютно целая и здоровая. Так что, ничего нового в письме, которое я написал, для Филиппа нет. Он просто избалованный, возомнивший о себе черти что мальчишка, который мнит, что может меня шантажировать сыном моего лучшего друга.
Адри было неприятно слышать эти речи, но еще неприятнее думать, что все это – правда, а не старческий бред человека, который живет, словно в хлеву, бок о бок с цыганами и всяким сбродом. А уж каково было оказаться в центре противостояния маркиза Морела и короля Онтэ, Винсенту даже сравнить было не с чем: словно между молотом и наковальней. Мало хорошего. Адри совершенно не был готов к подобному. Поэтому, еще раз поблагодарив Рене за обед, барон без всяких комментариев попрощался с другом своего отца и покинул его замок. Весь обратный путь Винсент был мрачен и встревожен тем, какой будет реакция короля, но то, что произошло, повергло его просто в изумление – Филипп смеялся. Смеялся весело и звонко:
– Ай да Морел! Вот старый пройдоха! – восклицал он, утирая с глаз проступившие от смеха слезы. Он перечитывал письмо маркиза вслух трижды ради удовольствия, и казалось, так увлекся, что забыл обо всем на свете. Хорошо, хоть Ферье в кабинете монарха в тот момент уже не было.
Адри молча стоял по правую сторону от кресла и, глядя на Филиппа, отчего-то совсем не ощущал веселья – наоборот, горькое тайное отвращение затопило его разум. Это был странный день – пожалуй, один из самых странных в жизни молодого барона Адри. Вчера принесло Винсенту много сюрпризов: приглашение в Летний дворец, назначение адъютантом, известия о предательстве матери, неожиданное и неприятное знакомство с фаворитом его величества. Сегодня – породило череду вопросов, на которые Винсент никогда не хотел знать ответов. Он дал себе слово – не вмешиваться в дела Морела, особенно в его неприязнь с Филиппом.
Для Адри наступили тяжелые трудовые будни. В короткий срок ему пришлось изучить все улочки и адреса Онтальи, все благородные фамилии, населяющие этот красивый белокаменный город, наскоро пришлось вникать, кто кому сват, кто брат, кто друг, а кто враг. Особенно Адри интересовала родословная графов Ферье. Оказалось, что Сэйлин был последним из этого благородного рода. Родителей его унесла чума, когда маленькому Ферье было всего пять лет; его воспитала и вырастила тетушка. Будучи замужем за виконтом Клаусом Сентфуа, который был ближайшим советником короля Эдуарда, она имела обширные связи со знатными родами Онтэ, и вероятно, что юный Ферье был рано представлен ко двору. Больше ничего Винсенту узнать не удалось. Вот уж о ком придворная знать предпочитала помалкивать, так это о фаворите короля. Кроме того, этим напыщенным зазнавшимся господам в последнее время и без Ферье хватало поводов для пересудов – внезапное назначение Адри действительно сотрясло дворянство Онтальи, словно гром среди ясного неба. На Винсента смотрели с любопытством, как на чудо, но не решались свести с ним дружбы. Филипп игнорировал все пересуды при дворе, предоставляя знати развлекаться в одиночестве. Адри тоже не обращал внимания на сплетни и шепот за его спиной – выполняя многочисленные поручения монарха, он был слишком занят для этого, а еще счастлив тем, что ежедневно видел Ферье, и хотя тот был холоден с ним, сердце Адри по-прежнему билось любовью. Распорядок дня барона теперь стал строго регламентированным; в шесть он просыпался, принимал ванну, в семь завтракал и ровно в восемь входил в рабочий кабинет короля. Возвращался в свои покои Винсент к полуночи, а то и позже. И все же, несмотря на жуткую усталость, он с нетерпением ждал восхода, потому что почти ежедневно, ровно в двенадцать часов барон Адри обедал вместе с королем. Там же обычно был и Ферье.
Стол накрывали в просторной бело-голубой столовой, уставленной белокаменными скульптурами молодых юношей и цветочными вазонами. Порой солнце так ярко светило здесь в широкие окна, что казалось, будто все в этой зале устроено для света; белоснежные скатерти, барельефы белого янтаря, ползущие по нежно голубым стенам длинными раскидистыми вьюнами, молочная полупрозрачная гладь фарфора, приборы из белого золота и серебра... И каким прекрасным в этой атмосфере восхитительной гармонии и покоя был Сэйлин Ферье – в своих светлых сверкающих одеждах, с чистотой небесно-голубых глаз! Порою, представляя его обнаженным, лежащим на столе или лежанке, обтянутой белым шелком, Адри приходил к мысли, что Филипп нарочно сделал столовую именно в этих тонах неба и облаков. Светлой, словно шкатулка для его самой большой драгоценности.
За обедом Винсент с Филиппом часто обсуждали политику, погоду, предстоящие празднества; Сэйлин обычно ел молча и отрывал взгляд от тарелки только затем, чтобы на краткий миг встретиться глазами с Адри. Ферье удивительным непонятным образом чувствовал взгляды Винсента. Будь они на прогулке, в рабочем кабинете или за одним столом – граф безошибочно улавливал момент, когда Адри пользовался занятостью Филиппа и устремлял в его сторону полный нежности и любования взор. Иногда в ответ губы Ферье кривились в гадкой ухмылке, и тогда Адри приходил в себя и возвращался в реальность, которую ненавидел всем сердцем. За тот месяц, что он провел в Летнем дворце, он ни разу не удостоился от фаворита короля ни теплого взгляда, ни участливого слова. Его тяготили сиротливые ночи, и самое ужасное, что с каждым днем он отчетливее понимал: ему не нужен никто, кроме Ферье. Как с этим быть, Винсент уже не знал, и идея стать адъютантом короля теперь – спустя несколько недель мучительного острого одиночества уже не казалась ему такой удачной. Временами, сидя вечером у камина с бокалом вина, Адри подумывал просить Филиппа об отставке. Но, увы, чем больше Винсент находился рядом с монархом, тем сильнее становилось расположение последнего к нему. Король начал делать Адри подарки – сначала пустяковые, потом дорогие, потом безумно дорогие. За месяц гардероб Винсента обновился до неузнаваемости; Адри теперь даже не мог с точностью сказать, сколько там камзолов, шляп, плащей, перчаток и туфель всевозможных расцветок; и повседневных, и для пиров, и простых для путешествий. Потом были украшения; когда неделю назад Филипп подарил своему адъютанту бриллиант в пять карат, Адри пришлось проколоть ухо. "Белые звезды, – сказал тогда король, – непременно пойдут к вашей смуглой коже"... Винсенту изготовили простую сережку. Конечно, не обошлось в этом деле без Ферье – именно он намекнул на то, что у барона изящная линия шеи, особенно когда он поворачивает вбок голову, и маленькая серьга только бы подчеркнула это изящество. Когда же Филипп подарил Адри роскошные охотничьи угодья недалеко от Онтальи, Винсент загрустил окончательно; теперь он увяз при монархе если не на всю жизнь, то на большую ее часть. Ежедневные встречи с Ферье превратились в мучение.
В субботу Филипп устраивал небольшой прием, на который пригласил своего кузена, принца Юстиана Эдмонда Ботри, его супругу Марию и дочь Жюстин. Приехали так же около трех десятков придворных.
Огромная серебряная зала приняла гостей роскошным обедом; играла плавная негромкая музыка – плакала скрипка, и флейты попеременно вторили ее переливам. Воздух был пропитан ароматами роз и мандарина.
В самом праздника Адри представили его высочеству, и тот счел барона весьма милым. Как ни странно, но между ними сразу возникла взаимная симпатия. Ботри был старше Филиппа на пятнадцать лет и совершенно иным на характер – он был улыбчив, любезен со всеми независимо от титула и чинов, и в отличие от своей супруги, одевался весьма скромно. В одежде Юстиан предпочитал черный цвет, который скрадывал его полноту; принц носил короткую аккуратную бородку и усики. Единственным человеком, с которым Ботри всегда держался серьезно, был Ферье. Адри заметил это отчасти потому, что во время приема по обыкновению наблюдал за графом с завидным постоянством, а когда закончилась официальная часть, он обратил внимание, что принц отвел Ферье в сторонку и сухо обменялся с ним парой фраз; потом они оба сделали вид, что едва знают друг друга.
После обеда все вышли гулять в парк. Филипп размашисто шагал впереди, и принц едва поспевал за ним; рядом с Адри шел Ферье, остальные же держались немного поодаль, но старались не отставать от них. Все шествие направилось в кипарисовые аллеи – любоваться распустившимися на клумбах орхидеями.
– Вы слышали, дорогой брат, что вчера утром в бухту Альторро прибыл корабль из Рафины? – спросил Филипп, гордо держа голову и загадочно улыбаясь. Король был в приподнятом расположении духа – пребывая в хорошем настроении, он всегда носил одежды оттенков красного – это была привычка, о которой знали все присутствующие, кроме Винсента.
Юстиан кивнул.
– О, разумеется, ваше величество, я наслышан об этом. Кто не наслышан. Говорят, из-за моря привезли знаменитых рафинскинских лошадей.
– Меня интересует только одна, – фыркнул Филипп.
– Неужели та, что носит занятную кличку Сафо и стоит целого состояния? – наигранно изумился принц и рассмеялся. – Я слышал, что маркиз Клисандр порывался купить этого чудесного коня, но у него не хватило денег!
Адри заметил, что Ферье мрачно и сосредоточенно поглядывает в спину Филиппа.
Придворные, растянувшиеся следом длинной вереницей, уловили тему разговора и теперь бодро обсуждали рафинских торговцев, которые иногда возили в Онтэ редкостные вещички.
– Маркиз Клисандр пытается прыгнуть выше головы, дорогой Ботри, причем выше моей, – надменно заявил монарх, останавливаясь в тени деревьев. День выдался довольно жарким, а дворцовый этикет обязывал в присутствии короля носить камзолы и жилеты, а потому придворные с радостью последовали примеру государя. Для дам слуги принесли небольшие раскладные стульчики.
Филипп скептически смотрел на овальную большую клумбу, усаженную роскошными белоснежными орхидеями, и кончики его коричневых замшевых сапог с золотыми пряжками едва касались выложенного серым гранитом края. Король подковырнул своей длиной резной тростью из сандалового дерева неудачно выбившийся из земли корешок – от натуги тот переломился пополам и цветок дрогнул.
– Сорвите мне его, Адри, – попросил Филипп, оборачиваясь к своему адъютанту.
Винсент ощутил, как все взгляды окружающих разом устремились на него. Неловко улыбнувшись, он выполнил просьбу короля и тысячу раз порадовался, что был внимателен – сорви он Филиппу другой цветок – и неизвестно чем бы все обернулось.
Ботри прикрыл ладонью лукавую улыбку и как-то странно скользнул взглядом по лицу Адри – заинтересовано, цепко. А вот Ферье, наоборот, в какой-то момент отвел глаза.
– Вы очень исполнительны, барон, – сказал Филипп, бережно держа цветок между средним и указательным пальцем. Он любовался орхидеей – ее снежными, словно подвенечное платье невесты, лепестками, ее хрупкостью и формой, схожей чем-то с прекрасной бабочкой, а потом решительно взглянул в карие глаза Винсента и сказал: – Вы сделали мне великолепный подарок. Такой великолепный, что мне захотелось отплатить вам тем же.
– Я просто выполнил просьбу вашего величества, – тихо ответил Винсент, стараясь не смотреть на презрительную ухмылку Ферье, адресованную не то ему лично, не то ситуации в целом. О да, Адри прекрасно знал цену этой ухмылке – когда фаворит короля так ухмыляется, стоит ожидать нездоровой мерзкой иронии, и успокоится Ферье, в лучшем случае, только через пару дней.
– Вы видели, Ботри? – рассмеялся Филипп, хитро переглядываясь с довольным принцем. – Барон просто – образец скромности.
– Очень редкое качество в наше время, ваше величество.
– Вот именно, – Филипп многозначительно поднес орхидею к носу и вдохнул тонкий аромат цветка. – Кажется, в лице своего адъютанта я приобрел нечто совершенно изумительное и ни капли не сожалею о том, что взял вас на службу, барон. Вы мне интересны.
Адри поклонился, но это была отнюдь не вежливость – ему хотя бы на миг захотелось спрятаться и не смотреть в эти внимательные стальные глаза. Король оказывал ему знаки внимания, от которых все нутро Винсента начинало жечь губительным непониманием, и если раньше Филипп делал такое только в присутствии Ферье, то теперь он открыто выказал всем свое расположение к Адри. К своему адъютанту, к человеку много ниже сословием, чем все присутствующие, к сыну предателя и убийцы короля Эдуарда третьего. И Винсент невольно принимал это за простую насмешку. Он не понимал только одного – почему никто не считает это забавным и не смеется, а Ферье так – просто злится.
– Господа! – громко воскликнул король, обращая внимание всех на себя. – Я хочу показать вам нечто такое, о чем в последние два дня говорят все! Корабль из Рафины в Онтэ пришел только вчера, но о Сафо уже складывают легенды! Говорят, что этот конь имеет весьма необычный окрас – изабелловый, а глаза у таких лошадей голубые! Что ж, давайте поглядим на это чудо!
Филипп отдал трость Ботри, трижды хлопнул в ладоши и устремил взгляд вглубь кипарисовой аллеи, по которой слуги спешно вели под уздцы лошадь светлой масти. Все посмотрели туда. Среди придворных прошла волна изумленного шепота.
Восхищенным взглядам присутствующих предстал породистый ахалтекинец удивительной красоты и грации, словно выточенный из нежно-розовой кости, без малейшего изъяна в экстерьере. Его белая редкая грива лежала на шее шелковистыми аккуратно стрижеными прядями, черные прямоугольники зрачков на фоне нежно-голубой радужки предавали этому коню незаурядного магнетизма. Никому и никогда в Онтэ не приходилось встречать настолько прекрасных лошадей. Ахалтекинец храпел, вскидывал голову так высоко, что двум юным пажам близнецам приходилось держать поводья на вытянутых руках.
