Текст книги "Игры короля Филиппа (СИ)"
Автор книги: Elair
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Elair
Игры короля Филиппа
Автор:Elair
Бета:karold
Действие романа происходит в выдуманном мною мире и по структуре антуража напоминает 15-16 века. Я нарочно и осознанно не упоминала таких обращений, как – Сир, Мой Лорд, Сударь и прочее, дабы не делать никаких конкретных привязок к культуре какой-либо реально существующей страны. И хотя, большинство имен в романе французские, например, Ферье или Адри, это не привязывает персонажей: ни к истории Франции, ни к ее обычаям. Все, что происходит в романе – только плод моей фантазии: выдуманный мир, выдуманные короли, выдуманные люди.
В апреле этого года, банально от большого желания размять пальцы и получить немного творческого позитива, я набросала пару абзацев о неком молодом бароне Винсенте Адри, который страстно и безнадежно влюблен в королевского фаворита Ферье. Эта любовь безответна, более того, Адри с Ферье незнаком – барон только изредка наблюдает за ним на воскресных мессах, издали, тайно, молча. Но неожиданно для себя Адри получает приглашение во дворец и становится адъютантом короля Филиппа Эдуарда второго. Винсент – сын предателя и заговорщика, он недоумевает, как и почему удостоился такой чести, но ради того, чтобы быть рядом с Ферье, он дает согласие служить монарху. Он полагает, что ему везет и совершенно не подозревает, в какой грязной интриге оказался замешан.
Посвящение:Хотелось бы сказать особое спасибо Карольду и Хэлкесе, ибо только благодаря их поддержке и настойчивой стимуляции моих мозгов, с их же легкой руки на свет родился этот небольшой и дорогой моему сердцу роман.
Любовь – это такая болезнь, от которой проще умереть, чем вылечиться. (с) Elair.
Любовник короля Филиппа Эдуарда второго был божественно красив, и даже те, кому нордические блондины приходились не по вкусу, не могли не признать: Сэйлин Ферье – жемчужина королевской коллекции. В свои двадцать два года он был по-юношески строен и привлекателен, образован, талантлив в обращении со шпагой так же, как в обращении с лютней. «Его голос, – говорили все, – подобен высоким холодным ручьям, что звенят среди Ассирийских гор; подобен утреннему дыханию весенних ветров, ласкающих траву на лугах Пелеройских равнин; подобен оклику эхо под куполами Серого храма, что молчаливо внимает мольбам об отпущении грехов».
Где-то еще в конце зимы, стоя под громадой храмовой арки, молодой барон Адри впервые увидел его и понял, как правдивы и одновременно жалки слухи о королевском любовнике в сравнении с живым оригиналом. Адри смотрел издали и не мог оторвать взгляд от него, словно околдованный не в силах сойти с места. "Неужели это Сэйлин Ферье? – спрашивал себя он, и внутренний голос отвечал: – Вы пропали, дорогой Винсент. С этой минуты вы навечно обречены – грезить тем, кого никогда не заполучите. Вот наказание единой богини Виты за все разбитые вами сердца". И это было действительно так, потому что Адри не удостоился даже мимолетного случайного взгляда. Ледяная красота Ферье хранила такую же отчаянную ледяную неприступность – он стоял перед алтарем, и казалось, совсем не обращал внимания на любопытные взоры людей и шепот за спиной – он привык, что на него смотрят и к сплетням привык. Ясные голубые глаза в обрамлении длинных золотых игл ресниц в немой молитве были устремлены на массивную высокую фигуру Виты, гордо возвышающуюся над шумной толпой мелких людишек. В правой руке богини застыло янтарное сердце – символ любви, в левой – черный шар – символ ненависти. О чем это каменное изваяние просил Ферье? Эту загадку Адри когда-нибудь хотел бы разгадать. Однако он понимал, что дворянин его сословия не соперник королю, а потому раз в неделю, три месяца кряду, он приходил в Серый храм и стоял вот так – прячась за колоннами, с мягкой улыбкой на губах разглядывая отточенный профиль Ферье, и то, как его влажные красивые губы, покрытые тонким полупрозрачным персиковым маслом, беззвучно шепчут что-то похожее на: "Я прошу тебя..." Но право слово, о чем может просить богов человек, обладающий такой ослепительной красотой, перед которой меркнет белый бархат его одежд, расшитых жемчугом и алмазами? Чего желать тому, чьи волосы сияют ярче золота браслетов и ложатся волнами шелка, чьи глаза так же ярки, как бирюза, заточенная в драгоценных кольцах? Что нужно от Высших тому, у кого есть все блага мира, и этот мир лежит у ног – хочешь бери, хочешь топчись. О чем просит тот, кто сам не ведая, был для Винсента Адри богом?! С такими мыслями каждый раз барон возвращался домой, а потом до вечера запирался в своем кабинете. "Хандрит", – говорили слуги те, что постарше, а те, что помоложе заливались краской стыда и хихикали, украдкой прикрыв рот ладонью. И все прекрасно знали, что это за "хандра". Знали, что когда она кончится, господин проспит до утра совершенно обессиленный. Конечно, у Адри были любовники и любовницы, но ни с кем из них он не заводил слишком долгих отношений и уж точно ни по кому не хандрил.
Первого июня барон Винсент Адри отмечал свой день рождения. Отмечал в фамильном замке, что одиноко стоял в Ассирийских горах, нависая сиротливой массивной кладкой восточной стены над неглубоким ущельем. Этот замок называли Вороньим из-за серых птиц, что вечно осаждали его конусные крыши и хрипло перекликались по утрам. Он был маленьким, но по большому счету неприступным, потому что за всю свою историю за его стены не пробрался ни один враг. Увы, времена короля Филиппа вносили моду на другие замки, в которых уделялось больше внимания роскоши и внешнему виду, нежели практичности. Война была не в почете, ровно, как и барон Адри. Десять лет назад его отца обвинили в заговоре, после чего закономерно казнили, а четырнадцатилетнего Винсента сослали в серые туманы Ассирийских гор вместе с матерью. После смерти славного барона Жульена Адри она сильно сдала и не снимала траур. Даже на день рождения собственного сына она пришла в черном. Впрочем, Винсенту иногда казалось, что его мать носит траур не по отцу, а по погибшему положению при дворе.
От Вороньего замка в столицу ездить было хлопотно – почти пять часов тряски по горам, потом три – до восточного тракта, потом четыре часа до самой Онтальи. Тем не менее, барон Адри оставлял в пятницу все свои дела, седлал рыжего ахалтекинца Каро и всегда успевал к воскресной мессе, чтобы узреть своего бога, своего идола, свою несбыточную мечту. Наверное, так бы все и продолжалось, если бы в день своего рождения барон не получил письмо, опечатанное алым сургучом. Оно было довольно лаконичным:
«Господин Адри, вам немедля надлежит прибыть ко двору. Его королевское величество Филипп Эдуард ожидает вас в одиннадцать часов после полудня в Летнем дворце».
Адри был потрясен, польщен и заинтригован одновременно. С тех пор, как его отец попал в немилость монарха из-за обвинения в заговоре и был казнен, семейство Адри не жаловали подобными приглашениями. И хотя мать и самого Винсента пощадили, жили они весьма уединенно. Их маленький замок стоял далеко от столицы – одинокий в окружении мелких водопадов и крутых горных склонов – он стал для семьи Адри убежищем и одновременно тюрьмой.
Винсент оделся изящно, но не вычурно: темно-синий камзол, расшитый черным бисером плотно облегал его фигуру, хотя казался немного тесным в плечах; белый сатин шейного платка подчеркивал бронзовую смуглость его кожи, тяжелые черные волнистые волосы Винсент собрал в хвост и перевязал синей лентой, высокие сапоги, плащ и шляпа с широкими полями должны были защитить барона от непогоды, а острая шпага неизменно бы дала преимущество в бою.
Дорога предстояла трудная и долгая, а Винсент торопился. Благо, что погода стояла хорошая; две полные Луны светили так ярко, что Пелеройские равнины можно было разглядеть во всей ночной сизо-голубой красе; и дорогу, что петляла меж высоких трав бесконечной змей. Однако вблизи столицы небо затянуло тяжелыми тучами и Адри пришлось поторапливать выбившегося из сил жеребца, чтобы успеть добраться до Летнего дворца вовремя, да к тому же не угодить под дождь.
В тот вечер он загнал Каро до пены у рта. Обычно выносливый и быстрый конь едва держался на ногах, когда конюшенный пришёл за ним и, пряча от Адри суровое обветренное лицо, взял Каро под уздцы, неторопливо повёл к стойлам через широкий, вымощенный каменой кладкой двор. Винсент немного беспокоился о своей лошади – это чувство напрочь испортило ему настроение и первое впечатление от великолепной роскоши, открывшейся взору. Летний дворец стоял в восточной части города в окружении цветущих парков и построек из белого мрамора. Его фасад был красного гранита с белыми барельефами и карнизами, с массивными балюстрадами; он утопал в многоцветии сирени – синей, жёлтой, розовой, лиловой; он покоился в зелёно-белых волнах высоких магнолий – и их огромные цветы, в вечернем сумраке проступали, словно причудливые свечи. Можно было только гадать, как прекрасен Летний дворец в свете золотых лучей солнца, или в моменты нежных бледно-розовых рассветов. И в этом восхитительном месте жил тот, кто красотой мог затмить даже такое великолепие мира – для Адри во всяком случае.
Всё испортил дождь, который начался резко и быстро усилился. Порою издалека сюда долетали глухие раскаты грома, но Винсент уже стоял в холле, напротив центральной лестницы и радовался, что успел как раз вовремя. Высокий худощавый лакей в красно-золотом камзоле учтиво встретил его, принял шляпу и плащ, после чего проводил барона на третий этаж; там отчего-то слуга наотрез отказался сопровождать Адри до покоев короля и просто коротко объяснил, как пройти.
"Две проходных залы, коридор, три раза свернуть налево, – мысленно повторял Винсент, – потом пройти галерею и ещё одну залу, подняться по лестнице". Отличная память барона Адри могла бы стать поводом для истинной гордости – он запоминал с первого раза если не всё, то очень многое. Ему не составило особого труда следовать предписаниям лакея в точности, и он ни разу не ошибся, ни секунды не засомневался: туда он идет или нет. Его беспокоило совсем иное – барону Адри казалось, что в вечерней тишине королевского замка его обитые железом подошвы гремят словно кандалы. Уезжая, Винсент совсем не думал о том, что королю вряд ли понравится стиль его одежды, он слишком торопился, чтобы тщательно обдумать детали. А следовало бы. И то, что письмо короля задержалось ровно настолько, что Адри был вынужден сразу отправиться в путь, не стало бы оправданием в глазах жесткого и властного Филиппа. Король может и не был тираном, но и спуску не давал никому: ни бедным, ни знати.
Стараясь ступать как можно тише, Винсент тщетно пытался унять внутреннюю противную дрожь. Он нервничал и стремился просчитать в уме все возможные варианты беседы с королем вплоть до мыслей и взглядов монарха, которого он не слишком любил, но и не питал лютой ненависти.
За окнами галереи, по которой шёл Винсент, уже вовсю лил дождь – такой сильный, что в его черно-стальную пелену страшно было смотреть. Он хлестал по деревьям, по карнизам и стенам, по белому мрамору балюстрад, брызгал свежестью в открытые окна дворцовых коридоров.
Неожиданный звук, похожий на судорожный сдержанный всхлип вырвал Винсента Адри из мрачных мыслей. Остановившись, барон понял, что тот исходит откуда-то с балкона, окутанного ливнем и вечерней тьмой. Подумав, что все это ему только померещилось, Адри вознамерился пойти дальше, когда тот же звук – уже более отчетливо и громко – во второй раз коснулся его слуха. Сам не понимая почему, Винсент сделал шаг навстречу зияющей тьме в узорных дверях, над которыми ветер грубо трепал полупрозрачные золотые шторы.
– Эй, кто тут? – спросил он, но в ответ услышал в мерном шуме ливня странный судорожный вздох, донесшийся откуда-то слева.
То, что произошло потом, было чудовищно. Ярко блеснула молния, осветив все вокруг и барон, наконец, увидел источник странного звука. Стройная высокая фигура в плаще с капюшоном, небрежно наброшенном на голову, стояла босыми ногами на перилах балюстрады, спиной к нему, простирая руки к грохочущим небесам, а потом просто занесла ногу вперед, чтобы шагнуть в пустоту и погибнуть. Эта мысль внезапно обожгла сознание Адри ужасом и страхом – не помня себя, он бросился на помощь и стащил безумца с перил. Плащ человека вымок насквозь, но это Винсент понял уже позже, когда незнакомец отчаянно забился в его крепких руках, шипя подобно дикой горной кошке и пытаясь вырваться.
– Какого черта?! Не трогайте меня! Пустите!
Они ввалились в галерею – и тут, в свете многочисленных свечей, из-под отяжелевшей от воды ткани капюшона на Адри зло сверкнули бирюзовые светлые глаза. Это был Ферье – разгневанный, растрепанный, тяжело хватающий губами воздух.
– Вы спятили? – прошипел он. – Под страхом смерти не смейте ко мне прикасаться! Никогда! – в этом последнем приказе звучало столько лютой ненависти, что у Винсента мгновенно ослабели руки.
Как и следовало ожидать – его тут же грубо оттолкнули.
– Кто вы такой? Откуда вы взялись?! – крикнул Сэйлин Ферье, сдергивая с головы капюшон и с вызовом глядя в глаза обидчика. – Отвечайте!
– Я барон Адри, – с трудом выговорил Винсент, изумленно моргая. – Я всего лишь хотел вас спасти.
– Что? – Гнев на лице Ферье сменился гримасой крайнего изумления, и Адри совсем не понравилось, что на него смотрят, как на умалишенного.
Пытаясь унять дрожь в голосе, Винсент спешно заговорил, нелепыми жестами указывая то на Сэйлина, то на балкон.
– Вы хотели спрыгнуть вниз... А тут высоко... Вы могли... Я не знаю, наверное, погибнуть и я... – он и сам уже был не уверен, что правильно расценил намерения Сэйлина.
– Стоп, – спокойно скомандовали ему, и ледяная невозмутимость в голосе Ферье шокировала Адри больше, чем недавний гнев. – Вы меня спасали? Вы? Меня?
Около минуты они смотрели друг на друга, и Адри знал, насколько растерянно и нелепо он выглядит, но лицо его божества и идола было так близко, как не было никогда до этого, и отважный барон только и смог, что сказать тихое:
– Да.
Ферье склонил голову набок, недоверчиво прищурился, изучая нового знакомого с видом большого знатока древних вымирающих существ.
– Значит вы тот самый барон Винсент Адри, – произнес он, начиная методично расшнуровывать двойной узел на горловине своего холщевого плаща; под ним Адри увидел белую мятую сорочку и узкие штаны. Ткань намокла, прилипнув к телу, и вероятно, что фаворит короля Филиппа стоял под дождем не меньше получаса, но самому Ферье, похоже, до этого не было никакого дела. Он разговаривал с Адри надменно и холодно: – Кто вам дал право вмешиваться в личную жизнь других?
– Когда человек сводит счеты с этой самой личной, как вы выразились, жизнью, боги дают нам право вмешиваться, и наша совесть, – тихо ответил Винсент, не понимая, почему без всякого труда терпит насмешливый тон Ферье и его не менее насмешливый взгляд. Любого другого дворянина он бы вызвал на дуэль и без сомнения убил... Но не его, не Сэйлина Ферье, потому что даже сейчас тот был прекрасен, и даже яд на его устах лелеял сердце барона Адри обманчивой сладостью хмеля.
Ферье рассмеялся.
– Это благородство? Какой ужас! – заключил он, сняв мокрый плащ и небрежно отбросив его на один из канделябров так, что несколько свечей вылетели с держателей и, погаснув, разлетелись в стороны. Одна из них опасно тлея, прокатилась под шторой, и Адри содрогнулся при мысли, что та запросто могла полыхнуть, после чего весь Летний дворец короля Филиппа непременно бы сгорел.
– Вы уверены, что я собирался спрыгнуть? – Ферье беспечно продолжал допрос, который его, судя по всему, сильно забавлял, как и оппонент собственно.
– Но я видел, что вы собирались прыгнуть, – настойчиво ответил Адри, который решительно ничего не понимал: ни ситуации, ни мотивов, толкнувших Ферье на край балкона, ни его странной, и чего уж там, ненормальной ответной реакции. Не понимал точно так же, как не понимал смысла его воскресных молитв в Сером храме.
– Весьма сомнительное утверждение, учитывая, что сейчас на улице непроглядная тьма.
Сэйлин сделал шаг навстречу Винсенту и почти невесомо положил ладонь на его грудь, с тайным эротическим наслаждением наблюдая за своими тонкими длинами пальцами. Ткань камзола Адри местами успела пропитаться влагой, пока тот держал Ферье в душных объятиях спасителя. Сэйлин медленно поднял глаза и заглянул в темную гладь зрачков Винсента.
– Выше сердце всегда так сильно бьется? – лукаво спросил он, но улыбки на его губах не было. – Вы считаете, что спасли меня сегодня, но это не так. Вы ошиблись, уверяю вас, и я вообще не понимаю, с чего вдруг вы набросились на меня, распускали руки, в то время как я просто вышел подышать свежим воздухом...
Ферье продолжал говорить о том, что совершенно не собирался прыгать, что Адри просто все неправильно понял – говорил размеренно и вкрадчиво, а Винсент чувствовал за вуалью дружеского тона самую настоящую угрозу. Всем прекрасно было известно, насколько ревнив король, и как неразумно даже бросать в сторону его любовника томные взгляды, не то, что прикасаться к нему. Разум Винсента плыл, сердце гулко стучало в груди, и даже через плотную пелену бархата он кожей чувствовал дикий жар пальцев, ласково ощупывающих его камзол. Адри смотрел в голубые глаза Ферье внимательно, молча, и сейчас впервые в жизни хотелось его не целовать, а встряхнуть, словно зарвавшегося мальчишку.
– Но мы никому не скажем о вашем глупейшем положении, ведь так? – Сэйлин улыбнулся.
– Вы немного не в себе, – растерянно заметил Винсент.
– Всего лишь немного? – В голубых глазах полыхнула ледяная серьезность. – Хотите узнать всю степень моего сумасшествия – поцелуйте меня. Или я вас поцелую – и завтра об этом будет судачить весь двор. А уж как его величество расценит нашу сегодняшнюю встречу, здесь, в полумраке коридора, в котором почти всегда безлюдно, я даже говорить не хочу.
Адри было раскрыл рот, чтобы возразить, но Ферье в этот самый момент легко положил пальцы на его губы.
– Вы меня абсолютно правильно поняли, барон, – тихо сказал он, всматриваясь в карие глаза Адри и своей близостью парализуя его волю. – Знаете, я тоже никому не скажу о нашем знакомстве.
Ферье вздохнул, словно только что окончил тяжелую работу, потом сделал два шага назад.
– И вы храните наш маленький секрет в тайне, – приказал он, развернулся, поднял плащ с пола и зашагал босыми мокрыми ногами прочь, не оглядываясь.
Дождь за окном стал хлестать с двойной силой, разразился над спящей Онтальей настоящей стихией.
Адри вопреки логике совершенно не ощущал себя счастливым. Еще недавно он грезил Ферье, думал о нем беспрестанно, в мечтах представлял их встречу: его теплую улыбку, его ласковый голос, нежный застенчивый взгляд, его изящные манеры дворянина – а Ферье был графом с рождения. Но то, что Винсент увидел сегодня, заставило его сердце плакать, заставило сжаться – нет, не из-за разочарования – из-за странной нелепости и тщетности собственных заблуждений. И правда, как он мог подумать, как посмел допустить, что фаворит самого Филиппа второго не обладает надменностью, свойственной людям его круга и положения? Как он мог помыслить, что эти большие чистые, как небесная лазурь глаза, должны взглянуть на него с кроткой нежностью? Да, Винсент был недурен собой и выглядел моложе своих двадцати пяти лет; да, он обладал совершенно очаровательной улыбкой, отличной осанкой, сильным телом и кучей тех малозначительных на его взгляд достоинств, которые покорили не одну женщину и не одного мужчину. Но для Ферье он всегда хранил свою самую ценную особенность, самый драгоценный дар, которого не касалась рука ни единого человека в мире – свое сердце. Сейчас Винсент ясно понял, что его сердце будет принадлежать Ферье несмотря ни на что и будет разбито им без сожаления. Эта встреча всколыхнула все чувства Винсента, казавшиеся некогда большими и важными, но, только заглянув в ясные глаза Ферье, Адри понял, что способен на большее – на одержимость. Он неосмотрительно и по какой-то роковой случайности подпустил Сэйлина слишком близко к телу, и как следствие – гораздо глубже в душу. Адри прикоснулся к нему и этим был проклят навеки.
В покоях Филиппа Винсента встретил пожилой слуга – тощий, с некрасивым лицом, усыпанным оспинками – он поинтересовался кто перед ним и, получив ответ, который ожидал, попросил немного подождать Адри в рабочем кабинете короля. Филиппа не было около четверти часа и Винсент, стараясь не думать о неприятной встрече с Ферье, немного осмотрелся.
Вся мебель кабинета была из красного дерева; винный терракотовый оттенок полировки гармонично сочетался с бордово-золотым шелком стен. На выбеленном потолке примостилась огромная хрустальная люстра, словно причудливый стеклянный паук, раскинувший два десятка лап – на их гладкой поверхности сейчас подрагивало пламя свечей, закрепленных в тонком обруче, который едва проглядывался за стеклянными шариками. Толку от этой люстры было мало, но в Онтальи ходили слухи, что изобрел ее сам Филипп, и в любом хоть каплю приличном замке такая вещичка считалась писком моды. Вдоль всей левой стены кабинета располагались остекленные стеллажи, заваленные книгами в драгоценных обложках, старинными свитками, бумагами и всякими мелкими забавными вещичками. Были тут и жемчужные шкатулки, и серебряные табакерки, огромные морские раковины разных форм и цветов, даже малахитовый глобус с золотой росписью двух материков – Рафины и Онтэ, на котором собственно и находилось огромное королевство Филиппа второго. А континент Рафина делился на три средних государства и находился от Родины барона Адри через целый океан с кучей мелких островов. В Онтэ ходили слухи, что острова эти – царство морских разбойников, которые нападают на торговцев и порой похищают женщин из королевств Рафины.
Разглядывая вещи на полках стеллажей, Винсент неспешно дошел до дальней каминной стены – точнее, это и был камин – огромный вширь и высотой почти с человека; сделан он был из черного гранита и огонь в его чреве давал света больше, чем хрустальная люстра с потолка. Над этой массивной своеобразной печкой в застывшем полете расправило крылья чучело огромного орла и Адри на миг показалось, что его желтые стеклянные глаза внимательно наблюдают за ним. В кабинете царила жара, пахло сухим деревом, а в стекла решетчатых широких окон, занавешенных бледно-желтыми гардинами, по-прежнему барабанил дождь. В центре комнаты стояли стул и большой стол – такой массивный, что не подняли бы и двое здоровых мужчин. На нем аккуратно лежали гусиные перья, стопки бумаг и свитки, пара книг, какие-то письма.
Адри подошел поближе и робко взглянул на один из желтых конвертов, не прикасаясь к нему. Винсент про себя прочел имя получателя, которое ему ни о чем не говорило, и вдруг со стороны дверей услышал:
– Вы очень похожи на своего отца, барон. Особенно в своем любопытстве.
Адри вздрогнул, неосознанно сделал шаг от стола, взглянул в сторону дверей и наткнулся на пристальный колючий взгляд серых глаз короля. Казалось, что вся их стальная глубина разом резанула душу Винсента до самых потаенных ее уголков. Сердце в груди барона забилось чаще.
– Ваше величество. – Адри вытянулся как по струнке и в немой покорности склонил голову. Что сказать в свое оправдание, он не знал, да и, судя по расположению монарха, извиняться было бесполезно.
– Разбираете мою почту? Похвально,– в глубоком многогранном голосе короля не было гнева, а звучала всего лишь легкая игривая насмешка. Бесшумно ступая по мягкому ковру, Филипп неторопливо подошел к Адри.
Винсент понял, что оправдываться все же необходимо – он вскинул на монарха потрясенный взгляд и в этот раз увидел на ровных бледных губах короля снисходительную улыбку. Филипп был высок ростом – на полголовы выше самого Винсента и к тому же широк в плечах. Для своих тридцати семи лет он был все еще силен, подтянут, бодр, только малозаметные морщинки в уголках глаз выдавали его истинный возраст. Ходили слухи, что король неутомим во всем: и в пирах, и в бою, и даже в постели, но о последнем Адри предпочитал не думать. Филипп для Винсента, прежде всего, был человеком, который владел Сэйлином Ферье полностью, безраздельно. Сейчас в сознании барона встрепенулось любопытство, и он смотрел на Филиппа с тщательно скрываемым интересом. Король одевался элегантно, не излишествуя в драгоценностях и кружевах; на нём были коричневые сапоги из мягкой кожи, темно-зеленый бархатный камзол, ворот и края которого были выложены золотым тонким шнуром, причудливо переплетающемся в легком травяном узоре. Оливковый шелковый жилет немного разбавлял темную гамму королевских одежд. По большому счету Филипп считался привлекательным: высокий лоб, гладко зачесанные к затылку русые волнистые волосы – густые, ухоженные, едва ниспадающие на шею, прямой узкий нос с маленькой горбинкой, лукаво изогнутые брови и широкий лоб. Именно это лицо, должно быть, видит граф Ферье в своих сладких снах и в своей теплой постели. И эти удивительные глаза – цвета ртути, большие, внимательные.
– Не извиняйтесь, Адри, – сказал Филипп, неправильно расценив неловкое молчание барона. Король один раз обошел вокруг Винсента, с некоторой заинтересованностью разглядывая его.
Адри даже не смел обернуться, когда Филипп в какой-то момент оказался за его спиной.
– Когда я в последний раз вас видел, – продолжал король, – вы были совсем ребенком. Тогда вы больше были похожи на вашу матушку. Надеюсь, она здорова?
– Да, благодарю вас, ваше величество.
Винсент на миг прикрыл глаза – и память сыграла с ним плохую шутку – он, словно наяву, увидел небо в серых тяжелых тучах, широкий белесый от ноябрьского снега двор их замка, в котором было полно солдат. Это был день ареста его отца. Тогда еще новоиспеченный король Онтэ, гордо восседал верхом на вороном высоком коне и на холодном осеннем воздухе дыхание разгоряченного скачкой животного обращалось в пар, напоминая отчего-то юному Адри о драконах. Мать Винсента плакала, о чем-то умоляя беспристрастного Филиппа, но четырнадцатилетний Адри не слышал их разговора – он стоял у распахнутого окна на втором этаже и редкие снежинки начинающегося снегопада ложились на его горящие стыдом и гневом щеки. За его спиной, положив тяжелые ласковые ладони на плечи, стоял старый слуга, учивший Винсента доброте, благородству и владению шпагой; он судорожно вздыхал и сбивчиво молил Виту о милости для старшего Адри. А Винсент думал о том, что это отец запретил ему спускаться во двор – именно тогда, когда узнал, что король едет в замок с большим отрядом солдат. "Сын мой, – сказал он с грустью, – запомни одну единственную вещь раз и навсегда: никогда не приближайся к хищнику, даже если намерения его благие. Помни, что зверь всегда остается зверем, и лишь человек всегда остается человеком. Прячь свои прекрасные глаза от похоти зверя и ни в чем не верь ему". От чего барон Жюльен Адри пытался предостеречь в тот день своего единственного сына, Винсент не знал. Но только в тот момент, когда молодой Филипп случайно встретился с ним взглядом, старый слуга почему-то спешно потащил Винсента от окна вглубь комнаты – в спасительный сумрак, и с тех пор Адри больше никогда не видел: ни Филиппа, ни своего отца.
– Вы не будете возражать, барон, если мы оставим в покое любезности и перейдем сразу к делам? Уже довольно поздно.
– Как вам будет угодно.
– Вы устали с дороги, присядьте, – взглядом Филипп указал барону на широкое кресло, одиноко стоящее у стены, противоположной каминной.
Адри повиновался. В последний момент он заметил, как король мельком скользнул по его одежде взглядом, полным иронии. Винсент снова мысленно упрекнул себя за недальновидность в вопросе моды и приличий. Он подождал, пока Филипп сядет на свое место за столом, потом сам присел на край неудобного и слишком мягкого кресла.
– Вы чересчур напряжены, барон, – подметил король, не сводя с лица своего гостя внимательных глаз. – Расслабьтесь, я не кусаюсь. И хотя речь пойдет по большей части о судьбе вашего дражайшего родителя, я намерен разрешить миром все наши неурядицы и, в свою очередь, смею надеяться на сотрудничество с вашей стороны.
Адри сглотнул и слегка прокашлялся – в горле у него пересохло, но он ответил спокойно и с достоинством:
– Я сделаю все возможное для этого, ваше величество.
– Прекрасно. – Филипп улыбнулся почти искренне. – Итак, я пригласил вас, чтобы уведомить лично о том, что гибель вашего отца очень огорчила меня, как и его участие в заговоре против моего отца. Тем не менее, я считаю, что наша враждебность по отношению к поступкам барона Жульена Адри, не должна стать поводом для отчуждения его сына. К вам, Винсент, лично я не имею никаких претензий, кроме того, ваша матушка сама раскрыла тайну участия вашего отца в заговоре и тем самым спасла свою и вашу жизнь.
– Что? – голос Адри сел, и Винсент на миг утратил самообладание. У него в голове не укладывалось: его мать отправила на плаху человека, который отдал ей всю любовь и состояние, взяв в жены бесприданницу и дав ей свое имя?! Его мать?!
– Баронесса Адри?
– Вы удивлены? – Филипп огорченно улыбнулся. – Что ж, я не знал, что ваша матушка скрыла сей факт от вас, но тем лучше. Теперь я вижу, что вы искренне любили своего отца.
– Он был хорошим человеком, – не подумав ляпнул Винсент и растерянно опустил глаза. В его словах прозвучала горечь: – Он не собирался травить его величество Эдуарда и не стал бы участвовать в подобной низости...
– Иными словами заговор вы считаете низостью? – Филипп оперся локтем на подлокотник кресла и, коснувшись рукой гладковыбритого подбородка, задумчиво провел по нему пальцами. – Да, интересный вы человек, Адри, – немного погодя заключил он. – Вы напрочь лишены революционного духа, и похоже, что не переняли стремлений вашего отца... Или вы меня обманываете?
Адри словно хлестнули открытой ладонью по лицу, и он вскинул на монарха уже до боли знакомый потрясенный взгляд с ничтожной долей вызова.
– Ваше величество, – начал он, но король предостерегающе поднял руку, приказав замолчать.
– Не кипятитесь, Винсент. Ваша молодость очаровательна в своей искренности и горячности и в своей неосмотрительности тоже. Мне импонируют черты вашей натуры, и я вам верю. Более того, я предлагаю забыть все обиды и собираюсь взять вас на службу.
