Текст книги "Игры короля Филиппа (СИ)"

Автор книги: Elair

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

   – Вам сложно поверить в то, что я жив? – спросил он. – Да, это я, граф, и честно признаться, безумно рад видеть вас. Но пока вы не пришли в себя окончательно и не начали меня оскорблять, я сразу скажу вам три вещи. Первое: я выкрал вас у монарха Онтэ и возвращать ему не намерен, даже если вы начнете очень сильно проситься назад во дворец. Второе: я на этом корабле король и бог в одном лице, а потому, если вы не будете пить лекарств и усиленно лечиться, в моей команде есть пятьсот девяносто девять человек, способных заставить вас сделать это. И третье: у нас с вами очень сложные отношения и гадостей мы друг другу сделали уже предостаточно, поэтому давайте заключим временное перемирие, и не будем измываться друг над другом до тех пор, пока не достигнем берегов Рафины. А там вы можете послать меня ко всем чертям от чистого сердца, и я с радостью к ним уйду.

   – Вы живы, – прошептал Ферье, смаргивая скупые слезы и словно не слыша ничего, кроме собственного голоса. – Вы... живы.

   Адри удивленно смотрел на бледное печальное лицо любимого и не понимал, почему по вискам Сэйлина катятся слезы, но его сердце, уже привычно подернувшееся коркой льда, вдруг оттаяло в одно мгновение.

   – Он сказали, что вы погибли... – говорил Ферье тихо. – Что вы пытались бежать, и были убиты. Филипп... он сказал мне, что вы сами во всем виноваты.

   – Я действительно бежал, граф, но как видите, жив-здоров.

   Ферье зажмурился и попытался встать, но пошатнулся, упал на подушки. Он снова попытался, но Адри силой удержал его за плечи.

   – Верните меня назад, – неуверенно потребовал Ферье. – Я должен вернуться к Филиппу.

   – Вы совершенно не слушали то, что я вам говорил минуту назад, – раздраженно бросил Адри, наконец, рывком уложив Ферье в постель, и тот странно притих, с глухой тоской глядя в карие строгие глаза. – Я не верну вас в Онтэ. А если вам очень хочется продолжать быть фаворитом его величества, ради бога, будьте. Сядете в Рафине на любой корабль до Альторрийских бухт и катитесь ко всем чертям.

   – Вы не понимаете, Адри.

   – Чего, например? Вас? По-моему тут у нас с вами все очень даже привычно, Ферье, вы меня не слышите, я вас не понимаю.

   – Филипп будет искать меня... Он уничтожит вас...

   Адри удивленно приподнял брови, а после прыснул со смеху. Граф уставился на него, как на чудо света, и замолчал.

   – Это уж я его скорее уничтожу, а не он меня, – отсмеявшись, сказал Винсент, склоняясь к самому лицу Сэйлина и опираясь руками по обе стороны от его головы. – Я его кошмар, Ферье. Я его дамоклов меч. Это я не позволяю ему укрепиться на море и развязать войну с Рафиной. Это я пять месяцев назад разгромил новые верфи в Северной гавани. Это я лишил казну Онтэ основного источника дохода – золота с островных рудников. И я украл у него вас, и никто никого не будет искать, потому что мертвых не ищут, Ферье. Три дня назад вас похоронили на Леройском кладбище, и король не горевал о вашей кончине.

   От жесткого напора этих слов Ферье вжался в постель и расширенными глазами смотрел на Винсента, почти не дыша, притаившись и не смея шелохнуться. Адри едва не взвыл от обиды, когда понял, что до смерти напугал Сэйлина своей близостью.

   – Я не причиню вам вреда, граф, – сказал он мягче, подавляя свое неистовое желание припасть губами к губам Ферье, и пусть взгляд выдавал его, Адри не приблизился к своему бывшему фавориту короля ни на дюйм. – Помните наш последний разговор в тюрьме. Тогда мне показалось, что вы невообразимо хотите свободы, но у вас не хватает сил бороться за нее. Филипп сделал из вас вещь, но я не мог позволить ему продолжать ломать вас. Я выследил вас у ручья, помните? Потом мои люди дали вам яд. Его в народе называют напиток живой смерти, но на самом деле это сильное снотворное. Придворные лекари сочли вас мертвым. Филипп больше не сможет достать вас. Через две недели мы будем в Рафине, граф. Для вас там приготовлено небольшое поместье, новое имя, новый дом и свобода. Свобода, Ферье! Вы еще помните ее вкус? Я очень на это надеюсь потому, что любой человек должен сам выбирать, с кем и как ему быть.

   – Я свободен? – медленно проговорил Сэйлин, судорожно обдумывая что-то и кусая губы.

   – Конечно, – подтвердил Адри, отстраняясь. – И пока в вашей голове не засели ненужные вопросы, спешу заверить, что вы ныне свободны не только от короля, но и от меня. Окончательно и бесповоротно.

   – Что вы имеете в виду?

   – Только то, что сказал. Вы вольны делать, что заблагорассудится. Ешьте, что хотите, пейте, идите, куда в голову взбредет, и любите, кого пожелаете. Теперь это только ваши заботы, Ферье, а я со своей совестью рассчитался.

   В дверь постучал Танар и, не дожидаясь разрешения, вошел, посмотрел на графа и расплылся в смущенной улыбке. Он поздоровался и поставил миску с горячим бульоном на поднос, рядом с оставшимися булочками.

   – Вас боцман хотел лицезреть, капитан, – сообщил он. – Всю ночь стоит у штурвала. Злой, как морской дьявол. Говорит, что матросы на этом корабле ни черта делать не умеют и руки у них растут из того места, откуда они на свет появились, что убьет кого-нибудь, если его срочно не пожалеют.

   Адри закатил глаза к потолку, порывисто поднялся на ноги и, прихватив со стула черный камзол, пошел к выходу.

   – Скоро вернусь, – бросил он Ферье, а поравнявшись с Танаром, улыбнулся ему и потрепал волосы, от чего юноша просто залился краской до кончиков ушей.

   – Я накормлю вашего друга, капитан, – пообещал цыган, и Винсент доверился ему безоговорочно.

   Адри поднялся на палубу, где царила обычная утренняя суета вперемешку с отборной бранью. Вот тут уж Винсент позволил себе расслабиться по-настоящему: с чистой совестью обратился в злобного Черного Ворона и в два счета навел порядок на судне. Боцману тоже досталось пара "напутственных" фраз за слабохарактерность.

   Здесь было хорошо – стоять под хлопающими на ветру парусами, дышать пьянящим воздухом свободы и не думать о том, что его любви к Ферье никогда не суждено стать взаимной. Еще два дня назад Винсенту Адри казалось, что он пережил это, а сейчас было больно, остро, мучительно находится рядом с Сэйлином и заново чувствовать, желать его сладких податливых губ, ласковых рук, горячего сводящего с ума тела, и души, о которой он совсем ничего не знал. Но время неумолимо пододвигало Винсента к той черте, после которой он должен был вернуться в собственную каюту. Подходя к двери, он услышал странный разговор, вынудивший его остановиться.

   – Я и Винсент? – смеялся Танар. – Пришло же тебе такое в голову! Ну, ты точно залежался на том свете! Конечно, мы близки с ним! Я знаю, что, несмотря ни на что, он хороший человек! А хорошие люди должны быть счастливы. У нашего капитана одна беда: он по определению не может быть счастливым. И все из-за дурной головы – благородства в ней много чересчур, а эгоизма... Вот чего нет – того нет.

   – Это точно, – то ли вздохнул Ферье, то ли усмехнулся.

   Адри прислонился спиной к стене и посмотрел на лестницу, раздумывая, не уйти ли ему снова, как вдруг из каюты с пустым подносом в руках выскочил Танар и тут же едва не налетел на него в полумраке.

   – Дурные вы оба, – весело заявил он и, не оглядываясь, зашагал к свету, нарочно насвистывая под нос озорную мелодию деревенской песенки о двух влюбленных, что никак не могли меж собой договориться о свидании.

   Адри тихо чертыхнулся, помедлив в нерешительности, шагнул через порог.

   Ферье сидел на постели в изголовье и молча, смотрел в окно. Его рука спокойно лежала на подоконнике, пальцы рассеянно скользили по золотисто-коричневому корешку валяющейся там книги. Винсент не помнил ее точного названия, но зато безупречно мог пересказать содержание: сонеты Элейра, которые Сэйлин так любил.

   Ферье вздохнул и, не отрывая целеустремленного взора от голубой дали океана, нараспев сказал:

   – Уйдя за грань в нелепости случайной,

   Навеки сердце мне остановил

   Тот, кто любил меня, кого любил

   И я, в своей тоске сгорая тайной.

   С ним жизнь ушла – остался только мрак

   И память рук, и боли своевольной

   Тупой клинок, но петь уже довольно

   О том, что было сделано не так.

   Да, я спасал его, как мог, но в том ли дело?

   Во прахе жизнь и кончено. Давно

   Душа его к богам любви взлетела,

   Моей же, гнить от скорби суждено.

   – Что-то не помню я у Элейра таких стихов, – неловко признался Винсент после того, как Сэйлин умолк. Но самое плохое оказалось в том, что неловкость эту он ощущал от смысла, скрытого в услышанных им горьких строках, и в голову лезли нелепые мысли: уж не о нем ли эти стихи сочинил Ферье? Что это, лицемерие или снова изощренная пытка? А впрочем, смысла разбираться не было никакого, слишком хорошо Адри был известен итог – им не быть вместе.

   Сэйлин печально усмехнулся, устало прикрыв глаза, медленно сглотнул. Собравшись духом, он посмотрел на Винсента очень внимательно, словно ожидая чего-то. Но Антуан Морган давно разучился говорить о чувствах и о любви, да и не хотел.

   – Зачем вы спасли меня от короля, Адри? – наконец, спросил Ферье, прерывая затянувшееся неловкое молчание. – Я вам столько гадостей сделал, что правильнее было бы оставить меня там – мучиться дальше. Поделом было бы.

   – Я не должен отвечать вам на этот вопрос, Ферье, это ни к чему, – мягко ответил Винсент, скрестив руки на груди и опершись спиной на дверь. – Не важно, каковы были причины, толкнувшие меня на такой поступок, важно, что вы в будущем решите делать со своей свободой.

   – Как – что? Вы сами сказали: поселюсь в Рафине под чужим именем и буду себе жить спокойно. Может быть, женюсь, заведу троих детей и перестану смотреть на мужчин, – в голосе графа затаилась обидная ирония, от чего Винсента внутренне покоробило.

   – Да... я так сказал. – Адри перевел взгляд с полуобнаженного Ферье на старые доски на полу. Почти с глухим безразличием он наблюдал, как старательно в щель забирается крохотный древесный жук и думал, что больше нет сил – так страдать. С тех пор, как он встретил Ферье, вся его жизнь превратилась в бездарную трагедию чувств и положений. С первого дня, с первой минуты и доныне, он только и делал, что бессмысленно терзался своей безответной любовью. Он согласился отдать Сэйлину себя без остатка, делал это слепо и, надеялся до последнего на чудо. Ради близости с Ферье он лег под Филиппа, попирая честь, совесть, попутно предав и подчинив себя самого глупой королевской прихоти. Он стал марионеткой в грязной игре монарха Онтэ, и разве не сполна поплатился за свою доверчивость и веру в людей? Адри платил сверх меры не по своим счетам, но понял это только в тот страшный миг, когда пираты впервые привязали его руки к мачте, а после насиловали до самого вечера. Он не кричал, только скрежетал зубами от бессильной злобы, рычал, как зверь, и проклинал Ферье с каждым стоном, с каждым приступом панического страха до тех пор, пока не потерял сознание. Утром безответная любовь уже казалась ему смешным недоразумением, а все его страдания по голубым глазам королевского фаворита больше не стоили ни гроша. Адри презирал все это, хотел забыть, стремился сделать свое сердце железным и таким же неподатливым, как цепи, в которых его волокли на рынок рабов, словно какое-то безголосое животное. Ободранный, грязный, исхудавший, он стоял под палящим солнцем и вынужден был вести себя смирно, терпеть мимо проходящих зевак, из которых каждый второй считал своим правом залезть руками и в его рот и задницу! Если Винсент сопротивлялся, его били палками, а после в подробностях рассказывали, что делают со строптивыми рабами на городском рынке. И как бы Адри не желал смерти, не противился своей участи, он не хотел оказаться привязанным к черному столу с разведенными в стороны ногами и испустить дух под тридцатым или сороковым пиратом, желающим за одну медную монету отведать его жертвенного сладкого тела. Потом он смирился с тем, что его купили, с рабством и положением шлюхи, научился безразлично принимать все, что с ним делал Сорел, потому что начинал понимать: один любовник, миска супа и крыша над головой это – повезло. Очень повезло. Он так хотел забыть Ферье, был уверен, что получилось, выкрал его у короля, чтобы, наконец в игре Филиппа сыграли последние решающие козыри... И вот теперь все сначала, и это проклятие по имени Сэйлин Ферье никогда не отпустит свою неосторожную глупую жертву!

   Винсент почувствовал, как его тело охватил легкий озноб, привычно возникающий от таких мыслей, и вдруг услышал:

   – Прикажите сменить курс, – настойчивость в голосе Ферье казалась угрожающей, и Адри невольно взглянул в его глаза.

   – Что? – не понял он.

   – Я прошу вас, прикажите сменить курс, – упрямо повторил Ферье.

   – Куда же мы, по-вашему, плыть должны? – злая ирония невольно скользнула в голосе Винсента, и он, как ни хотел, больше не мог молчать, не собирался выносить эту боль – не знал, как. – Вам дорога либо в Рафину, либо в Онтэ, граф, третьего не дано!

   – А Ита?

   – Вы спятили?! Вы хоть представляете, что такое пиратский город? Остров! Нет, это целое государство, набитое до краев ворами, убийцами, шлюхами и алкоголиками! С вашей ослепительной красотой вам там одна дорога – в бордель! Не для того я вас из лап Филиппа вытаскивал, Ферье, чтобы смотреть, как всякие отбросы будут вас за задницу хватать! Что вы на меня смотрите, будто на мать родную? Какой жизни вы хотите?!

   – Жизни рядом с вами, – выдохнул Сэйлин, и Винсента напугал его взгляд – он был таким же, как тогда, на охоте – полным томительной нежности, недосказанной мольбы, влюбленности.

   – Нет, Сэйлин. – Винсент помотал головой, окончательно отрекаясь от своей любви. – Нет.

   Им больше нечего было сказать друг другу, и казалось, нечего обсуждать. Затянувшееся противостояние барона Винсента Адри и графа Сэйлина Ферье окончилось полным отчуждением, и по-другому не могло случиться. Невозможно отыскать искренность за возведенной до небес ложью. Невозможно найти понимание в море разбитых надежд и веру на руинах краха. Невозможно сберечь любовь в череде унижений, обид и предательства. И нельзя не вынести горького урока из истории собственных нелепых ошибок, сгубивших два сердца. Года стирают даже боль – в этом остается истина, которую Адри надеялся познать не завтра, так через полсотни лет.

   – Знаете, о чем я молил Виту в Сером храме каждое воскресенье, Винсент? – вдруг с легкой улыбкой сказал Ферье, выбираясь из постели и неуверенно ступая босыми ногами по полу. Он остановился перед Адри в шаге, заглянул в глаза. – Я просил ее отдать мое сердце тому, кто сможет подарить мне свободу и по-настоящему полюбит меня. И она отдала. Не сегодня. Не здесь. Отдала там, у ручья, когда вы просили позволения коснуться моей руки. А я, глупец, не поверил ни богам, ни самому себе. Никакое раскаяние не поправит этой роковой оплошности. О чем же мне просить Виту теперь? Скажите мне.

   – Я не знаю. Может быть, о том, чтобы я когда-нибудь простил вас? – с невыносимой мукой на лице прошептал Адри.

   Ферье кивнул – он был так удручающе серьезен, что Винсент не верил собственным глазам. Всматриваясь в лицо Антуана Моргана, Сэйлин легко коснулся пальцами его шрама на виске.

   – Я давно прошу ее об этом, – признался он, растерянно краснея. – Но сейчас страшусь услышать, что ответишь мне ты.

   Адри тяжело вздохнул, всматриваясь в бирюзу любимых глаз, помолчал немного.

   – Знаешь, я не понимаю, почему боги слышат твои молитвы, – тоже признался он, – и еще меньше понимаю, почему они исполняют твои желания, – Винсент перехватил руку Ферье у своего лица и бережно сжал его пальцы в своих ладонях, а Сэйлин, вдруг поверив своему счастью, нежно улыбнулся ему в ответ.

   Иногда Высшие Силы играют людьми искуснее и изощреннее королей, ссорят, мирят их, путают судьбы, разлучают и ставят между ними пропасти куда более глубокие, чем дно океана. Но даже боги иногда признают, что бессильны перед Любовью и сдаются на милость победителей. В такие моменты мир изменяется, самые сильные уверенные игроки терпят позорные поражения и случаются на свете маленькие настоящие чудеса. И что теперь двум счастливым любящим сердцам до грязных интриг короля Филиппа, если впереди у них – целая жизнь для собственной большой и интересной игры в любовь!

   Конец.

   Эпилог

   Через два года Сэйлин Ферье, получивший второе имя – Эмиль Винтер приобрел среди пиратов репутацию столь страшную, что сразу занял одно из самых высоких положений в иерархии Иты. При помощи интриг и собственной красоты он умел легко подчинять своей воле людей и обстоятельства. Единственным человеком, который имел влияние на самого Ферье, был Антуан Морган. Отплатив сполна королю Онтэ полным и окончательным разгромом флота, они занялись устройством собственной жизни, от души сочувствуя новому фавориту короля – тому самому доброму улыбчивому Лассону, который прислуживал Адри в свое время при дворе, а после смерти Ферье наверняка не по своей воле занял его место. Впрочем, если Лассон и мучился, то совсем недолго. Пятого сентября следующего года король Онтэ был отравлен, и с легкой руки дворянства Онтальи на престол взошел принц Юстиан Эдмонд Ботри. Его правление не ознаменовалось не величием, не процветанием, законы безнадежно устарели, экономика пришла в упадок, а еще через пятнадцать лет Юстиан подписал отречение от трона в пользу своей единственной дочери Жюстин. Но это было в будущем, а пока опьяненный свободой Ферье вместе с Адри занимался грабежом и похищением отпрысков состоятельных и знатных людей, с целью извлечения материальной выгоды. Через год, ранней весной, именно по этой причине отношения Антуана Моргана и Эмиля Винтера подверглись еще одному серьезному испытанию. Захватив в плен дочь губернатора одной из провинций Талии Адель Бертран-Сати и надеясь на хороший выкуп, Антуан Морган получает известие о внезапной кончине ее отца. Решив проверить слухи, он оставляет Адель под присмотром своего друга капитана Винтера, а сам отправляется в Рафину, где убеждается в том, что губернатор действительно умер месяц тому назад от сердечного приступа, и у девушки нет других родственников, способных заплатить золотом за ее жизнь. Винсент возвращается на Иту с плохими известиями и там неожиданно узнает, что в конце апреля Сэйлин женился на Адель и его молодая жена в положении. Винсент и Ферье сильно ссорятся. Сэйлин умоляет его простить, ссылаясь на то, что под действием момента предался мечтам юности о продолжении рода, но скоро осознал, какую страшную ошибку совершил, он впервые в жизни открыто признается, что любит Адри и будет любить до конца своей жизни. Но Винсент в порыве обиды рвет все отношения с ним и тем же вечером покидает Иту. Полгода он скитается по свету в поисках успокоения, однако после снова возвращается на острова, к Ферье. В течение следующих десяти лет они продолжают тайно встречаться. Время от времени Антуан Морган пропадает в долгих плаваниях, Ферье же после свадьбы ведет оседлый образ жизни, признавая, наконец, даже перед самим собой, что терпеть не может моря. Его жена Адель умирает от малярии в возрасте двадцати семи лет, оставив своему мужу троих детей, и Адри, как лучший друг семьи не оставляет их ни в радости ни в горе. Двое сыновей Сэйлина Винсент и Рене, идя по стопам отца, становятся пиратами, а дочь Лия едва переступив порог совершеннолетия, сбегает в Рафину с предприимчивым молодым человеком, где изменив фамилию на Бертран-Сати, вполне успешно объявляет права на земли и доходы своей матери.

   Адри и Сэйлин проживут вместе еще четыре счастливых года, вплоть до смерти Винсента. Ферье переживет своего любовника на целых тридцать три года, смиренно принимая свое одиночество и до последнего вздоха любя человека, который, не испугавшись трудностей, подарил ему самое дорогое, что только есть на свете – свое янтарное сердце. Возможно, их любовь не станет легендой, не удостоится пышных дифирамбов и внимания кинорежиссеров, но она непременно достойна того, чтобы упоминания о ней иногда согревали надеющиеся сердца и всегда призывали влюбленных помнить, что свои судьбы мы вершим сами.