Текст книги "Игры короля Филиппа (СИ)"
Автор книги: Elair
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
– Нет, – сказал Ферье, отводя взгляд, и Винсент знал, что он лжет, лжет затем, чтобы оказавшись на свободе, Адри не вздумал вернуться в Онтэ и мстить королю. И не смотря на то, что с этой минуты Винсент не верил больше ни единому слову Сэйлина, он робко спросил:
– Последнее... Вы любите меня?
– Мне пора, – Ферье нахмурился и скоро осмотрелся, будто что-то потерял на полу, потом вскользь взглянул на Адри и пошел к выходу.
– Сэйлин! – отчаянно сорвался Винсент. – Ответьте мне! Ради бога! Я должен знать...
Фаворит короля молчал, как показалось, вечность.
– Нет, – резко произнес он, но голос предательски дрогнул. – Я не люблю вас, барон.
Адри, что было сил, бросился к решетке.
– Не правда! – закричал он. – Вы лжете! Вы лжете, Ферье, затем, чтобы я не пытался вернуться в Онтэ и искать встреч с вами!
Граф порывисто обернулся – на его губах играла сумасшедшая улыбка.
– Мне все равно, – выверено сказал он, глядя пустыми глазами на Винсента и убивая последние надежды в его разбитом вдребезги сердце. – Прощайте.
– Нет... – Адри поддался грудью на решетку, пытаясь кончиками пальцев дотянуться до плеча Сэйлина, но тот уже пошел прочь без оглядки.
– Черт бы вас побрал, Ферье! Да будьте вы прокляты на пару с вашей предусмотрительностью! Почему вы так жестоки со мной?! – вопрошал ему вслед Адри, а потом еще долго кричал в пустоту, и эхо носило по сырым подвалам последнее отчаянное: – Почему?!
Остаток ночи прошел точно в бреду – по сути, так оно и было. Винсент метался по камере подобно раненому зверю, расшвырял всю мебель, подходя к решетке, несколько раз ударил ее, раздирая в кровь руки, а потом падал на колени и, скорчившись, будто от боли в животе, тихо выл. Так умирала его любовь – в темной отсыревшей камере, в страшном уродливом одиночестве и целая вечность не смогла бы излечить его от горечи правды и поражения! Впервые в жизни Винсент хотел смерти, хотел по-настоящему как жаждущий воды путник, забытый богом посреди пустыни. Боль иссушала его внутренности, предательство жгло воспаленный мозг, осознание потери не позволяло дышать раскаленным воздухом, и больше не осталось надежд. Он жалел, что в первый вечер при дворе спас жизнь Сэйлина, жалел, что полюбил его – чудовище с ликом ангела и ядом паука, он жалел себя и ненавидел собственную слабость! Винсент всегда считал себя сильным, считал, что умеет смотреть опасности в лицо и не сломится перед обстоятельствами, какими бы они не были. Сейчас он понимал, как заблуждался.
Когда в его камеру вошли четверо солдат, Адри сидел в углу, обняв истерзанными руками колени – он даже не шелохнулся. С дверей решетки сняли тяжелый замок, приказали выйти, и Винсент просто и легко поднялся на ноги, безразлично выполнил приказ, а после позволил снять с себя все одежды, кроме рубахи и штанов. Все это время он молча смотрел пустым взглядом в стену перед собой, размышляя о том, что если судьба распорядилась сделать его калекой и изгнанником, то чести и самоуважения он ей не отдаст. Больше у него не осталось ничего. Не позволив страже сопровождать себя наверх под руки, Адри шел по узким коридорам тюрьмы с гордо поднятой головой, почти не чувствуя холода, леденящего босые ступни. Конвоиров не раздражала его спесь – они тоже были людьми в своем большинстве и понимали, что чувствует человек, обреченный на такое ужасное изгнание, оно уже точило ножи и поджидало его в Альторрийских бухтах.
Адри вывели во двор, окутанный предрассветными сумерками, посреди которого стояла телега, запряженная парой гнедых лошадей. Шесть охранников лениво готовили своих рысаков к долгому пути, некоторые уже сидели в седле и теперь смотрели в сторону пленника с холодной сдержанностью. Одного из них Винсент узнал – вечно серьезного и хмурившегося Кристиана Фоте.
Адри приказали остановиться – он подчинился с прежним спокойствием. К нему подошел стражник с толстой пеньковой веревкой в руках, и Винсент беспрекословно позволил связать свои запястья за спиной. Пока это происходило, Адри с наслаждением вдохнул полной грудью прохладный осенний воздух, будто по наитию поднял голову вверх. Какими же восхитительно красивыми были сегодня облака! Они медленно плыли над серым квадратом тюремного двора – сизые, с розовой огненной кромкой на рваных краях, по желто-зеленому полотну неба! За неделю, проведенную в сыром темном подвале, он успел забыть, каким сладостным бывает осеннее утро!
– Вперед!
Винсента грубо подтолкнули в спину, потом приказали сесть в телегу и, наконец, вся процессия из двенадцати охранников, четырнадцати лошадей и одного возничего вместе с ним двинулась сквозь широкие тюремные ворота. Массивные колеса загромыхали по мостовой, зацокали мерно копыта лошадей.
Его увозили из города тайно, на рассвете. Сначала по улицам – мимо рядов белоснежных двухэтажных ухоженных домиков, мимо серой громады храма, в котором он впервые встретил и полюбил Ферье, потом мимо Тихого рая, мирно спящего в цветастой осенней роскоши садов, мимо виноградников Морела, и Винсент мысленно прощался со всем этим. Он больше никогда не увидит Ашайре и все то, что, так или иначе, стало ему дорого здесь. Эти поля, в которых они с Сэйлином валялись в траве, целуясь так сладко, словно не были соперниками, эти далекие Ассирийские горы, что сейчас синим хребтом проступали в сизой дымке горизонта. Там был его дом, там погибла в страшном пожаре его мать, и там же, где-то на выступе у горного ручья он впервые убил человека. Адри проглотил горечь, бросил последний взгляд на коричнево-желтую полосу дороги и увидел далеко мальчика, что бежал за ними следом. Винсент узнал его красную рубаху и пестрый жилет, его курчавую взлохмаченную голову. Слабая печальная улыбка на сухих губах Адри заменила последнее: "Прощай". Повозка поехала быстрее, и скоро силуэт Танара обратился в крохотную точку, а после и она исчезла из виду.
Их дальнейший путь лежал по краю скалистого плато, у подножия которого мерно шелестели о камни великие воды Зеленого океана. Адри никогда в жизни не видел ничего настолько поражающего воображение и покоряющего взор! Бесконечная сизая даль, белые буруны по воде, сверкающие в солнечных бликах, и сливающийся с синими небесами горизонт! Сегодня все пред ним представало красивым и удивительным, словно этот день должен был стать не днем его изгнания, а последним днем жизни! Предчувствие смерти подступило к Винсенту именно сейчас – на этом скалистом высоком берегу, поросшему ковылем, под жалобные крики морских чаек и шум прибрежных волн. Он заметил, как двое стражников все последние полчаса многозначительно переглядываются, а повозка постепенно замедляет ход, все больше приближаясь к краю скал, подпрыгивая на камнях так, что даже сидя теперь сложно было удержать равновесие.
Адри обернулся через плечо и увидел, что дорога витиеватым хвостом убегает далеко вправо, а Альторрийских бухт не видать и в помине. И насколько хватало взгляда – он лицезрел лишь песочно-желтую равнину, залитую ярким полуденным солнцем! Винсент нахмурился. Всю дорогу, пока его везли до гавани, он думал о гнусном поступке короля, о соучастии Ферье и о собственной дурости, но как оказалось – он много глупее. Завести человека в такую глушь можно только с одной целью. И наивно уверовать в то, что Филипп просто так отпустит на свободу человека, с которым он обсуждал будущую войну с Рафинскими королевствами, оказалось еще неразумнее, чем поверить, будто Ферье просил короля о милости. Впрочем, теперь уже не было разницы, кто и как обманывал барона Адри.
Словно в доказательство страшным догадкам, повозка остановилась, солдаты спешились, а после выволокли Винсента на камни. Его бросили на землю в двадцати ярдах от края скалы, но, даже не видя головокружительной бездны морских волн, но слыша их отдаленный шум, можно было представить себе, как здесь высоко.
– Крайс, подойдите сюда! – подозвал одного из стражей Фоте и, услышав это имя, Адри вздрогнул. Уж не тот ли это нерадивый служака Лирон, которого Винсент спас от виселицы? Какая смешная жестокая шутка! Неужели Адри суждено умереть от руки именно этого человека? Со злой иронией Винсент оценил гениальность короля, а после мысленно трижды проклял его! И вдруг ему захотелось жить, из чистого упрямства перед обстоятельствами, назло Филиппу, вопреки всему!
Адри внимательно присмотрелся к человеку, смирно вставшему перед Фоте, и пока капитан королевской гвардии объяснял Крайсу что-то про телегу и лошадей, Винсент точно завороженный смотрел в его худое осунувшееся лицо и темные проемы глаз. Его поразил суровый ледяной взгляд Лирона – он внушал страх, будто пронизанный самой смертью. Невозмутимый, подтянутый молодой человек с повадками мясника. Когда он посмотрел на Адри в какой-то момент, Винсент понял, что даже если бы этот человек знал кто спас его от виселицы, он бы не сжалился над ним.
Вокруг творилась какая-то ленивая суета, но все нервы Адри напряглись до предела, а время вокруг стало отматывать остаток его жизни странно замедленно, вязко и остро.
Кристиан Фоте подошел к Винсенту, сурово глядя на него снизу вверх, сказал:
– Вставайте на ноги. – Рука капитана лежала на эфесе клинка, пальцы слишком сильно сжимались вокруг рифленой серебряно-золотой рукояти. Восхитительное оружие и изящная работа.
Позади Винсента встал Крайс, остальные солдаты отошли в сторону.
"Сейчас, – подумал Винсент, – сейчас они меня будут убивать". Взять себя в руки в такой ситуации оказалось сложно, но Адри медленно заставил себя сначала встать на колени, потом подняться на ноги и взглянуть прямо в глаза Фоте, в его невозмутимое лицо убийцы.
– Почему мы здесь? – тихо спросил Винсент и ему так же тихо ответили:
– Моим людям необходимо сменить лошадей в повозке. Одна из них стала прихрамывать. – Этот сомнительный довод ни в чем не переубедил Адри. Его взгляд мельком скользнул по краю скал, и вдруг Винсент услышал за спиной тонкий сип стали, покидающей ножны – это сработало как сигнал.
Адри сам толком не понял, что произошло дальше: кровь его словно всколыхнулась в жилах, тело ожгло страхом и безумием и, не успели стражники поднять переполох, как Винсент уже стремглав бежал к краю скалы. Он не чувствовал ни боли от острых камней, ранящих его ноги, ни теплого ветра в спину, в Адри не осталось ничего человеческого и этот отчаявшийся зверь смутно помнил, что секундой назад толкнул Фоте плечом в грудь, а потом клинок за спиной запоздало рассек свистом воздух.
– Держи его!!! – закричал кто-то, но в этот самый момент земля под ногами Адри исчезла, тело на миг уподобилось птице, а потом камнем сорвалось вниз – в бушующую бездну.
Больно ударившись пятками о воду, Винсент вошел в нее, словно нож в масло, и ему сразу же стало нечем дышать. Паника охватила разум, тело забилось точно в агонии, пытаясь одновременно освободиться от веревок на запястьях и работать ногами. Океан гудел, удерживая маленького человечка в своем чреве, играя с ним – с беспомощным и жалким, а потом отпустил к поверхности.
Откашливаясь от воды и пытаясь восстановить дыхание, Винсент далеко не сразу осознал, что жив и способен худо-бедно удерживаться на плаву. Однако следующее откровение, пришедшее в его голову, заставило даже слабые надежды рухнуть. Руки за спиной Винсента по-прежнему были связаны, и он не мог плыть, а на волнах его качало точно в колыбели.
– Гляди-ка, живой! Вот дает!
Адри взглянул наверх и увидел, что солдаты все, как один, стоят у края скалы и наблюдают за ним в ожидании, когда его слабое беспомощное тело устанет бороться с силой воды и пойдет ко дну. Фоте ругался с Крайсом и оживленно жестикулировал руками. Винсенту было плевать – все, чего он хотел сейчас, это оказаться на берегу. Он заметил грот в скалах. Доплыть до него с развязанными руками труда бы не составило никакого, но казалось сейчас это маленькое расстояние невозможно преодолеть. От морской воды во рту стояла горечь и тошнило, отчего тело переполняла слабость. И все же Винсент не мог сдаться, не хотел, поэтому попытался перебирать ногами и хоть как-то плыть. Это была почти иллюзия – Адри не понимал, двигается он с места или нет, борьба за каждый фут сильно изматывала его, а берег ближе не становился. Его потянуло на дно, волна солено-горькой воды ударила в лицо. Винсент дернулся в панике, увидел, как волны смыкаются над ним, а солнечный свет меркнет. Конец был таким глупым! Адри рванулся к поверхности, но схватить спасительный глоток воздуха ему не удалось. Он ощутил, как в его легкие вторгается холодная смертоносная вода и из последних сил стал бороться за остаток своей жалкой жизни. Его сознание уплывало во тьму, но слишком медленно, в черной глубине океана ему виделось лицо Морела, потом образ отца, обнимающего его за плечи, и в какой-то момент стало все равно, что будет дальше, стало не страшно, удивительно спокойно. И вдруг что-то толкнуло Адри на поверхность, легко – будто пушинку кувыркнуло через голову, и Винсент ощутил, как тело его волочется по мелкой гальке. Все в нем содрогнулось. Потом вернулся свет и способность дышать.
Надрывно кашляя, Адри хватал ртом пьяный морской воздух, и что было сил, полз прочь от воды. Упрямые волны играючи пытались утащить его обратно, в темную пучину, но не тут-то было. Винсент из последних сил упирался пятками в гальку и песок, и возвращаться не собирался.
– Этого не может быть! Невероятно! – кричали наверху. – Прямо везунчик! А может он колдун?!
Винсент упал щекой на сухие камни и, наконец, остановился. Он так наглотался морской воды, что его скудно вырвало, горло разъедало от кашля, легкие ломило от напряжения, но он дышал! Дышал и не мог надышаться!
– Отставить ваши дурацкие разговорчики! Он должен быть мертв! Вы что не понимаете, что нам всем теперь будет!– ярился наверху Фоте.
Винсент не видел его, но слышал хорошо, и на губы ползла сумасшедшая торжествующая улыбка. Он жив! Назло всем им жив!
– Да ладно, капитан! Чего полошитесь? Ему оттуда не выбраться даже если захочет.
– Да, сам издохнет в этом чертовом гроте через пару дней, а мы рот – на замок. Скажем, что все сделано.
– Черт! – выругался Фоте, но, похоже, тем и согласился.
Силы к Винсенту возвращались медленно, вместе со способностью оценивать ситуацию. Голоса потихоньку стихли, а затем исчезли совсем – стражники ушли, оставив Адри умирать от холода и голода, или от прилива, который начнется с восходом лун. Винсент осмотрелся – он понял, что его положение много хуже, чем думалось. Скалы над головой встали, будто неприступные стены, а грот был таким, что наверняка во время приливов полностью уходил под воду. Дело было плохо и без связанных рук. К тому же его мучили голод и озноб. Нащупав пальцами за спиной грубый выпуклый край острого камня, Винсент попытался перетереть веревку – она скользила и пропиталась водой, отчего поддавалась плохо. Временами Винсент тянул ее изо всех сил, чтобы разорвать, но после каждой неудачи возвращался к камню.
Странный шипящий звук в изголовье заставил Винсента замереть. Сначала он не мог поверить, что вдобавок ко всем неприятностям с ним случилась еще и эта, но такое шипение он, как человек, выросший в горах, знал на свою беду слишком хорошо. Змея. И время побежало стремительно, ставя последнюю точку в борьбе за жизнь и смерть.
Винсент смотрел на раскрытый капюшон кобры и думал: если гибель приходит в разных обличиях так часто – не все ли равно как умирать? Будь то обоюдоострое лезвие солдатского клинка, бушующая черная морская пучина, измотавший тело озноб и холод или простая змея. Дважды Адри сегодня избегал смерти, и теперь смотрел ей в глаза в третий – последний раз. Винсент совершенно отчетливо понял: даже если он не испробует на своей коже ядовитых зубов, все равно погибнет от слабости – он лежал на холодной гальке уже несколько часов без движения, а кобра – мерзкая змея! – не двигалась с места. Теплый морской ветер давно стал для обессиленного Адри промозглым и опасным, а время – его последним беспощадным врагом; следом пришло безразличие к собственной судьбе. Винсент прикрыл глаза: его больше не мучила жажда, не тревожил холод, и усталый разум не посещала ни единая мысль. Темнеющий огромный грот, заполненный вечерними сиреневыми сумерками, стал могилой барона Винсента Адри, и никто на Земле никогда больше не слышал этого имени; время стерло его из хроники архивов, из людской памяти, словно небрежный росчерк пера.
Спустя два года, стоя на палубе пиратского фрегата "Золотой дельфин", двадцатисемилетний капитан Антуан Морган по прозвищу Черный Ворон всматривался в бесконечную синюю дымку океана и с трудом вспоминал свое прошлое – оно возвращалось, словно забытый сон, а он возвращался в Онтэ.
Попутный ветер благословлял – нетерпеливо бил в паруса, мачты поскрипывали от натуги, киль корабля весело резал волны, а они игриво разбивались о борта мириадами хрустальных брызг и бурными потоками пены.
Антуан чувствовал на обветренных губах соль, но эта соль была не от слез; Морган не плакал с тех пор, как перестал быть свободным человеком, перестал быть бароном, и даже перестал быть Винсентом Адри. Пираты, что нашли его полумертвым в том злосчастном гроте, ласково называли его черноглазой Ягодкой, и едва Адри отошел от лихорадки, наглядно продемонстрировали, что это значит. С той страшной минуты жизнь Винсента превратилась в сплошной непрекращающийся кошмар, в котором могла существовать только одна цель, одно стремление, одна навязчивая мысль: выжить. И он выжил. Но цену, которую Адри пришлось заплатить за жизнь, была столь велика, что порою он думал: от этого можно свихнуться. Забыть прошлое и свое имя оказалось всего лишь мизерной частью этой платы, способом, без которого он давно бы сошел с ума или наложил на себя руки. Каждое утро, просыпаясь, Ягодка забывал прошлый день и выживал в настоящем; будущего у таких, как он просто-напросто не было. Он старался забыть и ту ночь, когда его бросили в трюм для перевозки рабов, набитом больными грязными людьми, словно бочка селедкой. Впрочем, даже от протухшей рыбы пахло много лучше, чем в таких трюмах; здесь царил смрад человеческих испражнений, пота, гноя и грязи, от которых сводило желудок и постоянно хотелось блевать. Ягодка забыл и это – трудно, корчась в душевных муках, повергая в прах последние остатки гордости, самоуважения и элементарного человеческого достоинства. Потом были цепи, невольничий рынок на острове Ита, что представлял собой, по сути, огромный город, окруженный крепостными стенами – жемчужина и непреступная столица пиратского мира. Правили на Ите двенадцать капитанов, у каждого из которых в подчинении находилось по двадцать-тридцать кораблей. Тогда Ягодка даже не подозревал, насколько богаты эти люди, пока один из них – Шаф Сорел не выложил за него три тысячи золотом. Спившийся хромой престарелый пират купил себе "мальчика" для развлечений... И Ягодка забывал каждую ночь, проведенную в постели этого человека, потому что он приучил себя забывать то, что не хотел помнить. Шаф никогда не избивал его, не унижал прилюдно, не заставлял есть помои и вылизывать сапоги, как было заведено в отношении хозяев и рабов на Ите. Со временем Ягодка свыкся с мыслью, что он принадлежит этому человеку и был благодарен ему больше не за то, что он делал, а за то, чего он не делал.
Спустя полгода Шаф Сорел стал замечать за своим приобретением не только талант опытной шлюхи, но и другие, не менее интересные наклонности: никто не умел так превосходно разбираться в морских картах и в людях, как Ягодка, а пару недель спустя оказалось, что он так же превосходно владеет холодным оружием. В тот день Сорел просто выволок его за ворота, дал старенькую шпагу и бросил там, где стоял. Всю ночь Ягодка бродил по городу и поначалу пираты, что видели в его руке оружие, многозначительно улыбались, а потом трое верзил из команды капитана Бранда Большого, славившегося своей кровожадностью, напали на Ягодку на углу старенькой пивной. В пылу яростной драки, тот даже не сообразил, что они вовсе не пытаются его убить, а лишь ранить слегка и завладеть им – если бы это случилось, Ягодка навсегда бы остался портовой шлюхой, которую перегибали через стол все, кому не лень. От этой мысли он так рассвирепел, что прирезал всех троих, точно свиней и такова была цена его будущей свободы, диктуемая жестокими законами Иты. Ягодка больше не был рабом – он доказал всем, что может постоять за себя и достоин уважения, как равный, как свободный и сильный пират. С тех пор Ягодку Шаф все чаще называл Антуаном. Со временем Винсент привык и к этому чужеземному имени, которое Сорел произносил почему-то ласково и со странным блеском в глубине выцветших синих глаз. Они стали друзьями. Потом Антуан год бороздил моря, стал правой рукой одного из злейших пиратов Иты, а за верность, отвагу и беспощадность к врагам, вскоре получил звание капитана и собственный корабль. Команда скандировала: "Да здравствует Черный Ворон!", "Да здравствует капитан Антуан Морган!".
Винсент улыбнулся своим воспоминаниям с легкой грустью, словно чужим, бездарным рассказам, Антуан Морган стоически отвергал любовь и дружбу, милосердие в его глазах тоже стоило не дорого. Этот человек родился пиратом: он убивал с игривой невозмутимостью, топил суда с ледяным взором черных глаз, не боялся злословия и виселицы, и после того, как умер старый Шаф, больше не принадлежал никому. От Винсента Адри у него в жизни осталось только одно – бывший дворовой Морела, а ныне озорной и веселый юнга в команде Золотого дельфина.
– Скучаешь? – Танар как обычно подошел неслышно, деловито оперся локтем на борт, и с любопытством разглядывая задумчивое лицо капитана, склонил голову на бок. – Или наслаждаешься жизнью перед тем, как сунуться в пекло?
Винсент безразлично пожал плечом.
– Не знаю. Просто воспоминания.
– Ах, – Танар откинул голову назад и прищурился, подставляя загорелое лицо теплому ласковому солнцу, – и не надоело тебе все это? Ты просто не можешь простить ихнего короля. Мало разве мы его грабили? – Цыган рассмеялся, припомнив три последних похода, в которых они неплохо разжились добычей. – От королевского золота у нас ломятся трюмы, только на моей памяти ты отправил на дно двадцать три военных судна Онтэ вместе со всей командой, ты один из самых богатых и бесшабашных капитанов на Ите! Мы даже в гавань Альторро вошли беспрепятственно, до того ты всех запугал. Сидел бы дома, Антуан, но не-ет, тебя сюда магнитом тянет. Ну, положим, – Танар взглянул на Винсента со слабым укором, – украдем мы королевского фаворита – достанем Филиппа побольнее. Ты успокоишься?
– Вряд ли, – Адри усмехнулся так мстительно, что Танару ничего не оставалось, как только в очередной раз с этим смириться и напомнить себе: Адри нравится эта игра – она его, правила, поле битвы, законы, и король вынужден считаться с ними против воли.
Юноша фыркнул, а потом развернулся лицом к морю и, встав плечом к плечу со своим капитаном, сказал:
– Вот за что я тебя люблю, так это за твое сумасшествие. План определенно хорош, но что, если этот твой старый знакомый не пожелает пить зелье живой смерти? Или того хуже – узнает тебя.
– Не узнает, – буркнул Адри. – И его согласие мне не нужно. Мы строго должны придерживаться плана, Танар, иначе все сорвется.
– Помню, помню, приходим в тайное место, ждем, ловим, травим и уходим.
– Именно.
– Ну, вот что ты совсем нахмурился? – юноша участливо положил ладонь на плечо Адри. – Команда за тебя в адово пламя пойдет. Так что не дрейфь, все сделаем в лучшем виде. Кроме того, я обожаю похороны – на них вкусно кормят.
Винсент попытался остаться серьезным, но вдруг ему захотелось улыбнуться.
– Мальчишка, – небрежно подразнил он юношу.
– Я когда-нибудь вырасту и посчитаюсь с вами, капитан, за то, что ведете себя со мной, точно с ребенком, – рассмеялся Танар. Его окликнул кто-то из матросов, и чертенок побежал мыть палубу на юте с таким счастливым лицом, будто это приносило ему удовольствие.
Винсент долго смотрел Танару вслед, ловил мимолетные добрые улыбки своего юнги и вспоминал, как полгода назад встретил его на одном из рафинских базаров – короля воров и вольного гордого цыгана, завсегда готового незаметно срезать кошелек с пояса знатного вельможи, зазевавшегося на минуту. Это была радостная встреча, и после трехчасовой попойки в кабачке "Лангусты-осьминоги", Адри предложил Танару стать юнгой на его корабле. Чертенок согласился, и с тех пор они не расставались даже на день. Ни на одного человека в мире Винсент не мог положиться так, как на этого преданного и проворного мальчика. Танар вольет яд в Ферье любой ценой, даже если тот откусит ему пальцы, потому что так приказал Адри. И значит, все должно получиться.
В Альторрийских бухтах будто все разом вымерло, едва черный флаг с белым дельфином завидели с пристани. Даже городские стражники попрятались в узких витиеватых улочках – таких старых, что все здесь дышало древностью и запустением.
Двенадцать человек из команды Адри встречали здесь, как чуму, скорбным осторожным молчанием, пугливыми взглядами из-за полу-прикрытых ставен. Едва высадившись на берег, Винсент сразу раздобыл в нужном количестве и лошадей, и провизию. Дорога до Онтальи была открыта для них. Даже самые рьяные служаки в армии Онтэ не рискнули бы встать на пути людей, прибывших под знаменем самого грозного и жестокого пирата на море, а если и попадались такие безумцы время от времени, то жили они после этого недолго. Потому Винсент был спокоен за себя и своих людей, а еще безумно рад тому, что пират по прозвищу Черный Ворон давно стал главным кошмаром короля Филиппа. И поймать Адри ему не помогали ни баснословные вознаграждения, ни толпы соглядатаев, умеющих за посыл продать мать родную, ни чудо, ни боги! Никто и ничто на свете! Слишком велика была власть этого человека на море и слишком черна его репутация на суше.
До Онтальи они добрались к ночи, сняли несколько номеров в скромной гостинице на улице Роз и, прикинувшись торговцами, зажили ничем не примечательной жизнью простых путешественников. Адри почти не выходил на улицу из своей маленькой, скудно обставленной плетеной мебелью комнатки, а вот Танар, поселившийся рядом с ним, три дня к ряду вставал спозаранку и возвращался только к ночи со свежими новостями. Увы, что происходило при дворе, им выяснить пока не удавалось, и сегодня вечером, по обыкновению стоя у распахнутого настежь окна, Адри ждал. Ждал терпеливо, как весь последний год, до дыр изучая старинные трактаты лекарей, которые ему везли отовсюду и практикуясь в свободное время до полного изнеможения. Частенько за полночь Танар входил в его каюту и заставал капитана спящим над очередной книгой или за работой, но после того, как Винсент дважды не спалил корабль, вообще перестал оставлять его без присмотра.
Адри смотрел в окно, на чернеющие стены Серого храма, стоящего в конце длинной площади, на небеса цвета индиго, подаривших миру первые звезды. Винсент думал о Ферье, о том, что тот никогда и ни за что не согласится уйти с ним по доброй воле. Нет, любовь давно уже не решала ничего – за все сокровища мира Адри не согласился бы быть рядом с Сэйлином. Но когда-то давно он дал себе слово: не бросать тех, кто дорог ему. Тогда Ферье был ему дорог, а сейчас...
– Есть! – Танар, радостный, с горящим взором ввалился в комнату. Он был взлохмачен и запыхался, но весь вид его говорил о том, что он что-то выяснил. – Я был на королевской кухне, а тамошние поварята жуткие болтуны. Еле отвязался потом, – гордо сообщил он молчаливому Адри. – Там таких индюшат готовят – пальчики оближешь! Но об этом после... Жив. Здоров наш блондинчик. В чести у монарха этой чертовой страны, как и прежде.
В дверях появилась лысая голова Ростнара Противного, и вопросительно уставилась на Винсента.
– Собирать людей, капитан? – хрипло спросил он, дожевывая остатки ветчины – не иначе Танар уже переполошил по пути добрую половину команды.
Адри нахмурился, коснулся кончиками пальцев маленького пузатого флакончика на цепочке, что висел у него на шее.
– Ну, чего ты молчишь? – подстегнул Танар. – Передумал что ли?
– Нет, – слова у Винсента застревали в горле, но его рассеянное замешательство уже стремительно таяло. – Ростнар, сегодня со мной идешь ты, Танар, Сэм, Крис и Эллин. Из гостиницы выйдем по парам и встретимся у храма. Через час.
– Да, капитан, – кивнул лысый и закрыл за собой дверь.
Танар скрестил руки на груди.
– Ты странно себя ведешь, – сказал он тихо, но без укора, – то горишь идеей обокрасть короля, а когда почти добился своего, впадаешь в ступор. Хотел бы я знать, зачем тебе этот человек?
– Старые долги, – Адри прошел до комода – достал из него чистую рубаху, черный шелковый платок, зеленый плащ с капюшоном и полотенце, после чего у фарфорового таза с водой умыл лицо и шею.
– Слышал я это уже, Винсент. Но не верю. Извини.
Услышав свое имя, Адри замер, потом выпрямился. Капли воды сверкающими искрами потекли по сильной груди к животу. Танар очень давно не произносил этого имени и не говорил с ним так мягко и доверительно.
Он подал Адри полотенце, молча глядя в глаза, и Винсент принял услугу.
– Я любил его. Давно. Когда жил при дворе. Этот человек изменил мою жизнь и сделал ее такой, какая она сейчас. Он и король. Они оба. Теперь моя очередь изменить их жизнь.
– А если этот твой Ферье захочет вернуться к королю?
– Мне все равно, чего он захочет, – Адри скоро вытерся и швырнул полотенце на разворошенную постель – слишком раздраженно.
– Ага, все равно, – согласился Танар с загадочной улыбкой и не поверил ни слову.
Продолжать они этот разговор не стали.
Когда добрались до ручья, уже светало. Оставив Танара на страже, наломали можжевеловых веток и соорудили из них высокие снопы, которые поставили в кустах, чтобы человек с тропинки ведущей сюда не смог разглядеть ничьих силуэтов среди зеленой листвы. Потом ждали, но за весь день у ручья никто так и не появился. Следующие три дня так же прошли впустую, и когда к пятому Адри уже начал терять надежды сквозь спутанную сеть можжевеловых веток он увидел всадника в роскошном черном камзоле, на изабелловом скакуне, послушным его воле и руке.
Над лесом раздался короткий едва слышный птичий пересвист.
