Текст книги "Игры короля Филиппа (СИ)"
Автор книги: Elair
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
– Эка невидаль, – под нос проворчал Ферье, расправляя правый манжет, потом бросил взгляд исподлобья на притихшего Ботри, и в сопровождении десяти солдат, зашагал по дороге.
Адри ничего не ответил, но так же просто пошел вслед за Сэйлином, оставив позади в густой тени сиреневых кустов опустившего голову принца. Винсент ни о чем не думал, ничего не хотел, ничего больше не боялся, только слабые искры в его уме нежили лучшее в мире понимание: сегодня не пролилась кровь. Этому следовало радоваться. Тревога, почти паника поселилась в сердце Винсента, когда они, наконец, дошли до хозяйственных дворов и их с Ферье повели в разные стороны. Графа уводили к конюшням, а Адри...
Его втолкнули в тюремную камеру, разделенную чугунной решеткой ровно посередине; та часть, что начиналась от входа, была с выбеленными стенами, чистая и сухая, две деревянные новые скамьи тянулись от стены до самой решетки. Другая половина, что продолжалась от середины до узкого решетчатого оконца, выглядела как старая квадратная пещера из почерневшего от времени камня – в ней-то и заперли Винсента. Напоследок стражники воткнули в три железных кольца на стенах три чадящих факела, после чего не сказав ни слова, ушли.
Адри понял, что ночевать сегодня ему придется здесь. Он постоял немного, прислушиваясь к звукам за массивной дубовой дверью, но, ни шагов, ни голосов не услышал, только где-то снаружи негромко попискивали крысы.
Винсент осмотрелся. Его внимание сразу привлекло окно – оно было таким узким, что и без массивных толстых прутьев в него вряд ли можно было протиснуть даже голову, не то, что вылезти наружу. Закоптившееся стекло треснуло пополам – одна его часть сползла на толстые камни, и из образовавшейся щели тянуло холодом. Взяв старый почерневший от времени деревянный табурет, Адри перенес его из угла к окну и, взобравшись на неустойчивую поверхность ногами, дотянулся до стекла, поставил на место, чтобы не дать сквозняку слишком сильно гулять по камере. Глядишь, до утра он не замерзнет, а утром за ним наверняка придут – Филипп не позволит своему фавориту пробыть здесь слишком долго, ведь Винсент ни в чем не виноват. А вот Ферье... Что теперь будет с ним? Подумав об этом, Адри ощутил, как к горлу подкатывает горечь. Он боялся за Сэйлина и минуты только усугубляли этот липкий тошнотворный страх.
Адри спрыгнул на пол, бросил беглый взгляд в сторону дверей, снова прислушался, но теперь стало совсем тихо – не пищали и не скреблись даже крысы.
Почему Ферье не убил его на дуэли? Винсент не находил ответа на этот вопрос. У графа было целых две возможности пронзить его шпагой, но он даже не попытался. Почему там, в полумраке под лестницей, Сэйлин просил его уехать? Неужели уже он знал тогда, что вызовет Адри на дуэль? А почему настаивал на том, чтобы Винсент рассказал королю об учебнике Морела и о своем увлечении химией? Целый час размышлений, рожденных в тюремной тишине, так ничего и не прояснили в этой на первый взгляд не связанной череде загадок, и Винсент смирился со своей неспособностью разбираться в дворцовых интригах. Сейчас его больше этих тайн, холодной камеры, голода и усталости, волновала судьба Ферье. Расхаживая от узкой, укрытой старым шерстяным одеялом кровати до стола и обратно, Винсент не находил себе места.
– Что же вы наделали, Сэйлин? Зачем? – спрашивал он тихо, но ответить было некому.
В эту ночь Адри не сомкнул глаз, только прилег под утро и, ежась от холода осенней ночи, клял злосчастную щель в окне. В конце концов, он догадался заткнуть ее подушкой – все равно на этом мешке из грубого холста, набитом сухой соломой, спать было невозможно. Живя при дворе, он совсем отвык от подобного. Один из трех факелов погас, и это отчего-то очень раздражало Винсента. Казалось, что теперь в камере стало еще холоднее.
Когда тонкий лучик солнца пробился в угол окна светлым пятнышком, пришел угрюмый охранник с полной плошкой ячневой каши и вместо того, чтобы выпустить Винсента на волю, поставил съестное на пол рядом с решеткой. Он сказал Адри, что это обед, а когда Винсент спросил, как долго его еще собираются держать здесь, рассмеялся и ушел. Винсент разозлился, выругался, но это ничего не меняло – он остался в тюрьме до вечера. Желудок предательски подводило от голода, но к каше Адри не притронулся. Она была пресная и иногда в ней попадался какой-то мусор, однако все это Винсенту суждено было узнать только к следующей ночи, когда он понял, что никто за ним не придет. Это стало неприятным открытием и, поначалу Адри отмахивался от этой догадки как от назойливой мухи, но третий день подошел к концу, а затем четвертый, пятый. За все это время ему дважды дали умыться, и кормили все той же ячневой кашей. Удивительно, но теперь, она казалась ему вкусной.
Винсент по-прежнему терзался вопросом, что случилось с Ферье, но даже перед неизвестностью он был беспомощен. Оставалось только ждать, надеяться, что Филипп скоро сменит гнев на милость, и размышлять о жизни. Никто из стражников не разговаривал с Винсентом и никто не счел нужным ничего объяснять.
Сегодня во сне Адри видел тот дождливый вечер, когда он спас Ферье жизнь, стащив с перилл балюстрады, а когда проснулся, ему казалось, что все начинается сначала. Здесь, в холодной сырой тюрьме, в компании вечно голодных крыс, что повадились съедать остатки его каши и глухо греметь плошкой по столу на рассвете, начиналось все сначала. Это оказалось единственным, в чем Адри был уверен, остальное растворилось, растаяло будто туман. Отныне его сны стали реальностью, а реальность проходила в памяти смутными неясными образами.
Винсент закутался плотнее в одеяло, с полным безразличием в глазах наблюдая, как две крысы сцепились друг с другом, не поделив украденную со стола черствую ржаную корочку. Они противно пищали, катаясь клубком по брошенной в углу соломе так, что та разлеталась в стороны. В конце концов, одна из крыс вырвалась из этого своеобразного плена, схватила добычу, юркнула в щель между кладкой. Вторая тоже не задержалась, и Адри снова остался один. Глухая тоска сковывала его мысли, чувства и даже тело. "Что с Ферье?" – в сотый раз спросил себя Винсент, но ровно дыша, закрыл глаза. Он задремал.
Входная дверь жалобно скрипнула, приоткрылась, и Сэйлин перешагнул через порог. Он выглядел по-прежнему великолепно в своей расшитой алмазами одежде. Как во сне.
– Вы отдыхаете, Адри? – спросил он, и Винсент выпутался из одеяла в одно мгновение. Он метнулся к решетке мигом забыв, что мерз со вчерашнего вечера точно проклятый, и на одном дыхании выпалил:
– Ферье? Ну, слава богам, хоть вы на свободе! Вас отпустили?
Граф поморщился так, словно его мучила изжога, и Винсент прочел в голубых глазах ответ раньше, чем его озвучил Сэйлин:
– Меня не сажали в тюрьму, барон... Мне жаль.
Все нехорошие предчувствия Адри разом всплыли в сознании, все скверные мысли и все тяжелые догадки. Ферье просто стоял и смотрел на него – пристально, открыто, грустно, словно видел в последний раз.
– Что происходит? – не своим голосом спросил Винсент.
Граф опустил глаза, устало провел ладонью по лицу, дважды прошелся от скамейки до стены и обратно.
– Я же предупреждал вас, – простонал он, садясь на свежие лоснящиеся доски и толком не глядя на Адри. – С первого дня я пытался сказать вам, чтобы вы держались подальше от Филиппа, что он опасен для вас, но вы упрямый и ограниченный, а еще вы глупый. Да, да, вы величайший глупец из всех, кого я когда-либо видел.
Адри смотрел на графа во все глаза.
– Что вы пытались сделать, простите? – спросил он, искренне не понимая и силясь припомнить, было ли что-то подобное. Да, Ферье при их второй встрече "советовал" Винсенту вернуться домой в горы, да он говорил не раз, что Адри необходимо уехать, да, он уже называл барона идиотом. Да он вообще говорил много странных непонятных и малоприятных вещей, но это всегда выглядело одинаково – желанием избавится от ненавистного врага любыми средствами.
– Я не понимаю, – взвился Сэйлин, – вы издеваетесь надо мной или вы на самом деле такой осел?
– Так, Ферье, – сказал Винсент куда-то в потолок, будто незримое взорам существо сидело там и по-дружески могло выслушать что угодно, вплоть до нецензурной брани. – Мало того, что я сижу в тюрьме по вашей милости, вы еще и обзываетесь, – в голосе Винсента прозвучали шутливые нотки, но радостью не веяло ни капли. Его переполняло отчаяние.
– Это не смешно, – резюмировал Сэйлин, с трудом взяв себя в руки. – Вы даже не представляете, как все серьезно. Я пришел не отношения выяснять, а просто сказать вам, точнее рассказать, к чему следует готовиться.
– И к чему же мне готовится? – поинтересовался Адри с ноткой сарказма. – К тому, что выпустив меня отсюда, король снова потащит меня в свою постель? Или к тому, что вы сдержите свое обещание убить меня? Кстати, граф, раз уж у нас с вами зашла такая душещипательная беседа, может быть вы мне ответите, почему вы дважды упустили шанс проткнуть меня насквозь во время дуэли? Только не говорите, что это была случайность, я не поверю вам.
Ферье посмотрел на Винсента и задержал взгляд на его руке, судорожно сжимающей черный толстый прут решетки, а Адри вспомнил, как ласкали нежные губы Сэйлина пальцы этой руки. Неужели этого больше не случится с ними?
– Я не собирался вас убивать, – Ферье оперся спиной на выбеленную стену, откинул голову назад, медленно прикрыл глаза, и отблески огня осветили его лицо притягательным золотым светом.
Адри видел, как подрагивают длинные ресницы Ферье, видел взволнованный румянец на его щеках, видел, как трудно графу давались слова и напускная невозмутимость.
– Знаете, что мне сказал Филипп три часа назад? Он сказал, что жалеет только об одном, что не видел нашей с вами склоки. Хотя придворные уж распишут намного красочнее, чем я. Защищая жизнь, честь и доброе имя короля, я вызвал на дуэль злодея и лжеца, замышляющего измену, желающего отомстить за смерть своего отца и отравить Филиппа. Вчера вечером в суде два десятка слуг подтвердили, что, живя при дворе, вы готовили яды и неизвестные лекарям снадобья. Когда король испросил вас об этом, вы якобы все отрицали. Одновременно вы пытались втереться в доверие к принцу Ботри... – Ферье усмехнулся и плотно сжал веки, будто хотел ослепнуть таким образом. Показалось, что крохотная искорка блеснула на его ресницах. – Юстиан подтвердил это перед судьями. Вы заговорщик, Адри. Так отныне гласит закон. А я теперь прощен его величеством и возвышен как никогда ранее, ведь именно я, граф Сэйлин Ферье, от великой любви к своему королю спас Филиппа от вашего губительного влияния.
Ферье замолчал, а Винсент все смотрел на него и ждал, когда он откроет глаза, рассмеется и скажет, что пошутил. Пусть зло и подло, но пошутил.
Сэйлин глубоко вздохнул, положил на лицо ладони, потом встряхнулся и молча стал смотреть на входную дверь, будто раздумывая: не пора ли уйти. Он сказал правду.
Адри отпрянул от решетки, зачем-то метнулся к окну, вернулся назад, замер в недоумении. Все внутренности его ожгло ужасом и непониманием, напряженные плечи подрагивали, пальцы до боли сжались в кулаки. Он вспомнил, как страстно Филипп брал его еще совсем недавно, какие сладкие признания срывались с его умелых губ, улыбки и горячее дыхание влюбленного мужчины, и ощутил себя растоптанным, униженным и грязным. Слепец! На него накатила удушливая дурнота. Винсент утер ладонью проступивший на лбу холодный пот.
– Но ведь это не правда, – тихо вырвалось у него, и вдруг он понял если не все, то многое. – Зачем это нужно Филиппу? Вряд ли бы вы сами организовали такое у него за спиной, да и Ботри бы не рискнул. Значит король... Зачем ему такой низкосортный оговор?
Ферье вздрогнул. Он долго молчал.
– Зачем?! – резче повторил Адри, подходя к решетке и схватившись за прутья так, что та содрогнулась.
Сэйлин судорожно сглотнул, а потом вдруг улыбнулся настолько гадко, что Винсент осознал, наконец, все предназначение этой ухмылки – она защищала Ферье от боли и мук совести, за ней было так просто и надежно спрятать сострадание, и Ферье настолько привык это делать, что сейчас даже не потрудился сдержаться.
– Он хотел дать мне возможность доказать мою любовь к нему, в которой после скандала с Этьеном Дюраном, его величество сильно сомневались. Я должен был сразиться на дуэли... из-за него... с вами. Убить вас потому, что люблю его.
Винсент слушал и не никак не пытался придти в себя – это оказалось просто бесполезно. Ему даже нечего было сказать сейчас – так мерзко и низко с ним обошлись. Нет для человека ловушки великолепней, чем собственные заблуждения! Как же он сильно ошибся!
– Завтра с утра в Онтальи состоятся ваши похороны, на которые не придет ни Филипп, ни я, никто.
– То есть? – не понял Адри. Он почувствовал, как виски заломило болью, и попытался растереть их пальцами, после чего пришло небольшое облегчение.
– Вы помните, какой Ботри замечательный сказочник? Хотите расскажу? Очень милая сказка получилась у нашего трусливого принца о том, что вы на дуэли сражались против правил, бесчестно и не достойно дворянина, и именно потому боги были на моей стороне, вложив в мой клинок праведный гнев, которым я пронзил ваше сердце и убил вас. – Сэйлин снова откинулся спиной к стене, только в этот раз не отвел ироничного взгляда от мертвенно-бледного лица барона.
Адри медленно присел на табурет, ослабил шейный платок, но так и не смог вздохнуть полной грудью.
– Все началось еще задолго до смерти короля Эдуарда, который слыл человеком не глупым и осторожным, – продолжал Ферье. – Осторожным настолько, что держал обоих приемников трона в Альторрийских бухтах шесть лет, опасаясь, что кто-то из них станет чинить препоны его абсолютной власти. Периодически он приближал к себе то одного, то другого и создавал такие ситуации, в которых эти двое могли только враждовать меж собой. Когда выяснилось, что Филипп не способен продолжить род и испытывает ненормальную тягу к мужеложству, будущему королю было пятнадцать. Эдуард много раз пытался повлиять на наследника, но если с его любовью к мальчикам он еще мог что-то сделать, то с бесплодием Филиппа уже невозможно было ничего поправить. И после того, как это подтвердил консилиум лучших докторов Онтэ, Эдуард стал бросать свои взоры на Ботри, как на своего приемника. Его короткое замешательство в выборе между сыном и племянником стоило ему жизни. Филипп не стал ждать, пока его сгноит в тюрьме собственный отец. Более того, он неожиданно воспылал теплой дружбой к своему брату и хитростью принудил того стать участником заговора против Эдуарда. Для начала нужно было убрать короля, а престол они поделили бы позже. Там уж в своем преимуществе Филипп не сомневался. Ботри глуповат. Он до сих пор слабо представляет, чем для него обернется скандал, связанный с вами. Несколько раз принц чужими руками пытался отравить короля, однако искусные противоядия Морела неизменно возвращали монарха к жизни. Единственным человеком, кому Рене позволял травить королей, являлся ваш отец, и насколько я знаю, именно это в результате привело его к гибели. А Ботри... Своими бесплотными попытками убить Филиппа только больше вредил себе, пока не понял, что в его положении ему выгоднее сидеть тихо. До определенного момента, разумеется.
– Смерть Морела, – догадался Адри и Ферье кивнул.
– Да. И король это тоже отлично понимал.
– Ботри попытается отравить Филиппа? – зачем-то спросил Винсент, хотя ему совсем не хотелось знать ответ на этот вопрос. Глупо спрашивать о вещах очевидных, особенно тогда, когда в твою камеру в любой момент может войти кто-то с ножом и, заткнув тебе рот подушкой, по-тихому зарезать.
Ферье безразлично пожал плечами.
– Поразительно, – размышлял он вслух, присматриваясь к печальному Винсенту со странной иронией. – Кажется, я зря называл вас идиотом. Беру свои слова обратно. Похоже, что вы в принципе не способны понять масштабы королевской прозорливости. Видимо, у вас это от природы. Неужели до вас до сих пор не дошло, что Филипп гениален? Он уже придумывает, как использовать ваши отношения с Ботри таким образом, чтобы похоронить принца заживо. Ботри сейчас в очень невыгодном положении – желая избавится от меня, он надеялся, что Филипп испытывает к вам искренние чувства и, заведя с вами что-то наподобие дружбы, имел неосторожность упомянуть об этом кое-кому при дворе. Он попался в расставленные Филиппом силки так же легко и незатейливо, как вы, Винсент. Покорность – это сейчас единственное, что ему нужно делать. Для Ботри признать подобное унизительно, но Филипп уже взял его за горло и держит крепко. Он может в любой момент обвинить Ботри в сговоре с вами.
– Король вас восхищает, Ферье? – Адри ошарашенно моргнул, потом отвел взгляд и тяжело дыша, произнес: – Он использовал меня, чтобы только шантажировать Ботри? И чтобы заодно дать вам шанс доказать ему вашу любовь? Всемогущая Вита! – Винсент уронил лицо в ладони, а потом услышал слабый смех Ферье.
– Наоборот, дорогой мой Адри. Я был первопричиной, а Ботри – это так себе, "заодно" – как говорит Филипп. Вы почему-то очень боитесь расставить в правильном порядке причины и следствия. Вам так легче?
– Да! – Адри вскочил со стула и стал расхаживать по своей клетке, точно дикий зверь, загнанный в ловушку. Ему было больно даже физически, а душа просто трескалась на мелкие жалкие осколки. – Я не хочу знать, что вы его любите! Я не хочу этого слышать от вас! Вы все знали! С самого начала знали, что задумал Филипп! И вы с радостью помогли королю уничтожить меня! Что ж, пусть так! Пусть я обесчещен и унижен! Пусть я сгнию в этих мерзких подвалах заживо! Пусть я умру! Но я не хочу знать о вашей любви к королю ничего! Вы слышите? Ни-че-го!
Винсент остановился и измученно взглянул на Ферье, опять задумчиво смотревшего в сторону дверей. Казалось, что Сэйлин совсем не слушал его отчаянных просьб, не обращал внимания на боль и слезы застывшие в карих больших глазах Винсента предательскими искрами.
Их разделяла всего лишь решетка, и Адри готов был умереть только за то, чтобы Ферье сейчас встал, сделал несколько шагов к нему, а потом, легко скользнув рукой сквозь прутья, позволил прикоснуться к себе. Его надежды рушились в очередной раз с уже привычной простотой.
– У вас была когда-нибудь собака? – голос Сэйлина разрезал тишину слабой дрожью, а вопрос подействовал как хорошая встряска.
– Причем тут это?
– Да или нет, Адри?
Винсент покачал головой, смиряясь с неспособностью понять Ферье и со своей безнадежной любовью, которая была не нужна графу. Не нужна ни тогда, ни сейчас.
– Да. У моего отца была свора гончих для охоты на фазанов.
– Тогда вы знаете, что делают с непослушной агрессивной собакой, – ровно ответил Ферье не, выходя из своей странной задумчивости, такой похожей на тоску. – Знаете?
– Да. Ее наказывают.
– А если собака не понимает ударов плети и сапог? Если она кусает хозяина за руку?
– Убивают.
Ферье медленно повернул голову и посмотрел на Адри мертвым обреченным взглядом.
– Я хочу жить, – сказал он тихо, едва улыбнулся, а потом, нервно теребя кружевной белоснежный манжет, опустил глаза. – В восемнадцать лет я мечтал покорить мир, и был уверен, что у меня получится. Идеалист до мозга костей, я совсем не знал жизнь. Я думал, что смерть моих родителей – это предел горя. Что я понимал в пять лет? В восемнадцать, как оказалось, тоже не больше знал. По-моему, я даже не знал, что делал со мной Филипп в первый раз в своей постели, что мужчина может брать мужчину. Я просто лежал лицом в подушках и терпел боль. Когда король на утро сообщил мне о моем "привилегированном" положении фаворита, я едва не удавился. В последний момент передумал. Потом попытался принять такое положение дел и потерпел в этом глупом занятии полный крах. Каждый раз Филиппу приходилось тащить меня в постель силком, бить, связывать, чтобы добиться подчинения. Я вел себя словно дикий, а он методично меня приручал. Тетя Алиссия не вынесла такого позора – скончалась от инсульта через три месяца после того, как меня перевезли во дворец со всеми вещами. К тому времени я уже неплохо соображал, как доставлять Филиппу удовольствие, чтобы наше соитие окончилось как можно скорее. Только самого короля это не устраивало – он хотел получить от меня тело, душу и разум целиком. Он стал красиво ухаживать за мной, осыпать подарками, тратил на меня все свободное от государственных дел время, а в постели даже грубостью добивался оргазмов. Под пологом кровати наши отношения почти не изменились и по сей день, хотя Филипп умеет быть хорошим любовником, вы знаете. Через какое-то время я научился нежно смотреть на него и, если в момент соития закрыть глаза и представить, что меня берет другой мужчина, то удавалось получить удовольствие. Я ненавидел короля. Я изменял ему со всеми подряд: со стражниками, с дворянами, с нищими и слугами. Потом появился Этьен. Он пообещал мне, что мы убежим с ним в Рафину, и там Филипп не достанет нас. Я верил ему... Так слепо и наивно верил, что он спасет меня. – Ферье тихо хмыкнул. – Какой полезный урок я усвоил в результате: не доверяй никому, никогда и ни при каких обстоятельствах, как бы ни хотелось.
– Вас пытали? – Винсент почувствовал, как по щеке скатывается слеза, но ему не пришлось отворачиваться, чтобы спрятать ее от внимательных голубых глаз. Сэйлин не взглянул на него.
– Вам Рене сказал?
– Да. Он.
– Зря. Без этого знания вам было бы легче, – Ферье произнес это как истину и Винсент мысленно согласился с ним. Граф тяжело вздохнул и продолжил: – Я благодарен Филиппу за тот день, когда он приказал пытать меня – он не стремился просто сделать мне больно, он показал мне, какой бывает ложь, какими бывают люди. Дюрана не пытали. Ему предложили выбор. Филипп согласился отпустить нас, но при условии, что я выдержу некоторое количество пыток. Фактически я не давал согласия, но в то же время не отпирался. Я был готов вынести что угодно ради свободы и Этьена. Когда меня привязали к скамье для бичевания, Филипп склонился к моему лицу и, сказав, что безумно любит меня, поцеловал в лоб. А еще он сказал, что если Этьен тоже меня любит, он согласится взять на себя часть пыток, предназначавшихся мне. Когда Филипп спросил Дюрана об этом, я уже едва мог шевелиться, я готов был молить о пощаде лишь бы боль прекратилась. Все время, пока я мучился, король говорил со мной ласково, просил одуматься, добровольно отдаться ему. Я не мог так поступить. Я бы пошел до конца. Мне была нужна всего лишь короткая передышка, чтобы собрать остатки сил и выдержать то, что осталось. И осталось ведь совсем немного, но даже этого Дюран не взял на себя. Трясся точно испуганный заяц и хныкал, умоляя короля пощадить его. Я возненавидел его гнусную ложь, его фальшивую любовь и его самого. Я пристыженным и смирным был вынужден отпуститься перед Филиппом на колени и ублажить его губами – он так захотел. При всех, прямо у ног Дюрана. После Филипп склонился к моему лицу, перепачканному своим семенем, и сквозь поцелуй поинтересовался, что сделать с Этьеном. Мне было настолько скверно, что в приступе ненависти я попросил повесить его. Впоследствии я стал Филиппу хорошим любовником, который добровольно ластится к его рукам, посвящает королю стихи, песни и самого себя. Я научился любить этого человека именно так, как нужно ему. За два года, что мы были вместе, я больше ни разу не выказал своего нежелания спать с ним, ни разу не представил в мыслях другого мужчину. Я улыбался, был веселым, я сам приходил в его спальню и говорил ему тысячи разных фраз о том, как желаю его! Порою, мне удалось в этом убедить даже самого себя, но не Филиппа. Увы, я наивно полагал, что история с Этьеном Дюраном так запросто сойдет мне с рук.
Ферье коротко засмеялся, мотая головой. К нему пришло горькое веселье.
Винсент словно сызнова видел этого человека, который сейчас не смел взглянуть в его глаза, озлобившегося, привыкшего к своей жуткой привязи, будто действительно пес с каплей волчьей крови в жилах. Перед Адри сидел совершенно другой Сэйлин Ферье – почти настоящий, открытый и беззащитный, сломленный и больше не желавший бороться за свободу. Ему было все равно, и лучшим свидетельством тому стал вызов Винсента на дуэль.
– Когда первого июля король отправил вам приглашение, он сказал мне, что не верит в мою искренность и любовь. Я клялся ему, что все в прошлом, что мое сердце принадлежит ему, что я никогда больше не взгляну ни на одного мужчину, но Филипп сказал, что это страх. Он хотел любви, хотел доказательств, и чтобы я ради него рискнул собственной жизнью.
– А в качестве жертвы был выбран я, – тихо заключил Винсент. В ушах у него шумело и голос Сэйлина – насмешливый и глубокий звучал словно издалека, а смысл его слов едва достигал разума Адри. Так нельзя! Разве можно играть чужой жизнью, любовью и душой ради маленького сомнения?! Какая жестокая отвратительная кровавая забава! Это даже не месть, это – простая низость. Его использовали в этой ужасной игре как средство для достижения результата! – И вы согласились учувствовать в этой подлости, Ферье?
– Нет! – разозлившись, крикнул Сэйлин и ударил кулаками по скамье, в его глазах пылала ярость – та самая, которую Адри видел на балу. – Я на коленях умолял его не делать этого! Я говорил ему, что в этом нет необходимости! Вы что, не понимаете, что он видит меня насквозь?! На что он способен, чтобы заставить любить себя!
– Да знаю я, – огрызнулся Винсент, делая шаг вперед, почти вплотную к решетке. – Если вы помните, я тоже был в его постели! Все первые две недели вы указывали королю на мои достоинства, а сами смеялись надо мной! Вот это помните? – Адри сдернул бриллиантовую серьгу с уха и швырнул к ногам Ферье.
Сэйлин в ужасе уставился на нее, как на ядовитую змею.
– Я думал, что если вы станете его любовником, он не захочет вас убивать, – рвано дыша, прошептал он. – Я не хотел, чтобы гибли ни в чем неповинные люди. Не хотел, чтобы – из-за меня. В тот вечер я думал, что это необходимо остановить. Я пошел на балкон – подышать свежим воздухом... Потом не помню что было. Когда я очухался, вы уже волокли меня прочь от перилл. – Ферье встал и неуверенным шагом пошел к двери, но вдруг остановился, опустил голову, оставшись стоять спиной к Адри.
– Простите, – после долгого мучительного молчания, виновато прошептал Винсент.
– За что? – ответил Сэйлин. – Я ненавидел вас с первой минуты нашей встречи. Я просто не считал, что вы заслуживаете смерти и унижения. Никто не заслуживал бы такого. А вы клялись мне в любви, смотрели на меня с такой нежностью и тоской. Это сильно путало мои планы и только злило больше. Поначалу я решил, что если дам вам желаемое, вы успокоитесь. Я дождался пока Филипп уедет из дворца и залез в вашу постель... Потом все стало еще хуже. Когда я понял, что вы не собираетесь отказываться от ваших намерений на мой счет, я попытался просить короля окончить эту игру, отпустить вас, пусть даже изгнать к чертям из Онтэ. Он разозлился и влепил мне по лицу, после изнасиловал в своей обычной манере. С вами ему приходилось хитрить и сдерживаться, чтобы не спугнуть ненароком, а все, что оставалось после нежности и страсти, перепадало мне. Не думайте, я не жалуюсь. Меньше всего на свете я хочу, чтобы меня жалели вы. Я привык к грубости Филиппа и даже научился наслаждаться ею. По-настоящему наслаждаться, Адри. На самом деле это просто, если не строить себе границ морали. Филипп сказал мне: умрет столько людей, сколько потребуется для того, чтобы я по-настоящему осознал свою любовь к королю. Поэтому я делаю все, чтобы скорее достичь результата.
– Вы бы только слышали себя со стороны, Ферье, – угрюмо ответил Винсент, раздраженно стерев со щеки слезы. Он злился на то, что не сумел сдержать их, злился на самого себя: почему он не слушал Морела, Танара, не внял голосу опасности, звучавшему в глубине разума? Ради кого? Ради человека, который больше не может и не хочет бороться? Ради мертвеца, похоронившего себя заживо в постели Филиппа? Или все-таки ради самого себя – величайшего глупца в мире, который даже сейчас любит и жаждет взаимности! – Вы же не любите короля. Я могу ошибаться, но чувствую, что вы его не любите.
– Вы ошибаетесь, – Ферье медленно обернулся, и их взгляды встретились, сердце Адри сжалось, а в камере погас еще один факел. – Я доказал ему это, погубив вас. Я не стану просить прощения. Такое нельзя простить – я слишком хорошо это понимаю. Я не жалуюсь вам. Я не хочу унижаться этим. Я пришел за раскаянием и будет довольно того, что вы выслушали меня.
– Вы довольны? – на этот вопрос Ферье не ответил.
Адри опустил голову, едва вздохнул, потом обреченно посмотрел на Сэйлина и тихо спросил:
– Что он собирается сделать со мной? Оставлять меня в живых опасно, это даже я понимаю.
– Вас не убьют, Адри. На ваше счастье король не знает о нашей связи, иначе бы вы умирали долго и мучительно. Даже если кто-то из слуг видел что-то или слышал – он будет молчать. При дворе нет ни едино человека, который бы рискнул навредить мне таким образом и подписать себе смертный приговор. Поэтому, у вас будет шанс выжить, – сказал Ферье. – Я просил короля сохранить вам жизнь, и если вы пообещаете никогда не возвращаться в Онтэ, вас пощадят. Завтра утром вас тайно отвезут в Альторрийские бухты, где посадят на первый корабль, отплывающий до Рафины. Вам отрежут язык, большие и указательные пальцы на руках, чтобы вы не могли никому и ничего поведать об этой истории.
– Лучше бы вы убили меня на дуэли, граф. Это было бы милосерднее.
– Наша дуэль была фарсом, и само ее наличие вполне удовлетворило короля. Он не стал бы рисковать моей жизнью всерьез и никогда бы не позволил нашей драке зайти слишком далеко, а вам нанести мне серьезный вред. Вам нужно было с самого начала покинуть дворец и как можно скорее вернуться домой. Вы упустили много шансов избежать участи, которой удостоились сейчас.
Винсент вспомнил вечер в саду – тот самый, когда он получил запоздалое известие о пожаре, уничтожившем Вороний замок и пристально, почти решительно взглянул в голубые глаза прошлого, настоящего и будущего королевского фаворита.
– Смерть моей матери – тоже дело рук Филиппа?
