Текст книги "Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)"

Автор книги: Daniel Morris

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

«Настоящему Нотту уже и так есть что скрывать, а о возможности подвергнуться легилименции он и думать не желает», – подумал Малфой, а вслух произнес:

– Ваш план шит белыми нитками. С чего вы вообще решили, что я на это пойду?

– Ты как-то сам дал понять, – скривившись, ответил Рон, – что готов помочь Гермионе.

– Но это будет небыстро, – продолжил Гарри. – Готовить оборотное придется месяц, а то и больше, пока соберем необходимые ингредиенты. Кроме того, варить его очень и очень сложно…

– Прошу прощения, – перебил Малфой, успев подумать о том, что вообще-то он еще не дал своего согласия на подобное безумие, – а что, купить уже не судьба?

– Это может оказаться сложнее, чем варить самим. Во-первых, стоит оно черт знает сколько, – произнес Гарри рассудительно. – У тебя есть деньги, Малфой? Во-вторых, это зелье входит в категорию сильнодействующих и особо опасных: купить можно только с разрешения министерства. Ну или при наличии Метки… Или подпольно, но теперь с этим еще сложнее, торговля в Лютном в не меньшем упадке, чем в Косом. А в-третьих, кто из нас пойдет покупать его? Ты? Или, может, я схожу?

Малфой промолчал и посмотрел на свои золотые часы. Помыслить об этом было невозможно, но идея уже закралась: неужели придется продавать? Нотт добыл ему немного денег – по случайности в мэноре оказалось какое-то количество наличных, но счета Малфоев в Гринготтсе вряд ли были теперь доступны.

– Может, снова Нотт поможет?

– Он вряд ли согласится, – покачал головой Драко. – Ты верно заметил, Поттер, каждая покупка Оборотки регистрируется. Ему не нужны лишние вопросы. Но предложить можно.

В эту же секунду Драко вздрогнул: вот это совпадение! – в дверь постучали: четко, громко, с расстановкой – ровно трижды, и, спустя секунду, многочисленные замки со щелчками начали отскакивать, засов съехал в сторону и дверь открылась. На пороге стоял только что упомянутый Теодор, почему-то донельзя довольный, что в контексте всего разговора смотрелось несколько странно и неуместно. Рональд чертыхнулся и снова уставился в стол с кислым видом, а Драко ухмыльнулся.

– Садись, Тео, – весело сказал он, взмахом палочки отодвигая стул рядом с собой. – У нас к тебе очень долгий разговор.

***

…Преступное, преступное безрассудство. Именно в ту секунду, когда под кожей привычно и, вместе с тем, совершенно по-новому разлилось прекрасное, удивительное чувство всемогущества, всесилия, первозданной магии на самом пике – а ему это ощущение было знакомо как никому, – когда мир должен был безраздельно принадлежать ему одному, когда он был сильнее всех на свете. Именно тогда он, по иронии судьбы, решил пощадить виновных. Надо было убить сумасшедшую Беллатрису сразу, наказать по всей строгости за оплошность (и пусть она клялась, ползая в его ногах, что невиновна), наказать так, как он наказал бы любого на ее месте. Но он решил, что все это подождет, решил пощадить, впервые в жизни пощадить. Можно ли было давать слабину? Можно ли было так безрассудно поддаваться мимолетному желанию? И снова причина была в ней. Хотелось вернуться в темную гостиную. Закончить разговор с грязнокровкой, чем бы он ни закончился. Расставить все точки над «и». Решить, что делать с раздражающей девчонкой, и сделать это, наконец, каким бы ни было решение. И вот она теперь, вот она – перед ним. Совсем не так, как хотелось бы.

Колдомедик только что ушел, чудом избежав Обливиэйта – и лучше было бы ему не помнить о том, что он видел здесь, но несчастный трус (каким бы профессионалом он ни считался, он оставался трусом по своей сути) умолял оставить его воспоминания при нем, как и его жалкую жизнь. Лорд Волдеморт не настаивал. Здравый смысл подсказывал, что они – воспоминания – могут ему еще пригодиться, когда он явится в следующий раз, чтобы проверить, как поживает его юная пациентка, его сложный случай, самый важный случай во всей его карьере (и Волдеморт надеялся, что Сметвик понимает всю степень этой важности). В пламени вновь открытого камина доктор исчез дрожащим от страха. Темный Лорд привык к страху, он считал именно страх единственно верным ключом к дисциплине. А Сметвику просто вежливо пообещал, что уничтожит его и всю его семью, если что-то пойдет не так, и мало кто мог обвинить Темного Лорда в том, что он не держит свое слово.

Девчонка схлопотала Хлыст. Это было ерундой, пусть и болезненной; Белла обожала это проклятие, и вылечить его самостоятельно было делом немногим дольше пары часов. Но, помимо этого, сумасшедшая ведьма наградила грязнокровку еще кое-чем настолько неприятным, что даже он, самый могущественный из ныне живущих на свете колдунов, на секунду испытал нечто сродни первобытному ужасу. Она могла погибнуть. Время шло на секунды, и это ощутила даже Нагайна, что рванулась на помощь умирающей девчонке. Потеря крови была почти критичной, и он ни мгновения не сомневался в том, что жалкие секунды промедления стоили бы ему – его бесценной жизни – слишком дорого. Но он успел. Сделал все, что мог. А мог лорд Волдеморт очень и очень многое.

Накачанная зельем сна без снов, она лежала теперь перед ним, и контур полуобнаженного тела прослеживался под тонкой невесомой тканью. Неподвижная, практически идеальная. Невероятное, губительное безрассудство. Колдомедик пытался возражать против зелья, но Волдеморт был весьма убедителен. Сон был необходим, сон без сновидений – особенно; и он настоял, хотя и так не планировал оставлять девчонку одну в эту ночь. Да и Нагайна была рядом; нервничая, она никак не находила себе места в знакомой спальне, и лишь его успокаивающее шипение кое-как убедило рептилию нехотя устроиться у камина.

Вид угловатой фигурки под легкой тканью сам по себе практически не вызывал никаких эмоций. Он привык к другому. Но пройдет еще несколько лет – совсем немного, и – он знал – она оформится окончательно, будет совсем непохожа на подростка. Да и теперь – даже вот так лежащая, она чем-то напоминала произведение искусства, будто выполненная в мраморе Исабель де Сегура или Иллария дель Карретто, прекрасная возлюбленная одного итальянского синьора. Гермиона Грейнджер была жива, однако спала так глубоко и тихо, что даже проследить ее дыхание было непросто, но вот оно – если приглядеться, легко вздымает грудь. Совсем девчонка. Несколько порезов в районе плеча и грудной клетки, густо покрытых оранжевой заживляющей мазью, неприятно портили впечатление, но в остальном гладкая бледная кожа даже теперь притягивала взгляд. Он поборол в себе иррациональное желание прикоснуться к ней.

Юная, глупая. Слишком честная, со своими четкими идеями о «добре» и «справедливости». Гриффиндорка до мозга костей. Совершенно неопытная, но… Но все поправимо. Он вылечит ее, вы́ходит, потом заставит создать свой первый крестраж. На веки вечные. Кто мог подумать, что она – та, от которой он совсем недавно желал избавиться – будет вызывать это ужасное, деструктивное чувство сродни наркотическому опьянению. Она раздражала его, Мерлин, как же сильно она выводила его из себя с той самой секунды, как он вдруг понял, что она нужна ему рядом постоянно. Когда зудящая в подсознании мысль о ней начала отвлекать его от важного, от великой цели. Нужна. Зачем, Мерлин?! Как Нагайна, но только сложнее во сто крат – настолько же, насколько человек сложнее любого животного. И приятнее, конечно же, приятнее. И сколько еще подобных приятных открытий ждет его с ней впереди…

Он определенно желал чувствовать ее снова и снова, это желание стало неизбежностью, досадной и закономерной. Ощущать. Не теперь, разумеется, но в тот момент, когда она снова вывела его из себя, там, в гостиной. Он уже и не вспомнил бы, чем именно; одним своим существованием она выводила его, и он просто не удержался. Удивительно, он, тот, кто ценил холодный рассудок превыше всего, не удержался! Захотел проверить в ту же секунду, не смог себе отказать, и результат превзошел все мыслимые и немыслимые ожидания. Юная девчонка, совсем еще юная. Девятнадцать лет! Еще и грязнокровка вдобавок. Но имело ли это значение на самом деле?

Он очень хотел бы знать, каково это. Но древние тексты и его собственная прозорливость не могли лгать. Это и вправду могло стать проблемой, повлиять на запертую в ней часть его души.

Темный Лорд задумчиво провел кончиками пальцев по ее открытому плечу, спускаясь к сгибу локтя, предплечью. Едва касаясь – по округлой груди, прикрытой тонкой тканью.

Отдернул руку. Она не проснулась. Даже дыхание не изменилось.

Тем не менее, преисполнившись вдруг странного, легкого спокойствия, маг поймал себя на приятной мысли: с девочкой все будет в порядке. Он обязательно об этом позаботится. И только неясное, необъяснимое предчувствие не давало ему насладиться покоем в полной мере. Лорд Волдеморт откуда-то точно знал, что скоро все изменится.

Комментарий к Глава 29. Непростые решения

Так, кажется, мы подходим к последнему большооому сюжетному витку:)

З.ы.: Если вы думаете, что догадываетесь, что будет дальше, то, предполагаю, что вас все же ждет сюрприз)

Великолепный визуал от Franke winni: https://ibb.co/jRZ6XtQ

========== Глава 30. Рассвет ==========

Лондон начала декабря был неприветлив к пешеходам. Магловский же Лондон, по мнению наследника благородного, но опального семейства, был круглый год абсолютно, бесповоротно неприветлив к волшебникам. Несмотря на обилие огней, двоившихся в мокрой мостовой, на светящиеся витрины магазинов, которые уже вовсю готовились к Рождеству, на шум машин, кэбов и двухэтажных красных автобусов, что мчались по артериям города; несмотря даже на давно забытое, а тут вдруг нежданно-негаданно объявившееся детское чувство предрождественского ожидания чуда, Малфой все равно убеждал себя в том, что ему в этой части города не место, как бы он ни относился к простецам – настолько не место, что он готов оставить всю эту затею и дурацкого Поттера в любую секунду и вернуться в «Нору», и пусть этот самонадеянный недоделанный «герой» сам добывает ингредиенты для оборотного, как хочет. Драко в сотый раз чертыхнулся, споткнувшись о какой-то бордюр (дурацкая мантия-невидимка едва не слетела с его головы!) и в сотый же раз проклял (фигурально выражаясь, хотя Малфой был бы счастлив сделать это по-настоящему) Мальчика-Который-Нашелся: он, по его мнению, шел слишком быстро. Или слишком медленно. Словом, как бы он ни шел, все было не так.

Иногда Драко ловил себя на горькой мысли, что он в последнее время просто разучился получать удовольствие от жизни; потом в голову пришло нечто еще более неприятное: а что если этого-то он и вовсе никогда не умел? Развивать мысль дальше не хотелось, а то могло статься так, что все восемнадцать лет его жизни впору было бы отправить под хвост соплохвосту.

Поттер предложил как всегда «чудесную» идею: добраться до Косого Переулка через магловскую часть города: там якобы безопаснее, с чем Драко готов был спорить с пеной у рта – под мантией-невидимкой, да еще и с той образиной, в которую искусственно трансфигуровали черты его аристократического лица, можно было беспрепятственно передвигаться по Косому, а то и Лютному – там так вообще приняли бы за своего.

Возле таблички с надписью «Чаринг-Кросс-роуд» Поттер толкнул Драко в плечо:

– Надвинь капюшон поглубже, когда зайдем, Малфой. Несмотря на все наши старания, ты абсолютно узнаваем.

– Не думаю, что нуждаюсь в твоих советах, Поттер, – огрызнулся тот, украдкой оглянулся, и, убедившись, что вокруг никого не видно, вынырнул из-под невидимого укрытия.

Надвинув капюшон так, что у него едва оставался обзор, Малфой зашел в «Дырявый котел». Неопределенно буркнув что-то нечленораздельное в качестве приветствия и кивнув в сторону барной стойки, туда, где, предположительно, должен был находиться бармен, он с тоской кинул взгляд на столик у окна, который когда-то был выделен Томом специально для него, Драко Малфоя, и его друзей. Теперь там сидел какой-то маргинального вида колдун. Отвратительно!

Поттер, кажется, не отставал ни на шаг, практически дышал ему в затылок под своей мантией. Зачем он потащился с ним, Малфой искренне не понимал; никакая «подстраховка» не была ему нужна. Спустя некоторое время Драко остановился перед широкой витриной «Аптеки Малпеппера» – еще накануне они решили, что недостающие ингредиенты лучше всего было бы поискать именно там: это было самым логичным, самым первым местом, пришедшим в голову – и, кроме того, она, в отличие от менее удачливых конкурентов, неизменно оставалась открытой. Денег было впритык, так что оставалось только надеяться, что Малпеппер не заломит втридорога.

Драко вздрогнул от звука колокольчика и сделал вид, что зацепился рукавом за дверную ручку, чтобы невидимый Поттер тоже успел проскользнуть внутрь. В аптеке уже был посетитель, и старик за прилавком всецело был занят своим клиентом: то был чем-то ужасно встревоженный волшебник среднего роста, который с определенной периодичностью надсадно кашлял и крепко прижимал руку ко рту. Он, надо заметить, и выглядел больным: бледный, с синюшными кругами под глазами; одет он был в серую неприметную уличную мантию, из кармана которой торчали теплые наушники, а на его плечах блестели мелкие капли от растаявшего снега. Драко в ожидании своей очереди старался слиться с окружающими предметами и делал вид, что ужасно заинтересован стоявшими на полу большими круглыми банками, полными разноцветных глаз жуков. Но присутствующие как будто и вовсе не думали торопиться, продолжая тихий разговор и не обращая внимания на нового посетителя.

– … использовали «Вулнера Санентур», только теперь нужно зелье, чтобы остановить кровотечение, – хрипло произнес колдун в серой мантии. – Не знаю, что еще можно сделать, честное слово. Все запасы бадьяна израсходованы, да и не помогает он, что и говорить…

– При всем уважении, целитель Сметвик, бадьян поставляется в госпиталь ежемесячно, у нас многолетний долгосрочный контракт, никогда никто не жаловался!

– Позвольте, мистер Малпеппер, вы, кажется, не расслышали, что я вам сказал…

Драко едва не ойкнул от неожиданности, снова получив тычок в бок из ниоткуда. Поттер, едва слышно извинившись, шепотом произнес:

– Это Гиппократ Сметвик, целитель из Святого Мунго! Он лечил мистера Уизли, когда на того напала Нагайна.

Кашлянув, Драко качнул головой. Еще не хватало, чтобы шрамоголовый привлек к нему внимание своей болтовней! Но опасения, очевидно, были излишни, поскольку присутствующие казались всецело занятыми разговором, который, кстати, тоже велся на достаточно пониженных тонах. Видимо, то, о чем они говорили, не было предназначено для посторонних ушей. Малфой прислушался.

– Неужели прописанного в договоре количества недостаточно? Я готов пересмотреть…

– Это не для госпиталя, повторяю. Это… для Того-Ког… Я не могу сказать, для кого это. Считайте, что для личных целей.

Гарри снова ощутимо ткнул Малфоя в плечо. Тот едва удержался от того, чтобы зашипеть на него.

– Испробовали все. И, видит Мерлин, если я не справлюсь… Если я не сумею вылечить…, – негромкий хриплый голос перешел в едва различимый лепет. – На кону несколько жизней, Малпеппер. Тот… Тот человек, кому… В общем, в пострадавшего (а точнее – в пострадавшую) попали темномагическим проклятием неясной этиологии. Результатом стало практически стопроцентное лишение жизненных сил. Тот, кто… кхм… В общем, его все же смогли купировать.

– О, никогда не сомневался в вашем мастерстве, – восхитился старичок, но Сметвик отмахнулся и снова зашелся в кашле, а потом, справившись с приступом, удрученно покачал головой. В лице его читалось отчаяние.

– Это здорово помешало заживлению обычных механических повреждений. То, что лечится неделей постельного режима и парочкой грамотно сваренных зелий, чуть не отправило ее на тот свет.

– Хм… Вы говорите, жизненная энергия… – старичок задумался, почесывая жиденькую бороденку. – Может, попробуете вот этот эликсир?

Он взмахнул палочкой, и в морщинистые руки скакнула небольшая колба, которую аптекарь не преминул показать целителю.

– Этот?

– Вреда от него точно не будет.

– Хм. Что ж… Спасибо, господин Малпеппер, – маг снова кашлянул. – Еще зелье сна без снов. Дайте десять унций. Ну и, как в прошлый раз, крововосполняющее, еще экстракта бадьяна и противоожоговую мазь на всякий случай. Та, что оранжевая, да, – он отсыпал несколько галлеонов. – А, и для меня, пожалуйста, бодроперцовой настойки.

Наконец, сделка, кажется, была завершена. Драко все косился в сторону витрины, прислушиваясь и, одновременно, морально настраиваясь и готовясь отвечать на возможные неудобные вопросы.

– Благодарю, мистер Сметвик, сэр. Выздоравливайте! И вашей пациентке выздоровления, – улыбался старик-аптекарь, довольный оттого, что продал так много.

– Вашими бы устами… Я надеюсь на это. Доброго вечера, сэр, – кивнул волшебник, проходя мимо Драко, и снова закашлялся.

Малфой подошел к прилавку, прочищая горло, а спустя четверть часа, не узнанный, вышел из аптеки с бумажным пакетом, в котором лежала шкурка Бумсланга и сушеные Златоглазки. Случайный разговор этого Сметвика с продавцом не шел у него из головы до глубокой ночи. Отчего-то Драко был уверен, что понял, о ком именно шла речь.

***

Тьма цвета воронова крыла мягко укрывала все вокруг, укачивая в упругих, бесконечных волнах утлую лодку убаюканного сознания. Было хорошо, правда, хорошо, настолько, что даже во власти глубокого сна ощущалось это незыблемое спокойствие, о котором она так мечтала долгие месяцы. Теперь она была предоставлена сама себе – и пусть в пустоте не было ни одной осмысленной грезы, ничего, что можно было бы обдумать, объять живой мыслью, она все равно чувствовала себя практически счастливой. У нее не было никаких воспоминаний. Не было ни одной мечты. У нее не было прошлого, настоящего и будущего, и, одновременно, было все, была бесконечность. Несколько раз ее выдергивали из этого созерцательного состояния (она понятия не имела, кто и зачем) и это ей не нравилось – было отчего-то ужасно больно, и источник этой боли был ей неизвестен. Ее чем-то поили, аккуратные руки убирали волосы со лба, потом в права снова вступала бесконечная ночь.

Сны стали возвращаться неожиданно – понемногу, начинаясь с одиноких и очень знакомых, но пока не осознанных образов, продолжаясь, разрастаясь и, в конце концов, обрушившись знакомой ледяной лавиной эмоций, чувств и видений. Реальность вернулась с осознанием, и тогда и только тогда Гермиона поняла, что ничего еще не кончено, а она сама еще существует. Почему так сложно проснуться?! Веки были тяжелыми, не получалось открыть глаза, сознание затягивало в знакомую пучину разрозненных мыслеобразов, будоражащих сильнее обычного, но потом почему-то возвращался покой, и так по кругу, бессчетное множество раз.

«Вводи еще животворящий. Половину унции, все, что осталось. И без снов, как всегда».

«Но, позвольте, милорд, она бы очнулась быстрее, если бы…»

«Смеешь спорить со мной?! Мне нужно, чтобы девчонка полностью исцелилась, вне зависимости от того, сколько времени это займет!»

Какие-то люди приходили и уходили. Кто-то бесконечно важный периодически подолгу был рядом, и его очень хотелось взять за руку, но мысль эта ускользала, как и все остальные. А она, хрупкая, лежала на кровати – и Гермиона всегда смотрела на нее пристально, долго, не отводя взгляда. Снова темнота. Чарующая, бархатная темнота. Сама магия просыпалась в это время, а тот, кто ею владел, не мог не чувствовать этого прекрасного спокойствия. Он одним импульсом своего желания создавал неяркие огни, собирающиеся под тяжелым пологом, и в их голубоватом свете ее кожа казалась жемчужной, а волосы – черными как смоль. Она пыталась повернуться на бок, на живот, но ей не позволяли, Гермиона знала, как опасался кто-то, что от ее движения снова откроются едва зажившие раны. Глубокая, мягкая темнота, наполненная шепотом и чьим-то убаюкивающим шипением. Ночь сменялась днем – она так и оставалась на кровати, на шелковых простынях цвета французской ванили, и Гермиона смотрела на нее, смотрела, смотрела и никогда не прикасалась. Почти никогда. Неожиданно прекрасная, такая же прекрасная как какая-нибудь драгоценная диадема или бесценный медальон. Только лучше, лучше, желаннее… Темнота поглощала все, в конце концов.

Все прекратилось резко, в один момент, как будто Гермиона, как каким-нибудь давним счастливым летом, смотрела с родителями интересный фильм, и вдруг выключили электричество, заставив рывком вернуться из чужой чудесной истории в реальность. А реальность оказалась поистине оглушительной: в первую секунду она оглушила тишиной, а во вторую – белым дневным светом, что лился из огромных окон, освещая незнакомое помещение. Потом пришли и остальные ощущения, а за ними – воспоминания: так остро и отчетливо, что кожа моментально покрылась мурашками. Она же… Это было так… Гермиона вспомнила вдруг, что именно предшествовало ее долгому беспамятству. Мысль прошлась жаром по телу, отдавшись тревогой в груди. Это моментально утомило ее, она совершенно не была готова сейчас анализировать. Прежде всего нужно было понять, что именно с ней произошло и насколько это серьезно.

Опустила взгляд и похолодела, под покрывалом почти не обнаружив на себе одежды – вообще никакой, Мерлин, одежды, какого-то черта, кроме части нижнего белья! – и смущение затопило румянцем бледные щеки. Однако, внимание от этой неловкости отвлекли три уродливых длинных шрама в районе правого плеча и груди, уже почти заживших, но, тем не менее, очень даже заметных. Грейнджер передернуло. Отстраненно, не концентрируясь, она припомнила, как и при каких обстоятельствах они были получены. Интересно, сколько времени прошло? И не менее интересно, чем именно ее ранили?..

Страшно, невыносимо хотелось пить. Прикроватная тумбочка была девственно чиста, в поле зрения не было никакой воды, а главное, не было заметно даже двери в ванную комнату. Впервые за все время своего пребывания в этих стенах Гермиона решилась позвать эльфа, но с досадой поняла, что не знает ни одного из них по имени. Самонадеянно попыталась встать, но и это оказалось сложнее, чем она думала: конечности совершенно не слушались, и, зарычав от бессилия, она откинулась обратно на подушки. Из нее как будто выкачали все силы разом, рука безвольно свесилась с кровати.

Несколько нескончаемых секунд Гермиона лежала, не меняя положения, в отчаянии глядя на расшитый серебром полог, как вдруг неожиданно почувствовала что-то под пальцами, а затем ощутила прилив знакомой легкой эйфории. Она скосила глаза и не смогла сдержать улыбки: это неизвестно откуда явившаяся Нагайна ткнулась в ладонь приплюснутой мордой, защекотала пальцы языком. Затем поднялась и заползла на постель – аккуратно, избегая задеть лежащую на ней девушку. Гермиона обхватила гибкое чешуйчатое тело руками, и из глаз почему-то потекли слезы. «Милая, милая моя Нагайна», – шептала она, лаская рептилию, и было все равно, что та не понимает человеческой речи. Гермиона всхлипывала и никак не могла успокоиться; даже сама себе она не смогла бы объяснить этих эмоций. Ей казалось, что она не видела змею слишком давно и теперь испытывает то ли счастье, то ли облегчение, то ли страх; это были слезы человека, который вдруг осознал, сколькое он мог потерять, но каким-то чудом вдруг получил еще один бесценный шанс.

– Как бы мне позвать кого-нибудь, не знаешь? – шепотом спросила она спустя довольно продолжительное время, утерев мокрые щеки тыльной стороной ладони, но Нагайна только в упор глядела на нее умными желтыми глазами, а потом вдруг – действительно резво для существа таких размеров – кинулась на пол и к двери, оставив растерянную волшебницу в одиночестве.

Выдохнув, она огляделась. Ничего знакомого вокруг. Часы на каминной полке показывали без четверти десять утра. (Наконец-то часы, на которые просто можно посмотреть без риска для жизни и здоровья! Великое изобретение человечества!). Чья это комната? Она была просторнее, светлее и значительно шикарнее той, где все эти месяцы жила Гермиона. Снова это барокко с вензелями под потолком…

Ее сомнения были развеяны довольно быстро. Приглядевшись, она заметила несколько небольших запыленных колдографий в рамках, стоящих там же, на каминной полке, утопленных ближе к стене. На старых снимках была запечатлена семья Малфоев в полном составе: они стояли там, холеные, лощеные, высокомерные; на некоторых были только Люциус и Нарцисса. Это показалось Гермионе весомым аргументом, чтобы предположить: то место, где ей посчастливилось очнуться – это хозяйская спальня, наверняка она принадлежала именно чете Малфоев. На секунду она ощутила слабый укол любопытства, стало интересно, чем кому-то не угодила ее комната, но долго думать об этом не стала – более насущные вопросы волновали юную волшебницу.

Гермиона Грейнджер выждала немного в надежде, что Нагайна все же вернется – с помощью или без нее, но спустя какое-то время поняла, что жажда становится нестерпимой. Она с трудом сползла с кровати на пол, стараясь справиться с нарастающим головокружением. Не хватало еще сверзиться с какой-нибудь лестницы! Вот глупая будет смерть… Еще какое-то время она просидела на полу, собираясь с силами, а затем все же попыталась подняться. Удалось не сразу – голова кружилась нещадно – но все же удалось. Бегло оглядев помещение, Гермиона не обнаружила ничего похожего на одежду. Надежно обернувшись в легкое покрывало на манер тоги и крепко придерживая его края на груди, она, нетвердо, но решительно ступая по холодному полу босыми ногами, выскользнула за дверь.

Гермиона не знала, сколько времени вот так, подобно привидению, блуждала по дому, казавшемуся пустым и заброшенным. По внутренним ощущениям прошла целая вечность, а по факту ей едва удалось дойти до противоположного конца коридора: ступала она с опаской, медленно, держась за стену. Портреты, уже проснувшиеся, недовольно бурчали, но Гермиона не обращала ни малейшего внимания: она неумолимо двигалась к эфемерной цели, ей нужно было найти хоть кого-нибудь, кто смог бы помочь. Она даже улыбнулась комизму ситуации: в целом было изумительно наплевать, кто встретится на ее пути – будь то домашний эльф, Пожиратель Смерти или сам Темный Лорд (при мысли о последнем, однако, засосало под ложечкой). Шаги ее были бесшумны; все, что она слышала, – это свое сбитое дыхание: «прогулка» медленно, но верно отбирала с трудом накопленные силы. И – о чудо – в конце коридора ее, к счастью, ждало вознаграждение за столь трудный путь, хотя вернувшись вскоре в спальню, Гермиона больше не думала об этом, как о «вознаграждении». Напротив, она списала свое безрассудство, глупость и недальновидность на последствия долгого беспамятства (в самом деле, в нормальном состоянии она бы ни за что не стала принимать таких поспешных решений; что говорить, она и из комнаты вряд ли бы вышла).

За одной из дверей она услышала до боли знакомый голос, который, даже будучи столь тихим, резанул слух. Пульс немедленно участился.

«…как в пятьдесят шестом, и ты должен помнить об этих событиях, Антонин».

Гермиона вовсе не была уверена, что хочет видеть его. Вестибулярный аппарат снова напомнил о себе, и пришлось схватиться за стену, чтобы не рухнуть на пол под дверью, за которой…

«Тебе стоило бы лучше следить за своими людьми, это позволило бы избежать массы промахов, допущенных тобой в последнее время».

Спокойный, опасный, убедительный. Лучше вернуться в спальню, ведь, возможно, Нагайна уже привела какого-нибудь эльфа…

Но ей нужно увидеть его. Перед этой необходимостью меркли жажда и слабость, меркли страх и здравый смысл.

«Да, милорд, я все понимаю».

Тихая, едва разборчивая речь, в которой так ясно угадывался знакомый жуткий тембр; и его обладатель, пусть и являлся источником всех ее бед, по иронии судьбы, был тем единственным, кто мог ей помочь. Тем единственным, кого Гермиона на самом деле хотела видеть в эту секунду. Тем, кто мог бы ответить на все ее вопросы.

«Я надеюсь на это, мой друг…»

Как будто неведомая магия вела ее; не думая больше ни о чем – даже о том, что именно она найдет за этой дверью, усилием воли справившись с собственной координацией, тронула золоченую ручку и, выдохнув, шагнула в открывшийся проход…

Как она вообще могла позабыть, где находится?!

На Гермиону уставилось как минимум полтора десятка пар глаз – изумленных, шокированных, пребывающих в полнейшем неверии. Воцарилась бесконечная, вязкая тишина, и в тишине этой повис немой вопрос, самый логичный на свете вопрос, откровенного ответа на который ждали все, кто хоть раз слышал о Гермионе Грейнджер в плену Темного Лорда. Многие из присутствующих видели ее впервые – ту самую «таинственную грязнокровку», о ценности которой все были давным-давно осведомлены. А она и сама приросла к месту, но видела перед собой только один-единственный взгляд, в котором, должно быть, читалась целая гамма эмоций – гнев, изумление, раздражение и даже радость… Но Гермиона этого не осознавала, чувствуя только, как к усилившейся дурноте присовокупляется растущая паника и неловкость. Она могла представить, как выглядела в ту секунду. Нет. Вранье. Она боялась себе это представлять, только покрепче перехватила руками края своего нехитрого одеяния, открывающего обзору каждого из присутствующих новоприобретенные шрамы.

– Милорд…, – шепотом произнес кто-то, будто ножом разрезая густую тишину.

И он пришел в себя.

– Какого… драккла ты тут делаешь, Грейнджер? – выдохнул Темный Лорд; на бледном змеином лице сверкнула ярость.

– Я хотела…, – начала было Гермиона, но он, в излюбленной манере, безапелляционно перебил ее.

– Марш в постель.

–… пить, – шепотом, едва слышно. Какой кошмар! – Я хотела пить. Искала хоть кого-нибудь.

– Я не буду повторять дважды, – голос его звучал поистине угрожающе. – Немедленно вернись в спальню или я верну тебя сам.

Гермиона не знала, что на нее нашло. Она стояла как вкопанная, завороженно глядя в глаза лорда Волдеморта; Пожиратели Смерти все как один выглядели до крайности потрясенными, никто не двигался с места – они как будто боялись пошевелиться и отвлечь на себя внимание, грозящее смертельной опасностью, и только один немолодой маг что-то прошептал на ухо своему изумленному соседу. О, им определенно будет что обсудить. Подспудно Гермиона даже ощутила что-то наподобие злорадства, но в полной мере испытать его ей было не дано: слишком уж плохо она себя чувствовала, слишком уж раздраженным выглядел Лорд. Слишком странно она, должно быть, выглядела – бледная, растрепанная, босая, в одном покрывале, что сползло с плеча, и теперь было стиснуто побелевшими пальцами на ее груди… И слишком невозможно было очнуться, хотя сделать это было просто необходимо. И тут в голове прозвучало – мягко, вкрадчиво, практически ласково, и, Мерлин, только это и отрезвило ее, наконец, только это заставило прийти в себя: «Если ты сейчас же отсюда не выйдешь, Гермиона, то схлопочешь непростительное».