Текст книги "Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)"

Автор книги: Daniel Morris

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

От очередного воспоминания о собственном побеге и возвращении и о том, в каком странном оцепенении Гермиона провела первые несколько дней после него, руки снова покрылись мурашками. Всему причиной, единственной на свете причиной, разумеется, был он. Она теперь – не чета себе прежней – редко называла его по имени (по какому бы то ни было имени) даже в мыслях. Только неопределенное «он», и еще (редко) это местоимение, означавшее для нее теперь целый мир, сменялось на титул. «Лорд». Иногда – дурацкое «Тот-Кого-Нельзя-Называть». Но никогда – по имени. Страх перед именем… Нет. Дело было вовсе не в страхе. А в том, что в этом имени больше не было смысла. Всегда и так было ясно, о ком речь.

Каждый вечер. Он был ее мороком, постоянным, дурманящим и сводящим с ума, и Гермиона понятия не имела, известно ли ему об этом. Лорд проводил с ней, теряющейся в собственных ощущениях и догадках о причинах этого состояния и его странной к ней привязанности, практически каждый свой вечер. Когда мог, очевидно. Как будто за те несколько дней, что Гермионы не было в мэноре, он успел что-то для себя осознать.

Темный Лорд был близко. Он постоянно был рядом, даже не присутствуя рядом; он как будто прочно обосновался в ее голове, не будучи в мыслях; он словно поселился под кожей, в самой… душе. И сердце заходилось, и не доставало воздуха. Верно ли было то, что он сказал когда-то Беллатрисе, а она, Гермиона Грейнджер, подслушала в собственном ночном кошмаре? Верно ли, что осколок его души способен такое пагубное влияние оказывать на нее саму?

Лорд просто… вынуждал ее быть рядом. Или был рядом сам, как будто хотел насытиться ею. Смысл этого слова – «вынуждал» – постепенно ускользал от Грейнджер, и это вселяло в нее тихий, безмолвный ужас, потому что временами она ловила себя на том, что сама непроизвольно ищет его компании. Маясь в течение дня от тягучего, будто магловская жвачка, времени, она как ненормальная ждала вечера, ждала и боялась. Это иррациональное ожидание, а потом – его появление, всегда парадоксально неожиданное – и вот ее сердце заходится в волнующем беге. Его присутствие всегда означало для Гермионы переживание самых противоречивых эмоций, что только существовали в ее душе.

По какой причине Темный Лорд предпочитал проводить вечера в компании Гермионы? Она не спрашивала, а он сам не объяснял. Он ничего с ней не делал, он пока больше ничему ее не учил, вопреки собственным обещаниям; он даже не продолжал занятий окклюменцией, а когда Гермиона, осмелившись, решилась спросить об этом, отвечал ей, что время еще не пришло. Он почти никогда не прикасался к ней, и Гермиона была безмерно благодарна ему за это, иначе, ей казалось, она сошла бы с ума. Воспоминание о его прикосновении приносили едва ли не физические страдания – чувство вины перед всем миром за собственные ощущения было столь сильным, что хотелось кричать. Иногда Лорд говорил с ней, его интересовало ее мнение по каким-то научным или политическим вопросам, и она с удовольствием отвечала ему, счастливая от возможности отвлечься от внутреннего, терзающего ее разлада, бесстрашно вступая в полемику, и иногда он даже соглашался с ней. Но чаще – молчал. Смотрел в огонь, в окно, иногда – читал. Но всегда был рядом. И это было… хорошо. Кошмарно. Мучительно-хорошо. И больно. Как будто она постоянно пребывала в одном из своих странных снов, но они больше не были снами. Звучало это ужасно: так же ужасно, как и было на самом деле.

В метаниях и переживаниях совершенно не находилось места для такой необходимой Гермионе холодной рефлексии. Она постоянно заставляла себя вспоминать о прошлом, думать, искать выход, представлять друзей, осмысливать свое нынешнее положение и переосмысливать его, то и дело скатываясь в оцепенелое созерцание его присутствия в своей душе. День проходил за днем, Гермиона Грейнджер каждое утро обещала себе, что уж сегодня-то она точно что-то обнаружит, попробует найти…. ну, может, брешь в антитрансгрессионном поле или, на худой конец, свою волшебную палочку – хоть одну из двух. Но каждый раз все оканчивалось одинаково. Появлялся он, стирая все ее выстроенные за день гипотезы и ломая наполеоновские планы.

Тот раз Гермиона запомнила, должно быть, навсегда: тот раз, когда она каким-то образом обнаружила себя у ног сидящего в кресле Лорда. «Есть способ вернуть тебе нормальный сон», сказал он. И она, черт возьми, узнала, что это за способ! Вновь вспомнив об этом, нахмурилась и остановилась прямо посреди подернутого снегом газона. Она уснула тогда, как он и говорил, без сновидений. Проспала двенадцать часов кряду, просто потому, что… Нет, это было ужасно. Просто потому, что Темный Лорд был рядом с ней всю ночь, но об этом она догадалась уже после, и все благодаря Нагайне. Гермиона понятия не имела, что именно произошло тем вечером, но прекрасно помнила это сладостное ощущение, когда чьи-то пальцы перебирали ее волосы, а веки ее тяжелели, превращая пламя камина в красноватое яркое марево, что тускнело с каждой секундой, пока не потухло за пределами ее сознания…

Проснулась она в собственной постели в середине следующего дня. И, конечно, снова провела несколько часов за самобичеванием. Уснуть рядом с Лордом все еще означало примерно то же, что задремать в присутствии особо опасного хищника, дракона, например.

Больше, чем Лорда, Гермиона ждала теперь разве что Нагайну. Та вела себя удивительно – как нежный домашний зверек. Змея ласкалась, обвиваясь вокруг ног, а иногда даже заползала в ее постель: к этому было чертовски трудно привыкнуть (Гермиона всю сознательную жизнь опасалась рептилий), но вскоре она открыла для себя все прелести такого поистине любовного отношения. Не верилось, что именно эта четырехметровая красавица повинна в многочисленных нападениях и убийствах.

Иногда Гермионе было искренне жаль, что она, в отличие от Гарри, по какой-то неведомой причине осталась обделена даром змееуста. Она бы многое отдала за то, чтобы поговорить с Нагайной. Научиться у нее спокойствию и, возможно, верности. Может быть, именно эти качества исправили бы разлад в душе… Хотя нет, кого она обманывает. Ее душа теперь вынуждена терпеть весьма своеобразное соседство…

Нагайны не было. Как и Темного Лорда.

И спокойствия не было тоже. Их не было, и это сводило с ума.

Воспоминания об этих вечерах, проведенных с Темным Лордом и Нагайной наедине, вызывали в Гермионе едва ли не панику, поэтому она, содрогнувшись (от зябкого ветра, конечно же) предпочла вернуться в настоящее. Она не видела его довольно давно, он (какая честь, Мерлин!) на этот раз предупредил ее о неотложных делах и о том, что покинет поместье на неопределенный срок. Прекрасный повод для Гермионы Грейнджер вспомнить о том, кто она; подумать, что же делать дальше. И только теперь, казалось бы, можно было бы сделать это. Но она несколько дней кряду будто восстанавливалась после тяжелой болезни, просто наслаждаясь воцарившимся ощущением свободы, которое медленно, но верно перерастало… в тоску.

Гермионе нравилось закрывать глаза и мысленно переноситься в другие миры, туда, где она свободна, вольна идти, куда вздумается, и не замирает каждый раз, когда рядом оказывается тот, кого боится буквально каждый осведомленный о его существовании. Гуляя по прекрасному некогда саду в одиночестве, она, забывшись, воображала себя героиней произведения Джейн Остин. Нет, скорее, Бронте. Только не Шарлотты, а Эмили. Элементы готического романа подходили к ее дурацкой во всех отношениях ситуации гораздо больше. Гермиона Грейнджер вовсе не была милой, очаровательной Элизабет Беннет, ни даже самоотверженной Джейн Эйр. Да и на Кэтрин Эрншо она мало походила, хотя всем сердцем обожала этих героинь. Раньше она даже представляла себя на месте одной из сестер Беннет, которой повезло найти счастье с веселым и немного застенчивым мистером Бингли, которого Гермиона представляла в точности так же, как… как Рона.

Сердце пропустило удар.

Рон. Как она могла забыть?..

В голове вдруг эхом отдалось брошенное Малфоем и повторенное Пирсом: «Схватили кого-то из Уизли…»

Кто-то из Уизли в мэноре. Возможно, до сих пор.

Морок спал как по мановению палочки, будто кто-то снял заклинание; шестеренки заработали со скоростью света, и Гермиона встала как вкопанная. Уизли. Кто-то из Уизли в подвалах мэнора. Что если это Рон?! Две недели, Мерлин, прошло как минимум две недели, а она вспомнила об этом только сейчас! Вспомнила о Роне только сейчас! Как это вообще могло с ней случиться, почему, что с ней происходит, если она забыла о самом главном?…

Гермиона бросилась к дому опрометью, не обращая внимания на колючий влажный ветер и на то, что полностью промочила ноги. Она не имела понятия, что будет делать, но было чертовски важно проверить темницы прямо сейчас. Если кто-то их охраняет, то… Она подумает об этом на месте. Не убьют же ее, в конце концов, правда? Грейнджер взбежала по ступеням, не глядя по сторонам и совершенно позабыв о присущей ей и такой необходимой в этом месте осторожности.

Гермиона потянулась к золоченым ручкам массивных дверей, когда услышала за своей спиной хлопок аппарации, да так и замерла, не успев почувствовать под пальцами прохлады металла.

– М-м-м, ну и кто у нас тут? Малышка-грязнокровка вылезла из своей норки?

Гермиона развернулась всем корпусом, моментально холодея и чувствуя, как колени становятся ватными. Это была Беллатриса. Ее издевательски-писклявая интонация заявила девушку непроизвольно скривиться, вызвав на лице Пожирательницы едкую ухмылку. Про себя Гермиона отметила, что Беллатриса выглядит неприятно: черная густая копна волос была собрана в неаккуратную, пусть и замысловатую прическу, красивая в сущности улыбка обнажала отвратительные зубы, а темные глаза метали молнии, и в них Грейнджер оцепенело заметила неприкрытую, чистейшую ненависть.

Что она там думала о том, что не боится его прихвостней? Она готова была взять сказанные себе же слова назад; вслух же волшебница не произнесла ничего. Она прекрасно понимала, что жизнь ее находится в относительной безопасности, но о том, что на самом деле творится в сознании опасной и непредсказуемой сумасшедшей, коей и являлась мадам Лестрейндж, она могла только догадываться. И содрогаться. Кроме того… его ведь не было рядом. Соответственно, защитить ее тоже было некому. Сколько пыточных она сможет выдержать без вреда для собственной психики?..

– Язык проглотила? – зло выплюнула Белла. – Ты где была? Тебе нельзя на улицу, дрянь. Хотя, как по мне, там тебе самое место. Или лучше внизу, в темницах.

Гермиона сглотнула, но снова промолчала. Хотелось усмехнуться, ведь мадам Лестрейндж попала в самую точку: именно в темницы она и планировала пробраться. Сказать было нечего, так что Гермиона просто ждала… чего-то. Продолжения. Какого-то разрешения ситуации. Ждала, когда Пожирательница выскажет все, что хочет, когда отпустит ее, когда приложит Круциатусом, наконец.

– Это теперь мой дом, – бросила та. – А ты, раз уж живешь здесь, будешь следовать моим правилам. И сидеть в своей комнате, чтобы я тебя здесь не видела.

– Я на ваш дом не претендую, – угрюмо буркнула Гермиона, на этот раз чуть было не рассмеявшись зло прямо Беллатрисе в лицо. Все и каждый следовали здесь правилам только одного человека, и это вовсе не мадам Лестрейндж. Белла крепче сжала палочку в пальцах.

– Комнатная собачка нашего господина все-таки умеет тявкать, – ощерилась она, а потом выдала неожиданное: – Что у тебя с ним? Зачем он держит тебя тут?

Гермиона мгновенно поняла, что причиной такой бурной реакции на ее скромную персону была вовсе не лютая ненависть на фоне статуса крови, а банальная неизвестность и… ревность. О нет, она не собиралась отвечать. Капля злорадства, что испытала Грейнджер в эту секунду, едва не отразилась на ее серьезном лице. Если бы несчастная Белла только знала, какие вовсе не физические, а муки совести Гермиона вынуждена была испытывать по вине ее господина, она моментально возненавидела бы ее стократ сильнее; ведь если судить по нескольким эпизодам в ее живейших снах, мадам Лестрейндж и Темного Лорда связывали гораздо более близкие отношения, чем принято было считать в приличном обществе. Гермиона тянула время, рассматривая стоящую напротив ведьму и стараясь придать лицу как можно более бесстрастное выражение. Беллатриса выглядела в эту минуту как ужасная, извращенная пародия на миссис Уизли, что отчитывала Рона или близнецов за какой-нибудь очередной незначительный проступок. Вдох. Выдох. Вдох. Рон. Кто-то из Уизли в мэноре.

– Отвечай, грязнокровка, – оказавшийся прямо у лица кончик порывисто вскинутой волшебной палочки заставил Гермиону вздрогнуть и вновь покрыться гусиной кожей. Что делать? Она не станет ей отвечать, потому что… она и сама не знала, почему. Чувствовала, что секрет Темного Лорда должен оставаться секретом. Хотя, ради чего? Все это вряд ли имело хоть какой-то смысл. – Ну?

– Только троньте, – тихо, но вполне бесстрашно произнесла Гермиона сквозь зубы, на самом деле обмирая от ужаса.

– Что ж, – прошипела Беллатриса, очевидно зверея на глазах, – раз так, думаю, пришло время оставить тебе какую-нибудь надпись на второй руке. Или предпочитаешь на лице? А господину я скажу, что ты меня спровоцировала. И это будет правдой. Одно твое существование уже меня провоцирует.

Гермиона на секунду прикрыла глаза, выдохнув, морально приготовившись и гипотетически просчитывая, какие пыточные ей предстоит испытать на себе прямо сейчас. Как вдруг… поняла, что спасена. Казалось, что изменилась сама атмосфера; так меняется воздух перед грозой. Страх исчез, и на место его пришло невероятное облегчение. Уже потом, сидя в одиночестве у холодного камина в гостиной, Гермиона пыталась понять, в какой момент ее жизнь и мироощущение дали такой резкий поворот, что она теперь ищет защиты в Том-Кого-Нельзя-Называть.

Темный Лорд появился у заснеженного крыльца, в мгновение ока оказываясь рядом с Беллой, которая тут же опустила палочку и взгляд. Волшебник был таким же, как и всегда, но Гермиона не могла отвести глаз от его страшного лица и высокой фигуры, следя за малейшим его движением. Привычный дурман все никак не возвращался в удивительно ясное сознание, и девушка настороженно отслеживала свое внутренне состояние.

– Я недостаточно ясно выразился насчет того, что девчонку трогать нельзя?

Ледяной тон. Никаких эмоций. Гермиона готова была держать пари, что Белла содрогнулась от этого голоса.

– Мой лорд…, – начала она тихо, но волшебник перебил ее.

– Иди к себе, – отрывисто бросил он Гермионе, и та, отмерев, резко дернула ручку двери, скрываясь во мраке, ни капли не желая знать, что станется с мадам Лестрейндж. Однако, вопреки прямому приказу, она направилась не к себе, а в излюбленную гостиную, в душе надеясь найти там Нагайну, по которой – с ума можно было сойти! – здорово соскучилась. Но змеи там не оказалось. Девушка залезла с ногами в мягкое кресло у неразожженого камина и взяла в руки первую попавшуюся книгу, раскрыв ее на случайной странице. Читать, конечно же, она не смогла, вся обратившись в ожидание. Прислушиваясь к каждому шороху из-за двери.

Теперь он здесь. Он вернулся.

***

– Ты доводила Беллу? – отстраненно поинтересовался Темный Лорд, спустя несколько часов появившийся в гостиной, где с самого утра царил синеватый сумрак. Стоило ему появиться, как в камине тут же заплясал веселый огонь. Гермиона вскочила с кресла, едва заслышав его поступь, поэтому теперь наблюдала за ним сбоку, от стены. Лорд выглядел несколько раздраженным и почему-то даже не удостаивал ее взглядом, чему девушка внутренне порадовалась: она совершенно не была готова в это мгновение к прямому взаимодействию, предпочитая, чтобы он и вовсе ее не замечал. Гермиона бросила на него еще один быстрый взгляд, стараясь оценить настроение, но затея не увенчалась успехом: по его лицу, как и всегда, ничего нельзя было понять.

– Это она меня доводила, – тихо съерничала она. Лорд криво улыбнулся, но в ту же секунду вновь посерьезнел.

Впервые за последние несколько дней Гермиона ощутила себя действительно спокойно. Она не смогла бы признать, что рада его видеть, но обострившиеся чувства подсказывали: теперь она, наконец, обрела необходимую ей целостность. Теперь все будет хорошо. И думать она пока еще способна… Мерлин. Она так и осталась стоять у стены, чувствуя уже знакомую оторопь, что всегда захватывала ее всю при появлении темного волшебника. Теперь хотелось говорить с ним. Точнее, слушать. Она готова была слушать его вечно.

От огня в комнате моментально стало жарко, но Лорда, сидящего близко к пламени, смена температуры, казалось, нисколько не беспокоила. Он вообще был сосредоточен на каких-то одному ему ведомых мыслях, не обращая ни малейшего внимания на то, что в комнате есть кто-то еще. Гермиона же постаралась как можно более бесшумно стянуть с себя свитер, оставшись теперь в одной футболке. Дурацкая, бредовая мысль посетила ее: что будет, если она толкнет его прямо в камин? Ничего хорошего для нее. Гермиона все время забывала о том, что он не обычный человек.

– Я больше не хочу слышать о том, что ты позволяешь себе неуважительно разговаривать с моими слугами, – холодно произнес Лорд спустя несколько минут безмолвного созерцания игры всполохов перед собой, – или остаток своих дней проведешь под Империусом.

Под Империусом… Гермиону будто окатило волной невесть откуда взявшегося возмущения. В конце концов, был ли хоть малейший смысл вступать в полемику с ним по такому плевому вопросу? Где ей тягаться с Пожирателями Смерти? Это же Беллатриса; очевидно было, что он станет защищать ее интересы, а не подружки его главного врага на протяжении стольких лет… Но чувство вселенской несправедливости уже охватило бывшую гриффиндорку с головой.

– Беллатриса вообще-то сама не отличается вежливостью и оставила мне этот отвратительный шрам. Я не обязана терпеть от нее…, – начала она тихо, не двигаясь с места, чувствуя, как глупо и по-детски это звучит, и на лице Лорда закономерно застыло выражение крайнего презрения, заставившее ее оборвать себя на полуслове.

– И была совершенно права. Неповиновение всегда должно быть наказано, а для этого все средства хороши.

– Почему я должна ей повиноваться, она же…

– Ты не грязнокровка, хочешь сказать? – Лорд впервые повернул голову, чтобы посмотреть Гермионе в лицо, и в его глазах отразилось алое пламя. Он красноречиво опустил взгляд на ее открытое предплечье с белыми следами от кинжала мадам Лестрейндж. Девушка ожесточенно поджала губы и поспешила скрестить руки на груди.

Секунда. Две. Десять.

– Ну?

– Грязнокровка, – прошептала Гермиона едва слышно.

– Вот и прекрасно. Рад, что мы это выяснили.

Он снова уставился в огонь. Нежданная обида захлестнула все ее существо. Она не ждала от него доброго отношения, никогда в жизни не ждала, что он станет уважать ее позицию и точку зрения, но… откуда тогда эта обида? Гермиона сжала зубы, разозлившись на саму себя за то, что так тосковала без него. Теперь хотелось одного: уйти в свою спальню и уснуть. Пусть даже без Нагайны. Темный Лорд будто прочитал ее мысли. Он медленно поднялся со своего места и подошел к ней (безумно хотелось отступить, сделать хоть шажок назад, отвоевать себе немного личного пространства, но это не представлялось возможным: за спиной была глухая стена). Гермиона на мгновение задержала дыхание, снова почувствовав себя зайчиком, попавшим в лапы к волку. Темный Лорд подошел близко, возвышаясь над ней безмолвной статуей, бесстрастно рассматривая побледневшее лицо. Если он прикоснется к ней, она, наверное, сознание потеряет. Вот будет картина…

– Можешь идти, – снисходительно произнес он, наконец, освобождая ей дорогу. – Отправлю к тебе Нагайну.

Гермиона вылетела из комнаты пулей. За недолгое время отсутствия Темного Лорда она, как оказалось, успела напрочь от него отвыкнуть.

========== Глава 21. Хогсмид ==========

Мелкая колючая морось мешала обзору и раздражала. Ветер нещадно гнул деревья и хлопал ставнями.

До чего премерзкая погода!

Куда лучше сейчас было бы оказаться где-нибудь в Тулузе или Авиньоне. Но нет. Надо же было с упертостью барана настаивать на том, чтобы остаться, и теперь едва ли не дрожать от пробирающего до костей холода. Мать в переданной ему Ноттом записке умоляла немедленно выдвигаться на континент, даже сделала на его имя документы и позаботилась о необходимом портале, но нет. Так непохоже на Драко. Да и вообще на любого представителя его фамилии – непохоже совершенно.

Он глубже надвинул на лоб капюшон, чтобы ни один случайный прохожий не заметил ненароком его приметной светлой шевелюры. Да и ветер то и дело норовил стянуть с него всю темно-изумрудную накидку целиком. Те одинокие маги, что встречались ему на хогсмитской улице, не смотрели в его сторону вовсе; им, как и Драко, совершенно не помогало водоотталкивающее заклинание, и они спешили поскорее вернуться в теплые и сухие жилища. Однако никакая предосторожность не казалась Драко излишней. В его нынешнем положении – особенно.

Он ускорил шаг и инстинктивно, коротким резким движением проверил палочку в кармане накидки. Мерлин, куда его несет? Зачем?! Широкая дорога сделала крутой поворот, и Малфой, подняв взгляд, увидел перед собой темную дверь необходимого ему заведения (надо отметить, что подходящих в Хогсмиде было катастрофически мало, а точнее, всего одно, иначе он обязательно выбрал бы какой-нибудь другой паб). Сверившись с золотыми часами на запястье, он шагнул внутрь.

В «Кабаньей голове» царил полумрак, абсолютное большинство столиков пустовало, а нелюдимый бармен угрюмо протирал стаканы, едва удостоив посетителя недобрым взглядом. Малфой последовал в глубину зала и, так и не сняв капюшона, уселся за дальним столом и ухмыльнулся про себя. Раньше по подобным притонам, в обстановке строжайшей секретности, вынуждены были скрываться исключительно последователи Темного Лорда, а теперь эта участь постигла и борцов света и добра. Ну не забавно ли? Ирония судьбы в чистом виде. Ведь что такое по сути «светлая сторона»? И те, и другие – и свет, и тьма – готовы судить и казнить за правду. Проблема в том, что для каждого она своя, эта правда. И ведущими в выборе стороны всегда остаются исключительно личные мотивы. Взять, к примеру, тетю Беллу. Ведь ее настоящим мотивом (в последние годы, по крайней мере; а раньше Драко и вовсе не был с ней знаком лично, знал лишь из рассказов матери) было всего лишь маниакальное желание выслужиться перед обожаемым господином (и что она только в нем нашла?!). Отца вело честолюбие и, должно быть, если копнуть глубже, выбор, сделанный его собственным отцом, дедом Драко. Мать – желание дать семье самое лучшее. А Драко? Что вело по жизни его? Раньше, наверное, страх ударить в грязь лицом, разочаровать отца. А теперь? Что именно привело его на встречу с этим таинственным бывшим министерским служащим, прежде метившим на должность самого министра, а теперь скрывающимся по секретным штаб-квартирам некоего Ордена и меняющим имена и внешность с такой же частотой, как иные меняют нижнее белье?..

О, это премерзкое слово – «скитания». Отвратительно слово, которое, как думал Драко Малфой, никогда не будет применимо к нему или кому-либо из его семьи. Оно подходило, скорее ей и ей подобным, гриффиндорским выскочкам, выродкам и прочему сброду, любителям приключений. Какая нелепая ошибка привела Малфоя на этот же самый путь, Драко и сам не мог бы теперь сказать. Но остановиться тоже не мог, Мерлин и Моргана! Не мог он, что-то в нем сломалось, это чертова Грейнджер что-то в нем сломала! Казалось бы, самое время лично связаться с родителями, которые, если Нотт не врал, успешно скрылись из страны. Ведь Тео оставил ему координаты связующего, доверенного лица (очевидно, очередной крысы, неизвестно, на чьей стороне играющей), но нет, снова нет, Драко зачем-то понадобилась встреча с этим… Бруствером. Точнее, не с ним конкретно, а с кем-то из Ордена, кто мог бы помочь. Кто способен был бы на это хотя бы теоретически. Этим человеком и оказался Кингсли Бруствер. Профессор Флитвик отзывался о нем с большим пиететом, весьма почтительно перечисляя Драко его заслуги перед Орденом Феникса и лично перед Дамблдором. Малфой поверил. Но все же не мог избавиться от скепсиса, который, кажется, уже стал его неотъемлемой частью, врос в его сознание как единственно возможный способ защититься от всего происходящего в последнее время.

Тео очень помог. Точнее, сначала оглушил чем-то неизвестным (откуда только набрался?!) и настолько серьезным, что Драко несколько дней провалялся в глубокой отключке в больничном крыле Хогвартса. Потом стало ясно, что это проклятие из арсенала особых темномагических вдруг оказалось для Малфоя неоценимой помощью, практически благословением. Ужасно повезло, что Темный Лорд был, по всей видимости, слишком занят своей возвратившейся пленницей, чтобы вспомнить о бессознательном единственном отпрыске предавшего его семейства Малфоев, а возможно и вовсе счел того мертвым. Или – Драко не знал наверняка – может быть, Нотт дал господину понять, что решил вопрос радикально. По крайней мере, Малфой на это искренне надеялся. Очнувшись в больничном крыле, Драко поначалу не поверил своим глазам. Он не ожидал такого возвращения в реальность и, первым делом ошалело оглядевшись, увидел перед собой Теодора. Тот сидел рядом, читая газету, и, казалось, был искренне рад тому, что бывший однокурсник пришел в чувство. Драко поначалу не мог поверить, что Нотт действительно оставался верным их многолетней дружбе и даже на свой страх и риск (а риск был воистину смертельным) смог выйти на контакт с Нарциссой. Тео был готов идти до конца, он ратовал за то, что Драко необходимо немедленно бежать из страны – вслед за родителями, и был готов способствовать улаживанию всех необходимых формальностей, инкогнито, разумеется. Ясно было одно: Драко теперь оставался в неоплатном долгу перед другом, однако… все доводы разума, приводимые Тео, разбивались о какой-то мантикорой выстроенную в сознании невидимую стену новых жизненных принципов. Разговор между ними был долгим, благо в распоряжении новоиспеченного Пожирателя Смерти была полная приватность, ограниченная куполом невидимости и неслышимости. Нотт, видимо, счел Малфоя окончательно тронувшимся умом, когда тот заявил, что планирует спасать грязнокровку, и Драко не мог его винить. Так подумал бы любой. Он, по правде говоря, временами думал так и сам. Тео, однако, и здесь оказался полезен. Пользуясь своим новым влиянием в качестве приближенного к Темному Лорду, Нотт приволок в больничное крыло профессора Флитвика, который действительно оказался тесно связан с преследуемым Орденом и был страшно удивлен тому, что рассказал ему Драко. Именно Флитвик устроил для Драко встречу с Кингсли Бруствером в «Кабаньей Голове», где и сидел теперь Малфой в ожидании бывшего мракоборца…

…явившегося с двадцатитрехминутным опозданием, когда Драко, которому ясно дали понять, что на встречу с мистером Бруствером не опаздывают, уже начал нервничать.

– Как жизнь, Аб, – гаркнул вновь прибывший в другой конец помещения. Старик за барной стойкой при взгляде на мистера Бруствера отчего-то хохотнул в длинную бороду: судя по всему, мракоборец в бегах был ему достаточно близко знаком и теперь, с измененной внешностью, выглядел совершенно нелепо. «Значит, бармен тоже в курсе орденских делишек», – с не к месту пришедшимся сарказмом подумал Драко, но вслух ничего не сказал, разглядывая подошедшего к столику человека.

Малфой знал, что бывший министерский служащий будет под оборотным, но стоящий перед ним волшебник являл собой поистине странное, несколько эклектичное зрелище. С виду добрый старичок невысокого роста, с седыми коротко стриженными волосами, козлиной бородкой и каким-то блестящим камешком в ухе, облаченный в длинную классическую мантию пурпурного цвета, застегнутую под горло, но колючий взгляд и широкие черные брови придавали ему сходство с какой-то хищной птицей, а еще с дальними родственниками тети Беллатрисы. Интересно, чья это внешность? Ясно было, что не его собственная. Он молча сел, не отрывая взгляда от лица Драко, испытывавшего от этого беспардонного пяляния ужасный дискомфорт. Юноша прочистил горло.

– Мистер Бруствер, – начал он, но продолжить ему не дали. Было очевидно, что человек перед ним предпочитает держать нить разговора исключительно в своих руках.

– Мистер Малфой, – ухмыльнулся в ответ старичок, и эта ухмылка неожиданно вызвала у Драко отвращение. – Удивлен, что именно вы искали встречи со мной, но Филиус дал понять, что это нечто экстраординарное и безотлагательное.

– Так и есть, – быстро проговорил обескураженный Малфой. Собеседник ему не нравился.

– Что же привело вас к Ордену Феникса?

– Это длинная история, но…

– О, не беспокойтесь, мы располагаем некоторым временем, – вновь перебил его старик, так же кривя губы. – Кроме того, тут нам не помешают, верно, Аб?

Тот, кого называли «Аб», кивнул, не отрываясь от бессмысленного протирания стаканов. Вновь прочистив горло, Драко, наконец, заставил себя заговорить, чувствуя, что на самом деле говорить с этим человеком вовсе не желает. Бруствер слушал не перебивая, однако, его реакции мгновенно отслеживались на излишне эмоциональном и подвижном лице: он то вскидывал брови, то хмурил их, то ухмылялся, то морщил нос в недовольстве. Когда Драко накануне продумывал, как и что будет говорить предполагаемому незнакомому собеседнику, история в его голове действительно складывалась в длинный пространный рассказ, но на деле он закончил все невероятно быстро, неожиданно для себя ограничившись сухими фактами: обнаружение пленницы в мэноре, побег-спасение, недолгое пребывание в заброшенном замке, Хогвартс и… и такой вот нелепый конец. Никаких подробностей, а главное, никаких упоминаний о крестражах. Драко и сам не знал, почему умолчал об этом. Это был очевиднейший ключ ко всему, это секретное ценнейшее знание могло бы стать ключевым на пути к победе той или другой стороны, но… проблема в том, что Драко не выбирал сторону. Он просто хотел спасти Грейнджер. Единственное, о чем он поведал не кривя душой и ни секунды не сомневаясь в правильности своего решения, – так это правду о родителях: о том, что мать скрыла Поттера от Темного Лорда в Запретном Лесу, и теперь всю их семью Пожиратели Смерти разыскивают как предателей, а он, Драко, рискует жизнью, встречаясь сейчас с экс-мракоборцем в Хогсмиде. Ему казалось жизненно важным обелить имя семьи в глазах этого Бруствера, ведь, как сказал Флитвик, именно он сейчас считался в Ордене главным, и, кто знает, возможно мог бы в случае крайней необходимости дать Малфоям защиту. В конечном итоге весь рассказ занял не больше пятнадцати минут, и затем в помещении воцарилась звенящая тишина.