Текст книги "Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)"

Автор книги: Daniel Morris

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Драко, разумеется, быстро смекнул, что проводить долгое время в «Норе» совершенно небезопасно: пару раз едва не попавшись Рональду, использовавшему камин в гостиной брошенного дома для перемещений, Малфой принял решение оставаться здесь только на ночь, поддерживая, тем не менее, в бывших однокашниках-гриффиндорцах, с которыми периодически встречался по делу, стойкую веру в то, что у него все прекрасно и он на время остановился «у друзей». Фамильная гордость даже пару раз намекала ему рассмотреть вариант ночевки на улице, но Драко благополучно отметал его: в такие заморозки никакие согревающие чары не помогут, тем более, он не умел долго держать их во сне.

Все было временным. Драко ждал. Оборотное Зелье должно было приготовиться к началу января.

Такую скитальческую жизнь, полную невзгод, но, впрочем, не лишенную некоторых удивительно приятных мелочей, Драко удавалось влачить довольно долго, достаточно долго для того, чтобы даже начать привыкать, пока однажды, буквально накануне вечером, он не обнаружил в гостиной «Норы» Гарри Поттера, который уже занес ногу в зажженный камин. Обнаружил, как водится, совершенно неожиданно, да так, что у того не осталось ни малейшего сомнения в недвусмысленности ситуации, а у Драко – путей отступления. Так и стояло перед глазами это ошарашенное поттеровское лицо, когда Малфой переступил порог дома, шурша целлофановыми пакетами из ближайшего супермаркета.

…Бывший слизеринец зашел за угол дома, воровато огляделся и, убедившись, что вокруг не видно ни души, прикоснулся палочкой к затылку. За шиворот привычно стекла несуществующая жидкость, а руки, долю секунды теряющие физическую плотность, стали совершенно прозрачными. Здесь, в Лютном – это уже необходимость. Нотт сказал, что встретит его в тупике в конце улицы. Драко медленно двинулся дальше, внимательно глядя под ноги и искренне надеясь, что никто не заметил его манипуляций. Перед мысленным взором снова всплыл удивленный Поттер:

– Да, и что? – взвился тогда Малфой, в действительности покрываясь холодным потом от страданий раненого самолюбия. – Да, мне некуда пойти! И что? Кому я здесь помешал, Поттер?!

– Чего ты молчал-то?! Пошли, уверен, тебя примут у Рона.

Очередной защитничек сирых и убогих! Ровное пламя камина бликовало на круглых очках.

– Уволь, Поттер. – Голос Драко, как тому казалось, звучал ровно, размеренно. – Туда я не пойду, это точно.

Пакеты легким мановением палочки перекочевали на стол. Один из них неаккуратно накренился, и оттуда выкатилась банка с анчоусами. Оба участника диалога безмолвно следили за ее гулким движением и, кажется, оба выдохнули, когда она остановилась на краю, так и не упав на пол.

– Послушай, – с нажимом продолжил убеждать Поттер, – это место небезопасно. Тебя найти здесь – раз плюнуть…

– То-то ты только сейчас меня заметил.

– Малфой, ты меня удивляешь! Этот риск того не стоит! На доме не стоит никакой защиты. Повторяю: ни-ка-кой, если что, то ты…

– Ладно, я понял, – Малфой потер лоб. – Как-нибудь в следующий раз приму твое щедрое приглашение. У меня все равно дела сегодня.

Поттер с сомнением покосился на пакеты, и Драко понял, что его вранье не прокатило, однако, Гарри тактично сделал вид, что поверил, либо ему самому не хотелось нарушать планы на вечер, какими бы они ни были.

– Хорошо, давай так: я сегодня предупрежу всех, а ты тогда трансгрессируй завтра к вечеру на береговую линию близ Тинворта. Знаешь, где это? Графство Корнуолл. И пошли сноп искр, чтобы мы тебя встретили.

– Спасибо, я в курсе, где Тинворт. Ты хоть представляешь размеры этой береговой линии? – но Поттер уже шагнул в камин, и пламя поглотило его.

Разумеется, Малфой не собирался никуда идти. Еще чего не хватало! Даже несмотря на то, что, возможно, этот план был не так уж плох, на то, что он понятия не имел, с кем именно ему предстоит общаться в «новом доме Уизли» (ему были неприятны все они; он, Малфой, желал быть сам по себе), несмотря на неудобства «Норы», несмотря на то, что стремительно приближавшийся праздник отдавался в груди щемящей тоской (Рождество Драко обожал с детства и даже в самом страшном кошмаре не мог вообразить, что когда-нибудь встретит его в одиночестве и в таком ужасном положении), несмотря на то, что леденящая кровь тревога за Грейнджер, не покидавшую его усталых мыслей, отдавалась в голове набатом бесконечных вопросов (а что если все зря? что если ее больше нет? что если ничего не получится?), а холодный, скользкий страх попасться все чаще сковывал его темными вечерами и холодными ночами, когда он до побелевших пальцев сжимал палочку и прислушивался к завываниям на чердаке, иной раз не смыкая глаз до самого рассвета… Нет. Идти к Уизли он не хотел. Потому что страшнее всего этого было то унижение, что пришлось бы ему испытать перед ними за его нынешнее положение, за то, каким он стал, особенно, потому что они знали, каким он был и должен быть. К Уизли он не пойдет.

Лютный переулок казался длиннее, чем был на самом деле: все верно, когда пробираешься черепашьим шагом, любая улица покажется бесконечной. Несколько человек (и не совсем человек) встретилось ему по дороге: хмурый сгорбленный колдун прошествовал мимо, бормоча что-то себе под нос, и в уголках его губ Драко с отвращением заметил что-то черное и спекшееся; длинноухий гоблин во фраке направлялся мимо разграбленного «Горбина» в сторону Косого переулка – ни дать ни взять клерк из Сити, что топает с обеда на рабочее место. Малфою показалось, что вдалеке одного из проулков он приметил знакомые фигуры – долговязую и приземистую – брата и сестры Кэрроу и слегка ускорился, надеясь все же, что ему привиделось. В некоторых витринах горел свет и были видны чьи-то движущиеся тени; в целом складывалось ощущение, что Лютный не пустовал, даже несмотря на то, что и здешние лавчонки не в полном объеме пережили свершившийся переворот.

Малфой двигался аккуратно, смотрел под ноги, чтобы не споткнуться и ни на кого больше не налететь. Когда он добрался, наконец, до самых дальних магазинов, вокруг было уже совсем темно, и, как будто отвечая его несмолкающей тревоге, с неба вдруг хлопьями повалил снег, мешая и без того скудному сумеречному обзору. Конец переулка вырос перед ним невысокой стеной. Как и договаривались, Драко повернул налево, стукнул палочкой по кирпичам: десятому снизу и двадцать третьему сбоку, и в кладке со скрежетом и клубами каменной пыли образовался небольшой проход – вот туда-то Малфой и проскользнул, наклонив голову, чтобы не удариться.

Тео уже ждал его. Он был – и выглядело это довольно странно – в пожирательской маске, которую приподнял при виде друга, видимо, чтобы тот убедился, что это не ловушка, и тут же водрузил на место. Драко счел это не лишенной смысла предосторожностью. Сам же Малфой вернул себе видимость, тем не менее, уже привычно не снимая глубокого капюшона. Нотт потянул носом морозный воздух и, не мешкая, тут же вытащил из внутреннего кармана теплой куртки мешочек с тяжелыми монетами.

– Зря снял дезиллюминационное, – протянул Тео. – Глаза и уши повсюду, тебе это должно быть известно лучше всех. На, – он отдал мешочек Драко, который, в свою очередь, тут же спрятал его. – С трудом нашел. От кого ты так тщательно прятал заначку, от родителей?

– Угу. Копил, – Малфой кивнул, явственно представляя себе, как Теодор копается в его ящике с носками.

– Ты как? – едва разборчиво прозвучало из-под маски.

– Ничего. Держусь пока, – Драко непроизвольно поежился. – Как Грейнджер?

– Сложно сказать, – туманно ответил Нотт, пожав плечами. Удивительное дело, подумалось Драко, снова ни следа от того Тео Нотта, что трясся, мучимый чувством вины, в доме Уизли после Круциатуса Темного Лорда.

– То есть?

– Ну… она очнулась.

– И как она? – быстро спросил Малфой. – Ты видел ее?

– Странно, честно говоря. Ее видел не только я, ее видели буквально все присутствующие в тот день в мэноре. Слушай, Драко… то, что говорят среди наших, я даже пересказывать не буду. Составишь свое мнение сам. Все понимают, конечно, что происходит, но… Она тут, знаешь, вломилась на собрание…

Малфой вытаращился на приятеля.

– Что…?! Зачем?

– Да понятия не имею. Все были, мягко говоря, обескуражены, а он…

Тео прервал себя на полуслове и прислушался. Кроме отдаленного карканья ворон да завывания ветра не было слышно ни звука.

– Нужно уходить, – произнес Нотт шепотом, приподняв маску, и криво, совершенно невесело улыбнулся. – Увидимся, Малфой. Скорее, чем ты думаешь.

Малфой резко обернулся, но не заметил ничего странного. Он открыл было рот, чтобы попросить у Тео хоть немного подробностей, но тот с громким хлопком трансгрессировал в ту же секунду. Драко выдохнул и сделал несколько шагов к выходу из проулка, как вдруг – вспышка! – он успел увернуться только чудом; неизвестное разрушающее заклятие со всей своей сокрушительной силой врезалось в каменную кладку за его спиной, сверху кусками посыпалась черепица. Руки мелко затряслись, Малфой все еще никого не видел перед собой и, сам не зная, зачем, движением, доведенным до автоматизма, первым делом прикоснулся палочкой к затылку, чтобы исчезнуть. Успокоиться. Успокоиться, твою мать. Подумать о том месте, куда нужно перенестись прямо сейчас…

– Стой где стоишь, наследничек, – знакомая фигура неожиданно материализовалась в узком проходе: нападавший оказался одним из егерей («Почему, Мерлин, по его душу посылают таких мелких сошек?!» – непроизвольно подумалось ему с обидой, но Драко быстро понял, что это, на самом деле, было для него настоящим спасением, ведь будь на его месте Пожиратель, он наверняка действовал бы расторопнее), он держал палочку наизготовку, и с кончика ее вот-вот готово было сорваться новое заклинание. – Я знаю, что ты здесь. Твоя невидимость тебе не поможет; если Темный Лорд решил, что ты должен быть мертв, значит, ты должен быть мертв, Малфой. Выходи, хватит прятаться.

Драко понятия не имел, знает ли стоящий напротив волшебник, где именно он стоит, но все его сомнения были развеяны, как только следующее, явно наобум выпущенное заклинание (на сей раз это было оглушающее – то есть убивать его сразу, по всей видимости, не собирались) попало в стену, просвистев настолько далеко от него, что Драко слегка полегчало. Кроме того, на руку ему была разыгравшаяся в сумерках метель. Так. Заново: успокоиться. Осторожно отойти к стене и попытаться сосредоточиться, чтобы трансгрессировать…

О нет. Нет-нет-нет.

Одного короткого взгляда под ноги было достаточно, чтобы ужаснуться и понять: дело дрянь. Вся земля вокруг была покрыта белым свежевыпавшим снегом, и только его следы – несколько шагов, что сделал он по направлению к проходу в стене – обрывались в середине дворика. Ровно под его ногами.

Малфой медленно поднял взгляд. Волшебник (он, хоть и видел его в мэноре не раз, даже не помнил его имени!) морщась от летящих в лицо снежных хлопьев, зло озирался по сторонам, готовый нанести новый рандомный удар, но пока не заметил той ужасной подсказки, о которой догадался Драко. Сердце колотилось, как бешеное, до противника в любую секунду дойдет, где именно прячется его цель. Сейчас или никогда. Никаких сомнений быть не должно. Никаких сомнений и не было.

Вдох. Выдох.

Тинворт. Береговая линия близ Тинворта. Тинворт. Сейчас!

Хлопок аппарации оглушил его самого. А потом – ветер, порывом сорвавший с головы невидимый капюшон и едва не сбивший с ног, хотя приземлиться удалось вполне успешно, не считая неудачно подвернутой ноги. Песок, казалось, был везде. В ботинках, в рукавах, даже во рту. Бурливо шумело море, волны накатывались на берег, норовя достать внезапно появившегося на пустынном пляже невидимого путника. Снега здесь не было, но влажность с воды заставляла трястись от холода.

Малфой, резко снявший дезиллюминационные чары, выдохнул и громко и грубо выругался, едва не рассмеявшись от накрывшего облегчения. Повезло. Как же повезло! Это везение было чудом, и оно не могло быть вечным. Но как его выследили? Что его выдало?

Глупый вопрос, – отругал он сам себя.

Тут можно было себе не врать: выдал его, скорее всего, собственный идиотизм – гулять среди маглов вот так запросто; должно быть, кто-то узнал его и кому-нибудь доложил! Но он ведь и подумать не мог! Он был уверен, что о нем никто и не вспомнит, тем более, что всегда был осторожен! Прошло уже достаточно времени… Оставалось только надеяться, что хотя бы Нотта не заметили, но за него Малфой почему-то не переживал. Возможно, причиной тому была запредельная уверенность и расслабленность, которую Тео снова транслировал миру – и Мерлин его знает, что на самом деле творилось у него голове. Драко было все равно, он предпочитал об этом не задумываться.

Оглядевшись и не найдя вокруг ничего примечательного, кроме покрытых желтой растительностью разновеликих дюн, Малфой перехватил палочку правой рукой и послал в небо небольшой сноп изумрудных искр. Подождав немного, он, чуть прихрамывая, медленно двинулся вдоль кромки темной воды на расстоянии, достаточном для того, чтобы пенящиеся волны не промочили его окончательно. Идти по песку было не очень удобно; сумрак вокруг сгущался, но из-за открытого пространства здесь было не так темно, как в Лютном. Небо было ясным, было даже заметно несколько звёзд. Малфой поднял голову, вглядываясь туда, где, если он правильно помнил уроки астрономии, находилось созвездие Андромеды, и коротко ухмыльнулся. Какова ирония! И как все невероятно закономерно. Извечный сюжет, знаменитый троп, архетипичный образ. Догадывалась ли Грейнджер, как она теперь похожа на ту самую «деву в беде»? Он не был уверен, что тянет на Персея, но попытаться стоило. Сердцебиение постепенно возвращалось к нормальному ритму, и Малфой вдруг поймал себя на том, что совершенно успокоился.

Шаг за шагом он шел вперед и думал – обо всем, и ни о чем сразу. Он думал разом обо всех существующих вариантах дальнейшего развития событий, о возможном и невозможном будущем, о том, что произошло бы, если бы он не был сегодня так везуч. Казалось, что никто не знает, что он жив, но теперь его видели. Или думали, что видели? Это наводка или случайность? Кто именно послал за ним? Ответа на все эти вопросы у Драко не было. Он размышлял о Тулузе, Авиньоне, родителях, Грейнджер и je ne sais quoi. Он думал о Нотте и все глубже задавался вопросом о том, почему друг вел себя так необъяснимо: вызвал Лорда на берегу озера, но спас Малфоя; рисковал жизнью, помогая Орденским пленникам, но подставил Грейнджер; готов был помогать Драко и даже Поттеру с Уизли, но упорно не желал причислять себя к «их стороне» и продолжал рисковать, рисковать, рисковать. Какой был в этом смысл, если за этим не было никакой грандиозной идеи или идеологии? Нотт в последнее время был полон странностей, и Драко вдруг понял, что за всеми ними кроется какой-то большой секрет. Об этом следовало бы подумать, но…

Малфой вдруг остановился. Его внимание привлекло что-то, выбивающееся из равномерно-скучного, повторяющегося пейзажа: слева, чуть выше уровня его глаз, на песчаном склоне среди трав чернел какой-то камень. Повинуясь странному порыву, утопая по щиколотку в песке, Драко с трудом взобрался на дюну и… обомлел. Камень оказался могильным; на нем было высечено: «ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ ДОББИ, СВОБОДНЫЙ ДОМОВИК».

Драко впервые видел подобное захоронение. Кроме того, он не знал, бывают ли у домовиков повторяющиеся имена, но почему-то был точно уверен, что здесь покоился тот самый, знакомый ему с детства эльф. Малфой вдруг почувствовал смертельную усталость. Опустившись на влажный песок рядом с черным камнем, он отстраненно отметил, что холод и голод начинают брать свое. Он точно знал себя, знал, что на Добби ему наплевать. Но что-то нестерпимо ныло под ребрами. Возможно, дело было в том, что ей было бы не наплевать. Ей никогда ни на кого не было наплевать… Чертова Грейнджер!

Малфой не знал, сколько просидел он вот так на мокром песке, но когда из заледеневших пальцев выпала палочка, понял, что кажется, задремал.

Где гребаный Поттер?! Зачем он вообще приволок его в Тинворт?!

Заклинание было подпитано яростью и отчаянием: небосвод и песчаный пляж озарило бесшумным салютом.

И результат не заставил себя ждать. Поттер появился неожиданно, из ниоткуда, но не трансгрессировал, а как будто просто вышел из пустоты. Одет был снова не по погоде – в одной толстовке и домашних брюках. Он был не один: стоящий за ним мужчина держал в руках палочку и, даже несмотря на темноту, легко идентифицировался как один из Уизли, правда, рыжие волосы были собраны в хвост. Малфой поднялся на ноги и сделал нетвердый шаг навстречу, но Поттер вдруг жестом остановил его. Без предисловий, он вдруг задал самый странный вопрос, который только можно было задать в этой ситуации:

– Первый курс. Что ты увидел в окошке хижины Хагрида, когда проследил за нами ночью?

– Поттер, твою мать! – закатил глаза Драко, но выразить недовольство ему не дали. – Какого…?

– Отвечай! – рявкнул вдруг Гарри, вскинув палочку. Уизли стоял за его спиной не двигаясь. – Что ты увидел?

– Дракона!!! – воскликнул Драко, ничего не понимающий и готовый уже грубо послать всех этих чокнутых, и Поттер тут же – так же неожиданно – опустил палочку. Малфой выдохнул. Все происходящее, кажется, начало медленно, но верно сводить его с ума.

– Извини, это просто проверка, – примирительно сказал Гарри. Драко ничего не ответил.

– Я Билл Уизли, – дружелюбно улыбнулся выступивший из-за поттеровской спины длинноволосый. Только теперь Драко с отвращением разглядел, что все его лицо исполосовано длинными уродливыми шрамами. – Гарри говорил о тебе. Мы все очень благодарны за твою помощь! Ты можешь зайти в коттедж «Ракушка» на берегу океана, территория относится к Тинворту.

Малфой покосился на Билла Уизли. «Еще один сумасшедший», – устало подумал он, как вдруг отшатнулся, едва не сбив Поттера: прямо перед ним – будто с него сняли гигантский шатер-невидимку – вырос небольшой трехэтажный домик, крыша которого была покрыта крупной черепицей, в лунном свете казавшейся морскими ракушками.

– На доме Фиделиус, а Билл – Хранитель тайны, – улыбнулся Поттер. – Никогда не видел, как он работает?

Малфой пробурчал себе под нос что-то неразборчивое. В действительности он думал только о том, как он голоден и как сильно хочет спать. Прийти сюда, позволить Поттеру сказать всем, что ему, Малфою, некуда пойти, унизиться перед всем этим сбродом… Мысленно он снова подбодрил сам себя. Это ненадолго. Только дождаться оборотного, всего-ничего. Пара недель. Проникнуть в мэнор. И спасти оттуда Гермиону Грейнджер, как гребаный Персей – Андромеду. А потом – сменить имя (не фамилию!) и переместиться куда-нибудь на острова Карибского бассейна.

Все трое уже поднялись на крыльцо, и тут из приоткрытой двери до Драко донеслись чьи-то крики: один голос был ему знаком – он слышал его недавно в «Норе», прячась за комодом. Это была Джинни Уизли. А второй, должно быть, принадлежал ее матери. Драко быстро понял, что стал свидетелем семейной ссоры, если не сказать больше – скандала.

– …он плохая партия, спасибо ему, конечно, но нечего с ним якшаться! – кричала миссис Уизли. – Мало у нас проблем? Из-за таких, как он, пострадали люди. И продолжают страдать. И умирают, Джиневра, люди умирают, тебе ли не знать! Я не верю, что должна объяснять тебе это…

– Это уж слишком, мам! Ты забыла, что только благодаря ему я встречаю это Рождество дома?! – визжала в ответ младшая Уизли, и Малфой вдруг все понял. Мерлин… – Еще раз повторяю, его заставили вступить. Его отец…

– Ноги его здесь не будет, я сказала. Ты с ума сошла?! Ни один Пожиратель Смерти не переступит порог этого дома, тебе ясно?! И ты тоже никуда не пойдешь!

Драко беспомощно оглянулся на Гарри, но смысла в этом не было: Поттер и Билл Уизли уже бросились внутрь оба, по всей видимости, намереваясь утихомирить разбушевавшихся и сообщить о прибытии одного из тех, кому отныне запрещено было «переступать порог». «Подожди, пожалуйста, тут», – бросил Гарри на ходу, указав на одно из плетеных кресел, стоящих на небольшом крыльце прямо у входа, и Малфой тут же, не пререкаясь, исполнил просьбу. Опустившись в кресло, он наложил на себя очередное согревающее и прикрыл глаза. Нотт и Джинни Уизли… Мерлин всемогущий, и как он не догадался сразу?… Хреновы Монтекки и Капулетти! Эта война действительно стерла все границы – и истиной это было, оказывается, не для него одного.

========== Глава 33. Эксперименты ==========

Это, кажется, была вкуснейшая овсянка в ее жизни.

От тарелки исходил пар, пахнувший ванилью и молоком, а ягоды, вмешанные в кашу, одним своим видом – красное на белом – вызывали какой-то совершенно зверский аппетит. Не думая дважды, она скрутила непослушные кудри в узел на затылке, чтобы не мешали, и прикоснулась кончиками пальцев к холоду серебряной ложечки, на которой была выгравирована аккуратная «М». Схватив ее, отправила в рот первую ложку, потом вторую, третью, обжигаясь, выдыхая, но все равно продолжая есть. Именно эту тарелку овсянки Гермиона почему-то вспоминала потом, много-много месяцев спустя, бесконечно бродя по пустынному побережью до самой темноты, считая эту дурацкую кашу – вот ведь парадокс – точкой отсчета новой жизни. Именно тогда, за завтраком, она поняла, что чувствует себя совершенно иначе. И дело было вовсе не в том, что это было, кажется, первое утро, когда Гермиона больше не ощущала раздражающей слабости и головокружения, первое утро, когда кожу на плече и лопатке больше не стягивала корка спекшейся крови и мази со специфическим запахом на болезненно заживающей ране, оставив вместо себя тонкий белый шрам – несомненно, уродливый, но все же изящный. И даже не в том, что она выспалась и уже давно, насколько она могла судить, не страдала от чужого присутствия в своей голове. Дело было, должно быть, в чем-то глубинном, невидимом; в спокойствии, подобно чужой душе поселившимся во всем ее существе. Так спокойно и странно-хорошо она не чувствовала себя давно. Проанализировав последние недели, те, что оставили след в ее памяти как нечто смазанное, тревожное, чувственное и новое, жуткое, но прекрасное, она безэмоционально уловила это незримое изменение в себе. «Новая жизнь» – как никогда более точное определение незнакомому ощущению у человека, недавно пришедшего в себя после смертельного ранения.

Больше всего на свете ей хотелось бы получить хоть какие-нибудь объяснения. Понять, что вообще произошло, и думала она совершенно не о ранении, а о том, что ему предшествовало. Тот, кто мог дать ей объяснения, по какой-то причине старательно игнорировал все ее попытки заговорить.

Доев, она коротко улыбнулась своему настроению. Нагайна все еще дрыхла, свернувшись среди подушек в разобранной кровати с тяжелым бархатным пологом, и Гермиона не стала ее будить, тихо скользнув в душ. Дни с того момента, как волшебница очнулась, сливались в один бесконечный, она много и удивительно спокойно спала, а Нагайна была с ней практически постоянно, отлучаясь разве что на охоту.

Ванная комната здесь все же обнаружилась. Она все гадала, почему Малфои решили обделить самих же себя удобствами, а дверь туда, как оказалось, просто была искусно скрыта в дальней стене – и не заметишь, если не знать! – за скучной пасторалью кисти неизвестного мастера: кокетливая пастушка на ней сидела возле нескольких пухленьких овечек и открыть Гермионе соизволила далеко не сразу, смерила сначала крайне презрительным взглядом. Зеркало в полный рост вообще обнаружилось только накануне вечером – и не без помощи чьего-то безмолвного домовика – в двери так же спрятанного в стене огромного шкафа, принадлежащего, несомненно, Нарциссе.

Сначала она хотела попросить Темного Лорда (если он вообще хоть раз еще соизволит пообщаться с ней после всего… произошедшего) вернуться в «свою» спальню, но вовремя одернула себя: у нее в этом доме вообще не было ничего своего. А эта комната ей нравилась. Просторная и светлая, она располагалась этажом ниже гостевых, позволяя Гермионе перестать, наконец, чувствовать себя принцессой в башне, и, кроме того, здесь был камин, что, несомненно, оказывалось очень кстати для долгой зимы Туманного Альбиона. У малфоевской спальни оставался один весьма существенный минус: теперь, чтобы добраться до библиотеки, надо было преодолеть два коридора и лестницу, но и это, в целом, казалось решаемой проблемой. Наверное. Гермиона понятия не имела, можно ли ей все еще пользоваться библиотекой.

Что такое этот физический комфорт по сравнению с тем разладом, что творился в мыслях? Он не просто игнорировал случившееся, он как будто вообще избегал говорить с ней.

Накануне вечером произошло, надо сказать, одно весьма любопытное событие, определенно выбивающееся из череды одинаково скучных будней выздоравливающей, и свое отношение к нему Гермиона сформировать все еще не могла. Грустный эльф, что подсказал ей, как найти зеркало, как оказалось, явился не просто так. Гермиона не успела даже удивиться: ведь обычно домовики являлись всегда в строго определенное время, чтобы принести еду – этот же, прижимая уши и сутулясь, топтался у камина, когда Грейнджер, уже привычно завернувшись в покрывало и пережидая приступ головокружения, стояла у окна и смотрела на запорошенный снегом совершенно заброшенный сад и тисовую аллею. А бедняга даже не знал, как к ней обратиться!

Цель его появления Гермиону обрадовала и, одновременно, ввела в некоторое замешательство: как оказалось, ему было поручено заняться ее гардеробом, а точнее – не совсем ее в буквальном смысле слова. Из обнаружившихся в хозяйском шкафу десятков шикарных платьев и мантий на любую погоду и самые разные случаи жизни, путем весьма придирчивого отбора, эльфом (Мерлин, Гермиона и подумать не могла, что домовики разбираются в чем-то подобном!) было избрано около семи-восьми, и все наряды, несмотря на ее протесты, были по очереди перемерены по нескольку раз и тщательно и аккуратно подогнаны под ее миниатюрную (если не сказать больше – тощую) фигурку неведомой эльфийской магией. Гермиона мало смыслила в моде, еще меньше – в классической «волшебной» моде, толком никогда этим вопросом не интересуясь. Конечно же, всему этому великолепию, место которому было, скорее, в бальной зале или на красной ковровой дорожке, она несомненно предпочла бы свои джинсы и любимый свитер. Но то, что она видела в зеркале с каждой сменой платья, на секунду заставляло ее терять дар речи. Совершенно непрактичные аристократические одежды были невероятно красивыми, богатыми и, подогнанные по фигуре, удивительно шли ей; другое дело, что, в общем-то, носить их было совершенно негде, кроме спальни и библиотеки, да и смотреть на них, кроме домовиков, меняющихся раз от разу, никто и не будет (мысль о старательно (или непреднамеренно, что гораздо хуже) игнорирующем ее Темном Лорде снова неприятно кольнула сознание). Однако, все это было, определенно, лучше, чем простыня, к которой Грейнджер хоть и привыкла, но рада была бы быстрее избавиться.

Теперь ей предстояло надеть один из этих сложносочиненных нарядов самостоятельно. Гермиона придирчиво осмотрела предложенные ей варианты и выбрала платье, которое, как накануне пискляво уверял эльф, являлось повседневным. Оно было, несомненно, элегантным, с длинными рукавами и вполне целомудренным вырезом-лодочкой. Но спина была совершенно открытой, а подол… Словом, по лесу от Пожирателей в таком, определенно, не побегаешь. Гермиона, чей здравый смысл, несмотря ни на какие жизненные пертурбации, никуда не исчез, готова была дать руку на отсечение, что никто в своем уме не стал бы носить такой богатый атлас в повседневной жизни, но выбора у нее не было, остальное было хуже. То есть лучше. Было шикарным и совершенно бесполезным. Однако она, тем не менее, легко представляла себе Нарциссу в таком наряде, читающей книгу в великолепных интерьерах своего дома, в то время как богато одетый муж и не менее элегантный сын обсуждают в кабинете что-то весьма важное и солидное… Ну и глупости, захотелось прыснуть в кулак. Ах, Мерлин! Неловко влезая в черный атлас, Грейнджер горько качала головой и думала о том, что для нее так или иначе терялся какой-либо смысл в практичной одежде: ей все равно не суждено больше свободно колдовать. Спасибо и на этом.

Придирчиво оглядев себя в зеркале со всех сторон, Гермиона снова невольно подумала о том, что такой – в этом платье, с бледной от нехватки света и свежего воздуха кожей, с потемневшим по какой-то неведомой причине взглядом – совершенно не похожа на привычную себя, однако… осталась довольна своим видом – впервые за долгие месяцы. Несмотря на осунувшийся, болезненный вид, выглядела она и вправду весьма неплохо.

В планах ее было подняться в библиотеку; а еще было бы неплохо найти кого-нибудь из Пожирателей: как ни парадоксально, ей даже хотелось столкнуться с кем-нибудь из них. У нее был весьма рациональный, четкий и конкретный повод: Гермиона хотела вежливо попросить кого-нибудь одолжить ей свежую газету; ей очень не хватало новостей из внешнего мира, и она, даже не зная, позволено ли ей эти новости получать, подумала, что вполне могла бы провернуть подобный блеф – вряд ли ей что-то сделают и, скорее всего, не откажут.

Второй же вопрос, который она намеревалась задать (и который волновал ее на самом деле), был напрямую связан с Темным Лордом. Ей просто жизненно необходимо было поговорить с ним; чем больше времени она сидела в одиночестве, тем больше это стало напоминать навязчивую идею, поэтому она планировала найти его сама. Или привлечь его внимание: вряд ли кто-то из его «слуг» посмел бы скрыть от хозяина разговор с «пленницей-грязнокровкой».

Был у этого желания пообщаться с Пожирателями Смерти и иррациональный мотив: очень хотелось проверить, какой эффект произведет ее появление на людях. Как бы ни презирали маглорожденных достопочтенные потомки Священных Двадцати Восьми и им сочувствующие, удостоенные чести вступить в ближайший круг последователей Темного Лорда Волдеморта, с одной из этих маглорожденных им все же придется иметь дело, хотят они этого или нет. Недобрая улыбка на секунду мелькнула на ее лице, но Гермиона тут же спрятала ее.

Ну и еще одной, заключительной и самой главной причиной было желание проверить саму себя: странная, терпкая и пугающе-приятная мысль не давала ей покоя: он спас ее от Беллатрисы. От самой Беллатрисы Лестрейндж. Нет, гибель Пожирательницы, как и гибель кого бы то ни было, была ужасной, Гермиона вовсе не желала ей смерти. Оказаться в Азкабане – да, и совершенно искренне, но не смерти. О том, что мадам Лестрейндж больше нет, Гермиона узнала случайно, услышав об этом сквозь сон, как сквозь толщу воды; потом, проснувшись, вспомнила, сопоставила, поняла, что зеленая вспышка «Авады» ей не привиделась. Новость эта растревожила Гермиону, вызывая в ней странные, противоречивые чувства. Она понимала, конечно, что дело было вовсе не в ней, а в обстоятельствах, но… но ничего не могла с собой поделать. Она будто бы воочию убедилась в том, что будет с тем, кто будет угрожать ее жизни, кем бы он ни являлся. С таким знанием ей было гораздо проще преодолеть собственные страхи, и хотя по-настоящему из присутствующих в этих стенах она боялась только одного, легко и непринужденно чувствовать себя в доме, полном Пожирателей Смерти она тоже не могла. Так что то, что она задумала, было скорее проверкой себя, стратегическим ходом, необходимым в тех условиях, в которых она оказалась. И Гермиона была полна решимости.