Текст книги "Античная наркомафия 4"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

И практически сразу же затрубил рог, подавая нашей тяжёлой линейной пехоте сигнал к атаке. Не беспорядочной, конечно – плотным строем, прикрывшись стеной щитов, центурия за центурией. Веттоны, конечно, попытались обстрелять атакующих, но жиденько, да и что сделается крепкой пехотной фирее от слабенького деревянного лука? Баллисты ещё пару раз добавили навесом поверх голов пехоты, расширяя брешь, по сунувшимся в неё ударили навесом наши пращники и лучники, а там уж коробки наших центурий подошли вплотную, и в ход пошли дротики. Нам не было видно, что там творилось, но догадаться было несложно – веттоны, скорее всего, попытались задержать врывающихся в пролом легионеров, и те их вынесли по большей части дружным залпом. Ага, так и есть – передняя центурия, практически не замедлив шага, проникла в брешь, и за ней направилась следующая. В тесных уличных боях одними копьями, конечно, не обойтись, и дело дойдёт до мечей, но что веттоны поделают против строя? Тут даже и у настоящих-то ихних вояк шансов нет, а уж у наспех вооружённого мирняка – тем более.

Когда мы въехали в пролом вслед за пехотой, там, собственно, всё было уже в основном кончено. Откуда-то с дальних улочек ещё доносился лязг и гвалт скоротечных схваток, но постепенно шум стихал и там. Легионеры деловито хозяйничали, сгоняя на площадь селения пленных, шмоная мазанки и обезоруживая трупы. Подъехал Сапроний, распорядился насчёт разбивки лагеря, спешился, ему быстренько соорудили помост и водрузили на него походное кресло, в которое он и уселся – вершить суд и расправу. Подсудимых уже волокли отовсюду…

– Ты! Подойди-ка сюда! – военачальник ткнул пальцем в одного из пленников, дюжего мужика с весьма разбойничьей физиономией, – Где и от кого ты получил свою рану? – тот был перевязан и поправлялся, так что явно схлопотал её не сейчас, а раньше.

– Толетум, прошлый год, от римлян, – буркнул веттон.

– Врёт! – заметил распоряжавшийся пленниками центурион, – Рана от копья вроде наших, а не от пилума. Римские триарии там не были задействованы, а конница преследовала уже бегущих…

– За враньё – пять палок! – приговорил Сапроний, – И пока ты будешь получать их, хорошенько подумай над правильным ответом. Соврёшь ещё раз – повесим высоко и коротко. Все слыхали? Этому я даю шанс исправиться как первому, но вы, остальные – уже предупреждены, и за враньё я любого из вас повешу сразу же…

– От ваших я этот удар получил, – прокряхтел схлопотавший витисом по спине веттон, – Под Толетумом дело было, в прошлом…

– Точно в прошлом? Смотри мне! – рана была явно свежее прошлогодней.

– Да, уже в этом году. Но под Толетумом, богами клянусь!

– Молодец, так бы и сразу. Ты – направо. Следующий!

Со следующим всё было понятно – ранен буквально сегодня и слишком молод, чтобы иметь длинный «послужной список».

– Сразу направо! – махнул рукой Сапроний, – Следующий! Ты! Где и когда ты лишился уха?

– В Бетике два года назад.

– Участвовал в том лузитанском набеге?

– В нём… Едва ноги унёс из-под Илипы…

– А с кем сражался?

– С римлянами.

– Прямо с легионерами?

– Да, с легионерами.

– А рана – явно от фалькаты! Зачём врёшь? Вздёрнуть! – солдаты поволокли приговорённого к дубу.

– С вашими сражался, с вашими! – запоздало выкрикнул тот, когда ему уже надевали на шею петлю.

– Поздно! Я предупреждал всех, чтобы не смели мне врать. Сказал бы правду сразу – тоже пошёл бы направо и ещё пожил бы, а теперь, когда соврал – только верёвка.

После того, как повешенный закачался на суку, прочие веттоны сразу оценили все преимущества честности и быстренько взялись за ум. Один, практически ни бельмеса не понимавший по-турдетански, трижды повторил переводчику, дабы тот даже случайно не переврал перевода, что участвовал в прошлом году в набеге на нашу часть Лузитании, а недавно – в неудачной попытке напасть на наш обоз.

– Налево! – решил наш командующий, – И не трясись, тоже будешь жить, – этот оказался первым и пока единственным, направленным налево, и это его здорово напрягло.

Следующий оказался лузитаном, сбежавшим с нашей территории и осевшим в конце концов среди веттонов – эдаким политическим эмигрантом. В набегах на нас не участвовал, но под Толетумом был оба раза, и оба раза сражался против нашего союзного римлянам контингента.

– Направо! – постановил Сапроний после некоторых раздумий.

А вот лузитана помоложе, точно так же ушедшего от нашего завоевания, но участвовавшего в попытке набега на наши рубежи, он завернул налево.

– В чём смысл разделения? – не въехал Серёга.

– Увидишь, когда он рассортирует всех, – хмыкнул я, – Тут тонкая политика…

Толпа ожидавших решения своей участи была ещё приличной, и разбор их дел мог затянуться надолго. Человек пять только и рассортировали, когда к разбиваемому у самой деревни лагерю подтянулся и наш обоз, а к нам подъехал Трай, отряд которого Нобилиор после взятия Толетума послал с нами в качестве ответной союзнической помощи. Как раз наш обоз вместе с частью наших легковооружённых его кордубцы и охраняли.

– Я бы просто повесил каждого десятого, а из оставшихся половину угнал бы в рабство, – проворчал кордубский аристократ, наблюдая это медленное судилище.

– И я бы тоже, если бы мы не имели видов на эти земли и на всех этих людей в будущем, – ответил я ему, – Но мы надеемся, что когда-нибудь все они станут нашими, и поэтому с ними у нас – тонкая политика, – напустил я ему тумана, как и Серёге.

– Приучаете будущих подданных к справедливости их будущей власти? – тут же въехал в суть Трай.

– Вроде того. Что вины не спустим, но и безвинно не обидим.

– Ну, если вы рассчитываете их заполучить – тогда, конечно, смысл есть…

Мы прошлись по захваченной деревне, которую солдатня походя избавляла от лишнего имущества, а заодно и приводила в относительный порядок, разбирая трупы. Наших пало немного – со своего места мы не насчитали и десятка, так что, скорее всего, десятка полтора окажется, максимум – два. Тоже безобразие, если учесть, что настоящих вояк в деревне на момент её штурма оставалось уж всяко не больше, но уличные бои и зачистка – занятие сволочное, и у солдат в нём преимущества перед знающей здесь каждый угол деревенщиной невелики – не то, что в чистом поле. Да и раненых для этой дыры что-то многовато получилось…

– Твоя центурия, кажется, разместилась поодаль, Курий? – я узнал легионера, склонившегося у костра над одним из раненых.

– Я отпросился у центуриона, почтенный, – ответил знакомый, – Сына вот зацепило. В первый раз призван, так весь поход везло, а сейчас вот, на пути домой…

– Рана серьёзная?

– Неприятная, почтенный. Остриём фалькаты в бок – небольшая, но глубокая. Вроде бы, ничего важного и не задето, но плохо будет, если загноится…

– Что ты ему под повязку кладёшь?

– Да вот, лист подорожника разжевал…

– Пыльный, даже в воде не промыл! Выбрось-ка эту дрянь! Амбон! Ну-ка, неси сюда мою сумку – ту небольшую, которая со всякой мелочёвкой! – слуга быстро нашёл и принёс требуемое, – Так, для начала промоем рану вином, – я достал серебряную фляжку, – Нет, сперва дадим глотнуть – осторожнее, не захлебнись! Небось, ни разу в жизни такого не пробовал? Потом будешь хвастаться друзьям, что пил в походе элитное карфагенское, гы-гы! А теперь – терпи, боец, центурионом будешь…

Вино, конечно, не чистый спирт – на будущее, кстати, надо обязательно взять на заметку, но сколько-то спирта в нём всё-же есть – не зря же южане пьют слабенькое вино вместо воды, хоть какое-то обеззараживание. Но и щиплет маленько, не без того – вон как парень поморщился, когда рану ему промывали. В качестве награды за терпение я дал ему глотнуть ещё. Потом достал маленькую тыквенную баклажку, вытащил пробку и вытряс из неё пару кусочков застывшей красноватой смолы, при виде которой у Трая аж челюсть отвисла. А я расстелил поданную мне Амбоном чистую тряпку, положил на неё плоский камешек и растолок на нём смолу в порошок набалдашником рукояти кинжала. Потом капнул туда несколько капель оливкового масла и хорошенько размешал в нём порошок, получив густую мазь.

– Вот этим мы ему сейчас рану смажем – вот так, много не надо. А эти остатки, Курий, спряч – используешь потом для следующих перевязок. И на вот ещё на запас, – я вытряхнул ему ещё три кусочка смолы, – Ты запомнил, как это делается? Если не найдёшь масла, то годится и свежий жир – лучше овечий, но сгодится в случае чего любой, хоть кроличий, лишь бы свежий был…

– Постой, Максим! Это же… Это же драгоценная кровавая смола с далёких Островов Блаженных, которую привозят финикийцы?! – Трай, похоже, не верил своим глазам.

– Ага, она самая, если жена ни с чем не перепутала, – ответил я ему с самым невозмутимым видом, хотя едва сдерживал смех от его ошарашенной физиономии, – Дала вот с собой на всякий случай, но нам никому не понадобилось. Не пропадать же добру впустую, верно?

– Аааа, – кордубец добротно выпал в осадок.

– На вот и тебе – вдруг пригодится? – я отсыпал несколько кусочков и ему, добивая его окончательно.

– Это же смола страшно редкого дерева, которое должно расти тысячу лет, пока не начнёт выделять её…

– Ну, не тысячу – это финикийцы врут развесившим уши ротозеям, чтоб цену своему редкому товару ещё набить. Всего-то пару-тройку столетий…

Курий от услышанного прихренел, конечно, похлеще Трая, и я махнул ему рукой – не зевай, типа, а то ещё, чего доброго, муха в рот залетит.

– Макс, а чего это за хрень такая? – заинтересовался Володя.

– А тебе разве Наташка не рассказывала? Есть такое «драконово дерево» – на Канарах растёт и местами на африканском берегу, но на материке редкое. Растёт, сволочь, медленно, а вот эту смолу начинает давать только в старости, в возрасте эдак пары-тройки столетий. В общем, все смолоносные деревья у дикарей наперечёт, так что бесхозное ты у них хрен найдёшь. А смола целебная, и на её основе бальзамы всякие делают, а добывают её мало, так что ценится высоко. А финикийцы ей ещё и спекулируют…

– Так, перевязку закончили? А теперь – рассказывай, боец, как ты ухитрился в первом же походе лишнюю дырку схлопотать?

– Да сдуру, почтенный. Пока было с кем сражаться – сражался, как учили, даже уложил одного и ранил двоих, а тут настоящие противники кончились, остались одни неумехи, ну я и расслабился. Почти все оружие побросали, мы уже пленников на площадь сгонять начали, и тут баба на глаза попалась, а может и девка ещё – красивая, сучка, я и положил на неё глаз. Хотели с приятелями её полапать, да в ближайшую халупу затащить, чтоб поближе познакомиться, а она с фалькатой оказалась. Одному из наших плашмя по шлему заехала, другому даже меч выбила – ловкая, стерва! Можно было, конечно, мечом проткнуть её запросто, но ведь не хотелось же! И плашмя клинком глушить тоже не хотелось. Хотел щитом её фалькату в сторону отжать, а она – хвать левой рукой за край щита, а рукоятью фалькаты мне по лбу! Я растерялся, а она выскользнула и в бочину мне ткнула. Я тогда и не понял, что произошло – не почувствовал в тот момент, просто рассердился, хотел фалькату ей из рук выбить как учили, размахиваюсь – больно! Тут ваши наёмники подоспели и сразу же её обезоружили, вязать начали – а меня закружило, в боку болит, щупаю – кровь. Тогда только и понял, что она меня продырявила. Потом свалился, очнулся вот – отец уже со мной возится как с малым ребёнком. Плевать на боль, но обидно же! Какая-то баба!

– Бывает, гы-гы! Но наверное, не такая уж и «какая-то», раз уж ты глаз на неё положил? Как выглядит, запомнил?

– Запомнил – красивая, сучка! Светленькая такая – ну, не совсем уж светлая, но посветлее наших. И в синеватой тунике с широким тёмным поясом, а поверх неё – чёрный плащ с ремёнными лямками на плечах…

– Кажется, я видел одну такую в толпе пленных – эффектная! – припомнилось Серёге.

– Точно, была там такая! – вспомнил и я, – Я могу уточнить, и если та самая, так выпросить у Сапрония в счёт моей доли добычи, что ли? Подарить её тебе, боец?

– Да ну её, почтенный! – простонал парень, – Видеть не могу! Это ж надо было – так меня опозорить! С веттонами этими дрался, потом с карпетанами, на стену Толетума лез, потом снова с этими веттонами, и только пара ссадин, уже на следующий день заживших, а тут – какая-то баба!

– Пожалуй, и в самом деле не надо, почтенный, – согласился с сыном и Курий, – Ты и так слишком щедр к нам, и мне нечем воздать тебе за это – надеюсь, воздадут боги. А эту девку не надо нам дарить. Если ему станет хуже – я ведь рассвирепею и убью её, и хорошо ли это будет? Я ведь смекаю, не просто так ваши головорезы аккуратно её скрутили и даже сами с ней не позабавились? Какие-то виды на таких имеете, как и на тех карпетанок из Толетума?

– Правильно смекаешь – имеем виды. От таких баб и дети такие же пойдут, и если их по-турдетански воспитать – хорошее пополнение нашему народу из них выйдет… Да, кстати, твой парень у тебя уже самостоятелен? Собственную землю получил?

– Получил, почтенный. Но я ещё не выделил его пока в отдельное хозяйство – вместе пока оба надела обрабатываем. Вот думал после этого похода его женить, да волов ему прикупить и тогда уж выделить, а оно вон как теперь выходит…

– Это не важно, главное – имеет землю, которую должен обрабатывать. Как вернёмся домой – не забудь мне напомнить, что ему как раненому на войне, пока сам в поле работать не может, государственный раб в помощь полагается. И про остальных ваших, кто убит или ранен, тоже скажешь. А то знаю я этих, которые в казначействе – как им от тебя чего-то надо, так они тут как тут, а как тебе что-то нужно от них, так днём с огнём их не найти.

– Это точно, почтенный. Власть – она такая…

– Вот и напомни мне, как вернёмся – я найду, с кем поговорить…

Веттонку эту смазливую мы потом быстро нашли – одна только такая из всех и оказалась. Наши наёмники, как раз эту группу молодых баб и стерёгшие, полностью подтвердили рассказ раненого сына Курия.

– Мы подходим, а тут этот раззява как раз по шлему от неё схлопотал, – сказал нам их центурион, – Пока он глазами хлопал, она ему остриём в бочину – хвала богам, силёнок ей не хватило глубже клинок всадить. Ведь грамотно ткнула, в убойное место, мы даже сами ошалели, так что счастливо ещё парень отделался. Ну, после той толпы этих карпетанок в Толетуме мои орлы уже ко всему привычны, а эта ещё и одна была – мигом фалькату ей выбили и саму скрутили. Парень сомлел, мы его перевязали наскоро, чтоб кровищей не изошёл, да товарищам его с рук на руки передали, а эту тащим – так она ж не просто брыкается, а ещё и кусается! Пришлось ещё под зад её мечом плашмя отшлёпать, подзатыльников ей надавать и рот завязать, а то ведь обозлила бы мне моих орлов до полного озверения – живой и целой точно не довели бы…

– А хороша, чертовка! – уже откровенно пустил на неё слюну Серёга, – С такой в постельке покувыркаться…

– Ага, покувыркаешься – яйца тебе ночью ножом отчекрыжит и тебе же в рот их рукояткой вколотит! – съязвил Володя, – Ты готов раз и навсегда пожертвовать самым ценным ради минутного удовольствия?

– Ну, ты уж скажешь…

– Аккуратнее с такими надо, – поддержал спецназера Васкес, – Кстати, Макс, тебе не кажется, что она немного похожа на жену твоего первого кузнеца?

– На Эссельту нируловскую? Ага, чем-то напоминает, – согласился я.

– И ту рабыню, которую ты тогда тому римлянину Марцию подарил…

– Так ясный же хрен! Я ж как раз похожую для него и искал – чтоб и эта точно понравилась, и ту чтоб из башки выкинул на хрен, а то мало ли чего…

– Мне бы лучше подарил или продал, – пожалел Серёга, – Если была похожа на эту…

– Юлька сожрала бы живьём и её, и тебя, – заметил спецназер, – И так-то мозги тебе то и дело выносит, а представь себе, как вынесет, если ещё и будет за что.

– Задолбала в натуре! – вырвавшись с нами из-под юлькиного каблука, Серёга явно не ностальгировал даже по благоустроенному карфагенскому быту, – Вот назло моей стерве наложницу теперь куплю! Вот вроде твоей Софонибы, Макс!

– Ну, ты сравнил! – прикололся я, – Во-первых, я ещё не был женат и мог воротить всё, чего захочу, лишь бы купилок хватило, так что для Велии наличие у меня наложницы было уже данностью, которая не обсуждается. Во-вторых – не забывай, на ком я женат. Античные бабы, да ещё и аристократки, совсем по-другому на это дело смотрят. А в-третьих, Софониба – бастулонка, то бишь обфиникиенная бастетанка.

– Офиникиевшая, короче.

– Ага, офиникиевшая. По культуре и обычные-то бастетаны где-то на том же турдетанском примерно уровне, а уж офиникиевшие – тем более, так что Софониба – не дикарка ни разу. Да ещё и не деревенская, а горожанка из Секси. Воспитана, с городской жизнью знакома – с чего бы им с Велией скандалить? А где ты ТУТ такую найдёшь? Раз уж ты так загорелся – вернёмся в Оссонобу, напомнишь – поищем тебе нормальную наложницу, хотя бы к элементарному порядку приученную…

– Да хрен ли мне тот порядок? Что я, на геологической практике в институте не был? И в экспедиции ездил, и в палатке спал – всё было. Платили бы нормально для такой работы – может, и работал бы по специальности. Что я, не понимаю разницы между настоящим делом и перекладыванием бумажек? Нормальную наложницу, как ты это понимаешь, Юлька мне в натуре зачморит, а вот такую, вроде этой – ага, пусть попробует!

Тут уж мы всей компанией со смеху грохнули – даже Трай, по-русски ни слова не понимавший и улавливающий суть лишь из общего контекста, да нашей жестикуляции. Посмеялись, пообсуждали достоинства веттонки и шансы Серёги усмирить её, оценив их – ну, всё-же несколько выше нуля, скажем так. А тут как раз и Сапроний с мужиками наконец разобрался, и очередь дошла до баб. Я подмигнул центуриону, и тот вытолкнул вперёд эту амазонку местечковую. Когда ей развязали рот, оказалось, что она ещё и по-турдетански изъясняться может – ну, примерно как наши среднеазиаты или кавказоиды по-русски.

– Отец Бетика ходи, домой не вернись. Брат Лузитания на вас ходи, домой не вернись. Жених Лузитания ходи, Толетум два раз ходи, домой раненый вернись – ваш большой камень его здесь совсем убивай. Друзья жених – два Лузитания ходи, домой не вернись, два Толетум ходи, домой не вернись, один здесь в поле ваш солдат убивай. Один подруга ваш стрела убивай, второй – ваш большой камень убивай, – выложила она нашему командующему свой «перечень претензий», – Здесь ваш солдат третий подруга обижай и я обижай захоти, я не дайся…

– Одного фалькатой серьёзно ранила, – заложил её центурион.

– И сама разбойница, и семейка у неё разбойничья, – констатировал Сапроний, – Налево её! Следующая!

Следующая по-турдетански не понимала ни бельмеса, и её опрашивали через переводчика на лузитанском, который на веттонский похож, да и остальные в основном такими же примерно оказались. Одна на вранье спалилась и повисла на суку вместе с уже тремя мужиками, а прочих распределили – кого направо, кого налево. С бабами-то проще – чаще всего, где мужик ейный, туда же и её. Ещё проще – по тому же самому принципу – оказалось с веттонской детворой. Рассортировав таким образом население деревни – примерно две трети справа и треть слева, военачальник приступил наконец к решению их участи:

– Вы, стоящие справа! Некоторые из вас сражались с нами. Может быть, даже ранили или убили кого-то из наших. Но это была честная война. Одни из вас защищали свою землю и своё селение, другие помогали союзникам на их земле, и за это у нас нет к вам претензий. Мы помогали нашим союзникам, вы – своим, а перед нашим народом и государством на вас вины нет. Вы свободны! Можете остаться здесь или уйти, куда пожелаете! Ведите себя впредь хорошо, и никто из вас больше от нас не пострадает.

– В этой толпе есть несколько человек, участвовавших в лузитанском набеге на Бетику, – заметил Трай, пока оправданным переводили их приговор на лузитанский, – Их вы, получается, прощаете?

– Перед НАШИМ народом и НАШЕЙ страной они ни в чём ещё провиниться не успели, – пояснил я ему, – Если они пойдут в новый набег на Бетику через НАШИ земли – это будет уже нападение на НАС, и тогда разговор с ними будет уже другим…

– А в обход ВАШИХ земель, значит – можно? – сразу же уловил суть кордубец, – Тонкая политика?

– Она самая. Пока эти земли ещё не наши – можно ходить в набеги через них, если эти набеги не на нас. Станут нашими – будет уже нельзя. И чем скорее в Риме это осознают и примут правильное решение, тем раньше РИМСКАЯ Бетика заживёт тихо и спокойно под НАШИМ прикрытием. А какую политику проводил бы ты сам на НАШЕМ месте и в НАШИХ обстоятельствах?

– Ну, тоже в интересах своего государства, конечно. Но у вас как-то слишком уж цинично получается. Вам сейчас не составило бы ни малейшего труда повесить и этих бандитов или продать их в рабство. Ну, пусть не всех, раз у вас такая политика, но хотя бы уж одного, самого неисправимого – сейчас никто из них и не пикнет.

– Сейчас – в окружении копий и мечей наших солдат – да, никто не пикнет. А позже, когда мы уйдём? Эти дикари не мыслят пока своей жизни без войн и набегов, и удачливый бандит – один из самых уважаемых и авторитетных людей в их среде. Разве можно искоренить это в одночасье? Мы ещё не настолько сильны, чтобы делать своими врагами ВСЕХ веттонов, да и зачем это нам и позже, когда мы будем сильнее? Зачем нам вообще лишние враги? Вот этим двум третям мы сейчас показали, что с нами, если нас не злить, то можно уживаться и мирно. Не все они, конечно, поймут всё правильно, но кто-то поймёт, и такие нашими врагами уже не будут.

– А вот эта треть слева?

– Сейчас увидишь…

– Вы, стоящие слева! – обратился Сапроний к ним, – С вами разговор будет другой. Вы сами – или ваша ближайшая родня – нападали на наши земли. И вы нападали первыми – мы пришли сюда только сейчас и пришли только из-за вас. Только из-за ваших набегов мы напали сегодня на ваше селение, как и на селения ваших соседей, люди из которых тоже участвовали в набегах на нас. Это на вашей совести все ваши убитые нами в эти дни соплеменники. Простят ли вам это остальные – это их дело, но мы прощать вам ущерб, причинённый нам, не собираемся. Вы все уйдёте с нами и будете искупать свою вину перед нашим государством тяжёлым и честным трудом. Или своей ценой, которую за вас заплатят на невольничьем рынке. Я знаю, о чём вы все сейчас думаете. Надеетесь сбежать или взбунтоваться? Карпетаны, которых мы ведём с собой из самого Толетума, расскажут вам о судьбе тех, кто на это решился. Но вы, конечно, храбры и отважны, и вас это не пугает? Вот и прекрасно! Моим лучникам и кавалерии будет как раз кстати ещё одна хорошая тренировка, и я буду с нетерпением ждать, когда же вы им её предоставите. Я смотрю на вас и думаю – а стоит ли вообще с вами возиться? Ведь все вы – наши враги, а хороший враг – мёртвый враг, не правда ли? Не лучше ли перебить вас прямо сейчас и забыть о вас раз и навсегда? Но – к счастью для некоторых из вас – у нас так не принято, и с вами будут обращаться справедливо. Кто заслужит смерть – умрёт, а достойный жить – будет жить. Многие из вас – кого мы не убьём по дороге за попытку бунта или побега – будут ленивы и непослушны. Такие рабы нам не нужны, и мы их продаём – одних за море маврам, других – римлянам. У римлян работают и такие – да, даже такие, в цепях и под бичами надсмотрщиков – правда, обычно почему-то недолго. Рабы у римлян почему-то мрут как мухи, и им всё время требуются новые. А нам столько не нужно, и мы всегда готовы продать им тех, кто не подходит нам. Так что если кому-то из вас придётся не по вкусу рабство у нас – вы знаете теперь, как вам сменить нашего хозяина на римского или мавританского. Я не знаю, многие ли из вас сумееют, а главное – захотят быть хорошими рабами, послушными и усердными. Думаю, что очень немногие. Но кто захочет и сумеет – с теми будут обращаться хорошо. Такой раб у нас может заслужить освобождение и стать приличным человеком, которого никто и никогда не попрекнёт его рабским прошлым. Вы услыхали всё, что я хотел вам сказать. Судьба каждого из вас – в его собственных руках. Думайте и выбирайте.