Текст книги "Античная наркомафия 4"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

– Тебе повезло.

– Мне – да. Прямо из-под носа у смерти вытащили, не дали додавить. Теперь вот Лисимаха давят и когда-нибудь додавят…

– Пожалуй. Если мы им это позволим. Судя по тому, что ты мне рассказал, ты знаешь его неплохо. Что ты мне о нём скажешь – стоящий ли это человек?

– Ну, в деле ты только что видел его и сам. В настоящих боях – я сужу по стычкам у Тарента и по Заме – тоже был хорош.

– Это я понял. Меня интересует, порядочен ли он. Можно ли на него положиться?

– Насколько я знаю, никто на него не жаловался. Если ты не ошибёшься сам и поручишь ему дело по способностям – он не подведёт тебя.

– Если так – считай, ему только что тоже крупно повезло, – ухмыльнулся я, – Я вижу, его плечо кровоточит – поговори-ка с ним и посоветуй ему старательно изобразить крепко занедужившего…

Турдетанским, на котором мы говорили с Тархом, тарентиец, конечно, не владел, но бывшего соратника и товарища по ремеслу узнал сразу. Я так и не въехал сходу, на какой тарабарщине они разговаривали. И греческие слова там мелькали, и финикийские – я только их и вылавливал, поскольку тараторили они со скоростью пулемёта, и общий смысл их речи от меня ускользнул.

Распорядитель игр тем временем, подчёркнуто игнорируя реально выигравшего бой, но обречённого на смерть перебежчика, объявлял победителем его горе-напарника и поздравлял его с честно заслуженным освобождением – ага, с картинными жестами и на торжественной латыни. И хоть бы одна сволочь квиритская возмутилась настолько явной несправедливостью! Уроды, млять! Вот болтают у меня на глазах двое изменивших Риму – и почему-то меня совершенно не удивляет совершённое ими. И с чего бы это? Лисимах, впрочем, тоже обиды не демонстрировал, а его рожа, когда они закончили беседовать с этруском, показалась мне даже довольной. И почему меня это не удивляет?

– Он всё понял и всё сделает в лучшем виде, – подтвердил Тарх.

Разобравшись с тарентийцем и наметив крутой поворот в его дальнейшей судьбе, мы пообедали в приличной забегаловке и подытожили результаты наших дел в логове гордых квиритов. Римское гражданство себе и своей семье я выправил, для остальных наших тем же примерно макаром – организовал. Теперь вот заодно и ещё одного достаточно крутого гладиатора заполучу. Такому бойцу, да полезного применения не найти – это ж истинными римлянами для этого надо быть! Нам же, варварам, гробить таких людей почём зря – как-то не пристало. Бесхозяйственность это какая-то…

– Он как, кстати, на твой взгляд – такой же природный самородок, как и Бенат, или просто очень хорошо обучен?

– Лисимах? Нет, такой быстротой движений он никогда не блистал – обычно он обманывает финтами и неожиданными приёмами. Будь он таким, как Бенат – не нуждался бы в этом, – проконсультировал меня этруск.

– Так это же тогда, считай, готовый учитель фехтования для основной массы не блещущих особыми талантами обычных ополченцев, – Тарху неоткуда было знать, что после реформы Мария римляне, удручённые крайне низкой индивидуальной выучкой своих хвалёных легионеров, как раз гладиаторов для обучения солдатни индивидуальному бою и задействуют, но мне-то ведь читать об этом доводилось. А посему – ждать, пока до этого дотемяшатся своими квиритскими бестолковками сами римляне, мы не будем…

Пообедали, вышли снова на Форум, где уже прибрали все следы боя, а глашатай объявляет, что ещё одно зрелище намечается – травля псами провинившейся рабыни. Даже, типа, не беззащитной – ей дадут меч. Об этой римской забаве мне уже рассказывали. До экзотической живности типа львов и леопёрдов Рим ещё не дорос, но порода боевых псов у начинающих цивилизаторов уже имеется. Те мастино неаполитано, которыми впоследствии конкистадоры будут травить красножопых и беглых черномазых в Америке – как раз от этих римских и происходят.

Травлю давали в общественных садах – видимо, для создания ландшафтного соответствия охотничьему характеру зрелища. Тарху, как он рассказывал, доводилось участвовать в пяти таких боях с римскими пёсиками – меньше трёх на человека обычно не выпускают, а никакого защитного вооружения бойцу-бестиарию не положено. Если дадут ещё один меч или хотя бы нож для второй руки – считай, с тобой обошлись справедливо. Для обученного обращению с оружием мужика это примерно равные шансы, а для бабы? Это же просто изощрённый способ казни в самом неприкрытом виде! Этруск откровенно морщился, всем своим видом показывая, что сам глазеть на подобное издевательство не желает и если пойдёт, то только со мной и исключительно из-за меня.

В принципе-то оснований оспаривать его мнение у меня не было – кто из нас гладиатор в конце-то концов – он или я? Я и от этих-то боёв на Форуме, ещё весьма бледных и незамысловатых по сравнению с будущей позднереспубликанской и имперской классикой, ничего особенного не ждал, но наши-то ведь расспрашивать будут! Побывать в Риме и не посмотреть гладиаторских боёв – хрен с ней, с Юлькой, которая периодически и проигнорированными в Гребипте пирамидами меня попрекает, но с гладиаторами в Риме меня и остальные наши не поймут-с. Такая же хрень и с травлями этими звериными. До звизды, что в Карфагене преступников давненько уже львами травят, то Карфаген, а это – Рим, классический законодатель мод в подобных зрелищах. И похрен то, что пока-что он далеко ещё не таков – стереотипный образ силён, и надо собственными глазами увидеть, чтоб убедиться. Вот и приходится убеждаться. Ну, с гладиаторами-то этими ранними всё-же, надо отдать им должное, нашлось на что посмотреть, да и человека вот подходящего увидел. Нет уж, придётся Тарху потерпеть и эту псовую травлю – ага, вместе со мной и исключительно из-за меня…

Сады в Риме – ну, как сады. В смысле, ещё не те роскошные парки с цветами, фонтанами, статуями и колоннадами, которые в имперский период появятся и в которых собственно сад будет просто зелёным украшением соответствующей архитектуры. Сейчас это просто сады или даже нормальные парки с мощёными аллеями, обсаженными деревьями и кустарниками – место отдыха граждан от суеты и толчеи городских улиц. Вот только отдых у гордых квиритов временами бывает весьма своеобразный…

Ошибиться с местом проведения мероприятия было невозможно – толпа туда валила преизрядная. Видимо, считала предстоящее зрелище весьма увлекательным. Хотя – не могу сказать, чтоб они так уж сильно ошибались. По крайней мере – с начальной стадией. Это в том смысле, что баба не безобразной старухой оказалась, а молодой и симпатичной. При императорах, если верить Даниэлю Манниксу, травлю зверями христиан и прочих государственных преступников тоже любили травлей молодых симпатичных девок поразнообразить – причём, те обычно бывали не в курсах о своей реальной роли и были уверены, что вот пройдутся сейчас по арене, попоют, попляшут, выпуклостями своими соблазнительными повиляют, толпу заведут – и в безопасное место слиняют, а травить зверями совсем не их будут. Ожидавший их сюрприз и их реакция на него в итоге заводили толпу похлеще их телесных достоинств. Дальнейшее было уже, конечно, сильно на любителя, но римская чернь как раз из таких любителей в основном и состояла – обезьяны вообще любят, когда кому-то, хоть в чём-то их превосходящему, приходится хреновее ихнего. Вот и тут что-то вроде этого намечалось, хотя и попроще – вряд ли от симпатичной девчонки скрывали, что её ожидало. Не тот пока ещё Рим.

– Кого-то она мне напоминает, – пробормотал Тарх, когда её вели через толпу неподалеку от нас.

– Знакомая? – поинтересовался я.

– Вряд ли – что ей здесь делать? – усомнился этруск, – Но эта похожа, очень похожа, и это мне очень не нравится…

– Пошли-ка лучше отсюда, – предложил я ему во избежание осложнений – на хрен, на хрен!

Он не был против, и скорее всего, я бы так и увёл его, если бы не глашатай, объявивший, по какому поводу даётся травля и назвавший имя осуждённой…

– Туллия?! – прорычал бывший гладиатор, и теперь уже увести его от греха подальше нечего было и думать.

– Твою знакомую звали так же?

– Так же! Это она! Не знаю, каким образом, но – она!

– Стоп! Успокойся и не психуй! Переведи-ка мне лучше на нормальный человеческий язык, о чём болтает этот надутый попугай! – это я о глашатае, который как раз и рассказывал, «каким образом» рабыня Туллия из Вольсиний – млять, этого ещё только не хватало – навлекла на свою бедовую бестолковку травлю римскими боевыми псами. Это римлянам даже сквозь гвалт и свист толпы всё понятно даже по обрывкам фраз, а я пока-что ещё не настолько силён в ихней уродской латыни.

– Я не понял, как она попала в рабство – об этом он не говорит, – сообщил этруск, – Он говорит, что Туллия оказалась неблагодарной тварью и не только грязно оскорбила, но и осмелилась поднять руку на сына своего господина…

– Надо думать, было за что?

– Об этом он тоже не говорит, но сопляк – её ровесник, и я догадываюсь…

– Ясно, – мне тоже не составило труда догадаться, что домогательства этого сопливого и выглядевшего довольно чмошно рохли не привели девчонку в восторг, и отреагировала она на его настойчивость совсем не так, как тому бы хотелось. Как раз рядом один полупьяный римский гегемон уведомлял такого же приятеля, что и он тоже впендюрить такой не отказался бы. Скорее всего, как единодушно решили оба, там был не просто отказ с пощёчиной, за которую просто высекли бы, и дала бы она после этого как шёлковая, а явно вышло что-то похлеще и куда поунизительнее для господёныша, но об этом, ясный хрен, официальная история умалчивает, а выяснить не у кого, да и некогда…

С девчонки сорвали одежду, дали ей в руки меч и вытолкнули её на площадку. Нет, римляне уже явно на пути к своим имперским забавам – у жертвы не только мордашка, но и фигурка очень даже аппетитная. И едва ли хоть один шанс из сотни – ни второго меча, ни даже ножа ей никто, конечно, не дал. Вывели и собачек – мощных, ни разу не дворняг, настоящих боевых псов, и как раз трёх, против которых и мужику-то выстоять нелегко. Хрен ли толку от её весьма привлекательной внешности, если порвут её сейчас на хрен? Судя по окружавшим хозяйское семейство рабам, тоже приведённым смотреть, замышлялась именно показательная казнь, а никакой не «божий суд».

– Я не могу этого допустить! – процедил Тарх, в которого тут же вцепились двое из моих турдетан, да только если он в ярость придёт – не уверен, хватит ли и всех четверых. Вот проблема, млять, на ровном месте нарисовалась! Хоть Туллия, хоть Хренуллия, хоть Звиздуллия – хоть и жаль её, конечно, но насрать бы по хорошему и не вмешиваться, ведь не наше же дело ни разу, да только разве ж этого теперь урезонишь?

– Уймись! Этим ты её не спасёшь, а только сгубишь понапрасну и себя, и нас!

– Но я же не могу просто так смотреть на это и ничего не делать!

– Тогда помоги мне! – млять, не готовился ведь ни хрена, но придётся вот так, спонтанно, без подготовки – некогда раскачиваться…

– Что нужно сделать? – этруск настолько опешил от моего неожиданного решения, что мигом опомнился.

– Встаньте все пятеро так, чтобы я видел всё, а меня – ни одна сволочь из всей этой толпы уродов! – хвала богам, по-турдетански в Риме можно говорить, не фильтруя базара, на что меня сейчас уж точно хрен хватило бы, – И учти – я сделаю, что смогу, но ничего не обещаю…

В прежней жизни мне случалось шугать эфиркой расшалившихся собак, но не так и не таких. Там были просто офонаревшие дворняги, а энергетическое давление я дополнял угрожающими действиями, чего здесь позволить себе, конечно, не мог. Здесь я – такой же зевака, как и все эти уроды, и ни один из них не должен даже заподозрить иного. А то, если верить Гумилёву, так милый обычай жечь на костре за колдовство христиане не сами изобрели, а от римлян-язычников унаследовали, и мне как-то совершенно не хочется проверять, есть он у них уже или появится позже. На хрен, на хрен!

Пёсиков тем временем – всех трёх сразу – натравили на девчонку и спустили с поводков. Я даванул одновременно и эфиркой, и более тонкими слоями энергетики, но это ведь срабатывает не сразу. Тем более, когда внимание надо рассредотачивать натрое… Ей хватило ума не броситься бежать, да и меч она, как мне показалось, держала грамотно, но понятно ведь, что бздит, а собаки к таким делам чувствительны. Так, две псины заходят с боков, третья держится в середине и чуть позади, хотя и спустили её с поводка первой – явный доминант в этой троице. Когда с собачьей сворой дело имеешь, главное – сразу доминанта вычислить, и если его подавил – две трети дела, считай, сделано. Вот им мы и займёмся поплотнее…

Я надел на него жёсткую энергетическую трубу и перекрыл ему основные энергопотоки – ага, забеспокоился! Так, теперь энергосгусток ему внизу брюшины, да потяжелее – как раз такой, который бывает, когда стрёмно. Теперь повибрируем им, чтоб почуял – ага, перебздел! Правильно, и обезьяна двуногая, разумной себя возомнившая, стремается от непривычного, а тут – обыкновенная живность, голыми инстинктами только и живущая. Устроил то же самое и двум остальным, а то ведь их же тоже подзуживают, и могут сами атаковать, и хрен девчонка отразит атаку сразу двух. Ага, тоже перебздели, здесь вам – не тут! Но млять, я же не могу держать их так до бесконечности! Алан Чумак я вам типа, что ли?

– Тарх! Она из ваших? По-этрусски понимает? Скажи этой зассыкухе, чтоб засунула свой страх себе в свою дыру, изобразила крутую амазонку и сама напала на любую из этих двух обосравшихся псин!

Этруск изумлённо уставился на меня…

– Живее, дебилоид, млять, вращения! – это я прошипел ему по-русски, потому как Гаем Юлием Цезарем я бываю только на толчке, и одновременно держать в мандраже трёх здоровенных собак, да ещё и прописные истины с русского на турдетанский всяким тугодумам переводить – увольте на хрен.

Въехал он или чисто на автопилоте повиновался – это уж пущай остаётся его личной сокровенной тайной, на которую мне глубоко насрать. Главное – выкрикнул ей чего-то по-этрусски, что толпа не очень-то и заметила, поскольку каждый второй гегемон либо науськивал реально перебздевших животин, либо освистывал их. Но девчонка услыхала, тоже изумлённо уставилась – на Тарха, конечно, не на меня, тот ещё ей чего-то выкрикнул – и судя по тону, тоже не слишком куртуазное, да ещё и ладонью себя хлопнул рядом со своим хозяйством, и это сработало. Подобралась, надулась, скорчила зверскую рожу, на одного пса зыркнула, на другого, да и двинулась на правого. Ну, в смысле – на неправого, они ведь оба неправы, но этот был от неё справа. И это правильно, налево только мужики ходить должны, а бабы – порядочные, по крайней мере – только направо, гы-гы! Псина, и без того сбитая с панталыку, озадачилась, а эта как размахнётся мечом – ага, с обеих рук, как двуручником рыцарским! Промазала, конечно – при таком размахе от её легко предсказуемого удара и ребёнок увернулся бы, но перебздевшему псу хватило – отпрянул, хвост поджал, а когда она снова размахнулась – пустился наутёк. Она – за ним, он – к доминанту, тот, тоже ошарашенный – в сторону, эта на него замахнулась, он тоже наутёк, она к третьему, и тоже с аналогичным результатом. Короче, принялась их гонять, и кажется, начала входить во вкус.

Половина толпы молча охреневала, вторая – свистела или уже ржала. Кто-то, когда девчонка приблизилась к одному из псов и замахнулась, рявкнул:

– Убей! – ей, не псу.

– Убей! Убей! Убей! – заскандировала толпа.

Эта амазонка, млять, в натуре собралась располовинить животину. Та, конечно, дожидаться этого не стала, а заскулила и юркнула между ног толпы – тут уже захохотало две трети. Она на вторую – та туда же. А доминанта она и вовсе не обнаружила – этот, как и подобает элите животного мира, ретировался незаметно. Ржала уже вся толпа. И тогда захохотала и она сама – заливисто и истерично. Видок у неё был ещё тот – растрёпанная, потная, в пыли – даже не воспринималась в этот момент как голая…

Я заценил настрой толпы, прощупал энергетикой её эгрегор и понял, что шансы на срабатывание возникшей у меня задумки неплохие.

– Тарх! Теперь кричи «Свободу!», да на латыни, не на этрусском! Понял? – если верить Гумилёву, энергосвязь полнее у носителей одного и того же этнического поля, то бишь эгрегора, а не одного – так близких, а этруски как италийцы к римлянам уж всяко ближе…

Он понял и закричал, ближайшие соседи рефлекторно подхватили, я надавил на эгрегор всеми слоями энергетики, и вся толпа вскоре заскандировала:

– Свободу! Свободу! Свободу!

Не только освобождать, но и просто щадить приговорённую к смерти, конечно, не входило в планы её хозяев, но против дружного коллективного напора не выстоит и крутой обезьяний доминант – не прописано такого в обезьяньих инстинктах. И хозяин – папаша отвергнутого девчонкой чмошника – сдался. О том, чтобы вывести её на Форум и освободить официально в присутствии городского претора, не было, конечно, и речи – толпа этого не требовала, а по собственной инициативе такое великодушие проявлять, да ещё и пятипроцентный налог в казну за это платить тот, ясный хрен, не собирался. Он просто объявил её свободной в присутствии свидетелей, которых здесь было уж всяко побольше требуемых законом пяти. Права на римское гражданство такая форма освобождения не давала, и девчонка оставалась по римским законам такой же точно перегринкой, как и была до обращения в рабство. Но это было уже не столь важно. Куда важнее было то, что бывший хозяин не собирался проявлять никакого участия в её дальнейшей судьбе, что автоматически освобождало её и от клиентских обязанностей. Некоторые, поняв эту ситуёвину на свой манер, уже рекомендовали ей приличные лупанарии, набиваясь в первые заказчики, а пара ухарей даже конкубинат предлагали.

– Ну-ка, накидывай на неё свой плащ и уводи отсюда, пока она не растерялась, – велел я Тарху, и тут уж его не пришлось понукать.

– Туллия в Вольсиниях жила, и её отец знал моего отца, – рассказывал мне этруск, когда мы уже шли восвояси, – Я там выступал шесть лет назад – против галлов и в охоте на вепрей – догадываешься, чем меня против тех вепрей вооружали?

– Как всегда, твоим любимым комплектом?

– Точно, им самым! Так вот, именно её отец тренировал меня перед теми боями. Он был великим воином…

– Тарх, потом расскажешь, – отмахнулся я, – Неинтересно это мне сейчас – тем более, что не надо мне врать, будто ты только из-за этого за неё впрягся. Скажи уж прямо, что слюну на неё пустил!

– Ну, она ведь этого стоит…

– Ага, по тебе видно сразу.

– А что ты с этими собаками сделал?

– То, что с тобой следовало бы сделать, если по справедливости…

– Ну, я не мог иначе, ты же понимаешь?

– Поэтому и сделал это с ними, а не с тобой.

– Максим, ты теперь приказывай мне всё, что хочешь – всё сделаю…

– Иди ты на хрен! – направил я его по-русски. Ведь утомили же в натуре!

9
О хорошем и добром

– Папа! Хасю бабах! – пищит мой наследник, – Пасли в мастилскии!

– Волний, там больше нет бабахов – мы с тобой вчера их все бабахнули, – урезониваю я его, – Новых ещё не сделали…

– А ты пликазы, стоб сдеали! Хасю бабах! – умора, млять! Типа, разрулил производственную проблему, гы-гы!

– Большим начальником будёт! – предрёк Володя, – Мозгов уже достаточно – не колышит, как, но шоб було! У нас директор на автосервисе как раз такой был…

– Ага, и у нас главная менеджерша офиса, – прикололся Серёга, – Такая стерва! Все от неё на Луну выть готовы были…

– У нас, думаете, начальство другое было? – хмыкнул Васькин.

– Я – не думаю, – заверил я его, – У тебя военизированная структура, а там с этим служебным маразмом – вообще жопа. Что я, сам срочную не служил?

– И чем ущербнее урод – тем хлеще выносит мозги всем, кто от него зависит, – добавил Володя, – И как раз таких вышестоящее начальство и ценит.

– И продвигает, – подтвердил я, – Начальник цеха частенько дурака включал, но хоть иногда терял бдительность и вникал в суть проблемы, а начальник производства только и знал, что нежелание работать и саботаж изобличать. А уж директор завода – вообще неадекват был, от которого даже эти обезьяны стонали. Он на полном серьёзе полагал, что любая проблема разрулится сама, если он поставит на уши её конечных исполнителей. И похрен, что реально от них максимум полдела зависит.

– Ты не преувеличиваешь? – усомнился Серёга.

– К сожалению – только чуть-чуть, для пущей наглядности.

– А в чём это выражалось?

– Ну, представь себе – тебе ставят задачу, с которой ты справишься только при условии незамедлительной помощи тебе со стороны всех смежников. При этом ты от начальника команду получил – со сжатым сроком исполнения и с твёрдо обещанной тебе карой за неисполнение, а они помогать тебе – нет. Им он команды такой не дал и ничем за неоказание тебе помощи не пригрозил. Ну и сам посуди, кинутся они сломя голову тебе помогать, если это геморройно?

– Но ведь должны же! Так же нельзя – это же подстава получается. Что ж они, не понимают?

– Всё они понимают. Но они и сами не хрены валяют, им тоже нехилые задачи поставлены и тоже со сжатым сроком и карами за неисполнение. В большинстве случаев никто не задаётся целью тебя подставить, но собственные проблемы всегда ближе к очку. Тебя озадачь чем-нибудь серьёзным, за что с тебя и спросят серьёзно – бросишь ты это дело ради чужой мороки, за которую ты не отвечаешь?

– Нет, конечно. Но ведь так же быть не должно. Начальство же должно такие вещи понимать…

– Оно кому должно – всем прощает. В армии, конечно, тоже начальство не гребут…

– Макс, ты бы хоть при ребёнке не выражался! – вмешалась Юлька.

– А, млять… тьфу! – в натуре ведь увлёкся и упустил из виду, что спиногрыз присутствует, – Волний, заткни ухи, ты ничего не слышишь. Тут тетя Юля права – так, как твой папа выражается, выражаться не надо. Так о чём это я… гм… балаболил?

– О том, что начальство в армии… гм… не колышит, – напомнил Серёга.

– Ага, не сношают проблемы подчинённых, и в этом смысле маразм, конечно, похлеще, чем на гражданке. Но у армейского офицера в подкорке прописано, что без команды ни одна свинья лишнего раза не хрюкнет, и дать команду там не забывают и не ленятся. А на гражданке и начальство – раздолбаи. Последнее время даже ещё и не служивших срочную понабирать ухитрились – до этих вообще не доходит…

– Так погоди, ты же про большой завод говоришь, – спохватился Володя, – А там, будь ты даже хоть тыщу раз блатным сынком, до директора в молодом возрасте не дорасти. Значит, он наверняка служил.

– Я не интересовался, но наверняка. Естественно, наш бабуин, скорее всего, включал дурака. Легче прессовать тех, кто кругом виноват – в любой момент есть за что вздрючить. А чтобы ты был кругом виноват, тебя надо загнать в ситуёвину, когда не облажаться невозможно в принципе. Вот этим наши обезьяны и занимались. Это их любимый вид спорта…

– Папа! Хасю бабах! – напомнил пацанёнок, – Пликазы, стоб сделали!

– А ты маму слушался? – Велия мне на него не жаловалась, но орднунг ведь юбер аллес, так что лишний раз на дисциплину его сориентировать не повредит.

– Слюсался!

– А кашу доел? – перловку он, конечно, не любит, и нам не составило бы ни малейшей трудности исключительно лакомствами его кормить, но нехрен баловать будущего мужика и вояку. И сам, помнится, жёлуди в Дахау лопал и буду лопать, если понадобится – хоть и чисто символически, напоказ перед служивыми, но всё-же, и он тоже должен быть к этому готов.

– Даел!

– Точно?

– Пришлось, конечно, заставить, но доел, – подтвердила супружница.

– А латынь учил? Что такое «Disce, sed a doctis, indoctos ipse doceto»?

– Эээ… Усись… у тех… кто снаит… эээ…

– А тех, кто не знает, сам учи, – закончила за него Юлька, – Макс, ты хоть соображаешь, чего от ребёнка требуешь? Ему же на турдетанский с латыни переводят или на этрусский, а ты его по-русски спрашиваешь! Как ему справиться сразу с двумя переводами?

– Пусть привыкает, что не всё в жизни легко и просто. Тем более, у него стимул – заслужить свои «бабахи». Ты слыхал, Волний? Завтра я проверю, как ты занимался латынью. Если дядя Тарх и тётя Туллия будут тобой довольны – будут тебе бабахи.

– Папа, я осинь пасталаюсь! Пликазы, стоб сделали много бабахов!

– Ухи у тебя не лопнут от многих бабахов?

– Ни лёпнут!

– Ну, смотри мне – ты ОБЕЩАЛ постараться. Ты помнишь, кто у тебя здесь родственники?

– Тялквинии!

– А слово Тарквиниев – что?

– Клепсе галёха!

– Вот и постарайся так, чтобы заслужить целых десять бабахов. Десять – это сколько? – мелкий тут же в восторге показал мне две растопыренных пятерни.

– Макс, ну чему ты ребёнка учишь! – прихренела Юлька, – Ему трёх лет ещё нет, в кубики только играть, а ты из него готовишь полиглота и террориста-подрывника!

– Нет, пиротехника я из него пока ещё не готовлю – пока только вкус к этому делу прививаю. Вот как подрастёт – будет и сам делать.

– А если взорвётся? – ужаснулась наша педагогичка.

– А кто его до взрывчатки допустит, пока он техники безопасности не изучит?

– Но Макс, это же неправильно! Детей, особенно маленьких, надо учить только хорошему и доброму! А ты его чему учишь? Ну кто так делает?

– Я делаю. Свою ты можешь учить играть в куклы хоть до шестнадцати лет, если тебе без разницы, что за чудо из неё вырастет, а из моего должен вырасти «водитель руками», и не такой, как «все большие начальники», а такой, которого будут реально уважать, а не воспринимать как стихийное бедствие. И для этого он должен соображать во всём, чем ему придётся руководить.

– И для этого из маленького ребёнка надо делать прямо какого-то ницшеанского сверхчеловека и вообще фашиста? Ты хоть понимаешь, кто из него тогда вырастет?

– Вырастет улучшенная модификация меня самого. Прокачанная, скажем так. В Испании ему это пригодится…

– Фашист из него испанский вырастет! Прокачанный фашист!

– Фалангист, – поправил её Хренио, – В Испании – фалангисты.

– Ещё один дуче мне тут выисался! – фыркнула Юлька.

– Каудильо, – невозмутимо поправил испанец, – Франко был каудильо.

– Да ну тебя на фиг, франкист недорезанный!

– Ав-ав-ав-ав-ав! – передразнил я её тявканье.

Наши расхохотались, я увернулся от брошенного в меня яблока, а грудная юлькина Ирка скуксилась и заревела, в результате чего наша истеричка закудахтала над ней и отвлеклась от своего излюбленного троллинга…

«Бабахи», которые у меня выклянчивает мой спиногрыз – это на самом деле капсюль-пистоны, как мы их называем. В смысле – капсюли, но не на гремучей ртути, а на пистонном ударном составе из бертолетовой соли и красного фосфора. Пока они у нас экспериментальные, их металлические колпачки мы из свинца штампуем. В перспективе серийные, конечно, только из меди будем делать, а для экспериментов нет смысла заморачиваться. С медью ведь в античном мире засада. Это в нашем современном мире хорошо известная нам медь – высокорафинированная электротехническая, и это именно она пластична и легко куётся или штампуется. Здесь же медь достаточной чистоты и пластичности бывает только из некоторых достаточно редких месторождений, а основная её масса с такими примесями, что хорошо она только льётся, а ковать или чеканить её можно только в горячем виде, в холодном – сразу трескается. Месторождения хорошей чистой меди давно уже целиком выработаны или близки к полной выработке, спрос на металл из них повышенный, и цена – соответствующая. И хрен бы с ней, с ценой, не золото ведь и не серебро, а мы давно уж не нищая рядовая солдатня, но из-за высокого неудовлетворённого спроса её иногда просто нет, а нам этих серийных капсюлей нужны будут тысячи. Поэтому медные колпачки, как и саму медь для них, мы бережём и копим про запас, а на эксперименты расходуем дешёвый и бросовый свинец. А тысячи капюлей – это поначалу, только для себя любимых, а в дальнейшем – и десятки тысяч. Ведь мы собираемся вооружиться хоть и примитивными капсюльными, но револьверами, а заряженный револьвер – это шесть капсюлей, насаженных на брандтрубки его барабана.

Строго говоря, револьверы до Самуэля Кольта делались и кремнёвыми, но то гладкостволки с разомкнутой рамкой и необходимостью подсыпать затравочный порох на полку перед каждым выстрелом – хрен ли это за скорострельность? Делались отдельные единицы и с индивидуальными крышками полок на каждую камору барабана, но это чисто геометрически ограничивало число зарядов тремя, максимум – четырьмя. Хрен бы даже с этим, ведь пара таких револьверов – это всё-таки от шести до восьми выстрелов, но это ведь однозначно слабенькая разомкнутая рамка, а нам нужна сплошная, жёсткая, на нагрузки нарезного ствола рассчитанная. Все мои попытки вписать откидывающиеся при выстреле крышки полок в габариты барабанного окна сплошной жёсткой рамки постиг жестокий облом ещё до нашего с Васкесом и Велтуром плавания в Америку, в результате чего нам пришлось тогда удовольствоваться грубым паллиативом в виде трёхствольных «перечниц». Настоящий же полноценный револьвер требовал капсюльного воспламенения заряда, до которого мы на тот момент ещё не доросли. В смысле – до ударного состава не доросли, потому как сам капсюльный замок прост, даже проще ударно-кремнёвого.

Самое смешное, что в начале девятнадцатого века – как раз на излёте эпохи кремнёвого оружия – появился таки более-менее вменяемый револьвер с кремнёвым замком, и не будь в то время уже изобретён капсюль – популярность в Европе и Америке вполне мог бы завоевать доведённый до ума и усовершенствованный кремнёвый револьвер Коллиера образца 1818 года, изобретённый американцем, но запатентованный и производившийся в Англии. Его пятизарядный барабан, как и в прежних конструкциях, всё ещё требовалось проворачивать вручную, но после поворота очередная камора не только фиксировалась пружинной защёлкой, но и надвигалась на ствол с сопряжением по конусу, благодаря которому вставала соосно стволу, да ещё и прижималась клиновым зажимом. Более того, крышка полки с огнивом имела внутри маленькую пороховницу с дозатором, просыпавшим на полку верхней каморы при её закрытии порцию затравочного пороха. У меня ведь статья с форумных срачей про него на моей флэшке была, и когда я недавно снова на неё наткнулся и перечитал – слюной изошёл. Ведь то, что ствол гладкий из-за разомкнутой снизу рамки – это только от дурацкого стремления вписаться в габариты традиционного однозарядного кремнёвого пистолета, на которые мне глубоко насрать. Этим же обусловлено и отсутствие храповика. Придав рамке револьвера современную компоновку – хрен с ним, с увеличившимся габаритом по высоте, её можно было бы эдементарно замкнуть и снизу, гладкий ствол заменить нарезным, а уменьшив калибр, сделать барабан шестизарядным. Был в принципе изобретён уже и храповик, да и знаю я его прекрасно – ничего там сложного нет. Добавить ещё мягкую, уминающуюся по месту, свинцовую прокладку на пенёк ствола – и вот она, обтюрация не хуже знаменитой нагановской. Чего ещё нужно, спрашивается, для полного счастья?