Текст книги "Под знаменем Сокола (СИ)"

Автор книги: Белый лев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Кромешники

– Плохо твой брат знает Святослава, – усмехнулся Анастасий. – Насколько я успел его изучить, он не из тех, кто привык отступаться от задуманного. А что до Лютобора, то он только подтвердил то, что было и так давно известно. Мороз за ночь прибрал с небес последние сиротливые клочки выжатых сухих облаков и, украсив зенит россыпью колючих звезд, к утру окончательно окреп и вошел во вкус. Наполнив воздух летучими тьмами невидимых глазу ледяных копий, он язвил и колол, не зная устали. Словно усердный ремесленник, шлифующий свое изделие, он проходился жестким наждаком по щекам и носам, засыпал при дыхании горло колючей стальной стружкой, долбил долотом пальцы рук и ног.

Стылый лес по краям дороги спал зачарованным сном, обманчивым в своей неподвижности. Пусть остановленные стужей живые соки не бежали от корней к вершине, передавая каждой малой веточке тягу земную и соль, пусть узорчатые нарядные листья истлевали глубоко под снегом, давая тепло малым тварям, укрывшимся там до весны. В изгибе голых веток сквозило напряжение натянутой тетивы, воля к жизни и тяга к борьбе против лютого произвола беспощадной зимы. Этим величественным смыслом было исполнено упрямое молчание угрюмцев дубов, и жертвенная покорность поникших берез и осин, и хищная настороженность сосен и елей, точно стрелами и сулицами, ощерившихся темной хвоей.

Лес с надеждой смотрел на небеса, где поджидало свой корочун одряхлевшее хворое солнце. Скоро-скоро дед Даждьбог вновь возродится, скоро-скоро побежит по небосклону в новой золоченой распашонке младенец Коляда, разворачивая оглобли годового колеса к лету, и зародится в каждом сердце робкая и первая мечта о весне.

Да только о какой весне может мечтать сердце, потерявшее в этой жизни всякую надежду, каких праздников станет ждать душа, насмерть исколотая льдом отчаяния. Только и остается такой душе, что горькие слезы и неизбывная печаль. Вот и княжна Всеслава сколько ни держалась, ни крепилась, стыдясь суровых мужей, ехавших рядом, а нет-нет, да и смахивала горячую слезу с пылающих щек да на меховой воротник.

Ох ты, горе-горюшко, горе горькое. Обманул девицу Велес-батюшка. Закружил-заворожил колдовской пляской, пленил кудесами, открывая двери в нижний мир и отпуская на время его обитателей, а помочь не захотел. Осерчал ли из-за приверженца ромейского Бога Анастасия, испугался ли служителя Перуна Ратьшу (чай, когда в костер вываливали глиняный раствор, вновь запечатывая ворота иного мира, Дедославский княжич так долбанул по кострищу секирой, обломал рукоять). С другой стороны, что на Велеса пенять? Разве посмела бы она шептать заветное в присутствии Мстиславича, почти что жениха. Да и духи предков, с которыми беседовал Арво Кейо, разве согласились бы открыть будущее земли вятичей и княжны, зная, что их может услышать человек русского князя. Кое-что дедушке Арво, правда, выпытать удалось, но от этих вестей легче на душе у Всеславы не становилось.

Намотав на руку поводья иноходца, девушка прикрыла глаза, мыслями припадая к тому щемящему мигу, когда бубен вещего Арво вывел из Велесова мира дух отца.

Князь Всеволод не изменился. Все так же могучие плечи и грудь облегала тяжелая кольчуга, а пояс с серебряным набором отягощал добрый меч. Разве что на виске черной вишней горел след от хазарского кистеня да сам образ виделся смутно и неясно, как в ускользающем сквозь пальцы предутреннем сне. Вроде бы и стоял князь возле жертвенника, точно византийским прозрачным шелком окутанный облаком дыма. А в то же время сквозь него Всеслава различала очертания кузни и березы по ту сторону частокола.

Хотя князь Всеволод так и не разомкнул уст, Всеслава отчетливо запомнила слова, сквозь грань миров перенесенные от сердца к сердцу, от души к душе: «Не торопись ко мне, дитятко! Здесь холодно и темно. Лучше доверься в трудный миг тому, кто, придя в святилище незваным, стоит нынче рядом с тобой». Больше ничего разобрать не удалось. Всеслава увидела только ослепительный блеск стального лезвия и почувствовала душный холодный мрак могилы. Затем перед ее глазами встала высокая белокаменная башня, объятая огнем, и фигура старика в хазарской одежде, застывшая у самого края между двух зубцов. Старец глянул на нее, а затем оттолкнулся от парапета и бросился вниз…

Иноходец зацепил копытом какой-то вмерзший в лед корень, и от внезапного толчка Всеслава едва не вылетела из седла. Обняв плотнее коленями конские бока и вновь выровняв шаг, она поспешила вытереть стынущие на щеках предательские слезы. Негоже княжьей дочери нюни распускать, особенно нынче. Так вся хитрая Ратьшина задумка прахом пойдет!

Хотя высланные княжичем и дядькой Войнегом дозорные не обнаружили следов разбойников, Мстиславич и сотник решили не искушать судьбу и постарались позаботиться о безопасности подопечной. Вот потому вместо Всеславы в санях сидела одна из служанок, возрастом и фигурой похожая на княжну.

Что же до дочери Всеволода, то ее наряд – мужские порты, мохнатую шапку и подбитый мехом плащ – одолжили у одного из Ратьшиных отроков, тонкокостного юноши-подростка. Мужи обоих дружин, глядя на нее, умильно улыбались, да и сама она перед отъездом от волхва поглядела в соляное хазарское зеркало: если тщательно не приглядываться, от молодшей гридьбы не отличить.

Поправив выбившуюся из-под шапки непослушную прядь, девушка снова повторила про себя отцовы слова. Такова, знать, ее доля. Разве человеку под силу изменить направление нити, выпряденной под сводами Мирового Древа? И разве не в том судьба, что Ратьша, собиравшийся на охоту, следом за ней в святилище вчера приехал? Хорошо хоть Корьдно родной покидать не придется…

А что до заветного, так на то оно и заветное, чтобы о нем в ночной тиши мечталось, когда изголовье уже вымокло от слез. Всеслава глянула на служанку в санях, красующуюся перед гриднями княжескими одеждами. Ох, ты, доля, долюшка! И почему тебя нельзя, словно плащ, сбросить или обменять!

И, не надеясь более на Велеса, Всеслава достала из-за пазухи маленький серебряный крестик, подарение сестры Анастасия, обращаясь мыслями к Белому Богу. Может, хоть Он сумеет помочь? Она почти закончила произносить слова молитвы, которой обучила ее боярышня Мурава, когда над лесом прогремел властный голос Ратьши, отдающий приказ остановиться.

– Что еще за напасть? – недоумевали в задних рядах. – Почему встали?

Привстав на стременах, Всеслава заглянула поверх голов. Погрузившись в свои переживания, она и думать забыла про разбойников. Те же, судя по всему, времени даром не теряли. Поперек речной дороги, от берега до другого, лежала вековая сосна, аккуратно срубленная под корень. Всеслава, так же, как и другие, повернула голову, чтобы глянуть на пень, вид которого отметал всякие сомнения в том, что это дело рук человеческих. И в это время, словно в насмешку над ее думами о доле, в гулком воздухе звонко и хищно пропела стрела, и девушка в санях вскинулась и поникла, запрокинув назад голову и глядя остановившимися глазами в небо.

– К бою готовьсь! Ни с места!

– Поднять щиты! Беречь княжну!

Краткие, хлесткие, как удары плети, команды княжича Ратьши и дядьки Войнега перемежались с удивленными возгласами гридьбы и испуганным воем служанок. Всеслава слышала эти звуки точно сквозь ворох пуховых перин, не имея сил хотя бы пошевельнуться, не говоря уже о том, чтобы натянуть лук, с пугающей отстраненностью глядя на мертвое тело в княжеской одежде. Так, верно, смотрит на мир только что отлетевшая душа, всех связей с ним не порвавшая, но ему уже не принадлежащая. Там, под кровавым пологом, в стынущих санях следовало лежать не бедной чернавке, а ей!

И только появление из леса ощеренной топорами и кольями толпы воинственно орущих людей в нагольных шубах и лаптях, с берестяными скуратами на лицах, рассеяло морок, заменив его простым человеческим страхом и желанием жить. Имей Всеслава побольше опыта в военных делах, она бы определила, что находников при всей их наглости бояться не стоит. Живая волна нахлынула, но лишь для того, чтобы бесславно разбиться о ровные ряды сомкнутых вместе щитов, хранимых оберегами мудрого Арво.

Всеслава увидела Войнега, направо и налево отвешивавшего удары тяжелым боевым топором, и неистового Ратьшу, в упоении битвы сносившего по две, если не по три головы кряду, и молодых гридней, с усердием отрабатывавших хлеб Ждамира Корьдненского, и ромея Анастасия, с профессиональной сноровкой находившего доступ к уязвимым частям человеческого тела.

Видя, что поражение неизбежно, потеряв около трети своих людей, нападавшие пустились наутек, надеясь под сенью леса укрыться от возмездия. Несчастные! Они, видимо, плохо знали, с кем имеют дело, ибо от Ратьши Мстиславова никто пока еще не уходил.

Хватив плетью по бокам и без того разгоряченного коня, он устремился в погоню, увлекая гридьбу за собой. Всеслава и глазом моргнуть не успела, как топот копыт стих вдалеке и на опустевшем льду, среди мертвых и раненых, кроме нее и причитающих служанок остались только несколько замешкавшихся гридней да Анастасий с Войнегом. Первый спешил помочь тем, в ком еще теплилась жизнь (включая и пострадавших от его меча), второй желал, пока не поздно, расспросить тех, кто еще мог говорить, и выяснить, кто стоит за нападением.

Всеслава тоже решила спешиться. Не настолько сведущая в лечьбе, как Анастасий и его сестра, она, тем не менее, знала толк в уходе за больными. Однако, ее благому намерению, как и планам Анастасия и Войнега, не суждено было осуществиться. Едва сотник приподнял первую личину, не найдя под ней ничего интересного, кроме незнакомого мертвого лица, как со стороны, противоположной той, в которую ускакал Ратьша с гриднями, раздался конский топот, и на речном льду, словно из ниоткуда, возникли несколько десятков вершников.

Напрасно Анастасий и гридни хватались за мечи, напрасно Войнег тянулся к сигнальному рогу. Выпал рог из пронзенной двумя стрелами руки, не поспели мечи из ножен. Сбив с ног Анастасия и разметав по льду растерявшихся ратников, похитители окружили Всеславу и прежде, чем девушка успела что-либо понять, схватили ее лошадь под уздцы и помчались обратно в лес, увозя княжну ото всех, кто мог за нее заступиться и за нее постоять.

Ореховые глаза

Сначала они ехали широкой и удобной просекой. Затем на небольшом прогалке человечью дорогу пересекла лосиная или кабанья тропа, уходящая под своды леса в неведомую глушь. Здесь похитители разделились. Большая их часть, уводя возможную погоню, поехали дальше по просеке, а около десятка, те, которым поручили стеречь пленницу, свернули вместе с ней на тропу и запетляли между стволов, переходя с рыси на галоп.

У теряющей от ужаса разум Всеславы осталась единственная мысль: как бы не выпасть из седла и не врезаться в одну из низко нависающих над дорогой ветвей. Чуть позже, когда девушка немного приноровилась к ритму скачки и выровняла дыхание, она почти без удивления отметила уверенность, с которой похитители среди нескольких десятков вершников выбрали именно ее. Впрочем, то не диво. Девка, она и в мужском платье девкой останется. А кто еще будет рядиться, как не княжна.

Княжна-то княжной, но полонянка она полонянка и есть. Захотят ли уважить тати кромешные честь княжескую, да и просто девичью. Хотя Всеслава не видела лиц, она спиной чувствовала исходящую от ее спутников угрозу. Такие любой урон нанесут, не задумываясь, и убьют с легкостью, если им велят. А что, если попытаться бежать! Хотя порты с чужого плеча сидели непривычно, двигаться в них было куда сподручнее, нежели в тяжкой шубе и платке.

Тропа вышла на берег оврага, сплошь заросшего ельником и служившего руслом какого-то безымянного ручья. Проходящая по самому краю, она сделалась осыпучей и совсем узкой, и вершники растянулись цепочкой, не выпуская, впрочем, повода иноходца княжны. Всеслава глянула вниз. Высоковато, конечно, но стоит попробовать. В любом случае – это единственный шанс.

Она наметила широкий прогалок между деревьями, осторожно перекинула ногу, подобрала полы плаща, и, поминая Велеса, Перуна и Белого Бога, прыгнула.

Сначала край оврага стукнул ее чуть пониже спины – теплая одежда смягчила удар, потом Всеслава кубарем полетела вниз, из последних сил пытаясь затормозить, не свернув при этом шею и не переломав руки и ноги. Хотя безумный, отчаянный полет продолжался всего несколько мгновений, в сознании Всеславы он длился целую вечность. Перед глазами мелькали ветки и торчащие из склона, подобно истлевшим костяшкам, кривые еловые корни, неслись клочья снега, а она все падала и падала, переворачиваясь через голову, силясь уцепиться за что-нибудь и не находя опоры. Точно Велес, спасая дочь Всеволода от позора, открывал ей ход в свой исподний мир.

Впрочем, нет. Боги нижнего и верхнего миров беглянку хранили. Берег ручья принял ее ласково, поймал в пушистый сугроб да еще подстелил под ребра мягкую хвою. И если не считать пары царапин (чай, угодила краса белым личиком да в колючий ельник), приземлилась она более чем благополучно.

Впрочем, позволив девице остаться в серединном мире, немилосердные боги обрекали ее на новые тяготы и мытарства. Услышав голоса похитителей, с бранью и пререканиями искавших пологий спуск, девушка поняла, что оставаться на месте более нельзя. Освободившись от тяжкого мехового плаща (холода она не чувствовала), Всеслава куницей зазмеилась по земле, забираясь в самую гущу ельника. Только бы достигнуть реки, а там… Додумать ей не удалось. Преследователи одолели спуск и теперь растянулись цепочкой, прочесывая дно оврага. Точно лису затравить хотят, вспугнуть, точно куропатку. В глазах Всеславы закипели жгучие слезы обиды.

Затаившись среди густых зеленых ветвей, вдыхая морозный запах хвои, она в ужасе смотрела, с какой нарочитой безжалостностью, точно адские косари, кромешники рубят верхушки молодых елочек. Вот так же, как беззащитное деревце, падет им под ноги и она.

Ну уж нет! Дочери великого князя в полоне не бывать! Ободранная рука скользнула вдоль бока, и окоченевшие пальцы нащупали… Спаси Велес! Защити Белый Бог! Возле самого пояса, там, где обретался спаситель-нож, оказалась мохнатая волчья морда, с настороженными ушами и полной пастью острых зубов. Руку согрело горячее дыхание, шершавый язык намочил стылые пальцы. Всеслава хотела закричать, но крик оказался заперт в груди. Чья-то сильная рука, одетая броней, зажала ей рот, приклоняя голову к земле.

Потеряв последние остатки страха, Всеслава извернулась, чтобы ногтями свободной руки вцепиться в лицо обидчика, но бросив на пришельца лишь один взгляд, вмиг забыла обо всем, блаженно приникнув губами к помеченной шрамами, ороговевшей, но такой родной руке. Будь ее воля, она бы покрыла поцелуями не только эту руку и ее обладателя, но и верного Кума, который, за три прошедших года вымахав в матерого волка, все же ее не забыл. Может, причиной тому был каштановый локон, вдетый в кожаную ладанку, которая и поныне украшала могучую шею его хозяина.

Все-таки Белый Бог сотворил чудо! Ибо иначе назвать появление, и еще такое своевременное, человека, которого все числили едва не сгинувшим за морем, в том краю, где по дедовским понятиям и люди-то не живут, Всеслава никак не могла.

Неждан! Нежданушка! Лада любимый! Сколько долгих дней она вглядывалась в морозную даль: не блеснет ли где-то огонек знакомых ореховых, огневых глаз. Сколько бесконечных ночей мечтала согреться жаром его сахарных уст. Словно среди зимы проснулось ярое солнышко, словно колючая хвоя сделалась пуховой периной, а те, которые шли по следу, превратились в малых муравьев.

Впрочем, нет! Эти-то как раз никуда не делись и успели уже прорубить изрядную просеку. Зря старались. Сделав Всеславе знак, чтобы лежала тихо, проворчав что-то на волчьем наречии Куму, Неждан поднялся в полный рост, сбрасывая ножны с меча. Зимний неяркий свет скупо отражался в ромейской броне, подсвечивал вороновой синевой выбивавшиеся из-под шапки черные, жесткие волосы, плащом сбрасывал на снег тень с широких плеч. Последний раз Всеслава видела эти плечи обагренными кровью. Хоть бы Велес и Белый Бог уберегли Неждана на этот раз.

Ближайший из разбойников не успел даже удивиться. Двоим другим хватило времени лишь на то, чтобы сделать судорожный, бесполезный, никого не способный уберечь взмах мечом. Еще одного прикончил Кум. Но оставалось еще полдюжины, и они вовсе не собирались за просто так отдавать бесценную добычу. Да и кровь товарищей требовала отмщения.

Всеслава, конечно, ведала, что Неждан, еще в те годы, когда гридни его дразнили беспортошным неумойкой, слыл в Корьдно едва не лучшим бойцом. Даже дядька Войнег не всякий раз верх над ним одерживал. За прошедшие три года изнурительных боев и долгих походов мастерство молодого гридня, Всеслава в этом кое-что понимала, возросло, да и сила умножилась. Но и противники ему попались отнюдь не бесталанные смерды, меча видом не видывавшие. Велес знает, кто учил кромешников сражаться, но дело свое он разумел и неслухам спуску не давал.

Хотя Неждан держал в поле зрения всех шестерых, не позволяя им приблизиться на расстояние удара и не давая зайти со спины, сплотившись, кромешники едва не загнали его в трясину на топкий берег ручья. Отвоевав ельник, ту его часть, где молодые деревца достигали высоты человеческого роста, Неждан нырнул туда и закружился между стволов, точно бешеный челнок, вгрызающийся в основу лишь затем, чтобы обрывать запутавшиеся в кроснах нити алчущих неправедного пути человеческих жизней. И отчаянный Кум, мелькая пушистым хвостом, серой нитью носился за ним.

Четыре раза взлетал и опускался меч от земли к небесам и от небес к земле, завершая праведной карой безмолвный суд. Четыре крика устремились в небо и четыре души сверзились с радужного моста прямо в исподние Велесовы угодья. На четыре стороны света оборачивался молодец, уходя от вражеского меча, светлый полдень и сумрачную полночь призывая в свидетели, что дело вершит он правое, как и в те годы, когда у злых ворогов беззащитных поселян отвоевывал, оберегая покой жителей порубежья. И если правда, что власть от богов и что в княжьей крови заключена самая сила и соль подвластной правителю земли, то, оберегая дочь Всеволода, гридень Неждан не только о любимой девушке пекся, но землю родную, от которой его отлучили и отрекли, оберегал и защищал.

Теперь противников осталось двое, и уцелели они не потому, что прятались за чужими спинами, а от того, что, превосходя товарищей ловкостью и силой, разговаривали на языке мечей, верно, даже свободнее, нежели на наречии человеческом. Пара черных коршунов, налетевших на бела кречета, двое цепных кобелей, спущенных на матерого волка. И, точно зубы, клацали тяжкие мечи, ударяющие о Нежданов клинок скупыми и злыми рубящими выпадами. Иному от таких песен впору волком взвыть, да Неждан, верно, их достаточно слышал, сыгранных у моря ромейского да на арабский лад. Сам их наигрывал не хуже любого гусляра.

Лишь холодный, морозный воздух отыскал меч ближайшего кромешника, когда Неждан неожиданно скользнул вниз, точно хитрюга-стерлядь, уходящая на глубину, а затем, обойдя противника сзади, рубанул со всего маха по выпроставшейся из кольчуги незащищенной шее. Участь последнего решил выникший из ельника Кум.

***

Старое, хворое солнце, не спеша, ковыляло короткой дугой по серому небу, свершая свой зимний, дневной путь. Мелодично журчал пробивавший себе дорогу подо льдом ручей. Сосны да елки, стряхнув с ветвей снег, с любопытством переглядывались, рассматривая девицу и молодца. Серый Кум дурашливым кутенком прыгал по ельнику, разделяя хозяйскую радость. Фыркали и ржали привязанные на краю оврага кони, и обеспокоено звал княжну гнедой иноходец.

Всеслава не слышала и не видела ничего. Для нее и для Неждана время потеряло счет, остановилось, закружилось волшебным вихрем, перенося из зимнего леса в благодатный край, где среди молочных рек с кисельными берегами мирно гуляли первый Волк и первый Бык, первый Пес и первый Конь, и шумела крона извечного Мирового Древа.

– Ты все-таки вернулся! Как же я тебя ждала. Я думала, что никогда больше тебя не увижу!

Из глаз Всеславы ручьем текли слезы, и Неждан осушал их жаркими поцелуями. Теплый меховой плащ, которым воин с головы до пят укутал озябшую девушку, спускался по ее плечам, точно повой.

– Как ты отыскал меня? – спросила Всеслава, когда источник ее слез начал иссякать.

Неждан в ответ только улыбнулся:

– Отыскать тебя, Всеслава Всеволодовна, было немудрено, а вот признать в твоем нынешнем наряде сложнее! Нешто Ждамир настолько обабился, что в Корьдно уже девки с бабами начали мужские порты носить?

– До такого пока не дошло, – с готовностью заверила его Всеслава.

Погладив ластившегося к ней Кума, она поведала милому о своих приключениях.

– Ну и аховы же вояки руссы! – хлопнул себя по бедрам Неждан. – Прозевали хазарский отряд!

– Да с чего ты решил, что это хазары? – заступилась за воинов Святослава княжна. – Ратьша баял, здесь замешан продавшийся за хазарское злато разбойник Соловей?

– Соловей?! – Неждан аж переменился в лице. – Да как он смеет, этот Мстиславов поскребыш, нести такое?! Да Соловей скорее умрет, чем примет от хазарина даже медный дирхем!

«Да откуда тебе это известно, нешто ты Соловья видал?» – эти слова, невымолвленные, так и повисли у Всеславы на устах, ибо ответ напрашивался сам собой. Приглядевшись повнимательней к милому, она отметила тот налет, который накладывает на облик человека жизнь кочевая, неприкаянная, полная опасностей и тревог…

Понимая, что сам себя выдал, Неждан отпираться не стал. Рассказал, как весной по возвращении из ромейской земли узнал о походе Святослава, как спешил домой, чтобы к рати Ждамировой присоединиться, как опоздал: война закончилась, почитай, не начавшись, как ушел с горя в лес, отыскал там таких же недовольных, как начал с руссами бороться, их дозорных да обозных тревожить.

– Вот такие дела, – закончил воин свой рассказ. – Был Неждан-гридень, а вышел разбойник Соловей. Думал все это время, как бы тебя, любушка, повидать, да все не получалось. Вот давеча узнал от вещего Арво, что ты в святилище собираешься, а тут эти вороги незнамые, невесть откуда пришедшие!

– Так это не твои люди учинили нам разбой? – осторожно поинтересовалась княжна.

– Да не сойти мне с этого места! – горячо поклялся Неждан.

Всеслава, впрочем, верила ему и без всяких клятв. Да и как она могла не верить тому, кому в этом самом лесу, под кровом Арво Кейо, призвав в свидетели Велеса, обещала хранить верность, поддерживая и в радости, и в горе!

– И что же ты дальше собираешься делать?

– То же, что и прежде, – пожал плечами воин. – Руссам вредить, пока они обратно в свою землю не уберутся.

– Убьют тебя! – всхлипнув, прижалась к его широкой груди Всеслава.

– Сначала пусть отыщут! – презрительно усмехнулся Неждан.

Он подобрал у ручья плащ и шапку княжны и помог ей выбраться из оврага.

– До весны как-нибудь перебьемся, а когда лес зеленью оденется, примемся за дело снова!

– Весной руссы и без вас отсюда уйдут, – заметила Всеслава, рассеянно поглаживая по шее своего иноходца. Бедняга прял ушами и храпел, испуганно глядя на Кума.

– Куда же это? – не понял Неждан.

– Ты разве не слышал? Святослав на хазар поход собирает. Брата с меньшими князьями зовет, да они колеблются.

И вновь Неждан, пораженный известием, которое, похоже, пока не дошло до чащобы лесной, застыл на месте, намотав на руку поводья разбойничьих лошадей.

– Да по силам ли ему этакий замысел?! – с жаром воскликнул он, и глаза его загорелись, как всегда, если он мыслил или говорил о славе воинской.

– К лету узнаем, – перекинула косу с плеча на плечо Всеслава.

– Да я бы на месте твоего брата впереди всего войска своих людей повел! Сколько за все эти годы натерпелись от хазар!

– Ты не князь, а разбойник лесной, – напомнила ему княжна. – И за твою голову назначена награда.

Неждан не стал с нею спорить. Он усадил девушку на коня и проводил до просеки, откуда явственно доносились голоса Войнега и гридней, разыскивавших княжну. Напоследок он еще раз привлек девицу к себе и на прощанье прошептал:

– О моей голове не беспокойся. Найду способ, как ее на плечах сохранить. В ближайшие дни, если ничего не произойдет, навещу тебя в Корьдно, а там, если не убьют, и с хазарами помериться силами можно.