Текст книги "Под знаменем Сокола (СИ)"
Автор книги: Белый лев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)
Пламя над Дедославлем
Когда два года назад Войнег вместе с князем Ждамиром стоял во главе своей сотни на берегу пограничной Угры, поджидая полки, грядущие с Руси, он и в горячечном бреду представить не мог, что ему когда-либо доведется эту реку пересекать с другой стороны, да еще под знаменем соколиным. В те далекие дни гордый победный стяг потомков Рюрика для воинства и народа земли вятичей полыхал злым пожарищем грядущей беды. Нынче пламенел знаком надежды, согревая теплом родного очага. Да и то сказать, где искать прибежища тем, чей очаг осквернен и разорен, а из ворот не хочет уходить беда?
А ведь как сладко грезилось и мечталось там, в диких безводных степях, о том дивном дне, когда они, победители хазар, наконец вернутся к заждавшимся их семьям с миром и радостью, и богатой добычей, навоевавшись на три поколения вперед. Увы, беззаконный Ратьша эту возможность у них отнял. И потому, вглядываясь в зеленый сумрак звенящего ночь напролет соловьиными трелями леса, стоящие у границы родной земли ратники вместо радости ощущали тревогу. Что ждет их на том берегу, какую напасть таят зеленые своды, так ли безобидны соловьи, которые переговариваются в непролазной чащобе.
– Да что же это получается?! – возмущался вернувшийся из разъезда Чурила. – Словно тати крадущиеся в родной дом вползаем!
– Можешь не красться, – невозмутимо пожал плечами Хеймо. – Иди, не таясь, по сторонам не глядя. Только, боюсь, продлится твой путь не дальше ближайшей дубравы.
– Охрани нас Велес и Перун! – вздохнул Сорока. – Куда это годиться, пройти полмира, чтобы застать в родном доме войну.
– Так оно чаще всего и бывает, когда дом оставляешь в ненадежных руках, – имея в виду молочного брата Ждамира, заметил Неждан. – Вспомните басню про Одиссея, которую Анастасий рассказывал.
– Одиссей свой дом сумел отвоевать и защитить! – напомнил Сорока.
– И мы, тем более, сумеем, – направив Серко в сторону брода, убежденно проговорил Незнамов сын.
Он забрал с собой десяток лесных ватажников и столько же человек из Корьдненской дружины и отправился в дозор, оставив Добрынича распоряжаться на переправе. Великую честь первыми ступить на родной берег Святослав предоставил именно воинам земли вятичей. Хотя реку все преодолели благополучно, Войнег ясно видел, как люди взволнованы. Многие, едва ступив на твердую почву, опускались на колени или отвешивали земной поклон. Ракитовые кусты, березы и осины кланялись им в ответ. И что-то влажно блестело в изгибах морщин на лице старого Арво.
Что же до Войнега, он переходил реку с таким чувством, словно пересекал границу миров. Мыслил ли он полгода назад, когда, ощущая прикосновение ледяной длани смерти, открывал мучительную тайну, что не только переживет зиму, но и увидит Всеславушку, наденет меховую рукавицу, чтобы крепким пожатьем скрепить, милый девичьему сердцу, союз. Да и как было не скрепить, коли Неждан из беспортошного Незнамова сына добрым воеводой стал. Обзавелся и дружиной, и казной, и дом просторный поставил, и вено, как положено, заплатил. Еще на безбедную жизнь им с любушкой любимой осталось. Какому родителю не придется по нраву такой зять? Жаль только наслаждаться радостями супружества довелось молодым до обидного, недолго.
– Присмотри за ним, тятенька, – умоляла Всеслава, не пытаясь скрыть слез. – Ты же лучше меня знаешь, какой он горячий да упрямый. Как Ратьшу беззаконного ненавидит. Не вышло бы беды.
Она ненадолго замолчала, а затем, видно, собравшись с духом, повесила на шею Добрынича вышитый своими руками дорогой оберег.
– И себя побереги. Для меня, для нас.
Надо сказать, что по поводу своего участия в походе Войнег сомневался до последнего. Еще в начале весны, тяжело оправляясь от ран, любуясь на Всеславушку, радуясь ее счастью, он полагал, что время походов для него миновало. Куда уж тут кого-то в бой вести, когда ни на коня толком взойти неспособен, ни меч в руки взять. Отвоевался старый. Сиди у печи изломанные кости грей. И благодари богов, что печь стоит не в чужой избе, не в своей осиротевшей, а в доме дочери родимой да зятя заботливого.
Вот только когда на свадебный пир незваным пожаловал старый Арво, сразу и меч легче пушинки стал, и добрый конь пытливо глянул в глаза: нешто родную землю защищать не пойдешь?
Существовала еще одна причина, побуждавшая Добрынича вновь достать из ножен отцовский меч. Старый сотник мог сколько угодно благодарить богов за чудесное обретение любимой дочери, сколь угодно лелеять сладостные мечты о тихой спокойной старости в окружении ласковых внучат. Однако даже в тот памятный миг на палубе новгородской снекки, когда веявшая над ним все тягостные дни полубредового забытья тень Всеславы неожиданно обрела плоть, вторая тень лишь скорбно улыбнулась ему из-за холодной завесы нави. Ох, Войнега, Войнега! Кровиночка княжеская! Непризнанная княгиня разоренной земли. Уж не платы ли за твою обиду и кровь требовали грозные боги и разгневанные духи предков, насылая на край вятичей новые беды.
Впрочем, такими ли уж новыми эти беды являлись? Да и враг, с которым с первых же дней пришлось столкнуться, выглядел прямо-таки до отвращения знакомым.
С благословления Дедославского княжича хазарские кромешники – охотники за рабами чувствовали себя на берегах Оки едва ли не более вольготно, нежели в занятых теперь печенегами степях. По малым и большим рекам шныряли, высматривая поживу, осененные полосатыми разбойничьими парусами ладьи северных находников. Восточные грады и селища опустошали приходящие из глухих лесов Мокши и Цны, буртасы, желающие свести счеты за разорение своих земель. Засыпая под крышей родного дома, ни один селянин или ремесленник не мог с уверенностью сказать, что не проснется в рабских путах, а то и в мире ином. Всего за год благодатный, процветающий край превратился в разоренную пустыню, где человеческим стенаниям вторил волчий вой и клекот хищных птиц. Ох, Ратьша, Ратьша, коршун бесчестный! Вот какие блага готовило твое вокняжение земле отцов.
– Останови его, брат! – едва ли не со слезами на глазах умолял Святослава недужный Ждамир. – Как я предстану перед великим Вятоком и светлейшим Всеволодом, когда земля, которую они обрели и, сохранив, преумножили, стала сытью волков и стервятников?
– Слово внука Рюрика! – крепко пожал его десницу русский князь. – Да только рано тебе, брат, думать о том, как перед предками ответ держать!
Ждамир встретил благопожелание смиренной улыбкой. Светлейший владыка земли вятичей уже не покидал своих покоев и почти не поднимался с постели, тоскливо считая оставшиеся ему на этом свете дни. Отчаявшись найти спасение в добрых травах и ворожбе старого Арво, он призвал к себе Анастасия, готовый, если это поможет, даже ромейскую веру принять. Но молодой лекарь после осмотра лишь покачал головой. Этому недугу его искусство противостоять не могло, а что до веры, имел ли он право идти на обман. Ложь во благо, она все равно ложь.
И все же сын Всеволода встречал бы конец не с таким камнем на сердце, кабы не видел пропасть, которая разверзается под ногами его народа. Из прямых потомков Вятока оставались лишь мятежные Дедославские князья. А среди глав входящих в союз племен да присных бояр, чье слово имело на вече особый вес, мнений о том, что является благом, находилось больше, нежели высказывавших их людей.
– Дни Ждамира Корьдненского сочтены! – убеждали сородичей сторонники Дедославского княжича. – Наследников у него нет. Кто поведет войско в поход, кто отразит вражьи полчища?
– Уж не Ратьша ли Дедославский, вор и изменник, за хазарское злато с потрохами продавшийся? – сердито вопрошали бояре и воеводы, чьи земли и грады подверглись разбойным набегам. – От такого князя нам только позор и разоренье. Уж лучше Святослава или кого из его сыновей на престол посадить!
– Сами вы изменники! – ревниво восклицали вятшие мужи, чьи земли располагались близ границ Руси. – Святославу на верность присягнуть! Сыну бесчестного Игоря, древлянского обидчика дань давать?! Ишь, чего захотели! Да чем он лучше хазар?
Что же до князей и даже воевод, сидящих по Оке, то они и вовсе решили, что, коли хазарский каганат разгромлен, а их собственный князь на смертном одре, им никто не страшен и не писан никакой закон. Сиди себе под защитой высоких стен, бери подати с купцов, какие вздумается, да гни в бараний рог пословных землепашцев и охотников. Деваться-то им все равно некуда. Уж лучше привычный произвол известного до самых потрохов боярина терпеть, нежели стоять в колодках на рабском торгу или скитаться с малыми чадами вдоль проезжих дорог.
Все призывы оставшихся верных законному князю немногих воевод и бояр взяться за оружие и дать отпор мятежникам пропадали втуне. Ратьша, пес поганый, всех запугал. Да и как тут не бояться? Летящие степной саранчой отряды хазар, беззаконные викинги, алчные буртасы и прочий кромешный народ в первую очередь разоряли города и дома тех, кто верность Ждамиру сохранил, к походу Святослава примкнул, кто поверил, что в этой жизни можно что-то изменить.
Одни только присыпанные пеплом головни остались от селища, из которого ушли Доможир с Богданом и еще десяток Неждановых лесных ватажников. В живых кромешники не оставили никого. Боярину Быстромыслу «повезло» больше: его молодую жену и двоих сыновей Ратьша спрятал в одном из своих лесных разбойничьих гнезд где-то на Мещере, и теперь требовал за них немалый выкуп. Безвозвратно сгинули близкие боярина Остромира. А ведь он в хазарскую землю, можно сказать, против своей воли отправился. Другое дело, что его люди под стенами Итиля и Саркела показали, что они способны не только пиво пить и лясы точить.
– Надо было думать, прежде чем на наших благодетелей хазар походом идти! – отвечал Ратьша на все упреки в лиходействе и мольбы о пощаде. – В какую землю, спрашивается, теперь наши торговые гости с ладьями пойдут? Думаете руссы пустят наши скоры и меда в Царьград и Корсунь?
О том, что на рынки Итиля из земли вятичей везли в основном живой товар, Мстиславич предпочитал не вспоминать.
– О каком разорении вы мне тут твердите? – отметал он жалобы на произвол его людей и набеги кромешников, грабивших без разбору все и вся. – Как только великокняжеский престол станет моим, самолично всю разбойную погань по лесам повыведу. А пока придется потерпеть: изменники, продавшиеся руссам, и их прихвостень Ждамир должны умыться кровью и захлебнуться в ней!
Безумец, неужто он не понимал, что кровля дома, который он пытается разорить простирается и над его головой. Как известно, каждое действие рождает противодействие, а на любую силу может найтись иная, способная ее сломить. Вот такая сила по призыву несчастного Ждамира и пришла из пределов Руси. Святослав шутить не любил. Дорогу до Корьдно прокладывал огнем и мечом. Мятежные грады его воины брали один за другим, почти не снижая темпа, ставшего привычным для них, стремительного марша. Суд над крамольниками вершился суровый, но справедливый. Изменников отправляли на виселицу, их дома размыкались по бревнам, имущество изымалось в пользу тех, кто пострадал от мятежа, чада и домочадцы обращались в холопов.
Единственный способ избежать подобной участи – искупить вину кровью, сражаясь в рядах сторонников законного князя. Многие бояре и воеводы шли на это, предпочитая гибель в бою позору и разоренью. Другие, едва заслышав о приближении русского сокола, сами выходили войску на встречу и приносили присягу. Им тоже предлагалось доказать свою верность, сражаясь в передовых отрядах.
Впрочем, особой нужды в смертниках не было. Воины земли вятичей, вернувшиеся из хазарского похода, в стремлении отомстить за жен и детей сами рвались вперед, не замечая нацеленных на них копий, высоких валов и неодолимых стен. Войнегу и другим воеводам приходилось сдерживать пыл своих бойцов, сберегая их как от вражих стрел и клинков, так и от свершения скорой расправы.
– Охолонь, ребятушки! – не без труда остановил своих лесовиков сотник Доможир, когда они собирались резать ремни из спины боярина Красимира, наславшего на их селище хазар. – Казнить его, изменника, мы завсегда успеем. Смотрите, из пятерых сыновей боярских после нынешнего штурма в живых осталось только меньших двое. Завтра, как приступим к Девягорску, они понесут для нас штурмовые лестницы и крючья: кто же им изменникам иное оружие в руки даст. Вот пускай боярин постоит с обозниками да посмотрит, кто из его отрасли к вечеру живым останется! А там видно будет.
Никакого снисхождения не допускалось только в отношении хазар и других иноземных разбойников, чьи отряды, особенно застигнутые за душегубством и грабежом, истреблялись до последнего человека. Более других на этом поприще преуспел Неждан, еще в бытность свою Корьдненским гриднем на дух не переносивший алчных охотников за рабами. Бывало, что он, едва вернувшись из разъезда, вновь седлал коня и пускался в погоню за захватчиками, и лишь для того, чтобы защитить безвестную деревеньку или отбить захваченный полон, вернуть на родное пепелище вдов и сирот, до которых их собственным князьям и прочим набольшим, получалось, и дела нет.
– Заступник наш вернулся! С победой и славой! – восклицали жители Щучьего городка, небольшого поселения возле степной границы, где Неждановы хоробры с налета разметали две сотни уже почти одолевших ворота хазарских нахвальников.
– Дождались-таки! – им в тон отзывались с другого конца края вятичей обитатели приокского Колтеска, от стен которого Незнамов сын со товарищи отвел беду, пришедшую под разбойным полосатым парусом диких урман. – Теперь можно идти и Ратьшу супостата с его прихвостнями громить!
Многие из них, подкрепляя слова делом, укрывали баб с ребятишками в крепи лесной, и, вооружившись, кто чем, присоединялись к войску. Конечно, эти люди были плохо вооружены и еще хуже обучены, но они болели за край родной.
– Не стыда у тебя ни совести, брат! – в шутку пеняли Неждану русские воеводы. – Можно подумать, ты в одиночку разгромил весь каганат, а мы так, прогуляться вышли.
– Нечего к славе товарища ревновать! – урезонивал особо обидчивых Святослав. – Каждого из героев больше любят и ценят в родной земле. Иначе и быть не может. Главное, что люди к нам и законному князю, а не к поганому Ратьше идут!
Светлейший был прав. В отличие от изменников бояр рядовичи злом на добро отвечать не умели, за заступу платили Незнамову сыну, как могли, то есть добрыми делами. Сколько засад их стараниями удалось обнаружить, сколько ловушек избежать. В общем, как и в прошлом году, добрая память о Соловье-заступнике и любовь к нему простых людей сделали для земли вятичей больше, нежели все усилия светлейшего Ждамира и оставшихся верными ему бояр.
– Эх, жалко, что такой удалец уродился не в роду Росомахи, – сетовал седобородый боярин Урхо, глядя, как сноровисто и умело бывший Корьдненский гридень распоряжается в освобожденном им Колтеске и других городах.
– И почему только светлейший Всеволод так и не решился назвать парнишку сыном? – сокрушался боярин Быстромысл, которому Неждан сумел вернуть, похищенную Ратьшей, семью. – Нешто не видел, что из него выйдет толк?
И даже те бояре из окружения светлейшего Ждамира, которые прежде на дух не переносили Незнамова сына и всячески корили парня его матерью-полонянкой нынче признавали, что под рукой такого вождя земля вятичей сумела бы не только преодолеть годину бедствий, но и вернуться в благословленные времена княжения великого Всеволода.
– Эх, Добрынич, Добрынич! – как-то раз в присутствии светлейшего Ждамира, вещего Арво и бояр укорил сотника Святослав. – Пожалуй, поторопился ты тайну Корьдненской княжны нам открыть! Так, глядишь, нынче престол земли вятичей через светлейшую супругу законного преемника имел.
– Не знаю, для кого как, – обвел глубоко запавшими глазами присутствующих медленно угасавший Ждамир. – А для меня Всеслава, что бы там ни говорили, была и остается сестрой. И я совсем не против, – он перевел взгляд на Неждана, – чтобы она и ее избранник в стольном Корьдно правили.
– Только вот Дедославские князья придерживаются по этому поводу иного мнения! – недобро сверкнул переливчатыми глазами Хельги Хельгисон. – А они, несмотря ни на что, увы, продолжают оставаться последними потомками великого Вятока.
– Дедославские князья встали на путь мятежа против своего князя и своего народа, – назидательно подняв указательный палец, заметил премудрый Арво. – Стало быть, их мысли и чаяния не угодны богам. Что же до рода великого Вятока, то с гибелью окаянной Дедославской ветви он не прервется, и его потомки будут править в этой земле еще долгие годы. Только для этого надо сначала сломать мятежникам хребет.
Хотя пророчества вещего хранильника и прежде отличались туманностью, нынешние его слова оставили в недоумении всех, кто их слышал. О каких потомках шла речь? Впрочем, что толку пока рассуждать о грядущих правителях, да и какая разница, кто взойдет на великокняжеский престол: Волк или Сокол, Росомаха или Соловей. Главное, чтобы Правду чтил, и любовь к родной земле в сердце нес.
* * *
Потерпев сокрушительное поражение под Девягорском, потеряв Колтеск, Тешилов и ряд других городов на Оке, сторонники Ратьши отступили в Дедославль. Здесь, как и во времена Вятока и Ждамира, должна была решиться судьба земли вятичей.
В Дедославле Войнег прежде бывал едва ли не каждый год; и с великим Всеволодом, и со светлейшим Ждамиром, приезжая туда, как на ярмарку или праздник. Чему тут удивляться? На вече земли вятичей лепшие мужи не только обсуждали насущные для всех десяти племен вопросы, разрешали затянувшиеся споры, выбирали набольших, но и узнавали последние новости, завязывали полезные знакомства, временами перераствшие в дружбу или родство, совершали выгодные сделки. С утра до ночи на поле перед стенами и по улицам града колыхалась, медленно перемещаясь по издревне заведенному кругу, нарядная толпа. Всяк стремился на людей посмотреть и себя показать, и о том, кому удавалось мудрым словом, добрым советом, а то и платьем цветным выделиться среди собравшихся, вспоминали потом целый год до нового вече.
Сегодня по вечевому полю тоже не сумело бы свободно прокатиться ни яблоко, ни даже орех. По другую сторону стен тоже толпился народ. И красочно пестрели, развеваясь на ветру, разноцветные знамена вождей, родовые и племенные знаки, крашеные плащи бояр и воевод. И горела грозным блеском не скрытая одеждой броня. И спорили цветом с восходящим солнцем червленые щиты. Собираясь на битву, воины мазали прибитые к их деревянной поверхности обереги своей кровью: приносили жертву светозарному Даждьбогу и тучегонителю Перуну, просили у них удачи и покровительства в предстоящем бою.
К вечеру всю поверхность этих щитов зальет братская кровь, кровь, пролитая на вечевом поле впервые за сотню лет. И сколько бы нынче не переругивались, возлагая друг на друга вину, стоящие по разные стороны дубовых стен разделенные кровными обидами сыны одного народа, горькой правды им не изменить. И сколько еще крови нужно пролить, чтобы многострадальную землю вятичей покинули наконец обида и беда?
Дни стояли душные и влажные, в небесах каждый день громыхали грозы. Щедрые ливни обильно орошали землю, готовую нести в своем благодатном чреве добрые плоды, наливать соком зерно. Увы, поля в этот год чаще засевались людскими костями, а от подобного посева едва ли дождешься добрых всходов. В ночь перед штурмом и с утра тоже шел дождь. По вечевому полю от стен Дедославля бежали потоки воды, шатры набухли влагой, походные костры нещадно дымили.
– Боги на нашей стороне! – убежденно восклицали защитники града, обидными насмешками и злорадным улюлюканьем приветствуя ратников, пытавшихся подвести под стены града громоздкие и неповоротливые штурмовые машины.
Атакующие насмешки оставляли без внимания и лишь понукали вязнущих в грязи по колено лошадей да прикрывались от летящих из-за частокола, стрел, повторяя поговорку о том, что хорошо смеется последний. И сурово были сдвинуты брови на осунувшемся лице возглавлявшего розмыслов, Анастасия.
– А будет ли гореть? Кругом мокрень-то какая!
С длинных усов Святослава стекали струи дождя, бритая макушка лоснилась от капель.
Разговор происходил накануне возле палатки лекаря, в которой по соседству с лечебными снадобьями, разлитая в глиняные горшки и дубовые бочонки, тщательно охраняемая от воды, огня и нескромных взглядов, ждала своего часа составленная Анастасием горючая смесь – последний довод Русского Сокола в затянувшемся споре с мятежниками.
– Как пламя Судного дня! – успокоил светлейшего критянин. Он без лишних слов зачерпнул толику из ближайшей корчаги, поджег и вылил в заполненную дождевой водой лохань, наглядно демонстрируя, что пламя и не думает гаснуть.
– Так ты, брат, все-таки знаешь секрет греческого огня? – то ли в шутку, то ли в серьез, поинтересовался Неждан, когда впечатленный князь удалился.
– Не больше, чем ты или твой побратим, – покачал головой критянин.
– Вот только когда пойдем на Дунай, боюсь, придется защищать тебя не столько от болгар, сколько от Калокира и других ромеев, – вздохнул Хельги.
– Калокиру мне нечего сказать, – безразлично пожал плечами Анастасий. – Законов империи я не нарушил. Мое изобретение не имеет ничего общего ни с секретом аль Син, ни с греческим огнем. Что же до законов Божеских… – он хотел добавить что-то еще, но голос его не послушался.
Избравший иное служение, молодой лекарь хоть и понимал, что это путь наименьшего зла, но чувствовал себя ответственным за все грядущие жертвы своего творения.
– Господу известно, что Дедославль за свое беззаконие заслужил участь Содома и Гоморры, – убежденно и веско проговорил Хельги. – Потому греха на тебе нет.
– Не казни себя, брат! – поддержал побратима Неждан. – Видишь этих людей? – он указал на пахарей, охотников и скудельников, пришедших по его зову из Колтеска, Девягорска, Тешилова и других городов. – Их жены и дети много лет будут поминать тебя в молитвах, коли твое снадобье поможет их мужьям, отцам и братьям остаться живыми и вернуть этой земле мир!
Действительно, при обычном штурме большинство из необученных ополченцев самое меньшее ожидали тяжелые увечья. Нынче расклад получался иной. Когда от летящих со всех концов вечевого (или, все-таки, бранного) поля огненных шаров, несмотря на проливной дождь, заполыхала крыша детинца и других построек града, а все попытки потушить пожар только способствовали его еще большему распространению, многие сочли это проявлением гнева высших сил. Напрасно дружина Мстиславичей и теряющие от ужаса рассудок горожане носились по охваченным огнем улицам с ведрами и баграми в тщетных попытках отстоять дома и добро. Напрасно Дедославские волхвы колдовством, кудесами и кровавыми человеческими жертвами пытались уговорить Велеса унять бушующий огонь. Хозяин Нижнего мира требу, конечно, принял, а о помощи и не подумал позаботиться. Да и то сказать, когда это он мог совладать, коли против него выступали сыновья Небес, и знамя огненного сокола Рарога поддерживали двое из братьев Сварожичей. Что ни говори, Святослав умел не только людей убеждать.
– Думаю, не будет большой несправедливостью учинить Ратьше и его родне то же, что он сотворил в Тешилове и в других городах!
Прежде, чем призвать на помощь штурмующим разрушительное пламя, русский князь решил посоветоваться не только со своими воеводами, но также испросить разрешения у набольших земли вятичей, включая премудрого Арво и светлейшего Ждамира.
– Вера не в бревнах, а в ребрах, – в ответ на сетования младших жрецов о возможной гибели Дедославских святынь невозмутимо изрек вещий Арво. – Земля крепка не камнями, а людьми.
– Делай, как считаешь нужным, брат! – кивнул, выслушав план русского князя, светлейший Ждамир. – Главное, чтобы это помогло заблудших вразумить! Эх, кабы можно было тем же огнем, которым вы собираетесь искоренять мятеж, хворь зловредную из человеческой утробы выжечь!
Русский князь под стенами Дедославля неспроста решил последовать примеру своей матери, которая чуть больше двадцати лет назад, мстя древлянам за гибель мужа, предала огню Искоростень. Хотя мятежники теряли один город за другим, забираясь все глубже в лесные дебри, зараза смуты расползалась по земле вятичей с неотвратимостью и упорством морового поветрия, обнаруживая все новые, и новые очаги. Не существовало никакой уверенности, что те князья, которые только что приносили присягу, в следующий миг не ударят в спину.
Требовалось свершить некое деяние, великое и грозное, память о котором не угаснет в веках. Ратьша Дедославский это тоже понимал и потому от встречи в чистом поле в честном бою, как и следовало ожидать, старательно уклонялся, предпочитая бить в спину и нападать исподтишка, изобретая все новые и новые ловушки. Чего еще и ждать от татя кромешного, людскую и Божью правду презревшего и поправшего!
Но, сколько веревочке не виться, а конец все равно отыщется, тем более, что Дедославскую ловушку Святослав и его воеводы готовили не один день. Все постарались на славу: и Неждан со своими хоробрами, расчистивший прямоезжую дорогу по Оке, и нагрянувший с Дона Сфенекл, который огнем и мечом прошелся по восточной границе и вновь прижал осмелевших буртасов, и подкочевавшие с юга печенеги, отрезавшие Дедославль от хазарской подпитки. И все же, снабженные огненными снарядами машины Анастасия, сыграли при штурме решающую роль.
– Господи, помилуй! – после каждого залпа осенял себя крестным знаменем Путша. – Точно Змей Огниянин на град налетел!
– Что-то не пойму я, ребята, а почему мы эту смесь прежде не использовали: ни под Саркелом, ни в Семендере? – недоумевал долговязый Твердята.
Посылая в полет снаряд за снарядом, он с поистине мальчишеским востроргом взирал на работу огня.
– В Семендере и машин-то никто не строил, с налета взяли, – отирая с лица сажу и дождь, заметил трудившийся рядом Талец. – А что до Саркела, там же каменное да глиняное все. Чему там было гореть?
– Гореть-то всегда можно чему найти! – возразил ему ожидавший сигнала к атаке задира Торгейр. – Просто ваш ромей, словно красная девица, все труса праздновал, да сказки плел, мол, ничего не ведаю, не знаю.
– Упрекать Анастасия в трусости может лишь тот, кто не сражался рядом с ним под стенами Итиля в рядах большого полка! – вступился за критянина слышавший этот разговор Икмор. – А что до огненной смеси, то, как для каждой дичи нужны свои стрелы, так для каждого противника нужны свои уловки. А сразу показывает все, чем владеет, только невежда или дурак.
– А может, не стоит посылать людей на штурм, – из-под руки глядя, как огненный смерч гуляет по улицам Дедославля, засасывая в свое ненасытное жерло все новые постройки и вздымая дымовую гриву выше верхушек окрестного леса, прогудел старый Асмунд. – Того и гляди, как в Искоростене сами ворота откроют!
– Я бы на это не рассчитывал, – покачал головой такой же седовласый боярин Урхо. – Мстиславичи всегда отличались упрямством, а уж нынче, когда им некуда деваться, они скорее позволят город спалить вместе со всеми жителями, чем признаются в своей неправоте.
Старый сподвижник великого Всеволода ведал, что говорил. Заносчивые и себялюбивые потомки Дедославской ветви, ощущая свое превосходство над главами других племен, и в прежние времена по любому даже пустяшному вопросу имели собственное мнение. К добрым советам и доводам разума не прислушивались, а уж когда младший Мстиславич столковался с хазарами и вовсе перестали Правду от Кривды отличать.
И вот для того, чтобы эта Кривда не восторжествовала, Войнег и его товарищи шли сегодня на штурм. Во имя Правды они, глотая едкий, удушливый дым и заслоняясь от жара и пламени, карабкались по шатким лестницам на склизкие, размокшие от дождя, бревенчатые стены. Ее именем руссы Хельгисона, варяги Икмора и Неждановы лесные ватажники под градом стрел крушили окованные железом ворота, а строители штурмовых машин, новгородцы, возглавляемые Анастасием, посылали в полет один снаряд за другим. Впрочем, что касалось отважного ромея, то, когда с поля боя начали поступать раненые и обожженные, он оставил машины на Тальца и поспешил им на помощь. До глубокой ночи, если не до следующего утра он без устали вытаскивал каленые стрелы, вправлял изломанные кости, лечил жестокие ожоги, не делая разницы между своими соратниками и мятежниками. Войнег и его товарищи тех, кто просил пощады, тоже миловали.
По мнению сотника, да и не только его, снисхождения не заслуживал лишь один человек. Неудачливый вождь, беззаконный обидчик мирных людей, бесчестный убийца своей возлюбленной и ребенка, Ратьша Дедославский и в этот раз попытался уйти от возмездия. Когда стало очевидно, что город не отстоять, бросив на произвол судьбы не только пеших ратников с горожанами, но и собственного отца, который, как говорили, задохнулся от дыма в пылающем княжьем тереме, он собрал дружину и пошел на прорыв. Это ему почти удалось. Сломив у ворот и на стенах сопротивление мятежников, Неждан и большинство его товарищей вытаскивали из огня женщин, стариков и детей. Варяги Икмора вязали пленных. Дедославские ратники вперемешку с полузадохшимися горожанами в пылающих портах выбегали из града и даже не сопротивлялись, когда у них на запястьях затягивали веревки: только бы пламя сбили и дали воды. Но возле разбитых ворот со своими людьми оставался еще Хельги Хельгисон, которого недаром называли Барсом.
Когда из разверстого проема, сметая все на своем пути, смертоносной лавой неожиданно выплеснулась орда тяжеловооруженных всадников на обезумевших от пламени лошадях, их встретили перегородившие проход бревна тарана и тяжелые деревянные щиты, которые удерживали мгновенно сплотившиеся по сигналу своего командира отчаянные руссы. Они твердо встретили первый натиск, а подоспевшие ратники Икмора и Неждановы ватажники отбросили мятежников к воротам, загоняя обратно в огонь. В узком горле проема под пылающей надвратной башней образовалась чудовищная давка, в которой, даже не успев вытащить из ножен мечи бесславно погибли лучшие Дедославские мужи, включая семерых старших Мстиславичей, из которых двое просто задохнулись в доспехах под тяжестью навалившихся на них мертвых тел.
Что же до Ратьши, то его нашел Незнамов сын. Дважды Дедоставский княжич избегал с ним встречи на бранном поле, еще столько же раз, в Тешилове и на Оке, судьба разводила их по разным дорогам-путям. Нынче же, то ли исполнился назначенный вещими норнами, срок, то ли количество Ратьшиных преступлений превысило ту меру, которую способна выдержать земля.
