Текст книги "Под знаменем Сокола (СИ)"
Автор книги: Белый лев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)
Песня о дикой яблоне
На следующий день в Царский град пришла весть: руссы взяли Обран Ош и вступили в землю сувазов. В доме хана Азамата поднялась вполне понятная суета. Сам хозяин целыми днями пропадал у царя в совете, а его дружина и домочадцы проверяли лошадей и оружие, запасали сушеное мясо, сыр и зерно на случай осады, прятали в специально подготовленные схроны серебро и другие сокровища. В один из таких тайников положили приданое Диляры и почти все ее украшения.
Девушка, кажется, этого даже не заметила. С утра до ночи она лежала в своей комнате и безостановочно плакала, отказываясь принимать пищу и забывая про сон: ее ненаглядный Аспарух со своими двумя тысячами ушел навстречу руссам.
– Слезами разлуку не сократишь и любимого не вернешь! – выговаривала ей старшая сестра Джамиле, по случаю военного времени перебравшаяся вместе с детьми в более безопасный дом отца. Ее муж, хан Кубрат, ушел со своими людьми к границе еще раньше Аспаруха.
– Бедное дитя! – вздыхала Фатима, уговаривая Диляру проглотить хотя бы кусочек одного из ее любимых лакомств. – Этими солеными ручьями впору наполнить целое озеро! Утешься! Воины угодны Аллаху, и погибший за отчизну и веру считается праведником шахидом и сразу попадает на небеса, как твой брат Аслан!
Стоит ли говорить, что от таких «утешений» Диляра принималась только пуще рыдать, а воспоминание о брате, погибшем два года назад в схватке с хазарами, наполняло ее душу новой скорбью и вселяло еще больший страх.
– Да не слушай ты ее! – пыталась образумить подругу Всеслава, сердясь на глупую Фатиму. – Никакой войны, может, и не будет. Руссам не нужна ни булгарская кровь, ни булгарская земля! Вот увидишь, Святослав русский если и придет в Булгар, то лишь затем, чтобы заключить с царем Алмушем союз. На это надеется и твой отец.
– Но тогда Аспарух точно пойдет с руссами на каганат! – не унималась Диляра. – И отец, может быть, пойдет! И если они оба погибнут, как Аслан, я тогда точно умру от слез!
– Я знаю, что если ты не перестанешь плакать, – пригрозила ей Джамиле, – то у тебя распухнет нос и от сырости на лице вырастут бородавки, как у жабы!
– Не знаю, захочет ли твой Аспарух, когда вернется, на тебя тогда глядеть! – добавила Всеслава.
Утешая вместе с мудрой Джамиле меньшую ханскую дочь, Всеслава тем временем сама не могла найти себе места от тревоги. А что, если Анастасий не сумел добраться до Святослава и Неждана, а что, если в русском стане перевесило мнение тех воевод, которые вместо чести и славы ждали от похода лишь грабежа? Рубец на груди обжег ее болью, низвергая в смрадное жерло Тешиловского пожарища, в дымный котел страданий и скорби, плещущих через край к ногам ликующих победителей. Нечто подобное, по рассказам выживших, происходило в Обран Оше, такая страшная участь могла ожидать и Булгар.
К опасениям за свою судьбу и благополучие людей, даровавших ей защиту и кров, примешивалась еще одна тревога. По словам хана Азамата, Иегуда бен Моисей задержался в земле буртасов. Что если встреча Рустама с Сохрабом уже состоялась? Ох, Неждан, Нежданушка! Где летаешь, сокол ясный? Коли жив, надежа, со степным вольным ветром весточку пришли!
Но ветер мчался по своему извечному пути, заметая Нежданов след, скрывая его под сенью темных и непролазных муромских и мокшанских лесов. А в двери дома хана Азамата на правах старого друга и кунака тем временем постучался Иегуда бен Моисей.
Сегодня тархан мало чем напоминал того блестящего и властного вельможу, который приезжал на Ратьшино подворье. И виной тому было не поношенное, местами изодранное платье, не помятые покореженные доспехи и вооружение, не скудость свиты, состоящей теперь едва не из одного Рахима. Таких мелочей мужественный сын Тогармы, казалось, не замечал. Его глубоко запавшие глаза смотрели в бездну, на краю которой стояли его сын и земля его отцов, и эта бездна с каждым мигом придвигалась все ближе и ближе, грозя поглотить их.
Бедный юный поэт! Как он просил отца в Обран Оше дать ему саблю. Может, он и задержался в эрзянской крепости потому что надеялся умереть, как подобает мужчине и потомку древнего рода, с оружием в руках. Увы, беспощадный недуг сделал для него непосильной ношей не то что саблю, но даже саз. Вынесенный отцом из захваченного града, преодолевший нелегкий путь, Давид бен Иегуда и в покоях гостеприимного дома хана Азамата метался в жару и бреду, с мучительным кашлем отплевывая кровавые клочья источенных легких, и каждый следующий его вздох мог стать последним.
– У него совсем не остается сил, чтобы противостоять недугу! – сокрушенно вздыхал старый Рахим, поправляя постель и отирая кровь с губ своего господина. – Эта поездка совсем измотала его!
– У него никогда не было сил, так же, как и у его матери! – нахмурил в ответ кустистые брови Иегуда бен Моисей. – До чего немилостив Господь! – повернулся он к хану Азамату. – Столь щедро наделить человека различными талантами и добродетелями и поместить все эти сокровища духа в столь хрупкий и бренный сосуд!
– Аллах Акбар! – только развел руками царский темник.
Он немного помолчал, с состраданием глядя на несчастного юношу, а потом вновь повернулся к его отцу:
– А как же пророчество ребе Ицхака о деве из страны ас саккалиба, которая поможет твоему сыну побороть недуг? – осторожно поинтересовался он. – Я, честно говоря, даже думал, что вы в землю вятичей за этим отправились.
Иегуда бен Моисей только еще больше помрачнел:
– Слова пророчества туманны, – устало вымолвил он. – Да и сбудется оно лишь в том случае, если моего сына изберут каганом, а такая ноша ему не по силам, особенно сейчас.
Хан Азамат задумчиво закрутил кольцом длинный серебряный ус:
– Может быть, вашему царю Иосифу все же стоило принять веру Аллаха и Магомеда, тогда бы в борьбе с руссами у вас было бы гораздо больше сторонников.
Услышав это замечание, тархан резко обернулся, глаза его гневно сверкнули:
– Сторонников и соратников у нас хватает и нынче! – надменно воскликнул он. – А если еще все данники покажут такую же верность, как каназор Атямас и его буртасы, то руссы и вовсе не увидят стен Итиля! Запомни, Азамат, и передай царю Алмушу: каганат сегодня силен, как никогда! Мы разобьем Святослава и пройдемся огнем и мечом по его землям, как и двадцать лет назад, а после достойно наградим верных и жестоко покараем изменников!
***
– Он мне еще грозить в моем же доме будет, этот старый бирюк! Я уже начинаю жалеть, что оказал ему гостеприимство!
Оставшись в кругу семьи, хан Азамат позволил себе дать волю чувствам.
– Силен, как никогда! Это же надо иметь такое самомнение! – в тон ему воскликнул пылкий Аспарух. Он только что вернулся с рубежа, принеся добрые вести: руссы, как булгары и рассчитывали, вместо брани предложили мир и союз. – Зачем же тогда старший брат этого тархана, Азария бен Моисей, в прошлом году ездил просить помощи Хорезма! Можно подумать, нам неизвестно, какой ответ дал Хорезмшах!
– Хазары, как обычно, хотят на чужом горбу въехать в рай! – заметил приехавший вместе с Аспарухом старший зять темника, хан Кубрат: это именно он вел переговоры со Святославом и его воеводами. – Надеются нашими саблями остановить руссов. Нет уж! Разделить судьбу безрассудных буртасов мы не хотим! Прошли те времена, когда мы боялись хазарского возмездия! Вот если бы царь Иосиф и его приближенные в самом деле послушались голоса благоразумия, приняли бы веру Пророка и заключили с нами союз, тогда, может быть, и стоило подумать.
– Мне от хазар не нужно ничего, кроме крови! – сумрачно отозвался хан Азамат. – И вы, думаю, со мной согласитесь. Хазары отняли у меня единственного сына, ты, Аспарух, лишился отца, Кубрат потерял брата. Если я, памятуя о старом приятельстве и из сочувствия к страданиям его несчастного сына, приютил Иегуду бен Моисея под своим кровом, пусть не думает, что я сделал это из страха перед гневом каганата и из трепета перед его могуществом!
Пока Диляра, мигом осушив слезы, наслаждалась обществом жениха, а Джамиле с Кубратом по очереди ласкали, одаривая игрушками и лакомствами, своих троих сыновей, старший из которых по крови приходился Кубрату племянником, Всеслава не находила себе места от волнения: ну почему ее Неждан не смог приехать вместе с ханами? Может, он так ничего о ней и не знает? Но Аспарух видел в русском стане Анастасия, а Кубрат, ведя переговоры, достаточно тесно общался со своим старым знакомым Хельги Хельгисоном, которого знал под именем Барс или Искандер. Неужто русский воевода через дружественных ханов не мог Всеславе от ее милого весточку передать? А вдруг с Нежданом какая беда случилась? Он же такой отчаянный и в бою себя никогда не щадит! А тут еще на ее бедную головушку пожаловал этот Иегуда бен Моисей!
– Не кручинься, дитятко! – видя смятение Всеславы, утешал ее хан Азамат. – Ничего страшного с твоим милым, думаю, не случилось. Он, чай, не простой воин, а воевода, а из людей его положения в земле буртасов пострадал один Свенельд. А что до вестей, то это я велел Аспаруху с Кубратом ничего никому не говорить, чтобы не поползли лишние слухи. В моем доме даже самые доверенные челядинцы не ведают, кто ты на самом деле, а Иегуде бен Моисею и другим чужакам вход на женскую половину дома и вовсе заповедан, да и забот у него нынче невпроворот. Так что можешь ждать своего милого и не беспокоиться ни о чем!
Слова мудрого темника немного успокоили девушку. В самом деле, Иегуда бен Моисей имел дела куда более важные, нежели поиски корьдненской княжны, о нынешнем местонахождении которой он понятия не имел. Большую часть своего времени он проводил не у постели больного сына, а во дворце, где, переходя от щедрых посул к угрозам, а от угроз – к уверениям в вечной дружбе, пытался побудить царя Алмуша и его вельмож к более активной войне против руссов.
Хотя булгарский владыка и его воеводы, слушая доводы хазарского тархана, оставались при своем мнении о том, что уж с кем, с кем, а со Святославом воевать не стоит, вслух они высказаться не спешили, пытаясь представить дело так, что все еще остаются верными союзниками и данниками хазар. Именно потому переговоры с русским князем велись в тайне: хан Кубрат и Хельги Хельгисон имели немалый опыт в подобных делах. Для иноземных купцов и хазарских соглядатаев отступление булгарского воинства от границ представили хитрой военной уловкой, заботой о безопасности стольного града.
Другое дело, что ни один булгарский воин не двинулся с места, пока царь через своих воевод не получил от Святослава гарантий в том, что булгарские грады не постигнет судьба Мурома и Обран Оша. Эта изощренная игра делала пока невозможным появление в Булгаре Неждана и других русских воевод, а что до вестей, то Всеслава согласилась потерпеть, в конце концов, руссы, не встречая препятствий и не отвлекаясь, во исполнении договора, на грабежи, двигались быстро, с каждым днем приближая для Всеславы миг встречи. Ох, ведала бы княжна, какие испытания готовит для нее судьба!
***
Как-то раз Держко, который отправился на торжище узнать последние городские сплетни и посмотреть, кто еще из иноземцев покинул град, прибежал оттуда, точно ошпаренный. Вид при этом он имел такой, будто повстречал по дороге самого ангела смерти.
– Он в Булгаре! – еле совладав с трясущимися губами и клацающими зубами, заикаясь, сообщил он.
– Кто? – не понял Братьша.
Всеслава почти знала ответ.
– Ратьша Дедославский! – на этот раз единым духом выпалил игрец.
У княжны потемнело в глазах. Хорошо, что она сидела: на ногах бы ей не устоять.
– Где ты его встретил?
– На торжище возле реки! Купцов из славянских земель расспрашивал, не видел ли кто госпожу! За любые вести щедрую награду сулил, просил новости приносить ему на хазарское подворье.
– Куда же еще! – хмыкнул здоровяк.
– Ой, что будет, что будет!
Держко по-бабьи заломил руки.
– Хазарский конец кипит, точно улей! Подданные кагана догадываются о намерениях булгарского царя и, похоже, готовы начать в граде мятеж, а нашего Мстиславовича хлебом не корми, только дай какую крамолу посеять!
– Да ладно тебе, не кличь! – приструнил его Братьша. – Он тебя-то не узнал, надеюсь?
– Хвала Велесу и вот этому платью! – Держко умиленно оглядел свой щегольской наряд. – Больше встречаться с ним у меня нет никакого желания! Я теперь из этого дома ни ногой до самого прихода руссов!
Оставшись одна, Всеслава долго не могла унять охватившую ее дрожь. Велес-батюшка! За что же это! Ну почему этот ненавистный всюду ее преследует! И из огня выбрался, и в Обран Оше от меча не погиб, и опять швыряется златом, нашел влиятельных и богатых покровителей и свою паутину плетет. И почему ей, несчастной, довелось родиться не боярской, не темниковой дочерью, а светлейшей княжной!
Несмотря на все заверения хана Азамата в том, что в его доме она может чувствовать себя в полной безопасности, девушка потеряла покой и сон. Долгими душными ночами она лежала, прислушиваясь к каждому шороху, а забывшись ближе к рассвету, попадала во власть чудовищных кошмаров. Ее больше не забавляли беседы с Дилярой и Джамиле, не радовала душистая нега тенистого сада, не давала отдохновенья прохлада вечеров. Мысли о Мстиславиче, точно напавшие на больное животное паразиты-кровососы, выпивали из нее радость жизни, оставляя сомнения, мрачные предчувствия, и всепоглощающий страх.
…Она куда-то брела по выжженной зноем пустыне, раскаленный песок обжигал босые ступни, немилосердное солнце беспощадно палило, обливая тело своим испепеляющим жаром, душный, горячий ветер нес в лицо пыль и песок. Но Всеслава продолжала идти, ибо где-то там, на другом конце этой бескрайней земли, в выбеленном знойной лавой граде ее разыскивал Неждан. И, казалось, до града рукой подать, сделать еще один шаг, бросить взгляд и упереться в шершавый узорчатый камень, но усталые веки придавила свинцовая тяжесть, а горизонт, куда ни глянь, застилала непроглядная мгла.
Но потом девушка все-таки сделала над собой усилие, открыла глаза и увидела того, о ком мечтала и к кому стремилась! Одетый в скорбные белые одежды, безмолвный и покорный, он уже входил в Град, и черная тень гигантским коршуном нависала над ним… Всеслава бросилась бежать: она знала, что это в ее силах, что надо поспеть, удержать, предупредить! Позвать обратно в мир света, прочь от тьмы. Но ноги заплетались, отбрасывая ее все дальше назад, а из забитого песком горла не мог вырваться даже сип…
А когда она все же вошла, она увидела лишь залитую кровью постель и незнакомого человека, бессильно откинувшегося на подушки.
– Неждан! – замирая от ужаса, позвала она, но услышала в ответ лишь монотонные причитания Фатимы и тихий плач юной Диляры.
– Что случилось? – силясь приподняться на постели, Всеслава никак не могла стряхнуть с себя остатки кошмара.
– Он умирает! – всхлипнула в ответ Диляра. – У него опять горлом шла кровь! Рахиму и лекарям удалось унять кровотечение, но его сердце почти не бьется, говорят, до утра ему не дожить!
Все еще находясь в плену сна, Всеслава не сразу поняла, что речь идет не о ее возлюбленном, а о его несчастном сводном брате. Поглощенная своими переживаниями, она совсем забыла, что на другом конце обширного сада, под кровом этого же дома, не имея сил для борьбы, смиренно и мужественно ожидал смертного часа юный поэт.
Что есть поэзия, как не попытка победить смерть. Потому властью над словом нередко обладают те, кто чаще других заглядывает за грань иного мира: волхвы и воины, врачеватели и мореходы, чей бубен и челн несутся над клокочущей бездной, кто всегда балансирует на самом острие бытия. Поэты уходят и приходят, каждый в свой срок, но вместе с их стихами тем, кто идет следом, остается надежда на жизнь и вера в любовь. И потому вновь и вновь страдают в разлуке Лейли и Меджнун, а Добрыня-змееборец в одиночку одолевает сонмы врагов. И Лада-Весна бредет сквозь лютую стужу, чтобы освободить плененного Даждьбога.
Герои песен и легенд, едва успев умереть, возрождаются вновь в устах нового сказителя и поэта. И только поэты приходят в этот мир на краткий миг, чтобы покинуть его безвременно и навсегда, чтобы их уход стал достойным завершением их песни и началом песни следующей, которую смертным уже услышать не дано. Что же может удержать поэта, уже стоящего на пороге, на самом краю времени? Разве что песня, посланная вслед…
– Я должна его увидеть! – Всеслава решительно плеснула в разгоряченное лицо водой и начала одеваться.
– Это очень опасно! – попыталась ее удержать Диляра. – Там слишком много чужаков из хазарского стана. Батюшка даже мне запретил туда ходить.
Но Всеслава ее не слушала:
– Я по вашему обычаю закрою лицо.
Она чувствовала, что иначе нельзя. Если она не попытается сейчас отогнать смерть от Давида бен Иегуды, она никогда не увидит Неждана.
В саду и на террасе мужской половины дома было не протолкнуться. Кажется, все хазарские купцы и вельможи, по тем или иным делам задержавшиеся в Булгаре, пришли в дом хана Азамата выразить слова сочувствия старшему Ашина и поддержать его в беде. Тем не менее, Всеславу никто не попытался остановить, только хан Азамат глянул на девушку потрясенным взглядом, но ничего не сказал.
Давид бен Иегуда полулежал, опираясь на высоко поднятые, забрызганные кровью подушки, чуть наклонившись в правую сторону, точно так же, как в ее сне. Над ним с подносом, наполненным принесенным из подвала льдом, суетился Рахим. Еще один слуга безостановочно махал опахалом, пытаясь немного разогнать зной. Лекарь у окна готовил какое-то снадобье. Как и люди в переднем покое, слуги и врач не обратили на княжну никакого внимания, точно покрывало, которое она накинула, не только прятало ее лицо, но и делало ее невидимой.
Поскольку Всеслава видела Давида бен Иегуду всего неделю назад, в день их с отцом прибытия, ее поразило, насколько он осунулся и побледнел. Его точеное лицо походило на безжизненную восковую маску. Перетянутые жгутами чуть выше локтя руки, казалось, совсем утратили плоть, плечи поникли, а впалая грудь под узорчатой шелковой рубахой вздымалась часто и тяжело. Сабля и саз висели у изголовья, тщетно ожидая, когда к ним прикоснется знакомая рука.
Всеслава набралась храбрости, сняла саз со стены, обняла выпуклый деревянный корпус, тронула струны. А затем вслед за струнами запела, как не певала никогда. Так прощается со своими родными избранница, предназначенная в жертву бессмертным богам, так обращается к небесам воин, точно знающий, что не переживет этот бой, так созывает духов кудесник, не надеющийся вернуться из своих запредельных странствий в человеческий мир. Всеслава почти не думала о словах: звуки чужой речи изливались из уст помимо рассудка, ее голосовые складки колыхал мощный воздушный поток. Привычно направляемый грудными и брюшными мышцами, отраженный куполом нёба, высота которого, казалось, превосходила своды всех храмов и теремов, он посылал в полет, нет, не просто звук, а саму ее душу.
Стоит ли говорить, что выбор девушки пал на песню о дикой яблоне, единственное творение юного поэта, которое ей довелось услышать и постичь. Смысл вдохновенных стихов неожиданно открылся для нее. В этот наполненный звуками миг озарения, в незабываемые мгновения истинного бытия Всеслава осознала, что вещий сердцем Давид бен Иегуда сложил свою песню о ней. Все эти годы она, точно молодое деревцо, росла и поднималась, окруженная теплом и заботой, согретая нежными лучами солнца, укрытая пуховой периной яблоневого цвета и пушистых снегов, зачарованная бубном кудесника, навевавшим грезы и сны о любви.
Но вот прозвучала соловьиная трель, и сон улетел прочь, спала пелена, и оказалось, что кругом лишь дремучий дикий лес, в котором юной яблоне угрожает и топор дровосека, и клыки секача, и буйный ветер, грозящий все изломать и загубить. И бежать бы из леса прочь, взвиться бы под небеса к самому солнцу легкокрылой птицей, но дереву без корней не жить. Хорошо еще крепко держит мать сыра земля, и добрый родник, мечтающий донести свои воды до далекого моря, говорит, все будет хорошо, не бойся, и ярое солнце согревает своими лучами.
Близко-близко солнце, но потянись, лучи лишь обожгут текучим золотом и скроются за черной тучей, и родник уйдет вглубь земли, его путь не предугадать. И только где-то в ветвях останется петь соловей, смертельно раненный острой колючкой. И прервать бы эту песнь боли и муки, но едва оборвется звук, все поглотят холод и тьма: солнце погаснет, остановится бег родника, застынут помертвелые заледеневшие ветви. Ибо песня – это жизнь, а жизнь – это любовь, а любовь – величайшая сила, что приводит в движение мир.
– Пожалуйста! Спой еще! – Давид бен Иегуда, приподнявшись на подушках, смотрел на Всеславу, не отводя глаз. Рахим и лекарь с благоговейным ужасом застыли рядом.
Порвавшая на время связь с этим миром Всеслава не сразу сумела его услышать, но каким-то вещим чутьем осознала, что ритм дыхания юноши сделался иным. Оставив гибельные дали, Давид бен Иегуда дышал ровно и глубоко в такт своей песне.
Хотя от пережитого и перечувствованного, Всеслава едва держалась на ногах, отказать в просьбе она не смогла и умолкла, лишь когда юноша погрузился в глубокий, оздоровляющий сон. Припадок миновал, сердцебиение восстановилось, слабость и лихорадка отступили прочь.
Едва не выронив из рук саз – преданный Рахим в последний момент успел подхватить хозяйское сокровище, княжна поправила промокшее от слез покрывало и, шатаясь, побрела к выходу. Там ее уже ждал хан Азамат. Все люди, пришедшие проститься с юным сыном тархана, смотрели на нее. Затуманенный взор девушки встречал взгляды черных глаз, карих, бархатно-вишневых, зеленовато-ореховых, золотисто-медовых. А потом ее обожгла морозным пламенем знакомая ледяная синева. Хотя Ратьша Мстиславич и не мог разглядеть под покрывалом ее лица и фигуры, он, несомненно, узнал ее голос, и, судя по всему, собирался в ближайшие дни заявить о своих притязаниях.
