Текст книги "Под знаменем Сокола (СИ)"
Автор книги: Белый лев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)
Они ехали, не таясь, по двое в ряд на сытых холеных конях, взбивавших в жидкое тесто напитанную влагой землю, пренебрежительно выставив напоказ бурмицкую и франкскую броню, держа наготове тяжелые топоры и мечи. Они ничего не боялись, потому что чувствовали свою силу. И словно рассыпающийся горькими брызгами пенный гребень гибельной волны, вздымалась в такт конской рыси буйная пепельно-русая копна волос их вождя, и холодной ненавистью горели глаза, и пылал на левой щеке рубец, оставленный на долгую память Хельги Хельгисоном. О намерениях Ратьши Мстиславича не стоило и гадать: княжич их и не скрывал.
«Едут с востока, со стороны Мещеры, – рассудительно подумал Тойво, с любопытством и совсем без страха разглядывая медленно приближавшихся находников. – Стало быть, Желеслав и Будимир не соврали, и Ратьша из Дедославля прямиком направился в одно из разбойничьих гнезд, пристанищ охотников за рабами и хазарских гуртовщиков. Ну, это понятно. Ратьша с хазарами, похоже, давно дружбу водит. Недаром в его нынешнем отряде их едва не больше половины. У Ратьши чуть более сотни, а в Тешилове около четырех десятков дружины, не считая руссов, да рядовичи, которые тоже на что-то способны, когда речь идет об их жизни и свободе. Если вовремя заметят да затворят ворота, может и отобьются. А там, глядишь, еще дяденька Анастасий что-нибудь выдумает, неспроста же на княжьем дворе бают про его диковинки и придумки…»
– Тойво! Ты знаешь короткий путь к дозорной вышке? – вывел его из раздумий голос наставника. – Ну, той, где клепало висит?
– Локулауд? – рассеянно переспросил Тойво.
Он смотрел на Анастасия и не мог понять, зачем тот отстегнул от пояса чернильницу и сумку, в которой носил пергамент и перья, почему проверяет, хорошо ли наточены боевой нож и меч. Это что, и вся выдумка?
Молодой лекарь передал ученику сумку и легонько сжал его плечо:
– Видишь, Ратьша ведет в Тешилов хазар. Вы должны предупредить Гостислава и княжну.
– А ты? – Мурава мертвой хваткой вцепилась в одежду брата. На свой вопрос она уже знала ответ.
Анастасий глянул на нее, словно стараясь надолго, на всю оставшуюся у него в запасе вечность запечатлеть в памяти ее лицо, а потом спокойно проговорил:
– Я постараюсь их задержать.
Он поцеловал сестру, спрятал меч под охапкой вербы и пошел вниз.
Тойво глядел ему вслед, не в силах сдвинуться с места, пока Мурава не потянула его за собой:
– Нам пора! У нас слишком мало времени! Мы должны их опередить!
Когда тропа, петлявшая по бору, ненадолго вновь выбежала на гребень, взору Тойво и боярышни открылась жуткая, но незабываемая картина – сотня всадников во главе с Дедославским княжичем пытались нагнать одного пешего. Это был Анастасий. Отчаянный ромей уводил преследователей в поросший ивняком и ольшаником распадок, в самом узком месте которого мог держать оборону и один человек. Когда его настигли, он встретил врагов с мечом в руке. Тойво видел в своей жизни немало хороших, а иногда просто великих воинов, так вот Анастасий сражался как лучшие из них.
Они не узнали, чем закончилась эта схватка. Плотный ряд закованных в кольчатые доспехи широких спин и откормленных конских крупов сомкнулся, заслонив храбреца. Впрочем, досматривать и не имело смысла. При подобном раскладе Анастасия ждало лишь два конца – плен или смерть. А какой был хуже, Тойво не взялся бы определить.
Отрок покосился на боярышню… и на несколько мгновений застыл от изумления. Из пронзительных синих глаз на смертельно бледные щеки не упало ни единой слезинки, словно огонь, клокотавший внутри, высушил их все без остатка. Только по подбородку стекала тоненькая струйка крови. Это боярышня насквозь прокусила губу, чтобы не закричать.
Постояв несколько мгновений в сумрачном оцепенении, она молча подоткнула подол, чтобы не мешал, и со всех ног помчалась к граду. Тойво последовал за ней.
Седьмая печать
«…И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса. И я увидел семь Ангелов, которые стояли перед Богом; и дано им семь труб…». Тонкие пальцы княжны рассеянно скользили по строчкам Муравиной книги, уста произносили овеянные святостью слова, а мысли бежали прочь: то выходя на улицу погреться на солнышке, то и вовсе уносясь в ближние и дальние города и веси, по которым носился сизым кречетом лада милый Неждан.
Странные люди эти приверженцы Белого Бога! Как можно думать о конце мира в эти дивные дни, когда под огрубелой древесной корой набирают силу тягучие пряные соки, когда возвратившиеся из Ирия птицы обустраиваются на родной земле, деловито подновляя обветшавшие за зиму гнезда, когда каждая тварь на свой лад повторяет одну и ту же песнь жизни и любви? Белый Бог также проповедовал жизнь и любовь. Но надежду на Его царство следовало заслужить подвижничеством и страданиями, да и любовь имела какой-то уж очень самоотверженный лик.
Девушка вспомнила, как отец Леонид свершал над Муравушкой и ее Хельги венчальный обряд. Изысканными нездешними переливами, напоминавшими не то изгибы раковины, не то плетение лозы, возносились к небесам молитвенные песнопения, исполняемые старым священником и Анастасием. Радужным блеском сияли золотые венцы, воздетые над головами новоиспеченной четы, и еще лучезарнее светились улыбки на лицах молодых. «Да прилепится жена к мужу своему, да прилепится муж к жене своей». Вместе не только до погребальных саней, но и все грядущие исполненные для новой жизни века, в какой бы земле смерть не разлучила…
Княжна взяла в одну руку тяжелый, украшенный каменьями крест, в другую – заветный Нежданов оберег, серебряного волка, единственную память о матери, которую гридень в бытность свою Соловьем подарил ей, думая, что прощается навсегда. Девушка потом хотела вернуть, но Неждан рассмеялся, мол, подарки не возвращают.
Всеслава тряхнула головой так, что на венчике зазвенели янтарные привески. Нет, это было выше ее сил! Добровольно отречься от веры предков, навсегда разомкнув цепь, связывавшую ее с прежними поколениями князей ее земли, дававшую надежду на встречу в ином мире с отцом и матушкой. Такого даже каган хазарский не был вправе от нее потребовать! Что же до Неждана, то он поймет, как всегда все понимал. Не он ли первый, вернувшись из ромейской земли, прямиком направился к Арво Кейо в Велесово святилище. Пусть молится Белому Богу, если тот приносит ему удачу в бою. Она с радостью встретит вместе с милым Пасху, Светлый Праздник, а потом, проводив его в далекую землю хазарскую, как и прежде, станет молиться о нем и батюшке Велесу, и Белому Богу, и всем другим богам.
Всеслава отложила книгу, поправила венчик, тот самый, который был на ней зимой в памятный день поединка, и вышла на залитый солнцем двор. Тешилов жил своей повседневной жизнью. Княжеская челядь и рядовичи-земледельцы, пережидавшие зиму под защитой высоких земляных валов, собирались в ближайшие дни отправиться на засеки и пожоги – распахивать поля и огороды, расчищать под пашню новые участки. Те, которые там уже побывали, уверяли, что снег скоро сойдет. Кузнецы ковали топоры с колунами – валить вековые деревья, а плотники ладили новые бороны и подновляли зубья, обломанные о камни и корневища. Хозяйки собирали по углам последнее сено, заваривали пойла, обещая отощавшим за зиму буренкам и их недавно появившимся деткам в скором времени новую траву.
И даже воины Тешиловского воеводы, хотя к ним сезонные работы имели наименьшее отношение, как могли включались в эту весеннюю суету: наводили порядок у валов, сушили на солнце пологи и попоны, перетряхивали укладки со скорами, налаживали на деревьях перевесы – побаловать молодую госпожу и ее свиту нежным мясом перелетных птиц.
По валу над рекой рука об руку, никого и ничего не замечая, прогуливались двое – Инвар, приехавший вместе с Анастасием два дня назад, и красавица Войнега. Юноша рассказывал ей о поездке в Дорогобуж и о ромейском посольстве, а сотникова дочка слушала его с ласковой улыбкой, глядя влюбленными, сияющими глазами. Войнега вообще в последнее время переменилась. Ходила веселая и довольная, постоянно что-то напевала, а то, замолчав посреди строфы, вдруг замирала на месте, глядя куда-то в запредельную даль, или принималась смеяться без особых причин. А уж когда приезжал Инвар, ластилась к нему и ласкалась, не стесняясь в проявлении своих чувств. Словно с изгнанием Ратьши жестокая стужа, вызнобившая досуха девичье сердце, уступила место теплой весне. Неужто вскоре еще одну подругу сговорят? Дядька Войнег ведь возражать не станет.
Ах, Неждан, Нежданушка! Неужто когда-нибудь и нам с тобой испекут нарядные свадебные шишки и пропоют повивальную, закрепляющую переход под власть мужа. Спасибо на том, что братец Ждамир да его бояра не срамят больше молодца беспортошным. И то верно, какой Неждан теперь беспротошный: воевода не хуже других. Ах, дождаться бы того дня, когда милый вернется из похода, победив постылых хазар.
Заслышав у реки возбужденные, радостные голоса, Всеслава поспешила туда: уж не заметил ли кто на излучине вершников в нарядных крашеных одеждах и бронях, не пожаловал ли вместе с побратимом Хельги лада милый Неждан. Обычно они, правда, появлялись с другой стороны, но мало ли куда в кутерьме сборов заведет беспокойная воинская участь.
Однако, это всего лишь начался ледоход. Почти все взрослое население Тешилова собралось на валу, гадая, насколько дружно и спокойно в этом году пройдет половодье, как высоко поднимется паводок, и не зальет ли грозная вода прилепившийся к валу посад. Город, конечно, стоял на холме, на отлогой круче и основное подтопление грозило противоположному пологому берегу, на котором, отродясь, никто не селился и куда только в середине лета переправлялись на лодках косить заливные луга. Однако, неспроста старожилы этих мест финны прозвали матушку Оку великой рекой. И только ребятишки-озорники с визгом и улюлюканьем носились по берегу и, то подбегая к самой кромке, то отскакивая в сторону, бросали на лед камни и комья мерзлой земли, глядя, у кого лучше потонет.
В прежние годы Всеслава и сама любовалась бы ледоходом от Денницы до вечерней зори, завороженная величием происходящего, очарованная задором и веселым буйством дневного светила, вполне простительным молодому божеству, вступающему в пору юности. Нынче вместе с радостью в ее сердце появилась щемящая тоска, ибо каждое движение гибнущего льда приближало миг ее разлуки с милым. Девушка попыталась себя утешить мыслью о том, что начало разлуки неизбежно приблизит миг встречи, но это плохо помогло. Стоя на речном берегу, она сердилась на солнце и молила батюшку Велеса повременить забираться до середины осени в свои исподние владения, и слезы текли у нее по щекам.
– Все в порядке, госпожа? – вежливо поинтересовался смотритель крепости, сотник Гостислав, еще не старый воин, потерявший в бою, в котором погиб князь Всеволод, левую руку и отправленный в Тешилов на почетную пенсию вместе с женой и двумя маленькими дочками.
– Ветром надуло, – спешно отирая слезы, улыбнулась Всеслава.
Сотник кивнул: ему ли, человеку простому, лезть в душу к самой светлейшей княжне. Разве что, чем порадовать, да угодить.
– К приезду гостей твоих, госпожа, все готово, – с поклоном доложил Гостислав. – Только вот ведь незадача. – Он немного помялся, не зная, как продолжить. – Хотел вот баней твоего Неждана и его друзей-хоробров порадовать, прорубь берёг, мостки мостил, а тут этот ледоход. Можно, конечно, после парной и из бадьи водой облиться или бочку поставить, но это удовольствие совсем не то.
При упоминании о бане Всеслава невольно улыбнулась. Если в чем и знал толк сотник Гостислав, так это в парной, и Неждановы товарищи руссы, воины, рубленные в боях, успели оценить ее целительную силу.
Вот разве что прорубь оздоровляла не всех. Княжна вспомнила, как давеча подруженька Мурава чуть не разругалась со своим отчаянным супругом, когда тот, едва избавившись от мучившего его всю зиму докучного кашля, полез вслед за товарищами в ледяную воду. Так что, может оно и к лучшему, что лед пошел. Так она и сказала доброму сотнику.
Тешиловский воевода посмотрел на тресветлого Хорса, чей златогривый небесный конь уже пересек зенит, и озабоченно нахмурил брови:
– Что-то твоя подруженька с ее ромейским братом запропастились. Нешто Тойво, раззява, их в болото завел…
И в этот момент в весенний животворный шум вторгся новый звук. Гулкая сосновая доска, которую финны называли локулауд, а славяне попросту билом или клепалом, висела на дозорной вышке в лесу еще с тех времен, когда Тешилов был неукрепленным селищем. Ее звук сообщал жителям града о приближении торговых караванов и о приезде именитых гостей. Нынче локулауд звенел грозным набатом, и ему вторило клепало у Тешиловских ворот.
Горожане недоуменно переглядывались, бросая в спешке незаконченные дела, рядовичи вытирали перепачканные в грязи и навозе руки и спешили под защиту городских стен, воины привычно разбирали оружие и брони. Гостислав и Инвар уже стояли на забрале ворот. Там собралось изрядно народа и прибывали новые и новые, поскольку локулауд продолжал свою тревожную песню.
– Что стряслось? – недоумевали люди. – Нешто печенеги или хазары пожаловали, баловать разбоем вздумали? Так рановато еще для них!
Всеслава вместе со многими поднялась на городское забрало, в глубине души уже зная ответ. Локулауд меж тем застучал часто-часто, точно сердце загнанного коня, а потом звон его оборвался, и в этот миг из-под полога леса появились две маленькие фигурки. Хрупкая, тоненькая женщина и мальчик бежали так стремительно, что, казалось, их ноги не касаются земли. Нарядная шитая жемчугом кика беглянки сбилась на затылок, черные вьющиеся пряди рассыпались по плечам, сапожки и подоткнутая понева сделались неразличимо бурыми от налипшей грязи, подол отяжелевшей мокрой рубахи разошелся по шву едва не выше колена.
Не сразу признала княжна любимую подруженьку Мураву Вышатьевну, не сразу поняла, что бегут они с Тойво только вдвоем. Что ж, Анастасий из Ласити, хоть и полагал себя человеком мирным, когда требовалось, брал в руки меч и поступал, как велел ему воинский долг.
Когда Мурава и Тойво преодолели примерно половину расстояния до крепости, им навстречу верхом вылетел Инвар. Поравнявшись с беглецами, он подхватил обоих на седло. И в самое время. Едва за ними захлопнулись тяжелые дубовые ворота, едва пали окованные железом засовы, земля задрожала от топота коней, и на лесной опушке во главе полутора сотен воинов в хазарской броне появился Ратьша Мстиславич.
Калитка у реки
Тойво никогда не предполагал, что можно бежать так запредельно быстро и так бесконечно долго. Во всяком случае, его бешено стучащее сердце несколько раз делало попытку отстать, то собираясь выскочить через горло, то опускаясь куда-то в низ живота. Боярыня Мурава летела, как на крыльях, быстрее ласточки или стрижа. Они остановились лишь один раз возле дозорной вышки, и набат локулауда повис у них над головой, заглушив все звуки окружающего мира, задавая ритм дыханию и шагу. Когда он оборвался, Тойво почувствовал, что сейчас упадет. И упал бы, да спасибо Инвар подоспел.
За то время, пока Тойво пытался перевести дух, Мурава успела не только рассказать жителям града о происшедшем с ними, но и привести в порядок волосы, сменить одежду на сухую, переодеть, точно маленького, его и занять свое место с лечебным коробом. Жена и дочь великих воинов, она держалась не хуже многих мужей. Впрочем, защитники града присутствия духа тоже не теряли:
– Не бойся, госпожа, отобьемся! – заверил княжну сотник Гостислав, расставляя на валах воинов и рядовичей. – Чай, не впервой!
– Собаки хазарские! – нахмурил брови Видогост-скорняк, которого злые находники оторвали от праведных трудов. – Кровушки славянской опять захотели!
– Рабов им подавай! – поддержал его Хеймо, разглядывая круживших вдоль стен на безопасном расстоянии вершников, очевидно, рассчитывавших застать град врасплох. – Да хоть бы их самих всех в рабство продали!
– И Мстиславич, предатель окаянный, с ними заодно! – поддержал его Чурила. – Ишь, гарцует тут, красуется! Пустить бы стрелу, да жалко, далеко. На таком расстоянии броню все равно не пробить!
– Можно попытаться! – проговорил Инвар, накладывая стрелу на тетиву. – Проучить наглеца. Да и за Анастасия и Кауко-дозорного отомстить. Если целить в шею или запястье…
Сотник Гостислав его остановил:
– Послушаем, что он скажет.
– Как будто и так не известно, – фыркнул молодой урман. – Только веры его речам чуть.
Тойво обратил внимание, как блеснули при этих словах глаза Войнеги. Или ему это показалось?
Ратьша меж тем выехал вперед:
– Эй, вы, сермяжнички! – начал он зычным голосом. – Почто запираетесь, точно от ворога, али не признали?
– Как не признать, Мстиславич, – по праву старшего отозвался Гостислав. – Оттого и запираемся. Это что же такое получается? Наш князь принимал тебя как брата и почти что зятя. А ты на его землю с хазарами пожаловал? Вел бы ты их лучше в земли своего отца, коли тебе с ними знаться так любо, а то ведь у нас тоже свои заботы есть.
– Уехать всегда успеется! – осклабился в усмешке Ратьша. Усмешка вышла кривой. Шрам на щеке придавал ей зловещий оттенок. – Только один я отсюда не поеду. Отдайте то, что мне причитается, и занимайтесь своими делами сколько угодно.
Светлейшая княжна, стоявшая на забрале вместе с Муравой и другими женщинами, прислонилась к толстой бревенчатой стене. Ноги ее не держали.
Сотник Гостислав покачал русой головой:
– Заблуждаешься ты, княжич! Здесь тебе ничего не принадлежит! А если ты имеешь в виду дочь светлейшего Всеволода, то ты утратил на нее все права, когда Правду попрал и изгнанником в нашей земле сделался!
– Ну, как знаете! – в голосе Ратьши появилась знакомая сталь. – Я вас предупредил. Не хотите договариваться по-хорошему, придется говорить по-плохому!
Он отъехал от забрала и подал знак своим людям, успевшим привязать у леса коней и рассыпаться по опустевшему посаду. В воздух поднялись стрелы. Хазары и Ратьшины кромешники стреляли метко. Один из защитников крепости упал с вала, другой, охнув, присел, чтобы не встать, третий зажимал простреленную руку.
Тешиловцы не собирались оставаться в долгу, недаром даже землепашцы-рядовичи проводили по ползимы в лесу, выслеживая проворного зверя, добывая в дом прибыток и отрабатывая княжеское полюдье. Понятно, что самым метким оказался Инвар, сызмальства наученный попадать в плывущие по воде чурочки при волнении на море и много раз применявший свое умение, стреляя в арабов с борта ладьи своего вождя. Его стрелы отыскивали каждого, кто осмеливался высунуться из укрытия, а сам он оставался невредим.
Посылая в полет стрелу за стрелой, юный урман тщился отыскать ненавистного ему княжича Ратьшу, соперника на поле брани и в любви. Один раз ему это почти удалось. Стоявший неподалеку Тойво ясно видел, этот выстрел вполне мог прервать блестящую, бурную жизнь неистового Мстиславича. Но тут вмешалась Войнега. Не выпуская из рук лука, с которым обращалась вполне сносно, она решила подарить Инвару поцелуй. От неожиданности юноша вздрогнул. Тетива ослабла, стрела улетела совсем не туда, куда он намечал.
Тойво про себя рассердился. Глупая девка! Нашла время! Затем, однако, подумал: а простая ли здесь случайность, или дело в чем-то ином? Для себя он решил не спускать с дочки старого Добрынича глаз, тем более, что от его стрел находники пока так и не смогли получить никакого вреда.
Хотя хазары больше привыкли к открытому пространству и лучше действовали в конном строю, они умели штурмовать и крепости, особенно такие небольшие и недостаточно укрепленные, как Тешилов. Защитники града смогли в этом убедиться, когда, прикрываясь щитами, находники стали карабкаться на валы, в то время как несколько десятков наиболее рослых и крепких под предводительством самого лихого княжича приступили к воротам.
Не обращая внимания на сыплющиеся с валов стрелы, которыми уже был утыкан его щит и оплечья доспехов, ловко увертываясь от летящих с забрала ему на голову камней, неистовый Ратьша пробился к самому входу в град, и от ударов его многопудовой палицы содрогнулись не только дубовые створки, но даже окованные железом, прочно вбитые в землю, тяжелые вереи.
– Ну и силища! – с уважением проговорил Чурила, вместе с товарищами подпиравший ворота изнутри. – Чисто Перун-громовержец.
– Скорей Леминкянь у входа в Похьелу! – отозвался Хеймо. – Чтоб ему также сгинуть, став рыбой Туони. И что только честолюбие делает с людьми!
– Ох, братцы, не выстоять нам против него! – горестно простонал, заламывая руки, Сорока. – Как пить дать, он здесь нас всех порешит!
– Пусть сначала войдет! – усмехнулся в пушистые усы Гостислав, которому отсутствие руки хоть и мешало взять лук, но отнюдь не препятствовало распоряжаться на забрале. – Не знаю, что у него за палица, но простым оружием эти ворота не разбить! Дуб для створок сам Арво Кейо выбирал! Он же ковал засовы с петлями и заговаривал вереи!
Хотя Тойво, пробегавшего мимо с охапкой стрел, весьма порадовала вера в безграничное могущество его вещего деда, прозвучавшая в словах Гостислава и написанная на лицах Тешиловских воинов, трусливые речи Сороки возмутили отрока до глубины души. Да как он может! Кто думает о поражении, считай, что уже проиграл. Еще накаркает, безмозглый! Впрочем, поразмыслить об этом отрок решил попозже: его ждали товарищи на валу.
К тому времени, когда Тойво туда вернулся, битва там разворачивалась не на шутку: часть воинов продолжали отстреливаться, в то время как другие, закинув луки за спину, сменили их на копья, а то и просто крестьянские вилы, которые использовали для того, чтобы сталкивать вниз тех, кого не достали стрелы. А если и это не помогало, в ход шли топоры и мечи, и здесь равных не знали Инвар и его товарищи руссы.
Отчаянный, как и его наставник, молодой урман неизменно находился в самой гуще схватки, там, где мужество защитников подвергалось наиболее суровым испытаниям. Он рубил и колол, не ведая устали, одерживая верх не только над кромешниками без роду без племени, но и над хазарами. С последними юноша дрался с особенным ожесточением, мстя за свое сиротство и раны наставника, подавая другим ратникам пример.
– Ребята, не робейте! – подбадривал он сражавшихся с ним бок о бок землепашцев-рядовичей, которым ратную науку приходилось осваивать буквально на ходу. – Сбрасывайте их с валов, ломайте им хребты! Будете их жалеть, они вас точно не пожалеют! Бешеной собаке рубят хвост по самые уши! За нами Правда и светлейшая княжна! Тот не достоин свободы, кто не умеет за нее постоять.
И они бросались вперед и поддевали врагов на вилы, как это много раз проделывали со снопами сена в летнюю страду, и рубили их, точно лес в середине зимы, очищая от деревьев место для пашни. И даже княжьи холопы, в участи которых смена хозяев ничего нового вроде бы и не несла, сражались наравне со свободными людьми, ибо тот, кто погибнет в бою, в следующей жизни родится воином. И точно одна из легендарных валькирий в доспехе, подаренном князем Всеволодом, с обагренным кровью мечом по валу носилась удалая поляница Войнега.
Всеслава-княжна и новгородская боярышня не брали в руки меч, не имели нужды скрываться от летучих стрел, надежно укрытые толстыми стенами детинца, но их стойкости и выдержке могли позавидовать иные мужи.
– Во имя Отца и Сына… – приговаривала боярышня Мурава, накладывая тугие повязки, унимая добрыми снадобьями руду кровь.
– Святый Боже, Святый Крепкий… – возглашала она, вырезая из человеческого тела наконечники стрел, скрепляя переломленные в горниле битвы кости.
– Иже херувимы! … – заклинала она, склоняясь над такими ранами, которые и вещий дед Арво счел бы безнадежными.
Всеслава-княжна и другие женщины помогали ей.
Те из раненых, которые могли держать оружие в руках, получив необходимую помощь, возвращались к воротам или на валы. Прочие оставались под защитой детинца, где боролись с болью и ждали новостей.
И новости не замедлили появиться, вселяя надежду. Именно Тойво, которому малолетство помешало принять полноценное участие в рукопашной, выпала честь их принести:
– Отступают! – громче дедовского вещего бубна провозгласил он, проворной птицей влетев с улицы в подслеповатый полумрак столетнего дубового сруба.
В самом деле, отчаявшись разбить заговоренные кудесником ворота, потеряв на валах не менее двух десятков своих людей, Ратьша скомандовал отбой.
– Что? Съел?! – прокричал вслед Мстиславичу Сорока, приплясывая и подпрыгивая на забрале на манер птицы, в честь которой получил свое прозвище.
– Хвала Велесу, кажется, обошлось, – провел единственной рукой по взмокшему лбу Гостислав.
– Я бы не обольщался на этот счет, – покачал всклокоченной светловолосой головой Инвар. – Они что-то замышляют!
– В самом деле! – поддержала его взошедшая на забрало княжна. – Братец Ратьша, если что задумал, ни за что не отступит.
И точно. Немного отдышавшись и подсчитав потери, люди Мстиславича стали готовиться к новому приступу. Судя по всему, потерпев неудачу у ворот, Ратьша на этот раз собирался ударить с закатной стороны, где вал в последние годы обветшал и просел, после нынешней снежной зимы став почти пологим. Смотритель крепости как раз собирался в ближайшее время его подновить, да холода помешали.
– Вот, собака, углядел-таки! – в досаде выругался Гостислав, спешно предпринимая меры, чтобы усилить оборону на этом направлении: возводить какие-либо укрепления он уже не успевал, поэтому просто решил сосредоточить там большинство воинов.
– Зря сотник уводит людей от ворот! – озабоченно поделился с княжной провожавший ее в детинец Инвар. – Мстиславич коварен, как вана Локи!
– У Гостислава нет выбора. У него слишком мало воинов, – вздохнула Всеслава. – Скорей бы уж твой наставник с Нежданом приезжали!
Тойво подумал, что окажись в Тешилове Незнамов сын да Хельги Лютобор, они бы и втроем с юным Инваром сумели оборонить град. Примерно так, если верить руссам, дело обстояло в Ираклионе. Но, увы, и Хельги, и Неждан находились от Тешилова в нескольких днях пути, а Инвар, хоть и стоил в бою десятерых, распоряжаться в чужом граде не смел.
Пока, впрочем, Ратьша медлил. Его люди ладили лестницы и другие приспособления для преодоления валов и стен, лениво постреливали из луков, но более активных действий пока не предпринимали.
– Чего он ждет? – недовольно перебросил из руки в руку топор Хеймо. – Мочи уж нету здесь торчать!
– Измором решил взять! – пробасил Сорока. – Как того русса зимой.
– Ну, с руссом у него не очень-то вышло! – заметил, спуская с тетивы очередную стрелу, Чурила. – На всю жизнь память осталась! Против Правды не попрешь!
Тойво, слышавший этот разговор, высунулся с вала, чтобы не без злорадства полюбоваться новым обликом Мстиславича. Однако, глянув на вражий стан, Ратьши там не обнаружил. Куда он мог подеваться, нешто Велес его в исподний мир забрал? Внук волхва решил поделиться своим открытием с Инваром, но на половине пути ему на глаза попалась Войнега.
Покинув боевых товарищей, молодая поляница, опасливо озираясь, пробиралась вдоль стены детинца по одной из тропинок, ведущих к реке. Тойво знал, что с этой стороны град защищал обрыв и вместо валов там просто стоял частокол, к которому примыкали различные ключницы и прочие службы, где обычно хранили скоры и другие товары, полученные в качестве пошлины с проходивших по Оке купцов. Возле пологого спуска в частоколе имелась калитка, пребывавшая ныне наглухо закрытой. К этой-то калитке и стремилась Войнега.
Крамольница! Гадюка! Под носом у любимой подруги замыслила измену! Тойво хотел закричать, но, сообразив, что в этой ныне совершенно пустой части града за грохотом ледохода его никто не услышит, затаился возле стены одной из служб, соображая, что же делать. В какой-то момент у него мелькнула полубезумная мысль прыгнуть предательнице на спину и вонзить в основание ее черепа, как учил друг Неждан, верный нож. Жалко, конечно, дядьку Войнега, но Всеславу княжну-то жальче! Однако в этот момент щелкнул засов, скрипнули петли, и в узком проеме калитке показался Ратьша. Вслед за ним в крепость вошли около двух десятков человек.
Войнега, не стесняясь кромешников, повисла у княжича на шее, словно голодный в хлеб впившись в его губы.
– Истомилась вся! – томно проворковала она, с усилием отрываясь от него. – Почто так долго не приходил?
– Дела были! – снисходительно лаская ее, отозвался Мстиславич.
– А что не ночью, как собирался? Тогда бы не пришлось никакого шума поднимать. Я бы вам так же открыла, никто бы ничего и понять не успел!
– До ночи ждать нельзя, – глаза Дедославского княжича холодно сверкнули. – Пришли вести, что Хельги-воевода со своими людьми идет сюда, а с ним встречаться у меня пока нет никакой охоты. Я думал и днем этот сонный градец врасплох застать: Гостислав-тетеря дальше своей бани ничего не видит. Да Хельгисонова женка уж больно шустрой оказалась! Кстати, – он повернулся к одному из своих ближних, – не забудьте: новгородскую боярыню брать только живьем. У меня про нее отдельный покупатель имеется!
Чувствуя, как у него внутри все холодеет, Тойво попытался, как нынче утром у реки, еще раз удрать. Но батюшка Велес на этот раз решил подвести. Кромешники заметили его. Несколько пар сильных рук сгребли его в охапку, чья-та грубая ладонь зажала рот.
– Ба, да у нас тут никак соглядатай! – азартно протянул Ратьша, с удовлетворением охотника разглядывая добычу. – И какой грозный! Родной внучок достопочтенного Арво! И что с ним прикажете делать?
– Род волхвов трогать нельзя! – убежденно проговорил один из ближних княжича, по виду славянин или мерянин. – Иначе удачи не будет.
– Сам знаю, – пробурчал в ответ Ратьша. – Только я его трогать не собираюсь! Пальцем не прикоснусь!
Он поднял с земли забытые кем-то двузубые вилы, а его люди поставили Тойво к бревенчатой стене одной из ключниц.
– А ну! – Мстиславич со вкусом замахнулся и вогнал вилы в стену так, что шея отрока оказалась зажата между двух зубьев и толстыми бревнами, словно на нее надели железный ошейник.
– Вот так! – удовлетворенно завершил он, ломая черенок.
Войнега наградила его за этот подвиг новым поцелуем.
Когда Ратьша скрылся из виду, шедший последним кромешник вернулся с горшком тлеющих угольев в руке.
– А это, чтобы ты, малой, не замерз! – и он, размахнувшись, бросил горшок на соломенную крышу.
