Текст книги "Под знаменем Сокола (СИ)"
Автор книги: Белый лев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)
Найден
Хотя Анастасий по опыту знал, что после подобных разговоров сестра способна отмалчиваться неделями, возводя между собою и тем, кто ее задел, ледяную стену обиды, не прошло и седьмицы, как их разговор получил неожиданное продолжение.
После передышки в Булгаре войско Святослава вновь выступило в поход, и у брата с сестрой не осталось ни времени, ни возможности не то что на выяснение отношений, но просто на разговоры. В то время, пока Феофания, как могла, устраивала судьбу вверенных ее попечению раненых, Анастасий, как ошпаренный, носился по Булгару и его окрестностям в компании херсонцев, добывая то лес, то пеньку, то гвозди и болты для механизмов. Следовало делать все четко и быстро. Стремительный, как молодой барс или сокол, русский князь не терпел промедления, а привыкшие к неспешной размеренности и расслабленности сытой жизни в Херсоне Дионисий и Хризостом никак не желали это понять. В общем, из-за их медлительности в Булгаре Анастасий с сестрой задержались дольше всех, пропустив вперед даже невезучего боярина Быстромысла, который таки достроил ладьи и как-то сумел в одиночку пройти через землю мокшан.
За сборами их застал и посланный Александром с вестями от степной родни Тороп. У печенегов все обстояло более ли менее благополучно. Племена Куэрчи Чур, Явды Эрдим, а также Суру Кулпей и Була Чопон в подтверждении верности данной прошлой осенью клятве уже собрали ратников и теперь ждали только сигнала, чтобы выступить в поход. Более того, возглавляемое ханами Органа племя Куэрчи Чур (Небесный Властелин) всю зиму опустошало хазарские земли, окончательно взяв под контроль торговые пути. Купцам-рахдонитам, имеющим свой интерес в Итиле, приходилось теперь ловчить, пробираясь кружными путями через земли огузов.
– А как здоровье госпожи Парсбит и ее сыновей? – спросила Феофания.
– Оба хана Органа, слава Богу, благополучны и здоровы, а госпоже Парсбит хворать и вовсе некогда, – улыбнулся отрок. – Она вся в заботах о новорожденном внуке, которого ей подарили Аян и его Гюльаим.
– Давно я не слышала таких хороших новостей! – обрадовалась молодая боярыня.
Хотя Тороп буквально валился с ног от усталости: шутка ли, провести в седле почти семь суток, сам такое испытаешь – поймешь, он не спешил на отдых. Судя по всему, он имел сказать еще кое-что. Обветренное безбородое лицо посерьезнело, между светлых бровей залегла упрямая складка.
– Я видел его, – проговорил юноша значительно, и сердце Анастасия неприятно сжалось.
– Кого? – спросил он, уже зная ответ.
– Гершома Звездочета и его спутников хазар. Теперь они объявились на рубеже Булгарских владений недалеко от верхних отрогов Печенежских гор.
– Почем ты знаешь, что это они? – дядька Нежиловец подозрительно повел бородавчатым носом.
– Кто ещё станет перекладывать добро с лошадей на ладьи вдали от какого-либо торжища или града, скрываясь от глаз людских. К тому же, мне удалось подобраться к ним вплотную и пощупать их товар.
Парнишка полез за пазуху и извлек оттуда сверток, распространяющий характерный запах серы.
– Насколько я могу судить, это точно не горный бальзам.
По спине Анастасия пробежал озноб. Испытующий взгляд сестры пронзил его не хуже ледяного горного ветра.
– Александр знает? – поинтересовался он, стараясь не терять самообладания.
– К нему отправился Торгейр. Мы поначалу вдвоем ехали, а после встречи решили разделиться.
– Странно, – задумчиво проговорила Феофания. – Почему они не попытались спуститься по Дону до Саркела, а уже оттуда перебраться в Итиль?
– Может, из-за печенегов, – предположил Тороп.
– А может, потому, что Саркел – это всего лишь крепость, а Итиль – сердце хазарской земли, – добавил Анастасий.
– В любом случае, их надо остановить, – решительно проговорила Феофания, – и чем скорее, тем лучше!
– Только через мой труп! – отрезал Анастасий.
– Даже не думай, боярыня! – поддержал его дядька Нежиловец. – Твой Хельги и так на нас со Сфенеклом сердит за то, что вместо Новгорода ты на Итиль с нами отправилась, а за такие дела он просто мне голову с плеч снесет. Этому Звездочету и его ватаге, если я что понимаю, теперь одна дорога – на Самур и через огузские земли. А нам туда соваться – только погибели на свою голову искать!
Но Феофания не собиралась сдаваться:
– А коли они со своим смертельным грузом до Итиля доберутся, это ли не погибель?
– О том пусть Хельги и другие набольшие думают, – отрезал кормщик. – Нешто ханы Органа не сумеют до них добраться?!
Анастасий нахмурился. Такой поворот событий лучше всего укладывался в рамки здравого смысла, но он означал, что тщательно оберегаемый, мучительно выстраданный секрет неизбежно станет достоянием русского князя. Александр живота не пожалеет, чтобы захватить умельцев и их груз. А при всем уважении, которое Анастасий питал к светлейшему, Святослав не производил впечатление простака, не способного извлечь выгоду из неожиданно обретенного преимущества. Впрочем, как бы там ни было, ради того, чтобы что-то изменить, он не собирался рисковать жизнью сестры и ее еще не рожденного ребенка. Другое дело, что Феофания мыслила иначе:
– Какое расстояние до Самура от становищ племени Куэрчи Чур и ставки Органа? – спросила она у Торопа.
– Пять дней пути, – честно ответил отрок.
– А отсюда – всего два. Если постараться, то можно перехватить этих купцов еще до того, как они с огузами соединятся.
– Ишь, какая прыткая! – фыркнул дядька Нежиловец. – Как говаривал твой батюшка Вышата Сытенич, а не слишком ли ты долгий волос вырастила, краса, чтобы мужей учить!
Синие глаза Феофании потемнели, тонкие ноздри затрепетали:
– Моего отца, – вымолвила она глухо, – убили хазарские наемники. И я не хочу, чтобы моего мужа и всех русских ратников постигла та же участь! Если вас останавливает только необходимость заботиться о моей безопасности, то, думаю, хан Азамат и его люди сумеют меня защитить.
Ох, неспроста новгородскую боярышню называли ведуньей. Все рассчитала, все предусмотрела! Да разве после Тешилова и того, что случилось в Булгаре с Всеславой-княжной, дядька Нежиловец и брат посмели бы ее куда-нибудь с отцовской ладьи отпустить?
– А как же спафарий Дионисий и кандидат Хризостом? – привел последний довод Анастасий. – С ними-то что прикажешь делать?
– Им лучше все рассказать. Думаю, они захотят принять участие в экспедиции, а там видно будет. В любом случае, для тебя это шанс показать себя добрым подданным империи.
Едва только херсонцы узнали о планах охоты на Звездочета, их глаза загорелись алчностью. Спафарий Дионисий понимающе закивал, глядя на Анастасия весьма благосклонно. Видимо, решил, что тот одумался и перешел на сторону соотечественников, вернее, на сторону Калокира. Ведал бы он истинный замысел молодого лекаря!
Когда снекка прошла расстояние около трети дневного перехода, гребцы сменились. Анастасий, которого тяготило бездействие, нервно мерил палубу шагами. С каким бы удовольствием он сейчас взял у дядьки Нежиловца тяжелое правило или сменил кого-нибудь у весла. Но старый боярский кормщик стоял на своем месте как влитой, а что до гребли, то, пожалуй, спафарий Дионисий решит, будто он совсем варваром стал. Пройдя с кормы на нос и обратно, Анастасий заметил, что Талец, работавший у весла с самого начала пути, не торопится отдавать его сидящему рядом товарищу.
– Недужится ему нынче, – пояснил новгородец, – Не может грести. А вот с мечом он у нас прыткий. Впору поучиться!
Не отличавшийся ни статью, ни ростом товарищ Тальца выглядел настоящим заморышем. Потому в разговоры о его боевых достоинствах верилось с трудом.
– Давно он у вас? – поинтересовался Анастасий у дядьки Нежиловца.
– В Мокшанском краю прибился, – ответил старик. – Малик его беспамятного в кустарнике на берегу Итиля нашел. Неведомо откуда он пришел, но жилось ему там, вероятно, несладко. Костяшки пальцев сбиты, морда вся опухла от побоев: шрамы вон до сих пор никак не сойдут. По этим шрамам мы его Меченным зовем, Муравушка Найденом кличет, а как его нареченное имя, он нам так его и не открыл. То ли от рождения немой, то ли от пережитого дар речи потерял, но голоса его мы так и не слыхали. Думали кашу приставить варить, а он в Обран Оше как меч в руки взял, таким молодцом себя показал, всякому бы так. Все до Мстиславича добраться пытался. А вот гребец из него и в самом деле никакой, да и Муравушка не велела: говорит, хвороба какая-то в брюхе.
– Найденушка, голубчик, не поможешь? – Феофания, которая, по своему обыкновению, копошилась с какими-то делами в своей каморке, дабы не путаться под ногами у мужей, забрала новичка с собой.
Когда заморыш, странно ссутулившись и скособочившись, проходил мимо Анастасия, лекарь еще раз внимательно глянул на него. Хотя спутанная светлая и густая копна непослушных волос почти закрывала обезображенное страшными побоями до неузнаваемости безбородое лицо, критянину бросился в глаза особо приметный рубец, проходивший через всю правую щеку от брови до подбородка. Анастасия охватило смутное ощущение, что эту страшную рваную рану, полученную в неравном бою, он не только недавно видел, но и зашивал.
Нет, таких совпадений просто не бывает, да и как могла отчаянная поляница провести столько времени неузнанная на новгородской ладье, да еще бок о бок с Инваром. Да и руки Ратьшиных головорезов, он точно помнил, не оставили на ее лице таких жутких следов.
Дав себе зарок повнимательнее приглядеться к этому Найдену, или как там его на самом деле звали, Анастасий принял весло у Тальца. Пусть Дионисий думает и говорит, что ему заблагорассудится, а гридню за товарища не стоит страдать.
Как и планировали, путь до Печенежских гор прошли за день с небольшим. После беглого осмотра места стоянки купцов, отправились дальше. Пребывавший с начала путешествия в дурном расположении духа дядька Нежиловец заметно повеселел:
– Почему же ты сразу, растяпа, не сказал, что это не боевая ладья, а насад, или кнар, – напустился он на Торопа, внимательно осмотрев след, оставленный преследуемым судном на песке. – Да еще нагруженный по самую мачту! И чему только тебя твой наставник учит? Эту посудину мы в два счета догоним!
– А может, это и вправду купцы? – забеспокоился Дионисий.
– Или люди, которые хотят, чтобы их таковыми считали, – недобро осклабился в ответ Анастасий.
Осмотр покинутого лагеря придал ему уверенности в том, что они напали на верный след: он узнал отметины от измерительных приборов Звездочета, которому во время их совместного пути не раз помогал наблюдать за светилами, а также нашел обрывок пергамента с пометками на иврите.
Итак, Гершом сделал свой выбор, и этим выбором все-таки стал Итиль. Интересно, что ему посулили: египетскую Книгу Мертвых, бесследно исчезнувшую «Комедию» Аристотеля? Быть не может, чтобы Звездочет отправился в этот долгий и опасный путь только для того, чтобы помочь единоверцам. Ибо людей он искренне презирал, предпочитая им книги, и даже среди своих соплеменников выглядел гордецом и чужаком. Во время штурма армией императора Тай-цзу монастыря в окрестностях Бяня, когда сильнейший пороховой заряд разрушил часть стены, вызвав пожар, Звездочет вслед за Анастасием бросился в огонь, но не для того, чтобы вывести оттуда людей, а затем, чтобы спасти несколько рукописей. Позже, когда Анастасий обрабатывал его и свои ожоги, Гершом не без превосходства похвалялся: его сокровища остались с ним, а двоих мальчишек-послушников, которых на руках вынес критянин, едва те отдышались, солдаты Тай-цзу заковали в цепи вместе с другими пленными.
– И после всего этого, – недобро усмехался Гершом, указывая на картину разрушений, – ты еще смеешь утверждать, что люди достойны любви?
– Бог есть любовь, а человек – образ Божий! – возразил ему Анастасий.
– Так ли это? – насмешливо прищурился Звездочет, поправляя рыжие вихры над опаленными бровями. – Я не первый год живу среди людей и чаще всего вижу в их обличьи и помыслах свиное рыло и козлиные копыта Родоначальника Зла. При помощи этого порошка люди могли бы рвать горы, добывая полезные руды, прокладывать дороги, строить мосты, но вместо этого они предпочитают убивать, ибо такова их природа! Селитра, сера, уголь!
Он покачал кудлатой головой.
– Как просто и как гениально! Предвижу, этому составу уготовано великое будущее!
– Поклянись, что никому не раскроешь его секрет! – едва не с оружием в руках приступил к нему критянин.
В те дни, очарованный обширностью познаний и прозорливым умом Звездочета, он считал Гершома едва ли не другом.
– Да хоть Семисвечником и Торой, – с готовностью согласился тот. – Я ненавижу огонь и любые легковоспламеняющиеся составы. Одна опрокинутая лампада способна уничтожить больше сокровищ, нежели орды дикарей.
Что ж, в тот раз Гершом не нарушил клятву. Даже когда единоверцы хазары обратились к нему с просьбой о помощи. Он, правда, без труда нашел способ ее обойти, доверительно сообщив Булан бею, покидая Хорезм, что его спутник ромей тоже побывал в Аль Син, несомненно кое-что разведал, и если его хорошенько расспросить…
Анастасий, лежавший без сна на своем месте между скамей новгородской ладьи, болезненно поморщился. Рубцы от веревок и оков на руках и щиколотках, так же, как и следы от свежих и прошлогодних побоев, налились болью, и огнем заполыхал след на руке – лихая память чрезмерного усердия злой поляницы. Тогда, в кутерьме подготовки к побегу, и в последующие дни он не уделил ране должного внимания, потому она затянулась кое-как и частенько, особенно по ночам, его беспокоила.
Критянин убедил свое тело не поднимать бунта и перевернулся на другой бок, в который раз пытаясь заснуть. Он уже начал ощущать приятную расслабленность во всем теле, предвестницу благодатного сна, когда на палубе раздались знакомые легкие шаги. Даже бремя, которое она носила под сердцем, не могло изменить походку сестры. Феофания была не одна, и, судя по поступи, человек, ее сопровождавший, либо еще не вошел в пору мужества, либо вовсе не принадлежал к роду мужей.
– Да не может такого быть, чтобы он тебя признал! – продолжая начатый еще на берегу разговор, проговорила Феофания. – Под этой жуткой маской, которую мы с тобой придумали, тебя даже родной отец и Инвар не узнали!
– Отец и Инвар не видели меня такой. А он видел и рану на щеке зашивал.
Анастасий едва не подскочил! Ну и сестрица, ну и выдумщица! Недаром в ее жилах течет кровь наследников Миноса! Но какова Войнега! Неужто и правда прозрение обрела?
Стараясь лежать неподвижно и дышать ровно, он стал еще внимательнее прислушиваться к разговору. Сейчас снова заговорила Феофания, и в ее голосе звучало искреннее участие. Похоже, тема обсуждалась ими уже не раз:
– Тогда, может быть, тебе все-таки открыться отцу?
– И покрыть его голову еще большим позором? – с болью в голосе отозвалась Войнега. – Из-за меня и так уже Инвар на смерть отправился! Нет уж, я заслуживаю того, чтобы ходить в таком обличии до конца своих дней или хотя бы до того времени, как свершится моя месть! Впрочем, …
Она помедлила немного, видимо, размышляя, говорить или не говорить. Затем решилась:
– Ожидать осталось уже недолго. Я сегодня на стоянке вашего Звездочета тоже кое-что нашла!
Она поднесла к свету руку, меж пальцев которой бежало что-то, напоминающее тонкую пряжу, тускло отливавшую серебром.
– Это прядь его волос! – с мучительной радостью проговорила Войнега. – Я узнала и запах, и цвет. На этот раз нам вряд ли кто-то сумеет помешать!
– Жить ради мести – блуждать во тьме, – вздохнула Феофания. – Ты разве не слышала, что Господь прощать велел.
– По этим заветам даже среди ваших единоверцев мало кто живет, – возразила ей Войнега. – А что до Мстиславича, то один раз я его уже простила. В Тешилове. Он ведь тогда обещал, что не тронет ни город, ни его жителей, Всеславу одну заберет!
Феофания не сумела ничего ответить. Она ненадолго замолчала, а когда заговорила, повела разговор о корьдненской княжне:
– И все-таки не понимаю, как ты могла любимой подруге желать такого зла?
– Подруге?! – голос Войнеги задрожал. – Да она у меня поперек дороги стояла задолго до того, как я начала о Ратьше грезить, а она себе Неждана безродного нашла! Ты, вот, боярыня, толкуешь тут про отца, что де он места от горя-кручины себе не находит. Вот только кручинится он не обо мне. Он и в прежние-то годы одну Всеславу любил, лишь ее горести и печали пестовал, а я для него словно бы и вовсе не существовала! Ни приласкать, ни поучить по-родительски!
– Ты говоришь почти теми же словами, что и мой двухродный брат Белен, – печально отозвалась Феофания – Помнишь, я рассказывала о нём. Всё ему казалось, что его, сироту, в дядькином доме обижают. Батюшка-то, наоборот, лишний раз не решался ему попенять, все жалел его, бестолкового. А он, не отличая добра от зла, только норов свой дурной пестовал: всем перечил, делал все наперекор, а затем и вовсе ступил на путь неправедный. Может, и ты своего отца не видишь. Мягкосердечие с равнодушием равняешь?
Войнега только вздохнула:
– Добрая ты, боярышня, и брат твой добрый. Умеете на зло отвечать добром! Может быть, вы и правы, только отцу я не откроюсь и от мести не откажусь!
Они еще немного постояли молча, потом разошлись. Феофания отправилась в каморку на корме, Войнега – на свое место рядом с Тальцом.
Анастасию окончательно расхотелось спать: какой уж тут сон! Итак, в этой истории опять оказался замешан Ратьша. Кто бы сомневался! Звездочёт еще весной искал встречи с ним. Интересно, какой диковинкой сумел подманить его дедославский княжич, сроду не державший в руках книг? Впрочем, быть может, Ратьша выступал всего лишь как посредник и проводник, надеющийся в качестве платы за свои услуги получить вожделенный секрет.
Осторожно поднявшись, чтобы не потревожить спящих, Анастасий спустился на берег. Река неспешно несла свои воды к окружённому горами и пустынями, отрезанному от океана соленому морю-озеру. Светила свершали свой извечный путь в небесах. Интересно, о чем их сегодня расспрашивал Гершом, какие тайны они ему приоткрыли?
Анастасий снял одежду и, войдя в реку чуть поглубже, нырнул и поплыл под водой, с удовольствием рассекая гибким, сильным телом прохладную, темную, благодатную массу. Вынырнув у противоположного берега, он еще несколько раз пересек поток навстречу течению, то переворачиваясь на спину, то разрезая воду плечом, когда же он повернул к берегу, оказалось, что у кромки воды его ожидает сестра.
– Как ты предполагаешь поступить с этим Гершомом? – спросила она, старательно разглядывая отражения звезд в бегущей воде.
Анастасий ответил не сразу. Он, не спеша, вытряхнул воду из ушей и волос, натянул на мокрое тело одежду, а затем опустился на все еще тёплый песок.
– Это человек великой учёности, – начал он. – Таких на всем свете не более десятка. С его смертью эти знания окажутся навсегда потеряны. Но вместе с тем, – он выразительно поглядел на сестру, – я сделаю всё, от меня зависящее, чтобы отправить его к праотцам.
Ожидая возражений, он приготовился отстаивать свою точку зрения, но вместо того Феофания понимающе кивнула:
– Судя по тому, что мне о нём известно, он не делает разницы между добром и злом, значит, его знания могут быть использованы не во благо, а во вред, а, в таком случае, лучше ему либо остаться невеждой, либо умереть.
– Александр, думаю, придерживается иного мнения, – пристально глянул на неё Анастасий. – Неужели ты осмелишься пойти против него и против князя?
– Я всего лишь женщина, с меня спрос невелик, – ровным голосом проговорила сестра, – но я не хочу, – ее умные, цепкие пальцы сжали его локоть, – чтобы печать приговора, осуждающего тебя за измену, скрепили не только эмблемой двуглавого орла, но и знаменем огненного сокола.
– Нам ещё надо их догнать, – напомнил ей Анастасий. – Да и останавливать придется явно не с помощью уговоров. Вот там на месте и разберёмся, как сделать так, чтобы Звездочёт выполнил данное мне обещание. Пока же лучше придумай, как дружине про Ратьшу поведать, и передай Войнеге, что я не стану ее выдавать.
Охота на Звездочета
Начинался шестой день пути. Войдя в устье Самура, ладья шла в сторону верховий, словно путевыми знаками, ведомая стоянками и кострищами, отмеченными причудливыми рунами следов измерительных приборов. Анастасий замечал, что новгородцы предпочитали обходить эти напоминания о присутствии Звездочета стороной, а кое-кто осенял себя даже крестным знамением. Зато знакомые всем волоски сивого цвета, будучи найденными, затаптывались в землю со смачным плевком.
И прежде не отлынивавшие от работы ватажники, узнав, что на чужой ладье находится Мстиславич, буквально рвали весла друг у друга из рук, ибо к дедославскому княжичу многие имели, что предъявить. Дядька Нежиловец тоже оставил обычную ворчливость. Он, конечно, не собирался менять своего мнения относительно пребывания на борту молодой госпожи: ну, не бабье это дело, на боевой ладье за душегубами гоняться. Вместе с тем, не хуже других понимал: дедославского княжича и Звездочёта следовало остановить, пока они оба не натворили бед. Тем более что возможность сделать это до встречи с огузами имелась. Даже идя против течения, снекка обладала лучшими ходовыми качествами и маневренностью, нежели кнар. Ветер благоприятствовал, гребцы не жалели сил, и расстояние между ладьями, судя по стоянкам чужаков, постепенно сокращалось. На закате четвертого дня пути обладавший более острым, нежели у других, зрением Тороп углядел на горизонте парус.
– А это точно они? – забеспокоился спафарий Дионисий.
На него глянули со снисходительностью, с какой обычно смотрят на дитя или невежду. В самом деле, хотя Самур, берущий свое начало от родников Рифейских гор и Общего Сырта, вобрав воды всех притоков, в низовьях становился полноводной рекой с сильным течением, протекал он по землям безводным и пустынным, способным только кое-как прокормить бесприютных кочевников и их стада. Старожилы этих мест печенеги и сменившие их огузы, гонимые извечной засухой, подолгу на одном месте не задерживались, средств и желания к ведению торговли не имели, потому на берегах реки городов не возникало, а купцы, идущие этой дорогой из Хорезма и Мерва в Итиль, предпочитали водному пути привычные караванные тропы. Зачем Гершому и Ратьше понадобилось перекладывать свой опасный груз с верблюдов на ладью, чтобы затем, хотя бы на волоке между Самуром и Яиком, вновь воспользоваться горбом верблюда, приходилось только гадать.
Весь следующий день чужой парус дразнил их, то скрываясь за излучиной реки, то вновь показываясь на плёсе, неизменно на том же отдалении, что и накануне.
– Надо же! Углядели, собаки! – с обидой проговорил Твердята, которому эта малость затянувшаяся игра в горелки начала порядком надоедать.
– Кто бы сомневался! – фыркнул в ответ дядька Нежиловец. – Ладья у них, может, и торговая, но команда точно привыкла не только скоры из трюма на палубу и обратно перекладывать!
– Судя по количеству вёсел, – подал голос вновь оседлавший верхушку мачты Тороп, – их там не менее полусотни!
– А может, у них какое-то приспособление хитрое имеется, позволяющее им быстрее идти? – предположил фантазёр Путша. – Или этот, как его, Звездочёт, ворожбой нагоняет ветер в паруса?
– Если бы такие приспособления имелись, – напыщенно заявил спафарий Дионисий, – о них бы наверняка знали в империи.
– Да и с ворожбой неувязочка выходит, – усмехнулся дядька Нежиловец. – если бы этот Звездочёт имел настоящие познания по этой части, разве допустил, чтобы весной у него подвода под лёд ушла.
– Да какие там приспособления, какая ворожба, – махнул рукой Талец. – Просто земля горит у них под ногами. Вот и торопятся, словно за ними гонится сам Чернобог.
– Это они до огузских владений хотят поскорее добраться, – пояснил дядька Нежиловец. – И нас, дураков, туда заманить, – добавил он себе в бороду, неодобрительно глянув на Анастасия и его сестру.
На следующий день ветер переменился. Неся с Общего Сырта удушливый зной, он с силой ударил в нос ладьи, бросая в лицо гребцам мелкую белую пыль. Когда свернули ставший бесполезным парус, он принялся терзать веревки, привязывающие натянутый над палубой полог, наигрывая что-то зловещее и лихое на струнах снастей. Казалось, это ветхозаветный Арриман или какой другой дух безводной пустыни, не получив положенного ему приношения, обрушивает свой гнев на головы нарушивших его покой людей, желая вернуть их корабль обратно на Итиль или разбить о белые крутые берега.
– Небось, точно козни этого Звездочёта! – проворчал Твердята, проводя рукавом по лицу, чтобы стереть пот и пыль. – Угораздило же, заступить след колдуну!
– С нами крестная сила! – испуганным шепотом отозвался Путша.
– Если хотите знать, – протирая глаза и отплевывая набившийся в рот вездесущий песок, доложил вернувшийся с верхушки мачты на палубу Тороп, – им сейчас солонее, нежели нам. Ладья-то у них куда неповоротливей, да и нагружена не в пример нашей. Раньше им парус помогал: они его разворачивали едва не в полтора раза шире бортов, а теперь только на веслах. Посмотрим, надолго ли их хватит!
В самом деле, за этот день новгородцам почти удалось наверстать упущенное накануне. Хотя гребцы на чужой ладье сидели по двое на весле и старались в полную силу, расстояние неумолимо сокращалось. Ближе к вечеру оно составляло не более десяти перестрелов. Когда гибкий и проворный, как зверь, давший ему имя, Самур в очередной раз изогнул свое русло и кнар повернулся бортом, зоркий, как рысь, Тороп выкинул вперед правую руку, в волнении указывая на вторую скамью от носа чужой ладьи:
– Гляньте-ка! А это, часом, не Мстиславич?
В самом деле, хотя на таком расстоянии черт лица никто не сумел бы различить, полуобнажённая фигура с разметавшимися по плечам сивыми космами выглядела смутно знакомой, выделяясь среди других ватажников крепостью и ростом.
– Теперь понятно, почему мы их столько времени нагнать не могли, – уважительно покачал головой Талец. – Гребёт так, что весло гнётся!
– Верно, думает, что с нами Хельгисон! – торжествующе рассмеялся Твердята. – Боится, что ему опять бело личико попортят!
От Анастасия не укрылось, как при этих словах сердито сверкнули полускрытые стрижеными вихрами глаза Войнеги. Удалая поляница, конечно, ненавидела предавшего её возлюбленного и желала ему гибели, но это не означало, что она могла позволить кому-то ещё его поносить.
Впрочем, чаяния и ожидания Мстиславича Твердята угадал верно. Когда его ладья прошла опасный участок, он отдал весло ватажнику, сидящему рядом (Анастасий признал в нем Костомола), и прошел на корму, внимательно оглядывая гребцов новгородской снекки. Верно, в самом деле надеялся отыскать того, с кем больше всего хотел поквитаться. Но на носу стояли только брат и сестра, а на корме, недалеко от того места, которое все эти дни не покидал дядька Нежиловец, застыла, словно сделавшаяся частью корабельной оснастки, Войнега. Мыслью покрывая расстояние, разделявшее сейчас ладьи, поляница вновь шептала слова священного обета мести, вот только в глазах, слезящихся от ветра и пыли, но упрямо глядящих вслед удаляющемуся кнару, одновременно уживались и мука ненависти, и страдания любви.
***
Когда иссяк золотой родник заката и мир окутал зеленоватый сумрак, погоню пришлось прекратить. Обе ладьи пристали к берегу: новгородцы – к правому булгарскому, люди Гершома и Ратьши – к левому огузскому. Опасаясь внезапного вероломного нападения, дядька Нежиловец выставил дополнительные караулы и собирался менять их едва не четыре раза за ночь. Анастасий только плечами пожал. Неужто кто-то из воинов сомкнет вежды? Разве что для виду, дабы не показать товарищам, как его тревожит предстоящий день.
– А они не попытаются воспользоваться темнотой и скрыться? – тщась разглядеть среди плывущего по реке звёздного серебра огонёк чужого становища, спросил спафарий Дионисий.
– Это вряд ли, – покачал головой дядька Нежиловец. Судя по всему, их кормщик не раз хаживал в этих местах, ведает, что русло здешних рек из-за большого количества ила и известняка меняется чуть ли не каждый год. Не думаю, что он станет рисковать грузом. Звездочёту хватило и весны.
– Сколько до них от нашего стана? – небрежно поинтересовался спафарий, и Анастасий понял, о чем он думал.
Сколь же заманчиво, сколь опасно. Сейчас, чтобы покрыть расстояние, разделявшее ладьи, хватило бы и двух-трех поворотов малой клепсидры, завтра на сокращение разрыва уйдёт не меньше чем полдня. Впрочем, как оказалось впоследствии, Дионисий думал совсем о другом.
Ночь неспешно натягивала над рекой сверкающий звёздный покров, источала из пор ароматную росу, выдыхала из незримых сумрачных лёгких прохладу, пряла бесконечную кудель теней, навешивая на лопать своей прялки бессвязные наваждения и тревожные сны. Анастасий и не пытался уснуть, а его мысли бежали, точно закусившие удила кони по узкой колее над бездной, по горной дороге, которая, вздымаясь ввысь, всегда приводит вниз. Сейчас или никогда. Гершом Звездочёт и его страшный дар каганату должны исчезнуть, и лучше, если это произойдёт до рассвета, ибо днём, когда две дружины сойдутся в смертельном противостоянии, осуществить задуманное удастся, лишь обрекая на гибель не только чужих, но и своих.
Анастасий любовно погладил кибить своего лука. Хотя искусства Уиллиса или мастерства мерянина Торопа он не пытался достичь, за год, проведённый среди руссов, с этим оружием он научился обращаться сносно. Пожалуй, это самый простой выход. Даже через реку перебираться не нужно. Десяток стрел с привязанным трутом вполне способны отправить Гершома с Мстиславичем, а заодно и всю их ватагу на свидание с Аидом. Но как после такого новгородцам в глаза взглянуть? Если его обвинят в измене, это не только лишит его возможности и дальше созерцать этот прекрасный мир, но и навлечёт позор на род сестры.
Нет, огонь ему не помощник. В таком случае, опять остаётся вода. Этот замысел осуществить сложнее, тем более, как рассказал Тороп, памятуя о весенней неудаче, Гершом увязал свой драгоценный груз уже не в тюки. Дубовым бочонкам не страшна не только влага трюма, их можно безо всякого вреда для порошка сплавлять по течению реки. И все же нужно попытаться.
Сказав дядьке Нежиловцу, что еще раз проверит посты, Анастасий шагнул во тьму и, преодолев примерно половину пути до чужого лагеря, вошёл в реку. Большую часть пути он проделал под водой, лишь изредка поднимаясь на поверхность, чтобы набрать воздуха и определить свое местоположение. Хотя чужаки, так же, как и новгородцы, ждали незваных гостей и выставили караульных как на берегу, так и на самой ладье, критянину не составило особого труда, укрывшись тьмой, вскарабкаться на борт и нырнуть в чёрный зев трюма. Спину его отягощали два бурдюка с водой, обвязанные вокруг тела, в руке он сжимал нож. Самым трудным оказалось даже не продырявить без лишнего шума нащупанные в кромешной тьме бочонки, а правильно рассчитать количество воды, достаточное для того, чтобы превратить порошок в безвредную, никому не нужную массу.
