Текст книги "Под знаменем Сокола (СИ)"

Автор книги: Белый лев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

– Поворачивай вправо!!! Прижимайся к обрыву!!!

Услышав этот приказ Лютобора, Войнег сперва не поверил своим ушам. Нешто тысяцкий умом рехнулся?! Это же верная гибель! Ведь именно с занятого мокшанами правого берега, с крутого откоса, на них летели четырехсаженные дубовые бревна и многопудовые валуны, способные не только прикончить или покалечить десяток человек, но и пробить палубу и днище, пустив ладью ко дну. Потому первым побуждением Добрынича, да и не только его, было, отойдя к низкому левобережью, как-нибудь миновать опасный участок по мелководью.

– Именно на это Атямас и рассчитывает!!! – пояснил Хельгисон, услышав предложение Войнега, и, как обычно, оказался прав.

Хотя здесь в низовьях Ока не мелела даже в межень, быстрое, капризное течение намыло у левого няшистого берега изрядную песчаную банку, в которую с разбегу зарылись несколько полоцких ладей. Как только это произошло, из густых зарослей ольшаника и камыша вынырнули верткие финские челны, несущие воинов муромского воеводы Тёкшоня, вооруженных не только топорами и луками, но и горшками с горящей смолой.

Что же касалось обрыва, то его отвесный, подточенный водой и заканчивающийся наверху широким выступом склон давал находящимся внизу неплохую защиту. Несмотря на все усилия подбиравшихся к самой бровке мокшан, валуны и бревна перелетали через палубу и бултыхались в воду, не причиняя ладьям никакого вреда.

– Интересно, кто у нас накануне ездил в дозор? – сердито проговорил Неждан, вгоняя в мягкий известняк крючья, – Неужто, опять Свенельдовы хоробры?

– Да уж, – фыркнул в ответ Торгейр. – Не заметить валуны и бревна или не сообразить, для чего они приготовлены, надо либо бабой родиться, либо ни в чем, кроме скор и серебра, не разбираться!

Закинув за спину щит и меч, он и другие поляне вслед за Хельгисоном уже карабкался вверх по склону, дабы как следует «поблагодарить» мокшан за гостеприимство. Неждан и Войнег со своими людьми последовали их примеру.

«Поблагодарили» они мокшан славно. Рукояти мечей и топоров сделались липкими и скользкими от крови, лезвия иззубрились, разбивая вражеские шлемы и разрубая брони. Несколько сотен не самых плохих бойцов потерял на этом берегу Атямас.

– У, ведьмино отродье! Получили по заслугам! – сердито проворчал Сорока, убирая в ножны меч. Он сегодня был трезв и зол и потому сражался на редкость храбро.

– Ну что, Соловей, побывал в нашей шкуре? – не без ехидства приветствовал Незнамова сына после боя отчаянный варяжский воевода Икмор. Вместе с полочанами и подоспевшими им на подмогу гнездовскими и дорогобужскими радимичами он хорошо поучил уму-разуму засевшую в кустарнике мурому.

– Неважно, в чьей шкуре находиться, лишь бы оставалась цела! – отшутился Неждан.

Войнегу шутить как-то не хотелось. Снося мокшанам головы, превращая в никчемную волчью сыть одетые в кольчуги и кожаные доспехи тела, осматривая после боя раненых, предавая огню и земле павших, Войнег вспоминал слова Хельгисона о цене и о вире, которую им всем приходилось сейчас платить. Неужто скудное добро, найденное в опустевших градах и селах, стоило того пота и той крови, которые каждый день проливались, так что Ока едва не становилась соленой. Такой ли дани ожидал алчный Свенельд?

А о чем думал упрямый Атямас? Стоила ли хазарская клятва и видимость защиты от булгар того, чтобы подвергать свою землю разорению, стоило ли достоинство каназора крови и слез ни в чем не повинных людей? Нешто в его краю, как и во всех прочих землях данников каганата, не бесчинствовали хазарские налетчики и охотники за рабами, нешто те куны и гривны, которые каждый год везли мокшане в Итиль, не перекрывали втрое мыты, получаемой с идущих по Оке купцов. Атямас что-то говорил о дочери, живущей в гареме кагана. Войнег попытался поставить себя на его место… и только глухо застонал.

Ох, Всеслава, Всеславушка, кровиночка… княжеская! Этой ночью сотник вновь увидел ее во сне. Пышно убранный чертог окружал девицу. В парче да бархате, злате да каменьях сидела княжна на шелковых мягких подушках. Подносила к устам сахарным пряники печатные, пробовала вина заморские. Улыбалась девица, играла с пушистой каштановой косой, только в изумрудных, таких же, как у Войнега, глазах таилась печаль. Ох, Велес батюшка, спасибо тебе, конечно, за ласку! Не ведает княжеская дочь в твоих чертогах ни обид, ни лишений. Но уж лучше бы отпустил ты ее, как это случается в баснях, в средний, человечий мир! А и неспроста послали боги Войнегу этот сон!

Время новостей

После того, как Святослав взял Муром, буртасы отступили к построенной в устье Оки на расстоянии трех-четырех дневных переходов от муромского Града крепости Обран Ош, своему главному оплоту и твердыне. Понимая, что его противники, к воинству которых присоединились еще и горные черемисы, будут драться до последнего, русский сокол, вопреки своему обыкновению, решил не торопиться и, перекрыв устье Теши, Ушны и Клязьмы, а также все сухопутные подходы к крепости, дал своим людям небольшую передышку. К тому же, он получил вести от новгородского темника Сфенекла, сменившего на время похода на этом месте старого княжеского наставника Асмунда. Словене и псковские кривичи благополучно вышли на Итиль и собирались в течение ближайшей седьмицы добраться до устья Оки. Посоветовавшись с набольшими воеводами, Святослав решил дождаться их прихода, а уж затем скопом ударить на Обран Ош.

Для измотанных постоянными стычками и засадами людей решение оказалось очень кстати. Ратники долечивали раны, приводили в порядок оружие, чинили без спешки ладьи, купались в реке, а то и просто отсыпались. Старшие воины наставляли в ратной науке молодежь, готовя отроков к воинскому посвящению, многие удили рыбу или ходили на охоту.

Неждан, которого вынужденное бездействие, оставлявшее его наедине с невеселыми думами, несказанно тяготило, предпочитал проводить время в дозоре и, не успев вернуться из одного разъезда, тотчас отправлялся в другой, так что бедняга Кум, его неизменный спутник, выглядел понурым и не выспавшимся. Добрынич нередко их сопровождал.

Хельги в разъездах не принимал участия, однако тропы, которыми он ходил по окрестностям эрзянской крепости, были куда опаснее любого дозора. Из товарищей он никого с собой, кроме Торопа, не звал, и предпочитал вслух не говорить о своих, часто ночных, прогулках. Другое дело, что товарищи были далеко не слепы и могли смекнуть, для чего ему, руссу, надевать мокшанский панар или сувазский чапан, да еще таскать с собой повсюду берестяной сверток с рисунком крепости, на котором день ото дня появлялись новые пометы.

На этот раз Лютобор и его верный отрок какими-то лишь им ведомыми путями сами отыскали дозор.

– Есть новости! – вместо приветствия начал Хельги.

– Атямас решил сдать крепость без боя? – насмешливо поинтересовался Неждан.

– Или к нему на помощь подоспела тьма ал-ларсиев? – подхватил шутку Радонег.

– Ну, тьма, не тьма, а полсотни наберется, да еще столько же хазар, – недобро осклабился в ответ Хельги. – Все они, не считая слуг, составляют свиту хазарского тархана Иегуды бен Моисея из рода Ашина.

– Так вот чьи речи слушал все это время Атямас! – воскликнул Неждан.

– Возможно, – равнодушно бросил Хельги. – Но это не главное. Месяц назад Иегуда бен Моисей ездил по тайному поручению в землю вятичей, а в Обран Оше задержался из-за болезни сына.

– Это что же, он светлейшего Ждамира на крамолу подбить пытался? – недобро сверкнул глазами Торгейр. – Чтоб в спину нам ударили, хотел!

– Вряд ли Ждамир решился бы на такое, – покачал головой Хельги. – Скорее всего, хазарин вел дела с дедославским княжичем, но речь наверняка шла о подкупе корьдненских нарочитых. Вспомните боярина Остромира, которого мы в Мещере встретили. Он ведь поначалу в поход с нами не собирался. Могу только предположить, какие кромешные планы вынашивал Мстиславич, но без хазар и их золота дело не обошлось. Нынче я видел его в Обран Оше. Они беседовали с Иегудой бен Моисеем, точно старинные союзники и друзья.

– Ты видел Ратьшу? – не веря своим ушам, переспросил Войнег.

– Как вижу нынче вас. Распоряжается на стенах, точно у себя дома. Буртасы оказывают ему почти такой же почет, как тархану.

– И огонь подлеца не взял! – повел кривым носом Торгейр.

– Неужто Господь услышал мои мольбы! – воздел к небесам очи Неждан. – Теперь пусть только попробует отказать мне в поединке, я его как собаку в Итиле утоплю!

Войнег ничего к этому обещанию добавлять не стал, но погребенное под пеплом отчаяния сердце старого сотника вновь забилось надеждой. Коли дедославскому княжичу удалось избегнуть огня, может, среди уцелевших есть и другие? В верности этого предположения ему довелось убедиться еще до заката.

Вернувшись от князя, Войнег и его товарищи застали у стоявших по соседству радимичей небывалое оживление. Там слышались возбужденные крики, топот и даже мычание. Добрынич вспомнил, что давеча Икмору и его людям удалось захватить живьем лесного тура. Исполин-варяг повалил могучего быка одним ударом в ухо. Сегодня тур очухался, и прежде чем его забить ратники решили с ним поиграть, похваляясь друг перед другом силой, удалью и проворством. К немалому удивлению Войнега, к воплям и топоту примешивались скрип гудка и раскаты гуслей.

– Что это у вас тут за праздник? – поинтересовался сотник у гнездовского воеводы Брячислава.

– Да какой там праздник, – отмахнулся тот, – Лазутчиков вражьих опять изловили. Вышли из лесу с мокшанской стороны, на вопросы отвечать не желают, говорят, про здешние дела и слыхом не слыхивали. Мы хотели было их вздернуть для порядка, но они назвались скоморохами, вот мы и решили проверить, на что они горазды. К тому же, один из них Хельги Хельгисона помянул, а другой говорил про какого-то Александра.

В переливчатых глазах Лютобора что-то сверкнуло, он начал энергично проталкиваться вперед. Неждан и Войнег последовали за ним.

Хотя престарелый гусляр и юный кособокий гудошник старались вовсю, на них мало кто обращал внимание. Зрители, среди которых помимо радимичей нашлись и вятичи, и кривичи, и варяги, толпились вокруг огороженного крепкими бревнами, наспех сколоченного загона, в котором бесновался давешний тур.

Один из игрецов, высокий худощавый парень с черными вьющимися волосами, находясь внутри загона, громкими криками и хлопками дразнил быка. Однако, стоило тому совершить стремительный, смертоносный в большинстве случаев бросок, он непостижимым образом отпрыгивал в сторону или, проделав головокружительный полет над аршинными рогами, оказывался на спине зверя, откуда ловко соскальзывал, чтобы продолжить свою опасную игру. Зрители, испытанные в боях воины, отлично понимавшие, чего стоит такое проворство, одобрительно вопили и рукоплескали, а к ногам двух других игрецов щедро сыпалась всяческая снедь и даже векши с резанами. Про «лазутчиков», похоже, никто уже не помнил.

Угрюмое лицо Неждана при виде удальца просветлело:

– Надо же, прямо как критяне на пастбищах, – не без удивления заметил он.

– Почему как? – отозвался Хельги, улыбаясь уже не понарошку.

Он соскочил с коня и, перемахнув загородку, оказался в загоне. Неужто тоже решил поразмяться? С него станется! Но вместо того, чтобы прыгать, он просто, почти не целясь, залепил туру кулачищем в ухо не хуже Икмора, так что бык рухнул на колени, растерянно мотая головой. Хельги, меж тем, не обращая внимания на обиженных зрителей, многие из которых уже поставили заклады, подступил к игрецу.

Анастасий, а это оказался, конечно, он, в очередной раз подтверждая истинность нареченного ему имени, понятное дело, ничуть не удивился появлению родича.

– Надо сказать тебе, брат, ты мне испортил все представление! – сказал он таким тоном, будто расстались они только вчера.

Хельги сгреб его в охапку, словно желая убедиться, что это действительно шурин, а не его бесплотная тень.

– Ну, ты плут! Мы по нему заупокойные едва не каждый день читаем, Мурава все глаза выплакала, а он, бродяга, вовсю развлекается!

– Думаю, вы поминаете в числе мертвых не одного меня, – загадочно улыбнулся ромей.

Тут уже настал черед Неждана перебираться через загородку, к вящему неудовольствию пришедшего в себя быка, который, впрочем, предпочел держаться в стороне и на неприятности больше не нарываться. Войнег хотел было последовать за Незнамовым сыном, но почувствовал, что ноги его не слушаются.

– Она жива и уже совсем здорова, – спокойно сообщил безутешному жениху Анастасий. – Передает привет и ждет тебя в Булгаре, в доме нашего старого знакомца, царского темника хана Азамата.

– Как вас занесло в Булгар? – удивленно поднял выгоревшую на солнце бровь Хельги.

– Долго рассказывать, – ответил ромей.

***

– И все-таки я не понимаю, – покачал головой Войнег, – почему вы пустились в такой далекий и опасный путь вместо того, чтобы просто добраться до Корьдно.

– К молочному братцу Ждамиру? – ревниво покосился на Добрынича Неждан. – Чтоб он Всеславу опять Ратьше отдал или к хазарам отвез? Ты лучше скажи, брат, – бережно тронул он за рукав Анастасия, – почему вы не отправились прямо на Оку? Али погони опасались?

– И погони тоже, – кивнул Анастасий.

Он поудобнее устроился у костра, возле которого сидел в окружении друзей после долгой обстоятельной беседы с князем о булгарских делах, а затем продолжал:

– Мы долго думали и совещались, в том числе и с княжной, прежде чем выбрать, куда направиться. В мокшанской стороне нас ждала неизвестность и непростой, долгий путь. Что же до Оки, – он ненадолго замолчал, пытаясь подобрать нужные слова, – я, как и вы, бывал на войне и знаю, что такое войско в походе и на что способны мужчины, изголодавшиеся без женской ласки. Нам с дедом Молодило и Улебом сегодня едва удалось избежать петли, – он поглядел на опасливо жавшихся к нему скоморохов, и те согласно закивали. – А что могло ожидать при встрече с какими-нибудь беспутными варягами красивую девушку?

Неждан только сжал кулаки, все еще не имея возможности защитить свою любимую.

– Поднявшись по Мокше до волока на Алатырь, – продолжал меж тем Анастасий, – мы спустились до Суры. У деда Молодило в мокшанском краю иняти и старейшины знакомые едва не в каждом селе. А там уже, где пешком, где на лошадях или в кибитке, добрались и до Булгара.

– А темник знает, какую гостью приютил у себя в доме? – поинтересовался Хельги. – Если весть об этом достигнет ушей Мстиславича или хазар, мы можем и не успеть.

– Хан Азамат поклялся на крови, что никому не обмолвится ни словом, а сам будет заботиться о Всеславе, как о своей дочери. А он, ты знаешь, держит свои обещания.

– У хазар, думаю, есть сейчас дела поважнее, – сказал Неждан. – А что до Ратьши, – он недобро оскалился, – то мы его не выпустим живым из Обран Оша!

Хельги только головой покачал. Он лучше знал этот мир и ведал, что не все замыслы осуществимы. Впрочем, Неждан этого не заметил. Когда вспышка праведного гнева миновала, на лице его появилось мечтательное, счастливое выражение:

– Жалко, нельзя прямо сейчас перенестись в Булгар! – улыбнулся он, прижимая к губам заветный Всеславин подарок, ладанку с локоном ее волос.

Уже когда все легли спать, Незнамов сын еще долго не отпускал Анастасия, расспрашивая его в мельчайших подробностях о днях, проведенных рядом с княжной, и на следующий день продолжал ходить за ромеем след в след, сдувая с того пылинки. Все у него получалось, глаза сияли. Он то посылал проклятья негодяю Ратьше, то в шутку ревновал Анастасия к княжне, завидуя каждому мигу, проведенному подле нее, то едва не на коленях принимался его благодарить. В общем, пребывал в состоянии блаженного исступления человека, на которого после тяжкой утраты обрушилась огромная радость. И слегка сбитый с толку Кум на всякий случай тоже скакал рядом, по-собачьи улыбаясь и крутя серым хвостом.

Добрынич, хотя также испытывал по отношению к Анастасию чувство глубокой благодарности, мог радоваться только наполовину. Войнегин-то позор так и остался при нем. Как на том свете князю Всеволоду в глаза смотреть? Бедная глупая девчонка! Где, в каких краях затерялся теперь ее путь? Кто сумеет ей помочь, кому она решится свою беду доверить? Может, не следовало ему идти в этот поход? Впрочем, останься он в Корьдно, Войнега вряд ли принесла бы свое бесчестье под его кров. Слишком она для этого горда.

Меж тем к Святославу прискакал гонец от словен. Отдых закончился.

Мокшанская дань

Каждый знает, что городские стены – это не только преграды, способные остановить дерзких пришельцев, алчущих чужого добра, но и магическая защита, оставляющая за пределами священного круга все посягательства косматой нежити и иных недобрых сил. Потому-то любой хозяин, прежде чем ставить дом, огораживает двор если не изгородью, то хотя бы бороздой. Потому, когда в соседние ворота стучится беда или по округе гуляет моровое поветрие, нет лучшего способа не пустить его на порог, как заново опахать свой двор и надел.

Буртасы, потомки древних волхвов и могущественных колдунов, в этом кое-что понимали и, проведя обряд Отдол, помимо стен оградили свой град со стороны подола грядой новых валов. Святослава это, конечно, не остановило. Он верил в свою удачу и полагал, что добрый меч – бесскверная сталь, рожденная в Перуновом огне, – способен одолеть не только человеческую силу, но и любое колдовство.

Накануне битвы русский князь провел смотр войскам. Он многих воинов знал по именам и почти каждому нашел, что сказать. Так, к примеру, у Неждановых людей и ратников Добрынича, среди которых едва не половина пришли в Корьдно если не с Мокши, то с Клязьмы или Цны, он поинтересовался, не жалко ли им сражаться против соплеменников.

– Как не жалеть! – за всех ответил Хеймо. – Да только себя и своих товарищей жальче. Они нас на реке не жалели, стало быть, и нам ни к чему!

– К тому же, очень с Мстиславичем Дедославским свидеться хочется! – подхватил Чурила. – Поквитаться за Тешилов.

Понятно, что более всех встречи с Ратьшей жаждал Неждан. Но, увы, его мечте о поединке осуществиться вновь не удалось. Напрасно Незнамов сын верхом на верном Серко гарцевал вдоль стен, дразня лучников, напрасно дедославский княжич, чья могучая фигура возвышалась на забрале, испепелял соперника гневным взглядом. Атямас и слушать не захотел, когда русский владыка, согласно обычаю, предложил ему, дабы не проливать без толку кровь, оружием лучших бойцов испросить волю богов.

– Воля богов и так нам известна! – надменно отвечал каназор, глядя с высоты стен на русского владыку. – Мы защищаем свою землю, стало быть, боги на нашей стороне.

– Неизвестно, когда только эта несчастная земля теперь оправится после такой защиты, – проворчал в седые усы Асмунд.

Когда же начался штурм и толпы людей, с легкостью одолев насыпи, устремились на стены, единоборство стало и вовсе невозможно: каждый преломлял оружие с тем соперником, какого ему избрала судьба.

К чести Мстиславича надо сказать, что, в отличие от Тешилова, когда он, увозя драгоценную пленницу, жизнь которой, к тому же, висела на волоске, бросил своих людей на произвол судьбы и пустился в постыдное бегство, сегодня он брани не избегал. Его бурмицкий доспех и копну пепельных волос видели на стенах в самой гуще битвы, когда он крушил и рубил, в неистовом, почти нечеловеческом порыве сбрасывая вниз атакующих. Великолепный и ужасный в своей ярости Мстиславич, казалось, превосходил самого себя, верша жестокую месть руссам за все свои несбывшиеся чаяния, надежды и мечты.

Помимо него в буртасском стане такой удалью и отвагой мог похвастать только хазарский тархан. Словно черный степной вихрь закручивался вокруг меча Иегуды бен Моисея, обращая в кровавый прах клепаные шлемы, червленые щиты, одетые доспехами тела. Трудно сказать, кто направлял его руку: Ашина ли первопредок или отважный Маккавей, в честь которого тархан получил свое имя, но, если бы дело происходило в иные времена, с хазарским батыром и дедославским княжичем могла бы, верно, сбыться басня о героях, в одиночку остановивших целые тьмы врагов.

В баснях и старинах великие герои, коли гневные боги отворачивались от них, отнимая удачу, ложились костьми у стен родного града. Но для тархана и Ратьши Обран Ош не являлся родным, да и древнюю Правду хазары и те, кто им служит, давно сменили на звон серебряных дирхамов. И потому, когда под ударами тяжелого тарана пали городские ворота, а со стороны Итиля в Обран Ош неожиданно ворвались новгородцы, когда злосчастный безумец Атямас пал, зарубленный богатырской секирой Икмора, а эрзянский и муромский каназоры сдались на милость победителя, Мстиславич и тархан не пожелали разделить общую участь. Оставив путь чести, они воспользовались уходившим едва ли не на другой берег Итиля подземным ходом и тайно покинули град. Неждан и Хельги пытались пуститься в погоню, но лихой Мстиславич на пару с хазарином обрушили за собой перекрытия.

– Ну погоди же ты, паскуда! – голыми руками ворочая камни и комья глины, грозил вслед скрывшемуся Ратьше Неждан. – Я тебя и из-под земли достану!

– Оставь их! – пытался увещевать его Войнег, с некоторым опасением глядя на угрожающе просевший свод. – Надо самим выбираться отсюда.

– Ничего, брат, – успокоил побратима Хельги. – Мимо Итиля им все одно не пройти, а там мы продолжим разговор! Главное, что путь туда теперь открыт!

Лютобор как всегда говорил дело. Нетвердой, усталой походкой бредя по взятому на меч граду, Войнег вспоминал сегодняшний день. Сколько трудов ратных они все нынче перенесли. В ушах по сию пору продолжали звучать боевые кличи, грохот и лязг оружия, смертоносный посвист летящих отовсюду стрел, топот тысяч ног, приказы вождей, стоны раненых и умирающих. Перед мысленным взором пестрой беспорядочной чередой проносились лица, картины, события.

Особенно явственно он видел Неждана. Во главе своей тысячи Незнамов сын мчался вперед, в исступленном стремлении встретиться с Ратьшей, казалось, не замечая ни утыканных заостренными кольями валов, ни высоких бревенчатых стен. Он бросался в битву с одержимостью берсерка, делавшей его практически неуязвимым. Один вид его бледного оскаленного лица с бешеными невидящими глазами сковывал сердца противников первобытным ужасом. И там, где он проходил, текла кровавая река. Богша с Доможиром, точно два ангела смерти, шли одесную и ошуюю от него, добивая контуженных и даруя легкую кончину раненым.

– Ой! Шайтан! Анамаз! Идемявозь! – восклицали мокшане, пытаясь спастись от его меча, направляемого рукой, представлявшейся им карающей десницей безжалостной судьбы.

– Братцы! Гляньте! Не Перун ли это с нами?! – вопрошали не знавшие Незнамова сына в Корьдно радимичи и кривичи, устремляясь в прорубленную им брешь.

– Нет, то Илья-пророк! Мы видели, как он со своей огненной колесницы спустился! – сами не ведая того называя Неждана его крещеным именем, отзывались ратники, исповедовавшие Христову веру.

А он, не замечая никого окрест, прокладывал путь по лезвию меча. И ненависть к Ратьше окрашивала кровью его клинок и разверстую хищную пасть серого Кума. А нежное имя Всеславы вместе с сияньем радужных крыл ангела-хранителя осеняло его дорогим нерушимым оберегом.

Потом взгляд Добрынича наткнулся на все еще лежащий возле ворот утыканный стрелами, побитый камнями, но так и не остановленный таран, сделанный из обтесанного возле вершины ствола могучего дуба. Поставив на колеса, его влекли к воротам Лютоборовы руссы и варяги Икмора, сопровождаемые ратниками большого полка или чела. И оба вождя, подобные двум древним исполинам, шли по бокам рукотворного чудища, у самого острия, и только перешучивались, лениво прикрываясь щитами от камней и стрел.

– Эй, братишки, вы что там, вприсядку для мокшан решили сплясать? – презрительно рассмеялся Икмор, когда несколько ратников, его ли, Лютоборовых ли, пытаясь уберечь головы от многопудовой глыбы, спешно прянули вниз, тогда как другие отскочили в стороны.

– А что, неплохая идея! – отозвался, поднимаясь с колен, дерзкий Торгейр.

– Тем более, что и гудошников вокруг хватает! – оскалил зубы в ухмылке Хельги, указывая на усеявших забрало и стены лучников.

Подавая своим людям пример, не желая ни в чем уступать Икмору, он держался подчеркнуто прямо, ни разу не пригнулся и совсем не хромал, а если кашлял, то только от поднимаемой множеством ног пыли. Когда под напором тарана пали ворота и у входа в град заварилась наикрутейшего замеса рукопашная схватка, Икмор, крепко державшийся Перуна и других покровителей княжеской дружины, попытался было продолжить это негласное соревнование, подсчитывая количество сраженных каждым врагов.

– Посмотрим, посмотрим, Хельгисон, кто на поверку выйдет сильнее, твой Белый Бог, или все же наш Перун.

– В чем тут соревноваться? – фыркнул Лютобор. – Немного чести одолеть соперника, который уступает тебе и умением, и числом. Вот дойдем до хазарской земли, там и посмотрим!

Жестокая схватка, живущая по собственным законам, раскидала обоих по разным сторонам. Хельги со своими людьми прорывался в сторону левой руки на выручку Неждану и другим старым товарищам, на погибель Ратьше и тархану с его хазарами. Икмор шел направо, туда, где со своим отборным полком вершил ратный труд сам великий князь. Там, понятное дело, битва кипела жарче всего. Еще до начала основного штурма мокшанские и эрзянские лучники заприметили коренастую фигуру в простом тяжелом доспехе и в клепаном шлеме безо всякой насечки. Святославовы отроки и ближние бояре то и дело бросались вперед, чтобы его заслонить, если не щитом, то своими телами.

– Не застите! – недовольно рычал на них князь. – Что вы тут путаетесь под ногами?

Верный обычаю, он первым поднял тяжелый лук и первым бросил копье, а потом достал из ножен меч, и уже никакая сила не могла его остановить, и сама смерть в страхе бежала от него. Этой ночью он видел во сне сокола, с одного броска сбившего наземь жирного селезня. Знающие люди сказали, что это добрый знак. Утка, как известно, почитаема всеми финнами за то, что достала со дна морского комочек земли, из которой мудрец Вяйнямёйнен сотворил весь мир. Святослав же вел свой род от Перунова вестника – сокола Рарога.

Соколы и орлы кружили над градом, привлечённые запахом свежей крови, и со всей округи к кромке леса собирались алчные лисы и волки. А люди рубили и рубили друг друга, умирали, но не отступали, и у каждого, кто сегодня сражался, была своя правда, и каждый ее до последнего вздоха защищал. И боги верхнего и нижнего мира взирали на них. А потом, когда у полков обеих рук начали иссякать силы, когда чело, которым командовал Свенельд, дрогнуло под напором буртасов: там, выскользнув из железного кольца Лютоборовых и Неждановых дружин, с сотней эль арсиев и хазар объявились Иегуда бен Моисей и Ратьша, с Итиля раздался боевой клич словен и псковичей. Бросая на мелководье ладьи, люди воеводы Сфенекла устремлялись на стены, которые уже никто не защищал, выворачивали бревна частокола и, проламываясь вперед, со свежими силами вступали в бой. Судьба Обран Оша была до конца спрядена.

Со смешанными чувствами разглядывая лежащие повсюду порубленные и пострелянные тела, глядя на пленных, понуро ожидавших решения своей участи, Войнег вновь размышлял о выборе, который сделал Атямас, и сравнивал его с выбором Ждамира Корьдненского. Тогда, год назад, едва ли не половина бояр и тот же Незнамов сын сочли его выбором труса. Спору нет, как говорит Святослав русский, мертвые сраму не имут. Но почему на душе такая пустота?

– Не думаю, что мне захочется когда-нибудь сложить об этой битве песню, – словно угадав мысли Войнега, хмуро проговорил Хельги.

– Эти люди храбро сражались и пали с оружием в руках, стало быть, в следующей жизни они найдут лучшую участь! – привычными словами отозвался Добрынич, но на душе почему-то легче не стало.

– Моя вера учит, что жизнь у человека в этом мире одна, – возразил русс, – и для Господа каждая душа бесценна, потому нужно трижды подумать, прежде чем ее с телом разлучать.

– Мы предлагали им мир! – напомнил ему Неждан, который все еще переживал по поводу неудачи с Мстиславичем и потому злился на мокшан. – Они нам не оставили выбора!

– Выбор есть всегда, – провел рукой по шраму на лице Хельги. – Я едва убедил князя не предавать смерти всех пленных без разбора, но я его понимаю. Сколько наших полегло под этими стенами, да и на пути сюда!

– Так пусть вина за их кровь падёт на головы Атямаса и хазар! – подытожил Незнамов сын.

В самом деле, хотя потери русского воинства не стоило и сравнивать с потерями буртасов, у которых из каждой сотни девяносто девять пали или попали в плен, убитых исчисляли десятками, а раненых – сотнями. Анастасий, Тороп и дед Молодило с Улебом, еще до того, как закончилась битва, вступили в новую борьбу с незваной гостьей, и у них не хватало рук.

– Ну что, бродяга, отвык справляться без своей любимой сестры? – беззлобно пошутил Хельги, глядя, как ромей все больше горячится, пытаясь объяснить кому-то из своих помощников, как нужно держать поднос с инструментом и куда надо светить.

Анастасий обвел глазами тех, кому уже помог и кто ещё нуждался в его помощи, и тряхнул кудрявой головой:

– Я всегда говорил, что руки Феофании были бы здесь не лишними. А уж когда дойдем до хазарской земли – тем паче.

– Война – не женское дело, – вздохнул Хельги.

– Почему это? – неожиданно встрял в разговор Сорока, дремавший неподалеку в обнимку с бочонком медового пива. – Вон, например, с новгородцами какая-то льчица знающая пришла. Так половину раненых туда несут. Я сам видел ее только издаля, но точно вам скажу, это баба, молодая, в самом соку и, кажется, даже в тяжести!

Анастасий, на миг застыв с куском ветоши в руке, вопросительно глянул на зятя. Хельги только плечами пожал. И тут в его ногу ткнулся пятнистым лбом Малик, а ведь Войнег точно знал, что пардуса воевода скрепя сердце отправил в Новгород охранять покой молодой боярыни и ожидаемого к концу осени первенца.

– Я дядьке Нежиловцу сейчас всю бороду повыдергаю! – пообещал русс, рассеянно проводя рукой по загривку млеющего от радости, что хозяин снова с ним, Малика и уверенно находя среди новгородских ладей знакомую снекку с фигурой Георгия Победоносца, вырезанной на носу. – Это что еще они выдумали?

Но оказалось, что честный кормщик перед своим молодым вождем ни в чем не виноват. По пути им встретился новгородский воевода Сфенекл. Вид темник имел несколько смущенный:

– Это я их развернул, – пряча глаза, сообщил он. – От самого Вышнего Волока они с нами идут. Понимаешь, нельзя твоей красе сейчас в Новгород. Совсем старый Соловьиша ума решился. Храм отца Леонида зимой хотел спалить, едва отстояли, он тогда в лесах скрылся, не сумели отыскать. А после нашего ухода он и вовсе всю власть в городе себе взял. Понимаешь, он же волхв, а с его братом не всякий связаться решится: вдруг какую порчу наведёт…