Текст книги "Офсайд (СИ)"

Автор книги: Ariennim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Но пока машины оказались более действенны, чем люди, – возразил Чхан Ги.

– Ну, тебе виднее, ты во все стороны смотрел, – ответил Мун Хо, имея в виду то, что всю игру Чхан Ги просидел на запасной скамейке.

– А ты будто особой активностью отличался…

– Хотя бы один раз в створ мяч отправил.

– Как будто специально в перчатки вратаря целил, – добавил Пхён Вун, потерев переносицу и уставясь обратно в окно на стекающие вниз хрустальные капли.

– Все лучше, чем в запасе сидеть, – съязвил Мун Хо.

– Да разве это от Чхан Ги зависело – в запасе быть или на поле? – не выдержал До Гын.

Мун Хо только хмыкнул, отвернувшись в противоположную сторону. «Преданный щенок», – еле слышно пробормотал он.

На этом разговор и потух окончательно, и больше не возобновлялся.

*мугунхва – сорт розы

Тяжко переносить поражение, особенно если ради победы прилагаешь все усилия, какие только можешь, и многим жертвуешь. И иногда эти жертвы только увеличиваются, даже если вначале об этом совсем не подозреваешь.

– Конечно, это случалось и раньше, но вчера, в воскресение, ты превзошел сам себя, – начал заведомо неприятный разговор глава небольшой фирмы по доставке продуктов. Утром он вызвал к себе в кабинет ранее бесценного работника. Он долго подбирал слова, как можно более мягкие для той новости, которую собирался сказать, ведь все же он ценил его.

– Были причины, – уклончиво ответил Чонхо, совсем не пытаясь оправдать себя.

– А у тебя всегда найдутся причины… – устало сказал Со Тхэян, повертев в пальцах карандаш, который давно пора было поточить. – Что с тобой случилось?

Он поднял глаза на Чонхо, ожидая ответа. Тот хранил молчание, изучая лежавшие на рабочем столе бумаги.

– Не можешь сказать ничего… – Со Тхэян устало прикрыл глаза, неосознанно свел брови, отчего морщин на его немолодом уже лице стало больше. – Тогда мне придется уволить тебя. В городе есть еще много людей, готовых выполнять твою работу.

В ответ Чонхо лишь чуть поклонился, уже собрался уходить, но начальник окликнул его:

– Мне правда жаль, – он печально улыбнулся. – Два месяца назад ты был отличным работником, а теперь… И, пожалуйста, сдай мотоцикл в общий гараж.

Об этом Чонхо совсем забыл. Мотоцикл для него был самым лучшим другом, сопровождавшим его и в радости, и в горе, преодолевшим с ним не одну сотню километров. Напоминание о том, что это все же не его собственность кольнуло в самую глубину сердца. Он как можно быстрее покинул кабинет, хлопнув дверью так, что разбросанные на столе листы подхватил поднявшийся от этого ветер. Завезя мотоцикл в гараж, Чонхо незаметно погладил руль. Он долго медлил отдать охраннику ключи.

Непривычно было идти пешком, не хватало скорости, но это сейчас было очень кстати. С трудом сдерживая раздражение от всех невзгод, что навалились на него в последнее время, от двойного проигрыша его команды до отсутствия хотя бы одной воны в кармане, он думал о новом источнике заработка. До выигрыша в юношеской лиге было еще далеко, и теперь это казалось совсем сказочным. Конечно, он не собирался переезжать кого-то мотоциклом, тем более что теперь и переезжать-то было нечем, но от этого легче не становилось. Чонхо чуть улыбнулся, вспомнив свое грозное обещание, из-за чего До Гын до сих пор иногда смотрел на него с опаской.

Звук затвора фотоаппарата заставил его вернуться в действительность. Улыбка на его лице оставалась немного дольше, чем обычно, но она быстро сменилась плотно сжатыми губами и нахмуренными бровями, когда он увидел перед собой девушку с каштановыми волосами и лучистыми широко открытыми глазами. Она улыбалась.

– Я же говорила, что мы еще встретимся! – она опустила фотоаппарат и подошла ближе. – Привет, Ю-кун.

Чонхо потерял все слова от удивления, и ненадолго все проблемы отошли на второй план. Он неосознанно провел рукой по волосам, лежавшим как попало.

– Привет… – он несколько секунд вспоминал ее имя, – Мидори, да?

Она кивнула, все так же светло улыбаясь. Легкое теплое дуновение ветра снова привело черные волосы Чонхо в первоначальное состояние, они всегда чуть вились. Длинные сережки Мидори издали приятный мелодичный звук, на каждой висели маленькие золотые цветки сакуры на тонкой цепочке. Молчание затянулось, осознав это, Чонхо поднял голову, отвел взгляд в сторону. Слишком долго он смотрел в ее глаза, задумавшись о чем-то далеком.

– А ты… здесь что делаешь? – наконец, нашел он что сказать.

– Я живу здесь неподалеку. Вот, решила пройтись… Нужно выполнить очень важное секретное задание…

Он вопросительно посмотрел на нее. Его взгляд снова задержался на ней, немного дольше, чем нужно было бы.

– Ладно, тебе я скажу, раз уж так интересно, – ответила она на немой вопрос. – Мне нужно сфотографировать начало лета. Знаешь, последний кадр мог бы подойти… Хочешь посмотреть?

– Зачем тебе это нужно? – сказал Чонхо вместо ответа.

– Я же сказала – задание. Искусство, работа, как там оно называется, – она достала из сумочки блокнот, пролистала несколько страниц. – А, коре ва… про-ект, – прочитала она слово в блокноте. – Что-то вроде этого.

Она посмотрела по сторонам, приложив тонкую ладонь ко лбу – солнце сегодня было слишком ярким – поискала что-то.

– А где твой мотоцикл? – наконец спросила она.

– Я… тоже решил пройтись, – он не хотел рассказывать подробности. Зачем омрачать день, когда он только начал приносить что-то приятное? – Наверное, мне пора… – сказал он, после вновь установившегося молчания, заставлявшее чувствовать его давно забытое смущение, ощущение довольно необычное, но дарящее тепло внутри.

– Уже? Ладно… – в ее глазах промелькнуло что-то вроде грусти, не поддельной, но самой настоящей. – Но можно я еще раз тебя сфотографирую?

Чонхо чуть усмехнулся. Давно он не слышал таких предложений, это было необычно. Он редко фотографировался, просто не было времени на такие глупости. Наверное, поэтому сердце забилось немного быстрее, упустив свой обычный размеренный ритм.

– Неужели я так подхожу для фотографий?.. – пробормотал он, послушно становясь на то место, куда она указала.

По ее мнению лучше всего ему подходил фон зеленеющих дзелькв, благо небольшой парк был недалеко, в двух шагах от них. А еще голову приподнять, и сдвинуться немного вправо… Снимок вышел неплохим.

– Вроде красиво… – она смотрела на только что сделанную фотографию на маленьком экране фотоаппарата. – Но предыдущая все равно лучше. Там ты улыбаешься.

Вновь порыв ветра. На секунду его черная челка лишила возможности видеть окружающий мир. После того, как Чонхо откинул ее со лба, перед ним уже никого не оказалось. Вот как, даже не попрощалась. Всю оставшуюся дорогу домой Чонхо думал о своей личной красивой галлюцинации, оставив попытки выкинуть ее из головы, все равно это была одна из первых задач за последнее время, с которой он не мог справиться. Да и не хотел с ней справляться.

Игра с командой из Чханвона прошла более менее удачно. Это была команда, единственной из особенностей которой была красная, близкая к алому цвету форма с золотыми цифрами и буквами. Совершенно обычная команда со стандартными приемами и комбинациями. Ничья, за которой последовала победа, что может быть лучше? После Ульсана это казалось даром свыше.

Тепло в Сеуле в начале июля. Это ласковое тепло окутывает не только снаружи, но и внутри – посмотрев на пестреющие цветы на маленькой городской клумбе, сердце забьется легче, отринув все печали; небо нежно укутает в голубой шелк, солнце заботливо согреет, а Ханган успокоит тихим непрекращающимся шелестом текущей воды.

Но сравнится ли река с величием вечного моря? Пусан, один из крупнейших городов страны, морская столица, конечная станция железнодорожной линии Кёнбусон, пересекающей страну с севера на юг, словно жизненноважная аорта. Воистину необычен и несравним ни с чем другим этот город.

– О, да сегодня вечером отправляется поезд в Пусан… – пробормотал Пхён Вун, мельком взглянув на расписание крупных рейсов. – А раньше постоянно отменяли.

Это был четверг, и их отпустили раньше обычного, устроив чуть ли не выходной. В следующий день нужно было рано выезжать, для этого нужно было хорошо выспаться, для последнего же нужно было раньше прийти домой. «Я всегда подозревал, что у Квона есть логика», – прошептал свое мнение насчет этих неоспоримых слов Мин Хон.

Солнце еще не зашло, и жизнь казалась прекрасной, до поры до времени.

– И разве нам это как-то пригодится? – приподняв бровь, спросил Чхан Ги. Пока им было по пути, а если так – почему бы не пойти вместе?

– Да вроде нет…

– А может, сегодня поедем? – дорогу им внезапно преградил До Гын.

Несколько секунд на него удивленно смотрели, но поняв, что он не шутит, оба дружно завертели головами.

– И что мы там делать будем на ночь глядя? – авторитетно спросил Пхён Вун. В этот момент ему только очков не хватало, чтобы их поправить для пущей важности.

– И потом, у нас даже билетов нет, – добавил Чхан Ги, стараясь не глядеть в щенячьи глаза.

– Но это было бы интересно… – протянул он, но дальнейшие разговоры не помогли. Он поплелся домой, чуть в отдалении от Чхан Ги. Но за неимением такого качества, как долго на кого-то обижаться, через пять минут уже весело встрял в разговор.

Пхён Вун никогда не мог терпеть таких надоедливых личностей. На них смотрел он свысока, сторонился и старался с такими не связываться. За такую личность он считал и До Гына, отказываясь понимать, почему такой серьезный человек как Чхан Ги с ним до сих пор общается, обращаясь с ним как с младшим братом.

Давно он не был в Пусане, довольно занятном городе на любой вкус. В детстве он часто ездил туда с родителями отдыхать летом, если не удавалось выбраться заграницу, и пляжи южной столицы достойно заменяли золотые пески юга Франции. Теперь он поедет туда один и по совершенно другим причинам, о которых бы раньше и не думал совсем. Быть может, новизна ощущений поможет отвлечься от ставших привычными мыслей?

Недавно, в дождливую и ветреную среду, он сам не заметил как оказался у здания городской больницы. Несколько раз здесь он встречал свою Минджи после того, как она навещала мать. Да, тогда она была его Син Минджи, его личная собственность, а теперь… Она не отвечала на его звонки, связаться с ней по интеренету… она редко им пользовалась, а где она живет, он не знал. Все это здорово задевало его самолюбие, и вернуть все на свои места он не мог. Постояв около здания больницы еще с несколько минут, он вернулся на главную улицу. Он любил ходить пешком. Весь оставшийся день он не мог выкинуть эту злосчастную больницу из головы, и результатом этому послужила головная боль. К вечеру он окончательно сдался. Дорогой автомобиль немецкой марки быстро привез его туда, куда, как обычно говорят люди, звало его сердце. Первой поразившей его новостью стало сообщение, где содержится больная Син Мин Ку. Обычно на верхних этажах были те, о ком уже забывали заботиться за ненадобностью лечения – все равно им скоро понадобятся другие услуги. Но когда он заглянул в палату через небольшое смотровое окно в двери, его сердце замерло, не торопясь возобновить свою работу. Минджи сидела около больничной койки на пододвинутом стуле, держала худую руку женщины, неподвижно лежавшей с закрытыми глазами. Кроме еле заметного дыхания больше мать Минджи признаков жизнедеятельности не подавала. Да и сама Минджи больше походила на манекен. Бледная, с лицом, полным грусти и волосами, кое-как собранными в хвост, такой он запомнил ее надолго и такой она запечатлелась в самой глубине его сердца. Он ушел раньше, чем она бы смогла заметить его. Этот день надолго запомнился ему, стал намного значительнее, чем казался поначалу.

И вот теперь перед его глазами простерся большой город, готовый гостеприимно принять к себе многих людей всех национальностей, каких только можно представить. Но на них не было времени заострять внимания – нужно было вовремя успеть на другой конец города, в район Кимчхон, ведь они не хотели дать возможность засчитать им техническое поражение.

Найти место проведения игры было не так уж сложно. В метрополитене Пусана линий было меньше – запутаться практически невозможно, улицы прямые, и в крайнем случае местные жители всегда могут подсказать правильный поворот. Во всяком случае, Пхён Вун помнил этот город, и говорил иногда, где возможно сократить дорогу.

Команда Пусана оказалась слишком самонадеянной на первый взгляд. Перед началом игры на своих соперников они смотрели свысока, движения были ленивыми, размеренными, словно показывая нежелание игроков растрачивать свои силы впустую на таких недостойных соперников. Хотя сами они недавно потерпели поражение от Санджу, таких же излишне напыщенных игроков, как они сами. Пхён Вун ставил себя выше многих, на многих смотрел свысока, но Хансаг галмэги, эти гордые белые чайки, побили все рекорды по части презрения остального окружающего их мира. Джун Мин, их голкипер, выполняя подачу от ворот, демонстрировал феноменальное отсутствие интереса к игре. Чтобы положить мяч на надлежащее ему место, он небрежно бросал его на пару метров от себя, а тот не торопился откатываться дальше от обидчика своей гордой круглой натуры. А их атаки… их атаки были похожи на вечные волны, вот уже которую тысячу лет омывавшие юго-восточный берег полуострова. Накатывались и неизбежно возвращались назад, туда, где зародились. Их синяя с белыми вертикальными полосами форма только способствовала этой схожести.

Выше своего достоинства считал Пхён Вун участвовать в такой ленивой игре, которая даже адреналина в крови не повышает. Только получив мяч, он тут же от него избавлялся, передавал кому-то, кто находился ближе. В этот день у него совершенно не было настроения участвовать в таких авантюрах. И, как результат этого, вторую половину игры он провел на скамейке запасных. Все равно напор команды Пусана начал усиливаться, и нужно было укрепить защиту. Эта игра стала чем-то вроде дебюта для Ём Джа Кёна – в первый раз он по-настоящему вышел на поле, и передачи его в центр были действительно сильны и далеки, лишавшие всякой возможности их перехватить. Но вот с точностью нужно было еще поработать – в трети случаев мяч доставался сопернику.

Ближе к концу игры Пусан открыл счет, и с большим трудом, только в дополнительное время Джам-ёл тайгосу удалось сравнять счет с помощью мяча, забитого в ворота Пусана Мун Хо. Для кого-то эта игра была дебютом, для него – триумфом. Мяч беспрепятственно прошел сквозь стенку из трех игроков Пусана. Оказалось, что ничья устраивает обе стороны, на этом игра и закончилась.

– Их вратарь, как его… – говорил Мун Хо после конца игры, когда они уже собирались отправиться домой.

– Джун Мин, – подсказал Чонхо.

– Да, он самый. Так вот, он еще хуже чем наш, – Мун Хо развел руками в стороны.

– А их правый нападающий, этот… – Гу Юн замолчал на секунду, вспоминая имя. – А, Кон Ву, намного лучше того, который есть у нас.

Мало кому нравится слышать обидные сравнения в свой адрес, и каждый раз, когда Мун Хо старался подколоть Гу Юна, а происходило это довольно часто, Гу Юн отвечал ему тем же.

– Но зато этот Джун Мин не убегал от мяча в другую сторону… – задумчиво протянул Мун Хо. – Может, даже и лучше нашего вратаря он.

Они ехали в автобусе по мосту Кван-ан, возвышающемся над глубоким заливом. Внизу, под мостом, около него, сверкала синяя сапфировая морская вода, высоко, над синим соцветьем, небо горело от оранжевого солнца, готовящегося спускаться по западной лестнице неба. Красиво море, омывающее берега Пусана, прекрасны его пляжи, особенно Хэундэ, величественно строящееся здание, которое грозит быть самым высоким в мире, красив и разноцветен сам город, но… пора была возвращаться домой, и оставалось только смотреть на все это из окон автобуса и поезда, благо Пухён Ёнхэн позаботился об оплате билетов.

– А Кон Ву не вилял между своими же игроками и мяч не терял так часто, – тут же ответил Гу Юн, разозлившись не на шутку.

– А вот Джун Мин…

– Да пошел ты… – отмахнулся Гу Юн, не став дослушивать очередную гадость. Он отвернулся к окну, крепко удерживаясь за поручни – найти свободные сидения им не посчастливилось, и последняя позиция была безвозвратно упущена, когда До Гын уступил свое место пожилой даме.

– К тебе пошел? – ненавязчиво поинтересовался Мун Хо, подойдя к нему тихо, словно хищник к своей жертве.

– Размечтался, – прошипел Гу Юн.

– Каждый вечер о тебе мечтаю, – ехидно улыбнулся Мун Хо.

– Извращенец…

– А ты – разве нет?

Автобус въехал на шоссе, лишив возможности любоваться солнечными бликами на сапфировой воде. Дорогу окружали одни высокие дома, верхушками стремившиеся в самое небо.

– На что я тебе? – Гу Юн решил сменить тактику.

– Как тебе сказать… – Мун Хо задумался на секунду. – Что, если ты мне понравился?

Объявили конечную остановку. Многочисленные пассажиры вышли из автобуса направились кто куда. Кому-то нужно было пройти еще немного по улице, кому-то – пересесть на другой рейс, кому-то – в метро. Тихое метро быстро помогло преодолеть последнее расстояние до нужного района. Оставалось еще немного до вокзала, и скоро уже можно было различить шум фонтана, предвещавший появление в поле зрения городского вокзала.

– Жалко, что мы не успели побывать на Хэундэ… – в который раз говорил До Гын. – Там ведь так красиво… наверное.

Поезд должен был подойти в ближайшие минуты, и усесться на свои законные места казалось благом свыше, дорога все равно длинная. Солнце все больше склонялось к западной кромке земли, и со стороны моря начинал дуть холодный ветер.

– А нашей молодежи лишь бы в воде поплескаться, – нарочито громко произнес Мун Хо. Он стоял на платформе, скрестив руки на груди и глядя на мир так, будто это были подвластные ему территории.

– А тебе лишь бы свое мерзкое слово вставить, – Чхан Ги чуть сжал кулаки, сам того не ощущая.

Мун Хо лишь усмехнулся на это.

– Вот я все никак не пойму: кто из вас верный пес, а кто хозяин? Такая преданность…

Договорить он не смог – его предательски оттащили в сторону ото всех подальше.

– Ты теперь всем настроение хочешь испортить? – прошипел Гу Юн.

– Это от того, что ты меня игнорируешь.

– Неужели это тебе так важно? – Гу Юн чуть приподнял брови. Он уже порядком устал от этой наглой надоедливой личности, похожей на муху, которая возвращается каждый раз после того, как от нее отмахнулись.

– Важнее некуда… – рассеянно ответил Мун Хо и вдруг напустил на себя серьезный вид. – У меня к тебе деловое предложение…

Подъезжавший поезд дал сигнал, что ожидает своих пассажиров и готов с радостью их принять, но опаздывать им не стоит. Он мчался на северо-запад, и было прекрасно наблюдать через стекло окна, как быстрый поезд старается нагнать лениво опускающееся солнце. В окно вообще можно было увидеть множество прекрасных вещей, если время на это есть. Но у Гу Юна и Мун Хо времени на это как раз не было – обсуждение важных вещей отнимало много внимания и требовало много терпения. Мун Хо, если действительно этого хотел, умел достаточно ясно и, главное, по-деловому, что в настоящее время немаловажно, подойти к важному вопросу и подтолкнуть к не менее важному ответу. Предложение состояло в том, что нужно было просто стерпеть друг друга одну неделю, но стерпеть так, чтобы создалась иллюзия хоть каких-то отношений. А если через неделю Гу Юна эти отношения по-прежнему не будут устраивать, то Мун Хо обязуется и пальцем его не трогать.

– Ну что, идет? – после долгого изложения своих позиций спросил Мун Хо.

Река, которую поезд переезжал по высокому мосту, казалась несущей в своих потоках огненную лаву, изверженную проснувшимся Халласаном, настолько красной была она из-за садящегося за горизонт солнца. Поезд несся быстро, и скоро это печальное зрелище уже нельзя было увидеть – оно осталось далеко позади. Гу Юн еще долго смотрел в окно.

– Идет, – наконец, согласился он, посмотрев Мун Хо прямо в глаза. Ведь это всего лишь неделя, не правда ли?

– О, тогда сегодня мой дом свободен, и…

– Не сегодня, – покачал головой Гу Юн.

– Тогда завтра…

– И не завтра. Нужно начать все с начала, я так понимаю…

– Тоже мне, как будто в первый раз… – прошипел Мун Хо, но свои предложения прекратил, с трудом справившись со свойственной ему нетерпеливостью.

Гу Юн снова отвернулся к окну, удовлетворенный этим договором и ожидавшим его через неделю покоем. Компромисс всегда был привлекательней, чем вечная война, и компромисс этот был найден. Он уже совсем отвлекся, мыслями отправившись в дальние дали, ведь о серьезном думать не хотелось, как почувствовал, что его руку, покоившуюся на подлокотнике накрывает чужая рука. Он скосил глаза на переплетенные пальцы рук, его и Мун Хо, хотел по привычке оттолкнуть его, но сдержался. Рука все равно была теплая, а он замерз. Всего лишь неделя, не так уж и много…

Всего лишь неделя. Для Мун Хо этого было мало, но тем игра и завлекала, становилась все интересней. Раньше было не так, Ин Ёль отдался неожиданно быстро, и никаких особых усилий для этого даже не требовалось.

– Дай закурить, – попросил он одноклассника, парня чуть пониже его, но шире в плечах (он занимался плаванием). Его обесцвеченные волосы резали глаза – день был ясным, совсем безоблачным.

– Все никак не бросишь… – отозвался Ёнсо, подставляя огонек зажигалки.

– Как и ты, – ответил Мун Хо, затянувшись и выпустив дым.

Геометрия, последний урок, на который стоит идти, последний урок на сегодня. Зачем тратить время на такое пустое занятие? Иногда можно было и пренебречь своими прямыми обязанностями ученика старшей школы ради обдумывания более важных вещей. Следующая неделя была просто полна такими важными вещами. И главная из них должна была случиться во вторник. Он уже несколько месяцев не встречал никого из своей бывшей команды, и сомневался, что хотел бы это исправить. Несколько месяцев он не видел Ин Ёля, совсем не желая прерывать свой личный рекорд. Но иногда судьба распоряжается совсем иначе, чем нам бы этого хотелось. Во вторник он должен был увидеть всех их, своих бывших товарищей. Вот только он будет забивать в другие ворота.

В четверг не менее важное событие. Это последний день отведенного ему срока, и нужно было успеть во что бы то ни стало. Усилия того стоят, и в будущем окупятся во сто крат. Он соскучился по постоянству отношений.

– О… давно я не видел такой загадочной улыбки, – заметил Ёнсо, оперевшись об ограду спиной. – Опять кого-то нашел себе для развлечений?

– Может быть… – Мун Хо пожал плечами, с удивлением осознав, что и вправду улыбается.

Ёнсо выбросил за ограду недокуренную сигарету, расстегнул две верхние пуговицы рубашки – день был на редкость жарким.

– Знаешь, я ему не завидую, – после продолжительного молчания сказал он, глядя куда-то в сторону.

Мун Хо только хмыкнул в ответ на это. Он был полностью согласен с таким заключением.

Лето, самое быстрое время года. Оно не только течет со скоростью Ниагары, но и людей заставляет быть быстрее. Вторник настал быстро, его не волновало, хорошо ли это было, долгожданно и желанно, или совсем наоборот. Этот день, облачный и прохладный, просто настал. Этот день окрасился в белый цвет. Белый наполнил и ту, и противоположную сторону поля, только с одной стороны это был чисто белый, словно нетронутые снега горных вершин, а с другой – с добавлением зеленого, словно снег поздней весной на распустившихся зеленых листьях. И, несмотря на схожесть, эти два белых цвета боролись за право стать победителем.

Для Мун Хо этот день был намного знаменательнее, чем для других. Он хотел, честно хотел выйти на поле, он так любил свой триумф, но одновременно с этим ему хотелось спрятаться где-нибудь и не показываться ближайшую неделю. Команда северного Сеула, North Seoul United, редко знавшая поражение, действовавшая разумно, не тратившая зря сил на недостойного соперника, совсем не давала расслабиться на поле. С ними было сложно играть, но сложнее всего было Мун Хо. Все знакомые лица, знакомые приемы и уловки теперь были против него, а он не мог справиться с собой, чтобы забить один-единственный гол, потому что с Сун Хваном он часто перекусывал после тренировок в какой-нибудь дешевой забегаловке, общался, не раз получал от него помощь. Он прекрасно знал, что у Сун Хвана мало возможности взять мяч из-под перекладины, тот часто пропускал такие мячи, и это знание очень бы пригодилось, но… применить это знание он не мог, сколько бы ни старался. И преграда была не перед воротами, а в его сознании, преграда намного более непреодолимая.

А забить не мог не только Мун Хо. У Тхэ Ву была такая же сложность, он просто не мог подойти к воротам лишь потому, что еще перед игрой узнал этого большого грузного парня, сказал об этом брату, но ему было легче – он был в запасе в этот раз. Тхэ Ву же терял мяч сразу же после того, как стоило ему взглянуть на вратаря. Он не был трусом, просто синяки от таких внушительных кулаков будут проходить очень долго. В итоге возможность отправить мяч в ворота оставалась только у Чонхо, который на эти внушительные кулаки не обращал никакого внимания и с вратарем знаком не был. Эту возможность он и реализовал, открыв счет в конце первого тайма. На этом удача Джам-ёл тайгосу завершилась, предательски уйдя к противнику.

Самая большая сложность для Мун Хо составляло постоянное присутствие на поле еще одного его близкого знакомого. По большей части Ин Ёль был ближе к центру поля, постоянно рвался вперед, его желание забить заражало остальных игроков. Увидев Мун Хо до начала игры, он не показывал никаких эмоций, ни радости, ни злости, будто он вообще его в первый раз видел. И это сильно его задевало, Мун Хо ненавидел, когда его игнорируют. Вот только что-то кольнуло его сердце, лишь он на него взглянул, кольнуло настолько, что пришлось ухватиться за руку Гу Юна, последнее, что можно было позволить себе в такой ситуации. Наверное, это и называют совестью.

Спустя несколько бесплодных попыток Ин Ёлю все же удалось забить гол. Гу Юн просто не успел среагировать, в результате довольно ощутимо приземлившись на бок, когда мяч уже уютно устроился в сетке. Солнце было сокрыто темными тучами окончательно.

Оно так и не появилось, и удача так и не вернулась. И даже вынужденная замена Мун Хо не спасла положение – преимущество было давно утеряно, и Мин Хон не помог его вернуть. Зато у противника этого преимущества было хоть отбавляй, и оно воплотилось в двух последующих забитых мячах – видимо падение для Гу Юна не прошло даром.

Грустно доигрывать, когда уже ничего не можешь поделать. А возможности исправить положение действительно не было, в конце почти все владение мячом было у команды северного Сеула. Игра закончилась неутешительным счетом – один – три.

Молчание Квона всегда плохой знак, становившийся еще хуже от его скрещенных на груди руках и сведенных бровей. Он ничего не сказал об игре по своему обыкновению, на Мун Хо даже не посмотрел, не высказал замечаний Гу Юну. Единственное, для чего он соизволил напрячь свои голосовые связки, было в том, чтобы подозвать Чонхо к себе для какого-то важного разговора. Рядом с Квоном стоял мужчина средних лет в сером костюме, в очках с черной оправой, еще один явный участник беседы, остальных не касавшейся ни коим образом. И сколько бы ни было любопытно послушать хотя бы начало, нужно было уходить.

– Провинились мы, а за все отдувается наш капитан… – мрачно заметил Тхэ Ву в раздевалке, на удивление просторной и светлой.

Ответом была лишь тишина. Мало кто желал поболтать о чем-то отвлеченном, все равно бы не вышло. Они уже собрались уходить, когда, наконец, зашел Чонхо, но на все вопросы он отвечал лишь, что ничего важного в разговоре не было, а потом и отвечать перестал.

Красное солнце медленно заходило за горизонт, зажигая край земной тверди своим негасимым пламенем, вот только на земле этого не было видно – плотный слой туч все не расходился, и вечером зарядил дождь, продолжавшийся всю ночь. Шелест дождя заглушал все посторонние звуки: и глупую мелодию неизвестной японской группы «Hey-yo», и недовольное ворчание по поводу незакрытого крана, и нестройные ноты виолончели, и раздражающий звук чужих мотоциклов, и вечные девчачьи причитания, и громкие напоминания о том, что осталось всего два дня, и…

Дождь продолжал набирать силу, становился все громче.

========== Ветер и цветок сакуры не могут быть хорошими друзьями… ==========

Легкий ласковый ветер лениво дарил свое теплое дыхание, несшее нежные светло-розовые лепестки сакуры куда-то вдаль, на восток, к красному восходящему солнцу. Морские волны неустанно накатывались на берег, где-то нестерпимым гулом звучал гудок отходившего от берега большого корабля, а аэропорт Кансай, со всех сторон окруженный синей водой, регулярно, без всяких опозданий принимал железных птиц из далеких стран. Небо чистое, без единого облачка, самолеты летали беспрепятственно. Им вторили белоснежные чайки. В центре города величаво возвышался пятиэтажный замок, построенный еще полководцем Тоётоми Хидэёси и ставший свидетелем множества войн, побед и поражений, выдержавший их всех.

Наступало утро, прерывая веселые события ночи, разукрашенной электрическими огнями, красными, синими, желтыми, зелеными… После шумной ночи улица Дотонбори* казалась обезлюдившей. В Осаке начинался новый день, овеянный нежно-розовыми лепестками сакуры.

Вместе с остальным городом просыпался и район Суминоэ, и каждая улочка в нем, и улица Нанко-дори, что недалеко от железнодорожной станции Китакагая, не стала исключением. Светлые лучи восходящего солнца коснулись и высоких, и наоборот, не отличающихся размерами зданий, и цветущих деревьев, и старейшего в городе маяка Такадоро, возвещая о том, что его работа на сегодня окончена. Лучи коснулись и тонких золотых цепочек, к концам которых рукой искусного мастера были прикреплены маленькие цветы сакуры, вместе образующие сережки, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы понять, что они не были куплены в каком-нибудь сувенирном магазине для туристов, которыми был переполнен город, переживавший самую прекрасную пору в году. Сережки переливались на солнце, отражали каждый лучик. В коробочке, которую в протянутой руке держал довольно высокий молодой человек, приятное лицо которого осветилось обаятельной улыбкой, и глазами, в которых черные, чернее ночи, зрачки надежно хранили что-то загадочное и недоступное для других, на черном фоне эти сережки выглядели просто чудесно. Девушка, стоявшая около него, невысокая, с каштановыми волосами, в сиреневой шелковой блузке и белых брюках, неощутимо прикоснулась к ним, провела тонкими пальцами по одной из цепочек, посмотрела в темные глаза парня, улыбнулась. Хотя было раннее утро, автомобили уже напоминали о необходимости проснуться всем, кто еще нежился в своих мягких постелях, создавая непременный атрибут большого города – вечный машинный гул.