Текст книги "Гарри Поттер и Хранитель Ключей (СИ)"

Автор книги: Аргус Филченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

За учительским столом тоже было весело. Дамблдор сменил свой остроконечный волшебный колпак на украшенную цветами шляпу и весело посмеивался над шутками профессора Флитвика.

Затем подали утыканные свечками рождественские пудинги. Пудинги были с сюрпризом – Перси чуть не сломал зуб о серебряный сикль, откусив кусок. Все это время Гарри внимательно наблюдал за Хагридом. Тот без устали подливал себе вина и становился все краснее и краснее, и наконец он поцеловал в щеку профессора МакГонагалл. А она, к великому удивлению Гарри, смущенно порозовела и захихикала, не замечая, что ее цилиндр сполз набок.

На Гарри Хагрид не смотрел…

Когда Гарри наконец вышел из-за стола, его руки были заняты новыми подарками, вылетевшими из хлопушек, – среди них были упаковка никогда не лопающихся и светящихся надувных шаров, набор для желающих обзавестись бородавками и комплект шахматных фигурок. А вот белые мыши куда-то исчезли, и у Гарри было неприятное подозрение, что они закончат свою жизнь на рождественском столе миссис Норрис.

Добравшись, наконец, до спальни, Гарри никак не мог уснуть. Что-то царапало его изнутри, и он никак не мог вспомнить, что же именно. Наконец в его памяти словно щелкнул маленький ключик, и столь же маленький Гарри-Хранитель-Ключей-От-Памяти вытащил из дальнего ящика напоминание о флейте. Гарри умел играть только на барабанах, но Хагрид-то и этого не знал! Зачем он подарил ему флейту?!

Почему-то Гарри решил, что это связано именно с цербером. Возможно, он что-то читал об этом раньше, но даже Хранитель Ключей в его голове только разводил руками. Гарри зажег «Люмос» и начал писать письмо Гермионе. Завтра утром он забежит в совятню и попросит Хедвиг отнести его ей. Царапанье в голове прекратилось, и Гарри спокойно заснул.

====== О пользе любви к ушедшим ======

На следующее утро Гарри и Рон сначала устроили на улице яростную перестрелку снежками, а затем, насквозь промокшие, замерзшие и уставшие, они вернулись к камину в гостиной. Там Гарри опробовал свои новые шахматные фигурки и потерпел впечатляющее поражение от Рона. Если бы не Перси, надававший Гарри массу противоречивых советов, поражение не было бы столь позорным. Но, даже если не учитывать этого – во-первых, Рон действительно превосходил Гарри в классе, а во-вторых, Гарри нужно было срочно учиться быть не только лидером, но и командиром: шахматы слушались его намного менее охотно, чем его друзья при отступлении из Зала Наград и уже потом – от Пушка. Возможно, книжка по шахматам понадобится именно ему. Он даже пожалел, что уже успел отправить Хедвиг к Гермионе.

После ужина с рождественским пирогом Гарри и Рон почувствовали себя настолько сытыми и сонными, что у них просто не было ни сил, ни желания заниматься чем-либо перед сном. Поэтому они просто сидели и смотрели, как Перси гоняется по комнате за близнецами, отобравшими у него свеженачищенный с помощью подарка Гарри значок старосты.

В общем, Рождество получилось не хуже прошлогоднего, решил Гарри, слушая храп Рона. Ему, несмотря на усталость, спать не хотелось совсем. Причиной тому, разумеется, была мантия-невидимка.

Во-первых, мантия не была подарком. Дамблдор (а у Гарри не было сомнений в том, кто послал ему мантию) просто возвращал то, что и так ему принадлежало.

Во-вторых, сама мантия была слишком ценной – даже несмотря на то, что она по праву была его. Фред и Джордж отдали бы за нее все, что у них было, и еще немного. Ночные прогулки по Хогвартсу в ней становились из отчаянного приключения приключением всего лишь рискованным. И как мог директор школы, обязанный поддерживать среди учеников дисциплину, просто-напросто отдать ему такую штуковину безо всяких условий? Та же миссис Кейн, реши она внезапно подарить ему, скажем, «Вальтер», сначала закатила бы ему очередную лекцию по безопасности и, главное, убедилась бы, что Гарри все понял и осознал.

Внезапно Гарри подумал: а при каких условиях Шарлин (от Саманты ждать такого не приходилось) вообще снабдила бы его оружием? Ответ был на поверхности: только и исключительно в том случае, когда пистолет с высокой вероятностью вскоре понадобился бы ему, причем не «просто так», а для чего-то вполне конкретного. Значит…

Ну и, в-третьих, вот эта приписка: «Используй ее с умом». То есть директор прямо намекал, что существуют (или скоро появятся) условия, в которых использование мантии будет оправдано. Тут какой-то Не-В-Меру-Умный-Маленький-Гарри в его голове спросил: а в каком случае использование мантии будет оправдано с точки зрения директора?

Гарри надеялся, что он ничем не выдал ни себя, ни трех старушек, и он в глазах Повелителя Памяти как раз тот наивный маленький мальчик, которого директор ожидал встретить в его первый школьный день. Что сделал бы этот самый мальчик, получив такой замечательный подарок? Лег бы спать?

«Да ты что! – закричал тот самый Наивный Гарри, которого Большой Гарри хранил и воспитывал, регулярно выставляя вперед при встречах с директором или профессором Снейпом. – Я бы… Я бы немедленно надел ее и… наверное, я бы пошел в Запретную Секцию, узнавать о Николасе Фламеле!» Большой Гарри ничего не имел против.

Он не стал будить Рона: может быть, на следующую ночь он и возьмет его с собой, но только не сейчас. В конце концов, эта мантия принадлежала его отцу, и в свое первое приключение он пойдет один, как, наверное, давным-давно ходил и папа. Полная Дама только недоуменно спросила: «Кто здесь?!» – когда Гарри вышел в коридор. Гарри-Параноик подумал, что директор только что получил сигнал, что его план сработал, и это Гарри, как ни странно, устраивало.

Дверь в библиотеку была не заперта, и Гарри легко проскользнул внутрь. Вокруг царила темнота, было довольно страшно. Гарри зажег стоящую прямо у входа лампу и пошел вдоль длинных рядов книг. Он усмехнулся, немного нервно: наверное, со стороны лампа выглядела просто плывущей в воздухе, и какой-нибудь портрет уже наверняка доложил об этой странности директору, что Гарри здесь – если, разумеется, он был прав в своих предположениях.

Гарри взял одну из находящихся в их с Гермионой списке книг и пролистал ее: никакого упоминания о Фламеле в ней не было. Во второй и третьей – тоже. Он вздохнул. Поставил фонарь на стол рядом с барьерчиком, ограждающим Запретную Секцию, положил рядом раскрытую книгу и пошевелил стулом: пусть портреты думают, что он читает.

Он переступил барьер. Света от лампы было достаточно, чтобы разглядеть осыпавшиеся от времени названия на корешках древних фолиантов, но они все равно ничего не говорили Гарри: он вдруг понял, что знает до позора мало. Книги выглядели жутковато: тисненные на коже рисунки напоминали татуировки (а может быть, и были ими), на обложке одного тома чернело пятно, до ужаса похожее на кровь… И шепот. Казалось, книги обнаружили вторжение, и часть из них шептала проклятия в адрес незваного гостя, а часть звала его – понятно, с самыми недобрыми намерениями.

Гарри осмотрелся. Портретов вокруг не наблюдалось, и, возможно, его вторжение все же окажется незамеченным. Он увидел переплетенный в черную кожу том с полуосыпавшимся серебряным названием на корешке, название явно начиналось с «Фла…». Мальчик аккуратно снял тяжеленную книгу с полки и открыл ее.

Душераздирающий вопль огласил все помещение: это кричала книга. Гарри быстро захлопнул ее и кинул на полку, но книга продолжала кричать. Гарри был уверен, что крик слышен во всем замке. Он перескочил через барьерчик и бросился к двери, но вовремя отпрыгнул: дверь распахнулась и в библиотеку ворвался Аргус Филч с бешеными выпученными глазами. Он рванулся к столу, на котором все так же стоял фонарь и лежала открытая книжка, и Гарри выскочил в коридор прямо за его спиной. В ушах его все еще звенело от издаваемых книгой воплей.

Он двинулся прочь, стремясь оказаться как можно дальше от библиотеки, но внезапно понял, что потерял ориентацию, чего с ним не случалось уже давно. Гарри замер. Он стоял рядом с латным рыцарским доспехом, довольно приметным. Вроде бы это был пятый этаж, но Гарри не был в этом уверен. Если это так, то он был очень далеко от библиотеки, он просто не мог пройти такое расстояние столь быстро. Внезапно он вспомнил, что точно так же они оказались совсем в другом крыле замка, когда удирали из Зала Наград после неслучившейся дуэли и в результате оказались в Запретном Коридоре. Ну что же: «Алохоморе» Гермиона его научила, и…

Он услышал голоса за углом.

– Вы сказали, профессор, что, если кто-то будет бродить по школе среди ночи, я должен прийти прямо к вам. Так вот, кто-то был в библиотеке. В Запретной Секции, – это был Филч.

– Значит, в Запретной Секции? Что ж, они не могли уйти далеко, мы их поймаем, – профессор Снейп был хуже, чем два Филча и три миссис Норрис, вместе взятых.

Таких приметных доспехов рядом с библиотекой не было, уж это-то Гарри помнил точно: зря, что ли, они то и дело навещали владения мадам Пинс в поисках упоминаний о Фламеле? То есть, он успел отбежать довольно далеко, и вот пожалуйста: и Филч, и Снейп оказались совсем рядом с ним, как и тогда, в Запретном коридоре. Только тогда вместо Снейпа был Пивз. Кое-кто явно повторялся. Значит ли это, что мантия не была такой уж надежной защитой, если Дамблдор – наверняка с помощью самого замка – смог так точно отследить его или даже направить его сюда?

Оба охотника на Гарри показались из-за угла, и мальчик понял, что да, мантия его не защитит. Коридор был слишком узким, и Снейп с Филчем занимали его целиком – они просто натолкнулись бы на него, даже вожмись он в стену. Нет, его явно направили, – подумал Гарри, ныряя в «совершенно случайно» оказавшуюся рядом приоткрытую дверь; Дамблдор действительно повторялся. Снейп и Филч так и прошли мимо двери – и то верно, зачем было директору отдавать ему мантию, чтобы затем сразу же позволить отобрать ее?

«Надеюсь, хотя бы цербера тут нет», – подумал Гарри, оглядывая самый обыкновенный заброшенный класс, один из множества в Хогвартсе; видимо, раньше учеников в школе было в два, а то и в три раза больше. Пушка в нем действительно не было. У стен были составлены одна на другую старые парты, посреди комнаты лежала перевернутая корзина для бумаг. А вот у противоположной стены находился предмет, выглядевший абсолютно чужеродным в этой комнате. Казалось, его поставили сюда просто для того, чтобы он не мешался в другом месте.

Это было красивое зеркало, высотой до потолка, в золотой раме, украшенной орнаментом. Зеркало стояло на подставках, похожих на две ноги с впившимися в пол длинными когтями. На верхней части рамы была выгравирована надпись: «еиналеж еечярог еомас ешав он оцил ешав ен юавызакоп Я».

Это зеркало явно было тем, что он и должен был увидеть. Но, помимо естественного интереса, что же такое решил показать ему Повелитель Памяти, Гарри вдруг понял, что зеркало воздействует на его сознание: ноги словно сами собой сделали шаг. Гарри остановился, и это было непросто. Он огляделся: да, ничего интересного, кроме самого зеркала, в классе не было. Придется поддаться внушенному ему желанию, тем более что ни шагов, ни голосов из коридора уже давно не было слышно; Снейп и Филч ушли.

Заглянув, наконец, в зеркало, Гарри зажал себе рот обеими ладонями, иначе он закричал бы громче, чем та книга в Запретной Секции. Мало того, что в зеркале отражался он сам, словно мантии-невидимки на нем и не было – его окружали другие люди. За его спиной стояли двое: мужчина с такими же, как и у него самого, растрепанными черными волосами и такими же очками (только глаза были не зелеными, а карими) и женщина с темно-рыжими волосами, ее глаза были такими же ярко-зелеными, как и у него самого. «Мама, папа!» – прошептал Гарри и оглянулся. Рядом с ним в классе никого не было, он даже потрогал воздух рядом с собой: пустота.

Отец улыбнулся ему и положил руку на плечо Ему-в-Зеркале. Вокруг них троих толпились еще люди: часть были похожи на него, его отца или его маму, часть… Мама плакала – и одновременно улыбалась. Глаза Гарри тоже были влажными. Он готов был стоять так вечность.

Гарри понял, что, во-первых, он подошел к зеркалу вплотную, так, что его ладони через холодную поверхность стекла касались протянувшихся из зазеркалья ладоней мамы и папы, и, во-вторых, откуда-то извне доносится неясный шум. Ему до слез не хотелось уходить отсюда, но, если его увидят здесь – зеркало уберут, откуда-то он знал это совершенно точно.

«Я вернусь!» – шепнул он и осторожно вышел из класса.

– Вот это да! – сказал Рон, когда за завтраком Гарри рассказал ему о зеркале. – Но, между прочим, мог бы и меня с собой взять!

Гарри кивнул. Он совершенно точно пойдет туда, и, если удастся познакомить Рона со своими погибшими родителями, хотя бы вот так, через стекло – тем лучше. У него внутри плакал Маленький Несчастный Гарри – тот, кем он был до встречи с тремя пожилыми леди.

Впрочем, он был теперь не таким уж и маленьким: с прошлой ночи он вырос, заняв почти все место внутри его головы. Этот мальчик считал секунды до того момента, когда он, наконец, сможет пробраться в темный пустой класс и там, за холодным стеклом снова увидеть папу, маму и всех остальных. Прочие Маленькие Гарри, прекрасно понимающие, что директор специально показал ему его семью с какой-то одному ему известной целью (и он даже подозревал, какой), медленно сдавали позиции, исчезая где-то в углах сознания.

– И жаль, что ты не нашел ничего про Фламеля… – продолжал Рон.

Какой Фламель, какой цербер… Разве что-то могло иметь значение, кроме того, что он, Гарри Поттер, с детства лишенный родителей, живущий у ненавидящих его родственников, наконец, увидел своих родных – пусть и всего-навсего в зеркале?!

– Я тоже хочу познакомить тебя со своими, – бубнил где-то возле его уха Рон, – ну, с папой, мамой, старшими братьями. Хотя маму ты видел уже. Ты приезжай…

Гарри поймал себя на мысли, что он почти уже ненавидит Рона. Как может этот рыжий…

Ничего. Этот день он как-нибудь перетерпит, а вот ночью…

Гарри боялся, что не найдет дорогу к тому заброшенному классу, но самодельная карта оказалась хорошим подспорьем: они с Роном нашли приметные доспехи всего за двадцать минут. Это было очень кстати, потому что вдвоем под мантией было неудобно, и Рон уже начал ныть.

Дверь в пустой класс была приоткрыта, и зеркало оказалось на том же самом месте. Гарри сбросил мантию и, не чуя под собой ног, побежал к нему. Сейчас он весь был тем самым Маленьким Гарри, который жутко тосковал по своей семье. На этот раз в зеркале их было всего четверо: он сам, и его мама и папа, которые просияли, увидев его, и....

– Гляди, гляди, они здесь! – закричал он Рону. – Они здесь! Ты их видишь?

– Я вижу только тебя, – удивленно ответил Рон, подходя к зеркалу, мантию он держал в руках.

– Посмотри внимательнее, – не успокаивался Гарри. – Подойди поближе, встань сюда, рядом со мной.

Гарри чуточку подвинулся, но теперь, когда перед зеркалом оказался Рон, он больше не видел в нем свою семью, только отражение Рона в пестрой пижаме.

Рон застыл перед зеркалом, зачарованно вглядываясь в него.

– Только посмотри на меня! – воскликнул он.

– Ты видишь вокруг себя родителей и братьев? – спросил Гарри.

– Нет, я один. Но я другой… повзрослевший… И… И я первый ученик школы!

– Что? – недоуменно переспросил Гарри.

– Я… У меня на груди значок – такой же, какой был у Билла, когда он стал лучшим учеником Хогвартса. И у меня в руках Кубок победителя соревнования между факультетами и еще Кубок школы по квиддичу. Я еще и капитан сборной, представляешь!

Рон с трудом оторвал глаза от так восхитившей его картины и взволнованно посмотрел на Гарри.

– Как ты думаешь, зеркало показывает будущее? – В голосе Рона звучала надежда.

– Нет, – ответил Гарри, – нет, Рон. Мои родители… Они умерли. А я вижу их… там…

Он ни за что не признался бы Рону, что, точнее, кого именно он видел в зеркале в первый раз, помимо родителей. Рон начнет шутить и подкалывать его насчет… Нет.

– Будущее тут ни при чем… – повторил Гарри, – отойди, пожалуйста, я хочу… Я хочу еще посмотреть на них…

– Не надо, дружище, – тихо сказал Рон; Гарри не ждал такой мягкости от обычно бесцеремонного рыжика, – не надо. Бьюсь об заклад, ты смотрел на них вчера всю ночь… И утром ты стал совсем другим. Ты… Ты как будто стал младше и глупее на год или даже на два. Я же вижу. Не надо, Гарри. Они умерли, понимаешь? Ты сам сказал это минуту назад. И ты их не вернешь, ты только сам себя…

Гарри посмотрел на Рона с ненавистью в глазах. Как мог этот рыжий ублю…

Что-то словно взорвалось в его голове, когда Маленький Несчастный Гарри вдруг осознал, что чуть не ударил по лицу одного из своих немногих друзей. Он на мгновение замер, и остальные Маленькие Гарри, до этого оттесненные горем в глубины сознания, быстро спеленали это его «я» и понесли куда-то вглубь его головы, или где там они прятались, чтобы положить его в сторонке и дать выплакаться.

За эту долю секунды он постарел на год. Слово «повзрослел», казалось бы, более подходящее для его возраста, на самом деле подходило плохо: взросление предполагает приобретения, а сейчас он просто потерял что-то воистину бесценное. В глубине его головы плакал и умирал от горя тот самый добрый наивный мальчик, который так восхищался великолепным замком над озером и прекрасным заколдованным потолком Большого Зала, тот мальчик, который все еще верил в добрые чудеса. Чудеса были тут, рядом. Но добрыми они не были.

Тоненькая книжечка миссис Бересфорд говорила совершенно определенно: он, Гарри Джеймс Поттер, должен был любить оставивших его навсегда больше, чем тех, кто все еще делил с ним мир живых. А это значило, что все, к кому он успеет привязаться до тех пор, пока не придет время, так или иначе оставят его. И оказавшийся внезапно таким мудрым простак Рон, и сбросившая на том квиддичном матче оковы примерной девочки Гермиона, и день ото дня набирающий уверенность в себе Невилл – когда придет день «Д», час «Ч», все они его покинут – так, что зов папы и мамы оттуда, из-за смертельной черты, окажется сильнее привязанностей этого мира.

И Повелитель Памяти действовал точно по этой брошюрке. Иной причины вот так мощно и жестоко снова обрушить на него почти уже ушедшую тоску по родителям Гарри представить не мог. Мальчик не сомневался: если надо будет усилить родительский зов, старая сволочь без содрогания отправит самого дорогого для Гарри человека – кем бы он ни был, точнее, кто бы им ни стал – из мира живых туда, в мир мертвых, чтобы усилить его, Гарри Поттера, желание наконец снова встретить тех, кто ему дорог, а по пути туда, к ним, без колебаний сделать то, что нужно для исполнения планов Директора. А если одного человека для этого будет мало – их будет столько, сколько понадобится.

И все это тоже было прописано в методичке миссис Бересфорд.

– Да, Рон, – это был уже другой Маленький Гарри, жесткий и собранный, ненавидящий Дамблдора еще больше, чем до того, но тщательно скрывающий это, – да. Ты прав. Они умерли. Пойдем.

– Обещай мне, что ты больше не будешь ходить сюда, – попросил Рон.

Гарри отмолчался. Он обязательно придет сюда и в завтрашнюю ночь, и в послезавтрашнюю… Столько, сколько будет нужно.

Весь следующий день Гарри сидел как на иголках. В шахматы он проигрывал уже на десятом ходу, и даже снежная погода за окном не радовала. Рон позвал его навестить Хагрида – Гарри отказался, причем не только из-за мыслей о зеркале. «Поскорее бы приехала Гермиона!» – думал он. Она уже купила нужную книжку, о чем и отправила ему ответ с той же Хедвиг. Саму книжку она «почему-то» не прислала, хотя Хедвиг легко дотащила бы ее прямо до Хогвартса. Но Гарри это вполне устраивало: вдруг она найдет то, что царапало его череп изнутри, своим свежим взглядом?

Увы, это, наверное, последний раз, когда он обращается к мисс Грейнджер за помощью. Ему было жаль расставаться с этой смешной в своей нарочитой важности девочкой, но это был единственный способ убрать ее из раскладов директора.

Он готовился к тому моменту, когда они лягут, и Рон уснет. Рон видел, что Гарри плохо, и всячески старался развлечь его. Еще пару раз он заводил разговор о зеркале, но оба этих раза Гарри менял тему. Он опасался, что Рон побежит жаловаться профессору МакГонагалл, но мысль настучать даже не пришла младшему из Уизли в голову. «Вот Гермиона могла бы, – подумал Гарри, – и Невилл, наверное, тоже».

Когда Рон заснул, Гарри продолжал лежать неподвижно и оказался прав: храп временами затихал, как будто Рон храпел понарошку, ожидая, не встанет ли Гарри и не пойдет ли снова в тот самый пустой класс. Наконец, храп стал более равномерным, Гарри выждал еще четверть часа и тихо-тихо, на цыпочках, вышел в гостиную, уже с мантией на плечах. Полная Дама снова выразила недоумение, когда дверь отворилась, но никто не появился перед портретом, и Гарри снова двинулся знакомым уже маршрутом.

И класс, и полуоткрытая дверь, и зеркало – все было на месте. Гарри встал перед стеклянной гладью и начал то, ради чего он пришел сюда. Маленькие Гарри внутри его головы по очереди приникали к его глазам – и каждый из них видел что-то свое, особенное. Это было… полезно. Теперь он видел, чего хочет каждый из них, каждый из тех, кто в сумме был им самим. Гарри очень жалел, что не может записать то, что именно какой из Маленьких Гарри видит. Он старался запомнить – но запомнить такое могла бы разве что Гермиона. «Как мне ее не хватает…»

– Итак, ты снова здесь, Гарри?

Гарри быстро швырнул вперед Гарри-Гриффиндорца, бросил последний взгляд в глубину зеркала и обернулся. За его спиной на одной из составленных у стены парт сидел никто иной, как профессор Дамблдор собственной персоной. И Гарри мог поклясться, что, когда он входил в класс – его там не было. Стоп, не так: он готов был поклясться, что директора в классе он не видел…

– Я… Я не видел Вас, сэр…

– Странно, каким близоруким делает человека невидимость, – улыбнулся Дамблдор. – Итак… ты не послушался своего друга?

– Вы… вы же…

– Мне не нужна мантия для того, чтобы стать невидимым, Гарри. Скажи, почему ты не послушал Рона?

– Ну… На самом деле я послушал его и… он был прав. Ведь это зеркало – оно показывает желания, ведь так, сэр?

– Да. Например, совершенно счастливый человек увидел бы в нем ни больше, ни меньше, как просто самого себя. И если ты прочтешь надпись на нем правильно…

– «Я показываю не ваше лицо, но ваше самое горячее желание», – пробормотал, запинаясь, Гарри.

– Именно. Это зеркало не дает нам ни знаний, ни правды. Многие люди, стоя перед зеркалом, ломали свою жизнь. Одни из-за того, что были зачарованы увиденным. Другие сходили с ума оттого, что не могли понять, сбудется ли то, что предсказало им зеркало, гарантировано им это будущее или оно просто возможно? – продолжил Дамблдор. – Завтра его перенесут в другое помещение. И я прошу тебя больше не искать его. Но если ты когда-нибудь еще раз натолкнешься на него, ты будешь готов к встрече с ним. Будешь готов, если запомнишь то, что я скажу тебе сейчас. Нельзя цепляться за мечты и сны, забывая о настоящем, забывая о своей жизни.

– Я не буду, профессор. В смысле – я не буду искать, но буду помнить, что Вы сказали. Я… На самом деле, я уже понял это, когда Рон сказал мне, что мои родители… Они мертвы, и их не вернуть. И я… Да, я понял, что он прав. И я не хотел сюда идти. Но, Вы знаете, Шляпа…

– Шляпа? Ты имеешь в виду – Распределяющая Шляпа? При чем здесь она?

– На распределении… Она спросила меня, чего я хочу. Не «куда», а «чего». А я тогда только поесть хотел, ну, голодный был, а вот так чтобы вообще… Я не знал. И я решил, что… Ну, Рон же видел себя лучшим учеником школы…

– Я знаю. Но его мечта… Если он будет настойчиво трудиться – его мечта сбудется.

– Ага. И я захотел понять…

– Есть ли у тебя такая же мечта, как и у Рона? Раз уж мечта снова воссоединиться с родителями, несбыточна?

– Да… И я…

– И ты увидел себя…

– Я увидел себя взрослым. Не таким, как Рон, не студентом, а совсем взрослым, как папа и мама тогда… И… Я стал Великим Волшебником. Как… Вы! – Гарри лгал, но разве мог он рассказать Дамблдору правду, рассказать, что он на самом деле видел в зеркале, прежде чем повернуться к нему?

– Вот как? – казалось, Дамблдор улыбнулся, когда Гарри сказал «Взрослым, как папа и мама», но при словах «Как Вы» улыбка словно бы мигнула – о нет, она вернулась на место, но глаза директора… В глазах появился страх.

– Ну да, – повторил Гарри, – я был таким же, как папа, по возрасту, но таким же умным и могущественным, как Вы. Это плохо? – обеспокоился он.

– Вовсе нет, – Дамблдор продолжал улыбаться, но глаза его совсем не смеялись. – Вопрос лишь в том, ради чего ты стал… хочешь стать таким.

– Ну… Глупо ведь становиться великим только ради себя, правда? – сымпровизировал Гарри. – И… Я решил, что… ну… Есть же люди. И если ты стал могущественным – наверное, надо, чтобы это могущество шло им на благо, правда?

– На благо, – Дамблдор отвел взгляд. – Разные люди понимают благо по-разному, знаешь ли.

– Я пока не понимаю этого, – признался Гарри. Затеянный только ради того, чтобы отболтаться, разговор становился интересным, казалось, Дамблдор приоткрывает какие-то свои тайны, точнее – самые краешки каких-то своих тайн, – но, наверное, есть же какое-то специальное благо, когда всем хорошо? Ну, не знаю… Всеобщее…

– Высшее? Может быть, ты имеешь в виду высшее благо? – с улыбкой спросил директор, но Гарри мог бы поклясться, что улыбка эта приклеена таким же усилием воли, каким он держал на виду трупик Наивного-Хорошего-Мальчика-Гарри (Гарри-Гриффиндорец после того, что он увидел там, в зеркале, не годился совершенно), и он вдруг подумал, а не видит ли директор его собственных отчаянных усилий.

– Я не знаю, сэр.

– Наверное, надо сначала понять, что есть благо для тебя самого? – спросил директор.

– Я пытался, сэр. Пока… наверное, пока я хочу, чтобы все вокруг просто оставили меня в покое, – трупик уже разлагался, и из-за него выглядывал другой Гарри, жесткий и невежливый.

– Вот как? – удивился Дамблдор. – Вообще все?

– А почему бы и нет? – спросил в ответ Жесткий Гарри, Просто Гарри в глубине головы, конечно, тосковал, не желая расставаться с друзьями, но лучше бы директору об этом не знать. – Видите ли, сэр… Я, например, очень рад, что дядя с тетей и кузен, наконец, отвязались от меня.

– Ты… сделал что-то для этого? – спросил вдруг директор, и Гарри показалось, что в его глазах мелькнул испуг.

– Да.

– Но ты же… не сделал им ничего плохого?

– Нет. Меня… хотели убить. Летом. До Хогвартса еще. Нет, не дядя с тетей и не кузен. Другой мальчик, из нашего класса. Я отбился. И… я дал понять Дурслям… кузену, что буду отбиваться и дальше. Кто бы на меня ни напал. Этого хватило.

– То есть… ты запугивал их? – страх директора стал ощутим почти физически.

– Скорее, отпугивал, сэр. Это другое. Кстати, и с мистером Малфоем, ну, Драко Малфоем, точно так же получилось. Я его и пальцем не тронул, но теперь он не достает ни меня, ни… Так, словесно воняет. Но это я переживу.

– Я надеюсь… что скоро ты поймешь, что запугиванием не решить ни одной проблемы, – мягко, но, как почувствовал Гарри, неуверенно сказал Дамблдор. То ли Гарри переоценил его ум, то ли он действительно был чем-то крепко озабочен, но на разницу в словах он внимания не обратил. Странно. Вот Бутройд – всего-то майор, но он понял. А Великий Волшебник и Повелитель Памяти – нет.

– Наверное, сэр. Я постараюсь.

– Постарайся, это действительно важно, – ответил директор, и в его взгляде Гарри вдруг уловил тоску, такую же, какую он видел в глазах Шарлин, еще до того как… – он загнал эту мысль и мысли о майоре как можно дальше вглубь, чтобы Повелитель Памяти не добрался до них; пока он не ощущал в своей голове чужого присутствия, но…

– Знаешь… – продолжил Дамблдор, – будет честно, если я расскажу тебе, что видел в зеркале я сам… Если ты хочешь стать Великим Волшебником, как я, – тут он невесело усмехнулся, – это может оказаться тебе небесполезным.

– Конечно, сэр!

– Я вижу себя, держащего в руке пару толстых шерстяных носков.

Гарри недоуменно посмотрел на него.

– У человека не может быть слишком много носков, – пояснил Дамблдор. – Вот прошло еще одно Рождество, а я не получил в подарок ни одной пары. Люди почему-то дарят мне только книги.

В этом был, обязательно должен был быть какой-то смысл, но Гарри был слишком напряжен, чтобы думать еще и об этом.

– А теперь, Гарри, почему бы тебе не надеть эту восхитительную мантию и не вернуться в спальню?

– Да, сэр. Спасибо, сэр!

Уже пробираясь по направлению к портрету Полной Дамы, Гарри подумал, что Дамблдор вряд ли был откровенен с ним. Но это было честно – ведь и сам Гарри не рассказал ему, что в своей последней попытке заглянуть в зеркало он увидел, как он сам, Гарри-Гриффиндорец – действительно взрослый, как он и сказал Дамблдору – вместе со своим отцом и молодым, под стать папе, МакФергюссоном грубо и незатейливо били морду самому Повелителю Памяти. Да так били, что, казалось, из-за стекла был слышен звон бубенчиков, вплетенных в бороду, прочно удерживаемую в кулаке шотландца, на голове которого почему-то красовалась Распределяющая Шляпа…

А еще он думал, кем же была та девочка, точнее, девушка, которую он видел рядом с папой и мамой в первую ночь. И… потом, вчера и сегодня, и даже когда папа и мама уже ушли.

Она напоминала ему Саманту-Шарлин с той самой детской фотографии, но это была не она, вернее, не совсем она. Она была похожа и на фотографию, и на кого-то еще, но на кого – Гарри так и не понял. А потом он уже не мог вспомнить черт ее лица.

====== В отрыв ======

Гарри не хотел встречать «Хогвартс-Экспресс», на котором должны были вернуться Невилл и Гермиона. Остаток каникул он не высыпался: встреча с родителями в Зеркале ЕИНАЛЕЖ разбередила память, и теперь каждую ночь ему снился один и тот же кошмар: его родители, точно такие, какими он видел их в Зеркале, исчезали в зеленой вспышке под пронзительный холодный смех.

– Вот видишь, – сказал Рон, выпытавший-таки у Гарри причину его ночных криков, – не надо было тебе смотреть в это зеркало.

– Я знаю, – отвечал Гарри. – Спасибо тебе за совет, Рон. И… Не рассказывай об этом остальным, пожалуйста.

Рон в знак согласия пожал плечами: это было в прошлом и, следовательно, неинтересно. Тем более, что Гарри выпросил у школьной медиковедьмы мадам Помфри специальное зелье, которое позволяло на время избавиться от кошмаров, и больше не беспокоил приятеля по ночам. Так что жизнерадостность рыжика не пострадала, и он почти силком утащил Гарри встречать поезд в сопровождении Хагрида.