Текст книги "Гарри Поттер и Хранитель Ключей (СИ)"

Автор книги: Аргус Филченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Гарри Поттер, пока-еще-десятилетний мальчик, проживающий в чулане под лестницей в доме своих дяди и тети – Вернона и Петуньи Дурсль, по адресу Тисовая улица, дом четыре, что находится в городке Литтл-Уингинг, графство Суррей, Англия, проснулся от громкого стука в дверь своего чулана.

Собственно, чулан был не совсем его, точнее, совсем не его: как и все в этом доме, этот чулан принадлежал Дурслям, о чем Гарри регулярно информировали, чтобы он, не дай Бог, не забыл, кому он обязан всем, что имеет в этом мире.

На самом деле, в этих напоминаниях не было особенной нужды: память у Гарри была неплохая, а еще он с недавних пор завел себе полезную привычку записывать все самое важное в специальный блокнотик, с которым старался не расставаться.

Своей жизнью он был обязан папе и маме – Джеймсу и Лили Поттер. Тетя всегда говорила ему, что они были никчемными людьми, но Гарри знал, что они были волшебниками.

Тем, что его папа и мама умерли, когда ему был всего один год и три месяца, он был обязан злому волшебнику по имени Волдеморт, он же Темный Лорд, он же Тот-Кого-Нельзя-Называть, он же Том (фамилию Тома Гарри не забыл по очень простой причине: он ее и не знал, поскольку, в отличие от имени, ему ее и не сказали). Волдеморт убил его папу и маму. И поэтому Гарри их совсем не помнил.

Еще Гарри был обязан Волдеморту шрамом в виде молнии прямо посреди лба. Этот шрам частенько приходилось прикрывать челкой или козырьком бейсболки, потому что он никак не хотел заживать. Один не очень хороший человек сказал Гарри, что это след от смертельного проклятия, которое Гарри успешно пережил. Потом этот не очень хороший человек умер в результате попадания в него четырех пуль из двух полицейских револьверов, так что подробностей истории появления своего шрама Гарри выяснить не удалось.

А снившимися ему время от времени кошмарами Гарри, как он сам подозревал, был обязан этому самому шраму.

Вернону и Петунье Дурсль Гарри был обязан тем, что они разрешали ему спать в принадлежащем им чулане под лестницей принадлежащего им дома, отдавали ему одежду, из которой вырос их сын Дадли, приходившийся Гарри кузеном, и регулярно кормили, хотя и не досыта. Это налагало на Гарри дополнительные обязанности: он мыл посуду, убирал дом, ухаживал за садом и тому подобное. Еще он был обязан быть вежливым со всеми членами семьи Дурслей. На его кузена Дадли, сына тети Петуньи и дяди Вернона, эти правила не распространялись. Так что тот не только никогда ничего не делал по дому, но и вежливости к собственным родителям не проявлял, не говоря уже о Гарри.

Своему кузену Дадли Дурслю Гарри был обязан умением прекрасно бегать, прыгать и прятаться. Уже много лет Дадли и его приятели играли в игру «Охота на Гарри», гоняя мальчика по всему городку. Если Гарри проигрывал, то есть не мог убежать от кузена и его шайки и его ловили, его, как правило, какое-то время пинали, а потом оставляли валяться на земле, предварительно отобрав все ценное. Хотя до недавнего времени ничего ценного у Гарри просто не было, а с тех самых недавних пор, как это что-то ценное у Гарри появилось, ловили его довольно редко.

Тем, что Гарри с недавних пор редко ловили (а с совсем недавних еще и вообще перестали ловить), он был обязан «этому». «Это» позволяло ему с легкостью перепрыгивать живые изгороди и другие препятствия, а также больно пинаться в прыжке обеими ногами. «Это» было волшебством, один встреченный Гарри самый настоящий волшебник по имени мистер Дингл назвал «это» «случайными выбросами». Насчет выбросов Гарри был согласен, а насчет их случайности испытывал некоторые сомнения, потому что он научился вызывать эти выбросы специально. Правда, это получалось, только когда он был зол, испуган или испытывал очень любимое им чувство азарта, но все равно, он умел использовать «это» по своему желанию. Кроме того, тот самый не очень хороший человек успел сообщить Гарри, что, как правило, случайности не случайны, и только потом умер.

Тем же, что Гарри жил с дядей и тетей, а также с кузеном Дадли, Гарри был обязан еще одному волшебнику, для разнообразия – очень-очень доброму. Этого волшебника звали Альбус Дамблдор, он был директором волшебной школы, у него была длинная седая борода с вплетенными в нее бубенчиками, и именно он почти десять лет назад, когда злой Волдеморт убил его родителей, подбросил Гарри на крыльцо дома Дурслей.

Этому же Дамблдору Гарри был обязан тем, что ни полиция, ни школа, ни социальные службы не обращали внимания на то, что Гарри живет в чулане (хотя его кузен занимал сразу две спальни на втором этаже, а еще одна спальня, на первом этаже, гостевая, обычно пустовала), носит не подходящие ему по размеру обноски Дадли (кузен был примерно в два раза толще Гарри) и вообще живет в несколько неподобающих с точки зрения законов Британии условиях. Если кто-то в городке или даже за его пределами внезапно начинал интересоваться Гарри, Дамблдор или его подручные, тоже волшебники, делали так, что интерес к Гарри у этого «кого-то» внезапно пропадал, чаще всего – вместе с изрядным куском воспоминаний. Один бывший полицейский, лишившийся двух или даже трех дней из свой жизни, называл Дамблдора Повелителем Памяти.

Кроме того, было еще множество людей, которым Гарри был с недавних пор обязан сущими мелочами: своему бывшему однокласснику и приятелю Дадли по имени Деннис он был обязан шрамом на ноге, который, правда, довольно успешно заживал и уже почти не был виден, похожему на бродягу волшебнику по имени Флетчер – избавлением от новой куртки и пары кроссовок (хотя с недавних пор у Гарри и водились деньги, он все равно для пущей маскировки продолжал ходить в обносках Дадли, так что по поводу куртки и кроссовок он совершенно не переживал), а однокласснице Бетси Беллинджер – первым в своей жизни поцелуем (в щечку).

И еще было одно удивительное, хотя поначалу и ничем не примечательное происшествие, которому Гарри был обязан тем, что его жизнь резко изменилась, с тех самых недавних пор.

Почти ровно год назад, в очередной раз удирая от Дадли и его приятелей (в число которых тогда входил и оставивший Гарри шрам на ноге Деннис), Гарри пробрался через дырку в живой изгороди в сад живущей по соседству пожилой леди по имени миссис Кейн, которая в тот момент пила на веранде чай со своими подругами: миссис Бересфорд и мисс Стрит. Именно к миссис Кейн он и намеревался направиться сейчас, сразу после того, как тетя от него отвяжется.

– Вот ты где, негодный мальчишка! – встретила Гарри тетя. – Мало того, что ты провалялся в больнице весь день рождения своего дорогого кузена, и мне пришлось все приготовить самой, так еще и разлеживаешься тут! А ну живо бери сковородку, да следи, чтобы бекон не подгорел!

Гарри пожал плечами и принялся за привычную утреннюю работу. День рождения Дадли он пропустил чуть больше месяца назад, когда лежал в больнице после того, как Деннис из шайки Дадли пытался убить его ножом. Тогда Гарри подпрыгнул с помощью «этого» и так пнул Денниса, что тот потерял сознание и в результате никого не поранил, только слегка порезал Гарри ногу. Потом выяснилось, что Денниса заколдовал тот самый не очень хороший человек, велев ему убить Гарри, а когда у Денниса не вышло, он попытался убить мальчика еще раз, но в результате умер сам и не смог рассказать очень много интересного. Теперь Деннис находился в летнем лагере при школе для малолетних преступников имени святого Брутуса, а где сейчас был не очень хороший человек (его звали мистер Розье), Гарри не знал, потому что тело мистера Розье куда-то унес Дамблдор.

Гарри немного мешал запах, доносящийся из большого чана, стоящего в углу кухни. В чане вымачивалась новая школьная форма Гарри. Точнее, это была старая школьная форма Дадли, которую тетя решила зачем-то перекрасить в серый цвет. Вероятно, она хотела, чтобы в общественной школе «Кэмеронс Хай», куда она записала Гарри, он выглядел как дикарь, одетый в полусгнившие обрывки мамонтовой шкуры.

Кузена же дядя Вернон записал в частную школу «Смеллтингс», которую когда-то окончил и он сам. Форма «Смеллтингса» представляла собой темно-бордовый фрак, оранжевые бриджи и плоскую соломенную шляпу, называемую «канотье». К форме прилагалась узловатая палка, предназначенная для того, чтобы ученики колотили такими друг друга за спиной учителей. Считалось, что это хорошая подготовка к той взрослой жизни, которая начнется после школы.

Вчера вечером Гарри еле-еле сдерживал смех, глядя на попугаистого кузена, гордо расхаживающего по дому, пока дядя и тетя млели от умиления. Насчет же школы «Кэмеронс Хай» и прилагающейся к ней вонючей серой формы он не переживал, потому что знал, что не позже, чем через неделю, когда ему исполнится одиннадцать лет, дядю и тетю ожидал большой сюрприз.

Когда и утренняя яичница, и прилагающийся к ней бекон были готовы, в кухню вошли Дадли и дядя Вернон, и оба сразу сморщили носы – запах новой школьной формы Гарри им явно не понравился. Дядя Вернон, как обычно, погрузился в чтение газеты, а Дадли принялся стучать по столу форменной узловатой палкой, которую он теперь повсюду таскал с собой.

Из коридора донеслись знакомые звуки – почтальон просунул почту в специально сделанную в двери щель, и она упала на лежавший в коридоре коврик.

– Принеси почту, Дадли, – буркнул дядя Вернон из-за газеты.

– Пошли за ней Гарри.

– Гарри, принеси почту.

– Пошлите за ней Дадли, – ответил Гарри.

– Ткни его своей палкой, Дадли, – посоветовал дядя Вернон.

Гарри взялся одной рукой за спинку стула, а вторую положил на столешницу. Дадли с опаской посмотрел на него: почти два месяца назад перед тем, как вырубить размахивавшего ножом Денниса, Гарри точно так же оперся ладонями на две парты. А Деннис, между прочим, отлетел прямо на Дадли и хорошенько приложил того спиной о парту, за что Гарри по возвращению из больницы безвылазно отсидел в чулане три дня.

Кузен сделал вид, что не услышал совета отца, положил палку на стол и побрел в прихожую. Видимо, он считал, что палка – менее серьезный аргумент, чем восьмидюймовый кухонный нож и уж, тем более, две ноги, прилетающие тебе прямо в живот.

Пока Дадли, пыхтя, собирал с пола почту, Гарри быстро доел свою порцию яичницы с единственным кусочком бекона. Его попный мозг (а Гарри был твердо уверен, что у волшебников, как его папа и мама или как он сам, есть целых два мозга: один в голове и один в попе, причем последний, в основном, отвечал за предчувствие всяких неприятностей), так вот, его попный мозг просто-таки кричал, что неприятности были уже совсем близко.

– Тетя, – обратился он к Петунье, – сегодня я должен опять работать у миссис Кейн. Можно, я пойду?

Тетя поджала свои и так тонкие губы и кивнула. Заработанные у миссис Кейн деньги Гарри делил поровну: половину отдавал тете, а половину клал на свой счет в банке. Разумеется, тетя отбирала бы у него обе половины, но она была уверена, что Гарри все еще расплачивается с миссис Кейн за китайскую вазу, которую он разбил камнем около года назад.

Дадли, пыхтя, положил на стол почту, и Гарри увидел уголок странного большого и плотного на вид конверта, лежащего вторым сверху. Когда дядя, оторвавшись от газеты, взял тот конверт, что лежал сверху – он был от его сестры Мардж, отдыхавшей сейчас на острове Уайт – Гарри увидел, что конверт сделан из чего-то вроде пергамента, а на нем изумрудными чернилами было написано его имя и адрес:

«Мистеру Г. Поттеру, графство Суррей, город Литтл-Уингинг, улица Тисовая, дом четыре, чулан под лестницей»

Еще на конверте была самая настоящая сургучная печать, но Гарри понял, что рассматривать ее было бы несвоевременным. Он поднялся и тихо вышел в коридор.

– Мардж отравилась, – услышал Гарри голос дяди Вернона и затаил дыхание, до входной двери ему оставалось всего два шага, – съела какое-то экзотическое местное блюдо…

– Пап! – внезапно крикнул Дадли. – Пап, Гарри тоже что-то получил!

– И кто, интересно, будет писать этому ненормальному? – презрительно фыркнул дядя Вернон, затем Гарри услышал шорох открываемого конверта, а потом дядя Вернон громко икнул.

– П-п-петунья! – заикаясь, выдохнул он.

Повисла короткая пауза, заполненная шелестом пергамента.

– Вернон! О боже, Вернон! – услышал Гарри голос тети. Затем послышался звонкий стук, как будто кто-то стукнул деревянным молотком по наполненной овсянкой кастрюле, и капризный голос Дадли:

– Я! Дайте мне! Я хочу прочитать письмо!

Ответом было рычание дяди Вернона, шлепок, хныканье Дадли, треск и удар дерева об пол: в поле зрения Гарри попал один из обломков сломанной пополам палки Дадли. Видимо, тот использовал ее, чтобы привлечь к себе внимание отца, треснув того по голове.

«Ничего, – подумал Гарри, – завтра или даже сегодня они купят ему сразу две взамен сломанной».

– Вернон, – произнесла тетя Петунья дрожащим голосом, – Вернон, посмотри на адрес, как они могли узнать, где он спит? Ты не думаешь, что они следят за домом?

– Следят… даже шпионят… а может быть, даже ходят за нами по пятам, – пробормотал дядя Вернон, который, кажется, был на грани помешательства.

– Что нам делать, Вернон? Может быть, следует им ответить? Написать, что мы не хотим…

На всякий случай Гарри сделал еще два шага по направлению к двери и осторожно взялся за ручку.

– Нет, – наконец ответил тяжело расхаживающий там, в кухне, дядя Вернон, – нет, мы просто проигнорируем это письмо. Если они не получат ответ… Да, это лучший выход из положения… Мы просто ничего не будем предпринимать…

– Но…

– Мне не нужны в доме такие типы, как они, ты поняла, Петунья?! Когда мы взяли его, разве мы не поклялись, что искореним всю эту опасную чепуху?!

Гарри тихо открыл дверь, так же тихо прикрыл ее за собой и что есть духу припустил по направлению к дому миссис Кейн: догнать его на улицах и в закоулках городка не смог бы никто из Дурслей, а устраивать скандал прямо в доме миссис Кейн они не решатся.

Он ворвался в калитку дома на улице Глициний, тяжело дыша. Миссис Кейн – сейчас она была, скорее, Самантой, ее вторая половинка, по имени Шарлин, хоть и слилась с первой в результате одной секретной авантюры, не привыкла выставлять себя напоказ.

– Здравствуйте, мистер Поттер. Какие у Вас красные уши! – «Мистер Поттер» и упоминание ушей были частями пароля, показывающего, что все в порядке и они могут говорить. – Видимо, за Вами опять гнался Ваш кузен?

– Нет, миссис Кейн, – замотал головой Гарри, – тут это… В общем… Мне пришло письмо! – выпалил он.

– Странно, – миссис Кейн выглядела изрядно удивленной, – я полагала, что письмо придет Вам прямо в День Рождения, до которого, если я ничего не напутала, осталась ровно неделя. Что ж – приберитесь, пожалуйста, в кухне и накройте стол в гостиной на пятерых. Сегодня слишком прохладно, чтобы пить чай на веранде. А мне надо сделать пару звонков.

Июльское утро было теплым, но Гарри не спорил. Миссис Кейн тяжело поднялась и двинулась в комнаты. Гарри последовал за ней. Ему было грустно: после недавних событий миссис Кейн сильно сдала, и Гарри с грустью подумал, что скоро она встретится с его папой и мамой там, где они сейчас были. Он старался не показывать эту грусть, тем более что сама миссис Кейн после слияния двух своих половинок утратила съедавшую ее изнутри тоску.

Гарри быстро перемыл посуду – самой миссис Кейн это было уже вряд ли под силу, расставил на столе чашки и блюдца, включил чайник и взялся за приготовление кофе: одна из подруг миссис Кейн, мисс Стрит, будучи по рождению американкой, так и не привыкла к традиционному английскому чаю.

Примерно через полчаса, когда все уже было готово (и Гарри успел даже протереть книжные полки от пыли), он услышал хлопанье автомобильных дверей.

Первой в дом вошла мисс Делла Стрит, бодрая американистого вида старушенция в великолепном кожаном «Стетсоне». За ней рука об руку, тяжело ступая, вошли бывший начальник полиции Литтл-Уингинга Дерек МакФергюссон и миссис Бересфорд, также изрядно прослужившая в полиции. Они расселись вокруг стола, оставив Гарри свободный стул в самом темном углу. Гарри разлил по чашкам чай и кофе и, получив одобрительный кивок миссис Кейн, сел.

– Что заставило их так торопиться? – с недоумением спросила всех Делла, когда Гарри рассказал об увиденном и услышанном. – Эффект от приглашения был бы значительно больше, если бы Супергерл-В-Красных-Плавках-Поверх-Трико-И-Занимательными-Штучками явилась бы к нашему Супермену, когда он тосковал бы в свой, так сказать, День Рождения, который Дурсли бы ему, разумеется, испортили.

– Я ошибаюсь, – задумчиво сказала миссис Бересфорд, – или адрес, написанный на конверте, заканчивался словами «Чулан под лестницей?»

– Нет, мадам! – ответил Гарри. – Всё так и было.

– Не так официально, малыш, – улыбнулась миссис Бересфорд, – на самом деле, поскольку мы были вместе в одном бою, ты можешь называть меня «Таппенс», несмотря на разницу в возрасте. Но я вот о чем: тут они прокололись. Этот адрес – доказательство того, что волшебники знают, в каких условиях живет Гарри. И, видимо, они предвидели реакцию этого борова.

– Ты хочешь сказать, что эти засранцы провоцируют Дурслей на то, чтобы те устроили Гарри неделю ада? И только потом спасут и покажут свои занимательные штучки? – подняла бровь мисс Стрит. – Что же, такое как раз в духе этого старого козла.

– Крепись, боец! – усмехнулся МакФергюссон и взлохматил волосы Гарри. – Я думаю, известный тебе плюгавый старикашка постарается подстраховать тебя, да и сами чертовы волшебники не дадут случиться ничему по-настоящему дурному.

Гарри понял, что под «плюгавым старикашкой» шотландец имел в виду бывшего начальника Шарлин, майора Бутройда. Майора Гарри не то чтобы любил, но уважал, хотя и относился к нему с изрядным недоверием.

– Ну что ж, – заметила миссис Кейн, – слава Богу, что мы примерно знаем, что нам следует делать. Миссис-пока-еще-Бересфорд, – обратилась она к Таппенс, – ты не возражаешь, если я на время похищу твоего жениха, да и Делле тоже стоит насладиться хорошей погодой? Мы будем на веранде.

Миссис Бересфорд с неохотой выпустила руку Дерека. Сначала Гарри было немного странно, что эти двое стариков ведут себя, как влюбленная парочка старшеклассников, но потом он привык и больше не удивлялся этому.

Когда две пожилых леди и один столь же пожилой джентльмен покинули комнату, Гарри подлил миссис Бересфорд еще чаю. Ему было понятно, что сейчас миссис Бересфорд – называть ее по имени было бы слишком неестественно, – скажет ему что-то важное. Но Таппенс молчала.

– Миссис Бересфорд? – наконец, окликнул ее Гарри спустя пять минут. – Что случилось?

Таппенс молчала.

– Что-то совсем плохое? – спросил Гарри еще пару минут спустя.

– Да, – пожилая леди оторвала, наконец, глаза от чашки, из которой не сделала ни глотка за все это время, – возьми. Прочитай это внимательно.

Она достала из своей безразмерной сумки, в которой раньше носила револьвер, тоненькую книжечку и протянула Гарри.

В книжке было всего два десятка страниц, но написана она была таким витиеватым слогом, что Гарри понадобилось почти полчаса, чтобы понять смысл того, что в ней написано.

– Я… Я сейчас на седьмой странице? – спросил он миссис Бересфорд, сдерживая внезапно накатившие слезы.

Таппенс молчала. Гарри вспомнил, как он прятал задуманные им числа от психологов с жужжащим «полиграфом», и создал внутри своей головы Маленького-Несчастного-Гарри, предоставив ему возможность рыдать где-то там, в глубине головы.

– На шестой, – хриплым голосом сказала миссис Бересфорд, – седьмая описывает ту неделю, которую тебе приготовили.

Гарри кивнул.

– Откуда это у Вас? – спросил он уже спокойным голосом. Трюк, которому он научился у Саманты-и-Шарлин, работал прекрасно.

– Это перевод с арабского. Методичка по подготовке… тех, с кем полиции Ее Величества, к сожалению, все чаще приходится иметь дело.

– Я знаю, – сказал Гарри, – дядя вечерами смотрит новости, и я… тоже смотрю, если меня не запирают в чулане. А если запирают, то все равно слышу. Но неужели Дамблдор тоже читал эту методичку? Из того, что я слышал, он не очень разбирается в нашей жизни.

– Эта методика – не методичка, а методика, которую она описывает – очень старая. На самом деле, ей около тысячи лет. А может быть и больше. Здесь она просто описана понятным языком.

– Ясно, – сказал Гарри; если этот язык миссис Бересфорд назвала понятным, то каков же должен быть непонятный? – То есть он скорее всего нашел ее в старых книгах. Тогда… Скажите, миссис Бересфорд, а остальные это знают? Миссис Кейн, мисс Стрит… Дерек… Майор?

– Разумеется знают, – вздохнула пожилая леди, – причем давно. Я догадалась об этом еще осенью, а потом долго проверяла, не ошибка ли это. Знаешь… Мне просто не хотелось верить. А потом я нашла в участке эту методичку и поделилась с остальными. Еще весной. Но… мы долго не решались рассказать тебе об этом. Ты сам понимаешь, почему.

Гарри кивнул. Он на самом деле понимал.

– А майор… – продолжила Таппенс, – майор выступал за то, чтобы вообще уберечь тебя от этого знания. Но мы – все мы – решили, что тогда станем слишком похожи на мистера директора. А это, знаешь ли, не то, чего бы нам хотелось.

Гарри кивнул. Он был благодарен. Он справится.

– Мы откладывали это разговор до последнего, – миссис Бересфорд, наконец, подняла на Гарри глаза, – но теперь тянуть уже нельзя. Конечно, между твоим Днем Рождения и началом учебы целый месяц, и на этот месяц Директор почти наверняка отправит тебя обратно, чтобы ты лучше почувствовал разницу между чудесным волшебным миром и ужасным домом твоих родственников. Но мы можем и ошибиться. Поэтому я рассказала тебе об этом сейчас.

– Спасибо, миссис Бересфорд. Это… Не то чтобы это здорово, совсем нет. Но спасибо.

– Ты просто обязан выжить, Гарри, – прошептала старая – да, уже старая, а не пожилая – леди, – мы сделали все, что могли. Ты обязан выжить и победить.

– Я постараюсь… И… Я справлюсь. Я правда-правда справлюсь! Ведь вы, вы все так хорошо меня научили! И… вы же победили… И тех, и этих! Значит, я тоже смогу!

Миссис Кейн предложила Гарри просто посидеть у нее дома и успокоиться. Но Гарри не согласился. Когда гости ушли, он как следует убрался в доме, сбегал в магазин и привел в порядок сад.

Во-первых, если он уже не вернется в Литтл-Уингинг, лучше, если он оставит миссис Кейн как можно меньше работы.

Во-вторых, так он не вызовет подозрений у волшебников, которые могли наблюдать за ним, хотя емкостные датчики, расставленные майором Бутройдом вокруг дома и на близлежащих улицах, не фиксировали никаких невидимок, а мисс Фигг, которую все единогласно считали шпионом Дамблдора, недавно сломала ногу, а потом еще и пострадала от столкновения с новеньким спортивным велосипедом Дадли. Велосипед, к слову, полностью пришел в негодность.

В-третьих, так ему было легче успокоить рыдавшего на задворках его сознания Маленького Несчастного Гарри, которому (теперь он это не чувствовал, а точно знал) скоро придется стать еще более несчастным.

Удивительно, но, когда он пришел домой, его встретили улыбки дяди и тети. Правда, улыбки были несколько искусственными. Но, по крайней мере, это были не обычные крики.

– Э-э-э… Гарри, – встретил его дядя Вернон, – насчет этого чулана. Твоя тетя и я тут подумали… Ты слишком вырос, чтобы и дальше жить здесь… Мы подумали, будет лучше, если ты переберешься во вторую спальню Дадли.

Дядя щеголял пластырем на лбу, а Дадли сидел за столом с видимым напряжением.

– Зачем? – спросил Гарри.

– Не задавай вопросов! – рявкнул дядя Вернон. – Собирай свое барахло и тащи его наверх, немедленно!

– Я не хочу, чтобы он там спал!.. Мне нужна эта комната!.. Пусть он убирается оттуда!.. – пробурчал Дадли, но, невиданное дело, дядя и тетя проигнорировали его неудовольствие.

Гарри лежал на нормальной кровати, которая была, разумеется, хуже, чем кровать в больнице, но все же это была нормальная кровать. Сломанные игрушки Дадли, погнутое весом севшего на него кузена духовое ружье – все это он вынес на помойку в тот же вечер. И кузен не сказал ни слова, лишь сверлил его ненавидящим взглядом. Гарри оставил в комнате только книги – они были совсем как новенькие, видимо, кузен ни разу не касался их. Собственные книжки Гарри ухитрился спрятать под мешковатой одеждой и вынести из чулана, так, что теперь они были надежно спрятаны между книг Дадли на самом виду.

На другое утро за завтраком все сидели какие-то очень притихшие. А Дадли вообще пребывал в состоянии шока: видимо, весь день вчера он скандалил по поводу спальни, но не получил желаемого. Дядя Вернон и тетя Петунья обменивались мрачными взглядами.

Когда за дверью послышались шаги почтальона, дядя Вернон, все утро пытавшийся быть очень внимательным и вежливым по отношению к Гарри, снова отправил Дадли за почтой. Из кухни было слышно, как тот идет к двери, стуча одной из двух своих новых палок по стенам и вообще по всему, что попадалось ему на пути. А затем донесся его крик:

– Тут еще одно! «Мистеру Г. Поттеру, дом четыре по улице Тисовая, самая маленькая спальня».

Тетя Петунья охнула.

====== Вампир и Великан ======

– Может быть, вы дадите почитать его мне? В конце концов, это мое письмо! – воскликнул Гарри. Не то чтобы он надеялся, что письмо ему отдадут, но прояви он полную незаинтересованность, это было бы подозрительно.

– Нет!!! – крикнул дядя Вернон. – Нечего тебе читать письма от… от ненормальных, да!

– Но я же и сам… – начал Гарри, дядя побагровел:

– Иди в свой чулан… я хотел сказать, в свою спальню, – прохрипел он, обращаясь к Гарри, – и ты, Дадли… уйди отсюда, просто уйди!

Завалившись на кровать, Гарри улыбнулся. Волшебники явно следили за их домом. Они знали и то, что он переехал, и то, что он так и не получил письмо.

В тот день – а это был четверг, двадцать пятое июля – дядя Вернон не пошел на работу. Он остался дома и намертво заколотил щель для писем.

– Видишь ли, – объяснял он тете Петунье сквозь зажатые в зубах гвозди, – если они не смогут доставлять свои письма, они просто сдадутся.

– Я не уверена, что это поможет, Вернон.

– О, у этих людей странная логика, Петунья. Они не такие, как мы с тобой, – ответил дядя Вернон, пытаясь забить гвоздь куском фруктового кекса, только что принесенного ему тетей Петуньей.

На следующий день, в пятницу, писем было уже три. Дядя всю ночь дежурил у двери, чтобы перехватить их, и с торжествующим видом порвал их в мелкие клочки прямо на глазах у Гарри, который пытался отобрать их у дяди уже из чисто спортивного интереса. Увы, в доме не хватало простора для того, чтобы оторваться от дяди – то есть выхватить-то письмо удалось, а вот удрать после этого из дома – нет.

Когда Гарри затаскивали за ноги обратно в окно, он увидел сидящую на столбике калитки сову. Сова повернула к нему большую круглую голову и подмигнула.

В субботу для Гарри принесли не меньше дюжины писем. Так как они не пролезали в заколоченную щель почтового ящика, их просунули под входную дверь, а несколько штук протолкнули сквозь маленькое окошко в туалете на первом этаже.

Дядя Вернон снова остался дома. Он сжег все письма, а потом достал молоток и гвозди и заколотил парадную и заднюю двери, чтобы Гарри не смог удрать с гарантией. Гарри пожал плечами и убедился, что под окном его новой спальни нет ничего, на что он мог бы напороться, реши он и в самом деле сбежать.

Загаженное совами крыльцо дома так и осталось загаженным.

В воскресенье ситуация начала выходить из-под контроля. Несмотря на усилия дяди Вернона, в дом попали целых двадцать четыре письма для Гарри – кто-то свернул их и засунул в две дюжины яиц, которые молочник передал тете Петунье через окно гостиной. Молочник не подозревал о содержимом яиц, поскольку скорлупа была совершенно целой, но был крайне удивлен, что в доме заколочены двери. Пока дядя Вернон судорожно звонил на почту и в молочный магазин и искал того, кому можно пожаловаться на случившееся, тетя Петунья засунула письма в кухонный комбайн и перемолола их на мелкие кусочки.

– Интересно, кому это так сильно понадобилось пообщаться с тобой? – изумленно спросил Дадли, обращаясь к Гарри.

– Не знаю. Но я очень надеюсь когда-нибудь научиться таким фокусам, – ответил Гарри, наблюдая за примостившимися на живой изгороди напротив совами, числом не меньше десятка. Дадли сглотнул и скрылся в своей спальне.

В понедельник утром дядя Вернон выглядел утомленным и немного больным, но зато счастливым.

– По понедельникам почта не работает, – громко заявил он с довольной улыбкой, намазывая джемом свою газету, – сегодня – никаких чертовых писем…

Он не успел договорить, как что-то засвистело в дымоходе и ударило дядю Вернона по затылку. В следующую секунду из камина со скоростью пули вылетели тридцать или даже сорок писем. Дурсли инстинктивно пригнулись, и письма просвистели у них над головами, а Гарри подпрыгнул, пытаясь ухватить хотя бы одно из них – снова только затем, чтобы не вызвать подозрений. Если Дамблдор рассчитывал устроить Гарри ад, то он явно перепутал его с бесплатным цирком. В цирке Гарри не был, но читал про него, было очень похоже.

– Вон! ВОН! – Дядя Вернон поймал Гарри в воздухе, потащил к двери и вышвырнул в коридор. Затем из комнаты выбежали тетя Петунья и Дадли, закрывая руками лица, за ними выскочил дядя Вернон, захлопнув за собой дверь. Слышно было, как в комнату продолжают падать письма, они стучали по полу и стенам, отлетая от них рикошетом.

– Ну все, – значимо и весомо произнес дядя Вернон. Он старался говорить спокойно, хотя на самом деле нервно выщипывал из усов целые пучки волос, – через пять минут я жду вас здесь – готовыми к отъезду. Мы уезжаем, так что быстро соберите необходимые вещи – и никаких возражений!

Он выглядел таким разъяренным, особенно после того, как выдрал себе пол-уса, что возражать никто не осмелился. Ну или, в случае Гарри, просто не захотел. Десять минут спустя дядя Вернон, взломав забитую досками дверь, вывел всех к машине, и автомобиль рванул в сторону моторвэя. На заднем сиденье обиженно сопел Дадли – отец отвесил ему затрещину за то, что он слишком долго возился. А Дадли всего лишь пытался втиснуть в свою спортивную сумку телевизор, видеомагнитофон и игровую приставку.

Они ехали. Ехали все дальше и дальше. Даже тетя Петунья не решалась спросить, куда они направляются. Несколько раз дядя Вернон делал крутой вираж, и какое-то время машина двигалась в обратном направлении. А потом снова следовал резкий разворот.

– Сбить их со следа… сбить их со следа, – всякий раз бормотал дядя Вернон.

Они ехали целый день, не сделав ни единой остановки для того, чтобы хоть что-нибудь перекусить. Когда стемнело, Дадли начал скулить. У него в жизни не было такого плохого дня. Он был голоден, он пропустил пять телевизионных программ, которые собирался посмотреть, и он никогда еще не делал таких долгих перерывов между сражениями с пришельцами и чудовищами, которые он вел на своей игровой приставке.