Текст книги "Великий диктатор. Книга четвертая (СИ)"

Автор книги: Alex Berest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

– Так насколько я помню, вы мне ещё в прошлом году писали, что подарок уже готов. Я думал, что это будет какая-нибудь драгоценность или предмет искусства. Или что-то изменилось?

– В том-то и дело, что изменилось. Впрочем, тебе это знать не надо. Ты мне лучше скажи, сколько тебе понадобится времени, чтобы привести эти твои бронированные машины в надлежащий для подарка вид?

– Ну, – я некультурно почесал затылок, сдвинув при этом офицерскую фуражку на лоб, из-за чего барон Рамзай возмущённо фыркнул. – Надо заменить двигатели, колёса, проверить трансмиссию и заново их покрасить. Также можно заменить оружие, так как из него активно стреляли на стрельбище. Я думаю, дня за три мы справимся. Кстати, если это подарок императору, то можно ещё нарисовать на броне фамильный герб Романовых.

– Хорошо, пусть нарисуют, – согласился Мехелин. – Деньги тебе перечислят в течение месяца.

– А как вы их отправлять будете? Морем или по железной дороге?

– Морем можем не успеть. Слишком в этом году лёд толстый, – включился в нашу беседу и генерал Рамзай. – Отправим на платформах. Можно будет укрыть их брезентом и часовых приставить для охраны. А ты, Матти, подбери трёх опытных водителей. Чтобы они твой броневик и загнать могли на платформу, и спустить. А то привезём мы эту технику в Царское Село и обмишулимся.

– Так точно, ваше высокопревосходительство, – вытянулся я в струнку. – Но когда я в подарок императору отправлял автомобили и тракторы, то во дворце своими силами справились.

– Всё равно подготовь. Пусть будут. Мало ли…

…..

Приглашение на приём в Зимний дворец я отдал родителям уже этим вечером, за ужином. Благо, что они примчались ко мне на помощь сразу после моей телеграммы и уже несколько дней обсуждали предстоящую свадьбу с матерью Татьяны.

– Спасибо, Матти, – поблагодарила меня матушка и, явно красуясь перед будущей родственницей, добавила. – Я ждала это приглашение. Александра Фёдоровна об этом на Рождество в своём письме намекнула, что скоро мы вновь увидимся.

– Вы состоите в переписке с императрицей? – удивилась баронесса.

– Да, Вера Алексеевна. Благодаря нашему Матти. Впервые мы, я и мой мальчик, были приглашены на царскую дачу десять лет назад.

– Одиннадцать, мама. Это было в 1902 году, – поправил я родительницу.

– Ах да, точно. Спасибо, Матти, – кивнула она мне и, повернувшись к баронессе, продолжила. – Вот с тех пор, Александра Фёдоровна интересуется творчеством моего сына, и мы с ней переписываемся. Нечасто, но пять-шесть писем в год получаем. Я вам потом, когда мы поедем к нам в Яали, покажу императорские подарки и фотографии, – и вновь развернувшись ко мне, проинформировала. – Кстати, мы с Верой Алексеевной уже договорились по дате свадьбы. Так как у тебя в этом году выпускные экзамены в университете, то мы сговорились на Пасху. Чтобы не отвлекать тебя от подготовки.

Я только кивнул на слова матушки и, улыбнувшись, подмигнул Татьяне, которая сидела напротив меня. А та в ответ показала мне кончик языка, чем вызвала смешки у брата и сестры и возмущение своей матери.

– Татьяна! Что за манеры?

– Мама! Я же не специально. У меня губа треснула на морозе, вот я и облизываю её. Вот так, – возмутилась моя невеста и показала кончик языка уже своей родительнице.

– Ты это специально… – но договорить баронесса не успела, так как неожиданно подал голос мой отец, до этого внимательно изучавший прессу.

– Вы только посмотрите, что эти североамериканцы в Никарагуа творят! – воскликнул он. – Куда смотрят Великие державы?

– Что такое, отец? – мне тоже стало интересно, что же там такое случилось в центральной Америке.

– Президент Тафт ввел войска в Никарагуа и предложил сенату включить это государство в состав североамериканских штатов. Нет, я понимаю конечно, что это надо для строительства второго межокеанского канала. Но куда смотрит Англия, это же её бывшая колония?

– Ой, да ничего не будет. Во-первых, войска американцы ввели ещё в прошлом году. Так Тафт пытался обойти Вудро Вильсона на выборах. Во-вторых, выборы уже прошли и, как ты знаешь, Вильсон уже победил. Ну и, в-третьих, Тафту править страной осталось всего месяц. Так что не аннексируют они Никарагуа. И канал не построят. Панамский канал уже почти закончили. В следующем году планируются открытие.

– Тогда я не понимаю, зачем Тафт всё это делал? – яростно сверкая очками возмутился папахен.

– Да там всё просто. Я же уже объяснял. Чтобы попытаться обойти в выборах Вильсона. У них в стране все политики почему-то уверены, что если ты начнёшь войну, то это поможет тебе выиграть выборы. И Тафт в этом был уверен, так как пришел к власти на волне популярности после победы в американо-испанской войне. Но сейчас не сложилось. В марте Тафт уйдёт, а Вильсон займёт Белый дом. Демократическая партия уже получила почти полный контроль над конгрессом и сенатом. Народ в Штатах подустал от бесконечных войн Рузвельта и Тафта.

– Ты думаешь, что всё это – ради должности президента? – удивился отец.

– В основном, да. Ну и ещё, чтобы не дать другим странам возможность построить второй канал в обход Панамского, куда США уже вбухал несколько сотен миллионов долларов.

– Я даже и не знала, молодой человек, что вы настолько увлечены североамериканскими штатами, – влезла в наш разговор баронесса фон Коттен.

– Понимаете, Вера Алексеевна, у нас в этой стране есть несколько совместных предприятий. Вот и приходится подробно вникать в их политическую кухню. Без знаний местных реалий нас там быстренько съедят. Вот, например, у них почти полностью сменился парламент. И нам пришлось искать покровителей уже в демократической партии.

– Отец говорит, что ты летом в Англию собрался? – внезапно спросил у меня отец.

– Наш дед Кауко совершенно не умеет держать язык за зубами. И вообще, всё это ещё вилами по воде писано, – и, предложил сменить тему. – Отец, а вы с матерью в чём поедете на приём? У тебя мундир новый есть? Я думаю, что вам надо с матушкой пройтись по столичным салонам и магазинам…

…..

– Эрик, я надеюсь, что это место устроит тебя? – спросил я Тигерстедта. – В твоём распоряжении будет всё это двухэтажное здание. Плюс, здесь неплохой подвал. А когда освободятся склады под скалой, то и их можешь использовать.

Познакомился я с Эриком, только благодаря нездоровой ситуации у него в семье. Его младший братец Аксель, был моим пионером и работал в редакции нашего нового еженедельного таблоида «Вечерняя газета» (Iltalehti). Несмотря на свой юный возраст, двенадцатилетний Аксель Тигерстедт под присмотром Юхо Эркко уже вёл спортивную колонку в нашем еженедельнике и подавал большие надежды как перспективный журналист. Он-то и передал письмо-просьбу старшего брата мне через Юхо Эркко.

Как оказалось, Эрик Тигерстедт, окончил весной 1912 года электротехнический факультет политехникума в Кетене, что в Германской империи. И ему попалась статья в одном техническом журнале о создании усиливающей лампы учёным из его родной Финляндии. Он даже написал тому учёному письмо, с просьбой присоединиться к исследованиям. Беда была в том, что Генрих Осипович Графтио не знал шведского языка и отдал письмо на перевод секретарю, а затем как-то и забыл про своё распоряжение.

Но не забыл сам Тигерстедт. Не дождавшись ответа, он написал в Гельсингфорс своей матери, баронессе фон Шульц. А той в этот момент было не до трудоустройства своего старшего сына, так как она была занята присмотром за единственной дочерью Марией, которая недавно родила тройню. Поэтому, не долго думая, отдала письмо сына своему мужу, довольно знаменитому в княжестве дендрологу и депутату парламента от шведской партии.

И всё бы ничего. Но Аксель Фредрик Тигерстедт так и не простил своему первенцу скандал, который тот устроил почти десять лет назад, отказавшись пойти по стопам отца. А уж глава семейства, зная кому принадлежит завод «Электроприбор», поручил разобраться с проблемой старшего брата самому младшему.

Как итог – письмо от изобретателя с просьбой не только о трудоустройстве, но и с предложением своей технологии озвучки немого кино. Мимо такого предложения я пройти никак не мог, поэтому в ответном письме пригласил его на работу в нашу компанию. И не прогадал. За полгода работы под руководством Графтио Эрик смог не только улучшить электронную лампу, но и создал несколько усилителей. Помимо этого он не оставлял попыток записать звук на киноплёнку, но из-за загруженности на «Электроприборе» исследования продвигались у него крайне медленно.

Поэтому я и принял решение выделить ему отдельное здание под лабораторию, где бы он смог, ни на что не отвлекаясь, создать мне звуковое кино. Правда, и исследовать он будет не в одиночку, а в компании со своим бывшим однокурсником-шведом, Гуго Свартлингом. Под лабораторию я им выделил бывшую медицинскую лабораторию, в которой некогда трудились доктора Пол Ярвинен и фон Вальберг. После создания фармакологической фабрики они перебрались в более новые и просторные лаборатории, а эта некоторое время стояла пустой.

– Отличное место, – согласился со мной Тигерстедт, закончив осматривать здание, пока я предавался размышлениям. – Здесь и вытяжка уже установлена и электропроводка новая.

– Естественно, здесь же раньше работали наши нобелевские лауреаты. А всё остальное ты сам закупишь в Германии по своему списку. И если получится, то покупай сразу в двойном количестве. Чтобы был запас оборудования, мебели и станков.

– Это-то понятно, – кивнул инженер. – Меня только смущает способ приобретения. Почему надо приобретать на датскую компанию, а не сразу на нашу?

– Часть оборудования, которое ты хочешь приобрести, находится в отдельном стоп-листе на вывоз в Российскую империю. Те же муфельные и вакумно-дуговые печи производства Сименса и Круппа, ртутно-поршневой насос Вольфганга Геде, сушильные шкафы, аппараты для удаления флюса. И это только то, что я помню. Нам проще заказать на подставную датскую компанию и не волноваться. И, в первую очередь, тебе. Это же оборудование твоей лаборатории будет.

Данный способ приобретения новейшего оборудования, станков, двигателей и прочего необходимого, мы с дедом проворачивали уже не один год. За отдельное вознаграждение наши инженеры-датчане регистрировали на себя компании в королевстве, а летом мой кузен Микка объезжал Германию, Францию, Швейцарию и Англию, где и закупал необходимое. В конце года, мы меняли сферу деятельности датской фирмы, и выкупали имущество уже на шведское предприятие. А из Швеции, оборудование уезжало к нам в Финляндию. Эту, хитрую схему нам посоветовал Леопольд Мехелин.

– Странно, конечно, но я понял, – согласился со мной Эрик Тигерстедт.

– Ну вот и отлично.

– А как быть с электричеством? Ведь мне для опытов может потребоваться довольно высокое напряжение, а трансформатора здесь нет.

– Я думаю, что и этот вопрос решим. Рядом залив, пригоним баржу на которую поставим мощный двигатель и электрогенератор с трансформатором.

…..

Сразу после показа лаборатории я рванул к нашим медикам, на фармакологическую фабрику. С утра мне позвонил фон Вальберг и потребовал, чтобы я обязательно в течение дня к ним заглянул. Ломать голову над проблемой, что у них могло случиться, не стал. И так понятно. Или что-то изобрели, или срочно нужно финансирование на что-либо. Хотя, мог быть и вариант связанный с литературной деятельностью.

В прошлом году Фердинанд фон Вальберг опубликовал сборник рассказов, посвященный жизни солдат русской армии в период русско-турецкой войны 1877-78. В том числе и различные истории про финляндскую гвардейскую бригаду. Вышло довольно недурственно, по крайней мере, мне вполне понравилось. И я посоветовал доктору, не бросать литературную деятельность и написать ещё рассказы про русско-японскую войну.

Но причина внезапно оказалась совершенно иной. Дело касалось двух политзаключённых, которых отправили к нам на опыты. Вообще за те несколько лет существования практики передачи нам заключённых «отправка на опыты чухонцам» стала не только притчей во языцех, но и жупелом, которым жандармы и полиция пугали поднадзорных ссыльных.

– Да нам уже и не нужны эти преступники! – возмущался фон Вальберг. – У нас добровольцев навалом. А их всё шлют и шлют. Матти, ты же говорил, что писал об этой проблеме Мехелину. И что он?

– Пообещал разобраться, – развёл я руками. – Видимо, до сих пор не разобрался. У них там, в Петербурге, как раз мероприятия проходят по празднованию трехсотлетия правящей фамилии. Так что им не до нас. А что с этими двумя преступниками? Они какие-то буйные? Или попытку побега предприняли? Или голодовку объявили?

– Отличная идея! Надо в камерах у них на стенах про голодовку написать. Глядишь, решат что это призыв, и с голода подохнут, – как-то не очень удачно пошутил фон Вальберг. – А эти двое тебя требуют.

– Меня? – искренне удивился я. – Зачем?

– Вот чего не знаю – того не знаю. Уперлись, и как бараны твердят, что хотят видеть Матвея Матвеевича Хухту. И так уже три дня с тех пор как их нам доставили.

– Странно. А как их хоть зовут?

– Минутку, – доктор вытащил свою записную книжку и принялся листать. – Ага. Вот. Старший – Михаил Иванович Калинин, семьдесят пятого года рождения. Младший – Климент Ефремович Ворошилов, восемьдесят первого года.

– Кто-кто? – в удивлении переспросил я, и доктор мне повторно зачитал данные присланных заключенных.

«Всесоюзный староста и первый маршал» – подкинул мне мой мозг информацию. И что мне теперь с ними делать? Впрочем, надо сначала выяснить зачем они меня хотят видеть.

Глава 3

Глава 3

– Пропустил ты всё веселье, Матти. Нет чтобы позавчера прилететь, – пенял мне мой друг Тойво Сайпанен, на то, что я пропустил предпасхальные гулянья.

– У меня своё веселье, и главное ещё впереди, – усмехнулся я. – Вот встретим свадебный поезд, и это веселье сразу начнётся.

Вчера, 23 марта 1913 года я проводил свадебный поезд из Гельсингфорса и на вечернем самолёте прилетел в Улеаборг. Вот теперь вместе со своим дружкой встречаю тот самый поезд уже на нашей хуторской платформе в Яали.

Дядя Бьорк расстарался, организовал для доставки невесты и приглашённых столичных гостей литерный состав из трёх первоклассных вагонов. Правда, на быстроту прибытия к нам это особо не влияло. Свадебный поезд тащился с точно такой же скоростью, с которой шёл и «Шведский экспресс», в хвост которого он и пристроился.

И здесь не смогли помочь никакие связи и знакомства. Всё дело было в том, что от Гельсингфорса до Улеаборга была всего одна колея. И эта колея была почти постоянно загружена. В основном, грузовыми составами, принадлежащими «Хухта групп». Если дорога от Порт-Романова до Кеми принадлежала нашей корпорации и была двухпутной, а от Кеми до Улеаборга железку арендовал и расширил консорциум по добычи хрома, то дальше на юг всё было не так радужно.

В бюджете княжества не было средств на модернизацию почти восьми сотен километров путей, а сдача этого участка в аренду была запрещена законом того же Витте в первый срок его премьерства. Впрочем, была небольшая надежда, что эту дорогу расширят за счёт имперской казны. По крайней мере, об этом обещали позаботиться высокопоставленные концессионеры хромового рудника. Но мы-то знаем сколько надо ждать обещанного. А с августа 1914 года про все эти обещания можно будет и забыть.

Из размышлений меня вывел негромкий треск подъехавшего «Хорька» (Fretti). Имя этому мотосамокату придумали пионеры-испытатели на автомобильном заводе Расмуссена. И самое прикольное, что они не имели в виду маленького хищного зверька. У нас в княжестве этим словом (Fretti) – ещё и обзывают что-либо вонючее. А так как выхлопная система была слишком малая и выводила газы прямо из-под переднего колеса, то мальчишки быстро прозвали этот аппарат «вонючкой».

В мае 1912 года, посещая автомобильный завод, я стал свидетелем очень необычного зрелища. Наш инженер-автомобилист, Пётр Климентьевич Энгельмейер, раскатывал по двору одного из цехов на небольшом велосипеде с довольно крохотным двигателем. Как выяснилось, он в свободное от работы время конструировал детский велосипед с моторчиком для своего внука. Для этой цели даже маленький полуторасильный двигатель придумал и собрал.

Но что-то у него не ладилось, и он катался кругами, сидя на сиденье и отталкиваясь ногами. Чем живо мне напомнил древний рисунок «машины для бега» Карла Дреза. А вспомнив про эту машину, я вспомнил и про самокат. Причем, не только про его простую версию, но и про мотосамокат «Автопед», который все в моём времени прошлого мира, почему-то принимали за электросамокат.

Вот Энгельмейеру я и поручил создание мотосамоката. Впрочем, и простой самокат – платформа с двумя пятнадцатидюймовыми колёсами и складывающимся рулём, вызвала настоящий ажиотаж. Когда мы собрали первый образец, на нём прокатились, наверное, все инженеры автозавода. И я только в тот момент осознал, что ничего подобного в мире ещё не существует, если не брать в расчёт примитивные, самодельные доски с колёсами-подшипниками. Но, в отличие от них, мои самокаты с амортизаторами и большими колёсами, оснащёнными цельнолитой резиной, вполне подходили для езды по булыжным мостовым. Я даже вспомнил про простой тормоз в виде подпружиненного заднего крыла, прижимающегося к колесу при нажатии ногой.

И уже через месяц самокаты начали выпускать, и они пошли в продажу. В качестве рекламы мой бывший классный наставник снял короткий видовой фильм, который крутили в кинотеатрах перед показом основной ленты.

А в сентябре 1912 года в продажу поступил и мотосамокат. Пока что малыми партиями, из-за того, что половину выкупал я и отправлял в пионерские отряды в качестве разъездного и посыльного транспорта. Вот такой мотосамокат сейчас и прикатил со стороны города к платформе, где сидели я и Тойво.

– Мой диктатор! – взбежавший на платформу пионер лихо мне отсалютовал и доложил. – Звонили со станции. Литерный поезд проследовал через Корвенкюля. Через пять-десять минут будет здесь.

– Спасибо. Свободен, – отсалютовал я в ответ и, проводив взглядом уехавшего посыльного, поинтересовался у Тойво. – Это кто такой? Вроде всех наших пионеров знаю. А этого мордатого в первый раз вижу.

– Это? Ха. А это, можно сказать, твой крёстный.

– В каком смысле? – опешил я. – У меня только один крёстный сын – мой племянник Матти.

– Ну, помнишь, ты в детстве устроил охоту на кабанчика?

– Я устроил? Перкеле! Тойво! Это же ты его нашёл и всех подбил на ту охоту! Быстрее, быстрее, пока взрослые не узнали и не пристрелили. Мы его первые убьём и зажарим!

– Честно, не помню! Вот те крест, – перекрестился Тойво. – Помню как гнались за ним. Помню, как мой отец с лошади упал от смеха после ответа Ларса.

– Ха. Как твой батя с лошади упал это все наши, наверное, помнят. А причем здесь этот посыльный? – я мотнул головой в сторону города, где уже вовсю играл оркестр. – Ты, кстати, ракету-то запусти. Пусть матушка готовится.

– Точно, забыл, – мой друг вытащил из кармана ракетницу и произвёл выстрел вверх и в сторону хутора, подавая сигнал моей матери и остальным, что свадебный поезд скоро прибудет. – А по поводу того пионера. Это же Киви Канерва, сын тетки Ииуду. Она же тогда двойню родила, когда мы кабанчика в село загнали, а он к ним во двор забежал. Ты его просто не знаешь, потому, что они вскоре переехали в Халкокари. А в прошлом году вернулись.

– Спасибо, буду знать. Ладно. Вроде дождались. Вон уже паровоз появился, – указал я на приближающийся к нам, пыхающий паром, локомотив.

…..

– Во имя Отца, Сына и Святого Духа, Я подтверждаю вас в этом союзе, который вы заключили вместе. Соединенные же друг с другом – уже не двое, но одна плоть, что Бог сочетал, того человек да не разлучает! Аминь. Объявляю вас, дети мои, мужем и женой, – отец Харри перекрестил нас и продолжил наставление. – Любовь долготерпит и милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Живите счастливо, на радость своим родителям и будущим детям. Аминь.

И сразу за этими словами на хорах запели гимн «Восхвалим мы Творца». Слова тут же подхватили почти все присутствующие в храме, а я повёл Татьяну на выход.

Восхвалим мы ТворцаИ сердцем, и устами!Творит Он чудесаИ в нас и перед нами. С начала наших днейИ в наступивший часЩедротой Он СвоейОбогащает нас.

Перед нами тут же пристроились свадебные эльфы с охапкой свежей хвои и стали ею устилать нам путь. Я вёл по проходу свою супругу, которая вцепилась в мою руку мёртвой хваткой и, попутно, кивал на поздравления присутствующих. Татьяне же это было делать нелегко. Во-первых, на её голове красовалась тяжеленная серебряная корона. А, во-вторых, она не понимала что ей говорят. И что поют – тоже. Если часть венчания наш пастор специально для моей невесты провёл на русском языке, подсказывая, что и когда выполнять, то поздравляли нас и пели гимн на финском.

Мне и так очень повезло, что из-за условий на наследство со стороны родителей её матери Татьяна была крещёной лютеранкой. И нам не пришлось проходить двойное венчание или менять веру, как это на моей памяти проделал бывший гальванёр Антон Кряков. Которому сначала пришлось венчаться в Гельсингфорсе в православном храме, а затем повторять обряд уже в нашей, тогда ещё сельской церквушке.

Не успели мы перешагнуть порог церкви, как нас тут же ослепили магниевые вспышки фотографов и оглушил гром оркестра с гомоном толпы. Как мне показалось, на площади собралось наверное всё население не только нашего городка, но и половины уезда. А может и не показалось. Объединенные оркестры школы и пионерского отряда наяривали марши и вальсы. Народ вокруг кричал поздравления и осыпал нас хвоей, разноцветными конфетти и зерном. В ответ, в толпу летели сладости и мелкие монеты, которые щедро сыпали во все стороны отец с матерью, шедшие позади нас.

А затем был пир. У нас во дворе установили три ряда столов для гостей. Плюс, отец организовал празднование и на городской площади. С угощением, танцами и выпивкой. Правда, по настоянию пастора, самым крепким напитком было пиво. Но я не сомневаюсь, что ушлые горожане притащат из дома и коскенкорву, и различные наливки.

Первые три тоста, от моих родителей и матери Татьяны, мы пили шампанское, а затем, я решительно наливал в наши с супругой фужеры только исключительно ягодный взвар. Татьяна даже обиделась сперва.

– А почему не шампанское? – прошипела она мне в ухо, когда я первый раз налил нам безалкогольный напиток.

– Дорогая, у нас гостей под три сотни. И с каждым надо выпить. Так положено. Они же подарки нам будут дарить. А нам после этого всего ещё в баню идти, – попытался я донести до неё реалии жизни. – Так что, пей, что я наливаю.

– Как в баню? Я же там сегодня уже была. С твоими сёстрами. Зачем ещё? – моментально забыв про шампанское, возмутилась Татьяна.

– Ну. Так положено. Традиция. Потом объясню. Не отвлекайся, вон, предводитель дворянства нашей губернии, поздравлять нас идёт.

Как я помнил, её и в первый раз в баню мои сестрички Тюуне и Анья еле убедили сходить. А если я ей расскажу, что нам сегодня ещё два раза париться придётся, то боюсь, что она сбежит. Но, ничего, справлюсь.

…..

– Теперь я понимаю, почему надо после ваших свадебных гуляний идти в баню. Я вся пропотела, когда плясала. А правда, что это ты придумал этот танец? Пионерку? – спросила супруга как только мы оказались в предбаннике, и я стал ей помогать разоблачаться.

Пионерка, бывшая в моём предыдущем мире леткой-енкой, Татьяне очень понравилась. Она довольно быстро разобралась в этих скаканиях и довольно хохотала, глядя, как мы закручиваем в хитрую петлю длинную цепочку гостей. Многие были уже изрядно выпимши, отчего запинались, спотыкались и падали, создавая кучи-малы, что дополнительно веселило гостей.

– Было дело, – пробурчал я, борясь с последним узлом её корсета.

– А почему мы почти не целовались за столом? – неожиданно выкатила Татьяна мне претензию. – Почему только один господин и моя матушка «горько» кричали?

– Ну нет у нас такой традиции. У нас, наоборот, постоянно на сладость намекают, мед хвалят и вот, – я обвёл нашу домашнюю баню руками. – Первые две бани для молодожёнов – липовыми дровами топят. Чтобы жизнь лёгкая была.

– Про дрова я знаю. Мне сестрица твоя, Анна, рассказала.

– А про поцелуи ты права. Мы мало целовались. Сейчас я это исправлю, – пообещал я и, обняв девушку, принялся исправляться.

…..

Май 1913 года. Остров Медвежий, Баренцево море.

– Да, Клим, попали мы с тобой в переплёт. А ведь предупреждали нас, чтобы мы не ходили в эту сторону острова без оружия. И что теперь делать? У, сволочь! Сейчас я тебе!

– Подожди, Иваныч. Оставь в покое каменюку, – осадил Калинина более молодой и сообразительный Ворошилов. – Кто его знает, что ещё будет? Вдруг они попробуют к нам лезть? Вот тогда и приголубим их этими камнями. Какой смысл в них сейчас кидать?

– Хм. Ты прав. Погодим малость, – согласился со своим напарником мужчина и, аккуратно уложив камень себе под ноги, уселся на не слишком ровную поверхность этой странной скалы.

Именно к ней они и отправились, как только сошёл снег и стало возможно ходить, не рискуя переломать себе ноги, угодив в какую-нибудь трещину. Уж слишком непривычно и оттого интригующе выглядела эта скала среди однообразной северной равнины острова Медвежий. На юге от их посёлка, у подножия двугорбой горы, которую местные финны окрестили «Верблюд» (Kameli), подобных скал и камней хватало, но не на востоке и севере.

Хоть их неоднократно и предупреждали, что без оружия гулять по острову – очень опасно, двое ссыльных русских отнеслись к этим предупреждениям с некоторым скепсисом. Они прожили здесь уже несколько месяцев и ни разу не видели того самого белого медведя, которым их частенько пугал их юный начальник.

Несмотря на стаявший снег, они довольно долго добирались до этой скалы, которая на поверку оказалась большим камнем. И всё из-за громадного количества мелких озёр.

Добрались, попробовали залезть на эту каменюку, но у них ничего не получилось, пока им на помощь не пришла пара белых медведей. Как Михаил Иванович забрался на верх, он и сам не помнит. Впрочем, его товарищ по несчастью тоже не особо запомнил как оказался рядом.

На вершине обнаружилась пирамидка из нескольких, довольно увесистых камней. Какое-то культовое святилище, как предположил Ворошилов. И именно одним из этих камней и хотел кинуть по медведю Михаил Иванович, пока его не остановил его более сообразительный товарищ.

– И зачем мы только согласились на это предложение, Хухты? – проворчал он, поднимаясь и возвращая камень в стопку точно таких же.

– А какой у нас был выбор, Иваныч? – пожал плечами Клим. – Или остаться на опыты, или сюда, или уголёк ломать на Шпицберген. По крайней мере, Матвей Матвеевич сдержал своё слово, и у нас, по сравнению с другими, довольно неплохие условия проживания. Да и одеждой снабдил добротной.

– Отдельная комната в бараке – это хорошие условия? – проворчал Калинин, продолжая коситься на медведей, который нарезали круги вокруг их убежища.

– Это получше чем общий барак или тюремная камера. Да и работа по специальности. И оклад хороший. Отработаем два года. Построим эту железную дорогу и, как обещал Хухта, уедем с тобой Иваныч в Англию. Если, конечно, переживём сегодняшнее приключение.

– Вот-вот. Кто его знает, сколько мы здесь просидим, пока нас кинуться искать. Хорошо хоть, что половина посёлка знает про наш интерес к этому камню. Будут знать, где нас искать.

– Это ты про японцев? – усмехнулся Ворошилов. – Или про лапландцев? Тьфу, набрали работничков, ни слова не понимают по-русски. И как мы будем с ними рельсы класть?

– Я нашего начальника имею ввиду, – вздохнул Калинин, который на дух не переносил заносчивого парня. – Если он, конечно, опять не умотал на охоту.

– Да, Никитка такой. Его хлебом не корми, только дай побегать по окрестностям. И жёнку себе нашёл тоже такую же шебутную. Где это видано, чтобы баба электриком была? Да и сам он, вроде парень неплохой, но такое ощущение, что я знаю его не первый год и он постоянно какую-то гадость против меня затевает.

– Ты не поверишь, Клим. Но у меня при виде этого Хрущёва точно такие же ощущения. Прям «дежавю».

– Это что за слово такое? На французское похоже.

– Оно и есть. Переводится как – «уже виденное». Термин это такой. Придумал его французский ученый Эмиль Буарак. Означает, что тебе знакомо или место, или человек, хотя ты раньше никогда не бывал там или не видел этого человека.

– Ишь ты. А ведь правда. Я когда услышал его имя и фамилию, у меня прямо под ложечкой засосало. Даже и не знаю почему. Вот смотрю я на него – и не пойму. Вроде бы наш, русский, из крестьян, на шахте успел поработать, специальность моториста освоил, а заносчивый, как иной барчук. Что зовём его Никиткой – постоянно обижается. Мол, он Ник, а не Никита. Тьфу, – сплюнул Ворошилов вниз и попал в медведя.

– Да пусть хоть царём себя объявит, лишь бы поспособствовал, чтобы нашим жёнам письма и деньги отправить. Меня как взяли в Петербурге, так я только и успел сообщить Катерине, что меня в Финляндию отправляют. Как она там с детьми? Может, догадается к моим в село уехать? – тяжело вздохнул Михаил Иванович.

– А моя Катька может и сюда приехать, – улыбнулся Клим. – И придётся тебя, Иваныч, отселять к лапландцам.

– И будет её Туули Хрущёва учить провода паять…

Договорить Калинину помешал выстрел и рёв раненного медведя. Мужчины вскочили на ноги и принялись озираться в поисках того, кто пришёл им на помощь. Но никого видно не было, а выстрелы продолжали звучать до тех пор, пока последний медведь, который попытался убежать, не был убит. И только тогда от чуть видимого бугорка поднялась фигурка человека и направилась к людям на камне.

– Ник! Мы здесь! Сюда! – кричал радостный Клим Ворошилов, моментально позабыв все свои претензии к подходящему охотнику.

– Ура! Мы спасены! Как ты их, а? – не меньше напарника радовался и Михаил Иванович Калинин.

…..

– Ну что вы, как дети малые, ей богу, – покачал головой Ник Хрущёв. – Ведь сколько раз я вам говорил, что не надо без оружия уходить далеко от посёлка.

– Так у нас и оружия-то нет, – развёл руками Калинин.

– Могли бы меня попросить. Я бы вас сюда проводил. А оружие купите. Скоро пароход компании придёт. На нём лавка есть. Вот и купите. Ловите, – молодой человек, успевая журить своих старших товарищей, извлёк из ранца веревку и, размотав её, ловко закинул на верх камня.