Текст книги "Химия без прикрас (СИ)"
Автор книги: agross
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
– Ну вы… – не знаю, как доступно донести до него свои умозаключения по поводу того, что меня вообще в последнее время пугает перспектива оставаться с представителями противоположного пола наедине, а он, вроде как, к таковым относится.
– Думаешь, мне бы хватило поцелуев? – тише спрашивает он, когда мы зашли в лифт, и нажимает кнопку своего этажа, а у меня в этот момент внутри все переворачивается. Я, по-моему, даже в стенку вжалась. Мне не послышалось?
Краем глаза замечаю его довольную улыбку и, по пылающим щекам понимаю, что стою, наверное, красная, как самый спелый помидор. Издевается. Вот теперь сомнения меня не просто мучают, а раздирают на части, шепча в ухо, что последние мои поступки, начиная с того момента, как я села в машину к химику еще тогда, после первого дополнительного урока, могут стать самыми эпичными промахами в жизни. Но, если подумать логически, он не станет ко мне проявлять больше внимания, чем следовало бы. Я уже уяснила, его интересуют деньги. А если он меня обидит, то лишится источника хорошего дохода. Все гениально и просто. Деньги решают все.
– Димон, ты бы хоть иногда говорила, о чем думаешь, а то зависаешь и зловеще молчишь… – продолжает издеваться Лебедев. Все шутить изволите. Ладно, в эту игру можно играть вдвоем.
– Вы боитесь меня? – широко улыбаюсь, хлопая ресницами, стараясь изобразить невинный вид, и, ощущая сладкое чувство собственного триумфа, получаю одобрительный смешок от Лебедева.
– Один-один, дьяволица.
– Есть у кого поучиться злословию.
– Да, дети сразу перенимают все самое лучшее, – бормочет химик, выходя из лифта, и я даже не обижаюсь на его хлесткое слово «дети», которым он меня окрестил. Просто игнорирую.
Когда Лебедев тянется к звонку в собственную квартиру, а не за ключами, я замираю, инстинктивно стараясь спрятаться за его спину. А увидев на пороге сияющего Стеглова, окончательно путаюсь в мыслях. Может, меня сегодня не только слух подводит, но и зрение? А может, это параноидальные галлюцинации? Зря я так шутила про себя, зря…
– Долго ты, Димон! – Серега жмет руку своему коллеге и, не заметив меня за его спиной, добавляет: – Замучил ты девочку? Все зубы поломала, наверно, вгрызаясь с тобой в гранит науки!
– Да, – усмехается химик, а потом отходит в сторону, подталкивая меня вперед. – Вот, привел компенсировать поломанные зубы веселой компанией.
– Прекрасно! – Стеглов заключает меня в крепкие объятия! – Ты как после тех родов? Вообще, умничка, я тебе скажу! Твой преподаватель, когда учился, на кесаревом чуть было в обморок не упал!
– Начинается… Серега, придержи язык, – бурчит химик, закатив глаза. – Мы так и будем в проходе разговаривать? Может, пустишь меня в мою квартиру?
– Так и быть, заваливайтесь, – смеется Серега, пропустив нас вперед, а потом, приоткрыв дверь на кухню, откуда доносились радостные голоса, крикнул: – Господа! Сегодня в нашем распоряжении целых два Димона!
Среди одобрительных криком слышу свое имя, произнесенное голосом Пятачка и еще один голосок, который привлек мое внимание. Детский голосок, радостно улюлюкающий из кухни.
– Димочка… – в коридор забегает худенькая черноволосая девушка и крепко обнимает Лебедева, уткнувшись носом ему в грудь. Словно зачарованная, смотрю, как его рука аккуратно проводит по волосам девушки, и ощущаю неприятный укол ревности. Господи, Дмитриева, ну очнись же ты! А потом меня потрясает то, с какой нежностью он отвечает на ее объятия. Еще немного, и я поверю в то, что он – человек…
– Привет, Ась, – он прикасается губами к щеке девушки, а та снова прижимается к его груди. Чувствую себя настолько лишней, что страшно хочется провалиться сквозь землю! Ну или хотя бы просто уйти отсюда. Уйти и тихо твердить себе «только сделка, только сделка… дура, Дмитриева, дура…»
– Это моя ученица, Дмитриева, – вспомнив о моем присутствии, химик кладет на мое плечо ладонь, и я едва сдерживаюсь, чтобы грубым жестом не стряхнуть ее с себя. Нечего конечностями тут размахивать!
– Чего по фамилии-то? У человека имя ведь есть, – улыбается мне девушка и, прежде, чем она успевает мне представиться, я замечаю такие же, как у Лебедева, голубые глаза. – Привет, я – Ася. Сестра этого грубияна.
– Марина, – я протягиваю по привычке ладонь, но девушка меня легонько приобнимает, от чего я снова заливаюсь краской.
– Сережа рассказал мне, какую авантюру вы устроили! – с небольшим упреком в голосе замечает Ася, но потом снова лучезарно улыбается. – А ты храбрая, раз решилась на такое!
– Хватит там знакомиться! Лебедев, с тебя две штрафных! Давай сюда! – доносится голос Сереги.
– Наливай хоть три! Денек выдался нелегкий, – ответил химик, а я снова подумала о том, чем же закончился его с Пашей разговор. Но разве возможно хоть о чем-то догадаться, глядя на его невозмутимое спокойствие, переплетенное с этой патологической усталостью? – Идем, Димон, познакомлю тебя с женой Стеглова.
На кухне нас встретили громкими возгласами и высоко поднятыми рюмками и бокалами. Все были искренне рады видеть хозяина квартиры. Пятачок стоял, облокотившись о плиту и широко улыбаясь, сжимал в одной руке почти пустую бутылку коньяка, а в другой маленькую рюмку. Незнакомый мне русоволосый мужчина с веснушчатым лицом вился вокруг светловолосой девицы, сидящей на подоконнике, которая тепло улыбнулась и мне, и Лебедеву. А миниатюрная девушка с кучерявыми короткими волосами прижималась плечом к Стеглову, сидящему рядом. И на ее руках, играя с цепочкой девушки, лежал маленький малыш…
– Ну, некоторых из нас ты знаешь, Димон, – обращается ко мне Серега, чувствуя мое стеснение. – Этот товарищ – Мишка, он из линейной бригады, твой преподаватель успел поработать с ним какое-то время, пока обстоятельства не изменились. Этот прекрасный ангел – настоящий соперник Лебедева в жестокости сердцеедства – наш преподаватель топографической анатомии в мед училище. В нее были влюблены все парни нашего курса! – блондинка игриво помахала мне рукой и с удовольствием откусила кусок горячего бутерброда прямо из рук Миши. – Но сохли мы по ней ровно до тех пор, пока не узнали, сколько ей на самом деле лет, – услышав эти слова, девушка закатила глаза. – Прости, старушка. Видишь, Марин, внешность обманчива!
Я улыбаюсь, глядя, как вся компания заливается смехом. В это время химик, успев переодеться, принес два пледа и подушки, и, разложив все это на полу, подошел к Пятачку, чтобы пожать ему руку.
– А это… – Стеглов любовно и самозабвенно погладил плечо девушки, которую обнимал, но затем театрально округлил глаза. – А ты кто, прекрасная незнакомка?
– Идиот… – фыркнула девушка. – Я – Настя, жена твоя, бессовестный ты алкоголик!
– О! Жена! – еще шире улыбнулся Серега, и я заметила, что он уже был прилично выпивший. – Будем знакомы, жена, я – Серега, – Стеглов наклоняется к ней и томным голосом добавляет: – Знаешь, детка, я – врач!
Окружающие снова прыснули смехом, и я впервые увидела химика совершенно другим. Не озлобленным, не агрессивным или серьезным, а просто расслабленным и… счастливым?
– Ну, а самая прекрасная девушка на этой кухне, – продолжал тем временем Стеглов. – Это племянница нашего именинника. Знакомься, Марина, эту юную леди, что рвет цепочку моей жены, зовут Юленька.
– Скажи тете «приве-е-ет», – протянула Настя, а я стою, как вкопанная и улыбаюсь. Ничего о нем не знала, да, Дмитриева? Вот, пожалуйста, удивительные факты о жизни химика. Племянница. Дочка его сестры. Смотрю, как он аккуратно берет к себе на руки это крошечное создание и прижимает к себе. А потом меня словно осенило: он сказал, именинника?!
– У вас день рождения?! – выдыхаю я, растерянно смотря на то, как Лебедев, сведя брови к переносице, корчит рожицы малышке, а та заливается смехом.
– Да, у людей бывает такое, – подмигивает мне химик, протягивая палец Юленьке, которая тут же цепляется за него крошечной ручкой.
– Давай, Димон, завтра понянькаешься, – Пятачок наливает рюмку до краев и, когда Лебедев передает девочку Асе, протягивает ему коньяк. – Так, дайте еще одну рюмку.
– Она не пьет, – резко говорит химик, когда Миша потянулся к буфету.
– Ты вообще молчи! Тебе сколько, деточка? Восемнадцать есть? – Пяточек наполняет рюмку до половины, но протягивать мне не спешит.
– В апреле будет, – смущенно отвечаю, пряча глаза в пол. И кожей ощущаю на себе взгляды присутствующих. Мне кажется, я еще никогда в жизни не приковывала столько внимания к себе, как в последнее время. И, если честно, не могу сказать, что мне это особо нравится. В «коконе» жить гораздо проще.
– Значит, несовершеннолетняя, – констатировал водитель. – А у нас кто самый старший? – он улыбнулся и, грациозно обхватив рюмку двумя здоровенными пальцами, повернулся к блондинке.
– Ой, да иди ты! – раздраженно ответила она.
– Правильно, Оксана Юрьевна – самая старшая, ей целых…
– Дружочек, ты рискуешь, – предостерегающе заметила она, но все же улыбнулась.
– Целых восемнадцать! Умолчим о подлинности цифры. И тебе, как самой старшей, нести ответственность за нашу малявочку, – Пятачок оглядел присутствующих, словно ожидая от них возражений. И, не получив их, просто спросил: – Наливать ребенку?
– Наливай! – лукаво прищурилась Оксана Юрьевна и, посмотрела почему-то сначала на Лебедева, а потом уже на меня. – До апреля-то всего ничего, а там уже все можно, правда, Марин?
Почему-то от этой фразы становится как-то не по себе. Такие простые слова, так просто произнесенные, но, вполне возможно, несут в себе совсем не простой, двоякий смысл. И клянусь, каждый расценил их по-своему. Или это только я так заморачиваюсь? Вроде взрослые люди, а все еще играют в игры… Зачем?
– Все можно, если это не противоречит конституции Российской Федерации, – улыбаюсь я и смеюсь вместе с остальными, а потом аккуратно беру из рук Пятачка коньяк.
– Давай, Лебедев, две штрафных, а потом все вместе! – химик залпом осушает полную рюмку, а потом, когда Пятачок заново ее наполняет, осушает и вторую, тяжело выдыхая, но не закусывая при этом. А затем, когда в его руке появляется уже третья рюмка, он поднимает ее, заставляя всех замолчать и обратить на него внимание. Кажется, даже Юленька затихла. Но говорить химик не спешил, улыбаясь каким-то своим мыслям.
– Димон, давай, не томи, греется же! – Стеглов немного поводил перед носом своим стаканом.
– Вы и так все знаете, – Лебедев широко улыбнулся. – Лучшего подарка, чем ваши пьяные рожи на моей кухне, не существует! – и под одобрительные возгласы раздался звон бокалов, стаканов и рюмок…
Любая наша школьная вечеринка покажется глупыми выпендрежными посиделками. Там, где алкоголь ударяет в голову одноклассникам лишь для того, чтобы подрыгаться под громкую музыку или выплеснуть свои разбушевавшиеся гормоны, никогда не почувствуешь той атмосферы, что царила здесь, на кухне химика.
Я еще нигде не чувствовала себя уютней, чем среди этих людей. Трех стульев, которые были в квартире химика, естественно, на всех не хватило, так что остальным пришлось расположиться на пледе, среди подушек, где с радостью устроилась и я, облокотившись о раскрашенную стенку. Конечно, первое время немного смущало, что меня, как и Юленьку, называли «ребенком», но потом стало очевидным, что они говорят это специально, но не для того, чтобы как-то задеть меня. У каждого был повод подколоть другого, и если у Оксаны Юрьевны это – несоответствие возраста со сногсшибательной внешностью, то у меня – пропасть между мной и присутствующими, размером больше, чем десятилетие…
Но, несмотря на это, со мной общались на равных и иногда даже практически заставляли высказаться, что я думаю по тому или иному поводу в ходе нашей ненапряженной беседы. А когда время подходило к девяти вечера, крошку Юленьку унесли укладывать спать. И скорее всего в ту самую кроватку, что стоит в соседней комнате со спальней Лебедева.
Немного беспокоил тот факт, что мама до сих пор ни разу не позвонила мне и не поинтересовалась, почему я все еще не дома, ведь я не предупреждала ее, что задержусь после занятий. А потом, поняв, что я все-таки умудрилась немного «поплыть», хоть Пятачок наливал мне совсем немного и не так часто, как другим, я все же решила, что не следует использовать свою возможность отпроситься у родителей, пусть мне здесь и невероятно хорошо. Надо отправиться домой и постараться как можно незаметнее скрыться в недрах своей комнаты, дабы мамин вездесущий нос не уловил запах янтарного напитка. Так что, когда мужчины и Оксана Юрьевна пошли на лестничную клетку покурить, я поднялась и, пройдя за ними в коридор, начала обуваться.
– Может, останешься? – химик спрашивает меня так тихо, что в общем гуле разговора его никому не слышно, кроме меня.
– Нет, потом будет больше шансов вырваться на смену, – отвечаю, глядя, как Лебедев, держась за стенку, влезает в ботинки.
– Тоже верно, – отвечает он. – Постоишь с нами, пока мы покурим, я такси вызову и провожу тебя.
Это все казалось чем-то ненастоящим. Может, и правда химик увез меня на машине в другую реальность? Где люди, хоть и намного старше тебя, но могут смотреть в твои глаза с добротой. Где в тебе не видят инструмент для реализации своих несбывшихся желаний. Где с тобой ведут беседу на равных и прислушиваются к твоему мнению. В ту странную реальность, где тебе впервые хочется кого-то назвать друзьями. И туда, где самый бесстрастный в мире человек улыбается счастливой улыбкой…
Когда вся компания, покурив, отправилась обратно, продолжать застолье, химик сказал, что скоро присоединится к ним, после того, как посадит меня на такси. Радовало, что не было никаких подколов на тему «малышке надо к мамочке, а то она ругаться будет». И пусть эта мысль то и дело навязчиво возникала в моей голове, я себя старалась убедить, что это не является их какой-то «взрослой» игрой. Так что, получив еще львиную дозу положительных эмоций, пока со всеми прощалась, я шагнула за Лебедевым в лифт. А когда двери закрылись, я поняла, что улыбаюсь, как слабоумная.
– Дмитрий Николаевич, простите, я не знала, что у вас сегодня день рождения, – я посчитала, что следует извиниться за свою случайную навязчивость. Именинник, наверное, хотел выпить с друзьями по-человечески, а тут я со своими недоухажерами, неустойчивым настроением и эмоциональными всплесками.
– Не извиняйся, все были рады, – спокойно ответил химик, запустив руки в карманы пальто и остановившись около подъезда. Я встала в паре шагов от него и засмотрелась на его задумчивое лицо.
– И вы? – почему-то произношу это вслух и сразу же жалею об этом, встретив в его взгляде, немного подернутом алкогольной дымкой, привычную холодную настороженность. Он молчит, не отвечает, а я уже начала себя проклинать за сказанные слова. Он же ясно сказал мне тогда, ему без разницы…
Машина подъезжает к подъезду и включает сигнал аварийной остановки, в ожидании пассажира. Я делаю пару шагов по направлению к ней, но, внезапно остановившись, оборачиваюсь и смотрю на нахмуренного Лебедева, прожигающего меня взглядом. Пусть я об этом пожалею, но я действительно благодарна за этот вечер. Я, наконец, почувствовала, что значат слова «я дома»…
– Спасибо и с днем рождения, – шепчу я, подойдя к нему и, приподнявшись на носочки, тянусь к его щеке. Но в последний момент Лебедев поворачивается ко мне и вместо колючий щеки, я чувствую на своих губах привкус коньяка от его горячих губ и то, как мое сердце отчаянно пытается вырваться из груди.
Господи, что я делаю?!
Что он делает?!
Оттолкнув его, несколько секунд пытаюсь не сломаться под тяжестью его ледяного взгляда, но, быстро сдавшись, резко разворачиваюсь и спешу к машине.
Хлопнув дверцей заднего сиденья, стараюсь даже не поворачивать головы, чтобы не видеть темный силуэт в свете тусклых уличных фонарей, но, не удержавшись, все-таки поддаюсь соблазну и смотрю, как Дмитрий Николаевич протягивает таксисту деньги. А потом, не сводя с меня пристального взгляда, отходит в сторону и закуривает сигарету.
========== Глава 12. О серых буднях и жестоких играх. ==========
– Исаева, ты бы еще под дверь легла! – голос Марины Викторовны раздается откуда-то сверху, отчего Аня подпрыгивает на месте и тут же встает на ноги, чтобы дать проход к двери класса русского языка, рядом с которой она сидела. – Девочки, что вообще за манера на полу сидеть?
Мы втроем неохотно поднимаемся и отходим в сторону, когда руссичка открывает кабинет. Жду, пока остальные ввалятся в класс и, лениво переставляя ноги, плетусь к своему привычному месту за первой партой. Замечаю на себе косые взгляды, и слух даже улавливает редкие перешептывания. Похоже, Королёва зря времени не теряла. Но это все такая ерунда…
– Осадков, чего уставился? – Фаня, облокотившись об учительский стол, гневно сверкнула глазами в сторону Егора. – Ты учебник доставал? Вот и доставай!
– Блин, этой кукле волосы выдрать мало, – заявляет Аня, сидя сзади меня. – Да, Димон?
– Надо тоже слух пустить, – зло шипит Хвостова.
– Думаешь, ее это хоть как-то заденет? – фыркает в ответ Исаева. – Да она только счастлива будет привлечь к себе лишний раз внимание! Да и потом, какой слух ты хочешь пустить про нее? Половина из тех, что мы можем придумать, окажется правдой! Да, Димон?
– Димон! – кричит Фаня. Я, словно очнувшись от глубокого анабиоза, поднимаю на подругу глаза, стараясь вспомнить, о чем шел разговор. – Марин, ты вообще здесь? О чем ты думаешь?
Убейте меня.
Убейте меня.
Убейте меня…
– Ты из-за этой овцы сама не своя! – Аня потянулась к моей руке, но увидев в дверях Королеву, тут же забыла о своем дружеском успокаивающем жесте. – Вспомнишь лучик, вот и солнце!
– Там по-другому немного было, – громко отвечает Фаня. – Не про солнце, про говно!
– Хвостова! – Марина Викторовна тут же делает замечание.
– Простите, Марина Викторовна, но из песни слов не выкинешь, как говорится, – Фаня, сложив руки на груди, отправляется к своему месту, по дороге толкнув плечом Осадкова. Егор открыл было рот, чтобы поставить Хвостову на место, но, встретившись с ней взглядом, видимо, передумал.
В этот момент дверь кабинета распахивается, и в класс широким шагом заходит Дмитрий Николаевич. Расстегнутый белый халат зловеще развевается за спиной, словно плащ какого-то героя-антагониста, а взгляд прикован к листам, которые он перебирал в руках.
– Доброе утро, – он вежливо здоровается с Мариной Викторовной. Ученики испуганно замерли, потому как привыкли, что от этого преподавателя можно ждать чего угодно. Вдруг он сейчас устроит срез по химии, прямо на уроке русского языка? А я, несмотря на то, что стараюсь слиться с огромным учебником по органической химии для поступающих в вуз, все же не без удовольствия замечаю, что Марина Викторовна одна из тех редких преподавателей-женщин, кто не теряет самообладания при виде рокового красавчика-химика. Она сохраняет свое спокойствие и даже способна вести адекватный диалог! По крайней мере, со стороны кажется именно так.
– Здравствуйте, Дмитрий Николаевич! – пропела сзади меня Исаева, и я, мысленно проклиная за это подругу, прячу глаза за книгой, изображая крайнюю занятость. Слышу, как химик несколько раз произносит мою фамилию, а Марина Викторовна одобрительно соглашается. Интересно, о чем они договариваются? Может, прямо сейчас эти двое строят заговор против медалистки, чтобы окончательно свести ее с ума?
– Дмитриева, не забудьте, у вас сегодня дополнительные со мной и Лидией Владимировной, – опускаю толстенный учебник, встретившись с холодным бесстрастным взглядом ледяных глаз. И сознание тут же подкинуло воспоминания вкуса коньяка на его губах и его теплого дыхания, паром поднимавшегося к небу…
Убейте меня.
– Конечно, Дмитрий Николаевич, – на выдохе произношу и снова прячусь за своим «фолиантом».
Выдыхай.
Вот и славно. Вот и поговорили.
На уроке биологии Лидия Владимировна кажется какой-то странной. Причем разительные перемены в характере учительницы заметила не только я. Ученики не понимают, как из вечно дерганной и переживающей из-за каждой мелочи молоденькой тихони, она превратилась в растерянную серую тень. Кажется, что кто-то нажал на кнопку «учить», и она, словно повинуясь этой команде, абсолютно безэмоционально начинает читать свои конспекты, не обращая внимания на удивленные лица учеников и их тихие перешептывания.
Ее откровенные и вместе с этим нелепые наряды, которыми она старалась привлечь внимание Дмитрия Николаевича, сменились привычными строгими костюмами в серых тонах. Из прошлой попытки сменить стиль остались только туфли на высоком каблуке, которые, будем честны, теперь ее только красили.
– Ну, хоть на человека стала опять похожа, – протянула сзади Исаева.
– Ты смеешься? – возразила рядом Фаня. – Она теперь похожа на овощ. Раньше хоть психовала, а теперь смотри – ноль эмоций! Ее даже не колышет, что Наумов плеер слушает на ее уроке.
– Уши ему ободрать, – тут же вспылила Исаева, услышав Пашину фамилию. – Тоже, нагадил, а теперь ходит тише воды, ниже травы.
Я нервно сглотнула, подумав, что именно такое сказал ему химик в нашу последнюю общую встречу? Огромный соблазн просто подойти и спросить у Наумова, но меня словно током било, при мысли оказаться с ним рядом в радиусе меньше трех метров.
После биологии двумя парами шла химия, так что, забрав из раздевалки халат, я, чтобы лишний раз не видеть Лебедева, шла к кабинету так медленно, как это только было возможно. Со стороны, наверное, можно было бы предположить, что я – психически больна, но мне было наплевать. Пусть все думают, что Дмитриева слетела с катушек. Смотрите, юные ученики химико-биологического лицея, что бывает с зубрилками-медалистками!
Я хотела только одного – чтобы голос разума прекратил говорить голосом Дмитрия Николаевича. Особенно фразу «думаешь, мне бы хватило одних поцелуев», которая никак не хочет покидать мою измученную голову.
– Димон, ты заходить собираешься? – Фаня показала свой нос из-за двери, а я так и сидела в халате на полу, запустив пальцы в волосы. – Марин, ты чего?
Убейте меня.
– Марин, что с тобой случилось? – Хвостова присела рядом, оттолкнув от себя пробегающего мимо девятиклассника, который случайно ее задел. – Глаза разуй, недомерок!
– Ничего, все нормально, – отвечаю я.
– Нет, не нормально, – кажется, что все вокруг видят меня насквозь. – Это ты из-за этих сплетен дурацких? Из-за Наумова?
Поворачиваюсь к ней, закусив губу, словно не позволяя себе произнести такое соблазнительное «нет». Как же мне хочется тебе все рассказать! Выложить все, как на духу! Избавиться от этого тягостного молчания. Раньше было все так просто: рассказала все самое сокровенное подружке, и тебя больше не распирает от зудящего желания поделиться секретом со всем миром вокруг! А подружка молчит, ведь подруги не предают… И не врут друг другу. Но если я все расскажу, то я подставлю тех, кто мне доверяет. Детство заканчивается, когда тебе приходится приспосабливаться. Когда ты начинаешь делить мир не на добро и зло, а на большее зло и меньшее зло. И тебе приходится выбирать из этих двух зол. Ведь в какой-то момент ты понимаешь, что все добро, которое когда-то тебя окружало осталось где-то там, позади. Наверное, в детстве. А теперь ты по уши погрязла в чужих сплетнях и чьих-то бездумных играх…
– Да, – вру я, стараясь дышать чуть глубже, чтобы не выдать свою нервозность. – Просто я расклеилась. Выдохлась. Подкосили меня и Наумов, и Королёва…
– Маринка, – Фаня обнимает меня одной рукой и кладет голову мне на плечо, и мы просто молчим несколько минут, каждая думая о своем, пока Хвостова, наконец, не нарушает наше молчание: – Я не знаю, почему ты мне не хочешь говорить правду. Но я не настаиваю. Я уважаю твое решение. Молчи, если тебе так легче. Только не молчи, если тебе будет нужна помощь.
От этих слов становится так тоскливо…
Как же гадко, оказывается, себя чувствуешь, когда понимаешь, насколько ты нечестна с теми, кто откровенен с тобой. И они не лезут к тебе в душу, пусть ты их об этом напрямую и не просила, но они будто чувствуют, понимают, что некоторые раны лучше не трогать.
Звонок возвращает нас в суровую реальность. Мы срываемся с места и несемся в класс, едва не сбив Дмитрия Николаевича с ног, когда он уже собрался закрывать дверь кабинета.
Меньше всего мне хотелось привлекать внимание к своей персоне со стороны химика, но он, на удивление, довольно спокойно отнесся к нашему шумному появлению в аудитории и даже не стал это как-то едко комментировать. Урок проходил без каких-либо сюрпризов, исключая тот факт, что в мою сторону он даже не поворачивал головы. Если честно, то я была невероятно рада такому положению дел. Провалявшись после того вечера дома с температурой до конца новогодних праздников, мне очень быстро удалось убедить себя в том, что это была абсолютная случайность. Наверно, он просто дернулся в мою сторону, а я совершенно случайно прикоснулась к его губам. Такое бывает, ведь правда? И я уверена, он по этому поводу не заморачивается. Вообще об этом не думает! Даже не исключаю такого варианта, что вернувшись, он продолжил банкет и мог даже не вспомнить об этом!
С легкостью убедив себя в абсолютной «случайности» того поцелуя, я жила в относительной гармонии с собой еще шесть дней. Ровно до сегодняшнего утра, когда встретилась с Дмитрием Николаевичем в коридоре на первом этаже. Тогда, взглянув в его нахмуренное, вечно чем-то недовольное лицо, я будто снова вернулась в этот морозный вечер, когда его теплые губы прикоснулись к моим в легком поцелуе… И на пару мгновений встретившись с ним взглядом, я поняла: он все прекрасно помнит. И никакая это не случайность.
Убейте меня.
Вот так вот, впускаешь его в свой карточный домик, а он сдувает твои хлипкие лживые стены. Хорошо это или плохо – я не могу понять. Обезоруживает – факт.
– Дмитриева?
– Что? – на автомате отвечаю я, переписывая из учебника условия задачи. До меня не сразу дошло, что ко мне обращается не кто иной, как химик, собственной персоной. – Простите.
– Вы готовы отвечать? – в его глазах отражается абсолютное спокойствие. Отсутствие чего-либо вообще. Как у него это получается? Вот бы и мне научиться такому бессердечию. У меня-то на лице, наверное, выражен весь спектр человеческих чувств!
– Разве к этому можно быть готовой? – совсем не тихо бормочет Аня позади меня.
– Дмитриева, как пионер у нас, на все готова! – смеется сзади Королёва, и ее издевательский смех подхватывает дружный «хор гиен». Становится противно до омерзения. Но это все такая ерунда…
– То, как вы коверкаете эту фразу, оскорбляет не только вашу одноклассницу, но и само понятие пионерии, а также тех, кто ими когда-то являлся, – холодно замечает химик, откинувшись на спинку кресла. – Примите один совет, Королёва, который, возможно, поможет вам в будущем: молчите почаще. За умную, конечно, вряд ли сойдете, но хоть позор не будет таким унизительным и очевидным.
Не могу сдержать улыбки, когда класс довольно загоготал, а Ника, сдерживая слезы, пулей вылетела из класса. Вижу, как Лебедев надевает свои очки в тонкой черной оправе и берет в руки журнал.
– Так что, Дмитриева, вы готовы отвечать? – химик смотрит на меня поверх очков и я, поднимаясь со своего места, пытаюсь надеть на свое лицо маску безразличия. Это, оказывается, не так трудно, скрывать эмоции.
– Конечно, Дмитрий Николаевич.
***
Это было самое толковое занятие с Лидией Владимировной! Удивительно, но как только она действительно занялась делом и стала разбирать со мной материал, вместе с химиком, не отвлекаясь на постоянные попытки обратить на себя его внимание, мне даже показалось, что Лебедев тоже увлекся материалом, стараясь как можно доступнее донести его до меня. А мне же удалось хоть на какое-то время абстрагироваться от всех окружающих меня проблем и переживаний и сосредоточиться, наконец, на учебе.
– Думаю, на сегодня хватит, – безжизненным голосом сказала Лидочка, когда я в очередной раз успешно справилась с заданием.
– Да, достаточно, – отозвался Лебедев, аккуратно вешая халат на спинку кресла.
– До свидания, Дмитрий Николаевич, – Лидочка, быстро собрав книги со стола, направилась к выходу, так что я, стараясь поспеть за ней, одной рукой сгребаю все в свою сумку и в припрыжку скачу к двери.
– Дмитриева, задержитесь, я вам задание дам, разберете дома, – бросает химик, и я, проклиная все на свете, замираю, глядя, как биологичка поспешно шагает в сторону лестницы. Все-таки будет разговор? Или он действительно сейчас даст мне задание, и все? Боковым зрением замечаю, как Лебедев скрывается в лаборантской, и уже оттуда доносится его голос, внезапно прекративший свое «выканье»: – Иди сюда.
Убейте меня.
В голове снова проносится его «думаешь, мне хватило бы одних поцелуев»… И я, наивное создание, решила, что мне удалось отвлечься от воспоминаний? А вот хренушки.
Заглядываю в лаборантскую, нерешительно показав в дверях сначала только свой пугливый нос, боясь увидеть что-нибудь шокирующее. Но, смотря, как Лебедев копается в бумагах, прохожу внутрь, решив, что у меня просто разыгралось мое насмерть перепуганное и перевозбужденное воображение. Он сейчас просто выдаст мне задание на дом. И все.
Когда он протягивает мне листочки, хватаю их и тяну к себе, но химик не выпускает задания из рук, сверля меня тяжелым взглядом. Он молчит, и взгляд этот удается выдержать с трудом. Но я не отворачиваюсь на этот раз. Я пытаюсь понять, о чем он так яростно молчит? Почему он не произносит ни слова? И что, черт подери, происходит?
Так и стоим, как идиоты, вцепившись в листочки с двух сторон, пока Дмитрий Николаевич, наконец, не разжимает пальцы. Забираю листы и появляется ощущение, что только что освободила не задания по химии из его мертвой хватки, а собственную руку.
– Двадцать пятого пишешь олимпиаду и можешь приходить на дневную смену через неделю от нее, – тихо говорит Лебедев.
– Но это аж через три недели! – мысленно подсчитав даты, возмущаюсь, потому что сделка становится нечестной. Смены выходят уж больно редко…
– Раньше нельзя, местное телевидение пасется сейчас на новой станции.
– Ясно, – зло шиплю я. – То одно, то другое… – продолжаю негодовать, не сумев сдержаться.
– Твои условия для меня исполнять немного сложнее, ты не находишь, – химик скрещивает руки на груди и слегка наклоняет голову на бок. Со стороны, кажется, что я сильно разозлила его. – Тебе напомнить, скольких людей мы можем подставить со своей сделкой? Если тебя что-то не устраивает, можем обо всем забыть.
А у вас получится, Дмитрий Николаевич?
Чуть было не говорю это вслух, но вовремя наступив на горло своей гордости, заставляю себя спуститься с небес на землю.
