Текст книги "Химия без прикрас (СИ)"
Автор книги: agross
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
– Дмитриева!
– А? – похоже, я задумалась.
– Ты свободна, вернись лучше на урок, а то тебя одноклассники проклянут, – сказала Марина Викторовна, взяв с подоконника электрический чайник. – И не вздумай сейчас подниматься в кабинет химии!
– Нет, конечно, нет, – улыбнулась я и поспешила покинуть класс, пока учительница не передумала.
Выйдя из помещения, я шумно выдохнула. Ну, кажется, все прошло не так-то плохо? Теперь одним переживанием меньше. Зайдя в туалет, я решила умыть лицо холодной водой и, уперев ладони в края раковины, несколько минут рассматривала себя в зеркале. Темноволосая девочка в отражении была очень взволнованна, но темно-карие глаза блестели от радости. Я еще раз провела мокрыми ладонями по щекам и, выключив воду, пошла к лестнице, по пути доставая телефон.
«Живее всех живых» – написала я быстро и отправила сообщение химику.
Ответ застал меня у самого кабинета физики, когда я схватилась за ручку двери.
«Тогда заходи после уроков сегодня, я тебе электрошокер подарю».
Я замерла, глупо моргнув. Электрошокер? Это значит, что…
Во след первому, пришло второе сообщение, и я чуть не закричала от радости.
«Завтра ночная смена».
========== Глава 18. О “королевских” чувствах и директорских ковриках. ==========
– Нет!
Это был, наверное, уже миллионный отказ. Любой бы на моем месте давным-давно смирился, но я, почему-то цеплялась за каждую свою попытку, думая, ну, вот сейчас точно разрешит! Нет? Ну сейчас еще попрошу и точно! Опять нет! Ну, пожалуйста!
– Я сказал, нет! Хочешь, чтобы я тебя дома запер?
– Как ты это сделаешь? Дверь изнутри открывается без ключа, – не без любопытства поинтересовалась я.
– Я достаточно изобретателен, – отмахнулся брат.
– Я – тоже! – не сдавалась я. – Ты же не хочешь это проверять?
– Мой ответ – нет! – медленно, будто разговаривая с умственно отсталой, коей он меня, несомненно, и считает, проговорил Леша.
– Хорошо, – кивнула я. – Леш, давай будем взрослыми рассудительными людьми и отбросим на время все факторы, которые делают наше мышление субъективным?
– Капец, ты иногда меня пугаешь! – почти с суеверным ужасом проговорил он после моего предложения.
– Если и после этого ты останешься при своем мнении, я больше не предприму ни одной попытки тебя уговорить. Буду вести себя как шелковая. Хочешь, могу даже снова начать корчить из себя идеальную, как любят мама с папой. Мне это несложно, правда, – грустно проговорила я.
– Даже не пытайся меня на жалость пробить.
– Да Боже упаси! Нюни распустишь и зальешь тут все соплями! Ладно, все, – примирительно кивнула я, выставив руки вперед, когда увидела реакцию Леши на свое едкое замечание. Похоже, общение с химиком и правда немного негативно на мне сказывается. – Давай рассуждать трезво. Та профессия, которую ты выбрал, связана хоть каким-нибудь образом с риском?
– Ни капельки, – надменно ответил братец.
– Леш, трезво, – упрекнула его я. Его по-детски наивная вера в собственную неуязвимость, присущая в какой-то степени всем парням, немного не соответствовала правде.
– Ладно, связана. Риски есть. Серьезные, – братишку словно «переключило». Сейчас я отчетливо вижу, что передо мной не любящий и заботливый брат, который немного «придушил» своей любовью, как это свойственно обычно родителям, а спокойный, рассудительный человек, выключивший свои чувства и включивший, наконец, логику. Значит, и мне так надо. Мы должны стать на время друг другу чужими, чтобы рассмотреть ситуацию со всех сторон.
– Да, – кивнула я. – У отца на работе есть риски? Я имею в виду только те, что угрожают непосредственно его жизни и здоровью. Мы ведь об этом беспокоимся?
– Есть, но меньше, – нехотя признал мою правоту Леша. – Он все меньше практикует. А теперь и вообще не будет… К чему ты ведешь? Причем здесь папа?
– Подожди, – попросила его я. – То есть, по идее, ты подвергаешь себя большей опасности на работе, чем папа?
– Макак, твои доводы притянуты за уши.
– А если я решу забить на все свои мечты и желания, стану маминой и папиной возможностью реализовать все их амбиции, буду беспрекословно выполнять каждое их желание? Поступлю туда, куда папа скажет, пойду по тому профилю, по которому направят его толстопузые приспешники, буду учиться, как всегда, на одни пятерки, блестяще закончу академию и потом сменю его на посту, чтобы круглосуточно сидеть среди бумажек, постепенно все меньше и меньше занимаясь «мирскими» случаями? И буду каждый божий день приходить домой с работы, ложиться в кровать и, закрыв глаза, буду, стиснув зубы, запрещать себе даже думать о том, что все могло бы быть иначе? Потому что буду понимать, что достаточно хотя бы на долю секунды представить себе, что я могла бы пойти по тому пути, который выбрала бы сама, и мне ничего больше не захочется, кроме как выйти в окно.
Слова сами срывались с губ. Кажется, они жили глубоко внутри меня, будто заготовленные несколькими годами ранее. Будто бы ждали своего часа: наконец быть услышанными. И вот, сейчас я дала себе разрешение высказаться, пусть не перед теми, кому они действительно предназначались, но тому, кому действительно нужно было их услышать. Я сказала и сама пришла в ужас от того, что это все может стать правдой. И, что самое страшное, что это, скорее всего, меня и ждет.
Леша молча смотрел на меня, широко открыв глаза и тяжело дыша. А я только сейчас поняла, что крепко сжимаю кулаки, до боли вонзая отросшие ногти в ладони.
– Скажи, в такой жизни есть риски? – тихо спросила я. – Просто скажи, что нет, и я смирюсь со всем этим. Не знаю, получится ли у меня, но я буду честно пытаться.
Тишина казалась бесконечной и настолько тяжелой, словно небесный свод сейчас рухнет на мои слабые плечи под напором всей этой правды. Взгляд Леши смягчился. Он слегка наклонил голову, как бы высматривая что-то во мне, а потом расслабленно опустил плечи и, по своему обыкновению, облокотился о стенку коридора, скрестив руки на груди.
– Пообещай мне только, что не будешь тупить, если надо будет воспользоваться шокером? – достаточно мрачно проговорил он, а внутри меня сердце громко ударило о ребра от радости.
– Леша, Леша, спасибо! – я потянулась, чтобы обнять брата, и он снисходительно наклонился ко мне, подставляя под поцелуй щеку.
– Да, и этот твой Лебедев, – брезгливо поморщился братец. – Я ему все еще не доверяю. То, что я тебя отпускаю, вовсе не значит, что он вошел в мой круг доверия! Ты сама за себя отвечаешь. Постарайся это понять!
– Спасибо! – еще раз бросила я и, сняв с крючка у двери связку ключей, выскочила на лестничную клетку, на ходу застегивая пальто.
Предстоящая ночная смена заполнила все мои мысли. Я уговаривала брата, чтобы он меня отпустил на нее, начиная со вчерашнего вечера. До глубокой ночи, пока мною не было принято решение, что утро вечера мудреней. Как в результате и получилось, хоть и не без труда. К слову, Леша, увидев шокер в моих руках и немую просьбу в глазах, обо всем сразу догадался и настолько разозлился, что около часа провел в одиночестве на кухне, периодически злобно пиная мебель. Думаю, что в тот момент Лебедев обыкался, потому что братец мой вспоминал его, скорее всего, феноменально много и далеко не самыми лестными словами. И только спустя час он был способен вести диалог.
Признаться, после непростого разговора с Мариной Викторовной, не очень сносного самочувствия и просто тяжелого дня, я чувствовала себя немного уставшей и думала, что уговаривать брата сейчас у меня просто не будет сил. Тем более, расстраивал тот факт, что с Дмитрием Николаевичем удалось всего лишь перекинуться парой слов и забрать из его рук стопку книг, поверх которых был завернут его «подарочек». И всю оставшуюся часть дня меня сопровождала какая-то немая и до жути раздражающая тоска. Будто меня завели в магазин сладостей, дали посмотреть каждую витрину в нем, а потом просто вывели, запретив даже пальцами к сладостям прикасаться. Я целую неделю его не видела. И здесь, в лицее, я понимала, что он рядом, что он сидит за учительским столом в школьной столовой и пьет крепкий кофе, сосредоточенно читая какие-то конспекты, игнорируя присутствие всех вокруг, в том числе и меня. А я даже не могу с ним поговорить. Потому что теперь кажется, что любой взгляд, направленный в его сторону, будет расценен окружающими, как нечто возмутительное! Теперь кажется, что о нас знают все! И умом я отдавала себе отчет, что это все лишь игра моего бурного воображения, но как убедить в этом взбесившееся сердце?
Даже дополнительные в тот день были отменены из-за педсовета, на который весь педагогический состав отправился, когда я с Фаней и Аней разбирали в библиотеке домашку по биологии. Я никак не могла сосредоточиться на докладе, с которым надо будет выступать через неделю, и все мои мысли от темы доклада за секунду переносились в актовый зал, где проводился педагогический совет. Интересно, о чем он думал в тот момент? Наверное, как всегда, о делах и работе…
Но сегодня с утра, когда изменчивая тварь по имени фортуна, наконец, осчастливила меня своей обворожительной улыбкой, я опять поскакала в школу, будто под какими-то психотропными веществами, улыбаясь хмурым прохожим. Сегодня смена! И все остальное для меня абсолютно неважно!
***
– Между вами что-то есть? – голос Королевой прозвучал около меня так отчаянно и так внезапно, что я даже вздрогнула от неожиданности и, оторвав глаза от учебника биологии, недоумевающе уставилась в ее голубые глаза, едва различимые в толстом слое «штукатурки». А потом, когда до меня дошел смысл сказанных ею слов, по-моему, я вздрогнула еще раз. Потом огляделась, но, не увидев вокруг нас ни единой живой души, поняла, что вопрос все-таки адресован мне. Наверное…
– Прости, ты со мной сейчас разговариваешь? – немного издевательски спросила я, хотя в душе дрожала от страха. Что ей известно? Надо ли бить тревогу?!
– Да, Дмитриева, я говорю с тобой! – зло ответила она и, как будто брезгуя моим присутствием, опустилась на соседний стул. Фаня, кому, собственно, этот стул принадлежал, увидев сию картину, замерла на месте, вытаращив глаза и, на секунду глянув на меня, снова посмотрела на Королёву. А затем, развернувшись на сто восемьдесят, медленно отошла, пребывая, я уверена, в глубоком шоке. – Я тебя спрашиваю, между вами что-то есть?
– Между «нами» – это между кем?
– Господи, между тобой и Наумовым! Как будто могут быть еще варианты!
Внутри меня прозвучало хвастливое «ты даже представить себе не можешь, какие»! А потом вздох облегчения вырвался из моей груди, который Ника, судя по всему, приняла за усмешку. Боже, я уж испугалась, откуда ей известно про химика?!
– Тебе виднее, – я поджала губы, сдерживая ехидство. – Все слухи о нашей личной жизни были пущены именно тобой, разве нет? И, знаешь, что? Мне и самой интересно: расскажи-ка мне, Ника, между мной и Пашей Наумовым есть что-нибудь? Если да, то уверена, ты осчастливишь меня всеми подробностями нашей мнимой интимной жизни, о которой ты так осведомлена! У тебя такая фантазия! Братья Гримм отдыхают, сказочница ты наша! – я словно выплевывала слова, потому что сдерживать свой пыл не было сил. Как же давно хотелось ответить этой твари! И вот сейчас, когда ее величество Королёва снизошла до моей персоны приватным практически разговором, у меня есть возможность засунуть каждое слово ее поганой грязной лжи обратно, прямо ей в глотку!
– Дмитриева, ты дикая, будто вообще с людьми не общаешься, – обиженно прошипела Ника.
– Дмитриева, какие-то проблемы? – послышался сзади меня голос Степанова. Можно подумать, что это я только что подсела к его распрекрасной пассии и слезно умоляю ее о задушевном разговоре!
– Это ты у подстилки своей спроси, – зло бросила я. А потом пожалела, потому что если Ника относительно недавно научилась пропускать подобные высказывания в свой адрес мимо ушей, то Степанова это явно задело.
– Повтори! – злобно воскликнул «недо-рыцарь» и больно схватил меня за плечо.
– Э, руки убери! – Степанов отшатнулся от меня, словно тряпичная кукла, а на его месте появился Наумов. – Толян, ты соображаешь, на кого руку поднимаешь? Она же девушка!
– Да насрать, она заколебала Нику доставать! – с этими словами он снова сорвался с места, а мои внутренности в этот момент завязались узлом. Я действительно перепугалась, потому что создавалось впечатление, что Степанов не адекватен и попросту сейчас меня ударит.
Но Паша, выставив руки, с силой толкнул одноклассника в грудь, из-за чего тот отлетел к кафедре. Краем глаза я заметила Королеву, которая в испуге обеспокоенно выдохнула имя одного из парней. И, если бы Степанов услышал, чье, то, клянусь, дело кончилось бы таким красочным убийством! И внезапно меня осенило, почему Ника спрашивала, есть ли между мной и Пашей какие-то отношения. Боже… Похоже, что я стала для нее настоящим препятствием! Неужели наша богиня способна на чувства?!
Мир сошел с ума!
– Что вы смотрите, идиоты?! – закричала Фаня. – Разнимайте!
– О Господи! – воскликнула вошедшая в класс Лидия Владимировна и мигом позеленела. Прямо на глазах! Но Толика с Пашей это никак не остановило. Они самозабвенно мусолили друг друга, изредка выкрикивая нецензурные «комплименты».
– Владислав Анатольевич! – какая-то пятиклашка, случайно проходившая мимо кабинета биологии в этот момент, бросилась к ближайшему классу, который как раз принадлежал трудовику. Вот ведь умный ребенок! Это все можно было заметить за считанные секунды, словно в замедленной съемке, когда твое сознание, ощутив стрессовую ситуацию, работает в совершенно ином режиме. И что касается меня…
– Кретины! Разойдитесь! – я только вскочила со своего места, как меня обхватили тоненькие ручки за талию, с силой потянув обратно. Шов заныл, а я опять предприняла попытку разнять одноклассников.
– Ты дура! Тебе достанется! – как ни странно, голос и руки, крепко держащие меня за талию, принадлежали ни кому иному, как Нике Королёвой.
Я сплю?!
Это какая-то шутка?!
Мир сошел с ума!
– Так, щенки, а ну разбежались! – наконец-то в класс ворвались Владислав Анатольевич в компании нашего здоровенного физрука. – Наумов, отпустил его сейчас же!
Паша разомкнул руки, и Степанов отскочил на пару шагов от противника, затем вытер кровь из-под носа и хотел было снова наброситься на него, но физрук вцепился в его плечи мертвой хваткой.
– О, Господи! О, Господи, – причитала сбоку Лидочка, теребя пуговицы своего серого пиджачка. А разочарованные одноклассники стали расходиться, поняв, что зрелища больше не будет.
– К директору? – сдвинув брови к переносице, обратился к нашей классной трудовик.
– Да, да, да! – затараторила Лидия Владимировна, а потом, найдя в себе силы успокоиться, выпрямилась, одернула край пиджака и, задрав подбородок, подтвердила. – Немедленно к директору!
– Это все из-за тебя, тварь! – прошипел Степанов, злобно глядя в мою сторону.
– Так, Королёва, тоже на выход, зачинщица! – проговорил физрук, даже не спрашивая мнения у Лидочки. А Наумов громко расхохотался.
– Да не она! – занервничал Толик, закипая от злости. Вот так вот, даже учитель при слове «тварь» рефлекторно думает о Нике. – Дмитриева! Это Дмитриева!
– Ну ты и козел, Толик! – пробурчала Фаня. – Кого угодно сдашь!
– Заткнись! Это не Нику к директору надо, а Дмитриеву! Зажралась! Думает, что ей все можно!
– Так, все четверо к директору, – устало кивнул в сторону выхода Владислав Анатольевич. – Мне все равно, кто начал. Там и разберетесь! Дмитриева, вперед!
Встав из-за парты, я, бросив встревоженный взгляд на своих подруг, поплелась к выходу, вслед за Никой, стараясь не обращать внимания на злорадные высказывания в свой адрес от одноклассников. М-да. Не особо-то меня любят. Объяви директор мне смертную казнь, думаю, желающих поглазеть будет немало…
Вся наша процессия двинулась по коридору, который и заканчивался кабинетом директора. Физрук тащил Степанова, держа его за локоть, видимо, чтобы тот не выкинул очередного «фокуса»; парень же то и дело вытирал разбитый нос, а подбитый глаз начинал приобретать очертания и окраску свежей сливы. Трудовик вышагивал рядом с довольным Наумовым, у которого была разбита скула, а белая рубашка алела редкими каплями крови. Видимо той, что вытекла из носа Толика. Ника, цокая высокими каблуками по школьному кафелю, вышагивала рядом со мной. Она то и дело обеспокоенно вздыхала, а через пару секунд и вовсе начала всхлипывать. Понятно. Актриса от Бога! Похоже, я действительно выступлю этакой цитаделью мирового зла. Хотя, мне кажется, если директору скажут, что из-за меня подрались парни – то он просто рассмеется этому человеку в лицо. Вот из-за Королёвой – постоянно! Поговаривают, даже какой-то девятиклассник вены резать пытался. Вроде как, не очень получилось у него.
Я растерянно наблюдала, как все спешат отойти подальше от нас, укрываясь в классах, будто по коридору шли прокаженные. И можете ли вы себе представить, какое лицо было у химика, когда он столкнулся с нами, по дороге к лестничному пролету?! Он с изумлением проводил взглядом парней в сопровождении учителей, а потом, видимо, не удивившись Нике на этом красочном фоне, посмотрел на меня так, будто не верил своим глазам. В его немом шоке читалось только одно: «Что за нахрен, Дмитриева?!»
– Это вы куда их, таких красивых? – с сомнением оглядев окровавленную рубашку Наумова, спросил Лебедев у трудовика.
– Ясное дела, куда! К Алексею Александровичу! – устало ответил физрук, хорошенько встряхнув Степанова. – Устроили тут разборки!
Химик хмыкнул, еще раз оглядев парней и оценивая, какой урон они нанесли друг другу, а потом всмотрелся в наши с Никой лица.
– А эти? – брезгливо спросил он.
Если это – его шикарная актерская игра, то, признаюсь, я прямо-таки поражена! Понимаю, что здесь полно посторонних, но «эти» прозвучало действительно унизительно и по-настоящему обидно. Я насупилась и злобно взглянула исподлобья на своего преподавателя. Ника рядом со мной уже содрогалась в тихих безмолвных рыданиях. Для кого старается, интересно? Для Дмитрия Николаевича? Боже! Ну что за цирк?!
– Зачинщицы, – коротко ответил Владислав Анатольевич. – Не знаю, кто там что кому сказал… Алексей Александрович разберется. Но драк в школе быть не должно!
– М-да… – протянул Лебедев и, повернувшись к лестничному пролету, широко зашагал прочь. Полы его белого халата развевались при каждом шаге, гулко отдававшемся в школьном коридоре. Со стороны создавалось впечатление, что ему абсолютно все равно. А на деле?
В приемной директора нас равнодушным взглядом окинула секретарша и велела ждать, пока Алексей Александрович освободится. Причем сказано это было таким тоном, будто перед ней сидели не измазанные в крови парни с заплывшим лицом и две девушки: одна ревущая уже в голос, а вторая злая, как черт, а просто обыкновенные посетители. За годы работы секретарем у этой женщины, кажется, стерлось всякое представление о человеческих эмоциях. Наверное, такого успела повидать, что этим зрелищем ее не удивишь.
– Владислав Анатольевич, разберись тут, ладно? Я пойду к девятому, пока эти болваны себе мозги мячами не вышибли, – нервно засунув руки в карманы спортивок, проговорил физрук, и трудовик уверенным кивком головы отпустил его.
– Ну вы, блин, даете, – протянул Владислав Анатольевич и, скрестив на груди руки, устало облокотился о спинку неудобного стула, перед этим пару секунд поерзав на нем.
К счастью, парни молчали. Если бы сейчас они вступили с трудовиком в диалог, думаю, что новой перепалки было бы не избежать. Интересно, что же будет в кабинете директора?
Не могу сказать, что мне было особо страшно… Нет. Скорее, любопытно. Я абсолютно искренне не считала себя в чем-то виноватой. Даже в том, что назвала Нику «подстилкой». На правду не обижаются. Это, наверное, единственная причина, по которой она перестала психовать на подобные оскорбления. Все мои знакомые, которые знали ее, искренне считали, что она в первую очередь – болтливая сплетница. Я в этом была с ними согласна, но где-то в глубине души понимала, что ее потенциал причинять людям зло был несколько больше, чем казалось окружающим. Кто знает, что скрывается в этой намалеванной блондинистой головушке, кроме обыкновенного желания унижать?
– Заходите, – равнодушно бросила секретарша, выйдя из кабинета директора.
Трудовик и два наших недо-джентльмена пропустили нас с Никой вперед, так что войдя в помещение, я замерла рядом с одноклассницей, не смея подойти к столу ближе, чем на хороших три метра. А то и больше.
Алексей Александрович, полный высокий мужчина, про которых говорят, что им уже давно за сорок, устало пригладил светлые волосы рукой, а потом, внимательно окинув взглядом серых водянистых глаз всех присутствующих, остановил его на мне, в недоумении сдвинув брови к переносице. Нервным движением он слегка ослабил галстук и, опустившись в широкое кожаное кресло, сложил пальцы «домиком», приготовившись внимать нашим объяснениям.
– Вот, Алексей Александрович, – немногословно объяснил трудовик, гордо задрав подбородок. – Драка в кабинете биологии. Чуть до сердечного приступа Лидию Владимировну не довели! Олухи!
– Спасибо, Владислав Анатольевич, можете быть свободны, – сухо проговорил директор.
Когда трудовик покинул кабинет, мне почему-то стало немного не по себе. Будто вместе с ним ушла и моя непоколебимая уверенность в собственной правоте. Я оглядела своих одноклассников. К моему удивлению, уверенней всех выглядел Наумов. Он почти с вызовом смотрел на директора, тогда как Степанов с Королёвой таранили взглядом пол.
– Ну? – директор слегка развел пальцы и снова соединил их «домиком». – Кто желает начать объяснения?
– Алексей Александрович, – неправдоподобно всхлипнула Королёва, но директор тут же ее перебил:
– Только не вы, Вероника. Павел? Может быть, вы?
– С радостью, – отозвался Паша, а мой желудок сделал внутри меня с испугу кульбит. – Степанов хотел ударить Дмитриеву. Я не дал ему это сделать. Вот и все, – закончил свое лаконичное выступление Наумов, простецки приподняв черные брови.
– Дмитриева оскорбила Королёву! – злобно ответил Степанов. Хотя, нет, не ответил. Почти выкрикнул, все еще боясь посмотреть в лицо директору.
– И вы, Анатолий, считаете, что это вам дает право поднять руку на девушку? – директор склонил голову набок, будто стараясь заглянуть Степанову в лицо.
Толян молчал. Краем глаза я видела, как гневно раздувались его ноздри. О, да. Он считает, что за это на меня можно не то, что руку поднять! Да за это меня следует на костре сжечь! Да-а-а… Любовь зла! Полюбишь и… Королёву! А та – Наумова! А тот – меня. А я?
Дурдом.
В моем кармане коротко зажужжал телефон. Догадываюсь, кто это. Прямо как почувствовал, что я о нем думаю.
– Молодые люди, вы в курсе, что любые подобные случаи под запретом в нашем лицее и строго караются исключением? – вздохнув начал директор, а внутри меня все опустилось. Чем? Исключением?!
Мы все, не сговариваясь, переглянулись. Теперь Степанов не выглядел таким злобным. Скорее напуганным. Взгляд Паши оставался все таким же решительным, а вот Ника стала стараться усерднее, начав тихонько подвывать.
– Вы учитесь в элитном учебном заведении, – спокойно продолжил директор, переплетя пальцы, по очереди оглядывая нас, почему-то каждый раз задерживая взгляд на мне. – И я не могу оставить это вопиющее нарушение правил поведения, да и просто гуманности по отношению друг к другу, безнаказанным. Мне, как директору, следует исключить вас всех, четверых, чтобы показать всему учебному заведению, что подобным разборкам не место в стенах лицея!
Я сглотнула в предвкушении ожидавшего нас приговора. Мама убьет меня. Папа убьет меня. А брат убьет и меня, и всю нашу компанию…
– И подумайте, кому вы нужны за три месяца до выпуска, исключенные за нарушение лицейских правил? – Алексей Александрович снова пригладил светлые волосы рукой, а потом, откинувшись на спинку кресла, со скучающим выражением лица посмотрел в окно. – Пока я не стану выгонять вас. Но наказание вы за это понесете соответствующее. И, естественно, один ваш даже самый незначительный проступок, и я подписываю приказ об отчислении. Конечно же, Лидия Владимировна оповестит ваших родителей о случившемся.
– Алексей Александрович, – снова взвыла Ника, и директор на этот раз все-таки дал возможность ей высказаться. – Я не понимаю, в чем моя вина?! – с придыханием жаловалась она, роняя крокодильи слезы на коленки. – Это меня оскорбили! Я не… Я… – она в голос разрыдалась, а потом, проведя рукой по мокрым глазам, на удивление не размазав косметику (водостойкая, что ли?!), она четко проговорила: – Я – жертва!
При всей серьезности ситуации, ни я, ни Наумов не смогли сдержать смешка, глядя на всю эту картину. МХАТ отдыхает! Директор строго глянул на нас, а потом, сдерживая раздражение, ответил Нике:
– Вероника, я сожалею, что вас оскорбили, – водянистые глазки быстро скользнули по моему лицу. – Но, при этом, я не могу не заметить, что если бы вы вели себя несколько скромнее, то конфликты, скорее всего, обходили бы вас стороной.
Ника недоумевающе захлопала ресницами. Эх, директор… С такими, как она, учтивый тон бесполезен. С ними надо говорить на их же языке.
– Я сейчас про вашу манеру одеваться и похабное поведение, – решил уточнить директор, а Ника обиженно поджала губы. – Сейчас вы, в сопровождении Светланы Анатольевны отправитесь на урок, и я хочу, чтобы вы запомнили… – он грузно встал, оперся двумя руками о стол и, чуть подавшись вперед, внезапно заорал, гневно смотря на нас: – Еще раз такое повторится, и вы вылетите отсюда пулей! И вас даже в самую вшивую школу не возьмут, кроме коррекционных!
В ушах зазвенело, а сердце испуганно замерло в груди.
– Я ясно выразился? – вернувшись к своему спокойному тону, спросил Алексей Александрович. Мы смогли ответить только энергичным киванием. – Чудно. Выметайтесь.
И мы четверо поспешили убраться из кабинета директора как можно скорее.
– Дмитриева, задержитесь, – окликнул меня директор, когда я была уже у самой двери. Я тяжело вздохнула, стараясь сделать это как можно незаметнее, и, поймав на себе обеспокоенный и сочувствующих взгляд Наумова, поджала губы и вернулась к директору «на ковер».
– Марина… – вздохнув начал директор, усаживаясь в своем кресле, снова складывая пальцы «домиком». – Как поживает ваш отец?
– Спасибо, вроде неплохо, – нерешительно ответила я, не понимая, к чему это все.
– Слышал, его повысили?
– Да, он как раз занимается сейчас этим вопросом.
– Пусть ваша семья примет мои искренние поздравления, – чуть улыбнулся директор. – Видишь ли, мы с твоим отцом когда-то были дружны. И мне хотелось поздравить своего хорошего старого друга.
Ну да, конечно. А заодно напомнить о своем существовании… Вдруг папа протащит куда?
– Спасибо, я передам, – вежливо поблагодарила я. – Он сейчас в командировке.
– Вот как? С супругой, как всегда?
– Да, – ответила я, удивляясь, откуда он так осведомлен о нас.
– Справляетесь одна? – дружески спросил директор.
– Старший брат мне помогает… – начала я, а Алексей Александрович оживился.
– Алексей! Помню, помню! Блестящий ученик, хоть и хулиганил! Марина, а позвольте поинтересоваться, как именно вы оскорбили Веронику? – вопрос показался мне, мягко говоря, странным, но вид у директора был вполне серьезным. Это какое-то испытание? Мне, наверное надо сказать, что я искренне раскаиваюсь и, в виду своего покаяния, никогда больше не буду употреблять бранных слов или…
– Я назвала ее подстилкой, – просто ответила я, заткнув свой внутренний монолог, как выражается Дмитрий Николаевич.
От меня не укрылось, как на лице директора промелькнула одобрительная улыбка. Но всего на мгновение. После этого к нему вернулась напускная строгость с легким оттенком усталости, с которой он встретил меня с одноклассниками.
– Постарайтесь впредь быть сдержаннее, Марина.
– Разумеется, – киваю я, а затем добавляю: – Я сожалею.
– Человеческий фактор, – пожимает плечами Алексей Александрович. – Можете быть свободны! И не забудьте передать привет от меня своему папе!
– Обязательно, – улыбнувшись, ответила я, выходя за дверь.
В коридоре из моей груди невольно вырвался вздох облегчения. С ума сойти! Столько приключений на мою голову за такой короткий промежуток времени! А как же размеренная спокойная жизнь отличницы?
Нащупав в кармане телефон, открываю сообщение от Дмитрия Николаевича.
«Вы что там, мать вашу, творите?!»
Ну, что-то в этом роде я и ожидала увидеть. По дороге в кабинет биологии набираю нехитрый ответ.
«У меня все под контролем. Все путем!»
А затем обращаю внимание, что прошло уже почти пол урока. Может, заскочить на третий этаж в лаборантскую? Быстренько. Мигом! Я не могла прикоснуться к нему целую неделю…
Удивительно, как быстро мои мысли переключились на того, кто сейчас являлся центром моей личной маленькой вселенной. Вспомнив, как он прижал меня к себе тогда ночью, запах его кожи…
Но потом я вспомнила разговор с Мариной Викторовной и я решила, что школа – самое опасное место даже для коротких свиданий «под прикрытием». Нельзя. Надо идти на биологию.
«Под контролем?! Ну-ну».
Прочтя сообщение, я хмыкнула и ничего не ответила. Биология. Все симпатичные химики подождут. У меня конец года. Мне экзамены сдавать!
«На углу станции в восемь. Без опозданий».
За целый час! Опять в машине запрет?! Господи, что же за человек ты такой, Лебедев?! Хотя, наверное, меня ждет краткий ликбез по применению шокера в быту. Ох, до сих пор не верится, что я все-таки еду на смену!
И тут мое настроение резко упало вниз и затерялось где-то в районе лицейского плинтуса. Лидия Владимировна будет звонить домой… Я даже не знаю, что хуже: если она будет говорить с братом или оповестит о случившемся моих родителей?! Вот… Ну просто потрясающе! Проклятая Королёва со своей ревностью! Прав был Дмитрий Николаевич! Тупые бабы!
Ладно, будь, что будет. Надо решать проблемы по мере их поступления. Вот когда позвонит домой – тогда и буду разбираться.
***
Все остальные уроки проходили мучительно долго. Парней забрали в медкабинет, а затем сдали в заботливые руки родителей. А Королева всхлипывала весь остаток дня, проведенный в школе. Смотреть тошно…
Но что действительно насторожило – так это перемены, произошедшие в настроении нашей классной. С нее сталось бы дрожащими руками капать в стакан с водой валерьянку и шугаться родителей, пришедших за своими сыновьями. Но, вместо этого, она… Устроила настоящие разборки! Мы все в изумлении слышали, как из-за двери кабинета биологии доносились гневные крики нашей классной, а затем, она выйдя в коридор окинула нас таким взглядом, от которого кровь в жилах тут же начинает стынуть, сворачиваться, и слезно извиняться, что вообще посмела существовать…
