Текст книги "Химия без прикрас (СИ)"
Автор книги: agross
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
– Так нельзя, – тихо шепчу, чувствуя, как его вторая рука касается спины. А горячее взволнованное дыхание обожгло губы.– Так нельзя, Дмитрий Николаевич…
– Сил больше нет слышать твое «Дмитрий Николаевич»…
Знаете, иногда бывает такое предчувствие, что ты обязательно должна поступить именно так и никак иначе. Ты будто слышишь голос самой вселенной, отдающей тебе команды в твоих дальнейших действиях. И ты беспрекословно выполняешь все эти команды. Все, до единой. А потом понимаешь, что иначе и быть не могло. Если бы ты поступила иначе, все было бы совсем не так.
Если бы я осталась дома, то ничего бы не изменилось. Я бы не услышала его искренние слова, которые дались ему с таким трудом. Я бы не смогла сейчас почувствовать снова его теплые губы на своих губах. Я бы не почувствовала его запах, ставший для меня таким родным. Я бы не ощутила прикосновения его требовательных рук, прикасающихся ко мне с такой настойчивостью, но в то же время и с осторожностью, стараясь не задеть ранение…
Если бы я поступила иначе, я бы не сорвалась в эту бездонную пропасть…
– Так нельзя, – снова шепчу я, когда он на мгновение отстраняется.
– Плевать, – выдыхает Дмитрий Николаевич, и наши губы вновь сливаются в поцелуе. Кажется, время остановилось. Это не было похоже на тот скромный поцелуй в его день рождения. Это было нечто большее. Казалось, мой учитель спустил все свои чувства с цепи, на которой он их удерживал.
Если бы я поступила иначе, ничего бы этого не произошло.
И сбоку от нас, со стороны двери, не раздался бы этот неловкий кашель…
Дмитрий Николаевич резко отстранился, чертыхнувшись, а я, словно пытаясь спрятаться, прикрыла рот рукой. Спустя несколько секунд до меня дошло, что на мне еще и блузка расстегнута… Было даже страшно повернуться, чтобы увидеть, кто нас только что застал. Это конец.
– Я не вовремя, – голос Марины Викторовны я готова была услышать меньше всего. – Зайду попозже.
Аккомпанементом удаляющихся шагов руссички стал звонок с урока. Лебедев молча уходит, чтобы отпустить класс, а я чувствую подступающий ком слез в горле и липкий холод паники и страха… И все мое самообладание разбивается вдребезги.
Все.
Что теперь делать?! Меня выгонят, а его? Уволят? Посадят? Я же несовершеннолетняя! И все эти кровавые марли на столе вокруг нас! Это точно конец. Плевать на смены, на все эти идиотские практики! Что теперь будет с нами?!
Лебедев возвращается и, достав из кармана халата пачку сигарет, открывает окошко и импульсивно закуривает. Нервно выкурив треть сигареты, он, наконец, смотрит на меня и, видимо, прочитав весь мой испуг на лице, снова поворачивается к окошку, привычно сомкнув пальцы на переносице. Он всегда так делает, если смертельно устал или ему надо сосредоточиться. Этот факт о нем я усвоила…
– Я думала, здесь поставили датчик дыма, – не знаю, почему я решила сказать именно это. После всего, что здесь произошло… Видимо, человеку свойственно в экстренной ситуации думать рассеянно или о какой-нибудь ерунде. Хотя нет. Это свойственно мне одной.
– Поставили, – отвечает химик, утвердительно кивнув.
– А как же вы тогда…
Он молча показывает пальцем наверх, и я поднимаю взгляд к потолку. На дымовой датчик было что-то надето, обтягивая его, словно пакетом по периметру, и нелепо свисая вниз причудливым колпачком.
– Что это? – не сразу поняла я.
– Догадайся, – на мгновение Лебедев ухмыльнулся. И тут до меня дошло, что именно это было. Презерватив!
– О, Господи!
Слышу, как химик в голос смеется, и невольно присоединяюсь к нему, понимая, что смех наш звучит хоть и искренне, но все-таки несколько нервозно. Завтра, а может уже и сегодня, все может полететь в тартарары, а мы здесь ржем, как два коня под дымовым датчиком в презервативе…
– Что нам теперь делать? – успокоившись, тихо спрашиваю я, ощущая снова эту противную истерику, просящуюся наружу.
– Ну, тебе – позвонить кому-нибудь из подруг, попросить их составить компанию, пока я не освобожусь. Посидите в столовой, например, сладкий чай не помешает. А потом тебе надо будет собраться с силами и подождать меня на автобусной остановке. Домой поедем, – спокойно ответил он.
– Но Марина Викторовна? Она же видела нас! Она…
– Я в курсе, – так же спокойно перебил меня химик. – Звони Хвостовой, и постарайтесь особо не попадаться никому на глаза. Я все улажу.
========== Глава 16. О семейных секретах и “мужских” супах. ==========
Время тянулось бесконечно.
Облокотившись об обшарпанную стенку в столовой, я с горечью думала, что ожидание в полной неизвестности тоже в какой-то степени ужасно. Хотя, как Лебедев собрался все «улаживать», я себе просто не представляю. Поэтому нервозность моего пребывания в столовой зашкаливала по всем параметрам. Но сладкий чай изменил положение в лучшую сторону. Тело наполнилось сладкой расслабляющей истомой, и даже недовольный взгляд подруги и напряженное молчание стали не такими тягостными, как мгновение назад. Стоило лишь пригубить этот чудесный, но в то же время простецкий напиток.
Если бы не томительное ожидание и застрявший в голове образ удивленной руссички, то вообще было бы прекрасно. Как представлю, что химик пойдет с ней разговаривать… Господи, что он ей скажет?!
Хвостова обиженно бросила мне что-то про разведку и про партизанов, а потом, достав огромную рабочую тетрадь по английскому, углубилась в изучение домашнего задания, оставив меня наедине с саднящим боком и стаканом чая. Возможно, стоило что-то поесть, но в данный момент мне кусок в горло не лез.
А что, если он прямо сейчас собирает свои вещи из кабинета и идет увольняться?! Из-за меня!
Поток моей бурной фантазии, рисовавший самые разнообразные варианты развития событий, прервал сигнал смс-ки, в которой говорилось, чтобы я не беспокоилась и ждала его на автобусной остановке через двадцать минут. Так же было цинично добавлено, что если я все-таки откинулась, то я могу не приходить. Но данное замечание вызвало во мне только улыбку и тихий смешок.
– Только не вздумай мне говорить, от кого оно, – прокомментировала мою реакцию на сообщение Фаня. – Я ведь догадываюсь. И если это окажется правдой, то я окончательно разочаруюсь.
– В ком? – прищурилась я.
– В обоих, – Хвостова оторвала взгляд от учебника, строго посмотрев на меня, а затем, облизнув обкусанные губы, снова стала педантично листать страницы. – Но в ком больше – пока не решила.
– Фань, – жалобно обратилась я к подруге. – Проводи меня до АТС, а?
Учебник резко опустился на стол с глухим стуком, а Хвостова наградила меня таким презрением во взгляде, что мне стало стыдно. Я почти что эксплуататор!
– Ты не обнаглела ли? – она слегка склонила голову набок. – Это через остановку отсюда, почему АТС?
Молчу, не зная, что сказать. Не говорить же правду, что на ближайшей школьной остановке встречаться с симпатичным преподавателем химии будет немного… рискованно. Жаль, что и отправиться туда одной в моем состоянии тоже немного рискованно.
– Господи, точно, шпионы-партизаны! – подружка закатила глаза. – Знаешь, что, Димон? Ладно, так и быть, я провожу тебя. Но ты мне все расскажешь. Абсолютно все, что ты скрываешь. Не сейчас, не завтра, не послезавтра… Тогда, когда ты будешь готова. Но только раньше, чем все твои авантюры примут масштабы необратимой катастрофы, ладно?
На секунду задумываюсь, а не приняли ли они уже такие масштабы? Но решив, что Дмитрий Николаевич еще вполне может все уладить, раз обещал, то с объяснениями можно и повременить.
– Идет, – соглашаюсь я. – Тебя я посвящу. Аню не хотелось бы впутывать, она и так переживает.
– Аньку и не надо никуда впутывать! – серьезно замечает Фаня. – Она умнее нас всех вместе взятых и умело игнорирует тот факт, что ты влезла в какую-то уголовщину!
– Да уж, по-другому и не скажешь, – вздохнув, соглашаюсь я.
– Ладно, допивай чай и давай собираться, – недовольно говорит Фаня и запихивает рабочую тетрадь с учебником в сумку. – Не пойму, ты какая-то странная. Еле передвигаешься, горишь вся, бледная… А глаза так и блестят, то счастьем, то испугом!
– Просто я под кайфом, – старательно изобразив полнейшую развязность, шутливо подмигиваю подруге и, усмехнувшись тому, как она закатила глаза, радуюсь, что шутка возымела должный эффект – охота расспрашивать меня о подробностях моего пребывания на третьем этаже во время урока информатики у Хвостовой пропала.
Одеться было не так-то легко. Кроме того, что я просто боялась лишний раз пошевелиться, меня все время пробирал страх, что сейчас в коридор вырулит Марина Викторовна, и…
И что, Димон?
И, наверное, испепелит меня презрительным взглядом, а я скоропостижно скончаюсь со стыда, перед этим поменяв окрас кожных покровов на ярко-ярко красный. Не самая завидная участь.
На все мои заверения, что мне лучше остаться на остановке одной, Фаня отвечала, что не будет прислушиваться к советам умалишенных дурочек. Я прекрасно понимала, Хвостова – далеко не глупый человек. Она и так прекрасно понимает положение вещей. Возможно, даже немного себе успела напридумать лишнего. Наверное, все-таки стоит посвятить ее в ближайшее время в свои тайны, а то еще совсем зароет мою репутацию в полете своего воображения.
В конце концов, пришлось прибегнуть к самому последнему варианту: просить по-хорошему оставить меня здесь одну, не то в противном случае, мне будет перед ней настолько неловко, что я не смогу смотреть ей в глаза, не то, что говорить с ней. И несмотря на то, что уговоры подобного рода моментально подействовали, думаю, реабилитироваться в ее глазах будет уже очень сложно.
Ладно, буду решать проблемы по мере их поступления.
Так что, пообещав подруге позвонить сразу, как окажусь в тепле и в присутствии живого и адекватно мыслящего человека, я созерцала ее силуэт, удаляющийся в отблесках дневного морозного солнца.
Ждать пришлось недолго. Видимо, Лебедеву была присуща удивительная способность рассчитывать свое время, либо это просто врожденная маниакальная точность.
Старенький «фокус» притормозил на остановке и замигал сигналом «аварийки». Вскоре дверь водительского сиденья открылась, и оттуда показался нахмуренный преподаватель.
– Садись, – бросил он мне, открыв дверь и подав руку, которая, хочу признать, была очень кстати. Двигаться все еще было больно, я уж молчу про такую манипуляцию, как погружение своей тушки в автомобиль.
Еще пару минут он повозился с «дворником», а затем, удостоверившись, что он достаточно хорошо чистит лобовое стекло, уселся рядом и, выключив «аварийку», вырулил с остановки.
– Я надеюсь, когда твою голову посетила мысль прийти сегодня в школу, ты придумала достойное оправдание для своего брата. Потому что я не думаю, что он придет от этой мысли в восторг, – химик быстро глянул на меня. То, о чем он говорит – вполне разумно, но мою голову занимал только один вопрос: что с Мариной Викторовной?!
– И даже не надейся, что мы поедем сейчас к тебе домой, – строго сказал он, стоило мне только раскрыть рот, чтобы спросить о руссичке. – Если этот собачник не в силах приглядеть за умалишенной сестрой, то придется брать все в свои руки.
Хочу возмутиться, уже во второй раз за день услышав в свой адрес «умалишенная», но мысль о Марине Викторовне затмевает даже мое негодование. Снова набираю в грудь побольше воздуха, чтобы спросить, состоялся ли разговор с ней и удалось ли все уладить, но Лебедев и на этот раз меня перебивает:
– А брату твоему так и скажем, что тебе нужен надзиратель, который не оставляет в доме второй комплект ключей.
– Мы к вам что ли едем? – зачем-то спрашиваю я.
– Умница, догадалась, – усмехнулся химик.
– А брату моему мы будем говорить, что этот надзиратель сегодня целовал меня в лаборантской? – как бы невзначай спрашиваю я, но не могу скрыть победной улыбки. – И, как мне показалось, поцелуй был не особо-то похож на дружеский?
Лебедев снова бросает на меня быстрый взгляд, на этот раз подозрительный, но сразу же продолжает следить за дорогой, задумчиво добавив:
– Я уж и забыл, какая ты у нас дьяволица.
– Против природы не попрешь, – развожу руками я. – Дмитрий Николаевич, вы говорили с Мариной Викторовной?
– Да, говорил, – на лице химика ноль эмоций. Ему бы в покер играть с таким умением контролировать себя.
– И? – нетерпеливо добавляю я, выждав немного дольше, чем длится логичная пауза.
– Что и? – химик улыбнулся, а я почувствовала раздражение, вперемешку с неким облегчением: раз улыбается, значит все не так плохо, правда ведь?
– И что она вам сказала?!
– Спросила, с какой периодичностью лучше чередовать ибупрофен и парацетамол, и стоит ли вообще это делать, когда борешься с температурой у трехлетнего ребенка, – просто ответил Лебедев, а я непонимающе заморгала. Что?
– У нее есть дети?
– Да, Дмитриева, тебя это так удивляет? – снова усмешка. – У людей в какой-то момент жизни появляются дети.
– Надо же! – не понимаю, какой факт удивил меня больше. То, что ответил мне химик, или то, что руссичка – чья-то мама. Второе ведь напрашивалось.
– Я думал, Лидия Владимировна говорила с вами об этом на биологии, – продолжает издеваться Лебедев. – Но если нет, я могу объяснить тебе, как это получается…
– Да блин, Дмитрий Николаевич, хватит! – не выдерживаю я и снова повышаю голос. – Она видела нас… ну…
– Целующимися, – подсказывает химик. – Еще минуту назад тебя это не смущало.
– Да, целующимися, – повторяю я, опустив глаза и стараясь игнорировать его замечание о смущении. Сама не пойму, почему так реагирую. – И она ничего вам по этому поводу не сказала?
– Сказала, – кивнул химик. – Но тебе не о чем беспокоиться. Хотя, нет, она вроде хотела побеседовать с тобой.
– Она никому не расскажет? – с надеждой в голосе уточняю я.
– Нет. И ее обещаниям я верю, – серьезно говорит Лебедев. – Чего нельзя сказать о тебе. Хватило же ума припереться в лицей!
– Дмитрий Николаевич, пожалуйста, я уже поняла, что не надо было…
– Я же говорил тебе по поводу «Дмитрия Николаевича». Давай без отчества, а то как-то странно получается.
– И как мне называть вас?
– Ну, для начала, попробуй перейти на «ты», когда мы наедине.
Слово «наедине» моментально врезалось в мои мысли. Из его уст оно звучало так… Желанно. Химик притормозил и запарковался около своего дома, а я размышляла о том, что едва ли смогу называть его как-то еще, кроме как Дмитрий Николаевич и «вы». Если и буду пытаться, то привыкать придется, наверное, очень долго.
Квартира Лебедева встретила нас своей привычной гулкой пустотой, но в душе появилось ощущение какого-то уюта. Удивительно. Здесь, в чужой, по сути, квартире мне комфортнее, чем у себя дома.
Химик аккуратно снял с меня пуховик и кинул к ногам тапочки, которые я видела на его сестре.
– Мне так неудобно перед вашей сестрой, – чувствуя неловкость, замечаю я.
– Ася с Юлей домой уехали, – отвечает Дмитрий Николаевич, включая в коридоре свет.
– Они приезжают к вам погостить?
– К тебе.
– Ко мне?
– Господи, Дмитриева, бестолочь! – шипит химик, а я чувствую легкий привкус обиды. – Ко мне приезжают. Мы же договорились, на «ты».
– Не так-то просто к этому привыкнуть, – недовольно бурчу я, проходя следом в ванную. Взяв из его рук мыло, заинтересованно наблюдаю, как тщательно он моет руки, и сама, невольно, начинаю намыливать ладони усерднее. – А где они живут?
– В области, – коротко отвечает химик, передавая мне полотенце. – Идем на кухню. Ты ела?
– Нет, – честно признаюсь я и чувствую просто чудовищный голод, неожиданно напомнивший о себе. – Она такая милая, – говорю я, вспоминая добрые глаза Аси. – У нее, должно быть, чудесная семья!
– Юля и я – вся ее семья. Отец Юли бросил Асю, когда узнал, что она ждет ребенка, – злобно отвечает химик, а мне тут же хочется вернуть все свои слова обратно и проглотить язык. Впрочем, последнее мне удалось сделать. Усевшись на стул, я, вытаращив глаза на Лебедева, молчу, пребывая в шоке. Как можно было бросить эту потрясающую девушку?!
– И она одна…
– Воспитывает девочку без отца, – кивает головой Лебедев. – Испугался ответственности, – химик тяжело вздыхает, видимо, стараясь сдержаться от крепкого словечка. – Я предлагал переехать ей ко мне, но она отказывается. Решила, что дому родителей нужна постоянная хозяйка. Но приезжает часто, как и обещала.
– Поэтому в той комнате детская мебель?
– А ты наблюдательная, – Лебедев чуть улыбнулся. – Или любопытная? Да, эта комната для сестры.
– Ясно… – рассеянно отвечаю я, раздумывая над жизнью Аси. – А я-то думала, что это у вас есть ребенок. И кроватка для него.
– Ну, думаю, что где-то наверняка есть, – Дмитрий Николаевич ухмыляется, резко сменившись в настроении и, облокотившись о разделочный стол, хитро смотрит на меня. А я чувствую, как заливаюсь краской. Можно было мне об этом и не говорить. И так ясно, что женщины его вниманием не обделяли.
– Да вы просто молодец, Дмитрий Николаевич, – холодно отвечаю я, специально подчеркивая весь официоз обращения.
– Ты ревнуешь, – он продолжает улыбаться и слегка склоняет голову набок.
– Вовсе нет.
– Ревнуешь.
– А вы – издеваетесь.
– Почему ты ревнуешь, Дмитриева? – химик скрещивает руки на груди, а я невольно засматриваюсь на его широкие плечи.
– Вы меня покормите? А то помру прямо у вас на кухне! – угрожающе обещаю я, стараясь увести разговор в другое русло. Наблюдаю за тем, как химик, снова хитро усмехнувшись, поворачивается к холодильнику и достает оттуда большую кастрюлю, а затем ставит ее на плиту, чтобы разогреть содержимое.
– С чего бы мне вас ревновать, у вас целая жизнь за плечами, а я вас совершенно не знаю, – не могу удержать в себе эти слова. – Понимаете, Дмитрий Николаевич, как нечестно получается? – я чувствую, как сбивается дыхание и начинает кружиться голова. Наверное, мне лучше прилечь, но любопытство берет свое. – Я знаю только несколько фактов, которые нельзя отрицать: вы – мой преподаватель, и мы с вами целовались. Дальше можно вообще ничего не добавлять, потому что после этого и сказать-то нечего. Ну, можно еще по-другому немного сформулировать: мы целовались, а я о вас ничего не знаю. Как-то так…
– Давно тебя это начало беспокоить? – хоть тон, которым он поинтересовался об этом, был вполне серьезен, я все же уловила некие нотки сарказма.
– Не знаю, но сейчас вслух сказала, и прямо легче стало, – улыбнувшись уголком рта, признаюсь я.
– Хорошо, – химик усаживается напротив, положив руки на стол и скрестив пальцы. – О всей своей жизни рассказывать будет долго… Что именно тебя интересует? Я честно отвечу на любой твой вопрос.
– Это будет справедливо, – киваю я. А потом молчу несколько секунд, не зная, какой вопрос задать первым. Но, посмотрев в его лицо, слова срываются с губ сами собой: – Этот шрам у вас, под правым глазом…
– У «тебя». Я о многом не прошу пока.
– У тебя, – соглашаюсь я, стараясь игнорировать это пугающее и такое волнующее «пока». – Откуда он?
– Это результат моего знакомства с кастетом, – без эмоций отвечает он.
– Это же как вам… тебе распороли… – невольно ежусь, представляя, как же надо было заехать по лицу, чтобы остался такой шрам. – Это было давно?
– Три года назад, – ответил химик и улыбнулся, видимо, вспоминая эту заварушку. – Я сам виноват, влез в драку. Не делай такие глаза, Дмитриева. Серега полез первый, а я уже следом.
– С ума сойти, – выдыхаю я и замолкаю снова на несколько секунд, стараясь собраться с мыслями. Вот почему он тогда Машке сказал, что-то про драки… – Вы на любой вопрос ответите?
– Если ты будешь продолжать «выкать», то нет.
– Хорошо, – я смотрю исподлобья и несколько мгновений сомневаюсь, стоит ли вообще спрашивать то, что мне пришло в голову. – Ты был женат? – слова удаются мне с трудом скорее из-за непривычного обращения.
– Поговорим о бывших? – подмигнул мне химик. – Мне нравится ход твоих мыслей. С чего такой вопрос?
– Не увиливай от ответа, Дмитрий Николаевич! – недовольно замечаю я и чувствую облегчение, глядя, как его развеселил мой вопрос. Лебедев даже немного рассмеялся в голос. Сама не знаю, как мне пришло в голову спросить именно это. Но то, что он сказал мне, признаюсь, меня удивило.
– Был. Такой ответ пойдет?
– И долго?
– Пять лет, – честно отвечает Лебедев. – Потом мы решили разойтись.
– Простите, – мне стало неловко, хотя по идее стыдиться здесь нечего. Этот человек целовал меня, несколько раз видел меня в одном белье по пояс… А я едва ли знаю хоть что-то о нем!
– Рассказать, почему мы развелись? – в его голосе не было ни насмешки, ни раздражения. Казалось, он предельно честен.
– Нет, не надо. Я не хочу лезть…
– Хорошо. Что тебя еще интересует?
– Дмитрий Николаевич, если вы не хотите мне что-то рассказывать, то просто скажите, я не хочу заставлять вас, я и так чувствую себя настолько неловко…
– Дмитриева, я не хочу, чтобы ты «выкала», когда мы с тобой остаемся вдвоем, а вот рассказать тебе о своей жизни, кажется, я сам предложил, разве нет? Стал бы я это предлагать, если бы не хотел ничего о себе рассказывать?
– Наверное, нет, – бурчу я.
– Нет, можешь быть уверена. Черт!
Химик вскакивает, потому что под крышкой слышится характерное шипение, а затем, оттянув рукой край своего свитера, быстрым движением стаскивает с конфорки кастрюлю. Потом достает из буфета две тарелки и половником разливает в них… Борщ! Правда от моего внимательного взгляда не укрывается то, что вопреки всем канонам приготовления этого вкуснющего супа, овощи в нем были порезаны максимум на четвертинки и просто безжалостно брошены в кастрюлю… О терке, видимо, Лебедев даже не слышал.
– Так, – он роется в сушке, в поисках ложки, а затем, разложив все на столе, отрывает рукой два здоровенных куска хлеба. – Начинай есть, я сейчас переоденусь и приду.
Сказав это, он скрывается в коридоре, а я молю небеса, чтобы он хоть что-нибудь надел на себя вместо рубашки, а не стал, как в прошлый раз, демонстрировать мне свою татуировку. А то я не смогу съесть ни ложки.
Суп оказался на удивление вкусным. Я даже немного позавидовала, что мужчина может приготовить настолько вкусный борщ. Но овощи, конечно, следовало бы разрезать еще хотя бы пару раз. Меня он явно пожалел, а вот у него в тарелке одиноко плавала целая половина свеклы. Интересно, как он это собирается есть?
– Тебе уколы Маша делала? – от супа меня отвлек голос Лебедева, доносящийся из коридора. Я громко утвердительно промычала и продолжила борьбу с куском морковки. Это же не экономично так крупно резать…
– Когда последний был?
– Пожавшела, – с набитым ртом ответила я, заметив химика в коридоре. Хвала небесам, одетого.
– Пропустила, значит, один, – проговорил Дмитрий Николаевич и полез в верхний шкаф, откуда достал старый пластмассовый чемоданчик. – Плохо.
– Нормально, – отмахнулась я, но тут же об том пожалела, встретившись с раздраженным взглядом учителя. – Суп стынет, Дмитрий Николаевич.
– Антибиотик пропускать нельзя, – строго сказал он, рассматривая маленькие ампулы, словно не услышав мои слова. – Вот температура и полезла после твоего появления в школе, – одну за одной, он читал, что на них написано, поднося к свету, а затем, найдя, наконец, ту, которую искал, он взял из чемоданчика запечатанный шприц и упаковку со спиртовыми салфетками. Положив все необходимое на разделочный стол и убрав чемоданчик на место, он сел напротив меня и принялся за суп. Есть его, хочу заметить, ему удавалось с какой-то поразительной легкостью. Видимо, привык к такой стряпне.
– Дмитрий Николаевич? – я отщипнула кусочек хлеба, и положила его в рот. Честно говоря, я уже достаточно сильно устала, и очень хотела занять горизонтально положение, но любопытство и в этот раз победило.
– Говори, – прожевав, велел он.
– Не хочу показаться бестактной, но я правда хочу понять, почему вы так заинтересованы… – начала, но поймала его негодующий взгляд, который я тут же сумела верно истолковать. – Почему ты столько работаешь? Ты живешь один, руки женщины в этом доме не видно, хоть в квартире все очень аккуратно, но… Никакой дорогой техники, никаких шедевров евроремонта. Твой «фокус»… Просто ты не похож на тех, кто стремится заработать горы денег и тратить их на женщин и… ну, не знаю, мотоциклы… Я хочу понять…
– Ты хочешь понять, есть ли у меня кто-то? – усмехнувшись, перебивает меня он. А я начинаю злиться. Выяснить я сейчас пыталась вовсе не это, но ему весьма умело удается выставлять меня полным посмешищем.
– Дмитрий Николаевич, вы вынуждаете меня сменить наш дружеский настрой на официально-холодный…
– Ладно, расслабься, Дмитриева, – улыбается химик, а потом, почти минуту в полной тишине, доедает торопливо суп, откусывая нечеловеческие куски хлеба. Прожевав, он наливает себе еще три половника и, отломив себе еще почти пол батона, смотрит на меня, слегка прищурив свои голубые глаза. – На чистоту… А я в своей жизни много повидал, чтобы понять, на что действительно стоит тратиться. Есть те, кому моя помощь очень нужна.
– Вы все отдаете сестре с племянницей, – догадываюсь я. И он задумчиво кивает.
– Ну не совсем все, самому тоже хочется есть, – он снова откусывает кусок хлеба, а затем добавляет уже серьезнее. – Они – моя семья.
Выслушав это, я даже не знаю, что сказать. Образ холодного, надменного и хамоватого красавца-преподавателя никак не вяжется с тем человеком, который сейчас сидит передо мной на кухне, уплетая борщ, словно оголодавший варвар, и рассуждает о семье. Кажется, что такие брутальные самцы просто обязаны быть мерзавцами по сути своей? А он? Он же статистику подводит! Черт подери… И сейчас мне так стыдно, что я вообще посмела задать такой вопрос! Да не твоего ума дело, Дмитриева, куда он деньги девает! Чего ты привязалась-то? Хотя меня больше интересовало, не на что он их тратит, а почему он так быстро соглашается на подработки. И почему почти все время проводит на работе.
– А мотоцикл у меня был, – чуть улыбнувшись, сказал он, слегка откинувшись на спинку стула. – Только вот его продать пришлось. Да и машина сейчас мне нужнее.
– Прости, я, наверное, лезу не в свое дело, – очень тихо промолвила я, опустив взгляд вниз.
– Все нормально, – он встал, взял со стола грязную посуду и, поставив ее рядом с раковиной, открыл форточку. Через мгновение вместе с зимней свежестью потянуло сигаретным дымом. В голове вертелось еще столько вопросов, но я не смела их задавать, потому что не хотела больше быть такой навязчивой. – Знаешь, Дмитриева, скоро Серега ко мне должен заглянуть, а после восьми, приедет брат твой с Машей, я ей позвонил еще в лицее. Хорошо было бы, если ты немного поспишь перед их приездом, а то на тебя посмотришь и не сразу поймешь, куда вести тебя, в больницу или в морг.
– Шуточки у вас, Дмитрий Николаевич, на грани фола, – насупившись, отвечаю я и поднимаюсь из-за стола. Голова кружится, а ноги словно налились свинцом, так что я почти теряю равновесие, встав со стула. Но химик вовремя подхватил меня под локоть, не дав упасть. Бок полоснуло жгучей болью, а в груди гулко застучало, когда я услышала низкий голос у своего уха.
– Правильно, давай, свались еще тут…
Доведя меня до той комнаты, в которой мне уже посчастливилось ночевать, он подошел к шкафу у стены, и, недолго покопавшись в нем, извлек оттуда небрежно свернутую одежду. А я в это время начала расстегивать пуговицы на блузке. Но, встретившись с Лебедевым взглядом, мои руки застыли, не в силах больше пошевелиться. Весь груз информации, который сегодня по моей же воле на меня был вывален Дмитрием Николаевичем, никак не хотел укладываться в моей голове. Но главный вопрос так и повис в воздухе, раскаляя атмосферу добела.
– Почему? – тихо прошептала я, позволив ему расстегнуть оставшиеся пуговицы на блузке и помочь мне освободиться от нее.
– Что почему? – хрипло ответил он, следя взглядом за своими пальцами, легко касающимися моих ключиц. Его руки, мягко коснувшись спины, провели по моему животу и стали ловко расстегивать молнию брюк.
– Почему я?
Казалось, сердце в панике мечется по грудной клетке. Спотыкается, падает, а потом снова начинает наворачивать круги. Мысли спутались. Но получить честный ответ на свой вопрос мне все-таки очень хотелось, поэтому, наверное, какая-то капелька трезвого рассудка все же не давала мне потерять контроль над ситуацией.
– А почему нет? – прошептал он и, потянувшись ладонью к моему лицу, на мгновение замер, пытаясь что-то разглядеть в моих глазах, а затем, наклонившись, прикоснулся к моим губам в нежном поцелуе.
Я понимала, что это испытание для нас обоих. Я понимала, что прыгаю вместе с ним в пропасть, но я никак не могла понять, почему именно я заинтересовала его? Глаза не могут лгать, я его чем-то зацепила, только чем – ума не приложу!
Отстранившись, Лебедев прижал меня к себе и просто крепко обнял, стараясь не прикасаться к раненному боку. И в этот момент, уткнувшись носом в его теплую широкую грудь, я поняла, что еще немного, и пол подо мной попросту поплывет от переполняющей меня нежности и самых удивительных, неизведанных ранее чувств. Мне казалось, что я действительно в безопасности здесь, с ним. И что все теперь в этом мире сможет найти свое логическое объяснение, решение, что теперь все так просто и понятно!
Звонок в дверь, раздавшийся в квартире, практически вырвал меня из всей этой неги, вернув с небес на землю. Химик, напоследок проведя ладонью по моим волосам, вышел из комнаты открывать дверь, а я осталась одна, натягивая на ноги его спортивные штаны, погруженная в сумбур запутанных мыслей и прочно застрявшая в своей невесомости.
========== Глава 17. О дурных снах и серьезных разговорах. ==========
Комментарий к Глава 17. О дурных снах и серьезных разговорах.
С праздником, дорогие читатели! ;)
– О-па! Знакомый пуховичок… – голос Сереги звучал, как всегда, бодро. С одной стороны, ужасно хотелось выйти из комнаты и поздороваться, увидеть его, получить ту дозу позитива, что излучал этот невероятный человек, но с другой стороны, так хотелось улечься на матрас и забыться сладким сном!
– Давай без комментариев, ладно? – ответил ему Лебедев. Подслушивать никто не запрещал, ведь правда?
– Да я и не собирался… – фраза Сереги оборвалась. Видимо, они ушли на кухню. Немного поколебавшись и обхватив руками край двери, я все-таки выбрала мягкий матрас и, коснувшись подушки, тут же провалилась в сон. Но он был недолгим, как хотелось бы, и прервал его уже знакомый звук дверного звонка.
Такое неприятное чувство, когда лежишь в кровати, словно пребывая в каком-то другом мире. И стоит тебе коснуться пола ногой, заботы грядущего дня, а в данный момент, ночи, тут же набросятся на тебя и сожрут с головой, не оставив ни косточки. Опытный лентяй знает, что единственный выход – не покидать насиженного и надежного места, оставаться в кровати до тех пор, пока неизбежное само не вытряхнет тебя из нее…
