Текст книги "Химия без прикрас (СИ)"
Автор книги: agross
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
– Никаких «забыть», – твердо отвечаю я. – Второго числа?
– Да, с последних четырех уроков Марины Викторовны я тебя отпросил, опоздаешь на смену всего на пару часов.
– Это вы сегодня отпрашивали? – от удивления я немного растерялась, получив усталый кивок в ответ. Значит, он был уверен, что я соглашусь. И мало того, он заранее позаботился, чтобы я смогла попасть почти на всю смену.
– Как второй урок закончится, звонишь мне. Если не буду занят, отвечу сразу, если нет, то, как разберусь с вызовом, договоримся, где мы тебя подберем. Сориентируемся по ситуации, – Дмитрий Николаевич говорит уже спокойнее и неторопливо расстегивает две верхние пуговицы рубашки. – У нас потом много ночных стоит. Даже сутки есть, что с ночевками у тебя?
– Мама с папой скоро уезжают, – отвечаю я взволнованно. – Я остаюсь в квартире с братом и, скорее всего, с Машей из шестьдесят седьмой больницы. Вы, вроде знакомы. С ними проблем не будет.
– Хорошо, – одобрительно кивает химик и, по привычке, устало потерев пальцами переносицу добавляет: – Только чтобы это все не сказалось отрицательно на твоей учебе.
– Нет, нет! – уверенно заявляю я. – Конечно нет!
– Хорошо, тогда… есть еще вопросы?
Несколько секунд молча смотрю на него, вспоминая это всепоглощающее ощущение тепла от прикосновений его губ. И, горько усмехнувшись, тихо шепчу:
– Море.
– Тогда запоминай, потом спросишь, – уголки его губ тронула едва заметная полуулыбка. Я только собралась повернуться к нему спиной, как вновь услышала его усталый голос.
– Дмитриева, – позвал химик, и я вопросительно на него смотрю, застыв в дверях лаборантской. – Прекращай уже эти прятки за учебником. Взрослый же человек, брось это ребячество.
Внимательно смотрю на него и пытаюсь понять, чего в этих словах больше: раздражения или просьбы? Я прячусь, а вы молчите. Мы оба – как дети. Мы оба играем в игры. И мы оба пока проигрываем.
Хитро улыбаюсь и уже в третий раз за день уверенно повторяю:
– Конечно, Дмитрий Николаевич…
========== Глава 13. Об искусстве выносливости и искренних страхах. ==========
С самого утра старалась вести себя как можно естественней, хоть мне постоянно казалось, что я выдаю себя с головой. Все движения слишком поспешны и нервозны, дыхание слишком взволнованное, а в глазах – счастливый блеск предвкушения. Но я изо всех сил пыталась играть свою самую ненавистную роль – роль идеальной дочери, которая давалась мне в последнее время с такой легкостью. Провожая родителей в командировку, мне, в глубине души было даже немного мерзко от своего лицемерия. Я взволнованно вздыхала и во всю изображала смирение, хотя внутри меня пел целый хор ополоумевших радостных птиц, так сильно мне хотелось спровадить родителей из дома. Ведь именно сегодня, после двух уроков алгебры я отправлюсь на долгожданную и такую заслуженную, почти что выстраданную, смену!
За эти три недели не поменялось почти ничего: я по прежнему ходила в обнимку с учебниками, по возможности избегая даже всякого общения. Я даже звук у телефона выключала в начале дня, включая его вечером, после того, как сделаю уроки и разберу задания, которыми меня каждые два дня пичкал Дмитрий Николаевич. Полчаса я отводила себе на то, чтобы ответить на немногочисленные сообщения, в основном от Ани, Фани или брата, а потом делала себе подарок – перед сном читала что-нибудь для себя. Что угодно, начиная от какой-нибудь совершенно неинтересной статьи в интернете, заканчивая художественной литературой, которую я так часто раньше задвигала на второй план.
Дней через пять мои подруги поняли, что в течение дня достучаться до меня было бесполезно, так что я стала практически отшельником, полностью погрузившись в учебу. Перешептывания за моей спиной сменились обыкновенной потерей внимания к моей скромной персоне. Все приглашения на вечеринки или просто походы в кино я игнорировала. Королёва переключилась на самовоспевание, чем оказала огромную услугу и мне, и другим девчонкам, кому приходилось терпеть ее нападки, а Наумов по прежнему молчал, изредка хмуро поглядывая на меня или на химика. Я же для себя решила, что вся эта ситуация – блажь, фарс и лишняя трата времени на совершенно бесполезную чепуху, которая только отвлекает от учебы.
С Лебедевым мы перешли на холодно-официальный тон при других и молчаливое «тыканье» наедине, в те моменты, когда он давал мне на дом новые задания, одно каверзнее другого. Но, признаться, меня такое общение более чем устраивало. Я понимала, что тот человек, которого я видела у него дома, который «случайно» поцеловал меня тогда холодным морозным вечером, скорее всего больше никогда не появится передо мной. Уж в стенах школы – точно! А по сему поводу, самое разумное – просто забыть об этом человеке! И как же легко стало в последнее время себя обманывать! Я почти убедила себя в том, что мне все равно!
Хотелось бы говорить об этом со стопроцентной уверенностью, но мое сердцебиение предательски ускоряло темп с прогрессией, равной сокращению интервала между мной и химиком. И, хоть я и пообещала больше не прятаться за книгами от него, я же не обещала не забиваться в самые укромные уголки лицея?
– Ну что, свалили? – Аня со сверкающими глазами подскочила ко мне сразу, как я пересекла порог лицея. Я утвердительно и немного победно киваю головой.
– Сбагрила? – с другой стороны подбегает Фаня. Улыбаюсь в ответ, предвкушая через два часа улизнуть от всей этой школьной суеты туда, где я чувствую себя на своем месте.
– Димон, молоток! – Аня от нетерпения даже подпрыгнула. – Сегодня гуляем у тебя! Только мы втроем…
– Нет, нельзя у меня! – чересчур резко возмутилась я.
– Марин, ты скоро свихнешься! Удавку можно ослабить, предки свалили! И так первое место на олимпиаде взяла. Себя надо любить! – Стала разъяснять мне Фаня, а я задумалась, не вызову ли я подозрений, если так резко откажу подругам в своей компании. Раньше, когда родители ближе к весне уезжали по работе, мы с девочками всегда собирались у меня. Пара-тройка вечеров, проведенных с подругами, ничего криминального, но вместе провести время было всегда приятно. А ведь сегодня дневная смена…
– Братишка со мной будет, – попыталась отмазаться я, хотя голос разума подсказывал мне, что это будет бессмысленно. Где-то придется пойти на жертвы и теперь, видимо, вместо идеальной дочери придется сыграть в идеальную подругу.
– Он будет против? – Аня удивленно вскинула брови. Насколько я помню, Леша, Аня и Фаня ладили прекрасно. Похоже, мне не отвертеться.
– Ладно, – вздыхаю. – Но только у меня курсы сегодня будут, – без всякого стеснения вру я. – Леша откроет, я его предупрежу, а я часам к десяти подъеду.
Выслушав возмущения по поводу своей нездоровой любви к учебе и настоятельные советы «забить» на курсы, которых по сути и нет, я отмахнулась от подруг и, зайдя в класс, погрузилась в изучение предстоящего параграфа по алгебре.
***
– Красавица, подвезти? – Серега раскрыл дверь реанимобиля и лучезарно улыбнулся. Я не смогла удержаться и широко улыбнулась в ответ. Запрыгнув внутрь, я радостно выдохнула. На то, чтобы подобрать меня по дороге на следующий вызов, ушло не больше нескольких секунд. Я была в назначенном месте в назначенное время и, услышав звуки включенной сирены, я подумала, что наконец-то получила поощрение за все эти три недели беспрерывной учебы и тотального самоконтроля.
Стеглов протянул мне свою форму и отвернулся, увлеченно обсуждая что-то с Лебедевым и Пятачком. Торопливо натягиваю форму, ежась от холода и лениво думая, а какое, интересно, у Пяточка настоящее имя? И почему его называют Пяточком?
– Как дела в школе? – вежливо интересуется Серега, повернувшись ко мне.
– Сносно пока, – отвечаю, косясь на химика. Он, кажется, никак не реагирует на мой ответ. Значит, действительно сносно?
– Нормально отпустили? – слышу голос химика из кабины водителя.
– Да, без проблем!
– Ну и хорошо, – довольным голосом отзывается Стеглов, поворачиваясь ко мне. – Знаешь, я по тебе скучал.
– Это взаимно, – совершенно искренне отвечаю я и вижу, как Дмитрий Николаевич бросил на меня через зеркало быстрый взгляд, но стараясь не показывать своей заинтересованности, тут же повернулся к окошку. – А куда мы едем?
– Да парнишка без сознания, соседи «скорую» вызвали, – Стеглов тоже смотрит в окно, видимо, стараясь понять, где мы сейчас находимся.
– Ясно, – киваю я. – А далеко еще? – спрашиваю просто так, но, почувствовав, что мы явно свернули во дворы и замедлили ход, понимаю, что спросила, в общем-то, зря.
– Приехали, – буркнул Пяточек, остановив машину.
Застегивая поплотнее куртку и, натянув на руки перчатки, беру протянутую папку с бумагами из рук хмурого Дмитрия Николаевича и шагаю вслед за своей бригадой, настраиваясь на рабочий лад.
Все веселье из моего сознания словно кувалдой выбило при виде того, кто нуждался в нашей помощи.
Молодой парень, по виду пьянствующий уже не первый день, валялся на ступенях подъезда безвольной куклой. Пульса, дыхания нет. Подойдя ближе, стало казаться, что он, скорее всего, не только пьянствовал, а может чего и похуже…
Манипуляции бригады словно на автомате. Укол прямо в подбородок. Подъязычная инъекция. Смутно вспоминаю, что читала о подобном… Кажется, что мое собственное сердце остановилось. Крепче прижимаю к себе твердую папку, будто ища в ней поддержку. Вскоре врач кивнул головой, видимо, прощупав пульс на магистральных.
– Марин, сбегай за Пятачком, – попросил Стеглов, и я пулей несусь на улицу, чтобы исполнить его поручение.
Парня доставили в ближайшую больницу, в реанимацию. И, пока Серега и до неузнаваемости молчаливый Дмитрий Николаевич пошли сдавать вызов, меня никак не хотело покидать такое тоскливое и печальное чувство… Ведь не вызови соседи «скорую», кто бы реанимировал этого парня? Он бы…
– Они его спасли, – сказала я вслух, осознавая собственные слова и совсем забыв, что в машине по-прежнему сидит Пятачок.
– Работа такая, – задумчиво отвечает он, сев поудобнее в кресле. – Кто бы его еще образумил… А то ведь подлечится и опять пить начнет.
– Почему так? – спрашиваю я, всматриваясь в грубое лицо водителя, понимая, что однозначного ответа на этот вопрос не существует.
– Кто знает? – с досадой отвечает Пяточек.
Следующий вызов – автомобильная авария. Мотоцикл столкнулся с легковушкой. Мотоциклист был без сознания, но, пока мы приехали, его сумели привести в чувство свидетели аварии. В результате – перелом ноги, перелом руки, под подозрением – перелом ключицы у водителя автомобиля и, скорее всего – сотрясение мозга у обоих. Но мотоциклист, которого мы везли в травмпункт шутил, улыбался, иногда шикая от боли на ухабистых поворотах. И просил, чтобы мы его навещали, если его положат в больницу. Не сложно было понять его поведение. Адреналин, смешанный с невероятным счастьем, что он жив. Мы то и дело просили, чтобы он молчал, чтобы не тратил лишний раз силы, чтобы поберег себя, ведь вполне может оказаться, что найдутся какие-нибудь скрытые травмы, но счастливчика, родившегося в рубашке, было не остановить. Через какое-то время он начал радостно петь.
– Может, вырубить его? – хитро улыбнулся химик, взглянув на Стеглова.
– Да ладно тебе, пусть поет, – ответил Серега, взглянув на меня. А я все держала руку больного, чтобы он не пытался ею размахивать. Не понимаю, он от шока боли не чувствует, рука-то сломана!
Следующий вызов заставил порадоваться всех, включая и Дмитрия Николаевича.
«Подарочек», как называл их Серега, очередной пьянчужка, якобы лежащий без сознания на морозе, почувствовав запах нашатыря и громкого грубого «просыпаемся» Дмитрия Николаевича, с трудом разлепил веки и, в ужасе округлив расфокусированные глаза, дал такого деру от нас, что едва не потерял по дороге штаны.
– Коллега, – Лебедев изобразил театрально-надменный голос, повернувшись к напарнику. – Думаю, пациент скорее жив, чем мертв.
– Несомненно, – в тон ему отвечает Серега. – И, похоже, здоров, словно буйвол! Думаю, мы прекрасно справились со своей работой! – Стеглов скорчил важную рожу.
– Определенно, – Лебедев скорчил такое же лицо, и я, не удержавшись, прыснула от смеха.
Вернувшись на станцию, Сергей и Дмитрий Николаевич отправились в комнату отдыха, а я, снова свернув свой свитер около дефибриллятора, удобно устроилась, чтобы немного вздремнуть.
– Дмитриева, – рука Лебедева бесцеремонно потрясла меня за плечо.
– Что, едем? – не поняла я, судорожно раскрыв глаза.
– Нет, – Дмитрий Николаевич вручил мне знакомый термос и теплый контейнер с едой. – Ешь.
– Спасибо, – растерянно бормочу я, глядя на закрывающуюся за химиком дверь «скорой».
Быстро уничтожив в одиночестве божественно вкусное содержимое контейнера и опустошив наполовину термос, я, стараясь себя убедить, что никого не «объела», все же свернулась калачиком на сиденье и, положив голову на свитер, отключилась глубоким сном, который, к сожалению, продлился не так долго, как мне хотелось бы…
– Так что, прислушайся ты к ней. Оксана Юрьевна плохого не посоветует! – раздался бодрый голос Сереги.
– Кто ее недавно ведьмой назвал? – смеется Дмитрий Николаевич, залезая на свое привычное место.
– Оксана Юрьевна и есть ведьма! Но чертовски умная ведьма! – ответил Серега, усаживаясь напротив меня. А я, решив не лезть в разговор, потерла глаза, стараясь прогнать дрему. Как-никак, сегодня еще подруг дома принимать…
Знаете, в жизни часто так бывает: у тебя вдруг появляется удивительная полоса везения. Это может быть самая настоящая улыбка изменчивой дамы, именуемой фортуной, а может быть и три подряд сносных и в итоге вполне позитивных вызова. Но после такой полосы удачи где-то глубоко внутри ты чувствуешь какое-то неприятное ощущение тревоги. Будто после этой самой белой полосы последует другая. Совершенно иного цвета…
Обшарпанная квартира насквозь пропиталась запахом перегара. Из-за духоты, царящей здесь, пришлось расстегнуть теплую куртку. Мусор, разбросанные бутылки и едва держащийся на ногах хозяин квартиры, всматривающийся в наши лица мутными глазами, говорили о том, что нам выпала честь побывать на «сейшене» этих самых «подарочков», которых так не любит скорая помощь.
– Да я… – хозяин запинается, икает, подавляя рвотный позыв, и снова пытается объяснить, зачем он вызвал скорую. – Да он… Да епт…
– Где больной? – грубо спрашивает химик. Теперь, отчасти, я понимаю, откуда у него такая специфичная манера общения с людьми. На скорой поработаешь, небось, такого насмотришься…
– Т-т-т… – Пытается выговорить хозяин, но машет рукой, снова тошнотворно икнув, и почти валится с ног, когда мимо него шагает химик и Стеглов, направляясь в комнату. – А ну нах…
Проходя в заваленную самым невообразимым мусором, грудами грязного и одному Богу известно, чем воняющего белья, вижу лежащую на спине женщину, нервно хихикающую и смотрящую в потолок. Даже не знаю, от чего тошнит больше: от поведения этого «подарочка» или от всего этого антуража? Узнай мама и папа, где сейчас находится их дочь, они свалились бы на месте!
– Гражданочка! – громко восклицает Стеглов, присев рядом с женщиной. – На что жалуемся?
– На жизнь, е-мое! – женщина откровенно ржет, а стоящий недалеко от меня мужчина вторит ее смеху.
Дмитрий Николаевич отходит в сторону и брезгливо рассматривает одну из валяющихся рядом с ней бутылок. Практически кожей ощущаю то омерзение, которое, я уверена, чувствует и химик, и Серега.
– В медицинской помощи нуждаемся? – так же громко и бесстрастно спрашивает Стеглов.
– В мат-т-т-ть… – снова не может выговорить хозяин квартиры. Скорее всего, он хотел сказать, что нуждается в материальной помощи, но, думаю, нам этого не узнать никогда.
– Если не нуждаемся, вот тут ручкой чиркни, – Стеглов берет из моих рук папку, ручку и сует ее женщине. Она, к моему удивлению, умудряется сосредоточиться на пару секунд и ставит загадочную закорючку об отказе в медицинской помощи.
– Пошли, – тихо говорит Дмитрий Николаевич, но дорогу нам преграждает мужчина, нелепо растопыривший руки и ноги в проходе к коридору.
– П-п-погоди-и… Она ж… Умирает! – с трудом выговаривает он.
– Пациентка здорова и подписала отказ от медицинской помощи. А вы продолжайте в том же духе, такими темпами недолго осталось! – презрительно фыркает Лебедев и успевает пройти мимо хозяина квартиры.
А вот я этого сделать не успеваю.
Слышу, как мужчина недовольно ревет, потянувшись куда-то в бок. Сначала мне показалось, что он, наконец-то упал, не удержавшись на своих худющих шатающихся ногах, но потом я понимаю, что этот нелепый нырок был вполне целенаправленный. И в его руках что-то угрожающе блеснуло.
Наверное, моя расстегнутая куртка оказалась в своем роде роковой ошибкой. Я уловила звук распарываемой ткани рубашки и только успела подумать, до чего же острые ножи в доме у обыкновенного пьянчужки, прежде чем почувствовала, как бок полоснуло колючим жаром.
Стук сердца заглушил все оставшиеся мысли, и мне оставалось только смотреть, как Стеглов и Лебедев накинулись на этого упыря и обезоружили. Все казалось каким-то нелепым бредом…
– Ты как? Он задел тебя? – Стеглов потянулся к моему горевшему боку, но я попятилась, закрываясь курткой.
– Все нормально, – стараюсь сделать лицо поубедительнее. – Давайте просто уйдем отсюда.
– Сто девятая, – голос Дмитрия Николаевича звучит настолько гневным, что, кажется, я такого еще не слышала. – Полицию. Да.
На ватных ногах спускаюсь к машине и, облокотившись о дверь реанимобиля, тяжело выдыхаю, смотря, как Стеглов берет из рук Лебедева сигарету. Но, вопреки моим ожиданиям, что химик тоже сейчас закурит, он подходит ко мне почти вплотную и, устремив на меня свой ледяной злобный взгляд, почти рычит:
– В машину, живо!
Спешу исполнить приказ, чувствуя неприятную тяжесть в ногах и, зайдя в машину, вопросительно развожу руки. Зашла. Можно и повежливее…
– Снимай куртку, рубашку и ложись, – голос химика не терпит препирательств. Вижу, как за его спиной в спешке курит Стеглов.
– Да в порядке я, правда, – проявляю вялую попытку избежать осмотра, но, похоже, что делаю это напрасно.
– Я не ясно выразился?
– Давай, Марин, мы просто убедимся, что все хорошо, – выдохнув дым, говорил Серега.
– Да серьезно, все нормально! – я чуть улыбаюсь и, честно, не вполне понимаю, к чему вся эта серьезность и спешка. Все ведь в порядке, просто бок горит немного.
– Дмитриева, – химик впивается рукой в мое плечо с такой силой, что я чувствую боль сквозь толстенную куртку и, наклонившись к моему лицу зло шипит: – Либо ты сейчас же ляжешь на кушетку сама, либо я уложу тебя на нее силой.
Звучало это настолько угрожающе, что я, нервно сглотнув, глядя в его прищуренные, искрящиеся яростью глаза, согласно киваю и стягиваю с себя куртку, затем рубашку и, наконец, кофту, заметив, что сбоку она насквозь пропиталась кровью. Это что, моя кровь?
Оставшись по пояс в одном белье, ложусь на кушетку, наблюдая, как химик, поменяв перчатки на руках, склонился над моим животом, а Стеглов, докурив сигарету, заходит в машину и присоединяется к моему преподавателю.
С одной стороны, хочется приподняться и глянуть на нанесенный урон, но с другой, судя по сосредоточенным лицам бригады, мне даже знать не хотелось, что там. Я чувствовала на себе прикосновения рук, совсем легкие, но отзывающиеся по всему телу жгучей болью. В какой-то момент я зашипела, не сдержавшись, но никто в мою сторону даже головы не повернул.
– Надо шить, – наконец проговорил Серега, обращаясь к химику.
– Вижу, – ответил он. – В больницу нельзя.
– Дим, – возразил Серега. – Зашивать и недельку цефазолина. Надо в больницу. Понимаешь, надо шить!
– И зашьем! – грубо огрызнулся Дмитрий Николаевич. – Вызов сдадим ментам и у станции зашьем. Дмитриева, ты как? Голова не кружится? Надо продержаться еще какое-то время, а там и подлатаем тебя.
– Надо, значит продержусь, – киваю я, чувствуя сильное головокружение, но умалчивая о нем. Это ерунда, уверена. Просто царапина. Кровью же не истекаю.
Почувствовав, как на рану в моем боку что-то накладывают, приподнимаюсь по команде химика и засовываю руки в рукава своей блузки. Лебедев ловко застегивает на мне пуговицы, несмотря на все мои возражения, что я способна одеться сама. В моей голове мелькала назойливая мысль, которую я изо всех сил старалась отогнать от себя прочь: он меня больше с собой не возьмет.
– Сережа, прости, что рубашку тебе попортила, – дрожащим голосом проговорила я.
– Это не ты попортила, не извиняйся, – ответил Серега. – Приехали, – проговорил он, когда послышался звук подъезжающей машины. Видимо, полиция подоспела.
– Дмитриева, лежишь тут так тихо, как только можно, – сказал химик. – Будет больно – терпи. Стонать и жаловаться нельзя. Помирать на моей смене тоже нельзя.
– Помирать? – выдыхаю я. Что там за ранение-то?
– Это я на всякий случай.
Не знаю, сколько я так пролежала, уставившись в люк реанимобиля на крыше. В какой-то момент, я почувствовала, что начинаю просто отключаться. Сон и усталость навалились на меня с такой силой, что не поддаться соблазну и не погрузиться в вязкую темноту сновидений было почти невозможно. Сейчас бы хоть немного поспать. Кажется, уже прошла целая вечность.
– Не спим, не спим! – чья-то ладонь легонько хлопала меня по щекам.
– Да я и не… О-о-ой…
– Потерпи, Марин, пока шок был, боль не была такая сильная, сейчас надо потерпеть, – у изголовья устроился Серега, а рядом со мной химик и, приподняв край рубашки, быстро взглянул на рану и достал из кармана телефон.
– Машуля, привет, – будничным тоном поздоровался он. – Я тоже рад. Ты уже как, закончила? А можешь немного помочь? К девятой станции пусть подвезет тебя. Тут зашить надо порезик один. И цефазолина семь возьми, будь добра. Ну, большой порезик. Ага, пальчик порезали, – слышу, как химик смеется. – Нет, я же обещал. Да в прошлом, серьезно! Да цел я, цел! Это не мне, – встречаюсь с обеспокоенным взглядом Дмитрия Николаевича и чувствую почему-то жуткий стыд, что доставила столько проблем. Надо будет обязательно извиниться. Но потом, не сейчас. Сейчас я так хочу спать! Даже с этой жгучей болью…
– Не спим, Дмитриева, – снова это похлопывание по щекам. Нет, пожалуй, перед ним не буду извиняться.
Доехав до станции, с удивлением отмечаю для себя, что уже прилично стемнело. Сколько же мы передавали этот проклятый вызов?!
– Димочка, ты же обещал, что больше в драки не полезешь? – слышу голос Маши совсем рядом с собой. – Ой, Марина?
– Привет, Маш, – здороваюсь я и стараюсь улыбнуться. – А Леша тут?
– Он в машине, позвать?
– Ни в коем случае! – чуть громче, чем рассчитывала, прошу я.
– Давай, я зашью. Не надо внимание привлекать, – бормочет химик, и я слышу шуршание пакета, передаваемого Машей. – Собачнику твоему я сам все объясню. Можешь ему так и сказать.
– Так, Димон, я на станцию. Нужен тебе сейчас? – Серега выпрыгнул из машины.
– Нет, я зашью, – отозвался Лебедев. – Иди, Маш, я справлюсь, тут ерунда.
– Ладно, мы пока рядом побудем, если что – звони, я подойду, – сказала Маша и вышла следом за врачом. В машине мы с химиком остались вдвоем.
Он молча надел новые перчатки, расстегнул на мне рубашку и убрал кровоостанавливающие марли. Движения ловкие, уверенные, словно отточенные годами. Интересно, много ему приходилось зашивать ножевых ранений?
– Ой! – шиплю я, когда чувствую прикосновение иглы. – Это что?
– Лидокаин, – отвечает химик. – Думаешь, я буду «на живую» шить?
– Надеюсь, что нет, вы же не фашист… Ай! Хотя я не уверена!
– Не дергайся, времени мало. Сейчас на вызов отправят, и придется шить в дороге. И тогда на твоем животике будет не аккуратный шов, а произведение постмодернизма.
– Вы шутите. Значит все не так плохо? – с надеждой в голосе спрашиваю я.
– Швы – это не самое страшное, – серьезно отвечает он. – Главное, как заживет. Антибиотики колоть надо будет. Одному Богу известно, где до этого побывал чертов нож. На «три» глубокий вздох. Не вздумай орать. Раз, два, три…
Я молчала, хоть и чувствовала все, что со мной делают. Даже боль чувствовалась, правда как-то странно, отдаленно. Дмитрий Николаевич торопился и не стал ждать, когда лидокаин полностью обезболит. Я послушно вдыхала по команде, ощущая, как прокалывают края моей раны. Восемнадцать проколов. В спешке. Девять швов. Порезик, ага…
– Вы красиво хоть шьете-то? – хочется как-то отвлечься от раздумий, что именно могли резать этим ножом до меня.
– Обижаешь! – слышу, как усмехнулся Лебедев. – Будущий муж будет в восторге!
– Вы либо оптимист, либо с юмором у вас не очень, – горько усмехаюсь я. – Дмитрий Николаевич, – позвала я, почувствовав медленно подступающую панику.
– Чего тебе?
– Я боюсь, – тихо признаюсь я и чувствую нарастающий ком в горле. Наверное, высказав это вслух, я в первую очередь призналась в своем страхе самой себе. Лебедев молча и аккуратно обрабатывает края раны йодом и, закончив, заглядывает в мои глаза. Стыдливо закрываю их, уронив слезы и тихо всхлипнув, но едва не вскрикиваю от неожиданности, потому что чувствую, как его рука, уже без перчатки, вытирает слезы с моих щек.
– Я тоже боюсь, Дмитриева.
А затем, поднеся к уху трубку своего телефона, отворачивается и, тяжело вздохнув, тянет руку к переносице в своем привычном усталом жесте.
– Маш, тащи своего собачника сюда, – он взглянул на меня, быстро повернувшись. – Да, зашил. Нормально.
Стараюсь дышать ровно, чтобы не испугать своими слезами брата, но, увидев его взволнованное лицо, понимаю, что от долгой и гневной беседы по поводу опасности, которой я себя подвергаю, мне не открутиться. Зато страх частично пропал. Теперь я снова боюсь, что мои разъезды со «скорой помощью» закончились раз и навсегда.
– Ты хоть понимаешь, что это дело уголовное? – похоже, брат решил начать прямо тут. – Это ножевое! О чем вы думали?! Лебедев, как так-то?!
– Леша, пожалуйста, давайте отвезем Марину домой. Ей и так на сегодня досталось!
– Ты же взрослый мужик! Чем ты думал?
– Ты прекрасно все знал, почему не отговорил сестру?! – шипит в ответ химик. – Ты ведь у нас авторитет для нее!
– Блин, можно мы просто уедем, а вы потом как-нибудь встретитесь и поорете друг на друга? – поднявшись с Машиной помощью, я, чувствуя свой онемевший бок, накидываю пуховик и выхожу из машины.
Домой мы едем в полнейшей тишине. Кажется, что даже воздух пропитался электричеством от нарастающего напряжения. Маша постоянно интересуется, как я себя чувствую, а я, развалившись на заднем сиденье, думаю только о том, что все это происходит не со мной. Это все дурной сон. Сейчас я проснусь, вытащу из-под головы учебник, на котором заснула и, повернувшись на другой бок снова засну, получив, наконец, от товарища Морфея адекватные и не такие криминальные сны. Пони, цветочки, принцы… Что там должно сниться нормальным барышням моего возраста?
Дома на кухне уже во всю хозяйничают мои подруги. Но увидев меня в коридоре, почему-то обе замирают. Взглянув в свое отражение, понимаю, почему: я стою мертвенно бледная. И, держась за стенку, улыбаюсь мягко говоря, полоумно. Да, видок тот еще…
– Температура, плохо стало, – оправдываюсь я.
– Марин, это что, кровь? – севшим голосом спрашивает Фаня, указывая ложкой на мою блузку.
– Упс… – только и могу проговорить, оттянув белую ткань. – Ну, вот, теперь только выкидывать.
– Что случилось? – Аня стоит чуть позади, вжавшись в стенку. Я и забыла, как она боится вида крови.
– Девочки, милые, – вздыхаю я, передав Маше пуховик. – Давайте так: вы не будете меня ни о чем спрашивать, а я притворюсь, что просто приболела?
– Это твоя кровь?! – голос Фани дрогнул.
– Пальчик порезала, – зло бросает братишка, проходя на кухню. – Ложись, давай. Девчонки, пошли, поесть ей сделаем, а я вам расскажу о врачебной тайне…
– Ты же ветеринар! – нахмурив брови, сказала Исаева, поспешно удаляясь из коридора.
– У ветеринаров тоже могут быть тайны! – доносится с кухни устрашающий и раздраженный голос.
Дойдя до кровати, с досадой понимаю, что обезболивающее начинает отходить, и боль постепенно возвращается, но стараюсь не подавать виду, чтобы никого не пугать. Из коридора доносится требовательный сигнал мобильного, и Фаня уходит, чтобы по моей просьбе принести его. Только потом мне в голову приходит мысль, что надо было, наверное, попросить Машу…
– Смс-ка, – бесцветным тоном сообщает мне Хвостова. Поднимаю на нее взгляд и вижу, как она обиженно поджимает губы.
– Ты прочла ее? – язык еле ворочается от усталости.
– Нет, – честно отвечает Фаня.
– Ты прочла, от кого она, – понимаю я причину ее злости и обиды.
– Да.
– Я могу оставить это без объяснений и быть уверенной, что информация не покинет комнату? – честно говоря, я особо на это не надеялась, но ответ меня сильно удивил.
– Да, – уверенно кивает Фаня, присев на край моей кровати и протянув мне телефон.
Благодарно смотрю на нее, а потом открываю сообщение от Дмитрия Николаевича.
«Завтра в школе чтоб тебя не видел. Если будет температура – звонишь мне. Если будет что-то еще беспокоить – звонишь мне. Появятся вопросы – звонишь мне. Надеюсь, я все доступно объяснил».
И сразу после этого сообщения открываю еще одно, тоже от Лебедева, отправленное следом за первым.
«Вообще, позвони мне, как сможешь».
========== Глава 14. О тягостных вопросах и долгожданных ответах. ==========
Я держала телефон в руке весь вечер, но так и не позвонила ему. Я не сделала этого и на следующий день. И к вечеру от Лебедева пришло сообщение, с одним единственным словом – «безответственно». Но я все равно не позвонила. И через день – тоже.
Почему? Даже думать об этом не хочу.
Подруги смотрели хмуро, но исправно приходили ко мне после школы и сидели весь день рядом, пока я унылым овощем валялась на кровати, познавая все прелести своего убежища. Бок болел адски и чесался так, что хотелось содрать с себя кожу. Фаня один раз попросила показать, что случилось на самом деле, но моя забинтованная тушка ей ничего нового обо мне не рассказала.
– Надеюсь, твое вынужденное молчание того стоит, – как-то вечером обиженно бросила она, а потом забралась ко мне в кровать, обняла и молча лежала до тех пор, пока я не заснула.
Аня же старалась делать вид, что ничего не произошло. Ей было известно чуть меньше, чем Фане, но и влезать в какие-то подробности она, мягко говоря, не стремилась. Она приносила после школы домашку, чтобы мы могли вместе ею заниматься. И просто игнорировала тот факт, что всего сутки назад она помогала мне снять окровавленную блузку. Я была искренне благодарна своим подругам за их заботу в течение этих двух дней, но больше я была благодарна за их понимание.
