Текст книги "Химия без прикрас (СИ)"
Автор книги: agross
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
– Где она? – гневный голос братишки заставил мое умиротворение разлететься в пух и прах. – Лебедев, ты не представляешь, как я зол! Надеюсь, она меня слышит!
О, да, братишка, я слышу. И, если честно, плевать я хотела на эту твою злость. Я вообще сейчас словно в космосе. Кажется, подо мной матрас летит…
Какое-то время я провела за тем, что просто созерцала идеально выбеленный потолок комнаты химика, так сильно выделявшийся среди общего антуража, вслушиваясь в обрывки разговоров, доносящихся из кухни, а потом я попыталась слезть с матраса, но это оказалось не так-то просто: мое внутренне чутье услужливо подсказывало, что лучше не менять своего горизонтального положения и оставить все, как есть. Здравый смысл, как я уже говорила, штука очень полезная и, в большинстве своем, к нему лучше прислушаться, потому что я, как раз-таки, попыталась проявить упорство и подняться на ноги. Измученному организму это явно не понравилось: меня тут же начало знобить, голова «пустилась в пляс». Так что мне понадобилось какое-то время, чтобы, вцепившись в шкаф, уговорить себя стоять на двух ногах ровно…
– Так-так, Димон, ну-ка, давай-ка обратно… – я четко услышала голос Сереги, но глаза с трудом различали его силуэт. – На живот давай-ка.
– Да я с Лешей поздороваться, – оправдываюсь я, но чьи-то руки, крепко ухватив меня за предплечья, уложили обратно на матрас и, заставив перевернуться на живот, стянули с талии штаны, которые я так упорно завязывала, чтобы они не свались. – Эй… – протестую я, но в тот же момент чувствую укол в свою нежную филейную часть. Понятно, антибиотик.
– Ты не буянь, Маринка, – успокаивает меня Серега, натягивая штаны на место. – Есть хочешь?
– А борщ остался? – с надеждой спрашиваю я, переворачиваясь на спину. На мой лоб тут же опустилась холодная ладонь, а к лицу приблизилось улыбчивое лицо Стеглова.
– Дим, ей надо срочно в больницу! Ей твоя стряпня понравилась! – не сразу понимаю, шутит он или нет, но, услышав саркастический смешок рядом, с облегчением выдыхаю. Мне сейчас только больницы не хватало. – Родная, мы с Лешей уничтожили суп. Зло повержено. Есть овощной салат и берлинские пирожные.
– Мне, пожалуйста, в том порядке, в котором ты назвал, – изобразив умирающий тон, шепчу я, приоткрыв глаз, и слышу одобрительный смех Стеглова.
– Ничего, жить будет! – снова ледяная ладонь на моем лбу, только на этот раз чуть выше, коснулась моих волос и потрепала их. – Ну-ка, красавица, давай-ка посмотрим, что там у тебя с животиком, – холодные руки коснулись живота, а я прикрыла глаза, потому что от общей, слегка размытой картины в сумраке комнаты, освещенной одним ночником, начало немного подташнивать.
– Давай завтра лучше, сам и перевяжешь, не отрывай, – голос Дмитрия Николаевича заставил руку Сереги остановиться. Видимо, он хотел снять повязку.
– Марганцовка-то в доме есть? – спросил Серега.
– Обижаешь, – ответил химик. – Дмитриева, ты как, соображать способна?
После этих слов я почувствовала на своей щеке широкую ладонь. Идентифицировать, кому она принадлежит, оказалось нетрудно. Я даже не попыталась разлепить веки, только положила на его ладонь свою. Способна ли я соображать, Дмитрий Николаевич? Едва ли.
– Конечно, – бросаю я, убрав руку, как только вспомнила, что мы не одни.
– Тогда пришло время отвечать за свою глупость, – от меня не укрылась некое злорадство, с которым Лебедев произнес эту фразу. Как только он поднялся с матраса, в дверях появился силуэт моего братишки, который, кинув в мою сторону взгляд, полный едва сдерживаемого гнева, вышел из комнаты, так ничего и не сказав.
– И все? А я думала, будут побои… – я приподнялась на локтях.
– Макак, раз ты умная такая, дуй на кухню! – раздался голос Леши откуда-то из коридора.
– Это не так-то просто, – бормочу я, но понимаю, что его это мало волнует. Раз до лицея дошла, значит, и до кухни дойду. Стеглов услужливо поддержал меня, когда я, зажмурившись от боли, поднялась с матраса, а Лебедев, пропустив нас вперед, пошел вслед за нами.
Маша, сидевшая за столом, встретила меня озабоченным взглядом и, положив на край тарелки надкусанное берлинское пирожное, поднялась, чтобы помочь мне, но мой братишка преградил ей путь.
– Сядь, – тихо бросил он, и Маша опустилась обратно на стул, растерянно и сочувственно взглянув в мою сторону. Да, видимо, взбучки мне не избежать.
Доковыляв до стула, я присела напротив Маши, где обычно располагается химик и, испуганно оглядев присутствующих, с досадой отметила, что Серега, сославшись, что ему нужно срочно позвонить, покинул «поле боя». Похоже, моя сторона уже несет потери.
– Ты тупая?! – не выдерживает, наконец, брат.
– Это риторический вопрос? – успеваю вставить я, прежде чем он взрывается гневной тирадой.
– Да каким местом ты думала? Предки уехали, и все? Теперь можно из окна выкидываться?! – Леша навис надо мной огромной грозовой тучей и кричал так, что в ушах звенело. – Да что с тобой?! Вообще мозгов нет! А если бы предки не свалили?! Я должен тебя перед всеми выгораживать?! Детство кончилось, макак! Когда начнем башкой думать, а?
– Леш, хватит, – попыталась осадить его Маша, и ей это немного удалось, по крайней мере, он выпрямился и на некоторое время замолчал. Отвечать было бессмысленно: я действительно виновата, а мои извинения сейчас будут только раскалять обстановку. Было страшно даже повернуть голову. Я сосредоточенно рассматривала край потертой столешницы, опустив нос, и благодарила небеса, что Леша знает самую малую часть того, что я скрываю от других.
Лебедев стоял позади Маши, облокотившись о стену, скрестив руки на груди. Я незаметно посмотрела на него и встретилась с его безэмоциональным выражением лица. Ловко у него это выходит. Только вот желваки, игравшие на скулах, выдавали его напряжение. Вы переживаете за меня, Дмитрий Николаевич?
– Господи, какая же ты бестолочь! – опустив ладони на стол, выдохнул Леша, а я негодующе поморщилась. Сколько можно меня бестолочью называть?! – А ты, нахрен ее сюда привез?! – Леша повернулся к химику и выпрямился во весь рост. Видимо, чувствовал себя неуютно, под снисходительным взглядом Лебедева, который был на полголовы выше моего братишки. – Надо было домой ее везти!
– Она уже посидела с тобой дома, – тихо ответил химик. – Я был удивлен не меньше твоего, когда увидел ее в школе.
– Если бы все здесь не страдали идиотизмом, то этого ничего вообще бы не случилось! – вспылил Леша. А я задумалась: а ведь правда, ничего бы не было. И я бы не сблизилась так со своим преподавателем. Я бы и осталась бы такой же механической куклой-примерной дочерью.
– Леш, пожалуйста, – Маша погладила брата по руке и, к моему удивлению, он смягчился прямо на глазах! – Поставь себя на ее место, ведь ты бы тоже…
– Я – это я! – гневно, но уже чуть спокойнее ответил братишка своей девушке. – Это я темное пятно в нашей семье. А не она.
– Почему ты отказался перенимать отцовское дело, ты забыл? – Маша поднялась и приобняла Лешу, а тот, прикрыв на секунду глаза, видимо, чтобы успокоиться, ответил:
– Потому что хотел свободу выбора.
– Тогда, мне кажется, ты не должен винить Марину, что она ухватилась за свою свободу сразу, как появилась возможность?
Мягкость Маши возымела должный эффект. Леша одной рукой приобнял ее и посмотрел на меня, уже не так злобно.
– Но то, что ты пришла в лицей в таком состоянии – это самый безмозглый твой поступок! – все-таки не удержался он.
Не самый.
Хорошо, что вслух не сказала.
– Я понимаю, – я снова опустила голову, изображая высшую степень стыда.
– Я понимаю, – тут же передразнил меня Леша. Весьма посредственно, хочу заметить… – Одевайся, домой поедем.
– Э-э-э… Алексей, – позвал моего брата Серега, стоявший в коридоре. – Будет лучше, если она немного отлежится здесь. Я сейчас не пытаюсь принять чью-то сторону, – Стеглов примирительно выставил ладони перед собой, увидев негодование на лице братишки. – Совершенно независимое мнение врача. Сам подумай: она и так сегодня находилась. Дуреха, тут не поспоришь. Без обид, лапонька, – Серега чуть улыбнулся мне, а потом снова взглянул на Лешу. – Димон говорил, у нее швы закровили…
– Бли-и-ин… – выдохнул Леша, закрыв лицо руками, а Сережа растерянно посмотрел на Лебедева, который явно был недоволен тем, что Стеглов проговорился. Видимо, они не говорили братишке о том, что к последнему уроку я была еле живая.
– В общем, будет лучше, чтобы она отлежалась тут немного, пока шов хоть немного подзаживет, а потом можно домой забирать, и уже там поправляться. Денек, может, два… Я перевяжу завтра. Димон присмотрит, взаперти будет держать, да, Димон?
Дмитрий Николаевич даже не удостоил ответом весь его монолог. Его взгляд был нахмурен и наполнен привычным раздражением. Ясное дело, что химик не в восторге от всего происходящего. Но, думаю, что окончательное решение все-таки в данный момент будет принимать Леша. Так справедливее. И он медлить не стал.
– Ладно, – нехотя согласился он. – Послезавтра домой поедешь. А ты, – он повернулся к Лебедеву и снова невольно выпрямил сутулую спину. – Глаз с нее не спускай!
– Можешь не волноваться, – холодно ответил химик.
– Ну, конечно, – презрительно фыркнул мой брат, а потом, схватив мое предплечье, грубо потащил к комнате, где я лежала до его прихода. Когда мы зашли, он закрыл за собой дверь и, подойдя ко мне почти вплотную, пару секунд всматривался в мои глаза.
– Что происходит, макак? – с нетерпением спросил он. – Что случилось? Ты так резко изменилась! Это из-за него?
– Что? – глупо переспросила я.
– Этот твой Лебедев, он пристает к тебе? – спросил брат, а я, не готовая к такому откровенному вопросу, удивленно подняла брови. Получилось вполне убедительно, ведь я еще тут же выпалила:
– Нет!
Сказала и только потом подумала. Ложь. Ложь? То, что происходит между нами можно охарактеризовать словом «пристает»? Нет. Однозначно нет. Значит, не ложь?
– Я ему не доверяю, – Леша чуть отстранился, удовлетворенный моим ответом и, запустив руки в карманы, медленно подошел к окну. – Машка его выгораживает постоянно, не пойму, почему.
– Она его давно знает?
– Вроде да. Но я ему не доверяю так, как она. Если он… Держи телефон рядом, ладно? Я волнуюсь за тебя, – последние слова он сказал так тихо, словно стыдясь их, но я, подойдя к нему, обняла его и уткнулась носом в его спину.
– Ты такой милый, прямо тошнит, – усмехнулась я.
– Зато ты, как была дурехой, так и осталась, – ответил братишка и сжал мою руку у себя на животе.
– Я – сама стабильность!
***
Когда Леша и Маша ушли, я решила прилечь ненадолго, но в итоге отключилась мертвецким сном. После всех этих переживаний сны меня, мягко говоря, не порадовали.
Мне приснилось, что я стою в центре причудливой арены и со всех сторон выслушиваю порицания, которые лились на меня рекой с трибун, окружавших арену. Под общий шум и громкое улюлюканье, поток самой отборной словесной грязи сыпался на мою несчастную голову, а я даже не знала, за что ухватиться глазами. Меня обвиняли и в малодушии, и во лжи своим близким и друзьям, и в том, что я подвергаю опасности других людей, в том, что я вру своим родным, заставляю их волноваться… Я зажмурилась, всем сердцем желая проснуться поскорей, ведь я отчетливо понимала, что все это просто сон. Но я уже и забыла, насколько реалистичными они могут быть…
– …Со своим преподавателем! – послышалось откуда-то сбоку, и мне в спину что-то больно ударило. Обернувшись и посмотрев под ноги, я шокировано вскинула брови – камень!
Смертоносный град камней посыпался на меня с трибун, а моя жалкая фигурка успела только сгруппироваться, спрятав голову, и, как только волна боли накрыла мою спину, я резко раскрыла глаза и проснулась от собственного крика.
– Дмитриева! – заспанный и испуганный химик появился в дверях и кинулся ко мне, усаживая на матрасе. Его холодные руки аккуратно прикоснулись к моему лицу.
– Просто сон плохой, – вяло отмахиваюсь я и откидываюсь на подушки, которые Лебедев чуть приподнял.
Химика эта отговорка не убедила. Он бесцеремонно откинул одеяло и, задрав на мне футболку, аккуратно прощупал под повязкой шов. А потом вышел из комнаты, появившись только через пару минут с таблеткой в одной руке и стаканом воды в другой.
– Это что? – спрашиваю я.
– Парацетамол, – отвечает химик и усаживается рядом. – Пей. Температуру собьем, и поспишь по-человечески.
Я бы сейчас не отказалась от того седативного, что он мне когда-то давал, но спорить не стала. Проглотив таблетку и запив ее водой, я, поблагодарив химика, устало повернулась на здоровый бок и прикрыла глаза. Но Лебедев не ушел. Он поставил пустой стакан рядом с матрасом, а потом, подняв одеяло, лег рядом со мной, крепко прижав меня к себе.
– Если вы думаете, что мне так будет проще заснуть, то спешу вас разочаровать…
– Мне еще никогда не «выкали» в постели, – чувствую, как он усмехнулся, и сама не смогла сдержать нервный смешок. – Таблетка жаропонижающего и холодная грелка во весь рост. Не благодари, Дмитриева.
Я сжалась в его руках, стараясь не обращать внимания, что его ладони скользнули мне под футболку, обняв мою спину. Теперь, даже если мне приснится еще один такой кошмар, я буду не одна…
– Весь мир будет против нас, – еле слышно шепчу я.
– Да ну и пусть, – тихо отвечает химик, и я, закрыв глаза, погружаюсь в глубокий сон.
***
Заживает, как на собаке.
Никогда не думала, что эта фраза будет применима ко мне, но в последнее время я все чаще и чаще ее вспоминала.
Я провела в одиночестве сутки. Рано с утра Стеглов сделал мне перевязку и, выслушав мои обещания Лебедеву, что я буду все время лежать, поехал вместе с другом на сутки. А я же могла только расстроенно вздохнуть, что больше никогда не отправлюсь с ними на дежурство. Вечером приехали Маша и Леша. Оказывается, Дмитрий Николаевич оставил Маше второй комплект ключей, чтобы они смогли меня проведать и остаться на ночь. Но меня практически не тревожили. Машка только заботливо осмотрела меня, поинтересовалась о моем самочувствии и, пожелав доброй ночи, вышла, прикрыв за собой дверь. А я заснула целебным сном.
На утро перевязку мне делали Маша и ужасно уставший Дмитрий Николаевич. Когда он зашел в комнату, внутри меня все потеплело. Так хотелось прикоснуться к нему, обнять его, прижаться к нему, но Леша, внимательно наблюдавший за процессом, не давал нам возможности даже многозначительно переглянуться. И смех, и грех…
После перевязки меня увезли домой. Мне не удалось даже попрощаться с Лебедевым и поблагодарить его, так спешно Леша потащил меня на улицу.
И только дома, когда я переменила место дислокации, я обнаружила на своем телефоне сообщение: «Давай скорее там выздоравливай». Прочитав его, я не смогла сдержать улыбки, но решила ответить вечером. Скорее всего, Дмитрий Николаевич будет сейчас отсыпаться после суток. Не стоит его будить.
Шов затягивался быстро. Может это от того, что я здоровый молодой растущий организм, а может мне просто до безумия хотелось увидеть его. При мысли, что я скоро смогу начать ходить в школу, становилось так радостно, будто там я смогу получить хоть какое-то внимание от химика. Ведь понимала же, что лицей – самое опасное место для нас. Если честно, я вообще не понимала, что нам теперь делать. Ведь все мои мысли и желания теперь сводились только к одному – я хочу, чтобы он был рядом!
Не знаю, честно говоря, что чувствовал все это время Лебедев, но в течение недели я получала сообщения, в которых он интересовался, жива ли я и не разошелся ли шов. Пару раз поинтересовался, справляется ли Маша с перевязками. И только один раз он спросил, не мучают ли меня больше кошмары. Я, долго раздумывая, стоит ли писать что-то настолько личное, все же ответила, что нет, но в его объятиях спится гораздо лучше.
«Значит, старею», – не без самоиронии ответил он.
***
– И справкой особо не сверкай, – настоятельно порекомендовал Леша, глядя, как я надеваю на себя пальто. – Давай, помогу, – он заботливо придержал его мне. – Она хоть и с печатью, но все же липовая. Машка головой отвечать будет.
– Все будет хорошо, Лидочка ее заберет и все, – заверила я братишку.
– Уж постарайся, чтобы все было хорошо!
– Не волнуйся, мамочка! – издевательски подмигнула я брату.
– Да пошла ты! – брат вальяжно облокотился о стенку в коридоре, а потом устало почесал затылок. – Твое счастье, что они на месяц свалили.
– Я вообще везучая! Пока! На ночь не жди!
– Только попробуй не прийти к десяти – найду и убью!
– Мамочка, это будет детоубийство! – театрально округлив глаза, смеюсь, наблюдая за раздражением братишки.
– Вали уже, давай, – не знаю, откуда в нем столько терпения, потому что в другом случае он бы с удовольствием наградил меня пинком.
Последний раз такое воодушевление по дороге в школу я испытывала, наверное, на первое сентября, когда пошла в первый класс. Серьезно, город, просыпающийся от долгой и холодной зимы радовал глаз, на душе снова запел хор полоумных ангелов, сердце трепыхалось, словно крылья бабочки, а шов на боку адски чесался. Два дня назад были вытащены все девять стежков, и под мое честное слово, что я буду в школе паинькой, мне разрешили с новой недели отправиться на уроки. Мне хотелось обнять каждого встречного, так переполняло меня счастье. Я была рада увидеть даже хмурую рожу Лазарко, нашего завуча. А встретив около раздевалки нашего трудовика, я настолько радостно поздоровалась, что он, по-моему, немного испугался.
– Димо-о-о-о-он! – Аня и Фаня набросились на меня около кабинета физики и обняли, зажав с двух сторон. А я радостно смеялась, хоть и все эти манипуляции отзывались неприятным эхом в боку.
– Эй, эй, полегче, – к своему удивлению, я услышала Пашу, который растащил от меня девчонок и, тоже с удовольствием, заключил в объятия, аккуратно обхватив за талию. А потом, наклонившись, поцеловал в щеку и тихо пробормотал: – С возвращением.
– Так, закончили обмен микробами, – вездесущая Маргарита Михайловна, появившаяся рядом с нами, закатила глаза, а позади нее показался химик, буквально буравящий меня и Наумова взглядом. Паша, заметив это, поспешно опустил руки и отошел в сторону, слегка прокашлявшись. Рукава черной рубашки Лебедева были закатаны по локоть, выставив на показ всем его татуированную правую руку, сжимающую… Шуруповерт?
– Одиннадцатый «А», либо проходим в кабинет, либо выметайтесь прогуливать на улицу, нечего стоять на проходе! – Маргоша была явно не в духе. – Дмитрий Николаевич, вот тут посмотрите, не пойму, что за ерунда с этой проклятой штуковиной! Завхоз говорит к директору идти, деньги на новую просить, а от Владислава Анатольевича толку – ноль! Трудовик, тоже мне!
Лебедев скрылся в дверях лаборантской следом за физичкой, а я вошла в кабинет, занимая свое любимое место за первой партой. Присев на стул, я достала учебник с тетрадкой и, копаясь в сумке в поиске ручки, вдруг задумалась: тот, кого я хотела увидеть больше всех вместе взятых, сейчас за стенкой. В лаборантской. Всего несколько шагов, несколько пар глаз и все морали приличия нас разделяют. Даже не знаю, романтично это или глупо. Хотя, как по мне – разница не велика.
В тот момент, когда я завороженно глядела на проход в смежное помещение, оттуда послышался жужжание шуруповерта, который несколько раз прерывался, пока, наконец, не был заглушен назойливым звонком на урок. Класс зашумел, словно улей. Черт возьми, как же я по этому соскучилась! Особенно по тому, что будет дальше…
– Та-а-а-ак! – гаркнула Маргарита Михайловна, выйдя из лаборантской. – А ну закрыли рты, бестолочи! Звонок на урок был, так что открываем домашнее задание и молимся, чтобы я вас не спросила! Дмитриева, чего улыбаешься, как слабоумная?!
Я поспешно опустила глаза в учебник, стараясь стереть с лица улыбку. Не думала, что буду рада даже тем редким моментам, когда Маргоша меняет свой пофигизм на гнев вселенского масштаба.
– Маргарита Михайловна, пусть поможет кто-нибудь, мне руки вторые нужны, – раздался голос Дмитрия Николаевича.
– Наумов! – рявкнула Маргоша. – Марш в лаборантскую! Дмитрий Николаевич, получится починить?
– Получится, – ответил Лебедев.
Маргоша пропустила за свою спину Наумова и, периодически отвлекаясь на то, что там происходит, испепеляющим взглядом оглядывала класс. Вскоре, после непродолжительной «арии шуруповерта», из лаборантской вышли Наумов и Дмитрий Николаевич. Первый сел за свое место, вытирая по дороге ладони о край клетчатой рубашки, а Лебедев, держа в руке шуруповерт, кивнул:
– Готово.
– Господи, спасибо вам огромное! А то никто ничего делать не хочет! – теперь настала очередь Маргоши пропасть в дверях лаборантской, откуда стали доноситься восторженные возгласы, а я, подняв глаза от выцветших страниц учебника, встретилась взглядом с Дмитрием Николаевичем и еле сдержалась, чтобы не улыбнуться ему. Лебедев же, тяжело вздохнув, поставил шуруповерт на кафедру и стал закатывать обратно рукава рубашки, поспешно скрывая татуировку на правой руке.
– Дмитрий Николаевич, вы прямо настоящий мужчина! – раздался комментарий Исаевой позади меня. – Может, вы еще и готовить умеете?
Умеет.
– А вы, Исаева? – приподняв бровь, спросил химик, а класс засмеялся. О нулевых кулинарных способностях моей подруги по школе ходят легенды. Не удивлюсь, если и преподаватели о них тоже наслышаны.
– Так, что за балаган?! – послышался голос Маргариты Михайловны.
Внезапно дверь кабинета раскрылась, и в проходе появилась Марина Викторовна, прижимающая к себе два журнала. Она удивленно посмотрела на химика, а затем оглядела класс, остановив в самом конце свой взгляд на мне. Внутри меня все перевернулось. О предстоящем разговоре я старалась даже не думать все эти дни.
– В классе несколько учителей, а вы разговариваете! Одиннадцатый «А», ведете себя, как первоклашки! – недовольно нахмурилась Марина Викторовна. А затем обратилась к Лебедеву. – Вы на замене?
– Нет, Маргарита Михайловна в лаборантской.
– А я и говорю! Детский сад! – тут же появилась физичка. – Степанов, может, вам уединиться?! Усмирите свои гормоны, молодой человек!
– У них любовь, Маргарита Михайловна, – издевательски проговорила Фаня. – Высокие духовные чувства.
Класс снова развеселился, глядя, как друг от друга отсаживаются Степанов и Королёва. Причем та торопливо одергивала задравшуюся юбку под партой.
– Какие чувства в вашем возрасте? – презрительно фыркнула Маргоша, подходя к химику и руссичке. – Игра гормонов! Чистая химия! Вон, у Дмитрия Николаевича спросите, он вам расскажет.
При этих словах я постаралась практически слиться с учебником, потому что почувствовала, как начала густо краснеть. Да, у Маргоши язык подвешен, ничего не скажешь! Смеяться насчет всего, что касается химика, класс не станет – слишком его боится. Но и он не растерялся.
– Боюсь, то, что их интересует, проходят на уроке биологии, классе так в восьмом, – холодно ответил он, не показав ни единой эмоции на лице, как и всегда.
– Точно! – прошипела физичка. – Марина Викторовна, вы что-то хотели? – наконец, она отвлеклась от нас.
– Да, мне Дмитриева нужна, могу я взять ее ненадолго? – ответила руссичка.
Я подняла испуганный взгляд и снова ощутила холод, тянущий руки к моему горлу. Откуда она знает, что я в школе? Может, в коридоре видела?! Хотя, девчонки так громко орали мое имя, увидев меня… Бок предательски закололо, а сердце бешено заколотилось. Перед смертью не надышишься. Лучше сразу отделаться от всего этого разговора и все… Если Маргоша отпустит, разумеется.
– П-ф… Забирайте, хоть на весь урок!
– Идем, Марина, – спокойно позвала Марина Викторовна и вышла из класса, а я, торопливо скинув все вещи в сумку, поспешила за ней и за химиком, который тоже успел покинуть кабинет. Естественно, как и всегда бывает в таких случаях, в спину мне посыпались возмущенные возгласы, что меня вечно для чего-то снимают с уроков, что медалистка вообще не учится и прочее, прочее… Ничего не меняется.
В коридоре мне стало немного неловко, когда я увидела, как химик и руссичка о чем-то тихо переговаривались и резко замолчали, стоило мне только закрыть дверь кабинета. Я тут же залилась краской, вспомнив, чем я провинилась, будто застигнута врасплох была я одна. Но я постаралась собраться и, по-моему, даже приподняла подбородок. Будь, что будет.
– Спасибо, – кивнул химик, обратившись к Марине Викторовне и, окинув меня напоследок взглядом, пошел к лестничному пролету.
До кабинета русского языка мы добирались в полном молчании. Мне даже казалось, что я слышу свое собственное дыхание. И стук сердца. Который оказался отличным сопровождением стуку каблуков преподавательницы. Хотя, по сути-то ничего ведь ТАКОГО не было! Вон, Королёва за чем только не была застигнута преподавателями! А я-то что? Ничего ведь не было. Просто преподаватель химии целовал свою ученицу, стоящую перед ним в расстегнутой блузке посреди окровавленных кусков марли… Ничего страшного ведь…
Боже, Боже, Боже… Мне не жить. Ну скажите хоть что-нибудь!
– Дмитриева, выдохни, а то бледная, как смерть! – примирительно сказала Марина Викторовна, зайдя в кабинет и обернувшись ко мне. Я последовала ее совету и опустила голову вниз, не в силах смотреть ей в лицо. Взгляд тут же упал на побелевшие костяшки моих пальцев, сжимающих сумку. – Садись.
– Марина Викторовна, я… Мне… – начала я, но руссичка выставила указательный палец, призывая меня к тишине. Я тут же заткнулась.
– Сейчас говорю я. Потом, когда я все скажу, будешь говорить ты.
– Поняла, – покорно кивнула я.
– То, что я увидела в лаборантской кабинета химии, меня, мягко говоря… Удивило. Из всех учеников ты всегда выделялась ярче других, но не из-за модных тряпок или вызывающего развязного поведения, как некоторые, – презрительно фыркнула Марина Викторовна. – А из-за своего пытливого ума, который развивался вместе с интересом к окружающему миру с каждым годом и никогда не переставал радовать нас, учителей. Ты доказала всем, что получаешь свои отметки и первые места на конкурсах и олимпиадах не потому, что выросла в семье влиятельных людей в своем кругу, а потому что ты упорно занимаешься. Понимаешь, Марин, ты заслужила мое уважение за все эти годы, что я тебя знаю. И, думаю, что под моими словами подпишется любой преподаватель. И я прекрасно понимала, что тотальный контроль со стороны родителей, а так же самоконтроль, в конце концов, до добра не доведет. Башню сорвет, говоря вашим языком, – резко сказала она. – Хотя, ты всегда казалась мне здравомыслящим человеком, который сначала думает, а потом действует.
Я слушала, уперев свой взгляд в глупый старый календарик на столе учительницы и сгорала со стыда. Самое обидное для меня – разочарование в ком-то. И теперь я отчетливо себе представляю, каково это, когда разочаровываются в тебе…
– Тебя можно понять, Дмитрий Николаевич – чертовски привлекательный, будем откровенны. Полшколы девчонок и весь женский преподавательский состав слюни пускает, когда он идет по коридору. Видимо, из-за этого он старается лишний раз из кабинета не выходить. Повторюсь, тебя можно понять. Постоянные ограничения, зацикленный круг вечной учебы… Кто угодно сорвется. Я только не понимаю, чем думал Дмитрий Николаевич?! Пострадает и твоя репутация, и его! Да его больше ни в одно учебное заведение не примут, если узнают, что он… – слова так и остались невысказанными, но я поняла, что руссичка тоже успела напридумать себе Бог знает что. – И я всегда уважала его, как адекватного, умного мужчину. Но, признаться, сейчас я даже не знаю, что думать! Со стороны это все могло бы выглядеть так, будто достаточно молодой преподаватель решил совратить свою ученицу. Воспользоваться ее слабостью, ведь он, в первую очередь, мужчина! А ты, хоть и не выглядишь, как размалеванная Королёва со своей свитой, но не менее привлекательна, чем она! Но я не понимаю одного: когда он пришел в тот день ко мне в кабинет, он сказал, что готов уволиться, лишь бы я никому ничего не говорила о тебе. А сейчас он попросил, чтобы я на тебя не давила, потому что ты себя все еще нехорошо чувствуешь… Еще тогда во мне закрались сомнения в этих словах, а сегодня все стало ясно, как день: он заботится о тебе! Не как об ученице, а как если бы ты была действительно ему важна!
Сказав это, она замолчала, а я оторвала взгляд от проклятого календарика. Эти слова прозвучали словно гром среди ясного неба и долгожданной спасительной прохладой посыпались на мою кипящую голову. Это правда?
Марина Викторовна какое-то время просто смотрела мне в глаза и, словно ощутив то тепло, которое растеклось внутри меня, тяжело вздохнула:
– Ты – несовершеннолетняя. Он – твой учитель. Я, как твой преподаватель, должна сообщить об этом инциденте твоим родителям и руководству школы, чтобы Дмитрия Николаевича немедленно уволили.
Из легких словно весь воздух выбило. Она же обещала ему… Она же сказала, что будет молчать!
– И я это сделаю, – твердо продолжила она. – В том случае, если еще раз увижу вас.
– Черт… – выдохнула я. Вот уж потрепали мне сегодня нервы!
– Марина, это я тебе говорю, как преподаватель, – Марина Викторовна подошла поближе, а затем уселась за соседнюю парту, развернувшись ко мне, и заглянула в мои глаза. – А сейчас я хочу к тебе обратиться, как женщина. Я не знаю, что движет Дмитрием Николаевичем. Умные люди зачастую бывают невероятно хитры. Не уверена, что это касается и его, но… Пожалуйста, будь разумной девочкой. Мне будет очень больно и неприятно, если тебя обидят. Потому что то, что я видела в лаборантской… – Марина Викторовна замялась. – Наверное, даже хорошо, что я вас прервала… Ты поняла меня?
– Поняла, – с жаром ответила я. – Марина Викторовна, прошу вас, мне невероятно стыдно! Я… Я… – я так разнервничалась, что начала задыхаться и, опустив глаза, снова увидела этот идиотский календарик.
– И, Марина, пожалуйста, – руссичка призвала меня обратить на нее внимание. Я подняла голову, всматриваясь в ее обеспокоенные серые глаза. – Я зашла в кабинет и спросила у учеников, где Дмитрий Николаевич. Они сказали, что он зашел в лаборантскую. Я даже постучала, прежде чем открыть дверь! Ты понимаешь?! На моем месте мог оказаться кто угодно! Вам обоим невероятно повезло! А если бы зашел кто-то из учеников?! Детей же вообще не заткнуть! А если бы зашла Лидия Владимировна?! В лаборантской бы нашли два трупа!
Я подавила в себе смешок, потому что то, о чем она говорила, было очень даже не смешно. Нельзя вот так вот терять голову. Это слишком опасно.
– Я не одобряю ваш поступок, но… Честное слово, неужели нельзя быть аккуратнее?!
Она всплеснула руками и, встав из-за парты, подошла к своему столу. Честно, говоря, я испытывала настоящее облегчение. Я-то думала, что сейчас будет море криков, слезы, угрозы, сопли, кровь, кишки…
