Текст книги "Химия без прикрас (СИ)"
Автор книги: agross
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
– А можно мне тоже, – не особо надеясь на разрешение, спросила я, глядя, как он аккуратно выдыхает дым в открытую щель.
– Нет, – твердо ответил химик. – Тебе еще детей рожать.
– Ладно, – вздохнула я и поднялась, чтобы налить себе чаю.
– Да сиди, Димон, я налью, – тяжелая широкая ладонь заставила меня сесть на место. Порванный ворот кофты тут же разъехался, обнажая одно плечо, и я дрожащими руками попыталась тщетно натянуть его обратно. Дмитрий Николаевич, заметив это, затушил сигарету и, выйдя из кухни, вернулся со свернутой одеждой в руках. – Вот. Направо по коридору, там переоденься.
Искренне поблагодарив и приняв из его рук тряпки, я удалилась из кухни. В спальне не было никакой мебели вообще, не считая толстого матраса с подушкой и одеялом и неприметного шкафа-купе. Рядом с матрасом – пепельница и ноутбук, а неподалеку валялся белый медицинский халат, видимо, не добравшийся до корзины с грязным бельем. Я надела серую спортивную толстовку, судя по запаху, принадлежащую химику, а черные штаны аккуратно свернула на матрасе, рассудив, что они с меня свалятся, а подпоясать мне их нечем.
Выйдя из комнаты, я не могла побороть своего любопытства и тихонько заглянула в приоткрытую дверь напротив. Такие же брызги красок на стенах, и почти полное отсутствие мебели. Она была почти как брат-близнец первой комнаты, если не считать несколько отличительных черт: здесь были не жалюзи, а длинные плотные шторы стального цвета, матрац был аккуратно застелен, а у стены напротив шкафа-купе стояла деревянная детская кроватка и небольшой столик для пеленания…
Несколько секунд я смотрела на эти предметы интерьера, а затем решила, что все это – не мое дело. Есть ли у него женщина, которая по какой-то причине отсутствует сейчас в квартире, или ребенок, это – не мое дело. Хотя, судя по тому, как обустроена квартира, живет он явно один, причем довольно давно.
Вернулась на кухню я как раз в тот момент, когда химик снова наливал себе коньяк. И невольно я поймала себя на мысли, что боюсь, как бы и этот редкий экземпляр не напился. Опустившись на стул напротив него, я хватаю чашку с ароматным чаем так крепко, словно это единственный спасательный круг в этом безумном океане страстей.
– Это был Наумов? – помолчав некоторое время, спросил Дмитрий Николаевич, возвращая меня в отвратительные воспоминания минувшего вечера, и внимательно смотря на меня.
Я молча кивнула, не в силах произнести ни слова. А потом меня вдруг охватил испуг. Химик же не собирается «наказывать» этого балбеса? Господи, и почему я его жалею?!
– Ты не пострадала?
– В осмотре не нуждаюсь, – я осушила чашку несколькими большими глотками и почувствовала странный привкус во рту.
– Хорошо. Тогда ложись спать, Дмитриева, а с утра поговорим. В ту же комнату иди, где переодевалась, – химик наполнил стопку коньяком и на этот раз спрятал бутылку обратно в шкаф. – Уснешь быстро и сновидениями мучиться не будешь, обещаю, – эти слова и объяснили странный привкус в чае. Видимо, сильное седативное.
Перед тем, как выйти из кухни, я на мгновение остановилась и, повернувшись к нему, пару секунд рассматривала задумчивый, нахмуренный, хищный профиль, а затем тихо прошептала:
– Спасибо.
Дмитрий Николаевич посмотрел на меня с пониманием, так, как раньше никогда не смотрел. Не как на ученицу или нерадивую практикантку, напросившуюся на смену, а просто как на человека.
– Иди спать, – тихо ответил он, отвернувшись.
========== Глава 9. Об удивительных кружках и семейных праздниках. ==========
Порой кажется, что с собой договориться очень легко. Иногда это получается с какими-то уступками, иногда с условиями, которые выдвигаешь сама же себе. Но в итоге ты глубоко вздыхаешь и внушаешь себе, что все хорошо. Самообман удался на ура, пульс выровнен, все плохое забыто. И теперь с чувством выполненного долга ты можешь отправиться на боковую.
Но… Черт возьми, так ли это?
Самым ярким примером того, что самообман является, в первую очередь, именно обманом – это наши сны. Они первыми показывают перед твоими закрытыми глазами правду. Правду о том, что не забыто, о том, что не простила, что переживаешь, что где-то глубоко внутри ты все еще тихо плачешь от обиды. И когда ты просыпаешься в поту, а возможно даже с криком, то, честное слово, я даже не знаю, что паршивее: сон, который тебя так измучил ночью, или то, что ты настолько слабое и безвольное существо, что даже солгать сама себе не можешь? Хотя, слабость ли это?
Не знаю, что за седативное химик добавил в мой чай, но думаю, что это самый щедрый подарок, который мне когда-либо делали. Еще по дороге в его спальню, голова закружилась так, что невольно захотелось как можно скорее принять горизонтальное положение. И последнее, что я помню, прежде чем отключиться мертвецким сном, это тоскливую мысль, что я даже укрыться одеялом не могу – просто нет сил. Из-за нервного перевозбуждения твое сознание даже во сне продолжает работать. Именно это и заставляет его так услужливо подкидывать тебе самые яркие события дня или самые сокровенные твои думы, выстраивая их остросюжетным блокбастером в твоем сновидении. Поэтому для меня было бы просто отвратительно увидеть похабный взгляд Наумова или снова почувствовать его руки, нагло хозяйничающие под моей кофтой.
Так что за черную вязкую пустоту во сне я буду благодарна Дмитрию Николаевичу, наверно, до конца своих дней.
Утро было непривычно солнечным и морозным. Теплые лучи пробивались сквозь полуопущенные жалюзи и наполняли комнату теплым мягким светом. Уже рассвело? Сколько же я спала?
Сев на кровати, я поняла, что накрыта не только одеялом, но еще и пледом сверху. Странно. Дмитрий Николаевич меня укрыл? Я точно помню, что как только голова коснулась подушки, я тут же отключилась. И действительно, я так и спала в одежде, все осталось в неизменном виде. Кроме носков, они валялись рядом с матрасом на полу. Не помню, чтобы я их с себя снимала.
Ожидая получить насмешливые комментарии из-за того, что проспала так долго, я торопливо натянула на ноги недостающий элемент одежды и поспешила на кухню. Но, к своему удивлению, никого там не обнаружила. Со вчерашнего вечера на столе все осталось как было, только рядом с моей не помытой кружкой стояла еще одна. Он что, еще спит?
Борьба с любопытством длилась недолго. Задвинув все свои сомнения, что я уже и так достаточно вторглась в личную жизнь Лебедева, я все-таки решила убедиться, что нахожусь в квартире не одна, тем более, что дверь в ту комнату, как и вчера, была приоткрыта.
Химик спал на животе, закинув руки на подушку, таким безмятежным сном, что мне на секунду даже стало стыдно, что я подглядываю. Татуировка темным рукавом поднималась к плечу и покрывала ту часть спины, которая осталась не прикрытой одеялом. Ужасно хотелось подойти и рассмотреть ее, но мне хватило ума этого не делать. Зато я заметила еще одну тату, набитую на ноге, которая так забавно выглядывала из-под одеяла…
Так, все, Дмитриева. Достаточно. Выходи. Любование нательной галереей химика пора прекратить.
Мысленно отругав себя, я снова направилась к кухне, но проходя мимо ванной, решила, что химик вряд ли будет против, если я ею воспользуюсь.
Удивительным казалось то, что вместо страшной головной боли и жуткого похмелья, я получила лишь небольшое недомогание, но горячий душ все же заставил меня в полной мере ощутить себя человеком. Подставив лицо под мелкие капельки воды, я вдруг осознала, что чувствую себя сейчас настолько спокойно, что голова какое-то время не думала ни о чем вообще. Не знала, что человек действительно на такое способен. А вот по окончании водных процедур меня ожидал маленький сюрприз: полотенце в ванной одно-единственное, и оно принадлежало не мне.
Но так как вариантов не было, пришлось воспользоваться им. И после, аккуратно повесив это полотенце на батарею, чтобы оно скорее высохло, я, выйдя из ванной, в который раз прошла на кухню. Черт, ненавижу эти одинокие блуждания по квартире, пока все спят…
– Смотрю, ты уже освоилась? – заспанный и непривычно хриплый голос химика меня до смерти напугал, из-за чего я комично подпрыгнула на месте от неожиданности. – Спокойно! Инфарктов мне и на работе хватает. Доброе утро, Димон!
– Капец, – выдохнула я. – То есть… Доброе утро. Простите, Дмитрий Николаевич, я подумала, что вы не станете возражать…
– Ого, сколько официоза, Дмитриева! А ведь еще вчера ты назвала меня парнокопытным!
– Я же извинилась, – пробурчала я, стыдливо опустив голову.
– А осадочек-то остался, – химик хищно улыбнулся и почесал затылок. Не знаю, почему, но мне было стыдно на него поднимать глаза. Вид сонного, по пояс голого, одетого в одни спортивные штаны, взъерошенного преподавателя меня, мягко говоря, смущал. Поэтому я так и присела за стол, опустив взгляд, дабы не пялиться на химика. Его явно веселила моя реакция, но я старалась не обращать на это внимания. Пусть довольствуется воздыхательницами в школе и половине городских больниц. Я не смотрю, потому что мне не интересно.
– Могу взять свои слова обратно, но не думаю, что вас это успокоит.
– Дмитриева, если бы я переживал всякий раз, как ученики называли меня козлом, то я бы не пошел преподавать, – химик усмехнулся и слегка наклонил голову, чтобы заглянуть в мое лицо. Я же в ответ на это действие еще сильнее отвернулась, сделав вид, что рисунок на кружке такой занимательный – ну просто глаз не оторвать!
– Так чего преподаете, раз столько минусов? Хамоватые ученицы, безмозглые дети…
– Мне деньги нужны, – ответ прозвучал достаточно серьезно и честно. Но был небольшой нюанс, который выдавал, что Дмитрий Николаевич что-то недоговаривает.
– И вы решили, что преподаватель химии сможет заработать много денег? – фыркнула я, так же упорно разглядывая кружку.
– Условия работы бывают разные, – загадочно проговорил он. Опять какая-то договоренность? Интересно, откуда у него столько привилегий? Что в нем особенного?
– Интересный узор? – теперь в его голосе откровенная издевка.
– Очень, – злобно бросила я. – Красивая кружка.
– Она полосатая.
– Вижу.
– Черно-белая.
– Никогда таких не видела.
Тяжелый вздох и несколько шагов, удаляющихся от стола, говорит о том, что он, наконец, покинул мое личное пространство и, скорее всего, повернулся ко мне спиной. И, словно в подтверждение этого, послышался звук открывающейся дверцы холодильника.
Подняв взгляд, я смогла разглядеть его рисунок на спине, представший передо мной во всей красе. Раскидистое дерево, протянувшее свои ветви по подтянутому телу Лебедева, цвело черными красками на лопатке и было абсолютно сухим и мертвым на руке. Рисунок завораживал. С плеча, где тонкие ветки были покрыты листочками, он переходил на грудь и…
Черт, он уже давно повернулся, а я все еще пялюсь.
– Ничего, Димон, смотри, – подмигнул химик, когда я торопливо вернула взгляд на черно-белое полосатое произведение искусства. – Это интереснее кружки.
– Думаю, вам следовало бы одеться.
В ответ химик только довольно хмыкнул, но все же вышел из кухни. А вернулся он уже одетый в черный свитер. Молча умыкнув у меня из-под носа кружку, которую я уже почти полюбила, он налил кофе и, аккуратно нарезав сыр, сделал несколько бутербродов на завтрак.
– Ешь, давай, – он пододвинул ко мне тарелку со своим кулинарным творением и уселся напротив.
– Щпащибо, – откусив кусок, с набитым ртом проговорила я.
– Ты как после вчерашнего? – нарочито небрежным тоном спросил Дмитрий Николаевич, но я отчетливо слышала нотки беспокойства в его голосе.
– Да, я… Поступила неосмотрительно, – откусив еще кусок от бутерброда, я вдруг поймала себя на мысли, что нечеловечески голодна! – Вы же… – замолкла на несколько секунд, не уверенная в том, стоит ли задавать ему подобный вопрос, но, немного поколебавшись, все-таки озвучила его. – Вы же не будете разбираться с Наумовым из-за этого?
– Разбираться? Дмитриева, я тебе кто, папочка? – немного грубовато поинтересовался химик, отчего я невольно нахмурилась. – В ваших сопливых разборках я участвовать не собираюсь. Сама виновата.
От этих слов я почувствовала неприятный комок в горле, но, мысленно стараясь себя успокоить, все же нашла храбрость в себе посмотреть в его глаза и тихо ответить:
– Вот и славно.
Вчера мне так не казалось. Его разъяренный вид, с которым он вышел из машины, говорил обратное – будто он сейчас же ворвется к Паше домой и наградит его хуком справа. Похоже, что это какая-то патологическая иллюзия моей значимости, в которую мне так отчаянно хотелось верить и которую я сама себе придумала. И я себя смогла бы убедить, обмануть, что ему действительно все равно, если бы не одно «но»: глаза никогда не лгут. А я видела его глаза. Я помню его ледяной злобный взгляд, когда он спрашивал, что сделал Наумов.
– Раз уж так все благополучно разрешилось, позволь поинтересоваться, будешь ли ты присутствовать на смене в Новый Год? Тебя, наверное, семья не отпустит в праздничную ночь…
– Не дождетесь, Дмитрий Николаевич, – нагло перебила его я и, передразнивая его усмешку, продолжила. – Я буду на станции ровно к восьми. Вам от меня так просто не отделаться. Забыли? У нас сделка.
Химик, прищурившись, пригубил кофе, а затем взял с подоконника сигарету, закурил, не открыв на этот раз окно и, улыбнувшись, поинтересовался:
– Твои родители в курсе, какую дьяволицу они растят?
***
Мне невероятно фартит. Я, наверное, появилась на свет в рубашке, иначе как объяснить тот удивительный факт, что родители разрешили мне встречать Новый Год у брата? При этом, они настолько быстро согласились на мою просьбу, что я уже начала подозревать неладное. Больно гладко все прошло. Ни тебе истерик, что девушки в моем возрасте должны ночевать у себя дома, ни демагогий на тему «Новый Год – семейный праздник»! Хотя, по сути, я эту традицию не нарушаю, ведь братишка – один из членов моей семьи и, признаться, является единственным ее представителем, который не треплет мне нервы.
Возможно, поэтому он так заботливо старался впихнуть в меня как можно больше еды перед тем, как лично отвезти на станцию скорой помощи. Все мои заверения, что съев столько еды, меня, скорее всего, вывернет прямо на прекрасные синие брюки Лебедева, Лешу никак не волновали. А Маша просто умилялась, и, когда Леша, наконец, от меня отстал, обвила его шею руками и запричитала, какой он у нее заботливый! С ума сойти, а мне казалось, он только что хотел меня убить самым изощренным способом…
Несмотря на приветливость и гостеприимство, я прекрасно понимала, что являюсь лишней на этом празднике жизни, и парочке не терпится остаться наедине друг с другом. Поэтому созерцать их нежности, которые, как бы не хотелось этого признавать, но все-таки вызывали во мне зависть, пришлось не особо долго. Но, если честно, я была действительно рада за брата! Он послал ко всем чертям правила и устои, которые в него, как и в меня, с детства вбивали мама с папой, и теперь, кажется, по-настоящему счастлив! Может, мне тоже стоит так поступить? Хотя, чем я занималась, как не нарушением правил? Черт возьми, как же эта мысль меня грела!
Выйдя из машины брата и выслушав все поздравления и наставления от него, я, чувствуя себя героиней шпионского боевика, пригнувшись, направилась к станции. Вид, наверное, идиотский…
– Гражданочка! – раскатистый бас прозвучал прямо около моего уха, испугав меня до полусмерти.
– Господи! – выдохнула я, оборачиваясь и увидев химика, который улыбался, как мальчишка, чья шутка удалась на славу. – Вы что творите?
– Ты так забавно подскакиваешь, я не удержался, – развел руками Дмитрий Николаевич, а затем резко сменился в настроении. И вместо веселого химика тут же превратился в злобно-агрессивного. – Давай, шевелись. Форма в машине. На станцию пока нельзя. Там проверка, увидят тебя, и появится море лишних вопросов.
И я направилась к реанимобилю, едва поспевая за широкими шагами Лебедева. Только сейчас, вприпрыжку догоняя химика, я подумала, что он в росте ни чем не уступает Пяточку. Только если водитель выглядит настоящим громилой, то химик смотрелся просто подкаченным и жилистым. А вот третий и, пожалуй, самый главный член нашей бригады, Стеглов Серега, был всего лишь на пол головы выше меня. Еще в первый раз я предположила, что именно его форму мне посчастливилось надевать, ведь, надень я куртку Лебедева, я бы в ней просто утонула.
– Давай, переодевайся, смена в девять, – Дмитрий Николаевич бросил мне форму, которую я поймала на лету, а затем уселся впереди, рядом с водительским сиденьем. Я же, убедившись, что он смотрит совершенно в другую сторону, стала стягивать с себя пуховик, ежась от холода.
– Быстрее, Димон, мне еще инвентарь проверять, – недовольно пробурчал Лебедев, немного повернувшись. Я в этот момент сняла с себя свитер, оставшись в черной футболке, и торопливо стала натягивать синюю рубашку. Точно Стеглова. Рукава пришлось подвернуть всего два раза.
– А я здесь буду ждать? – спросила я, покосившись на часы. Пятнадцать минут девятого.
– Да, – ответил химик. – И я тебя закрою в машине.
– Как закроете? – я остановилась. – Это мне что, до девяти тут мерзнуть?!
– До первого вызова будешь тут сидеть, – спокойно ответил химик. Значит, не сорок пять минут, а больше. – А там – понесется. Новый Год же! Море ожогов, пьяных обмороков, ложных вызовов… Лучше бы с братом дома осталась, да? – он гадко засмеялся.
– Дмитрий Николаевич, – я встала коленками на сиденье, так, чтобы заглянуть головой в окошко водительской кабины. Он повернулся ко мне, и лицо его оказалось ближе, чем я рассчитывала. Я даже заметила небольшой шрам на скуле, под правым глазом. Интересно, откуда этот шрам? Как будто чем-то рассекли. – Я прекрасно понимаю, чего вы добиваетесь.
– Правда? – тихо переспросил он, еще сильнее сократив расстояние между нами. Я смутилась, но виду не подала, с трудом заставляя себя не нервничать. – И чего же я добиваюсь?
– Чтобы я сдалась.
– И у меня получается? – снова эта наглая ухмылка. И глаза насмешливые, холодные, практически ледяные… Со стороны кажется, что он, как и тогда на кухне, получает колоссальное удовольствие от моего смущения, которое стало все труднее скрывать.
– Ни капельки, – я сама поразилась своему стальному тону и убрала голову из водительской кабины, от греха подальше.
– Ну, посиди здесь, – вальяжно сказал он, выходя из машины и закуривая сигарету. – Не знаю, когда будет первый вызов, но… возможно, ты успеешь передумать! – сказав последние слова, он подмигнул мне и, выдохнув струйку дыма в сторону, захлопнул дверь машины, оставляя меня в полном одиночестве.
Первые минут двадцать я просто кипела от злости на химика и на свое сердце, которое так предательски бешено колотилось, когда Лебедев решил обратить мою провокацию против меня же. Что это было вообще?! Он просто издевается надо мной!
Но потом я просто уснула, сидя в кресле, скрестив руки на груди и положив свою голову на свернутый рядом с дефибриллятором свитер. Не знаю, сколько проспала, но резко открывшаяся дверь практически вырвала меня из сна.
– Димон! Привет, красота! С наступающим! – Серега был, как и тогда, в прекрасном расположении духа. Я, пробурчав что-то приветственное в ответ, зевнула и потерла глаза. А затем, помахав рукой поздоровавшемуся Пятачку, взглянула на часы. Половина десятого.
– Как спалось? – издевательски спросил Лебедев.
– Чудесно, – я оскалилась в улыбке. Но потом эта улыбка сменилась удивлением, когда он достал из-за пазухи маленький термос и вручил его мне вместе с небольшим свертком, обернутым фольгой. Он постарался сделать это как можно незаметнее, а потом занял свое излюбленное место в водительской кабине, рядом с Пяточком.
– Давай, ешь быстренько, – скомандовал Стеглов, устроившись напротив меня. – Дабы никто не смог заметить акта доброты со стороны нашего хладнокровного злодея и женоненавистника, Лебедева Дмитрия Николаевича. Знаешь, он последний бутерброд для тебя со стола утащил!
– Красиво стелешь, Серега! – недовольно пробурчал химик с переднего сиденья, но что-то мне подсказывало, что это может быть правдой, судя по его реакции.
– А что? – Стеглов начал входить в образ. – Не дам, говорит, помереть моей красавице-ученице от голода и холода! Давай, говорит, свой бутерброд сюда! Ей отнесем, пусть поест, бедняжка. И практически изо рта у меня его вырвал, веришь?
– Верю, – засмеялась я, отпив глоток кофе из термоса.
– Зря, – злобный низкий голос химика.
– И вообще, Димон, – задумчиво протянул Серега, обращаясь к своему другу. – Я удивлен! Второй раз увидеть тебя с одной и той же представительницей прекрасного пола! И причем, не с сестрой!
– Стеглов, – злобно прорычал Дмитрий Николаевич. Слишком злобно. Серега даже в лице сменился, а по моему телу прокатился холодок. – Ты заигрался. Договоришься сейчас.
– Ладно, друг, остынь, – примирительно ответил реаниматолог, и дальше я дожевывала вкусный бутерброд с красной икрой, взятый, видимо, с праздничного стола, уже в полной тишине, нарушаемой лишь ревом двигателя.
Что такого сказал Серега? Почему-то в памяти всплыла детская кроватка и столик для пеленания во второй комнате химика, но я постаралась как можно скорее отогнать от себя эти мысли. Я твердо себя убедила, это – не мое дело. И нечего лезть в его жизнь. Я и так в последнее время «вся в Лебедеве»…
Вызов оказался далеко не праздничным. Инфаркт у дедушки. Повторный. Мы сняли кардиограмму и приняли решение срочно его госпитализировать. Его жена, маленькая старушечка, одетая в потрепанную каракулевую шубу поверх нарядного платья, ехала в машине, держа за руку своего мужа. В ее глазах было столько чувств: сострадание, беспокойство… И такой особенный страх – страх перед неизведанным. Казалось, она готова занять его место, лишь бы ее супругу стало лучше. Лишь бы все было хорошо. Вот тебе и праздник…
После того, как дедушку передали кардиологу и оформили в больничке, на связь с нами вышла диспетчерская: мужчина, тридцать лет, без сознания. Сразу отправившись на вызов, Стеглов, как всегда сидевший передо мной, неожиданно схватил теплой рукой мою ладонь и тихо, так чтобы не было слышно в кабине водителя, проговорил:
– Не думай, а то свихнешься в первую же неделю.
– Да я и не… Так заметно, да?
– Угу, – кивнул Серега, все еще держа мою руку. – Ему сейчас помогут, – сказал он, имея в виду того дедушку. – Полежит, полечится и домой, коротать с супругой свой век… Он жив – это главное. Знаешь, скольких я потерял, работая врачом?
Я промолчала, потому что даже не знала, что можно ответить на это. Тот факт, что люди… Живые люди могут и умереть на твоих руках, посетил мою голову только сейчас. И мне стало по-настоящему страшно. Причем, страшно не за себя. А страшно, что человеческая жизнь может целиком и полностью зависеть от тебя.
– Я перестал считать после двадцати двух. Понял, что не могу больше пропускать все эти смерти через себя. Мы циничны, но только так нам удается сохранить хладнокровие в сложной ситуации. Мы должны работать. Если мы не поможем – никто не поможет.
Я только молча кивнула, решив, что цинизм – не самая большая цена, которую можно отдать в обмен на возможность спасать людям жизни.
– А почему на этот вызов отправили не кардиологическую бригаду? – задала я тот вопрос, который возник у меня, когда я услышала, что на вызове инфаркт.
– Заняты другие бригады, – пояснил Стеглов. – А мы были свободны, вот и послали нас.
На следующем вызове нас встретила подвыпившая девушка, которая сообщила, что ее муж очнулся от обморока и сейчас заперся в туалете, пригрозив, что зарежет ее.
– Дураков зови, – негромко сказал Серега Дмитрию Николаевичу и тот, достав здоровенный спутниковый телефон, стал набирать номер.
– Дураков? – переспросила я, пока жена «больного» объясняла причину вызова врачу.
– Психиатрическую бригаду, – пояснил Лебедев, а затем заговорил громче, когда ему ответили диспетчеры. – Да. Сто девятая. Психиатров и полицию, пациент агрессивен.
Удивительно, но Лебедеву и Стеглову удалось с помощью одних только уговоров заставить выйти мужчину из туалета и он, шатаясь из стороны в сторону и промокший от пота, словно мышь, дошел до кровати. А уже там, свалившись на нее, моментально отключился вновь.
– Просыпаемся! Просыпаемся! – громко воскликнул Серега, ударяя мужчину по щекам. Тот вяло, я бы даже сказала, лениво на это отреагировал, но глаза открывать не стал. Это не обморок. Мужик обдолбался! – Какие вещества принимали? Рассказываем!
В другом конце комнаты причитала жена, то и дело, срываясь на слезы. И она, судя по раздраженному лицу Лебедева, страшно мешала им.
– Димон, – негромко позвал меня химик. – Уведи ее, поговори с ней, займи чем-нибудь.
Кивнув в ответ и собрав остатки своей уверенности, я нагло взяла из рук своего преподавателя папку с бланками, а затем, подхватив под локоть женщину, увела ее на кухню. Там я начала задавать ей элементарные вопросы, просила назвать фамилию, имя, отчество ее мужа, дату рождения, номер полиса… И заняла ее ровно до того момента, как приехали те самые «дураки». Передав им вызов, мы покинули квартиру.
– Ну, вот и все, – подытожил Стеглов, выходя из подъезда. Химик достал из кармана сигареты и закурил, а Пятачок сказал, что можно возвращаться «домой» (на станцию), потому как вызовов пока больше не поступало.
– Вот, возьмите, – протянула я папку Лебедеву. Он опустил на меня хитрый взгляд и медленно забрал папку.
– Молодец, не растерялась, – похвалил меня химик.
– Болтать – не жизни спасать, – пожала я плечами в ответ.
– По-разному бывает, – задумчиво протянул химик, затянувшись.
По дороге «домой», нас все-таки развернула диспетчерская. Мужчина, сорок три года. Задыхается. Плохо. Все другие бригады заняты. Видимо, в Новый Год у скорой аншлаг…
Но, приехав на место вызова, нам никто так и не открыл. Пришлось побеспокоить соседей, чтобы убедиться, что дверь, в которую мы звонили и стучали, является именно той, что нам нужна. Испуганные соседи, уже вовсю начавшие празднование, признались, что в этой квартире уже давно никто не появлялся. В итоге диспетчерской было сообщено, что на вызов мы приехали, а дверь никто не открыл. Свет, кстати, в этой квартире не горел.
– Иногда и с адресом ошибаются, такое тоже бывает, – объяснил мне Серега. И на этот раз мы благополучно добрались до станции.
Правда радость эта была недолгой. Я только успела зайти внутрь, следуя за Лебедевым.
– Реаниматологи на вызов.
Было странно ехать на окраину города с «люстрой» по пустым предновогодним дорогам, но Пятачок заверил, что это необходимо, потому что идиотов, которые в нетрезвом состоянии катаются по дорогам, море!
Место вызова было видно издалека. По густому черному дыму, поднимающемуся из двухэтажного коттеджа из-за огороженного высоким забором участка. Служба спасения, пожарные, полиция и мы, скорая, – все в сборе. Пока тушили огонь, я старалась наблюдать за процессом, но не мешаться остальным, вспомнив, как на той автоаварии меня толкнул врач, когда я преградила ему дорогу.
– Нет, не нужно, нас хватит, – услышала я голос Сереги, когда вылезала следом за химиком из машины.
– Сюда, давай! – служба спасения аккуратно переложила молодую женщину, одетую в мешковатое пальто с носилок на кушетку. Девушка вела себя как-то странно, она сипло стонала и пыталась схватить за руки каждого, кто находился рядом с ней.
– Ка-тя! – взревел мужской голос. – Господи! Катя!
Взволнованный мужчина, одетый в дорогое пальто, выбежал из машины и направился к нам, на ходу всплескивая руками.
– Так, в сторону! Не мешаем! – Стеглов жестом велел мужчине оставаться на месте.
– Это моя жена! – глаза мужчины были круглыми от шока, а руки тряслись. – Что с ней? Пустите!
– Стеглов! – раздался незнакомый голос со стороны дома.
– Марина, займись, – врач многозначительно кивнул мне на мужа пострадавшей, и я, поняв его намек, отвела в сторону разнервничавшегося мужчину.
– Фамилия, имя, отчество супруги, – получилось немного грубо, но я, не обращая на это внимания, достала папку, которую успела взять с кресла машины.
– С ней все в порядке? Понимаете, она…
– Мужчина, вы меня слышите? Фамилия, имя…
– Стеглов! Еще один! Дыхания и пульса нет! – снова незнакомый голос и, обернувшись, я увидела, как из машины выбежал реаниматолог.
– Серега! – раздался голос химика. Я растерянно сделала пару шагов к реанимобилю и услышала, как Дмитрий Николаевич смачно выругался.
– В доме еще кто-то был кроме вашей жены? – решила уточнить я у перепуганного мужчины.
– Нет, наверное, соседи побежали помогать, увидев дым, – муж пострадавшей стал задыхаться от волнения.
– Мужчина, успокойтесь, ваша жена в сознании, ей сейчас оказывают первую помощь, – уверенно заявила я, стараясь убедить в этом в первую очередь себя. А то внутри начала зарождаться паника, которую лучше подавить сейчас, чем позволить ей охватить тебя. Из нее потом не выберешься.
– Моя жена, понимаете, она…
– Марина! Быстро сюда! – проревел химик из реанимобиля.
Я подпрыгнула на месте, услышав свое имя, и бросилась к машине. Там, увидев распахнутое пальто женщины и задранную до груди кофту, я поняла, что именно пытался до меня донести муж пострадавшей.
– Снимай куртку, надевай перчатки. Помогать будешь. Пятачок! Вызывай акушеров! Срочные роды.
Сердце заколотилось так быстро, что казалось, оно не стучит, а гудит. Глаза в панике заметались. Перчатки. Где перчатки?!
– Дмитриева! Не стой столбом!
Пострадавшая на кушетке издает жуткий стон, и я вижу, как на схватке закаменел ее живот.
– Вы будете роды принимать?
– Ну не ты же! Сюда иди, быстро!
– Но я же не… – «не имею права» чуть было не сказала я вслух, как осеклась, увидев переполненные гневом глаза химика.
– Заткнись и иди сюда, – прошипел он.
– Может, дождаться акушеров? – неуверенно спросила я, принимая из рук Дмитрия Николаевича маску, присоединенную к кислородному баллону.
– Отличная мысль! Предложи это ей! – он кивнул на женщину, находящуюся в полуобморочном состоянии. – Или ребенку! Акушеры не успеют, Дмитриева!
Я надела маску на рот и нос девушки, и увидела ее глаза, переполненные болью и ужасом, и в моей голове появилась мысль: а что она видит в моих глазах? Такой же ужас? Она же не знает, что я еще одиннадцатиклассница. Она думает, что я – врач! И слышит, как я паникую!
– Мне страшно, – просипела девушка в маску, и по ее скулам начали стекать слезы. А потом она завыла на очередной схватке и стала метаться по кушетке.
– Тихо-тихо… – пробормотала, наклонившись к ней и положив ей на голову ладонь. – Успокойся, мы поможем тебе, мы для этого и приехали!
