Текст книги "По ту сторону пламени (СИ)"

Автор книги: Abaddon Raymond

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– А если у меня не получится?

– Получится, – отвечает Эрлах. Невесело усмехается и кивает на мою сжатую в кулак руку. – Я знал мага вроде тебя. Скольких ты убила? Неужели среди них не найдется достаточно страшного воспоминания?

Отступаю:

– О чем ты?

– Зарин? – Наас подходит ближе.

– Можешь солгать мне сейчас, – мужчина касается нити заклинания. – Сказать, что никогда не отнимала ничьей жизни. Или – случайно. А может, просто защищалась… Мы все здесь говорили подобное. Чаще всего – самим себе. Верно, Наас?

– Перестань, – зло выдыхает рыжеволосый маг. Налетевший ветер рвет тонкую вязь колдовства. Я прикусываю щеку изнутри. Даниель не может знать.

Почему он говорит так, словно знает?

Медный вкус отрезвляет. По щеке чиркает подхваченный ураганом лист. Эрлах продолжает, будто не замечает всколыхнувшейся стихии:

– Только так магия не работает. Сила начинается с правды. Висия не понял этого, и теперь он мертв. Наас отрицает, и – ты ужасный маг.

Наас скрещивает руки на груди:

– Иди к черту.

Эрлах качает головой:

– Видишь: отрицает. Будь честна, когда дотронешься до знака. Иначе весь пережитый тобой страх ничего не стоит.

Мужчина отходит к окружившим могилу магам. Кан посерел, его запутавшиеся в чарах пальцы медленно соскальзывают вниз. На лбу блестит испарина – или осела магия.

– Зарин… – закрываю глаза, отстраняя Нааса. Голос дрожит, когда говорю:

– Оставь меня.

Страх приходит, когда рядом никого.

Перебираю воспоминания – семь, их было семеро, Эрлах, – но они дробятся и мешаются, и не разобрать, где какой. Даже лица сливаются в одно, сначала перекошенное ужасом, а через секунду – пустое. Страха нет. Лишь усталость и отчаянное желание, чтобы все закончилось.

Озноб пронзает позвоночник иглами.

Был и восьмой. После крыши и Лизы, перед теми семью.

Шрам наливается теплом:

– Вот оно.

Я задержалась в школе после продленки. Подняла голову от учебника, а в классе пусто. Ледяной свет потолочных панелей пульсировал на изнанке век, делал руки синюшными, с фиолетовыми реками вен в суставах. На часах было начало двенадцатого. Я глядела на равнодушные стрелки, снова и снова считала время, пытаясь сложить в другие цифры. Одноклассники давно ушли. Учитель тоже. Сторож гремел ключами в темном коридоре, заглянул ко мне – в единственный освещенный класс:

– Ты им звонила?

– Мама уехала. У папы занято, – мы жили почти за городом. Последний автобус заканчивал ходить в десять. Папа должен был забрать меня после работы. Он забыл.

Или помнил.

Сторож почесал затылок, пожал плечами:

– В этот раз что-то совсем припозднились. Ну… если хочешь… пойдем, чаю сделаю, – предложил и облегченно ретировался, когда я ответила:

– Спасибо, я здесь посижу, – мне было всего девять, но я уже знала, когда они надеялись услышать отказ.

До смерти хотелось спать, но колотящееся сердце разгоняло усталость. За стеклами совсем рядом плескалась тьма – больше месяца неотрывно следовала по пятам. Я отличала ее мшистый запах среди прочих. Те насыщались и уходили, но эта будто жаждала выпить меня до дна.

– Оставь меня в покое, – прошептала я, царапая шрам, запястье. Боль отвлекала. – Возьми, что хочешь, только уходи.

Я набрала папин номер. Сторож неплотно прикрыл створку, черная щель дышала сквозняком. Я подошла, чтобы захлопнуть. Впереди ключи звенели в такт удаляющимся шагам. Я потянула ручку на себя, когда звук взорвался. Что-то глухо ударилось о стену, взвизгнул паркет. Я зажала рот. Из телефона рвались короткие гудки.

За тонкой деревянной дверью кто-то засипел. Поскребся и нежно пропел:

– Ссспасссибоо.

Вцепляюсь в заклинание. В памяти – рассвет. Школьный коридор. Низкое, еще синее небо в окнах. Я переступаю через скрюченные ноги, стараясь не испачкать ботинки в крови. Брызги покрывают стены и потолок, на полу разводы отмечают последние конвульсивные движения. Тошнота подкатывает к горлу, колени дрожат. Нужно уйти, пока не пришли первые люди.

Крохкий знак под пальцами натягивается, сплетается теснее, пульсирует в такт сердцебиению. Рядом выдыхает свой страх Наас, соединяя линии в нерушимый каркас.

В центре заклинания открывается глаз.

– Отпускай, я удержу. Режь! – сдавленно говорит парень. Зажмуриваюсь до танцующих пятен и падаю на колени, выдергивая кисть. Режу ладонь по старой линии. Выходит только царапина. Сжимаю зубы и втыкаю лезвие, выкручиваю, пока не становится жарко и липко, как летним днем, когда вместо ножа был осколок.

Вокруг проносятся золотые нити и звучит на разный лад напев молитвы. Кружится голова: прошлое и настоящее меняются местами. На грани слышимости всхлип давнего сторожа путается с криком мертвого Советника.

Он не показывается. Я подползаю к краю могилы, нарушая цепь волшебных узелков и заклинание Мары – узор, хрустнув, рвется и скукоживается. Воздух низко гудит. Кто-то вскрикивает. Кровь капает в яму, срываясь с кончиков пальцев. Скелет внизу, залитый золотом колдовства, изменил положение: теперь он кутается в истлевшие меха. И говорит со мной – шорохом в мышцах, болью в суставах. Чужой ужас сковывает тело.

– Она. Моя, – не вычленяя значений, отвечаю на поток старинной речи, бегущей по венам. – Моя. Умри.

Умри. Десятым.

Голос, теряя разом все слова, захлебывается, кончается.

Все кончается. Только ветер по-прежнему закручивается тугими струями, раздувая землю, бросая пригоршнями в лицо.

Сзади падает Наас. Я медленно соскальзываю в яму, в объятья вновь распавшегося на части тела. Полыхают белым чары – мир стирается. Отключаясь, я чувствую рывок, боль в лодыжке. Запах влажной земли. Тепло зарождающегося пламени.

***

Кислый вкус во рту. Болит нога. В груди давит, горло раздирает кашель. Звон в голове заглушает прочие звуки. Мара сует в руки бутылку. Вода. Ледяная и сладкая – выпиваю половину, остальное отдаю бледному как мел Наасу. Сажусь и осматриваюсь. В яме мечется пламя. Переливается через край, стелется по земле, согревая дыханием. Над нами клубятся облака и воркует гром. За деревьями тучи теряются в багряном зареве: там Университет, там заходится утробным воем сирена.

– Нужно возвращаться. Вы пятеро – через ворота на другой стороне, – Эрлах вертит в руках шило, которым чертил чары. – Скажете, что ходили прогуляться в парк. Эдвард, Мара, переночуйте в городе.

– А ты что будешь делать? – холодно осведомляется Кан.

– Я не покидал территории Университета, – Даниель щурится. Пушистые ресницы бросают вверх длинные тени.

– Как…? – вспыхивает Наас, но Эрлах обрывает, подняв узкую ладонь.

– Ты испортил кости, обойдешься.

– Это Зарин испортила, – бурчит рыжеволосый маг, но отходит. Я моргаю – огонь гаснет.

– Я не хотела, – ладонь чешется. Порез густо замазан чем-то прозрачным, склеившим края. Осторожно сжимаю кулак – но боль не приходит, лишь зуд становится глубже. В затылке растекается слабость. Оборачиваюсь.

Она почти сливается с темнотой. Выдают глаза – белые искры повторяют рисунок из книги. Молния раскалывает небо пополам, обрисовывает тонкие рога и чешую на лапах, серебро приоткрытой пасти, пятна на груди.

Держась за напрягшегося Нааса, поднимаюсь. На твари перекрещиваются лучи. То, что я приняла за рисунок шерсти, блестит алой влагой. Кровь. Плутон улыбается измазанными зубами. Нет.

– Спасибо, – надтреснутый голос. Зажимаю уши. Словно мне опять девять, и я только что впервые разрешила тьме убивать. Повторяет:

– Спасибо, – в безжизненных интонациях нет и следа бархата, каким она шептала в Заповеднике. Тварь не выглядит счастливой или свободной. Очень мертвой – да. Так или иначе, она потеряла хозяина.

– Боже, – движение за спиной заставляет отвлечься. Маги направляют на создание пистолеты. Неужели это помо… пули, особый сплав, верно. Но… Я смотрю на них, настороженных, готовых защищаться, когда тварь шелестит в третий раз, почти уверенно:

– Спасибо.

– Твое обещание, – я всегда буду за твоей спиной. – Что оно значит?

Но ее нет. Когда я оборачиваюсь, ее нет.

Первым отмирает Эрлах:

– Идите. Сейчас, – мужчина прячет оружие и застывает, прислушиваясь. Полы старомодного плаща взлетают от ветра. Хромая, я спешу за остальными, успевая заметить, как земля и камешки устремляются обратно в яму, поднимаются примятые травы. Никто не сможет сказать, что у Тлалока были гости. Включая самого Советника.

Эдвард и Мара теряются мгновенно. Мы бежим сквозь пикирующие листья, истеричный шелест. Треск крыльев, бойкое чириканье. Странно, птицы – ночью? В кронах тяжело барабанят капли. Вспышки молний освещают дорогу лучше фонарей, а гром рокочет прямо у верхушек деревьев.

– Быстрее! – рявкает Кан и исчезает впереди. Я ускоряюсь, хоть лодыжка, за которую меня выдернули из могилы, протестующе болит.

– Во время… общей тревоги, – кричит Наас на ходу, пока я ищу тварь в каждой тени, – вс… должны собраться… возле блоков! Капитаны! Узнают ситуацию! Отдают… приказы! – ясно. Кан обязан одним из первых явиться на сигнал сирены. Так и произошло… вчера? Позавчера? Господи…

Айяка падает, споткнувшись о выступающие корни. Платье рвется, открывая залитое кровью колено. Тони подхватывает девушку на руки: нельзя сбавлять скорость. Напролом через кусты, прикрывая лицо от хлестких ветвей. К калитке. Чары кусают за ухом, пронзают до самых пяток электрическим разрядом.

– Ненавижу, – растирая метку, выдыхает Наас.

Разбитые улицы Университета залиты рыжим сиянием. Полыхают окна, прожектора на крышах – ослепленная, я не в силах поднять глаза. Редеющий дождь сверкает бриллиантами. Под ногами прыгают трещины и ямы, мышцы и легкие горят от усталости. Моя тень то вытягивается, то сжимается, покорная частоколу огней. Скачком улетает вперед, неуловимо обрастая шерстью, мелькнув тонкими птичьими конечностями, снова становится мной. Сжимаю зубы, чтобы не закричать.

У общежития пятого блока ни души.

– Бар! – командует Тони.

Под бьющимися на ветру гирляндами собралась внушительная толпа. Многие кутаются в куртки поверх домашней одежды. Среди них охотники в форме кажутся волками в стаде овец. Даже те, что зябко переступают на месте, вцепившись в стаканчики с кофе. Железные бочки, служащие мусорниками, заполнены с верхом, смятые картонки перекатываются по газону.

Тони опускает Айяку на влажную покрышку, а Наас ловит за рукав парня с нашивкой Д. на плече. Тот, облившись чаем, сообщает, что Высшая тварь сбежала из Заповедника, убив двоих охранников:

– Но не из наших, а этих… ну, которые при администрации тусуют. Я их не знаю, – охотник рассеянно трогает пятно на кителе. – Одного встречал, хамло редкостное… был. Невежливо, о мертвом-то, но все равно мудак. Второго сходу не опознать. Видели бы вы, что она сделала с его лицом.

– Почему вы здесь прохлаждаетесь? – из толпы выныривает Кан. Парень вытягивается в струнку:

– Так нас сменили. Сначала прочесывали территорию, пока имбецилы из технической службы не разродились, что тварь покинула периметр и обратно не возвращалась. Теперь ребята ищут ее по окрестностям, но понятно, что она давно свалила к хренам. Я бы так и сделал, – широко зевнув, доверительно сообщает он. Трет глаза и спрашивает:

– Как это вы все пропустили?

– Гуляли, – говорит Наас и кивает на высокие белые окна цеха напротив. – Круто выглядит! Я, честно говоря, думал, что ни черта давно не работает.

– Ага… – соглашается охотник. Кан морщится и уходит. Его подчиненный продолжает делиться новостями:

– Советники едут, должны быть к рассвету. Моня носится, орет на всех без разбору – ну чистый псих. Толку от него сейчас… – парень заторможено осматривается, проверяя, нет ли поблизости Адамона. – Пойду к нашим. Вы тоже шли бы, а то…

– Через минуту, – отсекает Тони, помогая Айяке перевязать колено обрывком от подола. Когда мы остаемся наедине, негромко добавляет:

– Вы будьте вместе. Я передам кому-нибудь из второго, что ты здесь.

Бледная Айяка улыбается бескровными губами:

– Возвращайся скорее.

– Ты молодец, – обдавая горячим дыханием, сообщает на ухо Наас. Обхватываю себя руками: тепло, согревшее мышцы во время бега, быстро улетучивается, выдуваемое сквозняком.

– Нет, – из-за меня погибли люди.

– Да, – возражает прежде, чем раствориться в толпе.

После ухода парней я отправляюсь за кофе. Лучше, чем неловко молчать. Я отчетливо не нравлюсь Айяке. Ничего: наверняка уже завтра нам не придется общаться.

Вручив девушке обжигающий стаканчик, хромаю в сторону, вглядываясь в незнакомые лица. Дождь кончается. Унесенные стремительным бегом облаков, вспышки молний мерцают на линии горизонта: гроза уходит к городу. Подтягиваются охотники, рыскавшие по парку, угрюмые и встрепанные. Набиваются в бар и возвращаются с бутербродами. Занятые едой, неохотно отвечают на вопросы любопытных. Кто-то поджигает мусор в железных бочках. Черный едкий дым вызывает бурю возмущенных возгласов, но возле чадящих мусорников быстро собираются самые замерзшие и небрезгливые.

– Зайти взять одежду нельзя? – без особой надежды спрашиваю Айяку.

– Нет, – она кутается в тонкое пальто. – Пока все не проверят, запрещено расходиться. И магию использовать тоже.

Кивнув, я снова вливаюсь в толпу, уходя дальше от девушки. Слушая разговоры: – Ничего не нашли.

– И на болотах были… да, и там тоже.

– Даже на кладбище.

– Ничего.

– Пусто.

– Отвалите.

– Заколебал. Дай поесть.

Замотанный с головой в полосатый плед мужчина говорит, что последний побег в стенах Университета случился более двухсот лет назад:

– С тех пор систему безопасности сильно усовершенствовали. Особенно мощную защиту поставили как раз в Заповеднике. Я к тому, что если уж ее взломали, то как мы можем оставаться в общаге? – его собеседники согласно ропщут.

– А деваться-то некуда, – замечают в ответ.

Отвлекшись, сталкиваюсь с кем-то в форме охотника. Отшатываюсь, но парень хватает за локоть и притягивает ближе. Пронзительно алые, пульсирующие темнотой глаза. Илай. Бледный до синевы, с лиловой сеткой лопнувших сосудов и горестными морщинками у тонкого носа, но по-прежнему жаркий и странно зимний одновременно.

– Ты, – впивается зубами в нижнюю губу. Сплошная рана, хуже, чем… пару часов назад? Небо только начинает сереть перед рассветом, а мне кажется, будто со встречи в баре прошло несколько недель.

Слизывает выступившие бисеринки крови. Каркает:

– Ты. Она с тобой.

– Кто? – тварь. Илай глухо смеется, походя на безумца. Клацает зубами, выдыхая: – Скоро… придут.

Его взгляд теряет фокус, плывет. Огненный маг открывает рот, но не произносит ни звука. Качнувшись, рассеянно трет губы – пачкает красным подбородок, – и просто уходит. Будто забыл, что хотел сказать.

Мне снова холодно. А на секунду стало так…

С ним что-то случилось. Напугавшее до смерти, сломавшее.

Ритуал.

Лихорадочно нащупываю в кармане Валентинову монетку. За ним приходили. А теперь придут за мной.

Сочный дождливый воздух набивается в ноздри. Зажмуриваюсь, выискиваю отголосок жизни в своей тени, но она безразлично плоская.

– Эй, – Наас. – Пойдем. Я везде тебя ищу.

У крыльца бара беснуется багровый от злости Адамон А. Влодек. Суть его истерики я упускаю, высматривая среди толпы белую ершистую макушку. Потом Моня куда-то девается. Тони сидит с Айякой, укрывая девушку своей курткой. Наас повторяет слова других охотников – нигде, ничего, ни следа. Через полчаса все разом начинают говорить, что можно расходиться.

– Наконец-то, – в комнате рыжеволосый маг, едва скинув ботинки, залезает на второй ярус и прячется в кокон из одеяла. Я следую его примеру. Успеваю услышать, как Айяка спрашивает, не вернется ли хозяин пустующей кровати, а потом проваливаюсь в сон без сновидений.

Глава 4

За парком встает солнце. Бледный диск плавит верхушки деревьев. Через открытую форточку доносится чириканье воробьев. Откидываю тяжелое одеяло. Голова кажется набитой ватой, в теле поселилась липкая слабость. Не сразу понимаю, где нахожусь и что меня разбудило. Напротив садится на постели Тони. На его щеке отпечатались складки подушки.

Стук.

Наверху возится Наас, спускает ноги и замирает.

– Не открывай, – шепчу, когда маг соскальзывает вниз.

– Они уже знают, что мы внутри. Метки, – тоже шепотом отвечает он, нервно убирая спутанные волосы за уши. Проверяю карман. Монета и леденец на месте. Снова стучат. Требовательно, нетерпеливо. Наас оглядывается, ладонь на дверной ручке.

– Давай, – Тони поднимается. Отстраненно отмечаю, что у него хватило сил вчера переодеться в серую футболку и мягкие спортивные штаны. Айяка спит – только витые пряди в беспорядке выглядывают из-под одеяла. Платье с рваным подолом висит на спинке стула.

Охотников двое. Плохо.

Один – сопровождение. Двое – охрана.

– Зарин Д. Аваддон вызывают в администрацию, – говорит высокий тощий парень в зеленой кепке – до крайности нелепой в сочетании с черной формой.

– Зачем? – рыжеволосый маг не отпускает дверь, мешая зайти в комнату.

– Приказ. Пропусти.

– Чей приказ? Она теперь в нашем блоке, Кан разрешил? – спрашивает Тони.

– Его уведомят. Приказ Максимилиана А. Одви, – серый человек. Где он, там и Гофолия, и Хайме. Илай был прав: настал мой черед. Натягиваю ботинки. Наклоняюсь за кофтой на полу, судорожно ловлю зазвеневшие звезды: в звуках чудится отголосок нечеловеческого смеха, расколовшего камеру в Заповеднике на тысячи кусочков.

– Мы с вами, – Тони трогает Айяку за плечо.

– Еще чего. Пошли, – высокий теряет терпение и хватает меня за руку. Обернувшись, говорю одними губами:

– Кан, – если у него есть власть остановить это.

Наас хмурится до глубоких изломов между бровей, но кивает.

Шагая на негнущихся ногах между конвоирами, я терзаю ладонь, прослеживая новые изгибы старого рубца. Зачем я нужна им? Из-за магии огня? Или кто-то узнал, что я говорила с тварью перед побегом? Мимо с оглушительным топотом пролетают Тони и Наас. Рыжеволосый маг до трещины в стекле хлопает дверью предбанника.

– Идиоты, – хмыкает второй охотник – с широким лицом и свернутым носом.

Я будто попала в дурной сон. Пустые и еще законсервированные оранжевым светом улицы. На проводах, карнизах и ветвях молчаливо теснятся птицы. Дыхание клубится в воздухе, а под подошвами ботинок умирает изморозь. Оглядываюсь на грязные следы, на пернатых надзирателей, и чувствую, как в бок толкается дуло пистолета.

– Быстрее, – кривоносый низко наклоняет голову, вроде готовясь к атаке. Это всего лишь воробьи, чего ты боишься? Неудачно ступив на поврежденную ночью ногу, сбиваюсь с шага. Парень в дурацкой кепке подхватывает под локоть и тащит к ближайшему входу.

– Через техников пройдем, – бросает напарнику. Тот отстает, прикрывая тыл. Я не сдерживаюсь и начинаю смеяться. Нелепо – громила против крохотных вертких пташек! Хохочу, спотыкаюсь, картинка расплывается от слез.

Прихожу в себя от пощечины, в коробке стерильных стен административного комплекса.

– Сама дойдешь? – с ужасом и угрозой спрашивает охотник.

– Да, – скалюсь, проглатывая горькое послевкусие истерики.

Холодные лабиринты, внезапно многолюдные. Перед нами расступаются. Спускаемся ниже, где черный камень с узлами вплавленных чар и одинаково закрытые железные двери.

Я всегда буду за твоей спиной. Что это вообще значит? Как я могла согласиться?! Каждые двадцать метров – решетки. Лязгают сами по себе. Если я попытаюсь бежать, откроются ли створки? Повисаю кулем на руках конвоиров. Вдруг повезет усыпить их бдительность, и тогда…

Я не знаю, что тогда. Остается лишь тянуть время.

Двойные двери. Конференц-зал – сообщает табличка. Охотник в кепке распахивает створки:

– Двигай.

Я задерживаюсь на пороге на несколько бесконечных мгновений прежде, чем могу сделать шаг вперед.

– Добрый день, Зарин. Проходите, прошу вас, – серый человек скукожился с краю длинного прозрачного стола. Многочисленные стулья пустуют. Вместо дальней стены – занавешенное стекло с пунктиром двери. На угольных стенах картины в три ряда. Массивные золотые рамы и небрежные зарисовки на ветхой бумаге не подходят друг другу, а интерьеру и подавно.

Максимилиан тоже кажется неуместным. Сидит, неловко скрестив длинные руки и ноги. Можно подумать, я его вызвала на рассвете, а не наоборот. Сегодня мужчина не совсем бесцветен: из-под задравшейся штанины мышиных джинсов выглядывают растянутые синие носки. Костистое лицо ничего не выражает:

– Пожалуйста, садитесь, – дергается, отодвигая соседний стул. Слишком близко. Приходится вжиматься в спинку, чтобы не касаться его острых коленей. Только теперь замечаю, что за занавесками двигаются силуэты.

Человеческие.

Люди страшнее всего – сказала Нина.

Что она делает сейчас? Что бы сейчас делала я, если бы не прождала ее целое бесконечное лето?

Шарахалась бы от каждой тени. Те, за тяжелой тканью, не отпускают моего взгляда. Криво улыбаюсь им и Максимилиану: видимо, от судьбы не убежишь.

– Вы слышали про побег из Заповедника? – мужчина подается вперед, барабанит по столу. Я смотрю на узловатые пальцы. Дробный ритм обрывается. Серый человек запихивает кисти в карманы штанов, от чего его поза становится совсем нелепой.

– Да, – будто такое можно пропустить.

– Кхм, так вот… Зарин, – трясет головой. – Нам необходимо поймать сбежавшую тварь. Она разумна. Даже слишком. Велика вероятность, что вернется, чтобы… Отомстить – повисает в воздухе. Максимилиан широко ухмыляется:

– Мы не хотим оказаться застигнутыми врасплох. Меня попросили привести вас, чтобы запустить поисковое заклинание. Другие маги огня в данный момент не в состоянии нам помочь, – кровавый росчерк на подбородке Илая. Рваные слова предупреждения. Не в состоянии – правильное, округлое выражение, а Максимилиан хитрее, чем говорит его тело.

– Знаю. Я видела Илая.

– Илай Мназон, конечно, – мужчина откидывается в кресле, вцепившись в подлокотники. – Сильный маг, но с очевидными проблемами, – с короткой улыбкой крутит пальцем у виска. – Как у всех, кто ступил на Путь левой руки. Иногда лучше, иногда хуже… сегодня довольно плохо, поэтому я предложил вас. Профессор Хайме согласился попробовать. Других вариантов в любом случае нет. Ученые заканчивают подготовку вон там, вы уже обратили внимание.

Он наблюдал за мной.

– Мне нужно ваше согласие и содействие, – резко встает.

– А если я не соглашусь? – не двигаюсь. Не верю, что Илай всегда был таким. Не верю, что он захотел таким стать.

Максимилиан отвечает фигурам в конце зала:

– Мы говорим о безопасности Университета и магии страха, Зарин. Страх можно вызвать… внешними условиями. Но нам всем будет проще, если вы станете

сотрудничать, – мужчина широкими шагами направляется к двери в занавешенной стене.

Со вздохом разжимаю ладонь. Поверх шрама заполняются красным следы от ногтей. Монета. У меня еще есть монета.

Рано? Или пора?

Что говорил Валентин? В голове – звенящая пустота. Обрывки чужих слов мешаются, образуя новые смыслы. На негнущихся ногах пересекаю зал вслед за Максимилианом.

За шершавой тканью самая белая комната в мире. Потолок и стены сияют собственным светом, мягким, будто проникающим под кожу. Стоит сделать шаг через порог – и моя тень исчезает. Рождающимся здесь тварям некуда прятаться. Прячу руки в карманы, горблюсь, выпуская наружу смятение. Сжимаю стремительно нагревающуюся монету, глубоко вгоняю острый край в палец. Боль и жжение растекаются до локтя, сменяются онемением. Волна дрожи. Жара. Слабости. Пустоты. Выпрямляюсь, расслабляю плечи. Химическая истома ползет по венам. Давлю непрошенную улыбку и текучесть в движениях. Рассматриваю большие мониторы с дремлющими графиками и шкалами, заменяющие ученым окна. Деловитых людей в белых халатах, нарисованный черной жижей знак на полу. Опускаю ресницы и вижу иное: лицо сторожа. Голова смята с боков, где вошли зубы, черты вспухли, иссеклись лопнувшими сосудами. Щеки бугрятся фиолетовым от разложения и сломанных костей. На заляпанном бурым бейдже надпись: Марчел. Вот, откуда пришло имя, которое я вписала в Книгу. Произношу одними губами, впервые:

– Он умер из-за меня. Я сама сказала – делай, что хочешь, только уйди.

Пульс остается ровным.

– Я убила его.

Ничего.

– Я убила двоих сегодня.

Плевать.

Знак плотно окружают охотники – в несколько рядов, не сосчитать. Суета разбивается об их ровный строй. У входа сидят на каталке двое парней с синими нашивками на рукавах. М – медики. Значит, мне может стать плохо. Хорошо, если сразу. До. Ужасно, если каталка заготовлена на потом: по бокам свисают ремни. Нахожу Рамона Хайме. Мужчина разговаривает с Максимилианом, указывает на символ в переплетении влажно блестящих линий. Подойдя ближе, останавливаюсь, почти касаясь носками ботинок подсыхающих кусков плоти. Запах… моча, лекарства, кровь, дерьмо. Въедливой нитью пробивается гниль.

– Чем нарисовано заклинание? – спрашиваю, не отрывая глаз от мяса в белых точках осколков.

Хайме кидает:

– Твари. Низшие, разумеется.

– Много же их понадобилось, – узор расползся метров на пятнадцать. Вычурный, со сгустками, перьями, шерстью. Эти кричали под чехлами в клетках?

– Иногда нужно чем-то жертвовать, не так ли? – говорит кто-то. Я вижу только расчлененную тьму под ногами. – Некоторые исследования придется отложить, пока не достанем новые образцы, но безопасность превыше всего.

Нет. Безопасность не при чем. Просто Плутон ценнее других.

– Давайте начинать. Возьмите и встаньте туда, – опять нож. Туда – кольцо почти в центре. Не поднимая головы, медленно подчиняюсь. Их лица не станут последним, что я увижу. Лучше уж кровь. Честнее.

– Боюсь, будет немного больно, – безразличный голос в спину. – Необходимо порезать руку или даже обе, чтобы заполнить кровью пробел в рисунке. Мы уберем боль и следы, когда ритуал завершится.

С легкостью провожу по середине рубца, вспарывая наново края прошедшей ночи. Острие входит глубоко, пусть не глубже начавшего магию осколка, но я ощущаю лишь прохладу открытой раны и давление, когда лезвие царапает кости. – Замечательно. Дальше…

Интересно, как бы зазвучал Рамон Хайме, если бы знал: Плутону не нужна тень, чтобы прийти сюда. Только я.

– Подождите! – хлопает дверь. Кан. Наас, Тони и зачем-то Айяка. Доставшие пистолеты охранники. Долговязый парень сдвинул кепку далеко на затылок и выглядит совсем мальчишкой.

Он и есть…

– Да? – Максимилиан скрещивает руки на груди.

– Прошу прощения, сэр. Могу я переговорить с вами до начала ритуала? – Кан раскраснелся от бега. Красивый. Такому легко поверить. Отстраненно разглядываю людей, пришедших мне на помощь. Зачем? Никто ведь никогда не приходил.

Но Наас виноват. Тони – беспокоится о нем. Айяка беспокоится о Тони. Кана, наверное, заставили. Шантажировали Нининым секретом? Как все забавно завязано.

– Говори, – капли с ладони разбиваются о светящийся пол в сердце чар. Лужица неестественно горит алым. Брызги, попадающие на черное, оборачиваются крохотными искорками, поджигая облепившие смоляное месиво шерстинки. Я не слышу, что говорит Кан. В венах пульсирует наркотик и – магия. Сжимаю кулак, заставляя кровь капать часто-часто, прямо на проволочный клок шерсти. Вспыхивает пламя. Узор вокруг начинает обретать смысл. Я понимаю, чувствую: – Плутон.

Рисунок должен привести к ней. Нет… притащить, ее – сюда, в капкан из искусственного света и охотников, которые уже вскидывают оружие.

– Тварь – клятва в моей крови, – это ее шерсть, ее плоть вспухает огненными языками. Волшебство прокладывает путь от мертвого к живому, само заклинание – ось, соединяющая полюса. Портал прошьет мир между нами насквозь.

Весь огромный, сложный мир, где не счесть чудовищ, и я – одно из них.

Кто-то кричит, когда линии приходят в движение. Экраны на стенах взрываются графиками, истошно пищат компьютеры. Охотники шарахаются назад, маги, наоборот, бросаются ко мне. Слишком медленно – слишком далеко. Я облизываю пересохшие губы, собираясь сказать, что все в порядке, все хорошо…

Но Тони и Кан уже ступили на знак, руки Нааса на моих плечах – тянут в сторону. Я хватаюсь, пачкая и вынуждая остаться:

– Подожди… – писк обрывается. Лаборатория обрывается. За спинами остолбеневших спасателей, за гранью узора – темнота. Линии извиваются в тишине слаженно работающим механизмом. Мелькающий бетон пола продолжает робко светиться. Лужица крови – раскаленная точка.

Сбоку раздаются шаги. Айяка. Обхватила себя руками и затравленно озирается.

– Зря вы, – получается хрипло, глухо. Неправильно. Закусываю губу, но слова уже сказаны.

– Да, – просто соглашается Наас. Я не смотрю в лица остальным. От волшебной пляски под ногами голова становится пустой и легкой.

– Заклинание приведет нас к Плутону, – гладкое имя совсем не подходит угловатой твари. Мягко перекатывается на языке. Повторяю молитвой, опускаясь на колени: Плутон, Плутон, Плутон.

– Эй…

Закрываю глаза.

***

Под щекой поскрипывает куртка Нааса. Заклинание продолжает скользить, завязываясь в узлы-символы. Внутренности распались, втянулись в рисунок, оставив лишь пыльный выдох. Тьма болтается туманом, покрывает одежду и руки, обозначив каждую морщинку. Тру черненную кожу на запястье. Я вся пропахла смертью.

Я что-то потеряла.

– Не стирается, только размазывается, – подходит Наас. Опускается на колени, где свет от пола достигает состаренного прахом лица.

– Что с твоей толстовкой? – он в одной футболке. Вертит обрывки рукава.

– Попробовали высунуть за границу узора, – показывает измочаленную линию разрыва. – Давай, перевяжу руку остатками.

Рана черная и выпуклая, горячо пульсирует болью.

– Внутрь попало… останки тварей, – жарко. Тошнит. В горле комок. Наас прикладывает прохладную ладонь к моему лбу. Закусываю губу и прижимаюсь теснее: как хорошо. Горечь наполняет рот.

Шаги.

– Почистим. Заживет, – неуверенно ерошит мне челку. – Скоро мы…

– Почему так долго? – я вижу только ноги Айяки: полусапожки, черные колготы, повязка на правом колене. Рядом замирает парень в белых кедах и серых спортивных штанах. Тони. Присутствие Кана отмечает лишь чернильный силуэт. – Я не в курсе. Ты же рвалась в лабораторию Хайме. Ничего не знаешь про ритуалы? – Наас, не поднимая глаз, ожесточенно делит рукав на полосы.

– Знаю, что этот должен был перенести тварь в лабораторию, а не наоборот, – доносится сверху. – Но ты явно понимаешь больше, ты ведь наполовину маг огня и участвовал в экспериментах! Я видела отчеты.

– Тогда прочитала, что у них ничего не вышло. Моей силы не хватило даже… – парень вскидывается, собираясь подняться, но я перехватываю его пальцы. Кисть словно раскалывается. Стону:

– Нне надо, – он был таким у ручья. Всего секунду – и в эту секунду любая тварь нашла бы в Наасе достаточно света, чтобы кормиться неделями. – Не здесь. Воздух еще вибрирует от колдовства. Каждый вздох, свой или чужой, отдается эхом глубоко внутри. Между нами мерцает дымная взвесь. Позволяю ране взрываться, но держу крепко.