Текст книги "По ту сторону пламени (СИ)"

Автор книги: Abaddon Raymond

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Стискиваю кулак с раной, позволяя боли взвыть в костях. Алые капли пятнают его больничные одежды.

– Зачем? – неотрывно следит за расцветающими кляксами.

– Боль – лучший маяк, и проведет дальше, чем ты способен представить. Сейчас тебе проще забыть все случившееся в этих стенах. Но тогда ты останешься здесь навсегда.

Раскрыв черную от крови ладонь, предлагаю поддержку:

– Встань. Вспомни. Пусть будет больно. Это ничего, ты ведь больше не один. Мантикора, не мигая, озирается. Собравшиеся у компьютеров лаборанты спешат отвернуться, но охотники замирают – в страхе? Или – давая мужчине время и возможность понять?

Думай, давай же.

Дергается кадык, тянутся обнимающие шею крылья. Странно нежный рисунок для…выдыхаю, ощутив прикосновение. Чуть не падаю, помогая встать: Мантикора тяжелый, а порез взрывается до искр под веками, но главное – мы уходим. Под спотыкающийся лязг искусственных ног, прочь от ледяного электрического света, бесконечных коридоров из заколдованного камня и одинаковых металлических дверей. Частые решетки раздвинуты, но я все равно борюсь с ознобом, когда переступаю через очередной рубеж. В прошлый раз они непрерывно грохотали, пропуская людей – будто челюсти перемалывали пищу. Стоит любому из Советников захотеть, и… нет, они не станут. Не сегодня. Повторяю снова и снова, не сводя взгляда с качающихся маятником волос Айяки: не сегодня. Сегодня больше никто не умрет.

Я уже говорила подобное. В нашем жарком городе с вечной весной, где незабытые дома населяют призраки и птицы.

Я ужасно ошиблась. А Нина была права: люди страшнее всего, и худшая часть во мне – человеческая.

Будто в ответ на мои мысли, девушка вылетает из-за поворота и резко останавливается. Веет лавандой. Застывает Наас, оборачивается к нему Эйса. Нина ищет брата и, не найдя, всхлипывает, зажимает рот.

Эрлах устремляется вперед, на ходу бросая тихое:

– Молчите.

Но Нина сбегает прежде, чем мужчина успевает сказать или сделать что-либо еще. Она хороша в этом – в бегстве.

– Она тоже маг огня, – говорю, поравнявшись с Даниелем. – Слабый, но ученым хватит. Она должна уйти с нами. Принять печать.

– Ей потребуется время, чтобы примириться с этой мыслью, – криво усмехается Эрлах.

– Пусть поторопится, – глухо роняет Хикан.

Спешим преодолеть лестницы. Этаж за этажом, заманивая в стальную ловушку, пустой лифт звякает и раскрывает зеркальные створки. Мое отражение тянется стереть бурые потеки под носом, на подбородке и щеках, но передумывает и отнимает руку.

У самого выхода, в просторном холле, разномастно одетые работники администрации шарахаются в стороны. Хикан зло хохочет и клацает зубами:

– Привет, Моня! Скучал? Мы пропустили ежемесячную беседу! Мне будет тебя ооочень не хватать! – нервным жестом поправляет очки полный блеклый мужчина. Давным-давно он рассказывал мне об условиях учебы в Университете и итоговом экзамене. Непримечательный, но, наверное, у оборотня здесь особый счет. Наас тоже отзывался о нем с неприязнью, но прямо сейчас Адамон А. Влодек единственный, кто не двигается с места, когда мы проходим мимо.

Я высматриваю профессора Рабинского, но не нахожу. Опускаю глаза, когда замечаю, что за нами синхронно поворачиваются камеры под потолком. Растираю покрывшиеся гусиной кожей руки. Люди вокруг в свитерах и кофтах, многие прячут ладони в карманах дутых курток. За стеклом дверей, мерцая, кружат редкие снежинки, по голым ногам тянет морозом. Заталкиваю кисти под мышки в попытке согреться: глупо было не вспомнить, что мы возвращаемся в зиму – но никто, кроме мертвого мальчика, не сообразил… или не верил.

– Вроде Янни знал, что мы вернемся, – морщась, выдыхает пар Наас. – Поэтому прицепился к своей куртке.

– Он надеялся, – а мы, выходит, нет.

Ледяной воздух обжигает, но даже жалкий от боли и горя рыжеволосый маг расправляет плечи. Я останавливаюсь на крыльце – но не потому, что Мантикора, оступившись, с громом падает на железные колени:

– Посмотри, – в небе клубятся метелью свинцовые тучи. Ее первые робкие вестники путаются в ресницах и заполняют трещины асфальта. Все синее и серое, тихое, как перед бурей, а верхушки деревьев горят ржавым огнем, пламенеют над крышами старых цехов башни зернохранилищ.

– Ка… красиво, – скрипит Мантикора. На плечи ложится тяжелый сюртук. Эрлах. Рассеянно благодарю, прищурившись: странно, с веток не облетела листва…

– Ненавижу, – надсадно шепчет Наас. Ровно то же он сказал, когда мы шли раскалывать знак в подвале. Из промозглого зимнего вечера мир Отрезка кажется сном: не то кошмаром, не то сказкой. Меня бьет дрожь, впервые нет сил даже на ненависть. Пожалуйста, хватит. Уходите.

Но воробьи молчаливо провожают сквозь Университет. Перепархивают с подоконников на провода, катятся по кустам, издали наблюдают и плотные тени в переулках: охотники. Фыркаю. Они наверняка даже не представляют, насколько мало отличаются от тех, что привели меня сюда.

– Бабочки у фонаря, – где-то там Нина. Не хочет замечать, что сумерки полнятся трепетом крыльев. Но ей придется увидеть.

Задрав голову, следит за птицами Мария. Будто ничто другое не имеет значения. Отворачиваюсь к пегим от граффити и плесени стенам, непроницаемо-черным окнам. Глаза снова щиплет. Я не могу сжечь всех, и однажды – еще не раз, – тоже буду тщетно искать душу Плутона в небесах, дергаться от щебета и плакать, не находя смысла. Чертовы птицы и опустевшие тела – лишь осколки витража. Как ни верти, а никогда не составишь цельную картину.

Деревянно переставляю ноги. Холод пропитывает кости. В кровотоке спорят голоса. Мяукает кот на руках у Сано. Женщина дрожит, хоть греется зверем и курткой Ульриха. Припорошенный снегом Наас будто постарел раньше времени. Я шагаю ближе к Илаю, неслышно произнося формулу щита, когда на дорогу выходят трое. Замираем, с опозданием обрывается лязг протезов. Хикан предостерегающе рычит. Звук тонет в треске: пернатые могильщики разом вспархивают к тучам. Кувыркаясь, стая несется к парку, а я выдыхаю. Все хорошо.

Один из охотников медленно расстегивает китель. Сворачивает и кладет на асфальт. За ним повторяют остальные. Быстро отступают прочь.

– Идем, – хмыкает Эрлах. Карие глаза светятся весельем. Утыкаюсь носом в его сюртук и втягиваю запах сухого разнотравья.

– Подожди! Это может быть ловушкой, – говорит Сано наклонившемуся за одеждой Ульриху. – Чары…

– Нет, – Советник первым подхватывает сверток. Снежинками чертит над тканью символ. Улыбнувшись, догоняет и кутает Нааса, завязывает рукава на груди. – Это благодарность.

– Все равно проверь, – бурчит Хикан Эйсе. – Лучше воспаление легких, чем какая-нибудь дрянь из запасов Чиндта.

Через квартал мы находим висящий на кустах зеленый пуховик, который я накидываю на плечи Илаю. Приникаю к скованной морозом спине. Весь воздух пропах им – кровью и снегом, – или только я?

– Вон еще, – Ульрих указывает на гирлянду шарфа у обочины, но не отходит от Марии, который, до желваков стиснув зубы, перехватывает выскальзывающее тело.

– И там, – на ветках распята кофта. Повернув за угол, не сдерживаю всхлипа. Слезы жгут щеки. Потрясенно смеется Сано.

Вещи повсюду. Чернильные кляксы форменных курток, толстовки и свитера, стопка одеял – такие покрывали кровати в комнате Нааса и Тони, в воспоминании Илая. Возле калитки громоздится целая гора одежды.

– Ненормальные, – рвано выдыхает Эйса. – Камеры же работают!

Красные глазки, осенью прятавшиеся в гуще листвы и вьюнков, сейчас не таясь взирают с карнизов. Улыбаюсь прямо в око объектива, помогая Мантикоре надеть пальто. Пальцы не слушаются, и пуговицы выскальзывают, пакт Серафима падает на землю.

– Мне нравится твой запах, – говорит мужчина тучам, теребит горловину свитера.

– Я не чувствую. Только чужие.

– Это хорошо, – криво усмехается. – Тебе повезло.

– Пойдем. Почти выбрались, – последние метры до ограды. Эйса осторожно толкает узорчатую от заклятий дверь.

– Я попрощаюсь с вами здесь, – Эрлах выглядит моложе в пиджаке с чужого плеча. – Не оставайтесь в городе. Уходите как можно дальше прямо сегодня, воспользуйтесь альфа-порталом.

– Спасибо, – за подсказку. Кивает:

– И вам. Надеюсь, в следующий раз мы увидимся при менее трагичных обстоятельствах.

– Позаботься о Нине, – хрипит Наас. – Пока на ней нет печати, она считается человеком и попадает под власть Университета.

Она уязвима.

– Жаль, что нельзя обратить без спросу, – сводит серебристые брови Хикан. Верно. Мы внесли в документ: тварью становятся отмеченные Высшими или старшими по взаимному согласию.

– Я поговорю с ней, – обещает Советник. – Свяжусь с Ульрихом, как только станет известно состояние Сойта Роэна. А теперь…

– Барьер, – задерживаюсь, пропуская остальных вперед. Ветер обдувает ноги, забирается под сюртук. Обнимаю листы пакта. Илай ждет по ту сторону увенчанной колючей проволокой стены. Пуховик съехал с плеча, обнаженные руки на черном платье Айи – белые до синевы. Хмурится: иди же.

Да. Минуту.

Он словно соткан из лунного света, призрачный среди переплетений веток и летящего снега. Заревом пожара алеют верхушки деревьев. Облизываю губы, провожу ногтями по жгуту раны на ладони:

– Я сожгу ваши души дотла, если придется, – говорю Эрлаху и нацеленным в лицо камерам, эху присутствия под кожей. Мужчина легко улыбается:

– Договорились.

Ему несложно быть храбрым: на загорелой коже еще золотится пыль заключенной в Камне силы. Или что-то иное делает Даниеля Эрлаха таким… невыносимо реальным? И как он достал забытые в Отрезке звезды? Спрашивает: – Зарин? Все хорошо? – я отворачиваюсь.

Перешагнуть линию ворот. Зажмуриться, концентрируясь и наполняя карту Университета молочным сиянием. Беззвучно произнести, обращаясь к невидимым монстрам:

– Уходите, – прочь от переливающегося сталью периметра. Возвращайтесь в свой мертвый город или спешите пугать живых – плевать. Уходите!

Оставьте нас хоть ненадолго!

С грохотом захлопывается калитка, камень ограды вздрагивает. Шипит Бес.

– Шшш, все в порядке, – Сано гладит бархатные уши. Глубокий голос срывается в шепот. – Все закончилось.

Черта с два. Все только начинается. Встряхиваюсь, изгоняя из сознания образы: сетку кварталов и завихрения силы, искры чужих жизней. Тень у сердца обретает плотность, ограничивает созвездие Совета колодезным кругом вечной ночи и стылой воды.

Твари еще рядом.

– Возьми, – Ульрих сует мне сургучную кляксу с заглушающим метки заклятьем.

– Спасибо.

– Давайте передохнем и оденемся нормально, – кутаясь в чей-то плащ, охотник смотрит на серого от холода и потери Марию.

– Не здесь. У ручья, – стиснув кругляшек чар в кулаке, говорит Наас. Там клекот воды, там сторожат сосны. Там он попросил меня о помощи и…

– Там можно… попрощаться, – тихие слова Илая оборачиваются паром.

Мария утыкается брату в макушку:

– Нет.

– Нельзя просто выйти из парка с трупом на руках и… – раздраженно начинает Хикан, но Эйса перебивает:

– Молчи. Пойдем. Тебе надо одеться, – оборотень поправляет соскальзывающее одеяло. – А мне – присесть, или рухну прямо здесь. Будешь тогда тащить.

– Вроде сейчас ты сильно помогаешь, – но парень покорно сворачивает на уходящую в чащу тропинку.

– Мы правда не можем взять Янни и Айю с собой, – беззащитно хмурится Свидетель. – Мне жаль.

Мария только качает головой.

– Он сгорел, – выдыхает Илай. – Еще давно. Я говорил тебе, и он тоже. Отпусти наконец. Хватит. Мы сожжем, что осталось. Прах к праху.

– Он бы этого хотел, – худое тело в огромной красной куртке не имеет ничего общего с светившимся свечным огнем мальчишкой.

– Да, – скрипит Мантикора. Мария вздрагивает. – Я помню его… помню кое-что о нем.

– Покажи нам, – прошу я. – Чтобы мы тоже запомнили Янни живым.

Мужчина рвано пожимает плечами.

– Не знаю. Смогу ли.

– Попробуй. Пожалуйста.

Мария точно не сможет, хотя никто не знает Янни лучше.

Опустившись на корточки, Ульрих выцарапывает ножом знак, возвращающий мертвых. Огненный маг падает на колени, трясущимися руками прикасается к сердцу чар. Морщится, собирая нужные чувства. Дрожат черные ресницы, вздергивается в оскале верхняя губа. Тонкий запах краски звенит в свежем воздухе. Ничего не происходит.

Минута, другая проходят в тишине, лишь шумят деревья. Сано отводит взгляд:

– Хватит. Не мучай себя, – но Мантикора впивается пальцами во влажную землю и закрывает глаза. Веко рвет тиком.

– У него получится, – роняет Наас. – Подожди.

– Ему же плохо!

– Так нужно, – так правильно. Боль пунктиром пересекает прошлое, связывая фрагменты и наделяя их смыслом. Мантикора вынес больше, чем каждый из нас. Он вспомнит.

– Я сейчас умру от холо… – осекается. Перехватывает обернутый вокруг бедер плед. Когда двое мертвы, неловко говорить подобное. Силюсь улыбнуться:

– Знаю. Мы все замерзли. Еще чуть-чуть… – реальность надкалывается. Снежинки тают на коже колкими поцелуями, но вокруг – разлапистые пальмы в кадках, взбирающийся по лескам плющ. Ряды горшков с остролистными растениями на металлических стеллажах почти заслоняют белоснежные стены и одинаковые

двери лабораторного корпуса. Слева в длинном аквариуме лениво плавают разноцветные рыбки.

У меня стеклянная от боли спина, ниже талии все полыхает. Я не двигаюсь, чтобы не разбиться. Не смотрю вниз, на уродливые железные конечности. Я видела их миллион раз. Наполняла своей кровью – чтобы сделать хотя бы шаг. В ушах давно поселился вкрадчивый шелест, с каким жидкость циркулирует в недрах старого железа, заставляя его жить. Магия для увечных. Предел моих чаяний.

– Привет, – с трудом поворачиваю голову. Растрепанный русоволосый мальчишка в крапчатой пижаме сидит на полу возле ящиков с рассадой. Бледен до веснушек на остром носу, уголки бескровных губ печально опущены.

Я не отвечаю. Горло дерет, мышцы скованы спазмом. Тянет под лопаткой.

Тяжело даже моргать: под веки словно песка засыпали. Лампы дневного света зудят и мерцают в такт сердцебиению.

– Смотри, кого я нашел, – он показывает растопыренную пятерню. Поняв, что я ни черта не вижу, вскакивает и торопится подойти. Сует прямо в лицо: жучок. Совсем крохотный, черный с красными пятнышками. Янни довольно щурится:

– Обычно здесь никто не живет. За этим следят, наверное.

Зачем-то разлепляю губы и выталкиваю:

– Наверное.

Выходит скрипуче, как запускается ржавый механизм. Мальчишка серьезно кивает. Прозрачные зеленые глаза полны искусственного блеска. Медленно говорит:

– Я ловил таких… в детстве. Водились в нашем огороде. Сажал в спичечные коробки, потом выпускал в… – чешет шелушащийся рот, рассеянно шарит взглядом по полкам. Заметив рыбок, облегченно заканчивает:

– В аквариум.

– За… Зачем?

По-детски резко пожимает плечами:

– Нравилось. Строить для них мир. Наблюдать. Изуча… – клацает зубами, обрывая фразу. Ежится, баюкает жука в сложенных лодочкой ладонях. – Я помнил, что они едят и какие дома делают. Все знал, и название на латыни.

А теперь не знаю – говорят горестные морщинки на переносице. Вдруг его лицо светлеет:

– Помню, они умеют ужасно вонять, если напугать!

Фыркаю:

– Как мы, – стоит лишь напугать достаточно сильно.

– Да, – хихикает Янни. – Ты мерзко пахнешь. Чихать хочется.

– А сам, – от него кисло тянет рвотой и гнилью, кровью и мочой. Мальчишка морщится:

– Знаю. Ненавижу этот запах, – букашка переползает с пальца на палец, по очереди расправляет жесткие крылья. Янни жалуется ей:

– Обидно. Лучше уж краска… Джокер вообще пахнет попкорном. Здорово же! А Илай – снегом и… чуть-чуть смертью. Висия был особенно классным.

– Дождь, – почти чувствую аромат ливня в высушенном кондиционерами воздухе. – Дождь, – Янни улыбается воспоминанию. Только память и осталась: дождливого Висии больше нет. Сгорел, как многие до него, как однажды сгорим мы.

– Помойся, – выкашливаю, поднимая искристую от боли руку, чтобы взъерошить его грязные, сальные на ощупь волосы. – Будет меньше вонять.

– Но не пройдет, – не пройдет. Мой собственный химический запах перекрывает большинство других. Незримый кокон старой боли.

Мальчишка убирает пряди за уши:

– Так я забываю и думаю: вот помоюсь, и все пройдет. Мне станет… нормально. Вроде это можно просто смыть. А потом Хектор заставляет принять душ, и я сразу вспоминаю, что нельзя.

По коридору приближаются шаги, сквозь заросли маячит серая форма. Санитары. Позвоночник пронзает ознобом. Янни стряхивает жучка в ближайший цветок и судорожно разглаживает листья. Я замерзаю и дышу битым стеклом, торопясь сказать:

– Море. Если… выбирать… чем… чем пахнуть. Море.

– Твой час истек, – сообщает мне грузный мужчина. Накрахмаленная рубашка обтягивает широкие плечи. Он вертит длинную палку с ухватом на конце. – Пошли. Давай сегодня по-хорошему.

– А этот чего без охраны? – удивляется его напарник.

– Забей, он не опасен. Сейчас брат заберет, уже позвонили, – санитар постукивает палкой по ладони, щелкает металлическими жвалами. – Ты идешь, или мне помочь?

Иду. Он помог мне вчера, – вспоминаю вспышкой. Поэтому болят горло и ожог от шокера под лопаткой. Стиснув зубы, по миллиметру передвигаю ногу. Агония раскручивается огненным смерчем, визжит о плитку железо, а Янни вдруг подходит вплотную и, поднявшись на цыпочки, горячо и быстро шепчет:

– Костер. Я часто вижу во сне. Вечер, поле и дорога, горы на горизонте. Очень красиво! Кто-то поджег куст и ушел, только следы в глине оставил. Костер влажный, сильно дымит от травы… лучший запах на свете!

Мальчишка широко улыбается, и на мгновение я перестаю заживо умирать. Теряют четкость окрики и сдавливающее шею кольцо. Есть только я и он, и впервые за долгое время разделенные на двоих слова. Секрет:

– Я тоже вижу этот сон.

Смаргиваю слезы, просыпаясь. Господи. Как же легко – быть собой! Когда боль не выворачивает суставы, когда реальность не кажется чьей-то злой выдумкой… Эти протезы… неужели ему и сейчас так плохо?

Мантикора отползает от заклинания. Я будто примерзла к месту. Не подойти, не спросить: почему я была тобой? Знала вещи, которые не могла знать, чувствовала больше, чем способна вынести. Меня бьет дрожь, хоть спина взмокла от пота, подгибаются освобожденные из плена чужой памяти колени, тяжело ноет рана от выстрела. Наас, очнувшись, шарахается от калеки и тела на земле. Тоже погрузился слишком глубоко? Мария рыдает, прижимая к лицу безвольную руку брата, стирает морозное крошево с остывшей кожи. Отдав Рики кота, Сано обнимает парня. Илай осторожно кладет Айяку рядом с Янни.

– Здесь, – говорит он, перехватив растерянный взгляд Нааса. Едва заметным кивком указывает на обращенные к нам камеры. Хочет, чтобы они видели – не Совет и не ученые, а те, кто дежурит у мониторов на постах охраны. Наас резко выдыхает. Порыв ветра лохматит деревья, крыльями раздувает его куртку. Вытираю щеки. Одними губами прошу:

– Пусть смотрят. Пусть поймут: мы не чудовища, – слова горчат на языке. Глаза Нааса черные от гнева и бессилия: Айя и Янни заслуживают другого прощания. – Я не отдам им свое воспоминание, – шипит рыжеволосый маг в треске веток. Испуганно взмывают вверх снежинки. – Не отдам!

– Не надо, – Илай убирает упавшие на лицо девушки пряди, стряхивает снежинки с ресниц. Под тонкими веками уже разлились синяки. Складывает ее руки, прикрывая рану. В угасающем свете дня Айяка – черно-белая, лишь кисти в бурых перчатках, и на груди у выреза платья темнеет кровавая помарка. – Этого достаточно.

Я шагаю к Наасу. Он зажмуривается, стискивает сломанную руку. Хрипит: – Отойдите, – трогаю ледяную щеку.

Мария не отпускает брата, Ульрих тянет его прочь:

– Хватит.

– Это только тело, – всхлипывает Сано. – Птицы улетели. Внутри ничего не осталось.

Илай помогает подняться Мантикоре, когда Наас рычит огнистую формулу. Облизав отпрянувших магов, пламя жарко вспыхивает выше человеческого роста. Притягиваю Нааса к себе, разворачиваю:

– Не смотри.

Зарево красит ограду Университета в цвета заката.

– Я не должен был просить ее о помощи, – позади бушует пожар, рыжие языки вьются у ног. Шнурки ботинок обугливаются, но я не ощущаю боли. – И тебя тоже. Тони…

– Знаю, – одежда вплавляется в кожу. Слившись в одну, дрожат наши длинные тени. – А я приняла клятву твари. Если бы Плутон умерла тогда, они остались бы живы, – но не я. Не Илай, не Мантикора… Янни. Наас.

– Такова наша природа. Уничтожать все вокруг, – горько кривится Наас. Закашливается от волны жирного дыма. Запах горелой плоти набивается в горло. – Кто-то… же… должен, – выталкиваю. Задержав дыхание, заставляю погребальный костер завихриться и полыхнуть до небес, вознести сажевые хлопья к красным от заходящего солнца ветвям.

– Жаль, что это я, – в реве сухо лопаются кости. Звенит металлом спасенный ценой чьей-то жизни Мантикора. Он, сонм невидимых тварей и пакт Серафима, промозглый зимний вечер и свинцовые тучи, за которыми не видно звезд – вот, что мы получили взамен Айяки или Тони. Плутона и Янни. Ниля Д. Пхакпхума, а может – Кана или Энид. Стоило ли…

Я снова и снова шепчу формулу огня, чтобы не искать ответа.

– Пойдем, – вдруг говорит Наас. – Я… я передумал. Я хочу показать тебе ее. Несколько шагов до выцарапанного узора, не разрывая касания – почти танец. Наас склоняет голову, прижимаясь теснее щекой к моей ладони. Нам не нужно опускаться на колени: магия вибрирует в воздухе. Дробясь, складывается в иную реальность, где в теплых полуденных лучах Айяка сбегает по лестнице, вспархивают искристые пылинки, рассыпаются по плечам тяжелые вороные пряди: заколка со стуком падает прямо к моим ногам.

– Держи, – я протягиваю лакированную безделушку.

– Спасибо, – от ее улыбки бросает в жар. Волшебница склоняет голову набок:

– Ты из пятого блока, да? Тебя Кан Александер прислал отбывать наказание? – она словно светится изнутри. У меня пересыхает во рту:

– Д-да…

– Хорошо. В смысле, ничего хорошего, конечно! Извини! – смущенно фыркает. – Просто меня послали встретить тебя, а описать забыли. Рада, что быстро нашла.

– Я тоже рад, – прикусываю губу. Волшебница лукаво щурится:

– Что ты натворил?

– Я немного… вывел капитана из себя.

Хихикает:

– Расскажешь? Нам предстоит провести вместе неделю. Профессор Перье попросил разобрать архив при кабинете. Я буду выбирать, что оставить, а что выкинуть. На тебе весь физический труд. Давно таскал тяжести? Там до потолка хлама, а колдовать нельзя: испортятся законсервированные образцы.

– Без проблем, – украдкой вытираю вспотевшие руки о джинсы. – Я Наас, кстати. Наас Мерезин.

– Айяка Корнелиус, – узкая ладошка ложится в мою. – Приятно познакомиться. Мимо с грохотом проносятся хохочущие охотники. Айя вздрагивает и сжимает пальцы. Заслоняю от толпы. На мгновение она совсем, очень, слишком, до тихого цветочного запаха близко – и я произношу невообразимую чушь:

– Не бойся, я защищу тебя от них.

Девушка смотрит удивленно, улыбается – скорее из вежливости, но мои щеки снова опаляет огнем.

Пламя повсюду. Стонут пылающие деревья, даже камень горит. Я глотаю дымный ветер в попытке удержать отблеск далекого дня.

– Я не смог, – глухо говорит Наас.

***

Снегопад усиливается. Гонимые ветром пушистые хлопья порхают между замшелых стволов. Закрывают хмурое небо сосны. Ручей уже близко: земля идет под уклон, под ботинками хрусткие от изморози листья сменяются ржавыми иголками. Я не оглядываюсь назад, где тлеет медное зарево и редеет, лишаясь плотности, тьма. Без тварей дышится легче, и проще смотреть под ноги, а не искать в скользящих тенях ту, что больше никогда не придет.

– Куда мы теперь? – спрашивает Сано. Дергает зацепившийся за куст шлейф одеяла. Мне почти тепло в сюртуке Эрлаха, двух толстовках и мягком сером шарфе, а ниже колен я ничего не чувствую.

– Советник Эрлах рекомендовал воспользоваться альфа-порталом и… – Ульрих сражается с царапающимся под плащом Бесом. Женщина перебивает:

– Да, я слышала. Куда нам идти оттуда? Почему не гамма? Он ближе.

– Гаммы больше нет, – Свидетель резко останавливается. Парень приобнимает ее, подталкивая вперед. – И беты тоже, иначе переместились бы из администрации. Знаю, звучит дико. Длинная история, не сейчас. А куда перемещаться… сначала встретимся с Эдом, Марой и Айви. А потом Райх и…

– Мы отдохнем и отправимся в Темные земли, – обрывает Илай. Сано снова замирает:

– За каким чертом туда?! Стоп, подожди! Это же всего лишь легенда!

– Нет, – Илай застегивает куртку.

– Нет, – шелестит Наас.

– Там горит костер, – каркает паром Мантикора.

– Какой еще…

– Из твоего сна? Из сна Янни? – вскидывается Мария. Сано обреченно вздыхает: – Господи, теперь еще и сны…

Ульрих целует невесту в висок:

– Не волнуйся. Мы со всем разберемся. Пусть идут, мы-то остаемся. Есть безопасное место. Наши родители уже там.

– Что с Эдвардом и Марой? И… Айви? Райх? Кто это? – спрашиваю я. Ульрих отвечает – больше Наасу:

– Айви Ноэль, наш блок. Один из новеньких, помнишь, после тебя сразу пятерых взяли? – маг устало качает головой. – Райха ты не знаешь. Все они теперь тоже… их изгнали из Университета.

– И не стерли память?

– Не смогли.

– За что их…

– Давайте вы на секунду отвлечетесь от свежих сплетен и просветите меня, как попасть в Отрезок без нового портала! – рявкает Сано.

– В Темные земли есть другой путь, – негромко отвечает Илай. – Но сначала отдохнем. Подождем Нину. Залечим раны. Пройдем сквозь белое пятно, чтобы помехи исказили показания меток на несколько часов, – касается моей шеи за ухом, где тонкие алые линии образуют щит. – Нам хватит.

– Сумасшедшие, – трогая спрятанный под волосами знак, морщится Свидетель. – Нам нужны ответы, – возражает Илай.

– Вы всегда заодно, да? – женщина беспомощно ежится. – Из-за магии огня или есть рациональные причины? Я хочу понимать… хочу, чтобы вы – понимали. Пока от этого зависит только ваши жизни. Но в будущем… теперь мы связаны. Что вы хотите найти?

– Способ навсегда удержать мир, – Наас убирает за уши беспокойные рыжие пряди. Метель гудит между стволами, ерошит кустарник. Добавляю:

– Сейчас Совет затаится, чтобы собрать силы и оружие, но потом они наверняка нападут. Им слишком нужны твари.

– Эрлах, как Глава, сможет приструнить их, но большинство вопросов решаются голосованием, – говорит Сано. – Влияние Гофолии на других кажется значительным. Даниель имеет право накладывать вето, но с ограничениями и…

– Я пойду с вами, – хрипит Мария. Оглядывается на темную стену деревьев. Где– то за ними догорает тело солнечного мальчишки, тлеют кровавым жаром угли. В сумеречных тенях не видно просветов, и я запрокидываю голову к багряным верхушкам. Втягиваю морозный воздух: дым и близкий ручей. Желание Янни сбылось. Он изменил свой запах – и спас всех нас.

– А твоя семья? Янни сказал…

– Я отыщу их, – Мария заговаривает громче. – Спрячу. И пойду с вами.

– Зачем? – спрашивает Илай.

– Мне тоже нужны ответы, – парень достает из-за пояса джинсов сложенную газету. – Знак Алека сделан из символов, которых не знал Хикан. А он знает все. Алек совершил чудо.

Я трогаю рану на ладони.

Заклятье со звездчатым узлом в сердце забрало Плутона и мое имя. Уничтожило самого Янни – какое же это чудо? Всего лишь магия: ранящая и беспощадно

справедливая. Но Мария расстегивает пуховик, чтобы спрятать на груди ломкие листки:

– Я… я не способен на чудеса. Я пытался найти магию через книги, истории… Алека… Но не смог, – блекло усмехается. – И перестать искать не могу. Мне…

– Уйти страшно, но остаться еще хуже, – тихонько говорит Сано Тхеви. Брат Янни кивает:

– Я понял, что волшебство зародилось во тьме, а страх – первое и самое главное чувство. Он живет в Темных землях. Я не прощу себе, если не увижу их. Я тоже зашел слишком далеко, но нужно еще дальше.

– Да… – женщина невесело смеется. – Точно. Поэтому я тоже иду.

– Что?!… – давится Ульрих. Волшебница кутается в шарф. Розовая прическа седая от снега:

– А чего ты хочешь? Строить новый Университет в компании оборотня и сынка Хайме? Потрясающая перспектива! Следить за каждым переметнувшимся охотником: не шпион ли? Вдруг прирежет во сне? Спасибо, но твари как-то понятней! Можешь остаться, а я не стану пешкой в Эйсандеевых играх с Советом! – Сойт Роэн поможет Эйсе, – говорю я.

– Или не доживет до утра, – Свидетель трет покрасневший нос, кривит губы. – Да и дело не в людях. Мой дар позволяет проживать память вещей. В Отрезке я столько… – она вдруг коротко и ярко улыбается. – Вы даже не представляете, что я видела! А какие тайны могут открыться в Темных землях!…

– Ты поэтому даже не пыталась спорить, когда тебе приказали идти в Отрезок? – каменеет Ульрих. Сано морщится:

– Уле…

– Хватит, – хмурится охотник. Хлопает по плащу, успокаивая ерзающего Беса. – Мы еще обсудим это. Доберемся до ребят, ты отдохнешь и…

Женщина выдыхает облако пара. Ульрих продолжает говорить, но она будто не слышит. В голубых глазах я вижу отблеск воспоминания Мантикоры: осенние поля, кольцо синих гор. Колючий куст в объятиях пламени, на ветвях каплями крови плавятся ягоды. Колышутся метелки трав, к зубчатому горизонту уходит ржавая от глины дорога. В пении насекомых и сухом шелесте стеблей звучит магия, о которой однажды говорил Наас: по-хорошему сумасшедшая. Грандиозная. Если таковы Темные земли, то Ульрих зря сотрясает морозный воздух.

– Эй! – долетает со стороны ручья. Мантикора дергается. В сгустившейся тьме ниже по склону две желтые точки обозначают присутствие оборотня. – Вы так и будете там стоять? Мы уже отдохнули и все себе отморозили!

– Идем, – отвечает за всех Наас, сильнее прижимая к телу сломанную руку.

– Мы идем в Темные земли, кстати! – выкрикивает Сано.

– На родину потянуло? – хохочет Хикан. – Мы твари только на бумаге, помните? – Как будто этого мало, – раздраженно фыркает Свидетель. Стряхнув снежинки с волос и потянув за собой Ульриха, первой спускается во мрак.

До рези в простреленных мышцах обхватываю себя за плечи.

– Зарин? – жаркое дыхание ложится на щеки. Глаза Илая черны от подступающей ночи. В последний раз оглядываюсь назад – но и там уже темно, царапают небо серые ветки.

Солнце село.

– Мы снова убегаем, – а в угольных сумерках хлопают крылья.

– Мы вернемся, – но ледяной мир вокруг не похож на место, куда хочется возвращаться. В нем чего-то не хватает, и пустота режет глубже колкого ветра.

– А если я не захочу? – всматриваюсь в бледное лицо, касаюсь искусанного рта. – Что тогда?

Легко целует мои пальцы:

– Останемся? Сбежим еще дальше? – я зажмуриваюсь. Вдруг понимаю, почему моя улица оказалась в Отрезке.

Там я впервые сделала шаг навстречу смерти, от которой всегда бежала.

И теперь я здесь. Мы.

Позади него зажигают огни. Мяучит кот и звенит смех Хикана. Голоса кружат в метели, разные и совершенно неотличимые. Деревья ломают свет на полосы, когда маги продолжают спуск к ручью.