Текст книги "По ту сторону пламени (СИ)"

Автор книги: Abaddon Raymond

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

– Эйса! – треск, дикий вопль. Продолжаю:

– Я выжгу новый мир.

– Господи, это же его сын, да?!

– Держите его! – визжит Хайме.

– Я соврал. Прости, – роняет Янни. В ржавом мареве за веками вспухает боль: портал отвечает на импульс. Размыкаю спекшиеся губы:

– Я сотворю новые звезды.

– Давайте возвращаться домой. Сейчас я отпущу вас. Любая глупость будет стоить очень дорого, поэтому хорошенько взвесьте…

– Ал, пожалуйста!

– Береги себя, ладно?

– Эйса! – не слушать, говорить:

– Я закончу то, что начал твой создатель и каждый из нас.

За барьером взвывает ночь и стеклянно бьется город:

– Вселенную, в которой страх имеет плоть и право жить.

Закрываю лицо руками: плиты взрываются, обжигая кожу, обломки падают вверх. Крики и выстрелы, треск колдовства. Ударом грома заканчивает существование чаша фонтана. Гаснет чужая воля в венах. Гаснет солнце. Защитный купол. Гаснет Янни. Боль в голове. Я глотаю шершавый от пепла ветер:

– Ты принимаешь мою клятву?

Трепет летящих лепестков. Резкий запах снега – Илай. Кто-то стонет. Впиваюсь ногтями в кожу под ключицами, где обретает звучание связь: переливчатый гомон, шорох неизвестных слов, голоса давно умерших и живых. Колючий смех. Плутон. Выдыхаю:

– Привет, – сотрясаюсь от накатившей слабости. Над ухом грохочет пистолет – Сойт Роэн. Я открываю глаза, чтобы увидеть, как в лучах фонарей, держась за живот, Гофолия оседает среди дрейфующих камней. Хикан в разорванной смирительной рубашке освобождает Эйсу от удавки. Рядом с ними лежит Сано – свет выхватывает искаженное страданием лицо, стянутые путами до мяса предплечья. Охотники, Хайме и Рики исчезли за стеной обломков. Творение Илая: перчатка переливается волшебством, кровь из закушенной губы стекает по подбородку. Приглушенные крики мечутся беспокойными птицами. Бессильно опустив руки, Наас застыл над телом Айяки. Тварей не видно, но они здесь.

– Прекрати это, – Сойт Роэн тяжело опускается на танцующие линии знака. – У тебя ведь получилось? Ты теперь можешь? – сцепленные в замок ладони прижимают куртку к залитому черным боку.

– Да, – голоса в венах упорядочились до восьмерки незнакомцев. Присутствие свербит в затылке, но… – Я могу подчинить их. Гофолия так и делал. Его могущество шло не изнутри.

Советник брал взаймы чужую силу. Поэтому только он и пришел сквозь коридор охотников: остальные не могли пошевелиться. Они… мы – части заклинания. Жизни переплетены, не разорвать. И каждый способен потянуть за ниточку… тянет.

Током по позвоночнику, невесомостью в голове, пытается украсть мое пламя. Смеюсь. Сойт Роэн вздрагивает.

– Не выйдет, – выталкиваю сквозь зубы. Тень Плутона стоит между нами. Пелена чудовищно тонка: горло перехватывает от враждебного присутствия. До огненных пятен на изнанке век стискиваю вспоротую ладонь.

Прочь. Убирайся!

Морок отливает от висков. Господи. Каждая царапина и ушиб отзываются воющей болью, рана на плече пылает. Обнимаю себя, чтобы не рассыпаться на куски:

– Я могу погасить их, если захочу, – качнувшись, поднимаюсь на ноги. Несколько шагов до припорошенного пылью трупа Энид, подобрать сумку с аптечкой. Сано Тхеви была права: форма обезличивает. Под дымным саваном стерлись черты и краски, и я больше не вижу прекрасной девушки с фотографии. Просто еще одного мертвеца. Подхожу к Илаю:

– Отпусти, – щурится. – Все хорошо. Давай, – стена с грохотом рушится.

На нас пересекаются лучи. Под прикрытием огней невидимые люди молча ждут развязки.

Или возможности напасть.

– Передайте Совету: мир или смерть, – говорю бьющему в лицо свету. Отвернувшись, возвращаюсь к Сойту Роэну. Рассыпаю пузырьки, нахожу бинт и вату, рулон пластыря.

– Тот узкий флакон. Клей, – сипит искатель.

Под курткой и насквозь мокрой футболкой дыры от пуль маленькие, обманчиво неопасные. Мужчина стискивает челюсти, когда я останавливаю кровотечение вязким гелем, накладываю повязку.

– Не уследил… поверил девчонке…

– Я тоже. Думала, она слишком напугана, чтобы мстить сейчас, – разорвав рукав рубашки и прикусив щеку изнутри, заклеиваю простреленные мышцы в плече, потом обрабатываю порез на ладони. Руки немеют.

– Только после возвращения, – соглашается и замолкает. Невесело фыркает. – Твою мать!

– Молчи лучше. Держись, еще немного, – бинты легли туго, хоть и неровно. Но внутри кровь продолжает разливаться.

– Несколько часов, – морщась, выдыхает. – Я не протяну.

Придавливает раны. Накрываю скользкие пальцы:

– Нет, нет. Не часов, минут.

– Поче… му?

– Янни. Его импульс был гораздо сильнее, чем нужно.

Смотреть назад, откуда доносятся тихие рыдания, почти больно, но я должна – встретиться с белыми от горя глазами Марии и пустым взглядом Мантикоры.

Янни словно спит, положив голову на колени брату. Я вдруг вижу, что он старше, чем кажется… был старше. Заклинание правды слетает с губ.

– Что с ним? – спрашивает Сойт Роэн.

– Ничего, – темнота. Шторм портала задул Яннину свечку. – Его больше нет.

К телу мальчика под распахнутым пуховиком жмется Бес. Скребется, стараясь спрятаться под мышкой. Мария нежно перебирает спутанные пшеничные волосы. Все трое пусты, как ночь без звезд – ни единого проблеска. Я отпускаю чары, стираю влагу со щек:

– Пора, – у Совета было достаточно времени подумать и понять. Запертые в клетке ребер искры мигают, когда я снова говорю, но теперь уже – им:

– Пора.

Пройти между парящими сколами плит, опуститься на корточки рядом с Наасом, сжать закаменевшее плечо. Тронуть холодную Айину руку.

– Это моя вина, – шепчет Наас.

– Это ее выбор, – все мы ужасно ошиблись.

Непоправимо.

Расступаются лучи: приближаются Советники. Картинка плывет от слез. Смаргиваю влагу и поднимаю обе копии пакта из липкой лужи. Снизу бумага напиталась алым, но не растеряла четких строчек и блестящих, сплетенных из металла помарок – подписей тварей. Шесть, одной не хватает.

– Плутон не расписалась.

– Теперь ты – Плутон, – Сано, скривившись, обматывает израненное запястье обрывком туники.

– И девятый Советник, – в холодном свете футболка Илая рябая от крови. Кивает назад.

Труп Гофолии сломанной марионеткой подвешен на дрейфующем обломке. Чтобы все видели.

– Она не присягала на Камне, – скрипучий голос. Совет прячется за слепящими огнями. Похоже, наверное, Плутону являлся создатель. Смеюсь: да он же ее до смерти боялся!

– Тлалок присягал. Связь установлена, – безразлично дергает плечом Свидетель. – Иначе вы бы сюда не пришли, – выплевывает Хикан. Золотые глаза горят лунами. Оборотень по пояс обнажен: затягивает скрученную жгутом майку на бедре Эйсы.

– Что там Гофолия говорил: подчиняйтесь, и никто не пострадает? – усмехается сын Хайме. Хикан шумно выдыхает.

– Мир, – шорох трущихся мышц проникает в мозг. Сирас.

– Или смерть, – обещает тварь Нааса, на секунду обретая форму.

– Свободу, – пленникам Заповедника. Кладу одну из копий на осколок плиты и толкаю вперед.

– Ваши требования немыслимы! – звонко вскрикивают. – Это… это шантаж!

– Как и участие в ритуалах, – цедит Илай.

– Через пару минут три Высшие твари окажутся в сердце Университета, – отвечает Эйса. – А еще три, вместе с армией себе подобных – снаружи, у защитного контура, который Советник Аваддон может с легкостью снять. Лучше бы к моменту перехода ваши подписи скрепили договор.

– С чего бы тварям просто не перебить нас? – доносится издалека. – На хрен эти танцы?

– Вот именно! – гомон поднимается вспугнутой птичьей стаей. Я провожу ногтями по ране, цепляю рваные края. Шрам дергает, обжигает кипятком. Прогулка по ветхой крыше привела меня в странное место, где каждый шаг – согласие, бегство. Блики в пыльных стеклах. Обещание. Цветы и кости, мертвое чудовище. Горящий дом в ночи, рябь на стальной воде и запах снега, помехи в телевизоре. Слишком мало и всегда – очень много. Если я оступлюсь, никакое волшебство этого не исправит. Сжимаю пакт Серафима и – ладонь в кулак:

– Вы для них – боги, – щурюсь от ослепляющего сияния. Фонари стирают реальность, будто я одна против целого мира.

Тень в белой камере Заповедника.

– Все они – кокон из страха и боли, а внутри – чья-то память. Они не понимают ее. Они не понимают нас. Но кроме нас у них ничего и нет.

Молочная белизна взрывается рокотом:

– Но они убивают! Убивают даже…

Молчу, пока крики не сминаются в тишину.

– Они не умеют иначе. И вы, их создатели, тоже! Оглянитесь вокруг, – пламя срывается с пальцев. Выше, ярче! Хватит прятаться за звездами!

Новорожденное солнце красит вскинувших оружие черно-белых людей золотом и багрянцем. С тяжелым вздохом соскальзывает на землю и складывается пополам тело Советника Гофолии.

– Это жизнь, которую вы выбрали. Ради этого вы лишились прошлого: чтобы оказаться здесь и сейчас! Таким же будет и будущее, если продолжите бежать от своих страхов, – проглотив комок в горле, разглаживаю мятые страницы пакта, оставляя красный след. Вторая стопка листов зависла перед людьми в серых одеждах – одинаковых, хоть и совершенно непохожих. Равнодушно смотрят, словно не замечая вздрагивающей от ветра бумаги. К черту. Выдыхаю:

– Не хотите мира – не нужно. Мы заберем тварей из Заповедника и уйдем, Университет не пострадает. Ни сегодня, ни потом. Все будет ровно по-старому, вы лучше меня знаете, как именно, – не могу сдержать смешок: я провела в Университете единственный день. Зажмуриваюсь, пережидая дрожь:

– Только скажите, что выбираете это будущее. Вы сами, не Совет.

Пламя разбивается о потолок. Стоит моргнуть – вокруг смыкаются стены, рассыпают фонтаны искр дымящие мониторы, истерический писк вспарывает воздух. Рывком оглядываюсь. За спиной вместо черноты Отрезка – занавешенное стекло, расстрелянное и исписанное заклинанием.

– Привет, – маг в старомодном коричневом сюртуке… Даниель Эрлах. В другой жизни и штормовой ночи он помог прогнать дух Советника Тлалока, а сейчас расслабленно прислонился к прозрачному прямоугольнику двери, от руки по узору расползается волшебство. Барьер. Колышутся обрывки занавески – конференц-зал, где я разговаривала с Максимилианом, полон встревоженных людей в форме и белых халатах. Вглядываюсь в лица, искаженные паутиной выстрелов, а вижу иное: Университет, оплетенный защитой, как кровеносными сосудами. С силой тру веки, но картинка не уходит, будто вытравилась на сетчатке. Вот слепое пятно Заповедника, от него ответвляется кишка архива. Рядом пульсирует тьмой точка – что там? Густая сетка лежит на лабораториях и складах у бара, но ярче всего горит контур.

Нет, теперь полыхает.

Взывает сирена. Низкий звук вибрирует в костях: чары определили вторжение. Я сжимаю листы, возвращаюсь к моменту на крыше. Невесомость перед падением, когда боль еще не пришла, когда страх еще не родился. Когда – все в порядке:

– Хватит. Все правильно, – и неисчислимые голодные твари снаружи, и дымное облако внутри. Они не враги нам. Успокойся.

Вой сворачивается, утекает под землю.

– Неплохо, – кивает Эрлах. Любой из Советников способен вновь всколыхнуть тревогу, но они по-прежнему странно безучастны. В рассеянном белом свете, который излучают сами стены и даже пол, пепельная завеса между нами роится, скрадывая детали: твари стоят на защите хозяев. Веет холодом. Поежившись, поворачиваюсь к магу земли.

– Я так понимаю, ничего еще не окончено, – над сверкающей медью макушкой в стекло беззвучно вгрызаются пули.

Дергаю плечом. На языке вертится тысяча вопросов, но ни один по-настоящему не имеет значения.

– Что вы выбираете, – глухой, почти незнакомый голос принадлежит Наасу. Рядом с ним у тела Айяки замирает Сано, встают с побледневших ошметков знака Хикан и Эйса. Сын Хайме тяжело повисает на оборотне, штанина под жгутом темная от крови. В позе Илая читается та особенная мягкость, что обычно предшествует нападению. Заметив мой взгляд, маг улыбается уголком губ, коротко вытирает распоротую щеку. Страшный, острый. Пламя в нем рвется наружу, заливая радужку цветом жарких углей.

Охотники молчат. Напирают, толкаются: огромный зал забит под завязку. Передние ряды вынужденно делают несколько шагов вперед. Отклонившись, деревенеют в метре от облака тьмы.

– Какое будущее вы хотите: новое или старое? – я почти шепчу, но слова гулко перекатываются под потолком. Мониторы на столах по периметру перемаргивают пиками графиков, красными и желтыми: заключенный в пиксели огонь. Без тени под ногами я будто голая. Все мы – грязные, раненные, оборванные и мертвые – чужие среди чистых линий и резких углов, просчитанных вероятностей и безликих мундиров. Таким нет места в жесткой структуре стихий и блоков.

Надо уходить.

Отступаю назад, сплетая формулу разрыва, когда кто-то далекий и невидимый за другими, а потому смелый, говорит:

– Подписывайте!

Вздрагивает, оглядываясь, один из Советников. Самый молодой, широкое лицо и тонкие руки. Сано, а еще раньше Наас, называли имя: Цирта Коди. Старики хранят спокойствие. Конечно, у них моя кровь. Кровь каждого. Они знают, где найти наши семьи.

И что нам некуда бежать.

Они умнее, опытней и сильнее. Колючие от ярости искры во мне – лишь проекция восьмиглавого созвездия. Реальность куда многогранней.

– Давайте! Что мы теряем? – выкрикивают в толпе. Вы – ничего. Совет – власть, и прямо сейчас, когда одинаково одетые и покорные люди вдруг заговаривают на разный лад:

– Хуже не будет! Некуда!

– Вдруг получится! Стоит рискнуть.

– Так обереги не нужны станут, да? Вообще?

– Мир!

– Твари все равно освободятся! Надо подпи..

– …сывайте! Я дома полгода не был!

– Мир! Я за мир!

– Давайте!

– Мир!

– Мир!

Мир. Мир. Мир. Встречаюсь взглядом с Советником Коди. Киваю на отмеченный смертью пакт перед ними. Касаюсь ямки между ключиц, где пульсирует ненавистью крохотная вселенная. Мужчина сужает светлые глаза.

Крики смазываются в вязкий шум, на мгновение расплываются чертеж Университета и ухмылка Коди. Царапаю горло, чтобы сделать вдох. Вспыхивают болью зажившие рубцы, полуобморочная темнота отбрасывает в прошлое: я вновь с удавкой на шее под заревом потревоженного барьера. Кровь на руках – Нины. Если запрокину голову, то увижу Кана, затягивающего цепкие петли…, нет, нет. Его лицо сгорело, а ребра сломались вовнутрь. Кан тоже сражался, а лучше бы сумел проиграть. Отнимаю пальцы. Это только плоть. Коди использует мой страх против меня же. Как просто, как изящно.

– Зарин! – комната дробится калейдоскопом, когда я медленно оборачиваюсь. Огнисто-ржавое пятно Эрлаха, вспышка – машинально ловлю что-то звонкое и прохладное. Между лопаток упирается ладонь, дыхание зимы щекочет затылок. Успокоиться. Мне нужно… пятиконечные кусочки металла, витая цепочка. Я оставила их на колодце по ту сторону волшебства, но теперь, когда стискиваю кулак, звездочки впиваются в кожу. Вдруг слышу в памяти стылый, пропитанный дымом вопрос умирающего искателя:

– Чему и кого хочет научить твоя тварь? – зажмуриваюсь.

Плутон ведь сказала мне это давным-давно, среди сумеречных деревьев: за страхом всегда скрывается желание жить.

– Надежда, – лишенное основы, глупое чувство.

Но из глупого вроде соскучившихся по покою людей вокруг складывается:

– Мир! Мир!

– Она хотела научить меня надежде, – можно искать бессмертие в небе, но оно повсюду. Выбирай.

Отпусти.

Поверь: в чудовище из камеры Заповедника. В рыжеволосого незнакомца, в сломанного страхом огненного мага. В привидения, в обещания и – мальчишку, что едва помнит прожитый день. В себя, других и мир, где есть место для каждого:

– Для убийц, для проклятых. Для меня.

Украшение соскальзывает, исчезая. Вместе с ним горячо лопается и рассыпается морок, растекается сверхновой звезда по имени Цирта Коди.

Согнувшись, жадно глотаю морозный воздух, звуки, прикосновения. Позади стало человеком меньше. Подарок безымянной девочки обратился серебряной водой.

Погасли крики.

В шероховатом молчании пульсом бьется писк компьютеров.

Накрываю руку Илая. Обнимает теснее.

Под ногами – стеклянное крошево. Стена и барьер за спиной Эрлаха разрушены, но никто не решается войти, пока Даниель стоит на пороге.

Что он такое?

Скрипят по кафелю шаги. Стучит трость. Опускают оружие охотники.

Шуршит бумага.

Что-то неуловимо меняется. Я ищу различие, нахожу, но не понимаю. Оно просто есть.

– Серхи. Главный после Гофолии, – жарко шепчет на ухо Илай. Выдыхает:

– Мы победили.

Вслед за первым магом перекраивают закон второй, третий, четвертый… после седьмого приходит мой черед. Но Илай не отпускает:

– Нет, подожди.

– Пакт Серафима должен быть подписан Советом в полном составе, иначе документ можно оспорить, – говорит Сано Тхеви. – Необходимо избрать девятого Советника и провести инициацию.

– Да вон же Эрлах, – сообщает кто-то. – Считай, выбрали.

Ему вторят другие:

– Дани в Советники!

– Даниеля! Эрлаха!

– Едва ли данный вариант голосования можно назвать всеобщим и честным, – вкрадчиво произносит надколотый старостью голос. Отрезает ропот. – Особенно, когда речь идет о главенстве в Совете.

Тишина липнет к коже.

– Да наплевать, – хрипит Наас.

Выворачиваюсь из рук Илая и иду к нему.

– Допустим, – насмешливо улыбается пожилой мужчина в жемчужно-серых одеждах. Прямой как жердь, из-под воротника кителя до подбородка змеится густая вязь знаков. Сухой лысый старик рядом… Серхи – замечаю блестящую сталью трость, – что-то говорит ему, заставляя чуть наклониться. Кивнуть. Выпрямиться:

– Церемонию инициации не провести без Камня.

А Камень вы не получите – остается несказанным. Они тянут время, ищут лазейку. Советник Коди лежит между нами: розовый, полнокровный, набухший. – Значит, война, – спешит выплюнуть Наас. Вокруг него плавится тьма, пахнет прогорклым пожарищем.

– Как удачно, что я позаботился об этом, – мягко говорит Даниель Эрлах. Он о многом позаботился. Мне бы испытывать благодарность, но…

Мария обнимает тело брата. Скрючился в обмороке обрубок человека – Мантикора. Сано, поднявшись на цыпочки и баюкая раненные запястья, напряженно высматривает возлюбленного среди черных мундиров. Темный от боли Сойт Роэн провожает меня цепким взглядом. Его время кончается. Я касаюсь Нааса:

– Не надо, это никого не вернет, – горячий и закаменевший, до тошноты весенний. Рвано качает головой, не давая заглянуть в лицо. Смотрит на Айяку. Вне нас по капле умирают секунды, волнуется море людей. Вспышка беспокойного лимонного света отзывается в костях – звезд снова восемь. Я роняю листы на пол и кусаю губы, чтобы не заплакать.

Застывшая в трупном оцепенении девушка – заострившаяся и чужая. Наас стер кровавые пузыри с ее подбородка, но даже так она выглядит чудовищно мертвой. – Она бы убила их, – чуть слышно отвечает Наас. – Она бы…

Сожгла, пусть в ней теплилась всего искра огня. Айя – яростная, храбрая, одинокая и напуганная, потерялась где-то в клетке кварталов Отрезка или позже, в черноте между двумя мирами. Всхлипываю, утыкаясь ему в плечо:

– Но не ты, не сейчас.

Сано подбирает копию пакта. Терпким ароматом прелой земли мимо проходит Даниель, легко минует дымный барьер из тварей.

– Однажды, – обещает Советник Эрлах.

– Однажды, – Наас гладит меня по волосам. Оборачивается.

Ореховые глаза совершенно пусты:

– На что это похоже, – спрашивает он, – когда раскалываешь душу?

Ты знаешь – хочу сказать я. Но, тронув мокрую, изсадненную щеку, вдруг нахожу единственно верное слово:

– На молитву.

– Молитву? – ты отдаешь лучшее в тебе. Все, чем являешься и хочешь стать, в надежде, что этого будет достаточно для чуда:

– Магия не всесильна. Когда мало и страха, и гнева, остается только верить, что все не напрасно. Что кроме причины есть и смысл. Надеюсь, когда-нибудь мы найдем его.

Равновесие в хаосе обломков. Волшебство в кишащей чудовищами темноте.

– Дай нам шанс. Хотя бы сегодня, – прошу я. Эрлах и Совет подписывают обе копии пакта: рушатся и отстраиваются наново связи между вещами. Я сбиваюсь со счета, умирая и рождаясь раз за разом. Вот опять: Наас хмурится до глубоких изломов на переносице.

– Если мира не хватит, будет война, – обнять за шею – близко-близко, одно дыхание на двоих. Никто не услышит. Совсем как вечность назад он шептал в вихрях над ручьем, каждым словом определяя нашу судьбу. – Если Айя, Плутон, Янни, Тони и даже чертов Кан умерли напрасно, если мы убивали зря – заставим их заплатить. Но не раньше, чем…

– Пора, – Эрлах протягивает окровавленные бумаги.

– Не раньше, чем наша копия сгорит, – Наас берет, раскрывает на последней странице, где поверх формулы Шейдона Бози, рядом с металлическими помарками, краснеют подписи Совета. Его руки дрожат, трясется живая мгла, роняя хлопья пепла. Куски плит опустились и теперь висят в полуметре над полом. От Эрлаха… Главы Совета Эрлаха веет чем-то нездешним, золотой след Камня еще тает в карих глазах, словно мужчина сумел поймать отблеск заката – в надежно отрезанном от солнечного света подвале.

– Спасибо, что вернул мне… – что? Украшение? Воспоминание? Причину бороться? Маг легко улыбается, понимая:

– Долг.

– Долг?

– Я расскажу после.

Чужие голоса в венах перекатываются жидким стеклом, когда я дважды прикладываю левую ладонь с пачкающейся раной, скрепляя пакт Серафима.

– Мир заключен, – издалека произносит Эрлах. Мигают и гаснут стены, захлебываются визгом компьютеры. Умолкают. Наступившая тишина совершенна

– ни шороха. В непроглядном мраке, тяжело провернувшись, все обретает свое место.

Зажмуриваюсь до яркой карты барьеров, нащупываю прямые молочные линии и вычурные петли. В точках концентрированной тьмы отсвечивают металлом. Снять. До последнего зимнего всполоха в центре Университета – отключить защиту. Говорю невидимым тварям:

– Заберите всех и уходите. У вас пять минут. Не дайте им кого-либо ранить, – чиркает по голым ногам собирающийся воедино дым, трутся о кафель кости и плоть. Коротко скребут когти, когда тварь Нааса делает прыжок.

– У нас огненные маги! Источник вашей жизни! – испуганно угрожает кто-то, но давящее чувство, сопровождающее созданий, уже ушло.

– Они в курсе, – нервный смех блуждает по залу. Острыми клинками загораются фонари. Моргаю: Совета нет.

Прижав к груди нашу половину свободы, замираю от липкого бессилия, пока в паутине лучей Даниель Эрлах зовет врачей, прогоняет редких людей в белых халатах и негромко, но цепко командует охотникам:

– Разбиться согласно протоколу Б45. Обойти периметр и убедиться в прочности связок. Просканировать прилегающую территорию. В девять общий сбор на центральной площади. До этого момента – удвоить патрули.

– Но барьер…

– Восстановится через несколько минут. Поспешите занять позиции, – толпа рассыпается, направляясь к выходу. Люди огибают нас, точь-в-точь вода камни. Ежусь под внимательными взглядами. Мелькает встрепанная черная макушка. Рики.

– Нам нужно уходить, – Илай, горячая ладонь оглаживает шею.

– И поскорее. Теперь мы тоже твари, помните? – Хикан морщится, будто от боли. Настороженно озирается, насколько позволяет прислонившийся к нему Эйса. Сын Хайме выше и массивнее хрупкого оборотня, но тот, кажется, не испытывает особых трудностей.

– Заберем… тела, – говорит Эйса, вздрагивают проходящие мимо охотники. Наперекор их течению из зардевшегося багрянцем коридора проталкиваются маги с синими нашивками третьего блока. Такая же, скрученная в жгут, по-прежнему оплетает локоть Энид.

– Сюда! – Эрлах присел рядом с Сойтом Роэном. Потолок, секция за секцией, озаряется неярким мерцанием. Медики застывают в нерешительности. Мужчина рявкает:

– Это приказ!

– Но они уже не… не люди, – озвучивает целитель.

– И что? Вы работали вместе много лет, а теперь это больше не имеет значения? Пусть он умрет, да, Руни?

– Нет, я не это имел в…

– Ну так думай прежде, чем говорить, – Советник Эрлах усталым жестом убирает назад непослушные ржавые пряди. Тяжело опирается о землю:

– Послушайте, я знаю: вы сбиты с толку. В девять я все объясню и отвечу на любые вопросы. Но сейчас просто помогите им. Если вам плевать на общее прошлое, подумайте вот о чем: неизвестно, как чары Бози расценят его смерть. Слова встречаются неуверенным молчанием. Наконец, один из врачей, раскрывая на ходу сумку, идет к раненому. Отмирают и другие. Полный парень, запинаясь,

просит у оборотня разрешения осмотреть Эйсу. Я прячу лицо на груди у Илая, растворяясь в тепле. Под веками стремительно выцветают, лишаясь узников, внутренние контуры. Периметр, наоборот, ощеривается сталью: твари ждут нас. – Уле! – всхлипывает Свидетель. Рваный ритм удаляющихся шагов.

– Принесите протезы Мантикоры, – требует Эрлах. – Одно… два инвалидных кресла.

– Этому необходимо в операционную, – возражают целители.

– Тогда одно кресло. Эй, Картер! Томас и Пвин! Вы отвечаете за него передо мной лично. Никого, кроме врачей, не допускать. Иные приказы не рассматривать. Понятно?

– Да, сэр! – вздрагиваю. Успеваю поймать замутненный мукой взгляд Сойта Роэна:

– Мы вернемся за тобой, – мужчина до желваков стискивает зубы, когда его перемещают на носилки. Короткий хруст и вскрик: Наасу вправили перелом. Под выстроенной медиком из каменного крошева формулой продолжает вспухать и опадать плоть, заклинание закручивается вокруг руки, вытравляясь воспалением на коже.

– Зажми вот здесь и держи не меньше получаса после того, как пройдет зуд, – парень заставляет Нааса вцепиться невредимой рукой в место чуть выше локтя, где сходятся линии и срастаются кости.

– Знаю, – кривится рыжеволосый маг. – Спасибо.

Ноздри щекочет знакомый запах свежескошенной травы: Эйсе обрабатывают запястья пузырящимся фиолетовым раствором. Рана в разрезе штанины перемотана темными от зелья бинтами.

– Я проверю ваше состояние, – предупреждает целитель прежде, чем сотворить волшебство. Между нами тело Айяки. Тонкие черты поблекли от пыли, посерело черное платье и разметавшиеся в беспорядке витые пряди – а вокруг в разгорающемся искусственном свете колдуют, переговариваются, шуршат пластиковыми мешками и торопятся жить люди.

– Давайте обработаю порезы и пулевое, – но Илай качает головой.

– Нет, – говорю я.

– Выпей, – Наасу прикладывают к губам крошечную склянку, вручают спеленутому чарами поперек обнаженной груди оборотню шуршащий пакет. Я и не видела, что он тоже пострадал.

– Примете часа через три красные капсулы, потом дважды в день белые таблетки – пять суток. Воздержитесь от алкоголя. Я положил клей, антисептик, бинты и заживляющую мазь. Обработайте ссадины от камней, – врач прячет лекарства в сумку. Шепчет в пол:

– Удачи.

– Спасибо, – лучезарно улыбается подошедшая Сано. Ее обнимает высокий светловолосый маг с полумесяцем шрама, рассекающим правую щеку от виска до подбородка. Жених. Сойт Роэн называл имя… Ульрих… Ульрих Пата. Охотник. Но вместо боевой формы на нем джинсы, военная куртка поверх коричневого свитера. Говорит:

– Пойдемте.

Рисунок Университета почти растерял серебро, только запертая в плотный кокон лаборатория еще нервно плавится от моего присутствия.

От следа Плутона в моем сердце.

– Куда? – спрашиваю я.

– За периметр, для начала, – Ульрих теснее сжимает Сано.

– А потом, – хрипит Эйса. Замечаю в толпе у выхода его отца. Всего на секунду и впервые – совершенно растерянным.

– Не здесь, – подождав, пока мимо пройдут медики с упакованным в пластиковый мешок трупом, парень тихо добавляет:

– Многое произошло за время вашего отсутствия. Вы даже не представляете…

– Пора восстанавливать барьер, – приближается Эрлах. – Я провожу вас к выходу. На всякий случай.

Безразлично кивает Ульриху:

– Пойдешь с ними. Поможешь перенести погибших.

– Так точно, сэр, – тону не достает почтительности, а в серых глазах плещется больше понимания, чем должно. Илай выпускает меня из объятий, шепчет:

– Я понесу ее, – Айю. Наас болезненно хмурится, пальцы впиваются в чары на плече.

– Я помогу… Марии, – вспоминает имя Ульрих. Легко забыть: тот и раньше напоминал тень, что слепо повторяет каждый шаг хозяина. А теперь Янни, солнечный ребенок Янни выгорел дотла, и Мария недвижимо застыл, впервые по– настоящему опустев. Кажется, даже не понимает, зачем незнакомому парню забирать его брата. Вздохнув, Сано направляется к ним.

– Мантикора… – скрыт за белыми халатами. – Что с ним делают?

– Подключают протезы к нервам и мышцам, – проследив за моим взглядом, поясняет Эрлах. – Он сможет идти самостоятельно.

– За хорошее поведение ему разрешали погулять в теплицах, – ядовито шелестит Хикан. – Не надо, – это уже охотнику, подкатившему инвалидное кресло.

Илай поднимает тело Айяки.

Дикий вопль разрывает прочие звуки в клочья. Мантикора. Иду вслед за Илаем и бредущим будто на ощупь Наасом. Люди расступаются – слишком широко, чересчур поспешно, бросают мертвецов и Мантикору, обхватившего угловатые, испещренные знаками конечности из старого железа.

– Сможешь встать? – дернувшись, мужчина втягивает голову в плечи. От него по– прежнему звонко пахнет краской, хоть гнилостная отдушка выветрилась. Просторная больничная роба подчеркивает чудовищную худобу, пятнистая от синяков и татуировок кожа обтягивает суставы. В изможденном лице мало эмоций, а еще меньше воли. – Меня зовут Зарин. Ты помнишь свое имя?

Молчит, пристально рассматривает. Правое веко дергается в тике. Опускаюсь на корточки:

– Это важно.

Шуршит Яннина куртка: Мария встает, бережно прижимая брата к груди. Ульрих Пата держится поблизости, чтобы помочь, если силы парня иссякнут. Выныривает из-под стола Сано с отчаянно мяукающим котом под мышкой. Хикан и Эйса ждут у рваной кромки битого стекла.

Мантикора каркает:

– Почему?

Едва не переспрашиваю. Имя. Он хочет знать, почему… Я лишь повторила вопрос Илая. Он угадал, что именно я забыла. Наверное, имя исчезает первым. Ведь…

– Это первое, что ты о себе запоминаешь. Точка отсчета.

– Тогда ты не Зарин, – по-птичьи склоняет голову набок. Коснувшись ворота, тихонько звенят колечки в ухе. С натужным бряцанием выпрямляет ноги… протезы. Прокручивает ступню с пластинчатыми пальцами, надавливает на гладкий шарнир, заменяющий коленную чашечку. Механизм пощелкивает, наполняется жидким шорохом. Оплетенная синими венами кисть на темной стали – симбиоз живого и мертвого. Моргнув, прогоняю наваждение. Признаюсь:

– Я не помню, кем была раньше.

Обнажает желтые зубы в улыбке:

– Я тоже.

– Но знаю, кто я сейчас, – возвращаю усмешку. Давай. Твоя очередь. Огненный маг облизывает обметанные белым тонкие губы, морщит лоб:

– Мантикора… Оретт.

– Хорошо. Нам нужно уходить из Университета, Мантикора Оретт. Ты свободен. Пойдем, пока не поздно, – пока длится хрупкий мир. Момент невесомости в любую секунду может обернуться падением – как сказать, как объяснить, когда он едва собирает мысли воедино? Черные глаза полны призрачной мути, зыбкой и лживой. Я теряюсь в ней, таю, не достигая дна.

– Каталка? – говорит Ульрих. Нет. Необходимо, чтобы он вышел сам, чтобы запомнил каждый чертов шаг. Прочувствовал и нашел разницу. Иначе ему не разобрать, где начало и конец, а значит – не вернуться к себе.