Текст книги "По ту сторону пламени (СИ)"

Автор книги: Abaddon Raymond

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Почему?

– Это ранит тебя.

– Огонь не ранит.

Прищуривается:

– Это не огонь.

– В чем разница? Они части целого.

– Они противоположны.

Не отводя взгляда, зажигаю огонек на кончиках пальцев.

Комната в миг оживает, барьер вспухает – точь-в-точь вставшее на дыбы животное. Илай заслоняется от теплого света лушащейся волшебством перчаткой.

Изможденный – кости и мышцы, кожа в лиловых пятнах полопавшихся сосудов. Живой и мертвый одновременно.

– Убери, – почти просит, скривившись, как от боли.

Пламя ныряет внутрь, вычленив скелет пястья. Илай неглубоко и хрипло дышит. Из носа часто капает кровь. Запрокинув голову, парень глядит на меня из-под опущенных ресниц. Темные дорожки расчерчивают подбородок, шею. Спотыкаются о ворот.

Меня бросает в жар.

– Ты больше не можешь использовать огонь? Только тьму? Что они с тобой сделали?

Резким движением вытирает струйки. Этот жест… утро после освобождения твари.

– Ты знаешь, – Илай смеется. Лающий звук повисает между нами, разделив надежней извивающихся чар.

– Все можно исправить, – тени от барьера червями ползают по бледному лицу. Не отвечает, даже не моргает. Но я вдруг вижу.

Илай – искра в коконе смерти.

Едва ли человек.

Вздрагиваю и шагаю назад. Маг бросается сквозь чары, выкручивает руку, заставляя выронить пистолет. Судорожный вдох – и я прижата спиной к жесткому телу. В шею впивается лезвие:

– Я должен отдать тебя им. Вместо себя. Или убить.

– А хочешь? – говорить больно, проглотить слюну еще больнее. – Хочешь? Я убила твоего друга.

– Ты выбрала тварь. Не человека.

– Да. Мне жаль, что пришлось выбирать.

– Почему? Почему она? – горячее дыхание путается в волосах.

– Она спасла меня.

– Она использует тебя.

– А ты нет?

Осторожно накрываю свободной рукой его – с ножом. Провожу по измазанным подсохшей кровью костяшкам и дальше, по холодной коже перчатки. Рывком расстегиваю заклепки, стягиваю до локтя – до бугристых старых порезов. Голос срывается в шепот:

– Ты еще не убил меня. Выбрал отдать им? Думаешь, так купишь себе свободу? Рывком разворачивает, перехватывая за спиной запястья, дергает за волосы. Запрокидываю голову, заглядывая в пульсирующие зрачки за белыми ресницами. От алой радужки осталась лишь тонкая полоска по краю:

– Почему ты не боишься меня?

– Мы одинаковы.

– Нет. Пока нет.

– Ты не ранишь меня сильнее, чем ранили до тебя. Хочешь – убей. Только сам знаешь, каково потом жить с этим.

Дергается: хватка на секунду слабеет.

– Что ты хочешь вспоминать после? Что принесет тебе покой?

Звякает выброшенный нож.

Меня никогда не целовали. Я не представляла, что поцелуют, и – так. Яростно, отчаянно. Вяжущий металлический вкус на языке, его невыносимый запах – снег

и кровь. Больно. Хорошо. Пальцы с нажимом проходятся по позвоночнику. Я обхватываю Илая за шею. Ловлю рваные пряди. Перебираю, сжимаю и тяну, отстраняя. Он выдыхает:

– Можно остаться.

– Нет, – трогаю его запачканный подбородок. – Нет.

– Если мы вернемся, ты скоро изменишься, – в ответ гладит порез на моем горле. – Мы не можем остаться, – мы сойдем с ума в пустом городе.

– Мы не можем вернуться, – Илай прикусывает рваный рот. – Я… я – не могу.

– Мы заключим перемирие. Прошлое длилось двести лет. Твари защитят нас. Мы станем слабее, придется отдавать часть силы, но…

Качает головой:

– Перемирие ничего не изменит. Не… продлится долго. Мы отличаемся от других. Людей. Никогда не будем равными – они не позволят, – Илай мучительно собирает слова в предложения. Хмурится до острых морщинок на переносице. – Им нужны чудовища, с которыми сражаться. Добро и зло: люди и твари. Мы застряли посередине. У нас нет шанса выжить там.

– Нет, пока прячемся и убегаем. Будто твари. Нужно вернуться. Иначе как они поймут, что мы – не чудови… не только чудовища, – что-то ломается в его взгляде. Я говорю – вспоминая, повторяя, меняя, – далекую фразу из детского мультика:

– Оглянись вокруг. Разве ты не видишь? Это огромный, невероятный мир. Здесь найдется место для каждого.

Место и время – миг невесомости перед падением. Слишком зыбко, чтобы прочувствовать, но достаточно, чтобы знать: даже самые противоречивые вещи способны обрести равновесие. Точку, в которой обрываются-сходятся все линии. Пустоту, где зарождается волшебство.

– Пойдем со мной. Твари…

– Твари не тронут меня, – стоило догадаться. – Мне нужно… время. Пожалуйста. Иди. Я найду тебя.

Легко касаюсь обжигающих губ. Отступаю. Илай задерживает мою ладонь на секунду. Медленно подносит к лицу и оставляет еще один кровавый поцелуй: обещание. Он выглядит устало, но уже не пугающе сломанным. Похоже изменилась Плутон, когда я сказала:

– Да.

Я ухожу, не оборачиваясь. Иначе останусь.

Иначе умру.

***

Она ждет снаружи. Вскакивает, втягивает воздух: – Что произошло?!

Замираю, прислушиваясь. Тихо. Очень, очень тихо. – Кажется, все нормально, – слишком тихо, но…

– Твое лицо. Его запах.

О. На ладони поверх шрама – алый мазок. Значит, лицо тоже в его крови. Задираю майку и вытираюсь.

– Еще, – хмыкает и уходит вперед.

– Что с Каном? – поежившись от холодка за лопатками, догоняю тварь. Не оглядываться. Не сейчас.

– Сломал ногу, – Плутон распушает шерсть.

– Сам? Или ты ее сломала? – хихикает – будто пенопластом по стеклу:

– Есть разница?

– Конечно, – цежу сквозь зубы, продолжаю заклинанием: киоск на углу охватывает пламя.

– Ты злишься.

– Они застали нас врасплох. Мы должны были догадаться, подумать, что они могут прийти раньше времени! Почему ты не знала? Ты будто знаешь все на свете!

– Нет. Это не так. Мой источник сказал то же, что было в письме. Я понимаю, ты расстроена, но…

– А ты слишком довольна! – я не должна кричать, но кричу. – Хотя бы попытайся не наслаждаться так явно! Люди погибли! Прояви уважение!

– Тебе уже приходилось убивать. Беззащитных. Что за внезапная щепетильность? Это была честная битва. Они знали, чего ожидать, – тварь перестает ухмыляться. – И ты знала.

– Я думала, что знаю! Я ошиблась, – соленый вкус во рту больше не напоминает об Илае. Меня тошнит. – В этот раз все иначе.

В этот раз убитый мной не был безымянным бродягой:

– Ниль. Его звали Ниль, – отворачиваюсь от нее и полыхающей постройки.

– Ты пыталась остановить меня. Спасти его.

– Я убила его.

– Но ты не хотела, чтобы кто-либо умер. Это самое главное.

Она подходит ближе, кладет тяжелую голову на плечо. Мягко заканчивает:

– Я рада, что ты выбрала меня.

Зажмурившись в попытке удержать слезы, признаюсь:

– Я тоже.

– Помнишь, что я обещала тебе?

– Да, – закрываю лицо руками. Картинки снежной камеры в Заповеднике и держащегося за шею парня путаются. Голос Плутона ввинчивается в мозг:

– Я всегда буду за твоей спиной. Кем бы ты ни была, чем бы ни стала. Каждый раз, когда тебе захочется обернуться – из страха ли, гнева… От горя или… счастья, если такое возможно для нас. Я буду там, отмечая пройденный путь. Я знаю, ты думаешь, у меня не было выбора. Что я всего лишь не хотела умирать. И это верно. Тогда, не сегодня.

– Замолчи, – посмотри, что происходит с людьми вокруг нас. Я столько поняла, а ничего не изменилось: крыша снова рухнула, и волшебство обернулось трагедией. – Сегодня и навсегда, я выбираю тебя, из целого мира людей и чудовищ.

– Почему? Почему я? – выворачиваюсь.

Плутон встряхивается. Рокочет:

– Ты поверила в меня.

– Я растерялась. Не подумала о последствиях. Даже не знала о них! А теперь мы здесь, и люди умирают – из-за чертовой клятвы!

Тварь фыркает:

– Любая клятва – только слова. Глупо бояться слов. Слова указывают путь.

– И куда они привели нас? Слова убивают! Ты учишь меня словам, которые убивают! – стираю влагу с ресниц.

– Убивают не чары, – Плутон выпускает когти. Чадящий киоск распадается, выплескивая дым. Нас накрывает едкой волной. Давлюсь кашлем. – А желание. – Я не…

Я не хотел, – сказал Наас после. Словно не он постоянно прожигал Кана – взглядом, вскидываясь на каждую детскую подколку.

– Аваддон, – она вздергивает рога, сразу становясь выше и жестче. – В конце ты можешь спасти только себя. Всегда найдутся те, кто будет рядом. И другие, которые не останутся – что бы ты ни сделала. Магия вновь и вновь вынудит тебя обращаться к прошлому, но пока линии разомкнуты – смотри лишь в будущее.

Я смотрю – на изрезанные руки. В первую встречу Кан, сам того не понимая, показал Университет, каким его знают Илай, Наас и Нина. Ранил меня не для самозащиты. Не ради подчинения.

Просто из страха перед тьмой, потревожившей барьер.

Зачем бы еще он доставал удавку, когда всегда сначала тянется к пистолету? Вытираю нос:

– Я не против, если ты сломала ему ногу.

Плутон хохочет, мотает головой, рассыпая осколки смеха. Шипит:

– С ним был второй маг воды. Рыжеволосый мальчишка запер знак в подвале и кричал под воротами тюрьмы. Тот новый, с вами…

– Рики.

– Рики. На нем отпечаток. Очень слабый, но все же, – я, наверное, выгляжу удивленной. Тварь усмехается:

– С такой печатью нельзя покидать защитный контур. Поговори с ним. Он интересный, а может оказаться и полезным.

– Личный секретарь Максимилиана, – и друг Айяки. – Ему опасно доверять.

– Может быть, – соглашается и вроде спорит. – Других троих я отметила. Слышала, ученые нашли способ обнаруживать метки… теперь, когда они вернутся, тоже отправятся в лаборатории. Наасу будет легко договориться, – изгибается для прыжка. – Я должна идти.

Отметила. Троих. Не убила. Отдала части себя. В груди теплеет:

– Спасибо, – Плутон скупо кивает.

– Они согласны? Высшие. Кто-нибудь, – шрам липкий от поцелуя Илая. Если Высшие не поверят в возможность мира, нам конец.

Тварь опускает полные тьмы глаза:

– Они хотят верить.

– Нам нечего предложить взамен, кроме безопасности. Чем будет питаться большинство? Они умрут раньше срока, если перестанут охотиться.

– Высших всего семеро. Средняя ступень, которой также необходимо убивать, малочисленна. В прошлом пакте Серафима был прописан разрешенный лимит. Мы удержимся в рамках. Младшим придется обходиться малой кровью, но это хорошая цена за свободу и безопасность.

– Семь… как мало.

– Маги огня, способные создать нас и вырастить, давно перестали рождаться.

– А что потом? – вопрос ловит ее за секунду до ухода. – Если пакт нарушат.

– В прошлый раз была война, – Плутон облизывается змеиным черным языком. Я шагаю назад. Такой тварь я еще не видела – жадно мурлыкающей, искристой от

вкусных воспоминаний. – Мир нарушили люди, напав на долину фей. Выжгли дотла. Нас это не касалось: в те времена тьмы на земле было много, а магов, желающих сразиться со смертью, – мало. Но мы поучаствовали, – голос падает до вкрадчивого, с присвистом, шепота:

– Убили человека, который начал войну, зачистили его владения. Каждый город, каждую деревеньку. Везде оставили герб хозяина – кровью. Мы бы пошли и дальше, но началась чума. Младшие отхлынули в города. Они падки до мора, да и кто устоит… у эпидемий особый вкус, ни с чем не сравнить, – тварь до мурашек мечтательно улыбается и потягивается. – Жаль, Черная смерть осталась в прошлом. Тем хуже для людей: теперь нас ничто не отвлечет, а поводов для ненависти прибавилось.

– Только Университет, – я говорю твердо и слишком поспешно. Ногти впиваются в ладони. Внутри бьет воробьиными крыльями страх. – Если мир нарушат, не трогайте других, – сколько человек в Университете? Скольких я готова убить, чтобы…

Забирай, что хочешь. Только уходи, – меня знобит. Тогда я подарила тьме одного. Спустя девять лет способна отдать гораздо больше. Прямо сегодня выстрелила в человека, защищая монстра.

Закрываю глаза, считаю выдохи. Смотреть в будущее, не прошлое.

Но смерть повсюду. Даже прямо во мне, в крови грохочет наша клятва.

Плутон прыгает, оставив на асфальте росчерки от когтей. Отскочив на полквартала, скрежещет:

– Совет и люди из лабораторий умрут до единого. И каждый, кто был там и смотрел, пока они… – тварь зло скалится. Роняет слова, будто раскаленные угли: – Каждый, кого я вспомню. Мы убьем их не сразу. Растянем удовольствие… – жмурится, – на годы, возможно. Десятилетия сытости лучше однодневного пира, – встряхнувшись, рычит:

– Рамон Хайме хотел найти наш дом – что ж, я отведу его туда!

– Дом? – но Плутон отворачивается. Отвечает совершенно иначе, дымным шелестом:

– Мне пора. Будь осторожна. Следи за птицами: они собираются там, где разразится буря. Иные Высшие могут появиться раньше меня, поэтому лучше держитесь барьеров.

– Хорошо, – рвано киваю. Проглатываю комок в горле и произношу одними губами:

– Ты тоже… береги себя.

Тварь теряется в гари затухающего ларька. Глажу шрам, пока дыхание не становится ровным.

– Хватит. Не время бояться выдуманного будущего. Настоящее важней, и все может выйти иначе. Сейчас мне тоже пора. Пора, пора идти…

Я не сразу вспоминаю, куда. Тишина поглощает догорающие руины. Меня:

– Наас или Тони? – или отмеченный мраком Рики?

– Куда подевались чертовы птицы, почему так тихо?

Опускаюсь на колени и черчу заклинание поиска огрызком мелка. Ощущение потери – отчетливей, запутанней. Вот так: пустые полки, пустые гудки в телефоне. Папа ушел. Под пальцами сами собой линеятся улицы, здания. Точки. Одна рядом – Илай. Две дома, Рики и Айяка. Три в тюрьме. Последняя точка… – Последняя?! Где еще две?!

***

Вылетаю в нужный переулок. Тесный проход упирается в тупик: побитые окна, изъеденные временем черные камни. Живое пернатое покрывало поглотило крышу. Останавливаюсь, согнувшись пополам: боль в боку пронзает внутренности насквозь. За хриплым дыханием гудит тишина – словно ток в проводах. Птицы расселись на скелетах деревьев, гирляндами повисли между столбами, внимательные и молчаливые. Почти падаю вперед. Мышцы протестующе ноют. Бегу, не поднимая взгляда, ориентируясь по бурым кляксам и удлинившимся теням ветвей с беспокойными плодами.

Здесь. Прохладный сумрак парадного, резкий запах кошек и чего-то стариковского, больного. Пистолет оттягивает ладонь.

Канов след тянется по ступенькам наверх. Распахнутая дверь на втором этаже. Темная квартира. Отклеившиеся ленты обоев шуршат под сквозняком. В заставленной пыльной мебелью гостиной – стол на боку. Вязаная зеленая скатерть бордовая с одного края. Торчат ноги… одна неправильно выгнута.

Заставляю себя подойти ближе. Кан. Раскинулся навзничь, грудная клетка под клетчатой рубашкой с чужого плеча смята вовнутрь. Раздутое, глянцево-красное и заплывшее волдырями лицо – не узнать, ничего общего с прежним капитаном пятого блока. Опухшие веки скрывают черные глаза. Кровь из открытого рта будто отрезает подбородок, кисти тоже черные от… Закусываю кулак, чтобы не закричать.

– Он убил Тони, – вскидываю пистолет на незнакомый голос.

Наас.

– Тони?… – пылинки мерцают и вьются, мешают разглядеть… зажмуриваюсь. Глазам горячо.

– Там, – рыжеволосый маг сгорбился на диване. Руки безвольно лежат на коленях. Обогнуть тело. Опрокинутый стул. Свернувшиеся кольца удавки на полу – перемазаны алым. Рука дергается к шее, где бугрятся рубцы, натыкается на свежий порез. Иди.

Узкая дверь. Крохотная комната, занятая целиком двуспальной кроватью. Тони лежит ничком, наполовину съехал на пол, локти связаны за спиной серыми простынями. У головы еще ширится пятно. Не могу заставить себя перевернуть тело. Ощупываю теплую кожу под челюстью. Пульса нет.

– Я не успел, – шепот сзади. Стены простреливает трещинами. Закрываюсь от острой крошки. Сжимаю кулаки, вспоминаю крышу, но разломы продолжают ползти, смыкаясь трескучим кругом.

Наас трогает за запястье, тянет на себя, когда больно обваливается побелка. Обнимает до хруста в костях. Хрипит, уткнувшись в плечо, и страшно дрожит. Я не разбираю слов за мечущейся в воздухе взвесью.

На лестнице топот, но Наас не размыкает объятий. Обхватываю за талию, прижимаюсь щекой к щеке. Если кто-то решит убить нас сейчас – пусть, пусть.

– Тони! Где он?! – кричит Айяка. Отталкивает с дороги. Звонко вылетают окна – внутрь, впуская ветер и птичий хор. Бледный как мел Рики застывает на пороге гостиной. Его глаза прикованы к телу Нининого брата.

Трое магов останавливаются за ним. Энид зажимает рот, падает на колени у мертвеца. Я прячу лицо на груди у Нааса.

– Что произошло?!

– Байех потух, – отвечает Рики. – Чассь линий. Мы сгазу…

– Тони, – задыхается парень. Хикан? Тот, кто привел Тони в Университет? Невидимый, протискивается мимо и сдавленно всхлипывает.

– Кто…?! – сипит Энид, странным образом тише и громче чертовых воробьев и крошащейся штукатурки. Я вцепляюсь в Нааса. Ему, наверное, больно, но отвечает ровно, будто заучил наизусть:

– Он убил Тони.

Сжимаю пистолет, поднимаю голову и ловлю адресованный рыжеволосому магу яростный взгляд. Наас верно описал Энид: действительно, невероятно красива, лучше, чем на фотографии – кукольно-яркая даже под слоем пыли, с опухшим носом и неровными пятнами румянца на щеках. Пристрелю, если дернется.

– Ты всегда его ненавидел, – шипит девушка, баюкая на коленях голову Кана. – Почему он такой…?! Что вы с ним сделали?!…

– Он напал первым, – оглаживаю спусковой крючок. Волшебница замечает и вздергивает верхнюю губу в оскале, собирается заговорить, но охотник рядом с ней не дает:

– Дом горит, – чт… Он прав. Тонкий запах гари ползет от входной двери.

– Надо уходить, иначе пожар перекроет выход.

Энид взвивается:

– Погасите! Мы не можем…

– Мы оставим их здесь, – Айяка призраком возникает на пороге. – Его кости не должны оказаться в фонтане.

– О чем ты говоришь?! – но охотник… не Хикан, значит – Эйсандей, Эйса – подхватывает Энид и перекидывает через плечо. Девушка колотит по спине, срывает голос, пока маг несет ее прочь от Кана.

Наас ведет меня за ними. Оглядываюсь на изуродованный труп, на взявшихся за руки Айю и Рики. Хикан еще в комнате с Тони.

За приоткрытыми дверями квартир на первом этаже пляшет оранжевое зарево. Дышать жарко и тяжело, я и не дышу, позволяя легким гореть вместе с домом. Снаружи рыжие языки вывалились из окон и тянутся к крыше. Энид рыдает, раскачиваясь взад-вперед. Мне не стереть из памяти мертвое лицо Кана, зря только царапаю шрам и пытаюсь воскресить другое: ямочку на правой щеке, когда он усмехался. Суровые морщинки между черными вразлет бровями – когда хмурился и волновался. У носа – когда злился. Кан часто злился. На секунду я вижу его живым, но стоит моргнуть – и черты рассыпаются.

С Тони проще. Картинка возникает сразу. Наша тесная кухонька, вечерний свет. Загорелый худощавый парень сгорбился на стуле. Перед ним шахматы, недоигранная партия. Поднимает взгляд – рассеянный, нездешний, прозрачные зеленые глаза глядят сквозь меня. Ерошит отросший ежик русых волос. Вздрагивает, замечая. Светло улыбается:

– Привет. Ты сегодня рано.

Тони я запомнила правильно. Пусть так и не узнала, но запомнила. Это тоже важно.

В конце ведь только память и остается.

***

Дом горит много часов. Даже когда гореть уже нечему. Полыхает ровно в границах переулка, не поджигая соседние. Мы стоим на противоположной стороне, прислонившись к стене, за которой ворчит и перекатывается смерть – впервые бессильная кого-либо напугать.

В сумерках зарево заливает половину неба. Рушится, выпуская к бледным звездам столпы искр, кровля. Пепельные хлопья невесомо ложатся на кожу, подергивают воздух рябью помех. Запрокинувший голову к надломленной луне Рики говорит: – У нас мало вгемени.

Да. Айя отталкивает Нааса, когда тот пытается ее увести, и близко-близко подходит к ревущему пламени, под град выпрыгивающих углей. Парень запускает пальцы в волосы, застывает, горестно закусив губу. Тихо говорит:

– Мы должны вернуться домой. Я обещал ему. Пожалуйста. Если мы умрем здесь, никто не узнает. А его семья должна знать.

Эйса помогает подняться Энид. У обоих лица черные от копоти, у нее грязные дорожки расчертили щеки.

– Идем в тюрьму, – говорит охотник. – Там сильный барьер.

– Нет. К нам, – отвечает Наас. – Ближе к знаку. Вы отмечены тварью. Больше не нужно прятаться за барьером.

Он преувеличивает, но я молчу. В висках снова стучит мигрень. Уверена, у Нааса тоже.

Идем домой.

По дороге Айяка начинает рыдать. Они с Наасом останавливаются. Я неловко застываю рядом, пережидая усталость и тошноту.

Друг Айи зовет:

– Пойдем. Мы тут лишние.

Зачем-то говорю ему:

– Всегда хотела спросить у Тони, что значат его татуировки, – давлю в точку над бровью, где ноет боль. Слабость холодит поясницу. – Глупый вопрос, знаю, поэтому откладывала до подходящего момента. Мне казалось, успею еще. Но теперь его нет, а я не только про татуировки не спросила. Я вообще почти ничего не…

– Лед, – отзывается идущий впереди Хикан. – Они значили его стихию. Жесткие грани становятся мягкими по краям рисунка, на спине. Напоминание, что любой лед тает и становится водой, с которой ему под силу справиться.

– Линия на локте перекрывает следы от инъекций, – доносится сзади. Наас. – Черная полоса в его жизни.

Дальше мы идем в тишине.

Замечаю скользнувший между домами светлый силуэт. Вместе с ним движется вязкая тьма. Сердце пропускает удар. Стискиваю ладонь со следом крови в кулак. Затухающее пожарище красит ночь в теплые ржавые цвета. С каждым шагом что– то стирается, меняется или придумывается. Правда – хрупкая штука. Голоса Тони и Кана прямо сейчас теряются в трепете крыльев, а мы расскажем о них совсем не так, как они сами могли бы сказать:

– Жаль, что я не спросила.

Каким запомнит брата Нина? Тем, кто заботился о ней, или тем, кто ненавидел? Господи, они с Тони ведь ежедневно склонялись над черно-белой доской, часами переставляли фигуры! Оба маги воды, стихии грусти, у обоих есть семьи, которые ждут по ту сторону колдовства! Кан выбрал жизнь в границах Университета.

Тони хотел их сломать. Кан не подумал, что печать твари отправит его в лаборатории вместе с нами. Или подумал, но отказался поверить. Злился, боялся, сомневался, но ведь… неужели сражаться, убивать – единственный выход?

– Я проверю заклинание, – говорю у дома.

– Они уже должны быть там, – заторможено оборачивается Наас. – Мы отправили послание. Чтобы прислали не охотников, а исследователей.

В коридоре позади него включают свет. Огонек режет глаза и бордовый сумрак разоренной улицы. Охотники толпятся в проходе, осматриваясь. Эйса подталкивает безучастную Энид к ванной.

– Как? Как послали сообщение? – тру шею, разгоняя спазм. Боль стекает по позвоночнику.

– Сообщающиеся сосуды, – морщится парень. – Меняют цвета. Вроде азбуки Морзе. Неважно. Я запер знак. Они не выйдут за его границу. Мы идиоты, что сразу так не сделали. Не надо было всю чертову ночь следить за Каном, тогда Тони был бы…

Наас запинается. Касаюсь его щеки:

– Жив. Да, – а теперь нам придется жить с этим. – Мы ошиблись. Я… я не поняла, что мигрень связана с открытием портала. У тебя тоже сейчас болела голова? Наас до желваков стискивает зубы: да.

– Проверю подвал и быстро вернусь. Побудь с Айей, – и с ними.

Кивает, просит:

– Не задерживайся.

– Будь осторожен.

Наас невесело улыбается:

– Все нормально. Мы договорились. После печати Плутона и спорить-то не о чем было. Тем более, Хикан… неважно. Потом. Главное, мы теперь связаны.

– Вы и были связаны, – друзья, возлюбленные. – Зря Совет их выбрал.

– Надеюсь, – встрепанные прядки нимбом горят вокруг его запачканного лица. Я на мгновение замираю, позволяя картинке отпечататься в памяти.

На всякий случай.

– Ты в порядке? – обычно яркий голос сейчас совершенно бесцветен.

– Это я должна спрашивать.

– Нет. Я не в порядке, – он на секунду оборачивается к тусклой Айяке. – Но сейчас не время. Иди. Убедись, что барьеры работают. Мы не имеем права ошибиться еще раз.

Иду. По обломкам, перешагиваю через раму входной двери. Кубики стекла хрупают под ботинками. Обрывки плаката с обещанием скидки хлопают от сквозняка. Холодно, дыхание клубится. Ажурные фермы пусты: птицы греются у огня. Очертания предметов проступают и тают, стоит пройти мимо.

Я не слышу ни звука, и лестница по-прежнему оканчивается ватным мраком, но эхо чужой жизни заставляет волоски на затылке подняться дыбом. Постояв на первой ступеньке, спускаюсь.

Заклинание прозрения щекочет в висках. Теперь можно разглядеть подвал четко, даже свои покрытые мурашками ноги. Крадучись, обхожу ящики и тюки. Под подошвами тихонько шоркает бетон. Старший из охотников медленно поднимает оружие.

Целится точно в меня, хоть карие глаза лишены золотистого кольца заклинания. Лет тридцать пять, сутулый и загорелый. Лохматые темно-русые пряди,

недельная щетина. Безразмерная куртка с подкатанными рукавами топорщится карманами, на поясе джинсов – кобура со вторым пистолетом. Пинаю камешек через весь зал. Он даже не вздрагивает.

Чуть позади у груды сумок зябко кутается в ярко-фиолетовое пальто молодая женщина. Переступает на месте, едва слышно – вооруженный охотник свирепо щурится. Короткий малиновый ежик на голове волшебницы стоит дыбом: в воздухе потрескивает электричество. Сано Тхеви. Как сказал о ней Тони? Свидетель? А мужчина, наверное, телохранитель. Сойт Роэн.

Еще двое парней сидят спиной. У одного синяя куртка и огромный армейский рюкзак, а другой замер на карачках у парящей лужи. Янни, должен быть он. Словно в ответ на мои мысли, маг оборачивается. Бледный до синевы, светлые прядки облепили покрытое испариной лицо. Ребенок – говорила Плутон. Почти: не старше пятнадцати. Скребет по знаку пятерней, открывает рот. По подбородку сбегает струйка слюны. Я останавливаюсь.

– Теплая, – говорит Янни. Запахивает красный пуховик. Облизывается. – И холодная. Не понимаю.

Сойт Роэн выдыхает сквозь зубы.

– Тсс, – шипит парень в синей куртке. Брат Янни, Мария Хектор. Отчего-то кажется измученней мага огня, и без боевой формы охотников все они выглядят уязвимыми. Шагнув за колонну, спрашиваю:

– А ты какой?

Сано качается ближе к телохранителю. Янни солнечно улыбается:

– Мне жарко.

– Я была бы не против жары, – женщина говорит неожиданно низким, глубоким голосом.

– Это из-за ритуала, – Мария прикладывает руку ко лбу мальчишки. Хмурится. – Вряд ли ты этого хочешь.

Волшебница бормочет:

– Нытик.

– Может, заткнетесь? – осведомляется мужчина.

– Слушаюсь, папочка, – фыркает Сано. Я прислоняюсь щекой к шершавому камню. Пропустит ли барьер пули? Или стоит сбежать, пока они не рискнули зажечь заклинания или фонари?

Почему они не зажгли фонари?

– Так и будешь прятаться? – насмешливо спрашивает женщина.

Сойт Роэн морщится:

– Что с первой группой? – его тон… ежусь. Будто на допросе. Когда погиб… когда я убила сторожа, со мной трижды беседовали, и сейчас в памяти воскресают старые вопросы:

– Во сколько ты ушла?

– Как вышла?

– Через главный вход? Но тебя не было на записях с камер на крыльце.

– Дверь под лестницей? Минуту назад ты сказала другое. Ты врешь сейчас или соврала раньше? Почему?

– Ты чего-то боишься?

– Как добралась домой, если автобус заканчивает ходить в девять?

– Зачем шла пешком через весь город? Ты могла остаться. Ты и осталась. Мы проверили звонки с твоего телефона и знаем, что минимум до пяти восемнадцати

утра ты не покидала территории школы. К этому моменту сторож уже был мертв. Его тело нашли перед единственным освещенным классом. Сто двенадцатый кабинет. Именно там проходит продленка у твоей группы.

– Зачем он приходил к тебе? Во сколько?

– О чем вы говорили? – Как долго?

– Что ты видела?

– Что ты слышала?

– Тебя что-то напугало?

– Почему…

Зажмуриваюсь. Тогда я запуталась и сказала слишком много. Но я была ребенком, а в обычном мире дети не убивают взрослых – сплюснув голову, вспоров живот, плеснув алым в потолок. Мне не поверили, но отпустили к заплаканной, снова и снова набирающей папин номер маме.

Сейчас я – маг огня. Почти чудовище. Враг, а должна стать союзником. Говорю:

– Четверо охотников погибли. Я не знаю, кто. Мы хотели поговорить, но они сразу напали.

– У них был иной приказ, – возражает Сойт Роэн.

Пожимаю плечами – плевать, что им не видно:

– Мы разделились. Айяка осталась дома. Наверное, они не ожидали, что кто-то появится сбоку, – девушка выстрелила первой, но могло быть и иначе. – Открыли огонь. Мы вмешались. Ситуация вышла из-под контроля. Тони и Кан тоже мертвы.

Я позволяю решить, что битва оборвала шесть жизней. Пока опасно усложнять историю. Делаю глубокий вдох и – выпускаю страх. Вспарываю штукатурку, отступаю за шумом трескающихся стеллажей и ящиков. Кричу из коридора у лестницы:

– Зажгите костер! Знак выдержит.

Выстрел гремит раскатом грома, осколки камня обжигают щеку. Ну и дерьмовый же барьер поставил Наас.

Мужчина опускает пистолет:

– Где выжившие?

– С нами. Они не пленники, – голос бьется о стены. Эхо затухает в углах. Янни раскачивается из стороны в сторону, закрыв уши и не обращая внимания на сбивчивые уговоры брата:

– Не надо, Ал, пожалуйста! Ты же знаешь, что будет, если ты не успокоишься.

– Чего вы хотите? – игнорирует их мужчина.

– Пакт Серафима.

Фыркает:

– Мир с тварями? Невозможно.

– Необходимо.

– Совет не согласится.

– А другие маги?

Он не отвечает. Но поднимает голову Мария Хектор:

– Создавать тварей специально станет незаконным. Значит, пакт положит конец исследованиям Хайме, – словно пробует слова на вкус. Янни макает палец в лужу рвоты и пытается что-то нарисовать поверх черных линий знака.

– Да.

– Там есть пункт, прямо запрещающий физическое изучение темных созданий. Живых или мертвых… – парень вскидывается, – но сама магия огня и тьмы останется доступна. Пакт полностью защитит волшебников, только если…

– Мы поставим себя на одну ступень с тварями, – Наас понял это первым, в ночь у поискового заклинания, пока Кан залечивал ожоги в тюрьме. Мы застыли в коридоре и сонном оцепенении, лишь кот с громким урчанием терся о ноги. Неподвижный свет лампы крал время: вроде недавно отгорел закат, а Айины часы вдруг показали три ночи.

Я тронула соседний узор. Скоро он потонул в точках:

– Мы давно стоим бок о бок. Мир сделает убийство твари страшнее убийства человека. Будучи людьми, мы не имеем такой защиты.

– Вас официально перестанут считать… – покачал головой Тони.

– Подопытными крысами, – сжал кулаки Наас.

– Если мир нарушат, ваше положение станет хуже, чем есть, – сказала Айяка тогда, и Сойт Роэн сейчас.

– Или наоборот, – скрипит Янни. Маги вздрагивают, разворачиваются к нему. Но мальчишка замолкает. Продолжает чертить закорючки.

Или волшебство?

– Верно, – кто-то спускается. Достаю пистолет. – Начнется война, и люди проиграют.

– Это не значит, что вы выживете. В Университете хранится ваша кровь. Мы знаем, где найти ваши семьи и даже друзей. Вы не твари, вам есть, что терять.

– Мы готовы рискнуть. А вот Совет – вряд ли. Им терять побольше нашего. Ты прав, маги огня всегда отделяли себя от тварей. Пытались быть людьми. И вот, куда нас это завело. Если мы сумеем объединиться, Совет утратит власть над нами из страха перед тьмой.