Текст книги "Его уже не ждали"

Автор книги: Златослава Каменкович

Соавторы: Чарен Хачатурян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Глава шестнадцатая
КАТАСТРОФА

Казимир работал на строительстве костела. Сюда он привел Ромку и Давидку, а те в свою очередь – Гриця и Антека. Детей охотно брали на стройку. Им платили четвертую часть дневного заработка взрослого рабочего, а трудиться их заставляли, как и всех, – тринадцать часов в день. Они не угрожали забастовками, безропотно сносили ругань и подзатыльники десятников, бегали по их приказанию в лавку за водкой, колбасой, огурцами. Иной подросток опытного каменщика за пояс заткнет, а получали они только гульден в неделю.

В то трагическое майское утро на стройку пришли Гнат Мартынчук и Стахур, чтобы договориться о дне начала забастовки.

Парило, как перед дождем.

Казимир, которому Гнат Мартынчук поручил наблюдать, чтобы неожиданно не нагрянул подрядчик или десятник, спускался по шаткому деревянному настилу. И вдруг заметил внизу какого-то незнакомого человека в сером костюме и соломенном канотье. Незнакомец прогуливался по двору костела.

«Что за панок? – подумал рабочий. – Чего он тут расхаживает, будто на бульваре? Вроде высматривает что-то, так и шарит глазами. Видно, панок с «орлом».

Панок, не подозревая, что за ним тоже наблюдают, снял канотье, вытер платком большую лысину и направился к водопроводной колонке с ручным насосом. Качнув раза два ручку помпы, он снова снял головной убор и собрался напиться. Но вода, которая сперва хлынула из крана, теперь едва капала.

Казимир, увидев Антека и Давидку, свистом подозвал их.

– Хлопцы, помогите паночку напиться, – многозначительно подмигнул Казимир и показал глазами на лысого у колонки.

Мальчики мигом очутились там.

– Бардзо проше пана, – вежливо обратился Антек к незнакомому. – Пан хочет напиться?

Лысый благодарно улыбнулся мальчику. Тогда Антек слегка качнул ручку насоса, и из крана побежала тонкая струйка воды.

– Проше пана, – любезно пригласил Антек.

Лысый наклонился к крану, чего только и ожидали мальчики. Они энергично налегли на ручку насоса, и сильная струя воды ударила лысому в лицо.

– Пся крев! – отряхиваясь, закричал он и погнался за Антеком.

Тем временем Казимир заметил подрядчика. Заметил он и взгляд, которым лысый обменялся с подрядчиком. Вот только что они сказали друг другу – не разобрал. Увидев, что панок утвердительно кивнул головой и куда-то быстро зашагал, Казимир сразу смекнул: «Пошел, наверное, в полицию сообщить про Гната Мартынчука и Стахура».

Задрав голову, рабочий пронзительно ухнул, подражая крику совы. Его услышали наверху рабочие, обступившие Мартынчука и Стахура.

Гнат перегнулся через перила и увидел Казимира, подававшего условный знак – немедленно уходить отсюда.

– Уходи, Степан, – кивнул Гнат Стахуру. – А я – следом.

Антек и Давидка, согнувшись, тащили кирпич на деревянных носилках.

Заметив их, Казимир предупредил:

– Осторожно, хлопцы!

Непривычный к тяжелому труду, Давидка то и дело просил Антека немножко передохнуть. На этот раз мальчики остановились высоко на дощатом настиле.

– Антось, кто он? – Давидка указал на спускавшегося вниз Стахура.

– Пан Стахур! Он вызволил из тюрьмы нашего Ярослава.

– Вот он кто! – с уважением посмотрел вслед Стахуру Давидка.

Стахур молча, лишь взглядом, попрощался с Казимиром и ушел.

Гнат Мартынчук перелез через стену на наружные подмостки и пошел навстречу мальчикам. В тот момент, когда с каменщиком поравнялись двое рабочих с тяжелыми носилками, леса вдруг покачнулись и, медленно отделившись от стены, начали падать, увлекая за собой Гната Мартынчука и рабочих.

Какая-то женщина истошно закричала:

– А-а-а-аа!!!

Леса рухнули, высоко поднялся столб пыли.

Антек и Давидка спаслись каким-то чудом. Давидка зацепился ремнем за железную скобу на балке и повис в воздухе. Каждая секунда грозила мальчику гибелью. Антек с перекошенным от ужаса лицом успел ухватиться за уцелевший столб. Рискуя жизнью, их спасли незнакомые рабочие.

Со всех концов стройки к месту катастрофы бежали люди.

– Тату! Татусю! – горько плача, рвался к отцу Ромка, но его удерживал Казимир.

Десятник трусливо сбежал, а подрядчик растерянно топтался на месте, не зная, куда деваться от рабочих, тесным кольцом обступивших его.

– Вот убийца! – крикнул кто-то.

Подрядчик испуганно попятился назад, но судьба его была предрешена: рабочие схватили толстяка за руки и за ноги, раскачали и швырнули в яму с известью.

Ничего не зная о трагедии на строительстве костела, Стахур в назначенный час встретился с Яном Шецким в парке перед сеймом. Они сидели в безлюдном месте на скамейке и, делая вид, что читают газеты, тихо переговаривались:

– Я должен предостеречь вас, пан Шецкий: Гай смотрит на вас косо. Мне кажется: он нарочно послал вас на Майданские Ставки с пустяковым поручением. Кузьма старается держать вас подальше от событий, пока…

– Пока Тарас Коваль, по его заданию, не узнает от Каролины мою «тайну», – закончил мысль Стахура Шецкий. – Гай не глуп, однако то, что Тарас успел узнать от Каролины, он не сможет рассказать Гаю раньше, чем они с ним встретятся. А встретятся они там, где сейчас моя прабабушка, – со злорадным смешком добавил Шецкий. – Теперь и Каролина вполне обезврежена. По рецепту шефа болтушка получила от своего папаши хорошие пилюли и отправилась лечить нервы в Баден-Баден.

– Они ошарашены таинственным исчезновением Тараса. Все их поиски ни к чему не привели. Как камень в воду – и все! Кузьма Гай требует от меня: ты, мол, Степан, опытный в подобных делах, разведай, не в тюрьме ли он, – усмехнулся Стахур.

– Скажите Гаю, что в Кармелитском монастыре Тараса нет. А с другими тюрьмами вы не успели наладить связь. Надо оттянуть время.

– Понимаю, пан Шецкий.

– Вы слышите? Что за назойливый гудок? Где это? – встревожился Шецкий.

– Кажется, на Подзамче, – прислушиваясь, ответил Стахур. – Будто тревога…

Теперь прерывисто, надрывно рвало тишину несколько гудков.

Весть о катастрофе быстро облетела город. Со всех концов к строящемуся костелу бежали люди.

Около Варшавского кафе Шецкий и Стахур встретили Богдана Ясеня. От него они и узнали, что обвалившиеся леса убили Гната Мартынчука и еще семерых рабочих.

– Поторопимся к костелу, – шепнул своему спутнику Шецкий, провожая глазами Богдана. – Я позвоню шефу. Вероятно, Гай организует демонстрацию. Заваруха неизбежна. Будьте на чеку. Нужно выбрать удобный момент, чтобы покончить с Гаем и Калиновским.

Гроб с телом Гната Мартынчука несли Казимир, Богдан, Гай и Сташек. За гробом, едва передвигая ноги, шла Катря, поддерживаемая Христиной, рядом – старый Мартынчук, Ромка и его маленькие товарищи, дальше – знакомые и незнакомые люди.

Ромка никогда не думал, что у отца столько друзей. Портные, бондари, сапожники, плотники выходили из полутемных мастерских и, ослепленные солнцем, спрашивали:

– Кого хоронят?

Им отвечали:

– Рабочих-строителей…

И к похоронной процессии примыкали все новые и новые люди.

Недавно прошел дождь, и на мостовой блестели лужи. Их никто не обходил.

Далеко, очень далеко до Яновского кладбища! Сколько дум передумаешь, идя за гробом, провожая отца в последний путь. Спазма сдавила горло Ромки. Острая жалость к матери, сознание, что никогда отец не встретит его улыбающимися глазами, разрывали сердце мальчика. Тяжелые, жгучие, слезы текли по осунувшемуся лицу Ромки. Мальчик старался сдержать рыдания и прижался к матери. Она словно уснула и пугала Ромку своей немотой. Широко раскрытые глаза, казалось, ничего не видели. Ни одной слезинки не проронила, ни одного слова не вымолвила с той самой минуты, когда каменщики внесли в комнату мертвого Гната.

Уж как Христина уговаривала:

– Боже ж ты мой милосердный! Катруся, голубонька, ты хоть помолись… Ну, заплачь, заплачь, тогда полегчает.

Нет, не молилась, не плакала мать. Что-то необычное творилось с ней. Не она ли недавно плакала, когда у отца распухла покалеченная рука? Не она ли чуть свет вставала и спешила на рыночную площадь, чтобы за пару шисток помыть полы в магазинах, стирала чужим людям белье, только бы заработать какую-то копейку и отнести передачу отцу в тюрьму…

Бывало, пойдет сильный дождь, люди от ворот тюрьмы разбегаются кто куда, только мать стоит, мокнет. Боится – отойдет, а тут как раз дежурный надзиратель отворит окошко и, увидев, что никого нет, скроется. Сидеть тогда отцу целую неделю голодному. Известно же, какие в тюрьме харчи.

И вот – отца не стало, а она даже не заплачет…

Не знал еще Ромка, как порой от горя и безнадежного отчаяния у человека каменеет сердце.

Когда во двор прибежал Гриць со страшной вестью, Катря, стиравшая белье, не вскрикнула, не зарыдала, а точно подрубленная под корень сосна рухнула на землю. Соседи с трудом привели ее в чувство.

И с той минуты потух в ее глазах живой блеск, страшная немота сковала уста. Не даром же говорят, где вода спокойна, там и глубока…

Давидка шел за гробом с низко опущенной головой. Глаза покраснели и распухли от слез. Мальчик вздрогнул и поднял только тогда голову, когда услышал рядом цоканье копыт. С обеих сторон процессии появилось несколько конных жандармов.

– Как же, разве без этих ангелов-хранителей обойдется! – сердито сказал Ромкиному соседу пожилой рабочий с проседью в бороде.

Медленно процессия приближается к воротам кладбища, а Давидку все больше охватывает непонятная тревога.

«Это правда, правда, что бога подкупили богачи, – с ожесточением подумал мальчик. – Я же всю ночь молился, так молился, чтобы Ромкин тато ожил… А он лежит в гробу, неподвижный и холодный. Злой, злой бог, ты отнял у меня маму, тата, дедушку… Зачем же ты, жестокий, забрал и Гната Мартынчука? Зачем?!»

Давидка почувствовал, как сильно продрог.

На кладбище толпа оттерла Давидку от гроба, и мальчик не видел ни пани Катри, ни Ромки, ни всех тех, с кем пришел сюда.

Мальчик еле протиснулся вперед, но там была чья-то чужая могила и незнакомые люди. Девочка лет семи с бледным худеньким личиком и жиденькими косичками протянула ручки к свежей могиле и кричала:

– Тату… татусю мой!..

Неподалеку от нее, стоя у гроба на коленях и не давая спустить его в яму, билась в рыданиях старушка:

– Йой, лышенько-о мое! На кого ж ты, родимый сыночек, покидаешь мать старую? На кого оставляешь жену молодую с дитем малюсеньким?..

А молодая вдова рвала на себе косы и исступленно кричала:

– Чтоб ваши жены тоже молодыми овдовели, как я, несчастная! Чтоб ваши матери вечно слезами умывались! Будьте вы прокляты, кровопийцы ненасытные!

Ромка находился на другом конце кладбища. Одной рукой он утирал слезы, а другой поддерживал мать. Она по-прежнему безмолвно, сухими глазами смотрела на холмик земли, который Остап Мартынчук устилал цветами.

Гай стоял на высоком могильном камне и говорил:

– Мы не каторжники! За ненасытность предпринимателей рабочие кровью платят! Вспомните, люди, оглянитесь на свежие могилы. Сколько рабочих погибло только за один год, и все из-за того, что хозяева не хотят сколько-нибудь побеспокоиться о безопасности труда. И вот снова жертвы…

Были здесь и могилы Ромкиных знакомых. Вон те три с деревянными крестами – в них покоятся рабочие, отравленные ядовитыми парами на красильной фабрике. Ромка с отцом ходили на похороны прошлой осенью…

Тысячи людей пришли сегодня на кладбище, а тишина стоит такая, что слова Гая слышны далеко-далеко.

– Предприниматели науськивают польских рабочих на украинских, а украинских – на еврейских. Национальные распри помогают им угнетать рабочих, набивать карманы барышами…

С пригорка Ромке хорошо все видно: и могилы, и людское море, и гарцующих на конях полицейских около ворот кладбища.

– В мир брошен клич: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – гремел голос Гая. – Мы все труженики – братья! Наш класс рабочих имеет только одного врага – капиталистов всех национальностей! Сейчас мы должны требовать, чтобы предприниматели согласились на все условия, которые мы им продиктуем. А если не согласятся, объявим всеобщую забастовку!

– Верно! Правду он говорит! – раздалось со всех сторон.

– Надо и подрядчиков, ихних лакеев, прибрать к рукам.

– Хозяина б с костела скинуть! Не бойтесь, его дети голодными не останутся!

– Не одного хозяина, всех их порешить!

А Гай говорил:

– Трудящиеся люди! Настал час, когда пролетариату, как никогда, важно сплачиваться, накапливать силы! Помните, только в организованной борьбе против эксплуататоров вы можете завоевать свое счастье. Ваша сила – непобедима!

– Мы будем бороться! – решительно произнес рабочий с темными, глубоко запавшими глазами, стоявший над могилой Гната Мартынчука.

Полицейские врезались в толпу и начали разгонять рабочих. Сначала пронесся глухой ропот. Но, когда жандармы начали избивать людей плетями, кто-то крикнул:

– Бей кровопийцев!

Завязалась схватка.

Девочка с белесыми косичками потеряла мать и стояла спиной к всаднику. Вот она обернулась и увидела над своей головой страшную морду лошади.

– Ма-а-а! – вскрикнула она и закрыла руками лицо.

К счастью, рядом оказался Ромка. Он схватил девочку за руку и лишь успел оттащить ее, как конь ударил передними копытами по тому месту, где только что стояла сиротка.

Около склепа какого-то магната два полицейских схватили Стахура и подвели к офицеру – адъютанту Вайцеля. В общем шуме только жандармы услышали, как Стахур тихо попросил:

– Пан офицер, ударьте меня!

Офицер перчаткой начал хлестать Стахура по лицу, а полицейские еще сильнее скрутили руки «бунтовщика». Эта комедия понадобилась провокатору для того, чтобы показать Гаю и рабочим: мол, смотрите, я бесстрашно терплю издевательства за общее дело.

Не ведая о коварстве Стахура, Гай с группой рабочих бросился ему на выручку.

– Я сейчас удеру. Стреляйте в меня… Но осторожно…

Стахур рванулся из рук полицейских и, оттолкнув одного из них, побежал. Вслед ему прогремели выстрелы.

Когда началась схватка, Василь Омелько спрятался за высоким могильным камнем. Ему совсем не хотелось угодить в тюрьму. Когда он увидел, что полицейский пустил лошадь на ребенка, страшный гнев охватил этого великана. Рука невольно схватила камень с земли, но кинуть его Василь не решался. Он боязливо озирался. Рабочие бросали камни в полицейских, местами завязывалась рукопашная, и Василь не стерпел. Брошенный им камень угодил офицеру в голову. Тот свалился с лошади, застряв ногою в стремени.

Неподалеку Казимир, бледный и решительный, подхватив вырванный из земли железный крест, налетел на конного полицейского. Зацепив всадника за шею, Казимир стянул его с лошади и начал дубасить, приговаривая:

– Вот тебе! Вот тебе! Кто бьет, тот не шутит! Кто тебя звал сюда? Вон, отсюда, пся крев!

В другом месте рабочие обезоружили жандарма.

– На Стрелецкую площадь! – прозвучал над кладбищем призыв Кузьмы Гая.

Глава семнадцатая
ЗМЕЯ НЕ С ГОЛОДУ КУСАЕТ

На Стрелецкой площади скопилось столько народу, что Ромка с большим трудом продирался сквозь плотную толпу. Он хотел пробраться к холму, где под густыми каштанами стояли Гай, Стахур, Ярослав, Денис, Стефан, Шецкий и другие знакомые и незнакомые ему люди.

– Всем рабочим бросать работу! Шабаш! – призывал Сташек. – Нехай паны сидят без воды, без хлеба!..

– Пешочком пусть походят, жирок пораструсят! – одобрительно поддерживали его в толпе.

Ромка представил себе, как его бывшая хозяйка и Зозуляк сидят голодными, и тоже громко крикнул:

– Так им и надо!

Человек в рабочей куртке и сапогах, стоящий рядом с Гаем, выступил вперед и, подняв вверх обе руки, крикнул:

– Люди, возвращайтесь на работу! Мы обещаем, что мирным путем добьемся от предпринимателей удовлетворения всех ваших требований! Помните, никаких беспорядков, только спокойствие. К этому вас призывает рабочее товарищество «Огниво» и Польская партия социалистов!

– Верно говорит – зачем обострять отношения? Богачам что? Они же не голодают! – говорил маленький юркий человек с черной повязкой на глазу. – А так совсем прогонят с работы, тогда что? А?

С холма, оттолкнув оратора в куртке, Гай громко крикнул:

– Сказал пан: «Кожух дам», да слово его теплое! Не слушайте его, люди! Ничего мы мирным путем не добьемся! Нас стараются обмануть, замазать глаза! Забастовка должна продолжаться, пока предприниматели не согласятся удовлетворить наши требования.

– Верно!

– Будем держаться до конца!

– Всем бросить работу!

– Наместник обещал переговорить с предпринимателями! Подождем!.. – снова выступил человек в куртке.

– Эге! Наместник и предприниматели одним миром мазаны! – крикнул седоусый Сташек. – У наместника на языке мед, а в сердце – яд! Только всеобщая забастовка!

Его призыв подхватило множество голосов.

На площадь прибежали Антек и Давидка, надеясь здесь найти Ромку и Гриця. Только что вместе были на кладбище, куда же они девались?

Мальчики пробирались сюда через базар, мимо столиков с горами зеленых головок капусты, картофеля, пучков укропа, редиски, салата и других овощей, мимо столов зеленщиц с гирляндами старого лука, чеснока, мимо широких плетеных корзин с нежно алеющими клубникой и черешней.

У костела Марин Снежной гомонит птичий базар. Крестьяне продают кур, гусей, индеек, уток, теснящихся в больших деревянных клетках. Торговля идет вяло.

– Грицю! Грицю! – закричал Давидка, увидев приятеля среди продавцов птиц.

Отчаянно орудуя локтями, Гриць довольно быстро пробился к своим друзьям.

– Моего тата жовниры схватили… А рабочие тех вояк камнями закидали… А главного, так его бац! бац! бац! – по морде…

Лицо у Гриця заплаканное, брови насуплены.

– Хлопцы, вы пана Гая не видели? Тато велели мне найти его, сказали…

Гриць не успел закончить. Из-за угла костела Марии Снежной на площадь вырвался эскадрон гонведов. Обнаженные сабли и пики зловеще поблескивали на солнце.

Мальчики вместе с Ярославом побежали к пожарной каланче.

Напуганные всадниками крестьяне и служанки, толпившиеся на птичьем базаре, бросились врассыпную. Опрокидывали клетки, падали и давили друг друга. Послышались стоны, крики, плач. Куры и гуси, высвободившись из клеток, с шумом разлетались по площади.

Гонведы топтали лошадьми женщин, детей, свирепо били саблями рабочих, разгоняли их с площади в боковые улицы.

– Что вы смотрите, люди! Бейте аспидов камнями! – крикнул Сташек, схватившись руками за окровавленную голову. Сзади к нему подскочил гонвед на черной лошади и со всего размаха рубанул саблей по плечу. Сташек вскрикнул, взмахнул руками и упал на мостовую, корчась в судорогах.

На Ярослава и Ромку с гиком неслись два всадника.

– Ромусь, за мной! – крикнул Ярослав, устремляясь к той части площади, где обычно шла торговля голубями. Сейчас там сосредоточились рабочие, отбиваясь камнями от преследователей.

Дорогу преградил гонвед на лошади.

Но Ромка не растерялся. Он знал каждый уголок площади. Схватив Ярослава за руку, мальчик потащил его в проходной двор, и вскоре они очутились на Снежной улице, где каменщики успели расковырять ломом мостовую и начали вооружать людей булыжниками. Здесь, к великой радости Ромки, шныряли его друзья. Ярослав, простившись с хлопцами, исчез среди рабочих.

– Вот если бы водички напиться, – облизывая потрескавшиеся губы, перевел дух Ромка.

– Забежим к нам, – предложил Антек.

И мальчики нырнули в подъезд дома. На третьем этаже в кухне они застали мать Антека. Женщина возилась возле кафельной плиты, где в двух больших баках вываривалось белье.

Не ожидая, пока Антек даст ему кружку, Ромка жадно припал прямо к крану. Антек же прыгнул на подоконник, выглянул на улицу, и в глазах его загорелись злые огоньки. Там, внизу, под градом камней, метались по узкой Снежной улице, как крысы в ловушке, конные полицейские.

– Эх, жаль, каменюки нету, – крикнул Гриць.

Вдруг Антек, спрыгнув с подоконника, подбежал к матери и сказал:

– Мамуся, мы вам сейчас поможем.

Придерживая палкой белье в баке, Антек с Грицем переливали мыльный кипяток в ведро. Давидка поднес ведро Ромке, который стоял на подоконнике и наблюдал за тем, что происходило на улице. Прежде чем мать Антека успела слово вымолвить, Ромка выплеснул кипяток прямо на голову капитану полиции.

– Молодец! Так их, так их, петухов! – кричал кто-то Ромке из противоположного окна.

Капитан, с искаженным от боли и гнева лицом, подтянув поводья испуганной лошади, задрал голову, чтобы увидеть, кто решился на такую дерзость. Увидев на окне мальчишку, он заорал как бесноватый:

– Чего вы смотрите! Схватить негодяя!!

Двое полицейских спешились и бросились к браме, но она была заперта.

– За мной, на крышу! – скомандовал Антек. – Мамуся, замкнитесь. Если будут стучать – не открывайте.

А внизу полицейские выбили дверь и бежали вверх по лестнице. Заметив удирающих на чердак мальчишек, они погнались за ними.

Плохо бы пришлось нашим храбрецам, если бы грузный полицейский, с глазами навыкате, не застрял в слуховом окне.

Давидка, увидев это, весело крикнул:

– Хлопцы, глядите, ошпаренный петух!

Мальчики быстро побежали по крыше и благополучно спустились по узкой пожарной лестнице во двор. Когда на крыше показались полицейские, Антек и его друзья были в полной безопасности. Мальчики улизнули на улицу.

Когда они прибежали на Стрелецкую площадь, гонведов там уже не было. Рабочие на руках уносили раненых.

– Хлопцы, смотрите, что они делают! – удивленно показал Гриць в сторону пожарной службы.

– О, это строят баррикаду! – радостно воскликнул Ромка.

В его памяти промелькнули картинки из книги о маленьком смелом коммунаре Гавроше, книги, недавно подаренной Ромке Иваном Соколом.

Между тем баррикада из деревянных лавок, на которых торговки продавали свой товар, из магазинных вывесок, вывороченных столбов, бочек, ящиков, чугунной ограды быстро росла. На улице, ведущей к площади Рынок, поднималась вторая баррикада. На старых земляных валах до здания пороховницы[65]65
  Арсенал.


[Закрыть] толпились люди.

Ромка разыскал Ярослава и Гая.

В руках Кузьмы Гая появился красный флаг. Он передал его какому-то рабочему, и тот крепко привязал полотнище к фонарю, торчавшему на гребне баррикады.

Подбежавший к баррикаде Казимир крикнул Гаю:

– Богдан Ясень на Краковской площади! Там тоже строят баррикады!

Казимир вытер пот со лба. Ромка схватил ведро, сбегал к колонке и через минуту осторожно, чтобы не расплескать воду, понес Казимиру. Гай и Ярослав, сойдя с баррикады, тоже напились и поблагодарили мальчика.

– Вот что, друзья мои, от властей можно ожидать любой подлости, – сказал Гай. – Надо укрепить наши позиции со стороны Высокого Замка. Возьмите людей, Казимир, и сделайте все возможное. – Немного помолчав, он спросил, обращаясь к Калиновскому: – Друг мой, вы послали людей к Соколу?

– Нет. Сейчас пошлю.

А в это время в баре «Кубок рыцаря» встретились Вайцель и Шецкий.

– Сокола на Стрелецкой площади нет. Он простудился, лежит.

– Жаль. А может быть, вы, пан Шецкий, все же сумеете выманить его из дому?

– Постараюсь, но не верю в успех. Они его старательно оберегают. Вряд ли Гай позволит Соколу выйти на площадь.

– Тем более вы должны попытаться. А если потерпите неудачу, тогда вот. – И Вайцель положил на стол перед Шецким небольшую ампулу.

Шецкий поспешно спрятал ампулу в нагрудный карман сюртука и вышел из бара.

Подходя к дому, Шецкий издали увидел на балконе Ивана Сокола и его дочку. Они кормили голубей. Птицы доверчиво садились им на руки, на плечи.

«Ага, уже встал… Тем лучше. Плед накинут поверх пиджака – значит, жена дома и опекает его. Едва ли удастся выманить. Что ж, придется прибегнуть ко второму средству», – подумал Шецкий, входя в парадное.

Когда жена журналиста завела студента в кабинет, Шецкий услышал, как Сокол говорил дочери:

– В тюрьме мы тоже кормили голубей, но там… Как хорошо, Маричка, когда на окнах нет решеток…

– Напрасно в такое тревожное время у вас открыты двери, пан Сокол, – вместо приветствия, взволнованно проговорил Шецкий, стараясь показать, как он обеспокоен.

– Что случилось?

– Как? Вы ничего не знаете, пан Сокол? На Стрелецкой площади войско стреляет в безоружных рабочих. Там баррикады. Я только оттуда…

– Ничего не понимаю… Утром ко мне забежал Богдан Ясень и сказал, что предприниматели соглашаются на уступки.

– Предприниматели обманули, они даже не явились на переговоры. А на Стрелецкой площади, как и все последние дни, их ожидали тысячи бастующих, безработных. По улице, которая примыкает к площади, проходила рота солдат. Один из них так толкнул жену пана Ясеня, что та едва не выронила из рук младенца. Пан Ясень заступился за жену. Солдаты его схватили. Рабочие бросились спасать своего товарища. Полиция вызвала гонведов и пехотинцев. Площадь окружили, начали разгонять рабочих. Защищаясь, люди забросали гонведов камнями. Возникли баррикады, гонведы открыли огонь… Есть убитые, много раненых… Идемте… Ивана Сокола ждут на баррикадах. Ваше присутствие воодушевит рабочих на борьбу! – горячо воскликнул Шецкий.

Журналист снял плед и направился к двери. Но жена преградила ему путь и с укором посмотрела на Шецкого:

– Он едва стоит на ногах… Ведь ты болен, Иван, куда идешь?

– Оля, как ты не понимаешь, что мое место там, где мои друзья? – задушевно и просто возразил Сокол.

Шецкий решительно надел фуражку и выжидательно остановился у двери. Тогда Ольга подошла к столику, где на подносе стояли нетронутыми стакан с молоком и тарелка с тонко нарезанными ломтиками хлеба.

– Иван, ты сегодня ничего не ел… Хоть подкрепись на дорогу, – тихо проговорила она.

Сокол пригубил стакан, но, сделав два-три глотка, скривился и поставил стакан обратно на поднос.

– А вон Гриць! – радостно захлопала в ладоши Маричка, стоящая на балконе. – Гляди, татусю, с Грицем Ромкин дедусь.

Сокол с Ольгой вышли в коридор.

Увлеченная голубями девочка не обратила внимания на студента, который подошел к столику, где стояла еда отца. Воспользовавшись удобным моментом, Шецкий поспешно вылил яд в молоко.

«Нет, она ничего не заметила…» – воровато взглянув на девочку, успокоил себя Шецкий. Подойдя к ней, он спросил:

– Марися, а твой тато молоко любит?

– Не-е-е! Его надо заставлять, как маленького.

В комнату вернулся Сокол. С ним были Остап Мартынчук и Гриць. Старик осунулся, как-то сгорбился после гибели сына.

– Меня Кузьма прислал. Просил, Иван, чтобы ты не выходил из дому. Сам знаешь, власти на тебя точат зубы.

– Вы великий журналист! – перебил старика Гриць. – Это сказал Кузьма Гай. Он сказал, если вы выйдете из дому, жандармы могут вас убить, как будто случайно, нечаянно… Не надо, не выходите! – с детской непосредственностью выпалил мальчик.

Сокол, растроганный, привлек к себе Гриця.

– Татусю, выпей… – Девочка бережно поднесла отцу стакан с молоком, желая доказать студенту, что отец ее послушается и выпьет молоко. Сокол взял из рук девочки стакан. Не отходя от отца, Маричка повернула голову к окну, показывая глазами Грицю на голубей, заполнивших весь подоконник.

Шецкий с напряжением следил за Соколом, который поднес к губам стакан с молоком.

Вдруг на улице, почти под самыми окнами, грянул выстрел.

– Ай! – испуганно вскрикнула девочка, схватив отца за руку. Стакан упал и разбился.

На улице кричали:

– Стой! Стой!

– Держи-и!..

Сокол кинулся к балкону.

– Полиция кого-то преследует, – встревоженно проговорил он, снова входя в комнату.

Девочка плакала, поглядывая на расплескавшееся молоко.

– Не надо, глупенькая, мама принесет еще.

– И ты все до капельки выпьешь?

Сокол, улыбаясь, утвердительно кивнул головой.

Стоящий у окна Шецкий, чтобы скрыть досаду, барабанил пальцами по стеклу.

– А ты, Иван, хотел ослушаться Гая, – упрекнул старый Мартынчук.

Вздохнув, Шецкий сказал:

– Паникерство! Не похоже на Гая! Место Сокола – на баррикадах!

– Ов-ва, пан академик, – качнул головой Остап Мартынчук. – У властей пуль припасена тьма-тьмущая, а у народа Иванов Соколов не так уж много.

– Гай – отважный человек, – в раздумье проронил Сокол. – Человек дела и подвига. Вероятно, у него есть основание тревожиться.

Сокол подошел ближе к Шецкому и так, чтобы не услышал никто, прошептал:

– Я не успел сказать Гаю. У меня есть все основания не доверять Стахуру. Сейчас такой момент… Знаете, змея не с голоду кусает. Надо немедленно предостеречь Гая. Всякое может случиться.

– Пока можно пройти на Стрелецкую площадь, постараюсь увидеться с Кузьмой.

И Шецкий, опустив глаза, выбежал из комнаты.