Текст книги "Его уже не ждали"
Автор книги: Златослава Каменкович
Соавторы: Чарен Хачатурян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
Приют им дают соседи на чердаках и в каморках. Ведь у тех. кто живет в удобных, комфортабельных «покоях» между подвалом и чердаком, беднота редко находит сочувствие и помощь.
В один из таких дождливых мартовских дней Ивана Сокола выпустили из тюрьмы.
Вайцель упорно пытался найти связь между деятельностью социалистов и пожаром на нефтяном промысле барона Рауха и Калиновского. Он лелеял надежду, что ему непременно удастся установить связь, и тогда неизбежен новый громкий процесс, а вслед за ним – заключение Ивана Сокола и его сообщников.
Закинутые Вайцелем сети не принесли желаемого. И он вынужден был отказаться от бредовой мысли обвинить социалистов в причастности к бориславскому пожару.
Вскоре за Иваном Соколом освободили Степана Стахура, Богдана Ясеня, Любомира Кинаша и остальных бориславских рабочих, кроме Андрея Большака. Его осудили на три года, и он умер в тюрьме.
Глава двадцатая
ВЕРНАЯ МЕЧТЕ ЯРОСЛАВА
Вайцель вызвал к себе агента, задержавшего доктора чеха, и раздраженно сказал:
– Фантазия – дар божий, но не следует злоупотреблять ею. Вы рискуете прослыть глупцом!
В тот же день из-за отсутствия доказательств для обвинения доктора Ванека выпустили из тюрьмы.
Два месяца промучиться за решеткой! И надо же было попасть в одно купе с чиновником русского посольства, ехавшим из Вены в Киев! Попробуй угадать, что третий пассажир, немолодой австриец коммерсант, покоривший русского чиновника своей предупредительностью и деликатностью, умением использовать каждый случай, чтобы сделать своим спутникам приятное, окажется агентом тайной полиции!
В пути знакомства завязываются быстро, и соседи Ванека по купе не являлись исключением. Сразу между всеми тремя завязался оживленный разговор о лечении гипнозом, и пассажиры незаметно перешли к вопросу о бесправном положении славянских народов Балканского полуострова, о победе русских над турками.
Узнав, что доктор едет во Львов, русский чиновник начал всячески расхваливать этот красивый город, но пожалел, что там не протекает Днепр.
Доктор Ванек, не раз бывавший во Львове, не мог не согласиться, что река явилась бы украшением города.
После его слов «коммерсант» узрел в докторе «подозрительную» личность. Получив задание следить за русским чиновником до самой границы, «коммерсант» успел на перроне Львовского вокзала направить по следу доктора коллегу по ремеслу.
Это не ускользнуло от внимания Ванека. Ясно, сейчас нельзя являться по адресу, где он должен был забрать нелегальную литературу.
Пытаясь отвязаться от назойливого тайняка, Ванек зашел в многолюдное кафе. Но едва он успел заказать бутылку вина, как к его столику бесцеремонно подошел субъект, преследовавший Ванека. Отогнув лацкан своего пиджака и показав «орла»,[39]39
Значок агента тайной полиции.
[Закрыть] он приказал следовать за ним.
Так совершенно нелепо Ванек угодил в тюрьму, тогда как в Праге его ждали не только товарищи по борьбе, но и десятки пациентов.
…До отхода скорого поезда в Прагу оставалось полтора часа, когда Ванек вышел из парикмахерской. Дождевые капли падали на разгоряченное лицо, но доктор будто не замечал дождя. Он колебался: нанять фиакр и поехать но нужному адресу или пойти на улицу Люблинскую пешком?
Ванек большими шагами направился к деревянному мостику через Полтву, в сторону Высокого Замка…
Приехав в Прагу, доктор Ванек не заглянул домой. Прямо с вокзала он заехал к своему старому другу ткачу Вацлаву Дворжаку.
– Наконец-то, наконец! – загудел радостным басом Вацлав, увидев друга.
От мощного, громкого голоса, казалось, дрожали стены. У незнакомых густой бас Вацлава всегда вызывал удивление: такой щупленький, низкого роста, с впалыми щеками человек – и такой богатырский голос!
– Похудел ты… Почему задержался?
– Не по своей вине. Пришлось воспользоваться гостеприимством львовской тюрьмы, – ответил доктор, передавая Дворжаку увесистый саквояж с брошюрами.
– Привез? Молодчина! Нам сейчас до зарезу нужна литература на польском и украинском языках.
– За тем я и поехал, чтобы привезти.
– Ружена! – позвал Дворжак.
Из кухни, вытирая фартуком руки, вышла жена Дворжака.
– О пан доктор! – приветливо заулыбалась белозубая, на голову выше мужа, Ружена. – Как же вы долго!.. Мой Вацлав очень беспокоился…
– Убери, – указал Дворжак глазами на саквояж. – Ружена, милая, кофейку бы нам.
Ружене не требовалось объяснять, что содержится в саквояже, – она знала, как знала и то, где спрятать запрещенные книги.
– Какие у нас новости? – поинтересовался доктор.
– Знаешь, Ванек, ты просто ясновидец. Твои предсказания сбылись. Помнишь свои слова после принятия рейхстагом особого закона против немецкой социал-демократической партии? Ну, тогда, когда правительство Бисмарка начало жестоко преследовать социалистов и вожди партии объявили о самороспуске социал-демократической организации… Припоминаешь? Ты утверждал, что решение о самороспуске неправильное, трусливое, что нельзя его одобрять.
– Я и сейчас глубоко убежден, что партия должна была законспирировать свою деятельность, уйти в подполье. Ну, и что же ты хочешь сказать?
– Погоди, погоди, я напомню твои слова. Ты говорил, что Август Бебель – мудрый человек, он сам рабочий, преданный делу рабочего класса и почем зря не откажется от борьбы, поймет свою ошибку. Помнишь?
– Конечно же! Говори, не мучь, в чем дело?
– А вот в чем. Немецкая социал-демократическая партия существует! На, читай! – Дворжак извлек из-под клеенки на столе газету «Социал-демократ» и развернул перед другом.
Ванек потянулся к газете, но Дворжак положил ладонь на его руку.
– Подожди. Расскажу маленькую подробность, тогда твой интерес к газете возрастет. Ее сначала печатали в Цюрихе, а теперь печатают в Лондоне и нелегально транспортируют в Германию. Номер, который ты нетерпеливо держишь в руках, как ни странно, прибыл на пароходе из Лондона под охраной императора Германии Вильгельма Первого.
– То есть как? – изумился Ванек.
– Ха-ха-ха-ха! – загудел бас Дворжака, будто колокол на костеле святого Гаштала. – Наши немецкие товарищи решили, что так будет безопаснее доставить газету. Разве придет в голову полиции искать нелегальную литературу на пароходе, на котором плывет сам император?
В это время раздвинулся пестрый ситцевый полог, и из ниши, служившей спальней, вышла Анна с сыном на руках.
– Аннуся, дитя мое! – с распростертыми объятиями шагнул ей навстречу доктор Ванек.
Теплый поток радости разлился по бледному лицу молодой матери.
– Покажи сына… Похож…
Это был тот самый Ванек, который сказал ей и Ярославу: «Благословляю вашу любовь, благословляю вашу борьбу за счастье простых людей, и если вам даже суждено умереть в борьбе, так только для того, чтобы жить».
Ванек посмотрел в глаза Анне.
– Не надо… Не надо… – прошептала она голосом, в котором слышалось отчаяние исстрадавшегося человека.
Доктор понял: она просит вспоминать о Ярославе только как о живом.
– Я знаю, вы останетесь с нами, Анна, останетесь верной мечте нашего Ярослава. И когда он вернется, он будет гордиться женой.
– Очень хорошо, что Анна приехала, – вмешался в разговор Дворжак. – Я договорился с редактором нашей партийной газеты – ей поручат переводы с иностранных языков. Правда, газета наша бедна, большими средствами не располагает. Но если найдем какую-нибудь маленькую побочную работу, Анна не будет нуждаться.
– Я готова работать день и ночь, – горячо сказала Анна. – Переводы у меня займут не много времени. Найти бы два-три платных урока…
– Найдем, Аннуся, – заверил доктор Ванек.
– Анна хочет учить детей рабочих, – снова заговорил Дворжак.
– Прекрасно! И не только детей нужно обучать грамоте, придется учить и рабочих.
– С радостью! – взволнованно прошептала Анна.
Решение пришло неожиданно: Анна останется жить у Дворжака. Ружена присмотрит за ребенком.
Недалеко от дома, где теперь жила Анна, за высокой каменной изгородью днем и ночью непрестанно гудела ткацкая фабрика Густава Фольциммера. Здесь-то и работал Вацлав Дворжак. Среди ткачей было немало украинцев, покинувших родные места в голодные годы. Хозяин фабрики считал чехов лентяями и бунтовщиками. К тому же приезжим платили меньше, да еще получали дополнительную прибыль, предоставляя им под жилье деревянные бараки. Семейным Густав Фольциммер создал в бараках «уют»: им разрешалось отгораживать свои нары ширмами, которые он давал в рассрочку.
По заданию доктора Ванека Анна взялась обучить грамоте детей ткачей этой фабрики.
Начинать было нелегко. Забитые, неграмотные женщины испугались, когда Анна впервые зашла в барак и предложила совершенно бесплатно учить их детей.
– Э-э, доленька наша, зачем рабочему человеку теми науками голову забивать? – тяжело вздохнув, сказала молодая, но уже поседевшая ткачиха. – Дай боже, чтобы мой Миколка стал хорошим ткачом. Пан мастер обещал, как минет моему сынку десять лет, к работе его пристроить.
– Лишь бы руки, а мои Стефця и Катруся всегда сумеют поставить заместо подписи крестики, – с горькой усмешкой промолвила другая ткачиха.
– Бойтесь бога, пани! А кто ж за малышами присмотрит, пока мы на фабрике? – отмахнулась третья.
Готовая на любые испытания, Анна стояла на своем.
– Поймите, – горячо уговаривала она матерей, – когда ваши дети овладеют грамотой, они скорее победят людскую злость, насилие. Они не позволят капиталистам и фабрикантам безнаказанно издеваться над рабочими людьми. Они станут хозяевами своей судьбы…
Сначала две-три ткачихи, боясь гнева мужей, тайком стали посылать своих детей «в науку» к Анне. Иные же только молча покачивали головами: мол, все это людям на смех, на наши достатки убогие не хватает лишь академиков.
Как-то одна немолодая ткачиха с искренним недоумением громко спросила у Миколкиной матери:
– И что за выгода пани профессорке без денег голову себе ломать с нашими детьми?
– А доктор Ванек, он что – за гроши их лечит? – ответила ей соседка по нарам.
Доктор Ванек часто заходил в бараки. Не одну жизнь отвоевал он здесь у смерти, не одну семью польскую с украинской помирил, растолковывая людям, кто их истинный враг. Терпеливо разъяснял он и то, почему они должны учить своих детей грамоте.
Верная мечтам Ярослава – просветить многострадальный народ, научить его распознавать врагов, Анна всеми силами старалась передать знания детям украинских и польских рабочих, заброшенным на чужбину. Для них во всей Праге не было ни одной школы, где бы учили на их родном языке.
Ни на минуту не теряя веры в то, что Ярослав жив, Анна часто мысленно говорила с ним: «Как обрадовался бы ты, любимый, увидев, что комната, где я теперь живу, становится школьным классом и дети твоего народа на родном языке читают «Кобзарь» Шевченко и пламенные стихи Ивана Франко. Ведь в нем, Иване Франко, ты когда-то безошибочно угадал бесстрашного борца за счастье тружеников…»
Через три года «школа» Анны уже не вмещалась в квартире Дворжаков. И Анне пришлось снять небольшую квартиру неподалеку от ткацкой фабрики Густава Фольциммера.
Глава двадцать первая
МАТЬ И СЫН
В окно брызнул такой поток солнечных лучей, что Славик заслонил глаза ладонью и сел на кровати.
– Доброе утро, мамуся! – радостно воскликнул мальчик, и две веселые ямочки заиграли на его смуглых щечках.
– Доброе утро, сыночек, – отозвалась Анна, хлопотавшая у стола. – Вставай быстрей, а то опоздаешь в школу.
– Разве я проспал? – удивился Славик. Сунув ноги в домашние туфли, он поспешно принялся застилать свою кровать. – Мамуся, пожалуйста, взгляни на часы.
Анна виновато улыбнулась, но не скрыла от сына, что часы опять пришлось заложить. Она их выкупит, как только ей заплатят за уроки.
– Ой, мамуся… – в голосе мальчика прозвучал глубокий укор. – Так вот почему ты вчера за завтраком не хотела съесть хлеб с маслом и яичко… Ты оставила их мне на обед.
– Это ничего, ничего мой добрый мальчик, – проговорила Анна и поцеловала сына в головку. – Вчера мне, сынок, и вправду не хотелось есть. Зато сегодня, вот взгляни, – Анна показала на стол, уставленный разной едой. – Мы с тобой устроим настоящий пир!
– Ба! Даже арбуз? Он к обеду, да?
– Да, мой мальчик. Твоя мама невозможная транжира!
– Моя мама… Моя мама – самая лучшая на свете! – выпалил Славик, обнимая и целуя Анну.
За завтраком Славик молча и усердно выбирал косточки из жареной рыбы.
Вдруг, как показалось мальчику, его мама ни с того ни с сего засмеялась. Может быть, он опять облизывал пальцы? Нет, не облизывал! Ножом резал рыбу? Нет…
– Почему ты смеешься, мамуся? – немного обиженно спросил Славик, отставляя тарелку.
– Так, кое-что вспомнилось мне…
– Что-то обо мне?
– Да.
– Смешное?
– Пей чай, расскажу.
– Можно сладкий?
– Конечно! Целую неделю ты сможешь пить сладкий чай.
– Рассказывай, мамуся.
– Возможно, ты не помнишь. Тебе и четырех тогда не исполнилось. Купила я у зеленщицы арбуз. Ты увидел его и спрашиваешь: «Мамуся, почему он полосатый?» А я не знаю, что ответить тебе, молчу. Тогда ты вдруг: «Его деревья ветками побили». – «Почему ты так думаешь?» – спрашиваю тебя. «А тигры почему бывают полосатыми?» – отвечаешь ты вопросом, и глазенки лукаво поблескивают. «Разве ты забыла, мамуся? Ты же мне книжечку читала. Помнишь? Когда-то очень давно тигр был царем над всеми зверями. Очень свирепый царь, всех зверей обижал. Это видели деревья. И вот один раз они хорошенько отхлестали тигра ветками и выгнали из леса. С тех пор на тигре полоски. И он перестал быть царем». Вот что я вспомнила, и смешно стало.
– Так я же тогда был маленький и глупый, – с достоинством взрослого проговорил Славик, укладывая книжки в ранец. – Знаешь, мамуся, Янек Шецкий обещал дать мне почитать книгу Жюль Верна «Пять недель на воздушном шаре». Ты читала?
– Да, детка.
– Если бы только видела, мамуся, какие дорогие книги отец купил Янеку Шецкому! И «Воздушное путешествие через Африку», и «С Земли на Луну», и «Дети капитана Гранта»! У Янека есть свой пони и пистонное ружье, а у его отца – собственная яхта. Ты бы хотела покататься на яхте? Ой, я совсем забыл: Янека отец спрашивал, не жили ли мы когда-нибудь в Вене. Я сказал, что не знаю. Мы жили в Вене, мамуся?
– Ты опоздаешь в школу, беги, – забеспокоилась Анна, а мальчик истолковал это по-своему:
– Ты не бойся, мамуся, я побегу быстро-быстро…
Анна стоит у раскрытого окна. Она видит, как Славик выбегает из парадных дверей и вежливо спрашивает у фельдкурата,[40]40
Полковой священник.
[Закрыть] который час. На углу Славик еще раз обернулся, энергично помахал матери рукой и убежал.
«Как он похож на своего отца, – подумала Анна. – Если бы моя мама теперь могла увидеть Славика… Мама, мама… Ты, прожившая такую трудную жизнь, разве не ты должна была первой разгадать, кто такой Калиновский? А теперь, как позор и проклятье, я и сын вынуждены носить эту фамилию…»
Анна давала домашние уроки детям в нескольких богатых семьях, и этого заработка хватало, чтобы не нуждаться и оплачивать уютную двухкомнатную меблированную квартиру на тихой улице, утопающей в зелени каштанов. Улица была удобной для Анны еще и потому, что всего лишь в двух кварталах от дома находилось реальное училище, которое посещал Славик.
Если бы матери богатых учениц Анны знали, что пани Калиновская живет с сыном только на те средства, которые она получает за уроки, кто знает, быть может, они не стали бы задерживать положенное ей жалованье. Но гордость не позволяла Анне напоминать им о долге, а богатые мамаши, целыми днями беззаботно порхающие с визитами из дома в дом, занятые не столько судьбой своих детей, сколько выбором модных фасонов платьев и шляп, могли ли они помнить о какой-то учительнице? Иной раз Анна получала за два-три месяца сразу. Ей уже не раз приходилось прибегать к услугам ростовщика – хозяина лавки на Сальмовой улице, что рядом с полицейским комиссариатом.
Выкупая заложенные вещи, Анна иногда вынужденно платила ростовщику такие проценты, что их хватило бы сытно прожить целую неделю.
Выпроводив Славика в школу, Анна переоделась и поспешила на набережную Влтавы. Здесь в красивом особняке жил текстильный фабрикант Густав Фольциммер, двух дочерей которого Анна подготавливала для поступления в гимназию.
Конечно, Густав Фольциммер был бы шокирован, узнав, что эта же самая пани обучает у себя дома детей рабочих, а по вечерам занимается с ткачами, к тому же совершенно бесплатно. Но фабриканту, как и его супруге, даже в голову не могла придти такая мысль.
В то время как в доме фабриканта швейцар распахнул перед Анной дверь и она по белой мраморной лестнице, устланной ковровой дорожкой, поднялась в классную комнату, в реальном училище, где учился Славик, раздался звонок на перемену.
Школьники словно воробьи заполнили обширный двор, обсаженный молоденькими кленами. Утром прошел дождь, и большая лужа посреди двора стала ареной состязания прыгунов.
Шецкому, красивому белокурому мальчику, больше нравится холодный «душ»: стряхнет ствол молоденького клена, и сверху падает ливень капель.
– Славик, иди сюда, я тебе должен что-то сказать, – подбежал худенький сутулый Костусь, остерегаясь, чтобы капли с дерева не забрызгали его чистенький, старательно выглаженный костюмчик.
– Ты не хочешь искупаться под душем? – искренне удивился Славик, приглаживая мокрые волосы и подбегая к Костусю.
Вместо ответа Костусь торжественно сообщает:
– Наша Чернявка уже ощенилась!
– И ты дашь мне щенка?
– Да, какого захочешь.
– А твоя мама позволит?
– Она сама сегодня сказала, что щенят надо раздать. После уроков пойдешь ко мне?
– О чем вы шепчетесь? – подкрался к ним Янек Шецкий.
– А Костусь мне песика подарит, – хвастнул Славик.
– А мне?
– Хорошо, я и тебе завтра принесу, – пообещал Костусь.
– А почему это – ему сегодня, а мне завтра?
– Понимаешь… Я далеко живу, – замялся Костусь, – аж там, где баня, что возле Карлова моста. Я тебе завтра принесу, хорошо?
– Нет, сегодня! Я тоже с вами пойду!
– Ой, что ты!.. Вот крест святой, завтра еще до занятий я принесу тебе домой. Я знаю, ты живешь в белом особняке за углом.
– Сегодня, слышишь, сегодня хочу! – капризно топнул ногой Янек. – Иначе ни одной книжки тебе не покажу!
– Пусть идет с нами, – попросил Славик.
– Нет, – ответил Костусь.
– Вот как!.. – вскипел Янек.
Он не привык, чтобы его просьбы не удовлетворялись. Ведь дома каждый каприз Янека исполнялся. И он властно предупредил Костуся:
– Считаю до трех. Если не скажешь «пойдем», считай – мы с тобой поссорились навеки!
Костусь покраснел, и Славику показалось, что мальчик вот-вот заплачет.
– Мама не позволяет, чтобы я приводил…
– Ему можно, а мне нет? – наступал Янек.
– Славик умеет… умеет тайну хранить…
– Тайну? – Янек даже задрожал от злости, а на его чуть вздернутом носу выступил пот. Тайна? И они от него скрывали? А вот он им украдкой от отца давал читать «Приключения Робинзона Крузо» и «Всадник без головы»…
– Знаешь что, Костусь? Я поклянусь, что никому твою тайну не выдам. Вот тебе крест святой! Расскажи, а?
– Разве так клянутся? – критически заметил Славик.
– А как же?
– А вот так, – ударил себя кулаком в грудь Славик. – Чтоб меня молния испепелила! Другие даже землю едят…
– Вот еще! – прервал его Янек. – Землю есть! Чтоб глисты завелись?
– Крестись на костел, – наконец сдался Костусь.
И хотя в этот миг прозвенел звонок и все ученики бросились в классы, Янек Шецкий успел клятвенно осенить себя крестом и тут же предложил:
– Давайте удерем с последнего урока, пока за мной не пришел лакей Игнаций.
– Нет, мама огорчится, если я так поступлю, – отказался Славик.
– «Огорчится, огорчится», – передразнил Шецкий. – Мамочкин сыночек, на сосочку! – презрительно скривился он. – Да кто тебя просит об этом маме рассказывать? Или знаешь что, Костусь, давай убежим вдвоем, без него!
– Без Славика? Нет, нельзя…
– Вам хорошо, – страдальчески свел брови Янек. – За вами не приходят лакеи. А я как убегу от Игнация? Как?
– А ты через окно, – подсказал Славик. Я тебе ранец сброшу в старый сад.
– Чудесно! – примирительно глянул на Славика Щецкий, и мальчики побежали в класс.
Славик и Костусь весь урок сидели как на иголках и ни слова не слышали из того, что объяснял пан профессор.
До конца урока оставалось добрых четверть часа, когда Шецкий, сидевший со Славиком на третьей парте у окна, толкнул своего соседа локтем в бок и с досадой прошептал:
– Вот пожалуйста, полюбуйся, явился!.. Торчит как пень!
Славик украдкой посмотрел в окно и увидел старого длинноусого лакея Игнация. Тот сидел на низкой скамейке, курил трубку и, ничего не подозревая, поджидал своего «ясновельможного панычика».
Чтобы привлечь внимание Костуся, сидящего на последней парте, Янек повернулся спиной к пану профессору и начал страшно ворочать глазами и гримасничать.
По классу пролетел сдавленный смешок.
– Сядь как следует, – дернул Шецкого Славик. – Пан профессор смотрит.
В ответ Янек ехидно фыркнул:
– Пусть пан профессор даже третью пару пенсне на нос нацепит, все равно я его не боюсь.
– Кто это разговаривает? – вдруг сердито крикнул учитель.
– Я! – с вызовом ответил Янек Шецкий.
– О-о! Я бы попросил вас этого не делать, – сразу смягчившись, заискивающе сказал учитель и снова уткнулся носом в книгу.
– Другого он бы выгнал, а меня… – Янек самодовольно захихикал.
– Хватит, а то пан профессор из-за тебя меня выставит из класса, – заволновался Славик.
– У нашего пана профессора брат – казнокрад! Знаешь, что ему сделают? – сделал страшные глаза Янек.
– Нет, не знаю, – едва слышно прошептал Славик.
– Теперь все зависит от моего отца. Понял? – многозначительно сказал Янек.
Хотя Славик ровным счетом ничего не понял, но утвердительно кивнул головой, – он не хотел продолжать разговор, так как знал, чем все может кончиться. Шецкому пан профессор ничего не сделает, а его, Славика, может выставить из класса.
Тем временем урок кончился. Не успел затихнуть звонок, не успел учитель выйти из класса, как Янек схватил свой ранец, подлетел к окну и, крикнув что-то невразумительное, прыгнул в старый сад.
Никто не осмелился последовать за Янеком. Ученикам строго-настрого запрещалось даже заглядывать в старый сад, где в чаще фруктовых деревьев белел двухэтажный дом с мезонином. Тут жил с семьей горбоносый генерал в отставке – пан попечитель, при одном имени которого все ученики трепетали от страха.
Но судьба была милостива к Славику и Костусю: она избавила их от лакеев, мальчикам незачем было удирать через окно и старый сад.
Минуты через две мальчики выбежали на школьный двор и вскоре очутились на улице.
– Если в старом саду Янека поймает пан попечитель, не сдобровать ему, – вдруг забеспокоился Костусь.
– Ему не страшно, его отец – судья, – серьезно возразил Славик. – Судью все боятся.
– Когда я вырасту, я набью морду одному судье! – решительно заявил Костусь. – Если бы не он, наша хибарка не завалилась бы, а моя сестричка не была бы хромоножкой.
Помолчали.
– Мой отец не был вором. Он взял на стройке только одну-единственную доску… – голос Костуся задрожал, глаза наполнились слезами. – Кто-то на стройке разворовал доски, а судья все свалил на моего отца. И его посадили в тюрьму…
Костусь умолк – навстречу бежал Шецкий.
– Ну, как ты? Небось душа в пятки ушла? – спросил Костусь.
– Скажешь еще! – присвистнул Янек. – Чего мне бояться? Пан попечитель к нам в карты приходит играть. Держите, – и Янек дал Костусю и Славику по большому золотистому яблоку, которые он сорвал в старом саду.
– А себе? – спросил Костусь.
– Надоели!
Костусь спрятал яблоко в ранец. Славик несколько раз откусил от своего яблока и протянул Костусю. Тот жадно съел яблоко, не оставив даже огрызка.
– Фью, фью, – посвистывал Шецкий. – А Игнаций панику в училище поднял: «Караул! Пропал сын судьи!»
– Ему же, наверное, попадет? – спросил Славик.
– Конечно! – усмехнулся Янек, щуря красивые черные глаза.
– Все же он старый… И совсем не виноват. А твой отец – судья, он должен быть справедливым, – рассуждал Славик. – И потом…
– Да ну тебя с твоими рассуждениями! – внезапно разозлился Шецкий. – Зубы мне заговариваешь, а тайна? Знаю я вас, клятву с меня взяли, а тайну когда откроете?
– Не такая уж она тайна, как ты думаешь. Янек, – виноватым голосом начал оправдываться Костусь. – Вот как придешь к нам, я тебе расскажу.
– Ваша вилла над самой Влтавой? – поинтересовался Шецкий. – Там красивые виллы. Мы с отцом на яхте часто катаемся вдоль набережной около Карлова моста.
– Янек, – решил подготовить Шецкого Костусь, – я живу не в какой-то там вилле, как ты думаешь… Да мы совсем… У нас…
– Хвастун! – оборвал Янек. – Ты хочешь сказать, что живешь во дворце?
– Да нет же… Ну, сам увидишь, – безнадежно махнул рукой Костусь.
Мальчики подошли к мосту.
– А теперь сюда, – показал Костусь в сторону немощеной улицы с покосившимся фонарем.
– Туда? – разочарованно проронил Шецкий. – Далеко еще?
– Не очень.
– Я устал, ноги болят.
– Костусь тебе говорил, что он живет далеко, – напомнил Славик.
– Он сказал – возле Карлова моста, а теперь надо плестись вон куда, – недовольно пробормотал Шецкий.
– Не хочешь – не иди! Тебя никто не звал, – рассердился Славик.
Из ресторанчика вышли два подвыпивших грузчика. Одного из них, низкорослого, рябого, Костусь узнал – он жил в соседнем с ним дворе.
Когда мальчики приблизились, рябой остановится и, придерживая захмелевшего товарища, с добродушной улыбкой сказал:
– Поздравляю, малыш! Твоего папу выпустили из тюрьмы. – И шаткой походкой грузчики пошли дальше.
Шецкий насторожился. «Выпустили? Из тюрьмы? Значит, отец Костуся сидел в тюрьме, а он скрывал это? Может быть, его отец – какой-нибудь опасный человек, страшный разбойник, грабитель, а пан попечитель ничего не знает?..»
– Давайте побежим, – сияя от радости, предложил Костусь. – Моего отца из тюрьмы выпустили!
– У меня ноги болят, я не могу бежать, – капризно сказал Шецкий, глянув на Костуся исподлобья.
Допрос был краток.
– За что твоего отца осудили?
– За кражу. Но он не воровал досок, – горячо заверял Костусь. – На него все выдумал судья! Янек, а ты никому не расскажешь, что мой отец сидел в тюрьме? – взволнованно спросил Костусь.
– Так это и есть твоя тайна?
– Да.
– Вот дурак! А я еще клялся… Разве такие тайны бывают?
Но в душе Янек очень обрадовался: завтра он в школе всем мальчишкам расскажет тайну. Пусть посмеются…
– Ну, еще далеко к тебе тащиться? – высокомерно спросил Янек.
– Нет, Янек, уже ворота видать.
Тесный двор, куда привел Костусь своих друзей (он, конечно, считал Янека Шецкого своим другом), был застроен убогими хибарками. Бегали куры и поросята, а горластый петух громко кукарекал, размахивая крыльями, словно возмущался, что поросята ведут себя невежественно и пугают кур. Важно похаживал индюк.
Возле чьих-то дверей Шецкого едва не огрели ситом по голове, а вслед за тем выскочила какая-то старуха, только случайно не сбив с ног Славика.
– Есть бог над нами! – грозила старуха кому-то двумя кулаками. – Не быть по-твоему!
– Он мой муж перед богом! – кричал в ответ молодой, сильный голос.
– Не позволю! Прокляну! – бушевала старуха. – Он все равно тебя с дитем покинет!
– А вы не каркайте, уходите вон! – И из хибарки выбежала молодая женщина с младенцем на руках.
Чем закончилась ссора, мальчики не видели. Костусь провел их через узенький проход между двумя хибарками с навесами, сделанными из фанеры и ржавой жести.
Под единственной здесь кривой акацией сидела на скамеечке тоненькая русоволосая девочка лет восьми. Ее правая ножка в гипсе лежала на скамеечке, а левая, босая, черная и потрескавшаяся, свисала со скамейки, даже не доставая до земли. Возле акации стояли два маленьких костыля.
Девочку звали Мариня. Это была сестренка Костуся. Перед ней на земле сидело несколько ребятишек. Пытливые карие глаза Марини ловили завистливые взгляды детей, устремленные на букварь с разрисованной обложкой, который Мариня держала в руках.
– Написали: «Ма-ма»?! – заметно волнуясь, спросила маленькая учительница.
– Написали, написали! – хором ответили дети.
– Теперь пишите: «Ка-ша».
Тетрадью в этой «школе» служила влажная земля, а карандаш заменяли большие колючки акации.
– Отец! – вскрикнул Костусь и бросился к худому стриженому человеку, который вышел из сарая.
– Сынок… – отец прижал к своей груди голову Костуся.
Костусь улыбается, а у самого из глаз слезы – кап-кап.
– Костусь! – позвала с порога мать.
– Иди, мама зовет, – сказал отец.
Мальчик быстро расстегнул ранец, достал яблоко и дал его трехлетнему братику Ясеку, который сидел среди детей на земле и тоже, старательно высунув язычок, выводил какие-то закорючки.
Заметив двух незнакомых мальчиков, стоящих в сторонке недалеко от собачьей конуры, отец Костуся поздоровался с ними и следом за сыном вошел в сарай, служивший семье убежищем с тех пор, как завалилась их хибарка.
– А, к чертям собачьим! Я из этого лавочника кишки выпущу! – послышалось рядом.
– Уйдем отсюда, – прошептал Янек, ощутив в сердце холодный ужас. – Здесь живут только бродяги и воры.
– Вот выдумал! Тут живут рабочие люди, – возразил Славик.
Он подошел ближе к акации, приветливо улыбаясь маленькой учительнице. Никогда ни одно лицо не казалось Славику таким прелестным, как личико сестры Костуся.
Маленький Ясек, увидев, как сестричка смущенно опустила голову, подскочил к Славику и сердито крикнул:
– Иди геть, паныцю, тут наса скола!
И Славик молча отошел.
Тем временем Анна успела вернуться домой. Не застав сына, встревоженная мать поспешила в училище. Там ей сказали, что Ярослав Калиновский, как обычно, после четвертого урока ушел домой.
Анна вдруг вспомнила, что утром Славик с восторгом рассказывал о книгах, пони и яхте Шецких. «Неужели он побежал к сыну судьи и там задержался?» Поборов неприязнь к Шецким, Анна направилась к их особняку.
В доме Шецких царила суматоха, точно кто-то палкой расшевелил осиное гнездо.
– Паныч исчез!
– Похитили, а потом от судьи выкуп потребуют…
– Не судью, а беднягу Игнация жаль!
– Наша ясновельможная пани, – говорила молоденькая горничная, – как услышала, что сынок пропал, ах! – и упала без чувств. Теперь лежит на отоманке в кабинете судьи, роман читает и соль из хрустального флакончика нюхает. Лучше бы ее саму кто украл…
– Прикуси язык, Вожена, здесь и стены уши имеют!
Пока, полный гомона и суеты, жужжал весь дом, судья Леопольд Шецкий, которого обо всем известили по телефону, сразу же из судебной палаты раззвонил по всем полицейским комиссариатам, что у него исчез сын.
Пани Шецкая приняла Анну в кабинете мужа, где она сидела у телефона, распаляя свою тревогу модным в то время романом «Похищение сына миллионера из окна четырнадцатого этажа».
– Как? И у вас украли сына? – воскликнула пани Шецкая и снова упала в обморок. К счастью, в эту минуту в кабинет вбежал со щенком в руках Янек Шецкий. Пани Шецкая, точно по мановению волшебной палочки, раскрыла глаза и бросилась навстречу сыну. Не упрекала, не ругала, лишь осыпала его поцелуями. Тучная, обрюзгшая, она заискивающе сюсюкала перед Янеком, но, к удивлению Анны, даже не спросила, где он был. Анну поразил холодный, резкий тон разговора сына с матерью.
