Текст книги "Его уже не ждали"
Автор книги: Златослава Каменкович
Соавторы: Чарен Хачатурян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
Глава пятая
В БАРЕ «КУБОК РЫЦАРЯ»
Забастовка пильщиков началась в назначенный день, а накануне полиция арестовала Гая.
– Пусть себе страйкуют сколько угодно, – самодовольно говорил барон фон Раух своему бессменному управляющему пану Любашу. – Поголодают недельку – снова придут! А будет так, как я сказал: рабочий день только двенадцать часов, и ни одного крейцера прибавки!
Однако минул уже месяц, как лесопилки стояли, а забастовщики и не собирались сдаваться.
Газета «Курьер львовский» напечатала сенсационное сообщение. На улицах и площадях Львова раздавались голоса кольпортеров:
– «Курьер львовский»! «Курьер львовский»! Барон фон Раух уволил бастующих! Страйк пильщиков кончился! Конец страйка!
Угрюмый Ромка Мартынчук остановился на одной из центральных улиц. Прижав к груди пачку газет, он с тревогой прислушивался к звонким мальчишеским голосам:
– «Курьер львовский»! Барон фон Раух набирает новых рабочих!
– «Курьер львовский»!
– Это Антек продает! – с горечью и злобой вырвалось у Ромки.
Энергичный, не по летам широкоплечий, Антек бойко распродавал газеты:
– «Курьер львовский»! Конец страйка! Три тысячи безработных могут получить работу!
К маленькому газетчику подошли господин и нарядная дама с кружевным зонтиком. Господин молча взял у Антека газету и бросил монету. Мальчик поймал ее на лету.
Оставалось всего несколько газет. Антек вытер ладонью пот со лба и начал торопливо подсчитывать выручку, не забывая при этом выкрикивать:
– «Курьер львовский»! Конец страйка! Конец страйка!
Ромка собирался перебежать дорогу, как к нему подскочил худощавый господин в котелке:
– Газетку!
– Не продаю, пан! Газеты вчерашние!..
Господин рванул из рук мальчика газету, взглянул на заголовок.
– Я тебе покажу, как врать, пся крев! Полицай!
Ромка показал господину «длинный нос» и сорвался с места. К господину подбежал полицейский, и они пустились вдогонку за маленьким газетчиком.
Ромка пробежал мимо Антека и юркнул за рекламную тумбу. Антек хотел что-то сказать Ромке, но в ту же минуту перед ним очутились господин в котелке и полицейский.
– Эй, сморкач, ты не видел, куда делся мальчишка с газетами? – сердито шевельнул усами господин в котелке.
– Туда… на Краковскую!.. – не растерялся Антек и показал совсем в противоположную сторону.
Когда преследователи скрылись за углом, из-за тумбы вышел Ромка.
– Здорово я их обдурил, Ромусь! – И Антек протянул другую руку. Но Ромка презрительно смерил Антека с ног до головы и руки не подал.
– Штрейкбрехер!
– Ромусь… Как же… я не могу страйковать! Отец в тюрьме, а мама ошпарила руку и не может стирать.
Ромка жалел друга. Он понимал, что Антеку трудно, что нельзя оставлять голодной больную мать, но…
– Все равно страйкуй! – Ромка был неумолим. Увидев, что глаза Антека наполнились слезами, он примирительно, хотя и хмуро, добавил: – Больше так не делай. Пойдем к нашим… Тебе из рабочей кассы помогут.
Мальчики побежали по направлению к площади Рынок.
В это же самое время Стахур спешил на явку к Вайцелю. Миновав старинную пороховую башню, он спустился по каменной лестнице с земляного вала, входившего когда-то в систему укреплений города, и повернул в узкий каменный коридор.
На углу возле синагоги Стахур купил газету «Курьер львовский». На ходу бегло просмотрел ее и, удовлетворенный, заметил про себя:
«Получилось лучше, чем я ожидал. Вот хозяин! Выгнал – и баста! А я удивлялся, чего он с ними возится. Ловкий! Сумел же он тогда продать свой горящий нефтепромысел… Черт знает что – продать горящий промысел! Вот у кого надо учиться из огня деньги делать! Так, так… Ну, а уж как рабочих в руках держать – барону не мешает у меня поучиться…»
Стахур остановился перед пивным баром, где недавно на вывеске красовались два рыцаря в латах с кубками в руках. Новый хозяин бара, ловкий и предприимчивый делец, использовал современную сногсшибательную рекламу: на вертикальной вывеске – большая гильотина, осужденный стоит на коленях, голова на плахе, и черным по желтому написано: «ДАЙТЕ МНЕ КУБОК ПИВА ИЗ БАРА «КУБОК РЫЦАРЯ».
Стахур толкнул дверь-вертушку и вошел в низкое тесное помещение. Хотя улицы заливало солнце, тут светились бронзовые фонари с разноцветными стеклами. Стены бара до половины были обшиты дубом, а выше, до самого потолка, зеркала отражали свет фонарей.
В это время бар, как обычно, заполнили посетители. Молодая цыганка, маняще улыбаясь, извивалась между столиками и пела под аккомпанемент двух скрипачей цыган. На Стахура никто не обратил внимания, но он сразу заметил: за столиком в центре бара сидели студенты – Тарас, Денис, Стефан, Ярослав и Ян Шецкий.
Стахур направился к стойке и заказал пиво. Затем осторожно, краешком глаза, посмотрел в сторону студентов. Увлеченные разговором, они не замечали его.
Стахур быстро шмыгнул за портьеру.
– Присаживайтесь, – надменным взглядом холодных серых глаз встретил Стахура в кабине за портьерой переодетый директор тайной полиции Генрих Вайцель.
Открыв золотой портсигар, Вайцель взял мятный леденец и бросил в рот. К пиву он не прикасался.
– Вы знаете?
– Да, читал, – Стахур показал газету.
– События складываются в вашу пользу.
– Понимаю. Теперь я могу уверенно сказать, что все это произошло по вине Гая.
– Учтите, Гая мы освободили.
– Освободили? – с досадой вырвалось у Стахура.
– Да. Но теперь важно, чтобы рабочие вам доверяли больше, чем Гаю.
– Мне доверяют…
– Не то! – нетерпеливо оборвал Вайцель. – Рабочие считают своим вожаком Гая, а не вас.
– Но…
– И никаких «но»! Снова арестовать Гая всегда успеем. Ваша задача – выбить его из седла и самому сесть на коня!
– Слушаюсь, пан директор!
– В монастырь Иезуитов больше не приходите. Связь со мной будете держать… – Вайцель встал, подошел к портьере, слегка отогнул ее и указал на кого-то в зале, – через того человека. Он вас знает…
– Студент?
– Не тревожьтесь, мы ему доверяем. Встречаетесь здесь. По вторникам и пятницам, в те же часы. Все. Идите!
Глава шестая
У БИРЖИ
На площади Рынок толпились рабочие. Среди них выделялись угрюмые, изможденные лица празднично одетых пильщиков. Только они одни были без инструментов.
На каменном парапете фонтана сидел Гнат Мартынчук. Попыхивая трубкой, он наблюдал за рослым крестьянским парнем в постолах. Парень с умилением разглядывал голубя, доверчиво севшего ему на почерневшую мозолистую ладонь. На смуглом лице парня особенно выделялись умные глаза.
Слева от Гната Мартынчука сидел богатырь Василь Омелько. Тяжелый труд и нужда заметно состарили его. Он даже отпустил усы и бороду и стал совсем непохожим на прежнего красавца. Василий уже успел познакомиться и с каменщиком, и с парнем в постолах – Казимиром Леонтовским.
– Прошу пана, вы отговариваете нас становиться на работу к барону, – возобновил разговор Василь, обращаясь к Гнату Мартынчуку. – Бойтесь бога, а на что жить? Свет ты наш ясный! Правду люди говорят: «Кому везет, у того и петух несет…» Не устоял я… За долги пан забрал анистрат[49]49
Документ на право владения землей и справка из земельных книг, свидетельствующая, что за владельцем не числятся долги.
[Закрыть] на землю, а без земли селянину не прокормить детей…
– А много ли детей у вас? – поинтересовался Гнат Мартынчук.
– Слава богу, не без доли: хлеба – нету, а детки есть. Дал бог на беду пять дочек. Две замужем, те себя кормят. Третья на фольварке у пана эконома в услужении, а меньшие пока за мамкину юбку держатся. Сына еще имею… Жовнир,[50]50
Солдат.
[Закрыть] тут, во Львове, служит. Вот я и думку имел в городе на работу стать. Йой! Вижу, мое счастье, что вода в бредне: куда ни сунься – везде бедному тесно.
Вспугнув голубя, вмешался в разговор Казимир.
– Эх, если бы, прошу панство, не старенькая мать, пошел бы я к пану вербовщику, нанялся бы в Америку! Там работы, говорят, полно и платят – хоть сразу женись!
Гнат Мартынчук вынул трубку изо рта и внимательно посмотрел на парня.
– Заведи коня хоть в Америку, все равно конь всадником не станет. Везде хорошо, где пас нет. А ты слыхал, парубче, что пишут наши люди, которые клюнули на удочку вербовщиков?
Подошел Богдан. Разговор прервался. Богдан похудел, побледнел – три недели пролежал с воспалением легких.
– О проделках барона знаете? Уволил! – возмущался Богдан.
– И правильно сделал! Не захотели работать – пусть пеняют на себя! – насупился Казимир.
– Ишь какой горячий! – с укором взглянул на парня Гнат Мартынчук. – Сперва хорошенько разберись, а потом говори! Ты ж, парубче, не знаешь, что у Богдана Ясеня дома пятеро детей голодных, тоже «не хотели работать…»
На широких ступенях под балконом, поддерживаемом четырехгранными колоннами, появился тучный господин в клетчатых брюках, белом пиджаке и соломенном канотье – пан Любаш. Годы не оставили на нем заметного следа. Разве только внешне изменился – потолстел, второй подбородок появился. Рядом с Любашем по-рабски угодливо застыл подрядчик.
– Уволенных забастовщиков не берем, – не вынимая зажатой в зубах сигары, процедил управляющий.
– Забастовщиков не берем! – точно эхо повторил за ним подрядчик.
Толпа безработных загудела как встревоженный улей.
Возле фонтана со статуей Нептуна показался и исчез в толпе Кузьма Гай. За ним едва поспевал Остап Мартынчук.
– В первую очередь подходите поляки! – бросил управляющий.
И снова подрядчик повторил:
– В первую очередь – поляки!
Обрадованный Казимир поспешно вскинул на плечи мешочек с топором и начал проталкиваться к лестнице, где записывали на работу.
Богдан попытался удержать Казимира за локоть. Но парень враждебно оттолкнул его.
– Пусти!
– Ты что, у нас хлеб хочешь забрать? – опять преградил ему дорогу Богдан.
– Добром прошу, отцепись…
В толпе возникла толкотня, которая в подобных случаях неизбежно кончалась дракой. Пан Любаш, покуривая сигару, поглядывал на клокотавшую у его ног толпу. На тонких губах управителя змеилась усмешка.
Остап Мартынчук встретился с Гаем час назад, когда тот только вышел из тюрьмы. Сейчас он пытался удержать Гая:
– Куда ты? Опять схватят…
– Нет, друже, терпеть нельзя! – решительно отстранил Гай старого Мартынчука и устремился к лестнице, где стоял управляющий барона.
– Люди-и! Что вы делаете?! Этого пана развлекаете? – крикнул Гай, указывая на Любаша.
– Кузьма! – обрадовался Гнат Мартынчук, увидев Гая.
Толпа на какое-то мгновение застыла. Теперь Ромка и его товарищи – маленькие кольпортеры смогли протолкнуться к Гнату Мартынчуку.
– Тату, – прикоснулся к руке Гната Ромка.
– А, забастовщики! – одобрительно кивнул каменщик мальчуганам.
– Это ж Гай! На воле?! Ну, теперь будет!.. – Трубочист, стоящий около Ромки, не знал, как выразить свою радость, и, сорвав с головы высокий, в саже, цилиндр, энергично замахал им, словно Кузьма Гай мог видеть его приветствие.
– Вовремя подоспел Кузьма, – облегченно вздохнул Богдан, утирая ладонью кровь с разбитой губы.
– Радуетесь, что уволили бастующих? Завтра выгонят и вас! – Гай говорил громко, решительно. – На ваше место наберут таких же слепых, как и вы сегодня! Бойкотируйте барона! Поддержите бастующих, и они победят!
Из толпы послышались голоса:
– Бойкотировать!
– Станем на работу!
– Записывайте!
– Бойкотировать!
Пан Любаш, не обращая внимания на крики, угрозы, толкотню, ощупывал мускулы Казимира.
– Молодец! Богатырь! Фамилия? – Любаш покровительственно похлопал парня но плечу.
– Я естем поляк. Леонтовский, проше пана. Казимир Леонтовский.
К подрядчику робко приблизился Василь Омелько.
– Фамилия?
Услышав фамилию, пан Любаш недовольно скривился и заметил подрядчику:
– Я же сказал, в первую очередь – поляки!
Неожиданно из-за спины управляющего появился Стахур. Утирая платком лоб, тяжело дыша, Стахур обрушился на пана Любаша:
– Почему поляков?! Я протестую, пан управитель. Или украинцы не на своей земле? Или их дети не просят есть?
– Замолчите, пане Стахур! – презрительно бросил управляющий. – Иначе мне придется попросить вас с посредничества![51]51
Биржа труда.
[Закрыть]
– Руки коротки! – запальчиво крикнул Стахур. – Я – представитель рабочих.
– Баронский холуй! Вон! – И трубочист пронзительно засвистел.
– Во-он! – закричал возмущенный Ромка. Антек, заложив в рот пальцы, тоже свистнул. Его дружно поддержали маленькие газетчики.
Казимир схватил за горло Гая:
– Замолчи! Сытый, вот и страйкуй себе!
Разжав сильные руки Казимира, Гай спокойно ответил:
– Не того за горло хватаешь, парубче…
– Полиция!
– Хлопцы, айда до дому! – крикнул Гнат Мартынчук Ромке и его товарищам. – Туда, через Армянскую улицу.
Стахур и Остап Мартынчук, спасая Гая, побежали вверх по лестнице. Вбежав в комнату, где работал Стахур, Гай сразу же подошел к окну и, прикрываясь шторой, с тревогой наблюдал, как полиция разгоняла рабочих.
– Хоть бы детей не подавили конями, – сокрушался Остап Мартынчук.
– Эх, Богдана схватили! – крикнул Гай.
Стахур запер дверь на ключ и подошел к Гаю.
– Кузьма, неужели ты ослеп и не видишь, что наделала забастовка? Ведь дети голодают…
– А до забастовки разве они не голодали? – ответил ему Гай.
Глава седьмая
«ХОЛЕРА»
Над мусорной свалкой – сизый туман испарений. Согнутые силуэты людей, роющихся в мусоре. Старики, женщины, дети в лохмотьях.
Такое зрелище предстало перед Ярославом, когда он возвращался домой, погруженный в свои мысли. Он уже прошел свалку, как неожиданно заметил знакомое мальчишеское лицо. «Гриць! – узнал Ярослав сына Богдана Ясеня. – Что он здесь делает?»
А Гриць сосредоточенно выбирал из кучи мусора картофельную шелуху и складывал в мешочек, который висел на боку. Вдруг мальчик увидел большую кость от окорока. Мигом бросился к ней, но его опередила тощая собака. Схватив кость в зубы, собака угрожающе зарычала. Разъяренный мальчик замахнулся на собаку камнем. Его остановил возглас Ярослава:
– Грицю!
Мальчик резко обернулся и увидел студента.
– Ой пане… – смутился Гриць, точно его поймали на каком-то скверном поступке. – Я искал… может, богачи что-нибудь хорошее выбросили…
– Богачи никогда хорошего не выбрасывают. Идем, малыш, отсюда! – И Ярослав, обняв мальчика за плечи, повел его к бакалейной лавке.
Владелица лавки «Эльза и дочь», скучая, слушала граммофон, когда вошли студент и Гриць Ясень.
– О, дзень добрый, пане Калиновский! – заискивающе встретила она Ярослава. – Вы у меня сегодня только третий покупатель. И куда люди деньги девают, что даже хлеба не покупают? А сахар? Матка боска, я даже забыла, когда его взвешивала!
– Прошу, взвесьте мне три фунта сахара. И дайте две булки хлеба.
– Зачем сахар? – испуганно прошептал Гриць, подняв на Ярослава глаза. – Лучше еще хлеба…
– Для малышей будет, – ответил Ярослав.
Когда студент и мальчик вышли на улицу, пани Розенблюм пожала плечами и тихо сказала своей рыжеволосой дочке Гильде, которая всегда что-то жевала:
– Вот пожалуйста! Так он же для Ясеневых все купил! – И, немного помолчав, добавила: – Как ты думаешь, Гильда, не взять ли к нам в лавку Гриця? Если мальчишку немного подкормить, он будет таскать корзины не хуже, чем старый Ицек. Тому платить надо, а мальчишка за кусок хлеба пойдет. Га?
– Возьми, – меланхолически ответила Гильда, продолжая жевать. – Зачем же платить, если можно не платить…
В лавку вбежал Ромка.
– Пани Эльза! Сегодня газеты не будет!
– Не болтай глупостей! У тебя же «Курьер львовский».
– Не продаю! Бастуем! – И за Ромкой с грохотом закрылась дверь.
– Разбойник! Весь в батьку! – плюнула вслед Ромке бакалейщица. – Если бы не Мартынчук со своим страйком, я бы имела покупателей. Слушай, Гильда, Калиновский купил сахар и хлеб для детей Богдана. Болячку им надо купить! Вот тебе! – всплеснула бакалейщица руками. – Калиновский! Шляхтич! Сын видного адвоката… Порядочного человека… Если бы адвокат встал из могилы, – боже мой! – он бы снова лег туда. Его сын помогает страйкарям!..
Между тем, Ромка, свернув на свою улицу, догнал Ярослава и Гриця. Задыхаясь от волнения, он рассказывал студенту о том, что произошло на площади перед ратушей.
Вдруг Ярослав остановился. Мальчики увидели у ворот их дома толпу.
– Глядите, Михасько бежит! – показал Гриць на мчавшегося им навстречу малыша.
– Пан Зозуляк и полицаи выбласывают нас из мескання![52]52
Из квартиры.
[Закрыть] – плохо выговаривая слова, сообщил малыш. Он бежал на площадь Рынок за отцом.
– Что же теперь будет, дядя Ярослав? – задрожал Гриць.
Ярослав облегченно вздохнул, погладил по головке Михася и спокойно сказал:
– Ничего, идемте, хлопчики.
– Вас полицаи испугаются, – убежденно проговорил Михась, держась за руку Ярослава.
На улицу доносилась брань владельца дома Зозуляка:
– Хоть веревку на шею – не мое дело! Мне нужны деньги, платите сейчас же, сию минуту! Голодранцы!
Когда Калиновский и мальчики вошли во двор, они увидели Зозуляка. Он выходил из подвала, а за ним, прижимая к груди ребенка, шла мать Гриця. Около подвального окна лежали небольшой сундук, старая железная кровать, стол со сломанной ножкой, две подушки, пестрое ватное одеяло, посуда.
– Ради господа бога, пожалейте моих деток, пан Зозуляк, – умоляла Христина.
Из дверей с треском вылетел стул.
– Боже милосердный! Вещи ломают! – не своим голосом закричала женщина.
– Мамо! – испуганно бросился к ней Михась.
– Зачем ломаете?! – задыхаясь от возмущения, подскочил к хозяину Ромка.
Зозуляк злобно оттолкнул мальчика. И тот упал бы, если бы его не поддержал Давидка, забежавший навестить друзей.
Увидев Ярослава Калиновского, Зозуляк почтительно снял свой котелок.
– Пани Христина, возьмите деньги, – проговорил Давидка, протягивая ладонь с несколькими медными монетами. – Я потом еще напрошу…
Христина, тяжело вздохнув, погладила кудрявую головку мальчика.
– Йой! Разве это поможет нам, Давидка? Спрячь себе. Боже, боже, что мне делать?!
Женщина в отчаянии зарыдала. С балкона и окон сочувственно смотрели соседи. Чем они помогут? Вот если бы пани Калиновская была здесь. Нет ее, уехала лечиться…
К Христине подошел Ярослав.
– Не надо, пани Христина… Успокойтесь, все будет хорошо, – утешал он женщину.
Гриць отломил по куску хлеба голодным сестренкам и Михасю. Ромка великодушно отказался от угощения. Но Давидка взял и жадно принялся есть хлеб.
– Пан Зозуляк, подождите день-два… Вот скоро кончится страйк, – снова взмолилась Христина.
– Он уже кончился! – прервал ее домовладелец.
Женщина в радостном волнении перекрестилась.
– Боже милый! Мы заплатим вам с процентами, не беспокойтесь. Теперь Богдан получит прибавку.
– Он уже получил! Его арестовали!
– Что?! Арестовали?.. Побойтесь бога, за что?
– Пан Зозуляк, завтра к концу дня пани Ясень вам уплатит долг, – обратился к домовладельцу Ярослав.
– Да где же ей взять? Голодранцы, прости господи. У них и продать нечего. А за кучу этого хлама никто не даст и пару крейцеров! Я вас спрашиваю, пан Калиновский, вы образованный человек, скажите, разве это разумно? Бастовать, когда у тебя дома голодные жена и дети. Нет, вы только подумайте, прошу пана, Богдан Ясень ставит требования! И кому? Барону фон Рауху! Барон – миллионер! Магнат! Свояк наместника Галичины! А кто такой, я вас спрашиваю, пане Калиновский, Богдан Ясень? Кто? Нет, нет, прошу пана, они мне завтра ни крейцера не заплатят.
– Я уплачу, – заверил Калиновский.
– О, это другое дело, прошу пана. Если вы ручаетесь, пан Калиновский, я мешкання никому не сдам.
Ярослав уже поднимался по железной наружной лестнице в свою квартиру, когда высокий полицейский, не отрывая от него взгляда, что-то шепотом спросил у Зозуляка.
– Да, это он. Очень богатый пан, очень богатый, – ответил домовладелец.
Из-за арки вышел второй полицейский. Зозуляк, играя ключом на длинном шнуре, сказал Христине:
– Ваше счастье, что я тоже русин. Мое сердце не позволяет выбросить вас на улицу. Можете оставаться до завтра во дворе. – Он вздохнул. – Моя доброта меня доведет до нищеты.
Зозуляк направился в подвал, чтобы собственноручно повесить замок на «мешкання», как он громко называл два сарайчика, кое-как приспособленные для жилья.
В эту минуту у Ромки родился дерзкий план. Не теряя времени на совет с друзьями, он, точно мышонок, шмыгнул вслед за домовладельцем в подвал.
– Пан Овсянко, а чи вы собираетсь платить мне за мешкання? – сердитым голосом обратился Зозуляк к столяру. В большом подвале без единого окошка, где всегда горела керосиновая лампа, была квартира и мастерская чахоточного столяра Овсянка.
– Так, так, пан Зозуляк, – поспешил заверить столяр. – Я получил заказ от отца эконома на дюжину оконных рам для доминиканского монастыря.[53]53
Монастырь, принадлежавший монашескому ордену доминиканцев, основанному в XII веке испанским проповедником Доминиканом для борьбы против «еретиков» и вольнодумцев.
[Закрыть] Я вам уплачу с процентами свой долг, пан Зозуляк. Так что, прошу покорно, не извольте беспокоиться, пан Зозуляк, – кланяясь, говорил вслед домовладельцу столяр.
В дверях мастерской неожиданно появился Ромка.
– Тебе что? – удивился столяр.
– Прошу пана… Дайте мне немножко клею, – тоном заговорщика попросил мальчик.
– Бери, вон там, на верстаке.
Пока Зозуляк возился с замком возле дверей квартиры, которую прежде занимала семья Ясеней, Ромка, пробегая мимо домовладельца, незаметно прилепил ему на спину какую-то бумагу.
Зозуляк вышел во двор, самодовольно играя ключом на шнуре.
Под стеной, где были сложены вещи Ясеней, Ромка что-то таинственно шептал Грицю и Давидке, а те едва сдерживали смех.
– Прошу, панове, – обратился Зозуляк к полицейским, – мы можем идти.
Но только Зозуляк с полицейскими направились к воротам, как в толпе, заполнившей двор, зашушукались, послышался смех, и вдруг грянул взрыв хохота. Зозуляк и полицейские удивленно обернулись. Смех оборвался. Только торговец, владелец будки «Пиво – лимонад», толстый пан Рузевский, стоя у окна, трясся от хохота.
– Хо-хо-хо! Хо-ле-рра!
Ему что! Пан Рузевский не боится. Пан Рузевский за свои гульдены может не только квартиру снять, где ему вздумается, а и собственный дом приобрести. Торговец однажды попытался откупить у Зозуляка дом, но хозяин заломил такую цену, что пан Рузевский сказал себе: «Пусть Зозуляка скорее холера хватит, чем я дам ему такие деньги за дом!» И сейчас, прочитав на спине Зозуляка написанное сажей «холера», торговец ликовал.
Как ураган, во двор влетела Катря Мартынчукова.
– A-а! Вы еще тут, ироды! Чтоб вас шляк трафил! Явился: «Проше пани, проше пана!» И это пугало притащил с собой! Выбросили! Гром бы вас побил, проклятых! Да что ты плачешь, Христина? А вы там, соседи, чего испугались? Га? Помоями их облейте!
– Пани! Прикусите язык! Не то… – угрожающе рявкнул полицейский.
– И-и-и! Закукарекал, петух навозный! Проваливайте, пока ноги не переломали!
– Не связывайтесь, прошу пана, – тронул за рукав полицейского Зозуляк. – Это прачка Катря Мартынчукова, жена каменщика. Ведьма, прошу пана, сумасшедшая. Ее вся улица боится.
– У-у, холера! Паук пузатый! – бросил вслед домовладельцу Ромка и даже погрозил кулаком.
