355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жан-Пьер Неродо » Август » Текст книги (страница 28)
Август
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 20:21

Текст книги "Август"


Автор книги: Жан-Пьер Неродо



сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Реставрация прошлого

Миссия, выпавшая на долю Августа, казалась ясной: покончив с последними испытаниями гражданских войн, заняться восстановлением золотого века. Впрочем, поэты, начиная с Гесиода, снедаемые тоской по золотому веку, всегда видели в нем лишь некий идеализированный образ. В отличие от них Август, прочно стоявший на земле, под золотым веком понимал прежде всего то реальное историческое время, когда республика олицетворяла силу и добродетель. На протяжении последнего столетия языческой эры деятели науки и культуры не переставали твердить, что Рим гибнет, и причина его гибели – в измене себе самому. Чтобы спасти Рим, говорили они, ему необходимо вернуть его сущность. Поиски путей спасения шли во всех направлениях, и лучшие умы не жалели усилий, чтобы разобраться в римской истории, понять смысл древних римских институтов, старинных религиозных обрядов и дошедших из глубины веков законов. Римской душой овладел жар познания. Ярким примером его проявления стал энциклопедический труд, изданный Варроном. Конечно, Древний Рим, встающий со страниц его сочинения, больше напоминает умозрительную конструкцию, нежели объективный и точный снимок. Но разве это имело значение? Усилиями Варрона и других деятелей римляне получили образец, с которым могли сравнить свою жизнь, понять, что она далека от идеала, и убедиться, что разрыв между тем и другим огромен.

Август поставил своей целью возродить Древний Рим, вернуть ему утраченную добродетель и оживить обряды предков, когда-то спаявшие римлян в единый народ. Именно эту идею он положил в основу своей политики, но для него она имела еще и немалое личное значение. Такие пороки, как любовь к роскоши и безнравственность, в основном охватили Рим, тогда как остальная часть Италии еще сохраняла верность традициям, а населявшие ее «буржуа» отнюдь не разделяли владевшей римской аристократией страсти к излишествам. Но ведь и сам Август, как мы знаем, происходил из провинциальной, зажиточной, но отнюдь не аристократической семьи. Мы видели, с какой решимостью он поставил собственный дом на патриархальную ногу, требуя от жены и дочери своими руками ткать материю для его тоги. Мы убедились в простоте его вкусов, постоянство которых, демонстрируемое на протяжении всей жизни, доказывает, что в данном случае он, скорее всего, вел себя искренне, а не ломал комедию.

Собственные склонности и политические устремления подвигли его на попытку восстановить патриархальную мораль, основы которой он заложил в 18 году с помощью законов о браке и супружеской измене, и религию предков, которую он начал защищать еще раньше, в 31 году, объявив войну Клеопатре. Революционер, окончательно «добивший» республику, он открыто провозгласил восстановление ценностей этой самой республики. Этот кажущийся парадокс на самом деле служит свидетельством его политического таланта, поскольку взятый им курс, полностью отвечавший, напомним, его личным убеждениям, доказал свою бесспорную эффективность. И действительно, он нуждался в ценностях прошлого, чтобы на их фундаменте установить новый порядок. Современники прекрасно понимали его устремления, не видя в них ни малейших противоречий, хотя далеко не все поддерживали его. Особенное недовольство проявляла молодежь, не пережившая на личном опыте ужасов гражданской войны, а потому отнюдь не настроенная мириться с чем угодно, лишь бы избежать ее повторения.

Мы не станем здесь подробно останавливаться на укреплении религиозных институтов, сыгравшем такую значительную роль в обожествлении Августа. Огромное число восстановленных им храмов и извлеченных из забвения священных обрядов говорит лишь о том, что главные инициаторы гражданских войн, продолжавшие традиционно искать покровительства богов, почти совсем не уделяли внимания официальной религии. Мы уже показали, с каким мастерством Август проводил религиозную политику, что позволило ему не только заслужить репутацию правителя, озабоченного реставрацией ценностей прошлого, но и заложить основу своего посмертного обожествления.

Отношение к официальным институтам

Точно так же вел себя Август и по отношению к официальным институтам: при внешнем к ним уважении он лишил их существование всякого смысла. Он старался поднять престиж сената и оказывал сенаторам внешние признаки почтительности. Так, по его инициативе каждые полгода путем жеребьевки набирались специальные сенаторские комиции, с которыми он консультировался по некоторым вопросам внешней и внутренней политики, прежде чем вынести их на обсуждение всего сената. Тем не менее формированием сената занимался он сам, он же не раз проводил в рядах сенаторов «чистки». Во время заседаний, если он и обращался к сенаторам за советом, то руководствовался при этом не уважением к традиционным правилам, а собственной прихотью: «словно затем, чтобы каждый был наготове и решал бы сам, а не присоединялся бы к мнению других» (Светоний, XXXV, 4). Как мы видим, Светоний по-своему истолковывает манеру поведения Августа, которая нам кажется больше похожей на стремление учителя постоянно держать аудиторию в напряжении, не давая ей расслабиться.

Август и в самом деле держал себя с сенаторами как учитель с учениками. Он предпринял ряд мер, направленных на поддержание в них должного прилежания, и строго регламентировал частоту заседаний. Особым эдиктом он предписал вновь избранным сенаторам, чьи кандидатуры он лично утверждал, перед заседанием приносить жертву вином и ладаном на алтарь того бога, в храме которого происходило собрание, чтобы они «несли свои обязанности с большим благоговением». Это означает, что усердие сенаторов оставляло желать лучшего, что неудивительно: лишенные какой бы то ни было реальной инициативы, многие из них старались увильнуть от необходимости присутствия на собрании. От Августа требовалась немалая ловкость, чтобы, ни в грош не ставя мнение сенаторов, делать вид, что он относится к ним с уважительным почтением. С его точки зрения, сенаторов следовало постоянно опекать, иначе ни один из них не справился бы с возложенной на него ответственной ролью.

Впавший в детство сенат утратил доступ к рычагам реальной власти, когда потерял контроль над армией и чеканкой монеты. Даже разделение власти, законодательно утвержденное в 23 году, на практике не соблюдалось. Документы, найденные в Кирене, которая входила в сенаторскую провинцию, подтверждают это. Вот что говорится в одном из них:

«Император Цезарь Август, верховный понтифик, в семнадцатый раз облеченный властью трибуна, повелевает: «Жителям провинции Киренаики, получившим права гражданства, предписывается не уклоняться от участия в священных обрядах эллинского культа…»

Тон эдикта говорит сам за себя: авторитет Августа безоговорочно признавался даже в провинции, официально управляемой сенатом.

Ограничив полномочия сената, Август в то же время заложил основы новой администрации, поделив ответственные должности между сенаторами и всадниками, которые впоследствии оформились в высокопоставленную чиновничью прослойку. Но именно принцепс, от которого напрямую зависело, примет ли карьера того или иного политика стремительный ход или зайдет в тупик, брал на себя все принципиальные решения, опираясь на сенаторские комиции, но главным образом на узкий круг близких друзей.

Перечисление реформ, предпринятых Августом в сфере политики и управления Римом, Италией и империей, заняло бы здесь слишком много места. Отметим главное: все они были нацелены на упорядочение того, что до той поры пребывало в хаосе, все осуществлялись с опорой на постоянно действующий «аппарат», работавший под неукоснительным контролем вездесущего принцепса.

Очертив рамки деятельности двух высших сословий, Август обратил взор на реорганизацию и еще одной политической силы, именуемой Народом и требовавшей сдерживания. С этой силой он расправился теми же методами, что применил и к сенаторам: лишил Народ юридических полномочий, оставив за ним формальное право избирать магистратов. Поэтому народные собрания по-прежнему имели место, и даже сам принцепс принимал участие в голосовании как обычный гражданин. Однако реальной власти у народного собрания не осталось, поскольку принцепс вначале утвердил свое право предлагать угодных себе кандидатов и, напротив, вычеркивать из избирательных списков неугодных, а затем, после 5 года н. э. и вовсе ввел практику «назначений», которая заключалась в том, что он просто представлял список кандидатур, подлежащих голосованию.

Август не отказался от принятой во времена республики практики раздачи населению денежных сумм и организации зрелищ, веком позже заслужившей суровое осуждение Ювенала. Он, конечно, понимал, что этот обычай развращающе действует на людей, лишая их жизненной энергии, и, не в силах поломать его, старался проявить максимум придирчивой строгости, выступая в роли отца, выдающего отпрыскам карманные деньги. Так, однажды, когда народ требовал обещанной выдачи, он ответил: «Я свое слово держу». В другой раз, когда плебс настаивал на выдаче, хотя принцепс ничего не обещал, он издал особый эдикт, в котором заявил: «Не дам ничего, хотя и собирался». Когда же жители города стали жаловаться на недостаток и дороговизну вина, он высокомерно бросил: «Мой зять Агриппа построил довольно водопроводов, чтобы никто не страдал от жажды» (Светоний, XLII).

Эти анекдоты служат яркой иллюстрацией как отношения Августа к народу, так и менталитета последнего. Август сожалел, что народ деградирует, но при установленном им режиме, лишившем людей какой бы то ни было ответственности за свои поступки, эта деградация только усиливалась. Ему хотелось бы, чтобы народ, попавший в рабскую зависимость от подачек власти, в то же время проявлял величие, когда-то выражавшееся формулой «Сенат и римский Народ» и определявшей его политическую волю. Увидев однажды в собрании толпу людей в темных плащах, он негодующим жестом велел им убраться прочь и процитировал вслух стих Вергилия: «Вот они, Рима сыны, владыки земли, облаченные в тогу!» («Энеида», I, 282). После этого он запретил кому бы то ни было появляться на Форуме и близ него без традиционной тоги (Светоний, XL).

Но тщетными оставались его попытки вернуть былое достоинство народу, готовому на любую низость ради подачки и научившемуся хитрить с принцепсом. Так случилось в день, когда в преддверии обещанной выдачи многие римляне отпустили на волю своих рабов и внесли их в списки граждан, надеясь таким образом урвать куш побольше. Принцепс прознал про этот трюк и уменьшил размер выдачи «на душу» (Светоний, XLII), но, вынужденный пойти на этот шаг, не мог тем самым не признать полного провала своей политики.

В отношении зрелищ он также старался соблюдать заложенные в республиканские времена традиции. Мало того, при Августе число устраиваемых зрелищ и их пышность достигли небывалого размаха. Он сам составил перечень развлечений, которыми ублажал народ за годы своего правления:

«Трижды я устраивал гладиаторские бои от своего имени и пять раз – от имени своих сыновей или внуков; в этих боях сражались около десяти тысяч человек. Дважды от своего имени и в третий раз – от имени своего внука – я показал народу состязание атлетов, которых собрали со всего мира. Четырежды от своего имени и 18 раз от имени других магистратов я устраивал игры. В консульство Гая Фурния и Гая Силана (17 г. до н. э.) я как глава коллегии пятнадцати провел Столетние игры. Помогал мне в этом Марк Агриппа. В год своего 13-го консульства я впервые справил игры в честь Марса. Либо от своего имени, либо от имени своих детей и внуков я 26 раз устраивал в цирке, на форуме или в амфитеатре звериную травлю, во время которой было убито примерно три с половиной тысячи африканских зверей» [292]292
  Деяния. XXII.


[Закрыть]
.

Десять тысяч человек, три с половиной тысячи зверей… Масштаб цифр дает нам ясное представление о том, с каким размахом проходили зрелища. Они собирали огромные толпы народа, так что Августу приходилось на время их проведения значительно усиливать городскую охрану, чтобы предохранить от грабежей опустевшие дома. Он старался также показывать народу всякие диковины, например, молодого карликаликийца, ростом едва достигавшего 60 сантиметров, весившего меньше шести килограммов и при этом обладавшего громовым голосом, или носорога, или змею длиной 22 метра (Светоний, XLIII).

Ни в коем случае не мог он допустить, чтобы в местах проведения зрелищ начались беспорядки. Напротив, он мечтал превратить их в зеркало идеально выстроенного общества, где каждый занимает свою ячейку, определенную строгой иерархией. В театре, цирке или амфитеатре публика рассаживалась по определенному ранжиру. Снова обратимся к рассказу Светония:

«…И было постановлено сенатом, чтобы на всяких общественных зрелищах первый ряд сидений всегда оставался свободным для сенаторов. Послам свободных и союзных народов он запретил садиться в орхестре, так как обнаружил, что среди них бывали и вольноотпущенники. Солдат он отделил от граждан. Среди простого народа он отвел особые места для людей женатых, отдельный клин – для несовершеннолетних и соседний – для их наставников, а на средних местах воспретил сидеть одетым в темные плащи. Женщинам он даже на гладиаторские бои не дозволял смотреть иначе как с самых верхних мест, хотя по старому обычаю на этих зрелищах они садились вместе с мужчинами. Только девственным весталкам он предоставил в театре отдельное место напротив преторского кресла. С атлетических же состязаний [293]293
  Атлеты состязались обнаженными.


[Закрыть]
он удалил женщин совершенно: и когда на понтификальных играх народ потребовал вывести пару кулачных бойцов, он отложил это на утро следующего дня, сделав объявление, чтобы женщины не появлялись в театре раньше пятого часа» (Светоний, XLIV).

В этой системе запретов, относящихся к поведению во время зрелищ, выразилась вся социальная политика Августа и вся насаждаемая им мораль. Если мы еще вспомним, что в театре сенаторы всегда садились в орхестре, а всадники занимали 14 следующих рядов, то нашему взору предстанет картина строго разделенного общества, в котором каждому в зависимости от общественного положения, возраста, половой принадлежности, заслуг, семейного положения, манеры одеваться и умения держать себя отводилось свое определенное место. В театре или цирке можно было воочию увидеть, что такое общественное согласие, и наслаждаться им в такой же мере, как и самим зрелищем.

Развлекаться следует не теряя достоинства, проповедовал Август и первый показывал тому пример. В Большом цирке он с семьей всегда занимал особую ложу, по случаю празднества украшаемую статуями богов. Иногда он смотрел представление отсюда, иногда предпочитал устроиться в одном из домов, расположенных рядом с цирком и принадлежавших кому-нибудь из его друзей или отпущенников. Если он уходил с представления до его окончания, непременно просил его извинить, если же оставался, наблюдал за действием очень внимательно. Он хорошо помнил, какое раздражение вызывала в горожанах привычка Юлия Цезаря во время представления читать или писать письма. Впрочем, ему не приходилось себя принуждать, потому что, по собственному его признанию, он любил смотреть на игры, особенно на состязания борцов (Светоний, XLV). Даже болезнь не мешала ему присутствовать на играх – в этих случаях он просто смотрел на происходящее лежа в носилках.

Но никакие усилия Августа насадить мораль не могли иметь успеха в обществе, которое эту мораль отвергало. Известно, что актеры всегда считались в Риме низким сословием и не пользовались гражданскими правами. Август, хоть и не сделал их гражданами, все же заметно смягчил законы, регламентирующие отношение к актерам. Некоторые из них, пользуясь популярностью не меньшей, чем у нынешних кинозвезд, порой позволяли себе забыться. Так, некоему Стефаниону прислуживала за столом матрона, остриженная под мальчика. Август сурово наказал Стефаниона, приказав высечь его во всех трех римских театрах. Но никакая порка не могла заставить горожан забыть, что римская матрона не только согласилась на позорное переодевание, но и впала перед актером в добровольное рабство.

Даже высшее общество насмехалось над устаревшей моралью и не желало видеть в былых доблестях мерило ценностей. Очень скоро Август убедился, что идеалы мужества подверглись необратимому разрушению. Однажды Азиний Поллион обратился в сенат с жалобой на то, что его внук Эзернин во время Троянских игр упал и сломал себе ногу. Август очень дорожил этой старинной забавой, позволявшей мальчикам из лучших семейств блеснуть ловкостью и сноровкой, но после случая с внуком Поллиона ему под давлением сенаторов пришлось отменить эти игры. За несколько лет до этого произошел еще один подобный случай. Другой мальчик, по имени Ноний Аспренат, тоже получил во время игр травму, и Август в качестве утешения подарил ему золотой ошейник и повелел ему и его потомкам впредь именоваться Торкватами. Прозвище Торкватов (от латинского torques – ошейник) издавна носило известнейшее в Риме семейство Манлиев, обязанное им одному из своих далеких предков, который в поединке сумел сорвать с галльского воина его ошейник. Поистине, заслуга юного Нония Аспрената по сравнению с этим древним подвигом выглядела смехотворной. Как ни старался Август, ему так и не удалось возродить былую римскую славу, – может быть, по той простой причине, что эта слава существовала лишь в виде поучительных легенд, а современный ему Рим решительно отказывался выслушивать чьи бы то ни было поучения…

Если коротко суммировать все сказанное, то придется признать: дело Августа свелось в основном к тому, что он умело прикрыл мрамором иллюзий суровые кирпичи реальной жизни.

Военное могущество

Но с особым тщанием Август следил, чтобы не выплыла наружу самая основа его власти, состоявшая в военном могуществе, о грозной силе легионов ни на миг не забывал ни один из его подданных. К концу жизни принцепса безопасность империи обеспечивали 25 легионов, численность которых вместе с конными соединениями составляла 150 тысяч человек. Все они подчинялись своим военачальникам, а через них – непосредственно Августу. Это была профессиональная армия, формируемая на добровольной основе и главным образом из граждан. Но добровольцев под военные знамена толкал отнюдь не патриотизм, а прежде всего соображения материальной выгоды. Поэтому Августу, мечтавшему о воссоздании старой армии Древнего Рима, с доблестью пронесшей по миру римское право и римскую культуру, за отсутствием патриотического порыва пришлось завести в войсках суровую дисциплину. Примерно равную по численности личного состава силу представляли вспомогательные войска, набираемые из населения провинций, не имевшего гражданских прав.

В самой Италии ни легионы, ни вспомогательные корпуса никогда не стояли. Однако Август позаботился о создании почетной гвардии, в которую вошли бывшие республиканские военачальники, а также особой «преторианской» гвардии, насчитывавшей 4500 воинов, поделенных на девять когорт и усиленных конными отрядами. Эти формирования подчинялись двум командирам, именуемым «префектами претории». Август всячески старался затушевать революционный характер своих военных преобразований: в Риме по его приказу были расквартированы только три когорты, причем не в казарме, а на частных квартирах, по несколько человек на квартире, а остальные размещались в казармах, выстроенных в близлежащих городах. Он не случайно ограничил число когорт девятью. Дело в том, что обычный легион состоял из десяти когорт, а Август ни в коем случае не хотел допустить разговоров о том, что он держит в Италии легион. Но разве могли эти предосторожности обмануть хоть кого-нибудь? Каждый житель Рима прекрасно понимал, что, случись в городе волнения, преторианские когорты немедленно вмешаются и подавят их в зародыше.

Преторианцы в любую минуту были готовы прийти на помощь воинам четырех городских когорт, набираемых из римских граждан и призванных следить за общественным порядком. Они подчинялись так называемому городскому префекту. Военную службу несли в городе также семь когорт караульщиков, которые набирались из рабов и вольноотпущенников. Под командованием префекта ночной стражи они следили за пожарной безопасностью и обеспечивали порядок на ночных улицах. Таким образом город оберегал свой покой от всевозможных неприятностей, какими чревато скопление в одном месте почти миллиона человек: и от огненной стихии, и от собственных страстей.

Наконец, за личной безопасностью принцепса следила особая охрана, состоявшая из 500 воинов-германцев, по преимуществу батавов, – своего рода прообраз королевской швейцарской гвардии во Франции старого режима или наполеоновских мамелюков.

Как ни тщился принцепс мира скрыть сущность своей власти, каждому было очевидно: он создал военный режим. Впрочем, так ли уж он это скрывал? Установленный им мир нуждался в строгом надзоре, и никакая иллюзия мягкости не могла поколебать всеобщей уверенности в том, что страной правит твердая рука, способная пресечь любую попытку нарушить устоявшийся порядок.

Вот такое наследство и получил Тиберий. Теперь ему предстояло доказать армии и сенату свое право распоряжаться им.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю