Текст книги "Август"

Автор книги: Жан-Пьер Неродо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Мизенское перемирие

Убаюканный надеждой, римский Народ проголосовал за овацию [74]74
  См. терминологический словарь. – Прим. ред.


[Закрыть]в честь Цезаря и Антония. До триумфа эта церемония не дотягивала, но все-таки означала, что в город оба героя въедут верхом и в одеждах триумфаторов. Таким образом римские граждане спешили отметить миротворческую деятельность триумвиров. Между тем ни о каком прочном мире говорить пока не приходилось, поскольку Секст по-прежнему удерживал Сицилию и блокировал путь снабжения Рима хлебом. Сын Помпея Великого продолжал пользоваться в народных массах искренней симпатией, и вынашиваемый Цезарем и Антонием план военной кампании против Секста не мог встретить широкой поддержки.

На протяжении последнего года массовые беспорядки стали в Риме обычным явлением. Агриппа, занимавший должность претора, пытался бороться с ними, организуя продовольственное снабжение и устраивая всевозможные развлечения. Во время игр в честь Аполлона, проходивших с 6 по 13 июля, он за свой собственный счет и на средства Цезаря предложил толпе великое множество зрелищ, из которых самый шумный успех пришелся на долю звериной травли, проходившей в цирке. Не меньший восторг вызвали и конные состязания под названием Троянские игры, в которых приняли участие юноши и мальчики из лучших семейств. Однако стоило играм закончиться, город снова окунулся в атмосферу беспокойного недовольства.

Самый тревожный инцидент произошел в ноябре или декабре, когда в самом центре Форума Цезарь подвергся нападению со стороны разъяренной толпы. По словам Диона Кассия, «несмотря на полученные раны Цезарь разорвал на себе одежды и принялся упрашивать нападавших о милости; Антоний же повел себя по отношению к ним гораздо грубее» [75]75
  Дион Кассий, XLVIII, 31, 6.


[Закрыть]. В данном случае историк явно придерживается традиции обелять Цезаря и чернить Антония: если первый демонстрирует уважение к народному мнению, то второй, как всегда, дает выход своей природной жестокости. Но на самом деле унизительное, на наш взгляд, поведение Цезаря вовсе не обязательно означает, что он выставил себя трусом. Разрывая одежды и становясь на колени, он принимал позу молящегося – именно так поступает человек, обращаясь с просьбой к богам или людям, чье превосходство над собой он безоговорочно признает. Тем самым он вручает свою судьбу в руки того, кого умоляет, и обретает неприкосновенность, поскольку любое насилие по отношению к нему обращается в святотатство. Но даже и трактуемый с этой точки зрения, поступок Цезаря остается двусмысленным. Дион Кассий видит в нем признание превосходства над собой народа, но с тем же успехом его можно интерпретировать как ловкую попытку избежать над собой насилия, вынудив нападающих под страхом святотатства взять на себя роль его защитников.

И эта ловкость, и это знание старинных религиозных обрядов, и эта театральность жеста весьма характерны для Цезаря. Интересно, что Аппиан, который придерживался другой, гораздо менее благосклонной к Цезарю традиции, ни словом не упоминает о его заискивании перед толпой. Вообще, в его изложении вся история звучит совершенно иначе. В сопровождении нескольких друзей Цезарь явился на Форум, чтобы призвать к порядку разбушевавшихся горожан, которые в ответ принялись кидать в него камни. Он терпеливо сносил удары и даже, казалось, нарочно подставлял под них тело, хотя несколько метких попаданий ранили его до крови. В это время сверху, со стороны Священной дороги, к месту стычки подошел предупрежденный о беспорядках Антоний. Смутьяны, зная о его благосклонном отношении к заключению соглашения с Секстом Помпеем, не тронули его и пальцем, а просто вежливо попросили удалиться. Но Антоний, не привыкший прислушиваться к диктату толпы, быстро привел легионеров из казармы возле Римских ворот. Они и разогнали беснующуюся толпу. Когда площадь Форума опустела, на земле остались лежать трупы убитых в стычке горожан. Чтобы они не смущали своим видом других граждан, солдаты поспешно побросали их в Тибр, не побрезговав перед тем снять с мертвых одежду. Вместе с ними в мародерстве принял участие и кое-кто из обывателей. Антоний этого не видел, так как сразу увел Цезаря – целого и невредимого – к себе домой.

Эта версия, как видим, не ставит под сомнение храбрость Цезаря, даже напротив, в ней подчеркивается его хладнокровие перед лицом смертельной опасности. Но самое главное, ее автор акцентирует наше внимание на решительности, проявленной Антонием, и его полной лояльности. Как бы там ни было, задавить народное негодование так и не удалось, и Цезарь с Антонием решились начать переговоры с Секстом Помпеем. В течение лета 39 года они встретились в одном из мест, расположенных между Путеолами и Мизенами. Встреча проходила в море, на плотах, но недалеко от берега. В непосредственной близости от участников переговоров кружил флот Секста Помпея, а на побережье выстроились войска Цезаря и Антония. Весьма показательная деталь, свидетельствующая как о степени взаимного доверия сторон, так и об искренности их намерений. Подписание соглашения состоялось на флагманском корабле Секста Помпея. По условиям договора Цезарь и Антоний удостоили Секста ряда почетных званий, выплатили ему некоторое финансовое вознаграждение, но главное, признали его главенство в Сицилии, Сардинии, Корсике и Пелопоннесе. Взамен они получили заверение в отказе от ведения военных действий на море и снятии блокады с путей продовольственного снабжения Рима [76]76
  Об этом событии см. Дион Кассий, XLVIII, 36–37 и Аппиан, V, 69, 292.


[Закрыть]. И воинам, и гражданскому населению эта весть принесла бурную радость: «Все вместе они принялись кричать так громко, что задрожали горы, испугав их до ужаса. Многие умерли прямо на месте, а многих других задавили или растоптали в толпе» [77]77
  Дион Кассий, XLVIII, 37, 2.


[Закрыть].

Глупая смерть, что и говорить. Впрочем, может быть, погибшим еще повезло. Кто знает, что хуже – умереть от радости или в самом ближайшем будущем убедиться, что все, чему ты радовался, было дешевой комедией. Ни Цезарь, правитель Запада, оставшийся в Италии, тогда как Антоний снова уехал на Восток, ни Секст Помпей ни в малейшей степени не намеревались соблюдать условия договора, заключенного под давлением общественного мнения. Каждый из них терпеливо выжидал, пока соперник допустит первый же неверный шаг, чтобы немедленно ринуться в бой, свалив на других ответственность за развязывание новой войны. Случившееся вскоре романтическое приключение, вполне достойное именоваться авантюрой, одним из героев которой стал Цезарь Октавиан, пролило яркий свет на его истинное отношение к союзу с Секстом Помпеем.

Выход на сцену Ливии

В конце 29 года Цезарь Октавиан обратился в коллегию понтификов, членом которой он состоял, за разъяснением, имеет ли право беременная женщина развестись и снова выйти замуж до рождения ребенка. Довольно странный вопрос, за которым, разумеется, стояло не просто праздное любопытство. Молодой триумвир, женатый на Скрибонии, которая в это время ждала от него ребенка, познакомился с другой женщиной, также ожидавшей ребенка от собственного мужа, и загорелся желанием на ней жениться. Коллегия понтификов, к которой принадлежал и муж упомянутой женщины, оробев перед авторитетом ходатая, вынесла решение: если факт беременности не подлежит сомнению, новый брак возможен. Беременность насчитывала шесть месяцев, о каких сомнениях могла идти речь! Значит, никаких препятствий к женитьбе не стояло. И дело завертелось. В декабре, едва Скрибония разрешилась от бремени девочкой, муж дал ей развод под предлогом «усталости от ее дурного нрава» (Светоний, LXII, 3). Разумеется, она, и прежде не раз удивлявшаяся, как такому развратнику удалось добиться такой огромной власти, имела все основания упрекать его в лицемерии. Действительно, стремительность, с какой он жаждал от нее избавиться, объяснялась не только тем, что с той поры, когда он твердо решил порвать соглашение с Секстом Помпеем, жена потеряла в его глазах всякую ценность, но и тем, что перед ним замаячила возможность нового союза.

Его избранницу звали Ливия Друзилла. Она родилась 30 января 58 года, ей было 19 лет, и она происходила из знатнейшего рода Клавдиев, хотя и носила другое имя. Ее отец родился в семье Клавдиев, но затем был усыновлен Ливием Друзом и принял его имя, которое затем передал и дочери. Ее выдали замуж за Тиберия Клавдия Нерона, также принадлежавшего к роду Клавдиев, следовательно, приходившегося ей родственником. Он пользовался протекцией со стороны Цезаря, который принял его в коллегию понтификов, а затем поручил ему основание колоний в Нарбонне и Арле. После мартовских ид он примкнул к убийцам Цезаря. О том, что он действовал из искренних убеждений, говорит его женитьба на Ливии – дочери несгибаемого республиканца.

В 43 году Ливий Друз попал в проскрипционный список, а еще через год, после битвы при Филиппах, покончил жизнь самоубийством. Вряд ли Ливия успела забыть о пережитом семьей горе, ответственность за которое лежала на плечах триумвиров. 16 ноября 42 года у нее родился сын Тиберий. Вскоре, напуганная разгулом насилия, инициированным Цезарем Октавианом, она с грудным младенцем на руках бежала из Рима в Неаполь, где скрывался ее муж, скомпрометировавший себя участием в Перузийской войне. Уже втроем они кочевали то по Сицилии, то по Греции, пока летом 39 года, поверив миролюбивым обещаниям триумвиров, не вернулись в Рим. Ливия ждала второго ребенка.

Тогда-то Цезарь Октавиан и увидел ее впервые, в результате чего у него возник странный план новой женитьбы. Ливия и Тиберий, едва вернувшиеся из ссылки и чувствовавшие за собой вину, не стали спорить. Он согласился уступить Цезарю свою беременную жену, она приняла предложение выйти за него замуж. Отца, который бы дал за ней приданое и устроил помолвку, у нее больше не было, и эту роль взял на себя Тиберий. Пир состоялся в его доме. Кушанья гостям подавали на посуде, входившей в приданое невесты. Затем Цезарь увез новобрачную в свой дом, где 14 января она родила мальчика, которого нарекла Друзом в честь своего отца – неистового защитника республики, погубленного ее нынешним мужем и его коллегами. Через три дня, 17 января, отпраздновали свадьбу [78]78
  Указанная хронология событий расходится со следующим текстом Светония («Божественный Клавдий», I, 1): «Ливия была им беременна (Друзом), когда выходила замуж за Августа, и родила его три месяца спустя». Однако ее признает большинство историков. См. J. Сагсоpino. Passion et politique chez les Césars. Paris, 1958.


[Закрыть].

Разумеется, Рим не отказал себе в удовольствии позлословить по поводу столь умело состряпанного дельца. Из уст в уста передавались анекдоты и соленые шутки. Рассказывали, что во время брачного пира молодой раб, не разобравшись, что к чему, указал Ливии, что она ошиблась местом, потому что муж ее, Тиберий, сидит на другом конце стола. Горожане охотно распевали куплет из всем известной греческой комедии: «Везучие родят на третьем месяце» [79]79
  Светоний. Божественный Клавдий, I, 1.


[Закрыть]. Кое-кто вопреки здравому смыслу (не подлежало сомнению, что Друз был зачат в ссылке) утверждал, что настоящий отец ребенка – Цезарь Октавиан.

Эта женитьба дала лишний повод для критики, которой осыпал Цезаря Октавиана Антоний. По его мнению, в ней проявились такие черты натуры Цезаря, как невоздержанность и неумение противостоять страстям. И все-таки не стоит преувеличивать ее скандальный характер в контексте эпохи, когда браки с легкостью заключались и расторгались в зависимости от образования и разрушения политических альянсов. Яркий пример подобного рода мы находим в жизни оратора Гортензия и мудреца Катона. Гортензий, убежденный, что плодовитые женщины должны поочередно принадлежать множеству мужей, просил у Катона руки его замужней дочери. Катон ответил отказом, но взамен предложил уступить ему свою жену Марцию, в то время беременную. Сразу после рождения ребенка Марция действительно вышла замуж за Гортензия, который, к несчастью, умер прежде, чем этот брак принес свои плоды. Унаследовав после смерти Гортензия все его состояние, Марция спокойно вернулась к Катону, вновь взявшему ее в жены [80]80
  С точки зрения римлян в обеих историях не было ни малейшего сходства. Философ Катон уступил жену другу, доказав тем самым, что дружба для него священнее самых тесных семейных уз. Октавиан же, пользуясь своей огромной властью, отнял беременную жену у ее запуганного мужа. – Прим. ред.


[Закрыть].

Мы говорим о Катоне Утическом, человеке, который на долгие годы оставался для древних римлян образцом стоической мудрости. Таким образом, Цезарь Октавиан не сделал ничего, что шло бы в разрез с общепринятыми нравами. Зная его жизнь, трудно поверить, что в данном конкретном случае он действовал под влиянием сердечного порыва. Разумеется, его не оставили равнодушным ни строгая красота Ливии, ни ее молодость и свежесть, но по существу этот брак ничем не отличался от двух предыдущих – каждый из них преследовал главным образом политические цели. Женитьба на патрицианке [81]81
  Ливия принадлежала не к патрицианскому, а к знатному плебейскому роду. – Прим. ред.


[Закрыть]самого тонкого разбора открывала Цезарю Октавиану, который ни на минуту не забывал о скромности своего происхождения, доступ в замкнутую касту правящей аристократии, пользующейся в народе огромным, освященным славой предков, авторитетом.

Чтобы все узнали, до какой степени ему желанна Ливия, он распространил слух о чудесном добром предзнаменовании, полученном ею. Сразу вскоре после помолвки она сидела в саду своей виллы в окрестностях Рима. Вдруг ей на колени откуда-то сверху упала белая курица, сжимавшая в клюве лавровую веточку, украшенную ягодками. Разумеется, она поскорее подняла вверх голову, чтобы посмотреть, откуда взялась курица, и увидела, что над ней кружит орел, очевидно, только что упустивший свою добычу. Такое невероятное событие требовало разъяснений гаруспиков. Обратившись к ним за советом, она услышала, что курицу следует оставить у себя и ухаживать за всем ее потомством, а веточку лавра посадить в землю. Ветку посадили, и вскоре на этом месте уже зеленела чудесная роща. Именно отсюда брали впоследствии ветви для триумфальных венков Цезаря Октавиана. И эти ветви затем сажали в землю, так что постепенно лавровых рощ стало уже несколько. Наследники Цезаря продолжили эту традицию, а затем обнаружилась странная вещь: когда кто-то из них умирал, гибла и роща, посаженная его руками. Что касается курицы, то она дала многочисленное потомство, за которым старательно ухаживали жрецы. В последний год правления Нерона все куры внезапно передохли, а лавровая роща, превратившаяся к тому времени в небольшой лесок, засохла на корню. Тогда-то и прояснился смысл предзнаменования, полученного Ливией: ей предстояло стать родоначальницей династии [82]82
  Плиний Старший. Естественная история, XV, 40, 4–5. Светоний. Гальба, I, 1.


[Закрыть].

Когда и кто сложил эту волшебную сказку, не известно. Скорее всего, она появилась одновременно с помолвкой Цезаря и Ливии, возможно, при их авторстве, во всяком случае, не без их участия. Нам же эта история дает лишнюю возможность убедиться в изобретательности Цезаря и людей из его окружения, которые строили свой расчет на легковерности одних и понятливости других. Последние, полагал Цезарь, сумеют постичь скрытый смысл придуманной им сказки. Он сделал своей избранницей Ливию, во-первых, потому, что она ему нравилась, а во-вторых, потому, что на ней лежал знак божественного покровительства. Даже то обстоятельство, что она была беременна, говорило в ее пользу, ибо свидетельствовало о плодовитости и вселяло надежду на многочисленное совместное потомство.

Труднее объяснить, почему так легко сдался Тиберий и почему сама Ливия, презрев свое высокое рождение и республиканское воспитание, согласилась связать жизнь с выскочкой, бредившим абсолютной властью. Ведь положение, которое Цезарь Октавиан занимал тогда на политическом небосклоне, далеко не было таким надежным, чтобы делать на него ставку, не рискуя ошибиться. Вместе с тем его сестра недавно вышла замуж за Антония – бесспорно, самого крупного государственного деятеля той поры. С другой стороны, времена стояли такие, что человеческие судьбы менялись с калейдоскопической быстротой, и никому бы и в голову не пришло, что супружеский союз может оказаться продолжительным.

Если верить свидетельству Веллея Патеркула, многие годы спустя ставшего доверенным лицом Тиберия, инициатором этого брака выступил не кто иной, как… сам Тиберий Клавдий [83]83
  Веллей Патеркул, II. 79, 2.


[Закрыть]. Может быть, устраивая союз между своей женой и Цезарем, этот 40-летний человек, имевший репутацию политически неблагонадежного, надеялся обезопасить себя от преследований? Или он, принадлежа к одному из самых видных и знающих себе цену родов, не мог допустить, чтобы великая историческая перемена, творившаяся в обществе, происходила помимо его участия? Если так, то его расчет с блеском оправдался, ведь наследником Августа стал его сын Тиберий и в жилах всех представителей династии, именовавшейся родом Юлиев-Клавдиев, текла кровь Клавдиев. Впрочем, сам Тиберий так никогда и не узнал о великом будущем своей благородной фамилии, поскольку умер в конце 33 года, через шесть лет после того, как выдал замуж собственную жену.

Возможно, похожим образом рассуждала и Ливия, прикидывая свою будущую судьбу. На одной чаше весов лежало прозябание с 40-летним неудачником, утратившим всякую надежду на политическую карьеру и снедаемым горькими разочарованиями, на другой – жизнь с молодым, привлекательным и честолюбивым триумвиром, который к 25 годам успел подчинить себе немалую часть мира. Да и что хорошего могла она ожидать от супруга, оказавшегося способным – неважно, с охотой или скрепя сердце – «уступить» ее другому? Своему новому мужу она благодаря семейным связям принесла престиж, а благодаря благородству своего происхождения – ту безупречность в поведении, которая никогда и никому не дала ни малейшего повода заподозрить ее в легкомыслии или неверности. Именно к ней, умирая, обратился Август с последними словами. Они прожили в супружестве больше 50 лет, и хотя их взаимоотношения не всегда оставались безоблачными, их прочно объединяло сознание того, что они делают общее дело, и такое дело, которое порой требовало от них нечеловеческих усилий.

Как бы там ни было, знакомство Цезаря Октавиана с Ливией оставило глубокий след в древнеримской, а значит, и в мировой истории. Начавшись, как веселая комедия, их союз пережил затем не одну трагедию, связанную с династическими притязаниями, и первые зерна этих трагедий были брошены в почву уже тогда, в конце 39-го и начале 38 года. Расставшись с мужем и сыном, Ливия нашла в доме Цезаря крохотную девочку, оставленную здесь Скрибонией. Малютке едва минуло два месяца, ее звали Юлией, и Ливии приходилось больше думать о ней, чем о собственном сыне Друзе, которого сразу после рождения она вручила его отцу. В своих «Мемуарах» Цезарь прокомментировал это событие сухо и лаконично: «Цезарь вернул ребенка, рожденного его супругой Ливией, его родному отцу Нерону» [84]84
  Дион Кассий, XLVIII, 44, 4.


[Закрыть]. Но еще более серьезные последствия имел тот факт, что после случившегося вскоре выкидыша Ливия так и не осчастливила нового супруга потомством, что повлекло за собой немало драматических событий, связанных с соперничеством между представителями рода Юлиев, к которым принадлежал Цезарь Октавиан, и рода Клавдиев, из которого происходила Ливия.

Примечательно, что несмотря на бесплодность их союза (хотя к моменту женитьбы и Цезарь Октавиан успел побывать в роли отца, и Ливия дважды познала радость материнства) вопрос о разводе между ними даже не возникал. Это говорит о том, что Ливия имела на руках и другие козыри, заставлявшие нового мужа дорожить ею, и эти козыри, бесспорно, лежали в сфере политики. В самом деле, ничто в политической карьере Цезаря Октавиана не дает оснований предполагать, что он в случае крайней необходимости не принес бы Ливию в жертву высшим интересам, даже если согласиться, что он продолжал безумно любить ее. Впрочем, его многочисленные любовные похождения делают последнее допущение маловероятным.

Цезарь Октавиан жил в доме, купленном у Гортензии – дочери оратора Гортензия. Именно этот дом до самой смерти оставался его римской резиденцией. Он располагался неподалеку от старинной хижины, которая считалась жилищем Ромула и служила объектом благоговейной заботы римлян. Возможно, уже тогда, предвосхищая будущее, Октавиан начал задумываться о пользе аналогии между собой и легендарным основателем Рима. Но даже если это так, тщеславные претензии нисколько не мешали ему вести предельно скромный образ жизни, о котором повествует Светоний (LXXII):

«Жил он сначала близ римского форума, над Колечниковой лестницей, в доме, принадлежавшем когда-то оратору Гортензию; дом этот не был примечателен ни размером, ни убранством, – даже портики были короткие, с колоннами альбанского камня [85]85
  Дешевый вулканический туф из альбанских каменоломен близ Рима, мягкий и легко выветриваемый (Витрувий, II, 7).


[Закрыть], а в комнатах не было ни мрамора, ни штучных полов. Спал он больше сорока лет в одной и той же спальне зимой и летом [86]86
  Обычно летом римляне жили на теневой стороне дома, а зимой на солнечной.


[Закрыть]и зиму всегда проводил в Риме, хотя мог убедиться, что зимой город вреден для его здоровья. Если он хотел заниматься тайно или без помехи, для этого у него была особая верхняя комнатка, которую он называл своими Сиракузами и «мастеровушкой»; тогда он перебирался или сюда или к кому-нибудь из вольноотпущенников на загородную виллу, а когда был болен, ложился в доме Мецената».

В это скромное жилище и перебралась Ливия, покинув расположенный по соседству дом первого мужа; здесь же она произвела на свет сына Друза. Но долго наслаждаться блаженством нового супружества Цезарю Октавиану не приходилось: ненадежность соглашения с Секстом Помпеем, с каждым днем приобретавшая все более очевидный характер, требовала от него решительных действий. Он обратился за помощью к коллегам-триумвирам, но получил отказ. Опасную военную кампанию ему предстояло проводить одному.